- Я думаю, нам нужно вернуться к той теме, которую мы уже затронули. Обсудить.
      - Мы уже обсудили, я помню. Довольно подробно.
      Вибрации голоса словно бы дополняли невысказанные подробности.
      - Да, очень интересно обсудили. Африканские жрецы меня особенно впечатлили. Так что мы можем теперь продолжить.
      - Продолжать незачем, - Герой мгновенно подумал с разочарованием, что он опоздал, и необходимый обряд уже совершил над нею кто-то другой... продолжать незачем теоретическое обсуждение. Раз вы позвонили, значит, вы готовы совершить самый ритуал, я думаю?
      До чего отчетливо все сказано! Правда, это поколение, следующее за братеевским, оно вообще - отчетливое.
      - Конечно! Я об этом и говорю.
      - Вот и прекрасно. А когда?
      - Сейчас.
      - Где?
      - Я могу посетить вас, если удобно. Или пригласить к себе.
      - Пригласите к себе. Я, правда, сейчас одна, но проблема предков у меня не решена: заявится мама совсем в ненужную минуту.
      - Отлично. Я тогда за вами заеду.
      Настроение требовало немедленных действий: просто сидеть и ждать, пока она станет добираться долгим муниципальным транспортом, было невыносимо. А ехать за Ариной - значило действовать.
      В машине он не позволил себе никаких вольностей. Держался как наемный шофер. Она сидела рядом и молчала. Действительно, о чем говорить? Пустая болтовня не соответствовала бы торжественности предстоящего обряда.
      Так же молча поднялись наверх, вошли.
      На Арине было легкое платье, так что раздевание предстояло недолгое.
      Она повернулась к нему.
      - Мне как, пойти принять душ? Я слышала, что прилично принимать душ до.
      - И до, и после. Главное, чтобы не вместо, - улыбнулся он наконец.
      Хотя едва сдерживал нетерпение. Какой-то еще душ выдумала!
      Все-таки он отпустил ее в душ. Во время невольной паузы подумал, что может, по несчастному стечению, сейчас заявиться Джулия, позвонить. Ну что ж, он не откроет, вот и все. Правда, машина внизу красноречиво говорит, что он дома, - ну и пусть.
      Да и слишком глупое было бы совпадение: вчера же он ясно сказал, что будет занят, - зачем же врываться?!
      Нежелательные визитерши пока не появлялись, но зато зазвонил телефон междугородный.
      - Алло? Ну что? Это ты?
      Так и есть - папа.
      - Ну да. Сколько там времени у вас? Я всегда сбиваюсь пояса считать.
      - Да уж давно за полдень.
      - Вроде будний день, чего ты не в институте?
      - Ой, ты меня контролировать решил через океан?
      - Нет, просто интересно. Говорят, там у вас вся наука рухнула. Вот и ты не спешишь, я смотрю.
      - Вообще-то наука скукожилась, это точно.
      - Ну и как же ты? На что живешь?
      Папа не только в Америку не пригласил, но и долларов не переслал ни разу. А кому ни скажешь, что родители в Америке, все думают: ну, значит, по тысяче баксов в месяц шлют!
      - Жалованье иногда платят. Правда, редко. Зато ничего не требуют взамен. Ладно, вы-то как? Суд был? Страховку получите?
      - Что ты, так скоро не делается.
      Арина вышла из ванной в купальном халате Героя, который она обнаружила и присвоила. Халат был ей длинен и полами мел пол.
      Вот не вовремя позвонил батюшка!
      - Ну хорошо, желаю вам отсудить кусок побольше. Мне в дверь звонят, извини. Маму поцелуй!
      Хорошо все-таки, что уехали предки! Даже через океан интересуется: "А чего ты не в институте?"
      - Как-то глупо обратно надевать платье, правда? - объяснила Арина свой костюм.
      Она была похожа на любопытную туристку, пришедшую с экскурсией в знаменитый храм или музей, - по торжественному ожиданию сравнить можно было не меньше, чем с Сикстинской капеллой.
      Ну что ж, коли так, Герой провел с нею подробную экскурсию по местам любви. И мог гордиться тем, что весь маршрут пройден к обоюдному удовольствию, опасные места решительно, но бережно преодолены и Арина вернулась из путешествия преисполненная нового счастливого знания.
      - Да, не зря рассказывали, - потягиваясь сообщила она. Подвела итог.
      И не уточнила, про что или про кого рассказывали: про самое таинство или про исполнителя, посвятившего ее. Просветившего.
      Если Арина и желала продолжения столь успешно начатого эксперимента, она себя не выдала. Обещала с самого начала, что придет к Герою как к жрецу, способному лучше всех совершить обряд посвящения, - и сдержала слово.
      Герой с Ариной спустились вниз - и столкнулись носами к носу с той же Любкой. Да что она - следить за ним подрядилась?!
      - Знакомьтесь, - сообщил он как можно спокойнее. - Арина. Люба - моя сестра.
      Арина выказала полное радушие, но и Любка, слава богу, ничего неприличного не выкинула.
      - Здравствуйте, Ариночка, - даже улыбнулась она. - Правда, целоваться не стала. - Удачно вас встретила. А я тут рядом пылесос присмотрела, хотела попросить Герку подвезти, чтобы не тащить на метро. Но если вы торопитесь...
      - Нет, что вы! - Арина некстати изъявила радушие.
      - Если вы торопитесь, - уступала Любка, - пусть он сначала завезет вас, а мне не к спеху. Лишь бы руку не оттягивать. Мне далеко - на Науки.
      - А я на Энгельса, можно мимо меня проехать, - Арина была на все готова.
      Подкатили к магазину рядом, погрузили коробку. Вообще-то Герой старается не работать семейным таксером, но иногда не избежать.
      По правилам надо было бы Герою с Ариной хоть пообедать по торжественному случаю в скромном, но приличном ресторане. Но сковывало позорное безденежье. Если бы он был хоть немного новым русским, чтобы соответствовать таинству посвящения новой женщины!
      А так присутствие Любки даже все упрощало: проехали мимо, высадили. Арина жила в послевоенном трехэтажном доме. Кажется, их немецкие пленные строили. Любка увидела, посочувствовала:
      - Ой, у вас, наверное, там барачная система? Огромный коридор и общая кухня?
      - Нет, - заступилась Арина за свое жилье. - Нормальная квартирка отдельная. Нам даже предлагали меняться в новый дом, знаете, перед самой Лахтой, где целый район намыли. Мама не захотела, да и я тоже. Такие противные дома, и зелени нет. А у нас здесь зелени много. И хотя мы на последнем этаже, даже крыша не текла ни разу. Хорошая квартира.
      Арина обернулась, входя в свою парадную, помахала рукой.
      Вот и все. Никаких разговоров о следующей встрече. Как и договаривались.
      Получилось у них хорошо - но дважды войти в одну женщину так же не нужно, как в одну и ту же реку. Кажется, это называется диалектикой.
      - Чего ты все квартирами интересуешься? - сварливо спросил Герой. - Всё варианты подыскиваешь?
      - Нет, Герочка, это как раз не вариант. Дурак ты, что от Джулии по таким поблядушкам скачешь.
      - Ну это уж, прости, мое дело.
      - Твое, кто ж говорит.
      И действительно, больше о его партнершах не заговаривала.
      11
      В институт свой Герой теперь заглядывал редко. Именно - заглядывал, потому что денег там с трудом наскребали на зарплату, а работы все остановились: научные работы, когда для них требуется большее, чем перо и бумага, дорогостоящее удовольствие. Да и не интересовала больше Героя его будущая чахлая докторская.
      Поэтому вставал он довольно поздно. Планов больше никаких не было и не могло быть - кроме планов свиданий. Денег почти не оставалось тоже. И получалось, что иного выхода, кроме как идти на содержание к Джулии, фактически и не имеется. Разве что обставить это под любовный союз. И небрежно отворачиваться, когда она платит.
      Можно - не к Джулии. Но Джулия, по крайней мере, все-таки наделена достаточным юмором и не пыталась до сих пор его унижать. Да и питал он к ней вполне положительные чувства, и внешне вполне соответствует - не стыдно с нею показаться. Зажить с нею - совсем не то, что продаться какой-нибудь сластолюбивой старухе.
      Ну или сделаться поденщиком при новой жизни: наняться грузчиком, охранником, вспомнив свои успехи в самбо, пойти в челноки. Извозом тоже можно прокормиться.
      Все эти мыслимые занятия казались Герою почти такими же дикими, как если бы ему предложили выйти на паперть с протянутой рукой. Герой Братеев грузчик?! Герой Братеев - охранник?! Даже альфонсом быть лучше: можно разыгрывать физика, слегка отдалившегося от дел.
      Много раз он читал и слышал про ученых, писателей, артистов, потерпевших полный крах при новой жизни, но как-то не сознавал до конца, что крахнуться может и он сам.
      Чего проще: набрать номер, позвонить Джулии - и начнется вполне благополучная жизнь при ней. Возможно, она и какую-нибудь работенку по уму ему подыщет, чтобы не только сопровождал в рестораны. Он может быть рекламным агентом. Как это? "По связям с общественностью"! Джулия ведь занимается ремонтом квартир для богатых, "Еврокомфорт", видите ли, - значит, он способен принимать клиентов, показывать им всякие каталоги, убеждать, что итальянская плитка лучше шведской - или наоборот. Кругом слышно, как вчерашние доценты, а равно актеры, нашли работу в фирме, получают баксов по двести и даже больше. Всего-то мешала Герою привычка думать, что работа имеет смысл помимо зарплаты, должна быть интересна сама по себе. Даже его официальная работа в институте имела свой скромный смысл, не говоря уж о вечерних бдениях, когда он прикидывал варианты, как поймать убегающее от протона нейтрино.
      Герой не очень выспался, развлекаемый унылыми мыслями, но и валяться больше не хотелось: встанешь, начнешь заниматься привычными мелкими делами - и отвлечешься.
      Он встал наконец и отправился естественным ходом в уборную. Живя один, он никогда не закрывал дверь за собой - если только не ночевала у него дама. Совершая необходимый утренний процесс, он рассеянно взглянул на конечный продукт, выработанный за ночь почками, - и словно бы увидел нежданное привидение: из него вытекала чистая кровь. По крайней мере - на вид.
      И ведь никаких болей. Не взглянул бы - ничего бы и не заметил. Любопытство естествоиспытателя помогло.
      В чем Герой до сих пор ни разу не усомнился - так это в своем здоровье. В гениальности иногда сомневался и раньше, хотя быстро прогонял сомнения, но в здоровье - ни разу!
      И вот - чистая кровь, но вытекает отнюдь не из вены. Это было возмутительно!
      Потом явилась мысль более практическая: если так обильно будет течь чистая кровь, можно и истечь!
      Герой почему-то не испугался такой перспективы, он просто просчитал вариант.
      Когда слишком сильно течет кровь, принято вызывать "скорую". Но делать это не хотелось. Потому что Герой, как сотрудник приличного института, пользовался скромной привилегией: он был прикреплен к специальной поликлинике научных работников. А эта поликлиника была связана с какой-то больницей - Герой и не знал толком, с какой, но известно было, что больница из тех, что почище. А вызовешь "скорую" - она увезет по собственному усмотрению - неизвестно куда.
      И он решил сам доехать до поликлиники. Закружится по дороге голова от кровоистечения - ну пусть закружится. Пока не кружилась.
      Герой оделся, взял паспорт и двинулся.
      Доехал он благополучно.
      По дороге он не мог не думать, почему же вдруг потекла кровь. В меру своего медицинского невежества он решил, что у него вырос камень и протаранил сосуд. Правда, от камней, говорят, люди корчатся в колике, но, значит, ему повезло.
      Чем хороша своя специальная поликлиника - там все служащие внимательные и вежливые. Чувствуешь себя человеком, а не надоедливой болеющей единицей. Поэтому Герой и хотел в такую же избранную больницу - а не неизвестно куда.
      Неизбежность больницы он уже принял как данность. А ведь час назад у него и в мыслях не было!
      Правда, нельзя сказать, что больница разрушала предстоящие планы. Планов-то и не было, ничего в ближайшее время не предстояло. Что непривычно и удивительно. Или - унизительно. Зато теперь возвышенный вопрос: "как жить дальше?!", только что лишавший его покоя, несколько отодвигается: он болен и просит проблемами пока не тревожить!..
      Врач оказалась женщиной. И довольно молодой. Так что Герой сразу взял неофициальный тон, почти интимный.
      - Меня привела к вам исключительно любознательность. Если бы я не поинтересовался, что из меня вытекает, так бы ничего и не узнал про себя.
      - Ученые и должны быть любознательны. А вы на УЗИ когда-нибудь бывали?
      - Я и не знаю, что это такое. Уз я до сих пор старался избегать, а УЗИ...
      - УЗИ избегать не надо. Тем более такому любознательному физику. Вот вы сейчас и отправляйтесь.
      - А это не больно?
      - Какой вы нежный! Нет, это даже не укол.
      И сама проводила Героя до соответствующего кабинета, что Герой отнес на счет своих невольных чар.
      В следующем кабинете его уложили, и другая молодая женщина стала водить по телу чем-то вроде телефонной трубки. Более приятного способа исследования и придумать было нельзя.
      Красивая узистка смотрела в монитор и диктовала сестре:
      - Правая почка без изменений, печень без изменений, паренхима нормальная, левая почка... левая почка...
      Она умолкла.
      - Ну хорошо, - сказала узистка после долгой паузы. - Вставайте. Я сообщу все вашему лечащему доктору.
      Такое внезапное умолчание было абсолютно красноречиво. Врачи говорят вслух обо всем - об инфарктах, кровоизлияниях в мозг - обо всем, кроме...
      Значит, там опухоль.
      У него - опухоль. В нем.
      Герой быстро это сообразил, но остался так же равнодушен, как час или два назад, когда усмотрел неподобающую месту кровь.
      - Спасибо, - сказал он бодро и улыбнулся узистке. - У вас очень приятная процедура. Так что, даст бог, не в последний.
      - Желаю вам, - как-то смущенно ответствовала докторша.
      Наверное, она подумала, что он ничего не понял, потому и излучает оптимистические улыбки.
      Герой вернулся в первоначальный кабинет.
      - Да, дело такое, - протянула первая докторша. - Надо вас срочно госпитализировать. Когда такая гематурия, это достаточно само по себе. Сейчас вызовем транспорт.
      - А - куда? Мне важны условия. Я не люблю лежать в коридоре.
      - Что вы, какой коридор! Направим вас в хорошую больницу. Новую, с маленькими палатами. И специалисты там. Наверное, потребуется операция, они всё отлично вам сделают.
      Другой бы стал судорожно расспрашивать: "Доктор, а что со мной?! А зачем операция?!" Но Герой не задавал ненужных вопросов: все ведь совершенно ясно.
      - Транспорт можно не вызывать. Дайте направление, я доеду сам. Я на своем транспорте.
      - На каком на своем! Вы с ума сошли! Скажите спасибо, если мы вас на носилки не уложим! Мы вас по "скорой" госпитализируем, вас никто и не примет без сопровождающего фельдшера. Такой самодеятельности я еще не слыхала! Странно, что у вас голова не кружится.
      - Только слегка, от знакомства с вами.
      - Нашли место для глупостей, - смягчилась докторша. - Сначала надо выздороветь, а потом болтать.
      - Постараюсь. Теперь у меня будет цель, зачем выздоравливать.
      - Как будто без этого нет у вас цели. В вашем возрасте.
      Ну не отвечать же с надрывом: "Нет у меня цели! Не осталось!"
      - Новая цель никогда не помешает. Воодушевит.
      Вниз с фельдшером он спустился вопреки угрозам докторши своим ходом. Предупредил в регистратуре:
      - Если будут интересоваться брошенным "саабом", то его не террористы оставили, а я: Герой Григорьевич Братеев. Пометьте где-нибудь. Кто же знал, что я другим транспортом уеду.
      А ведь знал, когда ехал сюда, приготовился к больнице. Знал - по почему-то не сообразил. А что было делать? Срочно звонить Джулии, чтобы отвезла? К себе уже дня три не звал, а как понадобилась в роли транспортерши - испуганно призывать?
      В приемном покое его бодрый вид вызвал определенное недоверие. Что за жизнерадостный больной, зачем привезли такого?! Его попросили наполнить предоставленную на такой случай майонезную баночку. Герой исполнил - и с гордостью предъявил: жидкость была интенсивного цвета хорошего каберне. Он почувствовал свою, если уместно в таком положении, избранность: у всех получается светленький рислинг, а у него - каберне! Дальнейшие вопросы отпали, кроме одного:
      - А полис у вас с собой?
      Когда требуют такого рода бумаги, Герой всегда теряется. И тон у него сразу поменялся. Только что гордился он своим исключительным конечным продуктом - и вот ощутил свою же малость и неполноценность:
      - Нет. Вот я паспорт захватил.
      - Без полиса теперь ни шагу.
      - Меня же из поликлиники увезли, я не думал... - нашелся он, хотя думал, на самом деле: паспорт-то взял!
      - Ну, попросите, чтобы жена привезла.
      - Непременно, попрошу, - заверил он, не уточняя, что не женат.
      Значит, придется просить Любку. У нее есть свой запасной ключ, которым она клятвенно обещала не пользоваться без крайней необходимости, и до сих пор слово держала, смиренно звонила при посещениях, и ей можно объяснить, где искать этот полис. Где-то в самой глубине стола, куда Герой когда-то засунул еще одну, как казалось, лишнюю бумажку.
      А так неприятно сообщать Любке о своем внезапном позоре - потому что изъян в здоровье выглядел позором для него, всегда безупречного телом. Но все равно ведь не скроешь: его уложили сюда явно не на три дня.
      Лифт вознес его на восьмой этаж, и он вошел в свое новое жилье больничную палату на четыре койки. Из дому он догадался захватить пасту и зубную щетку, забыв почему-то мыло, но главным его имуществом была трубка символ непрерывной связи с внешним миром.
      - Здравствуйте, - сказал он отчетливо. - Я к вам.
      "И примкнувший к ним". Вот не мог он еще вчера вообразить, что примкнет к троим весьма пожилым больным.
      На него взглянули равнодушно. Никто не представился, и Герой тоже не стал представляться. Сестра-хозяйка плюхнула на пустую койку стопку белья, и у него сразу появилось занятие: застелить свое новое ложе. А застелив, потоптался и лег, не раздеваясь, поверх одеяла. Просто потому, что больше нечего было делать.
      Ну что ж, в больницу он лег. Удастся ли из больницы встать?
      Но вскоре явились и врачи. Двое. Старший, весь седой, еще не осмотрев нового пациента, уже смотрел понимающе и грустно.
      Пощупав Герою в подреберье, он сказал тихо и бережно:
      - Еще пообследуем, конечно, но думаю, что придется вам почку удалять.
      - Я так и думал, - бодро сообщил Герой.
      Ничего другого он и не мог думать после красноречивых умолчаний в поликлинике.
      - Ну а пока гемостатическую терапию, - отнесся тот к младшему коллеге.
      Младший кивнул и сделал пометку.
      - Завтра освободится место, переведу вас в свою палату, - пообещал он. - Я буду вас вести. Меня зовут Арнольд Александрович.
      Герой присел и изобразил полупоклон. Ему было безразлично, в какой палате лежать.
      Вот и всё. Две минуты на весь осмотр. Или - одна.
      Чтобы не тревожить соседей, он вышел в коридор и позвонил. Сначала Любке.
      - В больницу отвезли?! Ну ты даешь! А чего ожидать другого? При твоей дикой жизни! Будет теперь время подумать и покаяться.
      Не алкоголик он, не наркоман, ни разу даже гоноррею не подхватил, а послушать Любку на досуге, он - чудовище беспутства. Это бы еще ладно, но особенно противно было слышать пожелание покаяться. Любка ударилась в модное православие, замаливает грехи и хотела бы, чтобы брат тоже окрестился и ходил целовать попам руки. А его тошнит от этой елейной ханжеской публики!
      Любка обещала приехать сегодня же, - как же, спешит выполнять свой сестринский и христианский долг. Сразу же позвонил и Джулии. Они ведь и собирались созвониться при последней встрече. А если узнает о его болезни от Любки - совсем обидится. А узнать может: что-то больно тесно они подружились с первого взгляда.
      Джулия отреагировала деловито:
      - Что тебе привезти? Телевизор маленький?
      - Нет-нет, только этого шума мне здесь не хватало.
      - Тогда - плейер.
      - Плейер - пожалуй.
      - Хорошо. Почитать чего-нибудь?
      Читать Герою не хотелось. Хотя была одна книга. Вернее - журнал. Давно читал странную повесть. Или не повесть. Вроде исповеди. Только что прочитал исповедь Бори Кулича, а несколько лет назад читал тоже - исповедь... Но он не помнил ни автора, ни номера журнала.
      - Нет. Ну газеты разве что.
      - Ладно, накуплю тебе бульварной прессы - для разгрузки головы. Чтобы дурацкие мысли не заводились.
      Он не стал уверять ее, что никакими дурацкими мыслями не страдает: ведь принято считать, что человек должен бояться опухоли больше, чем бандита в темной подворотне.
      Он улегся снова.
      А ведь и в самом деле полагалось бы ему впасть в панику. Ведь нашлась в нем опухоль! Опухоль - почти синоним рака. Можно сказать, готовится смертный приговор. Почти смертный. А ему все равно. Искренне все равно, он не притворялся перед самим собой.
      Если бы он оставался в собственном представлении гением и завтрашним благодетелем человечества, жутко обидно было бы умереть, не успев... И тогда бы неизбежно последовала депрессия, тогда бы Герой, если бы и сдержался внешне, внутренне бы рыдал и сетовал на несправедливость судьбы. А так ничего интересного впереди не предвиделось. Так что жить дальше сделалось просто неинтересно. Ну - умереть. Или - не умереть. А какая разница? Он никогда не жил только ради минутных ощущений, даже самых приятных. Впечатления развлекали его, но мало. Как вообразил он, пожалуй, уже в пятом классе, а то и раньше, что он - величайший гений, созданный для всемирной славы, так с этим и остался. Вырос с тех пор, но внутренне не изменился. Был отличником в школе, а потом должен был стать отличником во всемирном масштабе - вот и вся разница. Как бросал оземь хулиганов, так должен был торжествовать над любыми соперниками и во взрослой жизни.
      А кстати, на тренировках ведь бросали на жесткий ковер и его. Не тогда ли, приложившись спиной, он посеял зародыш опухоли в своей почке? Бывает же, что опухоли возникают на месте удара. В общем, теперь это безразлично, но причинно-следственная связь получилась бы забавной: хотел торжествовать над противниками - и заработал на этом рак, который готов восторжествовать над ним.
      Но все равно он бы не отказался от потребности - торжествовать. А как можно жить иначе? Быть как все - все равно что вовсе не быть. Герой этим жил и дышал с детства. Быть первым - или никаким.
      Если бы Герой жил во времена монархии, каждая минута жизни была бы ему невыносима. Как можно жить в качестве подданного, над которым каждую минуту властен царь или король?! Имея в виду, конечно, абсолютного монарха, властного в животе и смерти своих подданных, а не современного декоративного европейского короля. При абсолютной монархии полноценно живет только один человек - самодержец. И только самодержцем стоит быть. Стоит жить. А как существовать, будучи одним из безымянной массы, клеточкой пушечного мяса?! Герой когда-то разглядывал фотоальбом - похороны Александра II. Тогда фотография уже была достаточно продвинута, и картины получились очень натуральные. И сравнить с тем, как закапывают какого-нибудь солдата - в точности как бездомную собаку. Так зачем живет такой солдат, зачем живет любой подданный, которым самовольно и своенравно может распоряжаться царь?! В конце концов, такое устройство вполне аналогично муравейнику, где самостоятельным существом можно считать только царицу, а прочие муравьи - фактически клетки единого организма. При абсолютной монархии и все подданные - всего лишь клетки единого организма и ценны не более.
      При демократии хотя бы формально каждая личность равноценна. Ложь, конечно: быть безымянным рядовым - участь почти такая же безнадежная и при формальной демократии, достаточно посмотреть, как хоронили безымянных солдат в Афгане или теперь в Чечне - снова как бездомных собак. Многие вообще остались неопознанными. Интересный итог жизни - неопознанный труп. Зачем было жить в таком случае?!.. Но при демократии расширяется спектр возможностей. При самодержавии вершина всего одна, при демократии их несколько. Даже чемпионат в каком-нибудь популярном виде - самостоятельная вершина, пик иерархии, к которому стремятся все собратья по спорту. Благодетель человечества, первооткрыватель нового способа связи или нового вида энергии - тоже на своей вершине.
      Быть первым - или никаким. Это так понятно. Став никаким, Герой потерял возможность страшиться за свою жизнь. Что еще хорошо, он свободен от привязанностей. Ведь чем утешают себя бесчисленные безымянные никакие: они должны жить, потому что нужны детям, женам, даже любимым собакам и кошкам. Вот и милая бабуля, между прочим, должна жить подольше, потому что без нее плохо придется ее дорогой Мавроде; Мавродю, откровенно говоря, после нее могут просто усыпить или - в лучшем случае - выкинуть на улицу. Значит, бабуля наполовину живет ради своей Мавроди. А когда погиб очередной майор в Чечне, что первое сказали в новостях? "Отец троих детей!" Значит, сам по себе он не очень-то и ценен, но обездолены дети, сделались сиротами. Детей жалко, а не майора, ради них он живет. Потому что дети - еще не проявлены, еще не умерла надежда, что они добьются чего-то, сделаются самоценны; а нет - надежда перенесется на их детей... И все признают такую шкалу. А Герой, как и в пятом классе, по-прежнему живет только ради себя, у него ни детей, ни жены, ни собаки, никто не осиротеет. Оставайся он гением и благодетелем, он был бы самоценен: когда достаточно молодым умер великий Карузо, никто не сказал, что остались маленькие дети. Или - не остались. И вообще, были ли у Карузо дети? Он ценен сам по себе. Эйнштейн, столь нелюбимый Борей Куличом, ценен сам по себе, а не как опекун и защитник своих детей. Вот чего всегда хотел Герой: чтобы его ценили самого по себе, а не как защитника своего сына или любимой собаки, которые иначе осиротеют. Кстати, у очень многих великих людей дети как-то не сложились в жизни. У Ленина и Гитлера, - как бы к ним ни относиться, но историю они повернули на свой лад, - детей не было. У Сталина были - и все как один несчастны, потому что быть сыном великого человека - бремя почти невыносимое. У Пушкина дети были, у Лермонтова - нет, так же как у Некрасова, Блока. Великим людям есть что предъявить в итоге, а всем прочим - нечего, разве что детей.
      И получилось, что на удивление вовремя он лишился иллюзий относительно своей гениальности. Можно быстренько состряпать очень складную гипотезу: подсознание знает о состоянии внутренностей, оно нащупало уже зреющую опухоль - и вовремя подкинуло бодрствующему разуму разочарование в собственной великой миссии. Чтобы не страшно было узнать о своем раке, чтобы быть готовым умереть вполне равнодушно.
      "Приходите на обед!" - послышалось объявление прямо над головой. Ого, больница настолько продвинута, что имеется радиосвязь в палатах. Соседи зашевелились. Каждый брал с собой тарелку и ложку.
      - А что, тут нужно свою посуду иметь? - удивился Герой.
      - Да, иначе есть не дадут, - в ответе послышалось какое-то злорадное удовольствие: мол, вот до чего довели страну.
      Герой все-таки пошел беспосудно, потому что вдруг активно захотел есть. И на первый раз был наделен казенной тарелкой и ложкой. Смилостивилась очень толстая, хотя еще совсем молодая буфетчица: опасное производство у бедняжки, вот она и страдает.
      12
      Джулия появилась первой. Нагруженная сверх всякой меры.
      - А-а, вот ты куда залег! Сейчас тебя усовершенствую. Тут, наверное, есть холодильник, куда разгрузиться. Но погоди, надо сначала разобраться с палатой. Не лежать же тебе в таком общежитии. Надо снять отдельную. Должны же быть отдельные номера для коммерческих больных. Сейчас я узнаю.
      Говорила она громко, так что соседи могли слышать, что Джулия думает по поводу их "общежития".
      Герой их еще толком не успел разглядеть - лежат все молча. Один читает, двое, похоже, спят. И хорошо: очень не хотелось выслушивать бесконечные разговоры о болезнях. Лежали молча, но после речи Джулии проявились.
      Она ушла разведать ситуацию, а сосед, который читал, сообщил как бы в пространство:
      - Разбежалась. Здесь у нас отдельных нет. Не додумались пока. Просто этаж есть для больших чиновников и миллионеров. Там и Яковлев лечится иногда в трехкомнатной палате, говорят.
      - Вот говорят философы, перед жизнью и смертью все равны. Ни черта! послышалось с крайней койки.
      Герой всегда знал, что перед жизнью и смертью все неравны в особенности, но высказываться не стал.
      - Но здесь тоже неплохо, - возразил первый собеседник. - Мы же лежим - и ничего. Вот я, например, даже академик.
      Джулия вернулась, слегка утратив апломб:
      - Это еще надо с главным врачом согласовывать. Не так всё просто.
      - Обожди, не суетись, - Герой встал, вывел ее в коридор. - Не надо так всё сразу. Важно не где лежать, а кто будет резать. Здесь хорошие хирурги, мне сказали в поликлинике.
      - Ну и что? Тут на другом этаже коммерческие палаты, сказала сестра. Те же хирурги разрежут и там... Ну хорошо, это мы еще обсудим, - неожиданно быстро согласилась Джулия. - Все-таки ты не в коридоре, а то я уж боялась, когда ехала. Холодильник общий тут есть, давай я выложу тебе припасы. Чем меньше ты съешь здешней баланды, тем лучше.
      Против таких приношений Герой не сопротивлялся. Как и против плейера с десятком кассет. Впрочем, ценнее было то, что в том же футляре помещался и приемник.
      - Ладно, расскажи теперь толком, что случилось? И зачем тебя сразу резать?
      Наверное, это правильный подход: сначала комфорт, а уж потом - диагноз.
      - Ну чего, нашли вдруг опухоль на почке. Так что не резать ее нельзя. От всяких таблеток она не рассосется.
      - Ну и что! Опухоли бывают всякие. Вполне добродушные, или как это доброкачественные. Так что ты держи пистолетом - хвост.
      - Я и держу, - сообщил Герой. - Просто сообщаю факты.
      - Ну вот и хорошо. Надо внушить себе: "Я буду здоров, все будет хорошо!"
      Объяснять Джулии, что ему теперь все равно, что с ним будет дальше, Герой не стал.
      И тут появилсь Любка.
      - Привет, Герка. Вот тебя куда занесло... Ой, Джулинька, ты уже здесь. Женщины звучно расцеловались. - Ну ты посмотри, куда занесло нашего дорогого красавца! И сам теперь киснет.