Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Книга 1. Ракеты и люди

ModernLib.Net / История / Черток Борис Евсеевич / Книга 1. Ракеты и люди - Чтение (стр. 8)
Автор: Черток Борис Евсеевич
Жанр: История

 

 


      В нереальных планах производства кроме того предусматривалось к середине 1945 года выпускать ни много ни мало – два миллиона штук «Тайфунов» в месяц.
      «Тайфун» разрабатывался в последний год войны для борьбы с крупными бомбардировочными соединениями союзников. Это была самая маленькая из жидкостных ракет. Длина всего 1,9 м, диаметр 10 см. Двигатель развивал тягу 500 кг, сообщая снаряду весом всего 9 кг скорость, вчетверо превосходящую скорость звука! Запуск «Тайфунов» предполагалось производить залпами с установки, имеющей 46 направляющих. Здесь явно сказалось влияние нашей «катюши». Но двигатель «Тайфуна» доведен не был. А техникой пороховых ракет немцы так и не овладели.
      В отличие от нас и союзников, немцы поняли, что нет более эффективного средства борьбы с самолетами, чем управляемая ракета, способная развивать сверхзвуковую скорость. «Вассерфаль» мог быть создан и раньше, но ему уделялось мало внимания – доминировала доктрина возмездия и ориентации на классические средства ПВО. «Вассерфаль» требовал очень больших затрат. Считалось, что с восьми стартовых позиций батарея отразит налет эскадрильи бомбардировщиков 35 ракетами.
      «Шметгерлинк» – ракета ПВО фирмы «Хеншеля», но испытания велись в Пенемюнде. Была еще в разработке «Рейнтохтер» – двухступенчатая пороховая ракета фирмы «Рейнметалл-Борзиг», но она обладала только дозвуковой скоростью. ЗУР «Энциан» была разработана на основе ракетного истребителя Me-163 в исследовательском центре в Оберхаммергау. Всего летало 38 аппаратов. Использовался двигатель «Вальтера» тягой 1,5 т и пороховые стартовые ускорители «Рейнметалл-Борзиг».
      «Энциан» – еще один пример переноса научно-технических идей через любые преграды сверхсекретности даже во время войны.
      Развивая идеи радионаведения самолета БИ-1, мы с Романом Поповым и Або Кадышевичем в начале 1944 года пришли к мысли сделать этот самолет управляемым автоматически. Попов и Кадышевич работали над использованием для этой цели новейшего американского радиолокатора, а я пытался создать небольшой коллектив для разработки автопилота. Работа оказалась гораздо более трудоемкой, чем это представлялось в начале пути, когда интересная идея увлекает изобретателей в мясорубку проблем. Прекращение работ по БИ-1, практическое устранение опасности немецких бомбардировок и затем трагическая гибель Попова остановили дальнейшие работы.
      Немцы прекратили аналогичные работы потому, что идеи «Вассерфаля» были более разумными.
      Разработка ЗУР «Вассерфаль» зашла дальше остальных. На эту работу были отвлечены большие силы специалистов по системам управления, ибо задача «попасть в самолет» оказалась куда сложнее стрельбы ракетами А-4 «по площадям». Для отработки системы управления «Вассерфаля» ее аппаратуру установили на А-4 и осуществили экспериментальный пуск в марте 1944 года.
      Пуск производился с острова Грейсфальтер-Ойе вертикально. Из-за отказа системы управления ракета повернула на север и упала на юге Швеции. Обломки ракеты были доставлены в Англию и дали англичанам первые более или менее точные представления о ракете А-4. Тогда никто в Англии не знал, что этот пуск был отработкой системы управления ракеты ПВО.
      К декабрю 1944 года в перечне ракет ПВО, которые были оставлены для производства и испытаний в Пенемюнде, сохранились только «Вассерфаль» и «Шметтерлинк». Рассчитывая на затяжку войны, немцы разработали планы их серийного производства на 1945-1946 годы. Но мощным ударам бомбардировочной авиации союзников с запада и полному превосходству в воздухе новых типов советских самолетов противопоставлять неотработанные ракеты ПВО было невозможно.
      Тем не менее немцы за год успели осуществить около 100 экспериментальных пусков «Вассерфаля». При эвакуации Пенемюнде документация по «Вассерфалю» и «Шметтерлинку», по словам Греттрупа, была полностью уничтожена. В Германии мы убедились, что англичан больше всего интересовал «Вассерфаль».
      Работы над А-9 – крылатым вариантом ракеты дальнего действия продолжались, несмотря на катастрофическое положение на Восточном и Западном фронтах. 27 января 1945 года наконец состоялся успешный старт А-4Ь. Это был первый пуск экспериментальной ракеты дальнего действия с крыльями.
      В декабре 1944 года Гитлер наградил рыцарскими крестами – высшим нацистским орденом – пять ученых Пенемюнде, в том числе фон Брауна за исключительные заслуги в конструировании, изготовлении и применении ракет Фау-2.
      14 февраля 1945 года из Пенемюнде стартовала последняя ракета А-4.
      Восточный фронт гитлеровского рейха разваливался. После награждения руководители Пенемюнде не получали никаких приказов и начали самостоятельно готовиться к эвакуации.
      Все оборудование и документация были упакованы в ящики, на которых значился индекс «EW». В сопроводительных документах значилось, что это имущество Elektrotechnische Werke (электротехнического завода).
      Автомобильные колонны и железнодорожные эшелоны со специалистами, архивами и оборудованием, возглавляемые Дорнбергером и фон Брауном, покинули остров Узедом 17 февраля 1945 года.
      Эвакуация производилась в район Нордхаузена, Бляйхероде, Зангерхаузена, Леестена, Витценхаузена, Ворбиса и Бад-Сакса.
      Основные архивы с результатами тринадцатилетних исследований и работ были спрятаны в штольнях «Миттельверка» и калийных шахтах.
      Основная группа руководителей Пенемюнде направилась в Баварские Альпы.
      10 марта войска 2-го Белорусского фронта вступили в район Пенемюнде.
      2 мая 1945 года руководители Пенемюнде вышли навстречу американцам и сдались «на милость победителей».
      В ослепительно солнечный день 2 мая 1945 года, когда я с товарищами восторженно расписывался на стенах еще дымящегося рейхстага, американцы захватили ценнейшие трофеи: более 400 основных научно-технических сотрудников Пенемюнде, документацию и отчеты по разработкам, более 100 готовых к отправке на фронт ракет, хранившихся на «Миттельверке» и на подъездных путях, боевые стартовые позиции вместе с военным персоналом, хорошо подготовленным к эксплуатации ракет!
      Начался следующий этап истории ракетной техники, который по праву можно назвать советско-американским. Немецкие специалисты приняли участие в работах этого этапа и в СССР, и в США.
      Дожившие до 1992 года старые пенемюндовцы вместе с малочисленными в современной Германии почитателями гитлеровских времен решили отметить 3 октября 50-летие первого удачного пуска А-4. В районе Пенемюнде по этому поводу было задумано большое празднество с участием иностранных гостей. Праздник рекламировали как 50-летие космической эры. Это за сутки до истинного юбилея – 35-летия – 4 октября 1992 года! По этому поводу последовали резкие протесты английской общественности. Канцлеру Колю пришлось вмешаться, массовые мероприятия были запрещены, а земельный министр, поощрявший это празднество, вынужден был уйти в отставку. Англичане совершили благородный поступок.

Глава 3. Ракетный институт в Тюрингии
 
На тюрингию

      Союзные армии оккупировали Германию. Но предстояла последующая перегруппировка в соответствии с решением Крымской конференции. Мы должны были освободить западные районы Берлина, а в компенсацию американцы освобождали Тюрингию. Ту самую, где находился уже известный по рассказам немцев Нордхаузен.
      В Тюрингию эвакуировался весь персонал из Пенемюнде, вся документация и уникальное оборудование. Наши власти не спешили вывести войска из западной части Берлина, потому что надо было успеть демонтировать и перевезти в нашу зону Берлина станки и все ценное оборудование с заводов западной части города. Только на демонтаж Сименсштадта – «города Сименса» – были брошены две мотострелковые дивизии. Теперь уже пыль стояла не от боев, а от сотен «студебекеров» и прочих машин, перевозивших по еще не очищенным улицам трофейное оборудование.
      Между тем и американцы не спешили убрать свои войска из Тюрингии: надо было разыскать и вывезти как можно больше немецких специалистов – ракетчиков и атомщиков. Надо было собрать на подземных заводах в Нордхаузене как можно больше ракет и всякого ракетного оборудования и все это успеть переправить в зону, которая уже не будет доступна Красной Армии. Спешили все, кто работал по обе стороны еще не обозначенных границ, они же просили своих командующих не спешить снимать КПП и охрану этих границ.
      Тем не менее дружеское общение офицеров и солдат протекало стихийно и, как правило, сопровождалось обменом часами, сигаретами-папиросами, военными эмблемами с пилоток, ремнями.
      9 мая все армии торжественно праздновали победу. Война была выиграна. Теперь предстояло выиграть мир.
      Центральные улицы Берлина расцвечивались флагами четырех союзных держав. На 4 июня была назначена встреча командующих оккупационными войсками, которые должны были договориться о практических мероприятиях по управлению Германией после безоговорочной капитуляции.
      Аэродром Темпльгоф готовили к встрече высоких гостей – командующих трех держав. Наша комендатура ограничивала проезд советских офицеров через западную часть Берлина. Но мы выхлопотали все необходимые пропуска, и июнь стал для нас и особенно для меня очень суматошным.
      На время «особого режима» при встрече командующих союзных армий я уехал в гости к Исаеву в Басдорф. Здесь, в тихой деревушке, располагались опытный завод, лаборатории и стенды фирмы «Вальтер», которые выпускали ЖРД для немецких истребителей Ме-163.
      Мессершмитт еще в начале войны разработал истребитель-перехватчик, по своим характеристикам очень напоминавший наш БИ. Правда, схема его была не похожа – это был самолет-бесхвостка. Таких самолетов было изготовлено несколько десятков, но в воздушных боях они практически не участвовали.
      Двигатель фирмы «Вальтер» очень напоминал те, которые в РНИИ начали разрабатывать Душкин и Штоколов, затем продолжил и развил Исаев и независимо от всех и надежнее всех делал Глушко в своей казанской «шарашке». Королев на самолетах Пе-2 в Казани испытывал двигатели, разработанные вместе с Глушко.
      Здесь наши и немецкие разработки шли параллельно. Поэтому неудивительно, что Исаев с целой бригадой московско-химкинских двигателистов, поглядев на опустевшее Пенемюнде, надолго обосновался в Басдорфе.
      В Басдорфе Исаев уже явно начал скучать и просил меня по возвращении в Берлин связаться с Москвой и либо договориться о его возвращении (он был уже полон новых идей), либо пробить экспедицию к американцам на запад, в Нордхаузен.
      Вернувшись в Берлин, я обнаружил в нашем штабе в Адлерсгофе большое пополнение и получил распоряжение вылететь для краткого отчета и получения новых инструкций в Москву.
      Наш НИИ-1, пользуясь дружескими отношениями с командованием ВВС (начальниками НИИ были авиационные генералы), получил в подарок американский двухмоторный скоростной бомбардировщик В-25 «Бостон» фирмы «Норд-Америкен». Летать на нем было куда приятнее, чем на транспортных «дугласах»: обзор из штурманской кабины великолепный и скорость выше (из Берлина до Москвы – всего пять с небольшим часов).
      В Москве был всего два дня. Успел встретиться с Болховитиновым. У него настроение минорное – в наркомате «есть мнение» о замене руководства НИИ-1 и переориентировании НИИ на чистую науку – газодинамику и воздушно-реактивную тематику. Виктор Федорович просил меня, не задерживаясь, сразу, как только станет возможным, ознакомиться с Нордхаузеном и возвращаться в Москву.
      Я пытался понять, кто в Москве будет вести чисто ракетную тематику и кому теперь нужны Фау-2 и все немецкие секреты. Его мнение было таким: «Фау-2 не нужны никому. Нужна реактивная авиация. И как можно скорей. Ракеты – это будущее, но в наркомате считают, что это не дело авиации».
      Встретил Пилюгина и Воскресенского, оба не прочь составить мне компанию в Германии, но Болховитинов пока их не пускает.
      Пилюгин ворчал:
      – Зачем мы тут копаемся в посылках, бумагах и ломаем голову, что к чему. Надо там, на месте, разбираться.
      Одну ночь я побыл дома в Сокольниках на улице Короленко. Впервые нагляделся на младшего сына, которому всего два месяца. У Кати заботы, которые я успел забыть: дрова, керосин, отоварить карточки и новые лимитные – литерные книжки. Купать младенца – целое событие: воду надо греть на кухне на керосинке и таскать в ванночку, которая в комнате.
      Но настроение у неунывающей жены и у всех москвичей радостное: победа, «теперь все пойдет по-другому».
      14 июня вместе со мной в Берлин вылетели главный инженер НИИ-1 Н.В. Волков и Г.Н. Абрамович – заместитель Болховитинова, профессор МАИ и уже известный ученый в области газовой динамики, тепловых процессов и воздушно-реактивных двигателей. Но круг его интересов в Германии, как он мне объяснил, будет шире: «Надо посмотреть, как вообще работают их ученые».
      В Берлине я снова занялся комплектованием и отправкой грузов в Москву. 28 июня «подчистил» все свои «адлерсгофские остатки» и загрузил целых два «Дугласа» ящиками с измерительной аппаратурой. Тогда я еще не предполагал, что она попадет в институт, в который мне уже не суждено будет возвратиться. Десять лет спустя я с удовлетворением узнал, что этим богатым арсеналом измерительной техники все же воспользовалась группа Раушенбаха, работавшая в НИИ-1 у М.В. Келдыша.
      Пока я занимался погрузкой и отправкой и был экскурсоводом для прилетевшего начальства, Абрамович развил бурную деятельность, работая в Берлине по своей программе. Попав в Германию в чине инженер-полковника, он не без помощи своих авиационных связей добился закрепления за ним персональной машины с номером военной администрации. Это был светло-серый «мерседес» в отличном состоянии.
      Но больше того, к мерседесу был прикреплен водитель-немец. Водителя звали все просто – Альфред. Он был солдатом, дошедшим до Смоленска и демобилизованным по болезни. До армии Альфред выступал в цирковой программе: ездил на мотоцикле по вертикальной стенке. Машину он водил великолепно. Абрамович выхлопотал для него документ, удостоверяющий, что гражданин Альфред Кеслер служит в качестве водителя в советской военной администрации (СВА). Одевался он в старый цирковой костюм: кожаная куртка, кожаные брюки и сверкающие краги. Так что выглядел в «мерседесе» очень импозантно. Альфред все время нас поправлял, когда речь шла о машине: «Не „мерседес“, а „мерцедес“ – так говорят настоящие знатоки автомобилей». Оказывается, так звали дочь основателя автомобильной фирмы Бенц.
      В конце июня мы наконец-то узнали, что даны приказы американским войсковым частям очистить, а нашим соответственно занять Тюрингию.
      Профессор Абрамович, человек весьма интеллигентный, был увлечен не только профессиональной деятельностью по изучению в Германии близких ему проблем, но и интересовался страной, ее старой культурой, людьми и их послевоенной психологией. Без особого труда он уговорил меня ехать в Нордхаузен, совмещая служебное с приятным: совершить двухдневное путешествие по маршруту Берлин – Дрезден – Аннаберг – Aye – Цвикау – Гера – Иена – Веймар – Нордхаузен.
      Перед выездом мы договорились с Исаевым, что он со своей основной группой двигателистов выезжает в Нордхаузен по кратчайшему пути – через Магдебург. Встречу назначили 14 июля в Нордхаузене.
      Наше путешествие действительно оказалось интересным. Я бродил по уже расчищенным улицам Дрездена. Удивительно, как быстро восстанавливалась в городе мирная жизнь. Между нагромождениями величественных развалин начали ходить трамваи. Там, где чудом сохранились первые этажи, налаживается работа магазинов, кафе, аптек. Много надписей: «Проверено. Мин нет».
      Заехали в благоухающие розами пригороды, где еще базировалось командование воздушной армии, и заправились авиационным бензином. Бак и три канистры – к великой радости Альфреда, который до этого заправил машину метиловым спиртом и сильно переживал явное падение мощности мотора.
      После Дрездена Альфред ведет машину уверенно, а мы контролируем маршрут по отличной туристской карте-путеводителю, удивляясь тому, что на ней столько незасекреченных подробностей. У нас с собой были карты Германии нашего Генштаба, которыми снабжались войсковые части. Но общедоступные немецкие карты оказались куда более информативными.
      Всего два с небольшим месяца прошло после окончания войны, а мы катили по дорогам через деревни и городки, не обнаруживая никаких разрушений. Если бы не встречные и попутные колонны наших перемещающихся войсковых частей, да шлагбаумы в городах с патрульной службой, кое-где проверяющей документы, то невольно возник бы вопрос «а была ли война?»
      В военной комендатуре Аннаберга, куда мы заехали, чтобы пообедать и получить ночлег, нас предупредили, что далее по нашему маршруту будет подорванный мост и единственная полностью стертая с лица земли деревня, которую следует объехать. Что же там произошло? Ответ мы узнали тут же.
      За неплохим обедом с рейнвейном пожилой мужчина, оказавшийся русским «перемещенным лицом», работавший в СВА в качестве переводчика, поведал об эпизоде, характеризующем американский метод ведения боевых действий. Прежде всего сберечь жизнь своих солдат – такова основная тактика американских военных действий.
      Американская механизированная колонна продвигалась в глубь Тюрингии, практически нигде не встречая сопротивления. И вдруг при въезде в эту несчастную деревушку – не помню уж как она называлась – авангард был обстрелян из автоматов и охотничьих ружей. Позднее выяснилось, что в этой деревне обосновался небольшой отряд «гитлерюгенд», которые, последовав призывам Геббельса, решили стать партизанами -»вервольфами». Их стрельба не принесла американцам никакого вреда.
      Будь на их месте наша часть, эти «вервольфы» были бы тут же уничтожены или взяты в плен. Но американцы не желали рисковать жизнью ни одного своего парня. Сильное механизированное соединение без выстрела отошло назад на несколько километров. «Вервольфы» решили, что их деревня уже спасена от оккупантов. Но сильно ошиблись. Командир американской части так доложил обстановку, что ему в помощь было поднято соединение бомбардировщиков, которое превратило злосчастную деревню со всеми ее жителями в бесформенные груды дымящихся развалин. Только после такой обработки с воздуха американцы продолжили свое «победоносное» продвижение.
      Мы сделали небольшой крюк, чтобы посмотреть на эту разрушенную «крепость», и обнаружили интенсивное восстановительное строительство на месте бывшей деревни.

Н ордхаузен – город ракет и смерти

      В Нордхаузен мы прибыли вечером 14 июля. В городе и окрестностях уже была расквартирована только что принявшая его у американцев 77-я гвардейская дивизия, входившая в 8-ю Гвардейскую армию. Комендатура и бургомистр уже действовали. Не без труда нашли разместившуюся на отдаленной и сильно опустошенной вилле команду двигателистов Исаева. Они прибыли на день раньше и разместились ближе к интересующим нас объектам – горе Коштайн, в которой скрыт подземный завод «Миттельверк».
      Исаев уже успел установить контакт с дивизионной разведкой и «смершем». Командование дивизии выставило охрану ко всем видимым входам в подземный завод и к концентрационному лагерю смерти «Дора». Бургомистр обещал к утру собрать, если найдет, немцев, работавших на заводе, для встречи с нами.
      Пока мы плутали по городу, обнаружили, что на улицах еще носятся на бешенной скорости американские военные «джипы» с явно подвыпившими неграми, у которых на широких ремнях болтались кобуры с тяжелыми пистолетами. Американские солдаты за два месяца пребывания в Нордхаузене завели здесь немало подружек. Несмотря на приказы о размежевании зон оккупации отказаться от очередной встречи нелегко, а наш патруль получил строгое указание: «Никаких конфликтов с военнослужащими союзных армий, пока не будет установлена пограничная охрана».
      Полночи проговорили с Исаевым о впечатлениях и приключениях, тем более, что, несмотря на усталость, чувствовали мы себя на этой разоренной темной вилле, спрятанной посреди таинственного загустевшего сада, очень неуютно.
      Утром выяснилось, что к нам после призыва местной власти набралась целая очередь желающих предложить услуги.
      Мы начали с советского офицера, который представился: «Шмаргун, бывший военнопленный, освобожден из лагеря американцами». По его заявлению, он был старшим лейтенантом, политруком, попал в плен в 1944 году и был направлен после всяких пересылок через Бухенвальд в лагерь «Дора». Вид у него, экипированного в форму американского солдата, был отнюдь не лагерного доходяги. Стандартный вопрос: «Почему остались живы?» – «Потому, что перед приходом американцев было очень много работы – приказано было убрать и сжечь более 200 трупов, доставленных с завода в лагерь. Мы были нужны еще живые для этой работы. Но сжечь всех не успели. Около сотни тел еще лежало неубранными, когда ворвались американцы. Немцы разбежались. Нас откормили, переодели. Я и еще несколько доходяг отказались уходить с американцами и решили ждать своих.
      Теперь могу быть проводником по лагерю и знаю нескольких немцев, которые работали на заводе и не ушли. Согласны помогать в расследовании всего, что тут творилось. Могу быть на связи с «той стороной». Среди американских офицеров много хороших ребят. В городе много и русских девушек, они были домашними работницами или работали на фермах. Хорошо знают язык, пока их еще не отправили в репатриацию, можно набрать переводчиц. Я знаю места, в которых эсэсовцы прятали самую секретную аппаратуру Фау-2, и американцы их не нашли. Мы, заключенные, много знали».
      Такой помощник сразу располагал к себе, но все наше предыдущее воспитание требовало бдительности: «А не американский ли это агент?».
      Мы с Исаевым решили: если наш «смерш» его не трогает, то в интересах дела (к черту бдительность!) пусть работает и помогает нам. В конце концов мы приехали сюда за секретами, а сами секретов не привозили.
      Начали с осмотра страшного лагеря смерти «Дора». Здесь американцы уже навели порядок: все мертвые были захоронены. Оставшихся в живых лечили, кормили и доходяг поставили на ноги. Теперь уже наши военные особых частей готовили лагерь к заселению опять же русскими, бывшими в плену или угнанными в Германию, для сортировки и последующей репатриации.
      Шмаргун повел нас в дальний барак, где в темном углу, разбросав кучу тряпья, торжественно показал на большой обернутый одеялами шарообразный предмет. Вытащили, положили на ближайшую койку, развернули многослойную упаковку из одеял, и я обомлел: это была гиростабилизированная платформа, которую я в первый раз увидел в Берлине на заводе «Крейзельгерет». Тогда мне пояснял ее устройство тоже первый раз ее увидевший «цивильный» полковник Виктор Кузнецов.
      Как гироплатформа, еще не ставшая штатным прибором Фау-2, попала в этот барак смертников? Шмаргун толком объяснить не мог, сказал только со слов других, что когда вся охрана лагеря разбегалась, какие-то немцы не из охраны и не из персонала Миттельверка притащили красивый ящик в барак, забросали всяким тряпьем и быстро убежали. А уже когда пришли американцы, то оставшиеся в живых заключенные, обнаружив ящик, вскрыли его и кто-то из них сказал, что это очень секретно. Решили спрятать для русских, когда придут. Ящик использовали для упаковки всяких своих вещей, которыми начали обзаводиться после освобождения, а узнав, что Шмаргун остается ждать русских, ему раскрыли тайну и все упаковали в грязные одеяла – так у американцев, по их мнению, будет меньше подозрений.
      Как видим, операция прошла блестяще. Теперь на меня и Исаева легла ответственность за эту бесценную находку. Снова завернули в одеяла: другой тары не было, и отвезли в штаб дивизии, а там попросили хранить, пока мы не заберем ее в Москву.
      Спустя примерно полгода за обладание этой гироплатформой развернулась борьба, которая привела к первой трещине в отношениях между ставшими мне вскоре друзьями Виктором Кузнецовым и Николаем Пилюгиным. Но об этом ниже.
      После короткого осмотра страшного лагеря «Дора» мы поспешили на обследование самого Миттельверка.
      Должен честно признаться, что мы спешили уйти из лагеря не потому, что уже совсем не было времени. Ужасы, о которых нам начали рассказывать Шмаргун и откуда-то пришедшие живые свидетели, настолько не вязались с сиянием жаркого июльского дня и нашим настроем страстных охотников, дорвавшихся, наконец, до настоящей добычи, что непроизвольно появилось желание сбросить с себя это наваждение. Нам показали площадку, где лежали трупы до подачи в крематорий, куда выгребали пепел. Теперь никаких следов пепла уже нигде не было. При американцах здесь уже поработала комиссия, фиксировавшая злодеяния и военные преступления. Лагерь превращался на наших глазах в общежитие для перемещенных лиц. Но не видимый нами пепел начинал стучать и в сердце, и в висках.
      Перед входом на «Миттельверк» нас уже ждала группа немцев, которые объявились в результате действий службы бургомистра. От группы отделился молодой немец, сухощавый, с тонкими четкими чертами лица. Он смело подошел, представился: «Инженер Розенплентер из Пенемюнде». Объяснил, что эвакуировался из Пенемюнде вместе со всеми сюда, в Нордхаузен, а потом их расселили недалеко отсюда в Бляйхероде. Там же первое время жили фон Браун и Дорнбергер, которых он лично знает. Они уехали из Бляйхероде дальше на Запад.
      До прихода русских американцы переправили почти всех специалистов в города Ворбис и Витценхаузен. Он и еще несколько десятков специалистов отказались от переезда, а американские офицеры, сверившись со своими списками, и не настаивали. Но некоторых сопротивлявшихся брали, не считаясь с желанием.
      Розенплентер все это говорил быстро, очень волнуясь. Шмаргун не успевал переводить. Кто-то доехал до лагеря и оттуда привез русскую девушку, которая переводила быстрее, чем говорили немцы. Эта переводчица всех очаровала. Ее звали Ляля. С этого дня мы объявили ее нашей штатной переводчицей-секретарем, а потом оформили ее статус у военных властей. Розенплентер сам предложил свои услуги по ознакомлению с техникой Фау-2. Но «Миттельверка» он не знал и рекомендовал другого пенемюндовца, часто бывавшего на «Миттельверке» с контрольными задачами. Но, предупредил Розенплентер, к тем зверствам, которые здесь творились, они никакого отношения не имели.
      На первый осмотр легендарного подземного ракетного завода «Миттельверк» мы затратили почти два дня.
      Миттельверк дословно переводится «средний завод» или «завод, находящийся посередине». Он действительно находился в середине Германии. Строительство этого завода шло под шифром «Миттельбау» – «Средняя стройка». Оно началось в 1942 году, еще до удачных стартов ракет Фау-2 (или А-4). Не потребовалось сильно углубляться в землю. Строители удачно использовали естественный рельеф.
      Лесистый холм, который местная география гордо именует «гора Кокштайн», возвышается в четырех километрах от Нордхаузена почти на 150 метров над окружающей местностью. Известковые породы, составляющие начинку этой горы, легко поддавались проходке. В горе по диаметру основания были прорублены четыре сквозные штольни, каждая длиной по три с лишним километра. Все четыре штольни соединялись 44 поперечными штреками. Каждая штольня была отдельным сборочным производством.
      Две левые штольни были заводами авиационных турбореактивных двигателей БМВ-003 и ЮМО-004. Эти двигатели уже в 1942 году были доведены до состояния, пригодного для серийного производства. И здесь немцы обогнали нас, англичан и американцев. Но по чьей-то (для нас, конечно, выгодной) глупости, они этим преимуществом не воспользовались и не запустили в крупносерийное производство реактивные двухмоторные «Мессершмитты» Ме-262, которые оснащались этими двигателями. Эти самолеты в небольшом количестве появились на фронтах только в конце войны. В послевоенных мемуарах немецкие генералы писали, что якобы лично Гитлер долгое время был категорически против использования этих самолетов. Вот так упрямство диктатора приносит неоценимую пользу его смертельным врагам.
      Третья штольня служила для производства «крылатых бомб», или, по-современному, крылатых ракет Фау-1, массовое производство которых началось в 1943 году.
      Только четвертая штольня служила для сборки и испытаний ракет А-4.
      В каждую штольню прямо с поверхности мог закатываться железнодорожный состав, подвозивший материалы. Он выезжал с другого конца, загруженный готовой продукцией.
      Штольня для сборки ракет А-4 была шириной более 15 метров, а высота в отдельных пролетах достигала 25 метров. В этих пролетах производились так называемые вертикальные «генеральдурхшальтферзухпрюфунг». Мы потом это перевели и узаконили – надолго для всех ракет – как генеральные вертикальные испытания. Но до этого проводились горизонтальные испытания. Они не имели приставки «генераль».
      В поперечных штреках производили изготовление, комплектацию, входной контроль и испытания подсборок и агрегатов до их монтажа на главной сборке.
      Осмотр штолен и штреков затруднялся тем, что освещение частично было повреждено, как нам сказали, по приказу американцев. Горели только «дежурные» светильники. Поэтому ходить по заводу следовало очень осторожно, чтобы не провалиться в какую-либо технологическую яму или не разбиться об остатки неубранных ракетных деталей.
      Мы обратили внимание на большое количество беспорядочно разбросанных составных частей ракет. Можно было без труда насчитать десятки «хвостов», боковых панелей, средних частей, баков и т.д.
      Немец, которого представили как инженера-испытателя на сборке, сказал, что завод работал на полную мощность практически до мая. В «лучшие» месяцы его производительность доходила до 35 ракет в день! Американцы отобрали на заводе только полностью собранные ракеты. Таких скопилось здесь более сотни. Они даже организовали электрические горизонтальные испытания, и все собранные ракеты до прихода русских погрузили в специальные вагоны и вывезли на запад – в свою зону. «Но здесь еще можно набрать агрегатов на 10, а может быть, и 20 ракет».
      Немцы сказали, что все специальное чисто ракетное испытательное технологическое оборудование было вывезено. Но обычные станки и типовое оборудование общего назначения во всех цехах остались не тронутыми. Богатым заморским охотникам за ракетными секретами даже самые совершенные металлорежущие станки не были нужны.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32