Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дом Поэта (Фрагменты книги)

ModernLib.Net / Отечественная проза / Чуковская Лидия / Дом Поэта (Фрагменты книги) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Чуковская Лидия
Жанр: Отечественная проза

 

 


Чуковская Лидия Корнеевна
Дом Поэта (Фрагменты книги)

      Лидия Чуковская
      Дом Поэта
      Фрагменты книги
      Вступительная заметка Елены Чуковской;
      подготовка текста и публикация Елены Чуковской и Жозефины Хавкиной
      В издательстве "Арт-Флекс" выходит двухтомник Лидии Чуковской. В этом двухтомнике впервые публикуются три ее ранее неизвестные произведения, сохранившиеся в архиве. Они различаются по жанру, по теме, по времени написания. Наряду с вещами, новыми для читателя, в издание вошли и некоторые ранее опубликованные.
      Первый том открывает повесть "Прочерк". Повесть эта автобиографична и содержит восемнадцать глав, в которых рассказано о юности автора, о ссылке в Саратов, о работе в редакции ленинградского Детиздата, руководимой С.Маршаком. Сквозь всё повествование проходит короткая жизнь главного героя - Матвея Петровича Бронштейна, мужа Лидии Корнеевны, погибшего в пору "ежовщины".
      Название обусловлено тем, что в свидетельстве о смерти Матвея Петровича, выданном в 1957 году, спустя девятнадцать лет после его гибели, в графе для указания "причины смерти" и "места смерти" стоял пробел прочерк.
      Работа над "Прочерком", начавшаяся в 1980 году, длилась в течение шестнадцати лет - до самой кончины Лидии Корнеевны в феврале 1996-го. И не была завершена.
      Хлынувшая в 90-е годы лавина новых фактов, обнародование секретных документов из архивов ЧК-НКВД-КГБ побуждали автора возвращаться вновь и вновь к отработанным главам. В те же годы Лидия Корнеевна получила возможность ознакомиться со следственным делом Матвея Петровича, нашлись его сокамерники, рассказавшие о его последних днях. Однако дополнить "Прочерк" этими новыми фактами Лидия Корнеевна уже не успела. О новых фактах и документах, которые автор намеревался включить в "Прочерк", рассказано в моем послесловии "После конца".
      Кроме "Прочерка" в первый том входят стихотворения, посвященные М.П.Бронштейну, и две повести - "Софья Петровна" и "Спуск под воду". Все эти произведения неразрывно связаны друг с другом своей темой, судьбой персонажей, событиями, о которых идет речь. По словам автора, обе повести и "Софья Петровна" и "Спуск под воду" - "прямо или косвенно рождены гибелью М. П. Бронштейна".
      Неоценимую помощь при написании "Прочерка" оказывали в разные годы историк Дмитрий Юрасов (помогавший автору в сборе материалов), историк физики Г. Е. Горелик и главный редактор Лениградского мартиролога А. Я. Разумов. Пользуюсь возможностью выразить им свою благодарность.
      Второй том этого двухтомника открывается также неопубликованной и незавершенной книгой Лидии Чуковской "Дом Поэта". Эту работу - свои возражения на "Вторую книгу" Н.Мандельштам, вышедшую в Париже в 1972 году, Чуковская начала писать сразу - в 1972-м. Главное, что заставило ее, отложив другие работы, взяться за полемику с Н.Мандельштам, было желание защитить память Анны Ахматовой. В декабре 1970 года, впервые услышав о "Второй книге", Лидия Корнеевна пишет в дневнике: "Ходят тревожнейшие слухи о новом томе мемуаров Надежды Яковлевны. Т. читала сама и отзыв такой: "Первый клеветон в Самиздате". Все это для А<нны> А<ндреевны>, для ее памяти, чрезвычайно опасно, потому что Надежда Яковлевна - большой авторитет. Где, как и кто будет ее опровергать? Наверное, там много лжей и неправд и обо всех, и обо мне, но это уж пусть. А вот как с А<нной> А<ндреевной> быть? не знаю. Но ведь это - наша обязанность. Потом некому будет".
      Большое место (несколько глав) в "Доме Поэта" и занимает судьба Анны Ахматовой, спор по поводу восприятия ее стихов, посмертная судьба ее рукописей и ее изданий.
      Одновременно с работой над "Домом Поэта" Лидия Чуковская готовила к печати свои "Записки об Анне Ахматовой". Препятствием для завершения "Дома Поэта" стала нарастающая болезнь глаз. Лидия Корнеевна сочла более существенным дописать "Записки". "Дом Поэта" в 1976 году пришлось отложить. В архиве от этой работы осталось пять толстых папок. В одной перепечатанные и исправленные после замечаний первых читателей главы, в других - заготовки, выписки, материалы для продолжения.
      Всего в перепечатанном виде сохранилось семь глав книги. Эпилог написан в нескольких неокончательных вариантах. И все же мы решаемся предложить не вполне завершенный "Дом Поэта" вниманию читателя, поскольку свои основные мысли по поводу "Второй книги" Л.Чуковская успела высказать в завершенных главах. Работа "почти закончена", как отмечает автор в своем дневнике в 1983 году. Кроме того, "Дом Поэта" постепенно из полемики с Н.Мандельштам превращается в глубокий и интересный анализ творчества Анны Ахматовой и, в особенности, - "Поэмы без героя".
      Для этой журнальной публикации отобраны отрывки из первых шести глав "Дома Поэта" и из "Эпилога". Седьмая глава составляет примерно треть всей книги, посвящена "Поэме без героя" и не представлена в настоящей публикации. Ради удобства читателя рядом со ссылками на страницы "Второй книги" (Париж, 1972), сделанными автором, нами поставлены номера страниц последнего издания "Второй книги" (М.: Согласие, 1999) в квадратных скобках.
      Кроме "Дома Поэта" во второй том вошла книга Лидии Чуковской совсем другого жанра - "Мои чужие мысли". Это - выписки из прочитанных книг, которые Лидия Корнеевна делала начиная с середины 40-х годов. Позже она расположила эти выписки по главам. Глав в книге двадцать четыре. Названия глав придуманы ею и отражают направление ее собственных мыслей, ее интересов.
      Хотя сборник составлен из "чужих мыслей", Лидия Чуковская недаром называет их "моими". Это был, в сущности, ее кодекс чести. Выраженные тут взгляды и убеждения вполне соответствовали ее собственным.
      Во второй том вошли также "Отрывки из дневника" - о Т.Г.Габбе, о К.Симонове, о Б. Пастернаке и об И. Бродском, а также "Открытые письма", уже известные читателям.
      Елена Чуковская
      Надежда Яковлевна Мандельштам всю свою сознательную жизнь провела на Олимпе, в тесном общении с двумя великими поэтами: слева Осип Мандельштам, справа Анна Ахматова. И мало сказать - в общении. Эти трое представляли собой некое содружество: "мы". "Мы" - это они трое: Осип Мандельштам, Анна Ахматова и жена Мандельштама, Надежда Яковлевна. "Вокруг нас копошились1 писатели", - вот позиция, с которой Надежда Яковлевна взирает на мир (386) [351]. Писатели копошились, по-видимому, даже не вокруг, а где-то глубоко внизу, у подошвы, - с такой высоты, сверху вниз, оглядывает их мемуаристка...
      ----------------------------------------------------------------------
      1 Курсив всюду мой. - Л.Ч.
      ----------------------------------------------------------------------
      Место свое на Олимпе и право свое говорить от лица О. Мандельштама и Анны Ахматовой "мы" Надежда Яковлевна обосновывает с большой заботливостью.
      "Весь наш жизненный путь мы прошли вместе" (257) [236].
      "Все-таки нас было трое, и только трое" (260-261) [239].
      Я потому и считаю своею обязанностью подвергнуть подробному разбору "Вторую книгу" Н. Мандельштам, что в отличие от первой написана она хоть и неявно, а все-таки будто бы от лица троих. Имя автора "Надежда Мандельштам" одиноко стоит на обложке, но в книге оно начинает пухнуть, расти, звучать как посмертный псевдоним некоего "тройственного союза".
      "В Царском Селе... был заключен наш тройственный союз" (257) [236].
      "...нас было трое, и только трое".
      "Весь наш жизненный путь мы прошли вместе".
      Читая книгу, можно подумать, будто, пройдя вместе весь свой жизненный путь, Ахматова и Мандельштам после смерти препоручили Надежде Яковлевне свои перья. Она вспоминает события, людей, оценивает литературу, жизненные и литературные судьбы не только как жена Мандельштама и приятельница Ахматовой, но как бы от их общего имени. Она не всегда и не во всем бывает согласна со своими союзниками, в особенности с Ахматовой, но за "тройственный союз" держится цепко.
      "Мы" Надежды Яковлевны и Осипа Эмильевича - супружеское. На страницах 20, 69 и 129 [21, 65 и 120] Надежда Яковлевна доверительно приоткрывает покров над своим супружеским ложем, рассказывая о хорошо проведенных ночах, о том, когда и при каких обстоятельствах она и Мандельштам сблизились и т. д. Но я за ней не последую. Сейчас меня интересует иное союзничество, на которое претендует Надежда Яковлевна: тройственное, отнюдь не супружеское, а литературно-философическое, то, от чьего имени ведется повествование, она, Ахматова, Осип Мандельштам.
      Союзники в жизни и более того: в общности сознания.
      "В Царском Селе, на террасе частного пансиончика, без слов и объяснений был заключен наш тройственный союз"; "что бы его ни омрачало, мы - все трое оставались ему верны" (257) [236].
      Ахматова, Мандельштам, Надежда Яковлевна. "Мы трое".
      Как узнает читатель на последующих страницах, - "мы" после гибели Мандельштама сузилось, но не исчезло; вместо "мы трое" возникли "мы двое": Надежда Яковлевна и Анна Ахматова (257-258) [236].
      Были бы это просто дружеские чувства, вполне естественные между мужем и женой, между супругами и Анной Ахматовой, между Анной Андреевной и Надеждой Яковлевной, до гибели Осипа Эмильевича и после - никаких вопросов у меня не возникало бы. Дружбу между Анной Андреевной и Надеждой Яковлевной я, как и многие, наблюдала сама и не покушаюсь ее оспаривать. Но меня занимает иное. Надежда Яковлевна претендует на союзничество с поэтами. Она, Анна Ахматова и Осип Мандельштам заключили некий тройственный союз. Читателям предлагается глядеть на мир глазами этих троих союзников. В чем же была основа союза? И какую роль играла в тройственном союзе Надежда Яковлевна?
      "Зачем я тебе нужна? - спрашивала я Мандельштама". Поэт отвечал по-разному, но однажды ответил так: "Ты в меня веришь" (257) [236].
      От Анны Ахматовой через много лет Надежда Яковлевна услышала те же слова:
      "- Вы, Надя, ведь всегда в меня верили" (257-258) [236].
      "Этим людям, твердо и смолоду знавшим свое назначение, нужна была дружба женщины, - поясняет Надежда Яковлевна, - которую они сами с голосу научили схватывать стихи".
      Для поэта "...один настоящий читатель, вернее слушатель, дороже всех хвалителей".
      Он более нужен поэту, "чем целая толпа почитателей" (258) [236].
      Теперь все понятно. Надежда Яковлевна была единственным настоящим слушателем.
      Ахматова и Мандельштам создавали стихи, а Надежда Яковлевна с голоса схватывала их и тут же оценивала.
      Ответственное занятие. Большая роль.
      Они научили ее самому главному, в чем нуждается каждый поэт: восприимчивости, пониманию.
      Они творили - она оценивала.
      Вот откуда "наш тройственный союз". Вот почему местоимениями "мы", "нам", "нас" пестрит "Вторая книга" и побуждает читателей рядом с именем автора невольно прозревать еще два. Театр, например, для этого "мы" явление чуждое, "не нам о театре судить" (359) [327]. Кому же это не нам? Ахматова в Ташкенте написала пьесу. Осипу Мандельштаму случалось, и не раз, судить о театре: см., например, главу "Комиссаржевская" в книге "Шум времени". Кому же "не нам"? Анне Ахматовой и Надежде Яковлевне?.. "Мы с Ахматовой придумали поговорку" (199) [183]. "Мы подметили их еще с Ахматовой" (143) [133]. "Мы с Ахматовой поменялись ролями" (412) [374].
      О том, как понимает Надежда Яковлевна стихи, я выскажусь позднее: в главах, посвященных любовной и гражданской лирике Анны Ахматовой, и в главе о "Поэме без героя".
      Сначала же займусь не оценкой стихов, совершаемой Надеждой Яковлевной, а тем, как обращается она со стихами.
      Увы! Когда она цитирует, она не только не бегает в библиотеку за справками, но и руку не желает протянуть к книге, лежащей у нее на столе. Не проверяет. "Это сделают без меня" (127) [118].
      Микроб неряшества вводит Надежда Яковлевна в стих, едва прикасаясь к нему. Ведет, например, она речь о двух стихотворениях Ахматовой, а в доказательство своей мысли цитирует не строки из двух названных, а строки из третьего, непоименованного. Легчайший способ доказывать свою мысль: разбираешь два стихотворения, а цитируешь - третье, воображая при этом, будто опираешься на те два. Надежда Яковлевна утверждает, что Ахматова мечтала расстаться с памятью и в доказательство этого утверждения разбирает "Подвал памяти" и элегию "Есть три эпохи у воспоминаний". Действительно, и там и тут речь идет о памяти. Но вместо названных двух автор цитирует не их, а "Эхо". Такой способ очень удобен для доказательства собственных домыслов, но служит доказательством одного лишь неряшества. А быть может, невежества?
      Как бы там ни было, избави Бог любого поэта от подобных слушателей первых или десятых. У Надежды Яковлевны что ни цитата - расправа.
      Стихи Анны Ахматовой Надежда Яковлевна, цитируя или пересказывая, искажает постоянно, систематически, иногда - с умыслом: берет, например, ахматовские строки сорок второго года "А вы, мои друзья последнего призыва!..", обращенные к защитникам Ленинграда, и переадресовывает их к храбрым мальчикам шестидесятых годов (411) [373]; иногда - по неряшеству, иной раз - подсознательно. И это, мне кажется, самая серьезная беда. Будто читаешь переводы ахматовских стихов на другой язык, знаменующий другой чуждый ахматовскому миру - строй души...
      ...В 1946 году вышло известное постановление ЦК, выступил с ругательной речью по адресу Зощенко и Ахматовой Жданов. Из месяца в месяц, из года в год, в печати и на собраниях, по команде хулили Ахматову.
      Ахматова ответила гонителям своих стихов и своего сына:
      На позорном помосте беды,
      Как под тронным стою балдахином...
      двумя величественными строками превратив "будуар" и "моленную", куда попытался загнать "взбесившуюся барыньку" Жданов, - в тронную залу поэта.
      И в другом стихотворении, тоже посвященном трагической доле - своей ли, поэзии ли?
      ......................................
      Меняются лица конвоя,
      В инфаркте шестой прокурор...
      А где-то темнеет от зноя
      Огромный июльский простор1,
      И полное прелести лето
      Гуляет на том берегу...
      Я это блаженное "где-то"
      Представить себе не могу.
      И т. д.
      Лирические стихи вообще пересказу не поддаются, но если спросить любого читателя: что здесь? что такое он прочел? читатель ответит: это была гневная жалоба. Это был негодующий стон.
      ----------------------------------------------------------------------
      1 За точность этой строки не ручаюсь.
      ----------------------------------------------------------------------
      Надежда Яковлевна переводит чужую боль на свой язык: Ахматова "хвасталась тем, что довела до инфаркта всех прокуроров" (564) [510].
      Стон превращен в хвастовство. Царственное слово - в кухонное... Чем не превращение под пером Надежды Яковлевны стихов, выражающих коленопреклоненный восторг перед подвигом ленинградцев - в упрек "храбрым мальчикам" шестидесятых годов?..
      Слишком уж несовместимые души насильственно пытается Н. Мандельштам втиснуть в изобретенную ею совместность: она и Ахматова - "мы"...
      Вглядимся в автопортрет, создаваемый "Второй книгой". Дело важное: Надежда Мандельштам - один из двойников Анны Ахматовой.
      Помню, как в Ташкенте, в 1942 году, Анна Андреевна, живя в общежитии писателей на ул. Карла Маркса, 7, в шутку предлагала организовать "Общество неговорения друг о друге ничего плохого". В председатели выдвигала себя. Сплетни она терпеть не могла, высмеивала их и боялась. Анна Андреевна говаривала, будто ею задуман научный труд под названием "Теория сплетни".
      "Вторая книга" Н. Мандельштам дала бы для этого теоретического труда изобилие конкретного материала.
      Сплетни бьют из книги фонтаном. Чей муж "смывался втихаря" за границу от старой жены вместе с молоденькой; как удачливые драматурги меняли жен, а молоденькие девушки, в свою очередь, гонялись за удачливыми драматургами; которая из приятельниц Надежды Яковлевны была охотницей до мужчин и завлекала их успешно, а которая влюблялась часто, но без успеха (все это с именами и фамилиями); как, по мнению Надежды Яковлевны, безвкусно одевалась в двадцатые годы знаменитая красавица десятых годов Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина (она была, правда, "славная попрыгушка", очень доброжелательная и отлично умела смахивать пыль, но одеваться не умела); как В.К. Шилейко, уже разошедшись с Ахматовой, ввел однажды в свои комнаты Надежду Яковлевну и Осипа Эмильевича и объяснил гостям, на их глазах дрессируя пса, что "у него всегда найдется приют для бродячих собак" - "так было и с Аничкой"... (501) [454]; какие прически рекомендовала Анна Ахматова брюнеткам, а какие - блондинкам; кто с кем сходился бездумно, а кто - подумавши; какие непристойные куплеты пела в утешение Надежде Яковлевне известная переводчица (имярек); как Фаина Георгиевна Раневская, желая выручить Надежду Яковлевну, имела неосторожность подарить ей в Ташкенте тапочки, а они, представьте, на пятый же день развалились... Сплетнями кишит каждая страница.
      Сплетничание характеризует главным образом зрение самого сплетника ведь оно есть средство унизить человека: чем ниже, тем сплетнику доступнее, роднее. Способность объяснять всякое человеческое действие мотивами низменными сплетник принимает за особую свою проницательность.
      Анна Ахматова, встречаясь с М. Зенкевичем, старым своим товарищем по Цеху Поэтов, пыталась в беседах с ним восстановить историю акмеизма? А вы думаете, она в самом деле интересовалась историей? Как вы наивны! Слушайте, я вам сейчас объясню: "Он рассказывал ей свои сказки, и она наслаждалась, снова переживая старые приключения и впивала в себя похвалы своей красоте" (66) [63]. Маршак, задыхаясь, говорил о Шекспире и Пушкине? И вы, простаки, верили, что он в самом деле любил поэзию? Вот я вам сейчас объясню: он просто втирал очки, чтобы придать низкопробным поделкам возвышенный вид... Надежду Яковлевну не проведешь. Тынянов открыл какую-то там теорию смены лирического героя? А вот я вам сейчас объясню: это была высоконаучная теория, удобная для приспособленцев.
      "Запад, впрочем, все переварит", - говорит Надежда Яковлевна о мемуарах Георгия Иванова (161) [149]. Почему же только Запад? И только мемуары Иванова? "Вторую книгу" Н. Мандельштам с аппетитом проглотит и переварит Запад, Восток, Юг и Север. Столько сплетен и всё по большей части о знаменитостях! Ее книга всем по плечу, она до краев переполнена клеветами и сплетнями.
      Даже похороны Анны Ахматовой Надежда Яковлевна озирает оком опытной сплетницы. Никакого чувства братства, общности, единения в горе с людьми, пришедшими, как и она, поклониться Ахматовой. Одни пересуды. Одна брезгливая наблюдательность. В корреспонденции Н. Мандельштам с похорон сообщается, что "невская вода сохраняет кожу, и у старушек были нежные призрачные лица"; что современницы Ахматовой явились на похороны "в кокетливых петербургских отрепьях..." (117) [109]. Ни единой мысли о покойнице, если не считать сплетнического сообщения, будто Ахматовой под старость "мерещилось, что все в нее влюблены" (118) [110]. Так размышляет Надежда Яковлевна, стоя над гробом. За всеми этими сообщениями - равнодушие случайного прохожего, а не горе близкого друга. Судит - стоя у гроба - и Ахматову, и тех, кто пришел проводить ее, ставит отметки за искренность слез и рыданий, сама проявляя одно равнодушие. Тут же, на страницах о похоронах, она пускает в ход уже даже не сплетню, а клевету, злодейскую и преступную, о Нине Антоновне Ольшевской, одном из ближайших друзей Анны Андреевны и приятельнице семьи Мандельштамов.
      Отмечаю: на страницах "Второй книги" ни о ком с таким упоением, с таким удовольствием, взахлеб не сплетничает Надежда Яковлевна, как о людях, наиболее близких Анне Андреевне. В особенности о тех из них, кто имел неосторожность приближаться иногда и к остальным членам "тройственного союза": к О. Мандельштаму и к Надежде Яковлевне. Их свидетельства она стремится заранее отвести.
      "Если что-нибудь запишет Эмма Герштейн, - сделано, например, предупреждение во "Второй книге", - она исказит все до неузнаваемости... Ахматова смертно боялась потенциальных мемуаров Эммы и заранее всячески ее ублажала" (509) [461].
      Надежда Яковлевна почему-то "смертно боится потенциальных мемуаров" Герштейн, но не ублажает ее, подобно предусмотрительной и лицемерной Анне Ахматовой, а, напротив, во "Второй книге" (в отличие от первой) поносит.
      А ведь было время, когда и сама Надежда Яковлевна усердно "ублажала" Герштейн, в частности, с помощью приветливых, дружеских и признательных писем: то звала ее к себе в гости в Калинин, то благодарила за приглашение в Москву; то, делясь своей главной заботой, сообщала ей из эвакуации, из Ташкента, что мандельштамовские бумаги удалось, к счастью, захватить с собой; то делилась с ней своим горем - у нее умерла мать; то соболезновала Э. Герштейн - у Эммы Григорьевны умер отец... Откровенные, признательные письма - письма к близкому человеку, чья привязанность выдержала испытание в горькие дни. На одном из писем Надежды Яковлевны к Эмме Григорьевне (из Ташкента) рука Ахматовой: "Благодарю Вас за Ваше милое, дружеское письмо. Теперь, да и всегда, голос друга - великое утешение" (14 февраля 1944).
      Примечательны даты дружеских писем Н. Мандельштам к Э. Герштейн: 1940 - 1944. Годы, уже после "экзаменационных" для друзей Надежды Яковлевны лет: как повели себя друзья после ареста и гибели Мандельштама? Во "Второй книге" Надежда Яковлевна утверждает, будто друзья ее и Осипа Эмильевича - в частности Э. Герштейн и Н. Харджиев, - после того как Мандельштам оказался в лагере и погиб, от его жены отвернулись. Если было бы это не ложью, а правдой, чем же объяснить продолжающуюся в военные годы приязнь Надежды Яковлевны к Герштейн, к Харджиеву?..
      Принимая предупредительные меры против возможных будущих мемуаров, заботливо клевеща на будущих авторов, не церемонится Надежда Яковлевна и с теми мемуарами, которые уже напечатаны. Всё, например, решительно всё, что написано о Мандельштаме у нас и за границей (разумеется, кроме произведений самой Надежды Яковлевны), она объявляет брехней (48) [46]. Зловредной или добродушной. Подразделения такие: 1) брехня зловредная; 2) брехня добродушная; 3) брехня наивно-глупая; 4) смешанная глупо-поганая; 5) лефовская; 6) редакторская.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.