Я ехал лесом, погруженный в невеселые свои мысли…
      Неожиданно звук рога вывел меня из задумчивости. Я прислушался: где - то недалеко шла охота, об этом говорили и собачий лай, и отдаленные крики… Охота… О, какими давними показались мне времена, когда я сам беззаботно охотился в своих лесах!..
      Послышался приближающийся стук копыт: навстречу мне, из-за могучего развесистого дуба, выехал всадник на белом разгоряченном коне в богатой сине-зеленой сбруе.
      - Кто ты есть и что делаешь здесь? - звонко выкрикнул он, едва увидя меня.
      - Я? Князь Владимир Ростиславич Ведовской, - ответил я, разглядывая между тем неожиданного собеседника. Это был мальчик примерно моих лет, худенький, с длинными смолисто-черными волосами. Меня поразили его глаза - карие, настолько темные, что с первого взгляда казалось, будто они состоят из одного только зрачка, очень большие. Лицо его, красивое тонкими чертами, было матово бледно. Он был в темно-синем охотничьем наряде, в зеленом аксамитовом плаще оплечь… - Но кто ты, требующий отчета у проезжих путников? - продолжил я.
      - Не прими за обиду мой вопрос, - ответил он неожиданно тихо, опустив глаза… - Редко кто проезжает здесь без дела. Я отвык от незнакомых лиц, rex Влэдимэр…
      Еще до того, как он произнес на иноземный лад мое имя, я, по какой-то неуловимой интонации голоса угадал в нем иноземца…
      - Я буду счастлив, если ты отдохнешь хотя бы несколько часов в моем доме.
      - С радостью, - я действительно нуждался в отдыхе, но кроме того меня очень заинтересовал этот странный мальчик, с первого взгляда вызвавший во мне горячую приязнь.
      - Поехали же, это рядом.
      - Постой! Ты прерываешь свою охоту посреди лова? Лучше я присоединюсь к тебе.
      - О, я никого, кроме тебя, не удивлю тем, что поворачиваю обратно, когда собаки вот-вот настигнут оленя! - странный мальчик негромко рассмеялся. - К моим причудам привыкли.
      Вскоре мы въезжали в ворота окруженного сосновым бором терема. Большой, в два этажа, терем, видимо, был срублен не более нескольких лет назад, часть дворовых построек была и совсем недавней: дерево не успело кое-где потемнеть.
      Несколько человек челяди бросились нам навстречу, когда мы въезжали во двор.
      Мальчик с черными волосами соскочил с коня, и, небрежно кинув поводья рослому холопу, с радушной улыбкою обернулся ко мне. Я также спешился, и, поднявшись за странным моим знакомцем на крыльцо, последовал за ним через просторные сени в большую полутемную палату.
      Несмотря на сохранившийся еще запах смолы, мне почудилось на миг, будто утопающие в полумраке стены сложены из тяжелого сырого камня, притом - не один век назад… Причиной тому было убранство палаты - немного мрачное, на иноземный лад… Темного дерева шахматный столик между высокими узкими окнами, решетки которых набраны разноцветной слюдой… Темных тонов - синие и зеленые подушки, разбросанные по дубовым ларям… Стены были обтянуты темными шпалерами.
      Мы уселись друг против друга в неудобных узких креслах без спинок.
      - Я рад, что приветствую тебя под моим кровом, rex Влэдимэр, - чуть смущенно проговорил мой новый знакомец, - хотя этот кров всего-навсего прибежище изгнанника, предоставленное добротою Малескольда.
      - Ты разумеешь под этим Великого князя Ярослава? - спросил я.
      - Да… Ярослав… Rex Клева… Прости, мне легче дается трудный склад вашей речи, чем произношение имен… Ты удивлен… Я - Эдвард, сын Эдмунда… Ironside… Железнобокого, rex’а Британии.
      - Как странно свела нас судьба! - воскликнул я. - Мы оба лишены того, что по праву рождения принадлежит нам!
      Слабый алый румянец выступил на бледных щеках Эдварда Айронсайда, он долгим взглядом черных глаз своих посмотрел в глаза мне.
      - Не хочешь ли ты сказать, rex, что и твой трон занят… Не на твоих ли глазах отец и мать умерли за пиршественным столом, пригубив первыми из пущенной по кругу «чаши любви»?.. Не над твоей ли колыбелью склонялась женщина, желая смерти тебе?.. Не тебя ли, трехлетнего, задыхающегося под полой плаща вместе с малюткой сестрой, рот которой ты зажимал рукой, чтобы никто не услышал плача, выносили бесконечными переходами из замка?.. Добрый Вальгар… О, сколь ранняя память у горя, rex Влэдимэр!
      Совсем ребенком показался мне сверстник мой Эдвард Айронсайд, в минутном приступе скорби уронивший голову на худенькие руки: смоляные волны волос закрыли матово бледное лицо его…
      - И у меня люди отняли данное Богом: должно ли падать духом, князь Эдвард?
      - Умирающий от голода не грезит о нарядах для украшения тела! Что мне трон, если море лежит между мною и землей бриттов?
      - Тебя изводит тоска по родной земле?
      - Да, клянусь Пресвятой Богоматерью! Земля бриттов скудна по сравнению с Руссией, страной городов, поражающей своим богатством и великолепием, невежественна по сравнению с ее просвещенностью… Все это так! Но я - бритт, и rex бриттов… И мне мила Британия, земля подвигов rex’а Артура, хоть и далеко ушли от нее времена благородного, дружного рыцарства, боровшегося со злом, подобно поражавшему змия святому Георгию!
      - Но они пришли на Русь! Не раз на пирах у Крестителя Руси - Владимира Красное Солнышко - собирались бесстрашнейшие для беседы за чашей старого меда или привозного вина: вспомянуть недавние битвы и подвиги, чтобы разъехаться затем на поиски новых! Узы рыцарства пришли на Русь: вот моя рука, rex Эдвард Айронсайд!
      И мы, так странно сведенные похожими нашими судьбами, скрестя наши мечи, поклялись на них друг другу в рыцарской дружбе… Долго говорили мы в тот день: уже посинело небо в узких окнах, оплыли свечи белого воску, а небо из темно-синего стало ослепительно черным, и бездонную свежую чернь его усыпали радостно яркие звезды, а мы все говорили друг с другом.
      - Тебе должно быть известно, что мою страну, Британию-Англию, давно терзают набеги язычников-данов, - начал повествовать мой обретенный друг-брат, дабы пояснить свои предыдущие слова.
      - Да, я о том читывал, князь Эдвард. - У нас - степные кочевники, у вас - морские.
      - Понятное дело, мы и живем на острове, rex. Однако суть одна: народ страдает великим страданием. Но по вине двух злых женщин наши обидчики усилились. Но то события давности столетней, наберись терпения, иначе не поймешь причины моих злоключений. В те времена всей страною правил славный Эдгар по прозванью Мирный. У него было два единокровных сына. Старший, Эдвард, родился от первой жены, и когда Эдгару пришла пора умереть, он был уже почти миновал юношеский возраст. Решительный и разумный нрав Эдварда сулил стране хорошего правителя. Однако был другой сын, еще дитя, рожденный второй Эдгаровой женою Эльфридой. Эго звали Этельред. Любя своего сына, Эльфрида возненавидела его брата. К тому ж хотелось ей сделаться правительницей матерью, а не оставаться просто вдовою прежнего правителя. И вот однажды Эдвард ворочался с ловитвы мимо лесного имения мачехи. Разгоряченный, он попросил вина или воды у этой лицемерки, что вышла с почетом встретить его к воротам. С низким поклоном Эльфрида подала пасынку рог, полный вина, и покуда он пил, не слезая с седла ибо торопился, сделала знак рукою своему доверенному слуге. Негодяй кинулся на пьющего Эдварда и ударил его ножом. Он убил его до смерти, rex!
      - К чему присудили жестокую женщину, к смерти или к пожизненному заточению? - спросил я.
      - У Эльфриды была сильная семья, суда не состоялось. Так и стала она править при маленьком Этельреде, которого всячески баловала. Мудрено ли, что он вырос скверным человеком! Кроме того был он глуп, труслив и нерешителен. Народ дал ему прозванье Этельред Неповоротливый. Прознав о том, даны хлынули на наши берега в неслыханном количестве. Они грабили, жгли, убивали и даже имели наглость селиться в моей стране! Когда сделалось совсем худо, Этельред бросил Британию на произвол врагов и бежал в Нормандию. Там он и спрятался, спасая собственную жалкую жизнь! В Нормандии он позабыл о том, что оставил дома жену и маленького сына Эдмунда. Он взял в жены Эмму, дочь rex’а норманнов.
      - Его сын был Эдмунд, - переспросил я. - Но ведь…
      - Да, Этельред Неповоротливый был мне дед, - Эдвард вздохнул. - Мы поклялись в дружбе, зачем мне скрывать от тебя правду? Но поверь, отец мой, избранный народом, покуда Этельред прятался в городе Кане у норманнов, смыл грехи Этельреда и своей бабки! Он как лев кинулся на Канута, сына Свейна, что правил данами, и дал ему семь сражений. Он теснил и теснил завоевателей, за что и был прозван Железнобоким. Меня же зовут так в память об отце, я покуда ничем не заслужил прозванья. Канут отступал по нашей земле все ближе и ближе к воде, что принесла его к нам. Боясь, что скоро для него не останется и пяди британской земли, он подослал к отцу отравителей. Мать и отец мои умерли в одночасье. Незадолго до этого злодеяния умер в Нормандии и дед, оставивши двух сыновей - Эдварда и Элфреда. Не хочу назвать их дядьями своими, ибо они рождены от брака, свершенного при живой жене. И вот, что надумал коварный злодей Канут. Он предложил Эмме свою руку.
      - Дабы сесть в Англии?
      - Увы. Взамен он пообещался ей, что сделает наследниками своими в нашей земле ее сыновей. Конечно, он ей лгал, лелея мечты о благополучии собственного сына, дана. Но их желания до поры совпадали. И вот злокозненная чета прибыла на благословенный наш остров. Не было в живых моего отца, некому было дать отпор. Вот уж поселились они в наших палатах. С малых лет я день изо дня жестоко дрался с Эдвардом Подкидышем и Элфредом, защищая себя и сестру, хоть оба и были старше нас. Но в младенчестве сделался я разумен, ибо людская злоба помогает взрослеть. Эмма желала моей смерти - я знал это с трех годов. Еще бы, я стоял, по ее беззаконному мненью, между ее старшим сыном и столом. Однако ж не все даны - язычники, средь них много добрых христиан. Один из таких, именем Вальгар, был мне дядькою. Он и увез меня подальше от Британии, Дании и Нормандии. А вскоре после Канут прогнал прочь Эмму - она уж не была ему нужна! Свободный и от меня, и даже от сыновей Эммы, он объявил наследником своего сына. Так он и царит с той поры, и терзает мой народ.
      Воистину, судьбы наши совпадали самым удивительным образом! В ответ я рассказал князю Эдварду о своих злоключеньях, утаив только, сам не зная почему, все, что касалось ведовства.
      После долгого и жаркого спора, мы пришли, наконец, к одному решению: я должен был ехать за подмогой к Великому князю. Не один век княжество мое стережет Степь… Неужто Ярослав откажет мне? Князь Эдвард вызвался ехать со мной. Решено было выступить в путь с утра. Правда, я уже несколько часов как чувствовал себя не совсем здоровым: вероятно из-за ожога меня то знобило, то кидало в жар, а голова была тяжелой, будто налитая свинцом. Но я умолчал об этом: мне не хотелось терять времени.
 

 
      Мы выехали на рассвете. Князь Эдвард сказал мне, что до Киева не более полусуток пути. Ему не хотелось брать с собой провожатых, я не настаивал.
      Дорога вилась холмами душистого соснового бора.
      - Взгляни, rex, - Эдвард Эдмундович показал рукой, - в той стороне лежит дивной красоты озеро, скрытое лесом. Вода его напоминает серебро, а у берегов - сплошь растут белые лилии. Я называю его Озером слез, как называлось то озеро, владычица которого дала Мерлину и Артуру волшебный меч…
      - Я тоже очень люблю эту историю… До чего здорово иметь волшебный меч, как у Артура! А помнишь ли, князь Эдвард, как Артур, когда умирал, велел рыцарю Борсу бросить меч обратно в озеро?
      - Кто же еще мог владеть этим мечом?! После смерти Артура место его было только снова в озере, у озерной владычицы. Скажи, rex, а в ваших озерах есть озерные девы?
      - Они называются у нас русалками, - и я отер со лба пот: несмотря на нежаркую утреннюю пору, я едва держался в седле, и за последний час не раз сожалел о том, что не отложил на день путешествия в Киев.
      - Русалки… Не золотого ли цвету у них волосы, - негромко и задумчиво проговорил князь Эдвард. - Но что с тобой?! Ты бледен как снег, rex Влэдимэр!
      - Пустое, Эдвард Эдмундович! Я утомлен немного… - больше всего мне хотелось упасть тяжелой головой на холку коня, я усилием воли не давал себе клониться вперед…
      - Спешимся, rex! Тебе надобен отдых!
      Голос князя Эдварда донесся до меня как будто издалека. Словно мутная пелена закрыла белый свет от моих глаз, и я почувствовал, что поводья выскальзывают из моих рук.
      …
      Сквозь дрему мне слышался колокольный перезвон: звучный, многоголосый, казалось, он шел отовсюду… Золотой звон, золотой солнечный свет… Свет падал мне в лицо, струясь через окно широкими радостными лучами. «Звонят к утрене», - подумал я.
      Какой золотой звон…
      …Когда я проснулся был уже день.
      Стыдно так долго спать! Но так не хочется поднимать голову от подушки… До чего странные снились мне сны!
      Не хочется вставать… А все-таки что-то в снах этих привиделось неспроста… Князь Глеб действительно замышляет против меня злое…
      Все же пора подниматься, почему меня не будил никто до сих пор?
      Но увы мне! Окончательно открыв глаза, я понял, что нахожусь не в палатах дворца моего Ведова, как показалось мне в полусне…
      В горнице, которую я увидел, мне никогда не доводилось бывать прежде. Была она просторной, убранной красиво и богато: ковры на полу, светлое резное дерево, стол и лавки - крыты малиновым аксамитом, множество привозных вещей темного китайского лаку, кости…
      Мой меч, моя кольчуга и платье - сложены на лавке.
      У наполненного водой медного рукомойника - льняное полотенце, вышитое красным шелком, душистое византийское мыло…
      Кому принадлежит гостеприимный этот кров?
      Я наскоро умыл лицо, поспешно оделся, расчесав волосы, скрепил их, по своему обыкновению, серебряным ободком, и отворил дверь…
      Человек, сидевший в соседней горнице с книгой в руках, поднял голову.
      - Ты долго спал, rex Влэдимэр, - произнес он негромко.
      Это был Эдвард.
      - Где мы находимся, Эдвард Эдмундич? - спросил я, недоумевая.
      - При дворе Малескольда. Мы в Клеве, золотом сердце Гардарики…
      - В Киеве?! - Я поспешно подошел к окну. Сквозь светлую слюду видны были горящие на солнце золотые купола… Теперь мне понятен стал слабый, но непрерывный шум, который доносился откуда-то снаружи, это был гул многолюдных киевских улиц. Золотое сердце Гардарики…
      Но радость моя исчезла в тот же миг.
      - Ты занедужил от сильного утомления, rex Влэдимэр. Моя вина - надобно было уговорить тебя отдохнуть день-другой прежде, чем выступать в путь… К счастью, вовремя подоспел твой телохранитель, он и помог мне перевезти тебя в Киев.
      - Мой телохранитель?!
      - Да… Видать, ты не совсем еще здоров, rex, - засмеялся Эдвард Айронсайд.
      - Эдвард Эдмундович, князь Ярослав Владимирович ждет тебя к себе, и спрашивает о здравии князя Владимира Ростиславича. - В дверях стоял высокий широкоплечий отрок с открытым приветливым лицом.
      - Не замедлю быть. Отдыхай, rex Влэдимэр, - улыбнулся мне Эдвард и вышел в другую дверь.
      - Спасибо за заботу Великому князю, - ответил я отроку. - Я нуждаюсь только в отдыхе.
      Но в дверях я задержал его неожиданной для меня самого просьбой.
      - Постой-ка! Пришли ко мне… моего телохранителя.
 

 
      Я опустился на лавку: золотое многоглавье киевских улиц уже ничуть не занимало моего воображения… Кто сейчас войдет?
      Мой телохранитель… Так назвался этот человек Эдварду Эдмундичу…
      Князь Глеб, мой недруг, знает, вероятно, что я остался жив… Наемный убийца? Но почему тогда он помог перевезти меня в Киев?
      Эти мысли стремглав пронеслись у меня в голове: рука моя невольно потянулась к рукояти меча…
      Дверь отворилась.
      На пороге возник высокого роста (головой он доставал притолоку) человек, очень широкий в плечах, прямой и крепкий в стане - казалось, он занял весь дверной проем. На нем был серый плащ, серые же ноговицы, рубаха небеленого полотна… Чисто, ладно, но проще, чем у любого гридня. На поясе - меч, меч хорош… Суровое худое лицо: близко посаженные серо-желтоватые глаза. Жесткие, цвета пепла, волосы по плечи.
      Я не знал этого человека. Более того, я мог бы поклясться, что никогда не встречал его прежде. И все - же что-то в нем показалось мне знакомым…
      - Здрав будешь, княже, - поклонился он, подойдя ко мне. Я отметил, что поступь его странно бесшумна для такого могучего сложения.
      - Кто ты есть?
      - Телохранитель твой, княже, - по губам его пробежала усмешка. Я вскочил на ноги: от гнева кровь прилила у меня к лицу.
      - Меня послал за тобой вслед волхв. Отныне я должен служить тебе, Владимир Ростиславич, князь Ведовской. Отныне и до тех пор, пока ты не сядешь в Ведове.
      - Ладно, коли так, - (про себя я удивился невольно тому, что старый волхв, который, как думалось мне прежде, месяцами не видит людей, имеет столь верных слуг… Но я был немало обрадован, что загадка разрешилась так…) - Но ты не сказал своего имени.
      - Волвич.
      Языческое имя… А какое еще может быть имя у посланца волхва? Я невольно улыбнулся.
      - Благодарю и волхва и тебя. Не стану лгать - мне надобна сейчас такая помощь.
      - Потому она и дана тебе, княже. - Волвич еще раз поклонился и вышел.
      …
      Я снова подошел к окну и распахнул его: стайка воробьев, спугнутая этим, слетела с подоконника… Посмотрев им вслед, я подумал о том, что птицы, наверное, с высоты своего полета, могут видеть такой огромный город, как Киев, так, как не могут его видеть люди… Как не могут люди. Но ведь я - могу! Не орлом, орла сразу заметят… в городе лучше оборотиться воробьем… Я хочу оборотиться!
      …На этот раз я почувствовал только головокружение: показалось, что пол горницы стремительно летит мне навстречу, а все вещи вокруг молниеносно увеличиваются в размерах.
      …Я взлетел на подоконник и выпорхнул в окно. Как непохож оказался порхающий полет маленькой пташки на стремительный лет орла!.. Будто по ступенькам сбегаешь вприпрыжку во двор ранним утром, торопясь вскочить на коня! Сердце стучит часто и весело…
      Вон он какой - Киев!
      …Голубое небо подпирают золотые купола церквей, к ним тянутся кровли двух и ярусных домов… Дома белокаменные и деревянные красиво блестят разноцветьем слюдяных окошек… А какие толпы народу на улицах! Деревянные мостовые, отполированные тысячами ног, блестят как пол в горнице… Вот - летящим веселым шагом идут три девочки лет по двенадцати-тринадцати. Все три - с открытыми головами, толстые косы бьют по тоненьким спинам. Все три - в простых скромных летниках - день будний, рядиться невмесно… В руках у них - вышитые стеклянным бисером мешочки… Ясно! Эти девочки учатся в школе. В других городах еще нет школ для девочек, а в Киеве она есть уже несколько лет. Пролетев над ними, я слышу разговор…
      - Пракседа, а за что тебя нынче бранил отец Александр? - спрашивает одна.
      - Ой, не спрашивай, Елсвея! - весело отвечает вторая. - Противный грек рассказал ему, что я всю неделю была на последнем месте по логике!
      - Ох, девочки, Прасковья, Елена, ну нельзя же так! - всплеснув руками, говорит третья. - Сколько раз нам говорили в школе, что нельзя называть друг друга языческими именами!
      - Да, Ирина, ты права! - говорит Прасковья-Пракседа. - А мы с Еленой хотим сбегать сейчас на пристань, поглядеть на каких ладьях в этот раз прибыл Гаральд с варягами… Ты пойдешь?
      - Нет, не могу - обещала матери сразу после уроков - домой. До завтра! - девочка, названная Ириной, скрывается с широкой улицы в переулок.
      - И что это Ирина никогда ни в лес, ни на реку искупаться, ни по городу погулять не пойдет? - задумчиво спрашивает подругу Елсвея-Елена.
      - Да когда ей? - говорит Прасковья. - Их дома пятеро, а она - старшая. Мать - ключница у княгини, целый день в хлопотах. Трудно им. Отца-то Ирининого в позапрошлом году порубили насмерть в рукопашной, когда печенеги к городу подступали…
      Толпа уносит от меня девочек-школьниц… Да, трудно представить себе, что этот такой беспечный и радостный город почти каждый год осаждают печенеги, и черная смола пятнами покрывает белоснежные стены, и свищут стрелы, и льется кровь… Впрочем, так ли беспечен даже этим солнечным мирным днем этот город? Вон идут куда-то молодые княжеские гридни: широкоплечие, высокие - как один, с ладными мечами на поясе… Вид у них усталый - видно, что всю первую половину дня провели они упражняясь в нелегкой воинской науке…
      А это одноэтажное длинное здание, выходящее окнами на площадь, - библиотека… В открытое окно виден ряд столов, сидящие за ними люди… Вон - наклонился над пергаментом старик с густой пегой бородой: иногда поднимает голову, пишет что-то стилем на куске бересты и снова погружается в чтение.
      Счастливы все, занятые мирным трудом! Но мне не время смотреть сейчас Киев… Сейчас я должен увидеть Ярослава, я должен увидеть его прежде, чем он увидит меня… Я полетел обратно, к деревянному зданию княжеского дворца.
      Не эти ли высокие окна, выложенные прозрачной слюдой, ведут в его покои?..
      Я спустился на карниз. Окно было чуть растворено.
      …Широкий стол - завален книгами. Книг - пергаментных и берестяных, много в этой палате, просторной и светлой от широких окон, убранной в византийском стиле… Эта палата не была книгохранилищем, но по стенам, обитым светлою тканью с золотым рисунком, размещались в немалом количестве полки для книг.
      Человек, которого я не заметил сразу потому, что он стоял в полумраке за резной колонной, в самом дальнем от меня конце палаты, положил на полку туго свернутую книгу и, чуть прихрамывая, подошел к столу.
      Сердце у меня в груди забилось так, что мне подумалось на миг, что человек этот непременно услышит его стук…
      Это был он - Великий князь Ярослав… Кем еще мог быть этот нестарый сухощавый человек с такими пронзительными серыми глазами на усталом лице?! Взгляд их был остер, как взмах стального лезвия… В остро подстриженной бороде - немало седых прядей, серебрятся кое-где и русые волосы, но движения и походка - по-молодому быстры, исполнены затаенной силы… Да и вообще от этого невысокого, чуть сутулого человека веет такой силой!.. Вот он каков - Великий князь Ярослав Владимирович, прозванный Мудрым…
      - «Quo usque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?» - негромко процитировал вслух он, глядя куда-то в сторону. - Переведи-ка!
      - Доколе будешь ты, Катилина, злоупотреблять терпением нашим? - уверенно ответил чей-то звонкий голосок. - Это начало первой речи Цицерона против Катилины.
      Чтобы увидеть, кому принадлежит этот похожий на звон колокольчика голос, мне пришлось проскользнуть через притворенную створку на подоконник. Теперь, находясь внутри, я смог увидеть девочку лет одиннадцати, сидевшую на низкой скамеечке. Девочка эта показалась мне дивно красивой: золотые ее косы были свободно распущены по плечам, на точеном синеглазом личике играл веселый румянец. На ней был зенденевый летник - в цвет глаз - ярко-синий, с зарукавьями и оплечьем из речного жемчуга… Девочка гладила свернувшегося у нее на коленях редкого привозного зверька, похожего на маленькую рысь, мне уже доводилось видеть таких зверьков - говорят, что они неоценимые охотники на крыс и мышей.
      - Твои учителя не теряют времени, Анна… - серые глаза Ярослава смягчились немного при взгляде на девочку, он провел рукою по ее золотым волосам. - Я знаю, что в учении ты отстаешь только от Всеволода… Жалею иной раз о том, что ты рождена не мужчиной - ты более сыновей похожа на меня…
      - Батюшка! А ведь прабабка Ольга княжила как мужчина! Почему ты не можешь дать мне, как даешь братьям, стол в Ростове или в Муроме, когда я вырасту?
      - Ох, Анна! - Ярослав засмеялся весело. - Не те ныне времена.
      - Но я не хочу, не хочу просто выйти замуж, как другие княжны и боярышни! Не хочу, чтобы все мои знания пошли только на то, чтобы обучать потом своих детей… Мне мало этого, батюшка! - в голосе девочки прозвучали слезы.
      - Не горюй, солнышко золотое, знаю, что мало… Может статься, я с тебя со временем большего потребую. Кабы только ты меня тогда не укорила… - негромко, словно для себя, проговорил Ярослав. - Скажи-ка мне лучше, - князь в задумчивости прошелся по комнате, - ведомо ли тебе, что Эдвард приехал вчера в Киев?
      - Да, батюшка: я так рада! Мы не виделись с Эдвардом Эдмундичем больше года. Скажи, а нельзя, чтобы он остался в Киеве?
      - Нельзя, Анна… Понимаю, как грустно тебе было расставаться со своим товарищем: были вы дружны… Но мы, князья, живем не для себя, а для Руси: сейчас пребывание у меня в Киеве, при дворе, сына свергнутого Эдмунда, могло бы сильно повредить моим замыслам…
      Еще немного, и речь зайдет обо мне: оставаться далее было бы нечестным. Только я успел подумать об этом, как порыв ветра неожиданно захлопнул у меня за спиной створку окна.
      В то же мгновение послышался скрип дверей: в палату легко и быстро вошел Эдвард Айронсайд.
      - Здрав будь, rex Малескольд, salve, Энни, si vales, bene est - не забыла ли ты еще, как вместе учили мы латынь? - со смехом произнес Эдвард: алый румянец выступил на его щеках - он был радостно взволнован.
      - Куда, - рассмеялся добродушно Ярослав, обнимая Эдварда за плечи, - вишь, как рада…
      Глаза Анны действительно сияли: когда Эдвард вошел, она стремительно вскочила на ноги, выпустив из рук своего зверька, и бросилась навстречу: сейчас она с лукавой улыбкой поглядывала на Эдварда, прячась за спиной отца…
      Я был удивлен: все три человека, находящиеся передо мной, были так явно близки друг другу… Почему же Эдвард, говоря со мной о Ярославе, ни разу не говорил о нем иначе, чем о Малескольде, повелителе Руси, а об Анне - как об «regina filia» - дочери Великого князя?
      Впрочем… «Князья живут не для себя», только что сказал Ярослав. И ведь ничто не помешало ему отправить в глухой лес того самого Эдварда, которого он с такою отеческой нежностью обнимает сейчас за плечи… Не помешало даже огорчение горячо любимой дочери… Да и кто знает, что готовит его могучая воля в грядущем и этой золотоволосой девочке?
      Не для себя живут князья.
      Сейчас они были одни - эти трое.
      - С тобой прибыл князь Ведовской? - неожиданно нахмурясь, спросил Ярослав.
      - Да. Он пришел к тебе за помощью, - просто ответил Эдвард.
      - Это мне известно. Известно и то, что Глеб сел в Ведове. Ростислав не был достаточно осторожен с ним. Ни в чем нельзя доверять людям половинной крови: глядят они на две стороны - поди, угадай, в какую когда повернутся… Однако и Ростислав когда-то стоял мне костью в горле… Душно нынче, - с этими словами Ярослав неожиданно подошел к окну (я едва успел отпрянуть в сторону), - не иначе, к грозе…
      Он растворил окно: путь был свободен.
      Я не мог остаться, хотя то, что должно было быть сказано за этим, интересовало меня более, чем кого-либо другого.
      Воротившись к себе, я принял человеческий облик, и отправился осматривать Киев. Показать его мне вызвался княжич Всеволод Ярославич, мальчик на полтора года старше меня. Мы приятно провели весь вечер в обществе друг друга, я убедился при этом, что молва не зря приписывает Всеволоду Ярославичу необыкновенную ученость. Тихий и застенчивый, Всеволод знал уже четыре языка и изучал пятый…
      Теперь уж смог я получить разъясненья всему, что повидал в воробьином полете. Самая большая улица, что круто стлалась вниз от высокого места, где теснились княжеские и боярские палаты, звалась Боричевым ввозом. Тяжел был тот ввоз! Навстречу нам двигались нагруженные подводы, и влекшие их широкогрудые кони ступали неспешно. Мышцы могучих животных говорили о напряжении всех сил. Даже люди, идущие вверх налегке, порой останавливались, чтобы отереть лоб и перевести дыхание. Вниз же шагалось быстро, почти бегом. С обеих сторон обступившие Боричев дома стояли тесно, да не вровень. Каждый хозяин мог при желаньи полюбопытствовать, глядя в боковое верхнее окошко: хорошо ли настлана крыша соседа слева? Однако ж стоило погодить бранить работу, ведь столь же придирчиво мог обозреть и твою крышу сосед справа.
      Крутой спуск был длинен, обрываясь вдали тем, что с первого взгляду показалось мне пересохшим лесом. Высоченные голые стволы - куда ни кинь взгляд. Хорошо, что я удержался от глупого вопроса, отчего сухостой не вырублен? Сперва мне сделалось ясным, что с его стороны гуще доносится людской шум. Некоторые из стволов двигались.
      - Вот так пристань!!
      Да уж, не стыдно было мне призваться перед доброжелательно довольным княжичем, что ничего подобного я не видал отродясь. Редко задерживалось в нашем скромном Ведове у причалов более полудюжины больших ладей. Здесь же таковых - под высокими парусами, большею частью спущенными, с рядами гребцов на огромных веслах, толкалось на серебристо серой воде не меньше, чем людей на берегу! Ну, допустим, все же меньше. Однако же берег был весь полон людьми, суетившимися около судов, а Днепр сиял по стремнине своей светлым простором.