Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сенсаций не будет

ModernLib.Net / Детективы / Чванов Владимир / Сенсаций не будет - Чтение (стр. 3)
Автор: Чванов Владимир
Жанр: Детективы

 

 


      Прежде всего давайте разберемся: кого называют «трудными»?
      Как правило, «трудными» считаются неаккуратные, нерадивые, недисциплинированные, неуспевающие, плохо поддающиеся обучению и воспитанию. Принято считать, что это закоренелые второгодники, для которых учение – чистейшая мука и наказание.
      Московский учитель Н. И. Маклаков, ссылаясь на книгу А. Е. Резникова и А. А. Крестинского «О трудных детях», говорил, что «трудные» не только те, кто оступился в жизни и стал на скользкий путь… «Трудные» не всегда хулиганы. «Трудный» – это сложная и интересная натура, иной раз неловко и больно задетая локтем жизни. «Трудный» – это часто не сразу понятая личность, требующая к себе индивидуального подхода. Это тот самый человек в классе, до которого не доходят руки педагога именно потому, что он «трудный». А будущая судьба такого подростка как раз во многом зависит от того, как направят его в этом критическом возрасте, как сумеют отвести от всего плохого, что уже успело укорениться в нем.
      Для всех нас важно знать, когда и почему подросток, которого семья и школа готовят ко всему самому лучшему, оказывается вдруг в положении тревожно-угрожающей исключительности.
      Подросток, причисленный к разряду «трудных», по любому поводу, а чаще всего без повода лезет драться, грубит родителям, грубит учителям.
      В чем же начало начал «трудных». В пьянстве родителей – утверждают одни, но не у всякого пьяницы дети правонарушители. В недостаточной материальной обеспеченности – считают другие, но число преступлений, совершенных из-за нужды, крайне невелико. В «злой силе улицы». Но на «улице» проводят время все подростки, а «трудными» становятся лишь некоторые. И потом, именно «улица» многих еще в детстве столкнула с понятием справедливости, самоутверждения, научила мужеству и пробудила любовь к людям.
      Чего хочет наш «трудный» герой, чего он добивается?
      Что заставляет его сражаться с обстоятельствами и людьми, чаще всего не имеющими к нему непосредственного отношения?
      Не пытается ли он во что бы то ни стало, любыми доступными ему средствами утвердить свое «я», свою пошатнувшуюся позицию?
      То, что такой «героизм» мостит дорогу к правонарушению, доказывать не нужно. Но очень важно понять, что же было отнято у этого «трудного» подростка? Во имя чего он ищет самоутверждения в хулиганстве?
      В тонкостях и нюансах педагогических теорий «трудный» подросток, как, впрочем, и нетрудный, не разбирается. Но должен заметить, что беседы с подростками, совершившими преступление, убедили меня в том, что эти ребята четко различают плохое и хорошее. Они нередко сожалеют о том, что произошло, искренне раскаиваются и даже горько плачут.
      «Трудный» подросток обычно делает недозволенное вовсе не потому, что оно ему приятно. Но он хочет во что бы то ни стало выделиться, произвести впечатление. В школе он не отличается ни примерным поведением, ни хорошей успеваемостью, ему кажется, что дома на него тоже не обращают должного внимания и не понимают его.
      «Трудные» ребята с детства испытывают сильный голод к вниманию, уважению, любви. Макаренко строго учитывал это и строил свои отношения с воспитанниками на доверии, большом внимании и полном уважении к их личности. Он позволял себе забыть все плохое, что было в судьбе подростка, и такой подход оказывался наиболее плодотворным…
      Недавно я получил письмо от учительницы Людмилы Петровны Филатовой.
      «Я прочитала вашу статью в журнале. От первого до последнего слова с ней согласна. Но пишу не поэтому. Есть в статье мысль, которая последнее время не дает мне покоя: преступления зачастую совершаются людьми с узким кругозором и неразбуженным чувством прекрасного. Для меня это не абстрактное утверждение.
      Дело в том, что есть у меня ученик – Павлик. Он самая большая моя забота и беда. Конечно, он «трудный». Курит с 7 лет. Частенько его уличали в воровстве. Правда, перейдя в IV класс, перестал. А воровал он много и многое, начиная от кошельков, оставленных в сумочках, и кончая фотоаппаратами в городской редакции. Я даже к психиатру тогда обращалась, но он сказал, что в таком возрасте (а мальчику было 9-10 лет) не лечат. Постоянно нелепо нарушает дисциплину и схватывает немало двоек, особенно по языкам.
      Он не способен радоваться тому, чему радуются его одноклассники, порой совершенно не может воспринимать произведения музыки, живописи: не разбужено чувство прекрасного. На мой вопрос, какую книгу для дошкольников он помнит, Павлик назвал ту, которую сам прочитал. Родители ему не читали. Они с ним не занимались. Зато отец привозил собранные отовсюду банки, бутылки. Их мыли, несли сдавать, а на вырученные деньги покупали спиртное. Пьяный отец начинал дебоширить, лез с кулаками на всю семью, разбил однажды бутылкой голову маленькому Павлуше. Мать – труженица, но безвольная, всепрощающая женщина. Есть старшая сестра, учится в профтехучилище – выросла благополучной девочкой. Но вот Павлик… Директор школы ждет, когда ему исполнится 14 лет, чтобы отправить в колонию. Не упрекайте его. Павлика знает весь город: и детская комната милиции, и комиссия по делам несовершеннолетних, и школьный совет общественности. Но я уверена, что мальчика колония не исправит, а только научит еще большему. Он легко идет на все плохое. Когда что-нибудь в микрорайоне случается – ко всему причастен и Павлик: и побеги с уроков, и путешествия по подвалам, и даже попытки пить нашатырно-анисовые капли.
      Так что же делать? Отправить в интернат? Но туда нужно заявление родителей, а мать хоть и дала согласие на совете общественности, но всеми силами оттягивает время отправки.
      Одно мне кажется необходимым: вырвать ребенка из-под влияния его семьи. Поместить его в такой коллектив, где будет нормальный режим, высокие требования, постоянное внимание и настоящая забота. Я сделала много попыток занять его работой в кружках. Но ни в кружках, ни в секциях он не удерживался больше одного-двух занятий. Ему все быстро надоедало, а заставлять себя он не научился. Чем он интересуется? На уроках труда явно скучает, на математике бессмысленно моргает глазами и ищет повода ускользнуть с урока. Ему нравится только бегать, шуметь, курить. Всеми делами, которыми занимается класс, он не интересуется.
      Почему я вам написала такое сумбурное письмо? Может быть стоило повременить или не писать вовсе. Может быть. Но я надеюсь, что в Вашей практике были похожие случаи и Вы сможете помочь советом».
      Это письмо меня взволновало не только потому, что в нем рассказано о трудной судьбе маленького человека. Оно особенно взволновало меня напряженностью и глубиной вот этих самых чувств – ответственности и тревоги. Потому что самое, по-моему, сегодня главное – уметь испытывать эти чувства и проявлять заботу, когда сталкиваешься с ребенком, особенно с «трудным», чье поведение обусловлено педагогической запущенностью или, наконец, отклонениями в состоянии здоровья, с детьми, чья психика неуравновешенна, чья нервная система травмирована неблагополучными ситуациями.
      Единой причины, делающей ребенка «трудным», нет. Как нет и единого рецепта, превращающего его в послушного, исцеленного от недуга безнравственности. Но несомненно одно: неблагоприятные ситуации, утяжеленные слабостью общественного контроля, формализма в подходе к воспитанию, играют пагубную роль в жизни подростка.
      Безвольная мать. Пьяница отец. Побои. Отказ психиатра в оказании медицинской помощи. Выжидание, когда наступит 14 лет, чтобы отправить в колонию. Не слишком ли много бед свалилось на неокрепшего двенадцатилетнего мальчугана, которому взрослые по долгу своему должны были дать еще в самом раннем детстве обширный нравственный багаж верных оценок, драгоценных находок и чистого доверия, помочь удержать равновесие на сложной жизненной дороге. Конечно, куда легче и приятнее любить, воспитывать и заботиться о мальчишке, когда он весел, счастлив, послушен и добр, и уж совсем легко, когда эта любовь не требует больших жертв.
      Но у Павлика вся жизнь из безрадостных и крутых минут.
      Думаю, что как он ни испорчен семьей, а все же жаждет помощи, поддержки, участия, и эта жажда, пока она еще не сменилась озлобленностью и отрешенностью, будет становиться с каждым днем все более острой и неутоленной. Здесь одной сострадательной любви, которая чаще всего бывает бездейственна, не хватит. Здесь на помощь мятежному подростку должна прийти школа со всем арсеналом своих педагогических мер. Однако что же иногда предлагается «трудным» мальчишкам, которые не способны радоваться тому, чему радуются их одноклассники? Их отчитывают, поучают, «охватывают» – и уповают, как в случае с Павликом, на колонию…
      Но действительно ли его место в колонии, станет ли он там более уравновешенным, будет ли его восприимчивость в условиях закрытого заведения с определенным режимом обращена только на хорошее? Я почти убежден, что случай с Павликом не тот, когда колония станет панацеей от зла, она и не должна быть панацеей, спасением от отклонений детской психики, от педагогической запущенности и семейной слабости.
      Колония – это горькая необходимость. А за что наказывать Павлика? Между тем его уже собираются наказывать, ждут, когда он достигнет нужного возраста, чтобы можно было избавиться от него со спокойной душой. Вот когда равнодушие становится страшнее невежества. Неужели не понимают, что из колонии Павлик вернется опять к нам, в наше общество? И об этом важно помнить. Если он уйдет в колонию с чувством незаслуженной обиды, вернется ли он оттуда лучшим?..
      И все же вырастают из обычных детей «трудные», вырастают лицемеры, эгоисты, дебоширы. Не результат ли это упущенного детства, слабой закалки лучших качеств, добрых начал и привычек, которые помогают и маленькому человеку быть полезным людям. Ошибки взрослых, порожденные формализмом, душевной черствостью, ложью, душевной нечистоплотностью, ведут подростков к последствиям, иногда трудно поправимым.
      У Януша Корчака есть прекрасная мысль. Обращаясь к воспитателю, педагогу, он говорил, что самое страшное, когда детская судьба соприкасается «не с человеками», а с «машинами». «Машины» совершают ошибки. Непоправимые, особенно тогда, когда, не вникнув в суть характера «трудного» подростка, в обстоятельства его жизни, они решают: «Послать в колонию для несовершеннолетних».
      А может быть, надо лечить этого «трудного»? А может быть, он «трудный» именно потому, что недодали ему ласки, внимания, душевного тепла? Может быть, он совершает грубые и неразумные поступки оттого, что тоскует по человечности, по пониманию?
      Людей, которых Корчак жестко назвал «машинами», подобные вопросы меньше всего волнуют. Они заняты фактами и безразличны к тому сложному подтексту, который за этими фактами скрывается.
      Письмо убедило меня в том, что Филатова относится к тем педагогам, которые одними фактами не довольствуются. Она не хочет смириться с тем дурным, что открывается в воспитаннике, не хочет отдалить от себя это дурное и спровадить в колонию, в соседнюю школу или куда-нибудь еще. Она стремится выиграть бой с этим дурным, бой за прекрасное в человеке, вернее, за пробуждение этого прекрасного.
      Я ответил Людмиле Петровне. Может быть, ее разочаровал мой совет, потому что мог показаться банальным. Я советовал ей оставаться такой же неравнодушной в битве за будущее «трудного» ребенка. Ведь это самое главное. В этом и мудрость людских отношений. Если бы все, кто окружает Павлика, с кем он сталкивался в своей короткой жизни: от родителей до врача-психиатра и инспектора детской комнаты милиции – видели всю сложность его психики, его характера, сложность обстоятельств его жизни и делали из этого далеко идущие выводы и практические шаги, то бой, может быть, был бы уже выигран.
      К сожалению, далеко не каждый взрослый человек хочет вести этот нелегкий бой. Иногда люди, ответственные за судьбу ребенка, всеми силами стараются просто отделаться от него. Взрослого не уволят с работы без согласия на то профсоюза. «Трудных» ребят подчас, несмотря на строгий запрет, отчисляют из школ. Отчисляют в обход комиссии по делам несовершеннолетних.
      Передо мной прелюбопытное письмо, адресованное начальнику одного из городских отделов внутренних дел, что недалеко от Москвы.
      «Довожу до Вашего сведения, что ученик ГПТУ N 2 Поляков Николай, проживающий по ул. Кооперативной, дом 17а, ежедневно вечером и днем приходит в школу N 11 и безобразничает. Открывает классные комнаты, в которых идут занятия, выкрикивает, ломает мебель. Открывает учительские столы. На все замечания учителей и работников школы не реагирует, грубит, хамит и матерится. В январе и марте месяцах поломал штакетник у школы. 10 марта пришел с товарищами в школу, где хамил, а когда его выгнали из школы, он вместе с товарищами сломал клен в сквере школы. 7 марта Поляков явился в школу (это было в выходной день), безобразничал и на все просьбы и уговоры техслужащих школы не ушел из школы.
      Учителя и родительская общественность просят Вас принять меры к подростку Полякову и оградить школу от дальнейшего посещения ее Поляковым. Дать возможность учителям и техслужащим спокойно работать вечером и в выходные дни.
      Просим Вас обязать родителей возместить убытки, причиненные Поляковым школе. А именно: восстановить штакетник и зеленые насаждения в сквере школы.
      Школа и родительская общественность исчерпали все воспитательные вопросы с подростком и его родителями».
      Оставим в стороне безграмотность и корявость стиля этого письма, обратимся к сути.
      Прежде всего возникает, мягко говоря, недоумение: что значит «исчерпали все воспитательные вопросы с подростком»?
      Или существует какой-то вполне авторитетный и апробированный «вопросник» с ответами, как поступать в каждом отдельном случае?
      Давайте разберемся.
      «Приходит в школу вечером и днем…» Не потому ли это, что школа тянет и частица души четырнадцатилетнего мальчишки осталась в ее стенах? «Грубит, хамит…» Только ли потому, что не воспитывали дома? В школе тоже должны воспитывать. А в школе хотели работать «спокойно».
      Поистине трудно верить в то, что школа и ее педагогический коллектив «исчерпали все воспитательные вопросы» (???). Требующим «возместить убытки» за поломанный штакетник хотелось бы напомнить и о том ущербе, который приносят обществу решения об отчислении «трудных» из школы.
      Есть еще в наших школах иногда стремление во что бы то ни стало иметь благополучные показатели по успеваемости. Ради этой бумажной отчетности и стараются отделаться от «трудных», принося человека в жертву цифре.
      Школьный отсев – важная проблема. В уголовном розыске это чувствуют особенно остро: большинство преступников – люди с низким образованием, узким кругозором и неразбуженным чувством прекрасного. Поспешное выдворение из школы и устройство «трудных» на работу на завод или на фабрику – не лучший выход. Не получив нравственной закалки в школе, такой «трудный» преобретает определенную материальную и моральную независимость. С этим надо считаться. Слишком часто такая независимость оборачивается большим злом.
      Однако не нужно понимать меня так, что школа не всегда справляется с разлагающим вирусом моральной распущенности ребят. Я так упорно акцентирую внимание на недостатках школьного воспитания потому, что именно на школьные годы приходится критический возраст подростков, самый сложный в жизни период становления характера. Само формирование личности происходит в непосредственном контакте подростка с его окружением, от того, какое окружение изберет он, кто будет его наставником, зависит многое, а ведь именно в школе подросток проводит ежедневно по пять-шесть часов. Кому же, как не школе, направлять его развитие, его формирующуюся систему оценок, учить его «разумному, доброму, вечному». Мне думается, что одно из «слабых мест» школы (и об этом много уже писали!) состоит в том, что далеко не каждый учитель сочетает в себе талант предметника и воспитателя, случается, иные, вполне хорошие преподаватели видят в подростке только успевающего или не успевающего по их предмету ученика, первого поощряют и не скрывают недоброжелательства ко второму. Конечно, я не склонен защищать нерадивых учеников, я только еще раз хочу напомнить, что плохой ученик – это еще не плохой человек и оценка знаний не может становиться оценкой личности.
      Ничто так не ранит в детстве и отрочестве, как незаслуженное пренебрежение, несправедливость. И если ребенку, споткнувшемуся на не всегда гладком жизненном пути, руку помощи первой не протянет школа, вооруженная богатым опытом педагогических знаний, то кто же сделает это вместо нее?
      Однако – и я хотел бы особо подчеркнуть это – не стоит забывать, что при всех случаях влияние школы на подростка не первично: в первый класс он приходит уже с определенным представлением о вещах, сложившимся за семь лет жизни в семье, с родителями. Поэтому, когда мы говорим, что воспитание должно решаться общими усилиями школы и семьи, не надо забывать, что первую роль в этом процессе все-таки играет семья.
      От родителей, от старших братьев и сестер маленький человек получает первые уроки жизни. Первые уроки самовоспитания.
      Из отчего дома подросток приносит в школу свой нравственный багаж, заложенный в него еще в тот период, когда родительские руки направляли первые шаги, помогали удерживать равновесие.
      Нравственный фундамент человека, его личность цементируется в раннем детстве, когда малыш, как говорят в народе, «лежит еще поперек лавки». Эта народная мудрость целиком подтверждается выводами современной науки. Начало становления «трудных» чаще всего относится не к пятому-шестому классу, а к пятому-шестому годам жизни, когда бурно формируется эмоциональная и душевная настроенность.
      Ребята судят о ценности и значимости жизненных поступков, они определяют идеалы и ориентиры прежде всего по образу жизни и взглядам родителей. Я знаю десятки семей, где добро всегда порождало добро, где чистота и искренность человеческих дел порождают у детей такую же ответную реакцию.
      Родители воспитывают в детях не только чувство собственного достоинства, но и естественную необходимость требовать от себя и своих поступков нравственной чистоты. Но если подросток оказывается в плену «семейной пропаганды», в которой преобладают грубость, ханжество, аморальность, примеры и поступки старших становятся губительными для детей.
      «Я ненавижу своих родителей. Они противны мне», – пишет двенадцатилетний мальчишка. «Устройте меня на работу, только с общежитием. Я не могу больше находиться с родителями-пьяницами», – пишет другой подросток.
      Дети, даже с неокрепшим сознанием, остро чувствуют опасность, которую порой вносят в их судьбу некоторые родители, и по-своему начинают бороться за свою будущую жизнь.
      Начальник Московского детского приемника-распределителя Зинаида Сергеевна Олейникова, серьезная, самоотверженная женщина, любящая чужих детей не меньше, чем своих собственных, познакомила меня с горькой судьбой десятилетнего Аркадия Дрикера из Томилина, который только в течение трех месяцев пять раз побывал в Даниловском приемнике. Бежит из дома: отец и мать пьют. Рассказывала о московских ребятах Кудрявцевых – Свете, Ире и Юре – с Соколиной горы. Они не могут видеть мать, которая пропивает все со своими «ухажерами».
      Побывайте в милиции или в суде – и вы узнаете истинные причины и глубину трагедий некоторых «трудных» ребят.
      На скамье подсудимых вместе с ними невольно видишь и тех взрослых, которые обязаны нести ответственность за их воспитание. Это подчас и добропорядочный папаша, наливающий стакан вина несовершеннолетнему сыну, и мастер, делающий приписки в нарядах, и мать, покупающая билеты дочери в кино на два сеанса: сегодня она принимает поклонника…
      Как-то поздней осенью во дворе одного из московских домов работники милиции подобрали четверых пьяных подростков-восьмиклассников.
      В сухом милицейском протоколе значится, что «в кармане одного из доставленных обнаружен листок из ученической тетради – „меню“ вечеринки: „Три бутылки „Столичной“, три бутылки портвейна, восемь бутылок лимонада. Закуски: селедки полкило, сыра 400 г, черного хлеба 1 кг, 8 пирожных девчонкам“.
      Каждый из этих ребят по случаю праздника получил по десять рублей от родителей. Купить вино в принципе родители разрешили.
      Шестнадцатилетнего Станиславчука из Подмосковья родители на пасху усадили за стол и напоили. Без всякой причины, как отмечается в официальном документе, составленном по этому поводу, он в тот же вечер жестоко избил двух граждан. В итоге – суд и лишение свободы.
      Рабочий Московской железной дороги Серегин из города Реутова давно уже втянул в пьянство своего несовершеннолетнего сына Александра. В ноябрьские дни отец и сын после очередной распитой бутылки угнали автомашину. Решили прокатиться с ветерком для освежения и бодрости духа. И конечно, дело кончилось судом и наказанием.
      Когда родители, подающие примеры дурного, обвиняют в плохом поведении своих детей школу, комсомол, общественность, милицию, мне вспоминаются слова Л. Н. Толстого: «… как смешны требования людей курящих, пьющих, объедающихся, не работающих и превращающих ночь в день о том, чтоб доктор сделал их здоровыми, несмотря на их нездоровый образ жизни, так же смешны требования людей научить их, как, продолжая вести жизнь ненравственную, можно было бы дать нравственное воспитание детям».
      Вопрос о «трудных» детях постоянно связан с вопросом о «трудных» взрослых, «неблагополучных» семьях с их искаженной моралью и недостойным образом жизни. Какие же меры воздействия могут быстро исправить «неблагополучных» родителей? Штрафы? Уведомление по месту работы? Товарищеские суды?.. Конечно, и от степени разумного воздействия общественности, административных органов зависит, как скоро исчезнут «неблагополучные» семьи.
      Но вот как быть с детьми, живущими в таких семьях? Искать ответа лишь в расширении мер административной или иной ответственности родителей – решение задачи наполовину. От штрафа или суда ни отец, ни мать не станут более разумными и заботливыми воспитателями.
      Говоря об ответственности родителей, нельзя забывать и о помощи им. В наш сложный век, требующий от людей широты кругозора и больших познаний, каждый сочтет абсурдным предложение допускать к работе на станке без практики и экзаменов, разрешать езду на автомашине без водительских прав. Но можно ли наиболее ответственные задачи жизни, такие, как воспитание ребенка, решать без достаточной подготовки? Лекции, семинары, консультации, организуемые детскими комнатами милиции, учебными и медицинскими учреждениями, чаще рассчитаны на активистов и общественников и реже на «неблагополучных» родителей.
      Не будет ошибкой утверждение: если справедливы требования о повышении ответственности родителей за воспитание детей, то справедливы и предложения о помощи родителям в овладении искусством такого воспитания.
      И наконец вопрос, требующий, как мне кажется, тщательного рассмотрения – печальное разобщение педагогической и врачебной мысли. Дело в том, что «трудный» подросток – это подчас больной ребенок, страдающий неврозами, повышенной возбудимостью, имеющий открытые или скрытые физические недостатки. Поэтому не всегда верно расценивать отклонения подростка от норм обычного поведения как проявление непослушания или сложности характера. Иногда просто-напросто требуется умное и своевременное лечение. Здесь полезно не забывать известную формулу великого педагога К. Д. Ушинского: «Если педагогика хочет воспитывать человека во всех отношениях, то она должна прежде всего знать его тоже во всех отношениях». А достигнуть этого педагогика может лишь в содружестве с медициной. Наукой накоплен бесценный опыт знаний о детях, страдающих патологией поведения.
      Следует, по-видимому, с большим вниманием отнестись к мысли, высказанной в последнее время на страницах печати видными учеными и писателями, о том, что наряду со школами для детей с различными дефектами надо открывать школы и для детей с легкими отклонениями в психике, с особо возбудимой нервной системой. В таких медико-педагогических учреждениях детей будут не только учить, но и лечить.
      Можно не сомневаться, что союз медицины и педагогики даст самые благоприятные результаты. Этот союз станет реально преграждающим барьером на пути «неисправимых» подростков в трудовые колонии. Место назиданий, нравоучений, проповедей займут дела конкретные, действенные. Уменьшится и число любителей чисто административных, карательных мер.
      Медико-педагогический подход к «трудным» детям вовсе не означает сведения наболевшей проблемы к поиску патологии в развитии ребенка. Большинство таких подростков психически абсолютно здоровы, а вот нравственно изуродованы.
      Речь идет о синтезе врачебной и педагогической мысли и практики.
      Сегодня, как никогда, важно знать детей. Научно-техническая революция, невиданно ускорившая ритм нашей жизни, изменившая облик нашего бытия, не могла не отразиться на психике детей. Я не буду углубляться в этот вопрос, он весьма сложен и заслуживает самостоятельного изучения. Касаюсь его лишь затем, чтобы подчеркнуть важность изучения детской психики именно сегодня. Как возросли нервность детей, их впечатлительность, восприимчивость! Хорошо это или плохо? Все зависит от окружения, от того, что именно воспринимают дети, как и на что они реагируют.
      Говорят, возраст отрезвляет человека. Поступки становятся осмысленнее, жизненный опыт во многое вносит ясность. Но он же, этот опыт, требует точности ответов и верности решений.
      Самые трудные жизненные задачи решаются легче и правильнее, если человек привык давать оценку своим поступкам.
      Чтобы не было срывов, конфликтов, нравственных потрясений и катастроф, последствия которых сложно устранить, человека, как драгоценный камень, нужно огранивать. Огранивать с детства. Это – сложное искусство. Не случайно гранильщиков драгоценных камней называют философами.
      Но куда сложнее положить единственно правильную грань не на холодный камень, а на неокрепший детский характер.
      Забота о ребенке выражается ведь не только в том, чтоб он был одет, накормлен и здоров. Физическое здоровье важно, бесспорно, но куда важнее здоровье нравственное. А оно ведь не возникает само по себе.
      Нравственная огранка личности – процесс долгий и хлопотный, он требует сосредоточенности и упорства.
      «Трудных» детей не бывает в семьях, где царит атмосфера дружбы и взаимопомощи. Дети становятся «трудными» тогда, когда убеждаются в своей духовной заброшенности, одиночестве, когда родители воздвигают между ними и собой невидимый барьер, создают свою, обособленную, «взрослую» область взаимоотношений, в которую нет доступа ребенку. Ребенок перестает чувствовать себя полноправным членом семьи, личностью, в нем накапливается обида и рождается желание завести свой, тоже обособленный мир, куда уже родителям не будет доступа.
      Это не всегда происходит сознательно. Я знал одну семью, где папа был доктором наук, мама – кандидатом, работали они в одном и том же институте и, приходя домой, продолжали говорить о своей работе, о науке, об эксперименте, который ставила мама. Слушая их, десятилетний сын, конечно, ничего не понимал, в разговор он не вмешивался: усвоил, что «это – не его ума дело». Он привык к тому, что папа занят и ему мешать нельзя, что мама озабочена своим экспериментом и ей не до него. Раз в неделю папа наскоро пробегал глазами его дневник, а мама давала деньги на кино. В поисках друзей и общения он все свободное время стал проводить во дворе, сдружился с местными хулиганами, научился играть в карты, а через год изумленных папу и маму уже вызывали в милицию: сын был замешан в воровстве.
      Конечно, не надо думать, что, попав «на улицу», любой ребенок испортится. Улица сама по себе не страшна, тем более для ребенка, в котором заложены крепкие нравственные начала. Но влияние улицы бывает пагубным для подростков с неокрепшим характером, для одиноких и запуганных, для озлобленных и жаждущих самоутверждения ребят.
      Почему поиски друзей приводят подростков подчас на улицу, а, скажем, не на спортплощадку? Потому что улица – это царство вкусов и порядков подростков, это мир их особых отношений, со своей системой ценностей, культом силы, смелости, ловкости, находчивости, со своими признанными «лидерами», которым мечтают подражать подростки. «Улица» живет по своим законам дружбы и вражды, руководствуясь своим «кодексом подростка», и статьи этого кодекса вовсе не совпадают с нашими понятиями и представлениями.
      Очень важно вовремя объяснить подростку ложность критериев, царствующих иногда в среде мальчишек, научить его отличать романтику от псевдоромантики, истинную смелость от показной, объяснить, что настоящая дружба основывается не на силе, не на принуждении, не на унижении, а на равноправии и благородстве. А взрослые часто снисходительно смотрят на желание ребят отстоять право на «свою» жизнь, на свои отношения; как правило, они редко вмешиваются в дворовые драки («Сами подрались – сами разберутся!»), редко интересуются, чем именно занимаются ребята, собравшись вечером во дворе: чего, мол, там интересоваться, у мальчишек свои забавы. Но их забавы не всегда кончаются благополучно.
      Однажды доставили в больницу мальчишку лет двенадцати с серьезной огнестрельной раной.
      Врачи недоумевали: какой злой человек мог выстрелить в ребенка? Очнувшись после операции, мальчишка рассказал, что в руках у него разорвался самопал.
      – Ну скажи, пожалуйста, зачем тебе самопал? – спрашивал я и долго не мог добиться ответа.
      Наконец паренек признался:
      – Хотел пугать ребят. Чтобы не приставали. Пусть знают, что я не трус.
      Не раз доводилось мне отбирать у ребят ножи, самодельные кинжалы и самопалы. Характерно, что все эти самоделки были атрибутами их мальчишеской смелости.
      Мастер машиностроительного завода, отец двоих взрослых детей, проходя по своему участку в самом начале смены, видел, как два семнадцатилетних паренька вытачивают самопал.
      Ему бы подойти, поинтересоваться, зачем мальчишкам самопал.
      Но мастер прошел мимо и не поинтересовался.
      А в тот же вечер на улице, вытащив этот самопал, ребята пытались снять с прохожего, к слову, друга и соседа того мастера (случаются же в жизни подобные совпадения!), меховую шапку.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6