Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сводные тетради - Тетрадь первая

ModernLib.Net / Цветаева Марина / Тетрадь первая - Чтение (стр. 5)
Автор: Цветаева Марина
Жанр:
Серия: Сводные тетради

 

 


      Белый — с именем моим?
      Это там, за синим морем —
      Белый лебедь невредим!

* * *

      Исполать Святой Егорий —
      Лебединые Бои!
      Это там за синим морем —
      Невредимые мои!

* * *

      5-го русск<ого> февраля 1922 г.

* * *

      — Ваши стихи, Марина, прямо Петербург по крепости!
 
      (Аля — 9-го р<усского> февраля 1922 г.)

* * *

      Сон (Встреча)
 
      Мы с Алей читаем книгу про декабристок Гагариных: описание фамильных черт Гагариных: горбатый нос, черные глаза, смуглота. Изба — снег — мертвый торговец. И вот мы уже сами те мать и дочь, всё это с нами. Ложимся, леденея: она от меня, я — от нее (торговец!).
 
      Южный кавказский город: свет, — сквозь jalousies — утро. Голоса. Мы с Алей бесконечно-долго возимся. Наконец С. впрыгивает в окно: целуемся. Оба настороже, неловкость и самоуверенность. У меня чувство: неверно, надо было дать мне войти, сидя не встречают. Аля грязная от слёз (капризы) и двусмысленная фраза С. — «Она то, что я вижу, превосходит». Дама лет 5-ти, в балахоне, с к<отор>ой С. на ты и по именам: — Саша — Сережа. Мысль: — «Старая дура передо мной хвастается» и отражение себя в зеркале: — «Ну и я недурна! Есть что любить».
 
      Обход сада. Огромное количество собак: безумно-лающий Одноглаз (Коктебель, голодная смерть), издыхающий Лапко, розовый от парши Шоколад, идем то с С., то с Пра , то с Максом . Пра говорит, что можно снять крышу и лазить прямо сверху. (Крышей кормит скот.) Я советую уехать. Откуда-то изнизу (мы на камне) грозные морды голодающих быков и коров, одна корова — рогастая — страшна. Макс в белом балахоне вежливо и стойко ее заклинает.
 
      Кабинка (на суше). Лакированные белые стены. Морские флажки. (Тот Новый Год из стихов!) Много народу. Старуха, которая ложечкой (смиренно) вылавливает довесок бублика из чьего-то кофе, и, робко: — «Вот, я 41/2 брала, мне довесок сухой-то и положили». С нее за этот сухой довесок — вычитают. Я, мысленно: — «О, черти! Только гроза прошла, вся кровь — и опять за прежнее!»
 
      Входит другая прислуга. — «Барин, какие очереди-то на площади за зельтерской!» Я, смутно: — «Умрем от жажды», вслух: — «Разве воды нет?» — «Это с мешками от зельтерской стоят. Да кто их знает — нынче есть, завтра нет».
 
      Мы с С. одни. Я, вынимая нашейную цепочку: — «С., поглядите!» Он, разглядывая: — «У меня такой же, вот…» Выцветшая ленточка, число: «17-го января, 75 мин., секунд…» Медаль <рисунок овала> фарфоровая: синее морское сражение, тонущий парус. Прислуга: — «Ох, барин, лучше спрячьте! Не дай Бог — придут! Нет, лучше разбейте, а я осколки вынесу…» Я, смутно: — Предаст! Из-за этого погибают. — Уходит. Я, С.: — С. Уедем-те! (В Москву? Пайки? Ему? Нет!) — «С.! В настоящую заграницу! Ну, Вы будете играть!»
 
      С., таинственно: — Разве я могу играть?
 
      Гляжу: лицо одутлое, бледное, блудяще-актерское. В профиль — он, прямо — не узнаю.
 
      Сон обрывается.

* * *

      11-го февраля 1922 г., ночь.

* * *

      Сон как бы из глубины опыта с белыми: Крыма до: последнего Крыма.
 
      Начало: Гагарины — явный след рассказов Т. Ф. С<крябиной> о Киеве. Морская кабинка с флажками — из пражского письма С. Конец (пайки — ему?! нет!) явно мой, как и мое — видение актерства (лицо бледное, одутлое, блудливое) в к<отор>ом его С. не вижу — и не узнаю.
 
      (Пометка 1932 г.)

* * *

      Матерщина ты моя,
      Безотцовщина!

* * *

      (Россия 1918 г. — 1922 г.)

* * *

      Список: (драгоценностей за границу)
 
      Кадушка с Тучковым
 
      Чабровская чернильница с барабанщиком
 
      Тарелка с львом
 
      С<ережин> подстаканник
 
      Алин портрет
 
      Краски
 
      Швейная коробка
 
      Янтарное ожерелье
 
      Алиной рукой:
 
      Мои Валенки, Маринины башмаки
 
      Красный кофейник, примус
 
      Синюю кружку, молочник
 
      Иголки для примуса

* * *

      Москву 1918 г. — 1922 г. я прожила не с большевиками, а с белыми. (Кстати, вся Москва, моя и их, говорила: белые, никто — добровольцы. Добровольцы я впервые услыхала от Аси, приехавшей из Крыма в 1921 г.) Большевиков я как-то не заметила, вперясь в Юг их заметила только косвенно, тем краем ока, которым помимо воли и даже сознания отмечаем — случайное (есть такой же край слуха) — больше ощутила, чем заметила. Ну, очереди, ну, этого нет, ну, того нет — а то есть!
 
      Еще могу сказать, что руки рубили, пилили, таскали — одни, без просвещающего <под строкой: направляющего> взгляда, одни — без глаз.
 
      Оттого, м. б., и это отсутствие настоящей ненависти к большевикам. Точно вся сумма чувства, мне данная, целиком ушла на любовь к тем. На ненависть — не осталось. (Любить одно — значит ненавидеть другое. У меня: любить одно — значит не видеть другого.) Б<ольшеви>ков я ненавидела тем же краем, которым их видела: остатками, не вошедшими в любовь, не могущими вместиться в любовь — как во взгляд: сторонним, боковым.
 
      А когда на них глядела — иногда их и любила.
 
      Может быть (подчеркиваю!) — любить: не коммунизм (настаиваю!), а могилы на Красной Площади, мой, восемнадцатого года, разбой, молодых командиров войны с Польшей и многое другое мне помешала моя, заведомая, сразу, до-Октября любовь к белым, заведомость гибели — их и их дела, вся я до начала была замещена <сверху: заполнена>.
 
      Любить б<ольшевик>ов мне не дала моя — сразу — до начала — вера в окончательность их победы, в которой столько раз — и так сильно — сомневались они.

* * *

      (Пометка 1932 г. Не разрабатываю.)

* * *

      Родство вещей через слово: семьи, семейства слов.
 
      Голуби: горох: жемчуга.

* * *

      Почему я всегда, выходя из двери, иду в обратную сторону, в которую сюда — не шла. М. б. от чуждости — всей моей сущности — самого возвращения (по следам), от исконного дальше (мимо!).
 
      Или просто — дефективность? (такая-то точечка в мозгу).

* * *

      Честь — вертикаль. Совесть — горизонталь. Честь дана только горным народам, как совесть только дольним. — Проверить. —

* * *

      (Сугробы, Масляница , разное)

* * *

      Золоторыбкино корыто?
      Еще кому-нибудь!
      Мне в этом имени другое скрыто:
      Русь говорю как: грудь.

* * *

      Для записной книжки:
 
      Ворожба по сугробам. — Весна: дребезг — ударная весна (весна в ударном порядке)
 
              — что даже весна
      У нас | — в ударном порядке!
        них |
      Не улицы — пролеты. Тротуары плывут небом. «Высугробить». — Но сугробов тех не высугробить. — Оглядываться в будущее. Сон у Б-сов под шубами. — Цветной стереоскоп. — Через сонные пространства. — С лихвой — коновязь — чебезга. —
 
      Я, кому-то, о польском золотом корридоре: — Трагический транзит.

* * *

      Аля: — «М.! Знаете, у Вас сейчас вид всех свобод — как их изображают: волосы змеевидные, плечо вперед и всё существо как-то дыбом».

* * *

      Я кому-то: — Я наверное любила бы гребенки… (видение высоких коралловых гребней времен Валерииной матери — или много раньше: le peigne implant? — Неаполь).
 
      Любила бы — если бы что? Очевидно, если была бы женщиной.

* * *

      Женственность во мне не от пола, а от творчества.
 
      Парки сонной лепетанье — такая.

* * *

      Да, женщина — поскольку колдунья. И поскольку — поэт.

* * *

      Февраль 1922 г.

* * *

      Здесь кончается моя старая верная московская тетрадь (черепаха, ящерица, та, которую десять лет спустя с любовью грею на солнце). (1932 г.)

* * *

      Несколько записей, случайно не внесенных и относящихся к марту 1921 г., т. е. к году до:

* * *

      Кто закон голубиный вымарывал?

* * *

      Непереносным костром в груди
      Вражда — вот пепл ее, на бумаге.
      Непереносны на площади
      Чужие гимны, чужие флаги.
 
      Непереносно, когда рожден
      Сын?м, сыновнейшим из сыновних,
      Святые ризы делить с жидом
      И миновать ее гроб на дровнях.
 
      И знать, что тело ее черно,
      Что вместо матери — тлен и черви.
      О, будьте прокляты вы, ярмо
      Любви сыновней, любви дочерней!
 
      И знать, что в каждом она дому,
      И что из каждого дома — вынос.
      — Непереносно! — И потому
      Да будет проклят — кто это вынес!

* * *

      Март 1921 г.

* * *

      Изнемогая как Роландов рог…

* * *

      Как нежный шут о злом своем уродстве
      Я повествую о своем сиротстве…
 
      За князем — род, за серафимом — сонм,
      За каждым — тысячи таких как он,
 
      Чтоб пошатнувшись — на живую стену
      Упал и знал — что тысячи на смену!
 
      Солдат — полком, бес — легионом горд,
      За вором — сброд, а за шутом — всё горб.
 
      Так, наконец, усталая держаться
      Сознаньем: перст и назначеньем: драться
 
      Под свист глупца и мещанина смех
      — Одна из всех — за всех — противу всех! —
 
      Стою и шлю, закаменев от взлету
      Сей громкий зов в небесные пустоты.
 
      И сей пожар в груди тому залог
      Что некий Карл тебя услышит, Рог!

* * *

      Март 1921 г.

* * *

      Не в споре, а в мире —
      Согласные сестры.
      Одна — меч двуострый
      Меж грудью и миром
      Восставив: не выйду!
      Другая, чтоб не было гостю обиды —
      И медом и миром.

* * *

      Дети литературных матерей: литераторов — или жен (т. е. нищих и не умеющих шить (жить!)) всегда отличаются необычайностью одежды, необычайностью обусловленной: необычайностью вкусов и случайностью (несостоятельностью) средств к осуществлению.
 
      Пример: Мирра Бальмонт, которую — улица Революции 1920 г. — всегда водят в белом, т. е. грязном — и разном.
 
      Пример: Аля — в мальчиковых рубашечках, схваченных юнкерским поясом и моей работы берете с георгиевской ленточкой.

* * *

      Не только дети — сами матери (мое полотняное красное московское и мое полотняное синее берлинско-парижское, мои паруса, моря полотна!).
 
      И отцы (шляпа Б<альмон>та, галстук Чирикова, шарф Пастернака), — без различия дара и возраста. О цилиндре и плисовых шароварах Есенина не говорю, ибо — маскарад, для других, я говорю о кровном, скромном, роковом.

* * *

      О Боже ты мой, как объяснить, что поэт прежде всего —СТРОЙ ДУШИ!

* * *

      Аля: винный (от невинный)
 
      затменные фонтаны

* * *

      Девочка на улице, при виде нас с Алей:
 
      — Мне жалко эту маму! Она стра — ашная!

* * *

      Ребенок, щурящийся чтобы увидеть собственные глаза.

* * *

      J’?te ce baiser. — J’?te ces claques.
 
      (Ариадна Скрябина в детстве)

* * *

      Март 1921 г. — пробуждение у Али любознательности (март, к<оторо>го в моей жизни никогда не было).

* * *

      Аля, читающая книгу про птиц и зверей:
 
      — М.! Я ведь птиц люблю, а не органы!

* * *

      Предисловие к Егорушке:
 
      Житие Егория Храброго мною не вычитано и не выдумано. Оно мне примечталось. Таким и даю.
 
      МЦ.
 
      или, короче:
 
      Егорий Храбрый
 
      — примечтавшееся жити? —

* * *

      Волосы — после мытья — звенят.

* * *

      Аля: — М.! Ее душа не полетит не потому что она грешная, а потому что она грузная. Ее душа — плоть.

* * *

      Заложенное в тетрадку начало письма к Э<ренбур>гу:
 
      Москва, 7-го нов<ого> марта 1922 г.
 
      Мой дорогой!
 
      Сегодня у меня блаженный день: никуда не ходила, шила тетрадку для Егорушки (безумно-любимая вещь, к которой рвусь уж скоро год) и писала стихи. И теперь, написав С., пишу Вам. — Все счастья сразу! — Как когда слушаешь музыку. (Там — все реки сразу.) Писала стихи Масляница, трепаные как она сама.
 
      Сегодня за моим столом — там, где я сейчас сижу, сидел Чабров. Я смотрела на него сверху: на череп, плечо, пишущую руку — и думала: так я буду стоять над пишущим Э<ренбур>гом и тоже буду думать свое.
 
      Чабров мой приятель: умный, острый, впивающийся в комический бок вещей (особенно мировых катастроф!) прекрасно понимающий стихи, очень причудливый, любящий всегда самое неожиданное — и всегда до страсти! — лучший друг покойного Скрябина.
 
      Захожу к нему обычно после 12 ч. ночи, он как раз топит печку, пьем кофе, взаимоиздеваемся над нашими отъездами (— Ну, как Ваш? — А Ваш — как?) никогда не говорим всерьез, оба до задыхания ненавидим русскую интеллигенцию. Но он — дворянин, умеющий при необходимости жить изнеженной жизнью , а я? кто я? даже не богема.
 
      У него памятное лицо: глаза как дыры (гиэна или шакал), голодные и горячие, но не тем (мужским) — бесовским! жаром, отливающий лоб и оскал островитянина. При изумительном — как говорят — сложении (С. видел его в Покрывале Пьеретты — Арлекином, говорил — гениален (пантомима)) при изумительной выразительности тела одет изо дня в день в ту же коричневую куцую куртку, не от безденежья, а от безнадежности. Мы с ним друг друга отлично понимаем: ? quoi bon?

* * *

      (Письмо не кончено)

* * *

      Здесь, на этом письме, окончательно кончается моя старая черепаха.

* * *

      После черепахи была еще тетрадь — черновик Переулочков (а м. б. на листках?) — последней вещи, которую писала в России.

ПОСЛЕДНЯЯ МОСКВА
ЗАМЕТКИ ИЗ АСИНОЙ РАДУЖНОЙ САМОШИВНОЙ ТЕТРАДИ

      где поправки Переулочков, начало М?лодца и берлинские стихи

* * *

      Про тыи шелковы-рукавчики,
      Про Мариночку-    -отравщичку

* * *

      Про того         красавчика,
      Про Мариночку-    -отравщичку.

* * *

      К С. (глаза)
 
      Мохнатые, махровые…

* * *

      Скороговорочка, речь окольная

* * *

      записи о м?лодце:
 
      Маруся (М?лодец?)
 
      1) Первая встреча 2) Вторая встреча (Колокольня) 3) Третья встреча (вопрос и угроза) 4) Возмездие (вопрос и угроза) 5) Второе возмездие (вопрос и угроза) 6) Крестовая улица 7) Барин — слуга — пробуждение 8) Жизнь Маруси 9) Пир 10) Херувимская.

* * *

      Действующие лица: Маруся, мать, брат. — М?лодец. — Барин. Слуга. (NB! Никого лишнего!)
 
      Светлый стан: Василёк (брат) и барин.
 
      Темный: М?лодец.
 
      Между: мать, Маруся.

* * *

      Почему Маруся в первый раз не сознается, что видела, и еще раньше ничего не говорит матери?
 
      Ставлю себя на ее место — и: если скажу (дома) — <фраза не окончена>

* * *

      В первый раз Маруся ничего не говорит дома из смуты, просто из страху не сознается.
 
      Второй раз — любовь и страх потери его. Он уже искренно просит сознаться (человек перебарывает упыря).
 
      Третий раз — связанность преступлением (уже отправила брата).
 
      Почему она в третий раз не сознается? (Сознание — разлука с ним.) Если сознаешься — избавишься, я из твоей жизни навек пропаду. Признаешься — жива будешь — я пропаду, не признаешься — сама пропадешь. В третий раз он ее умоляет признаться (живи!), она же — не хочу тебя губить. Двойное живи.

* * *

      1-ый вопрос — нахрапом
 
      2-ой вопрос — соблазн (раскрывши карты)
 
      3-ий вопрос — Я НАД СОБОЙ НЕ ВОЛЕН, — мольба о признании.
 
      1) Была? — Нет. — Видела? — Нет. — Ну, так…
 
      2) Смотри, если не была (нет) и не видела (нет) — то помни: завтра…
 
      М<аруся> сознательно запирается (преступление).
 
      3) Спрошу: была? скажи: была! а не то — я не волен — тебе завтра самой… Но ежели всё-таки не сознаешься, проси чтобы тебя (под порогом и т. д.). — Может — свидимся.
 
      Линия М?лодца: упырь — человеком.
 
      Линия Маруси: мать в землю (только бы не разлучаться!) себя — в землю (только бы не навек!).
 
      Два момента в М?лодце: до какого-то часу (до ворот) — человек, в воротах — тот.
 
      И конец — апофеоз — оба в вихре Херувимской.
 
      Марусино БЫЛА уничтожило бы М?лодца. Он сперва играет на ее страхе, потом на ее любви, в конце он уже молит ее об этом: БЫЛА, но она знает конец этого была и сознательно гибнет.

* * *

      Если мать и брат, то потом у Маруси — сын. (Братец простил!) Сын (на руках) НЕ ХОЧЕТ в церковь.

* * *

      ПОСЛЕ
 
      Маруся проснулась — всё забыла. Заново живет. Кто ты? — Не знаю. — Чья ты? — Не знаю. — Жизнь с барином. В жар от красного цвета. Тяга (отвращение) к огню, к вину. — Сквозная. —
 
      Рождение сына снимает заклятие (братец простил!). Исчезает с плеча голубок и является — в люльке — ребенок. Ребенок удерживает ее от церкви. Смутная слава Маруси: порченая.
 
      Забыв всё — как объяснить ее нежелание ходить в церковь? Единственное, что уцелело — это ЗАПРЕТ М?лодца: в церковь не ходи, а то навек… (И не договорить, так что неведомо: спасешься или пропадешь?)
 
      Кто ЗАПРЕЩАЕТ ей церковь, — ребенок или Молодец? (Вещий ребенок, — но какого возраста??)
 
      Единственное что уцелело — УЖАС перед церковью: им — тайной — собой. Ребенок подтверждает. Барин, любя, не неволит.

* * *

      Слова для М?лодца:

* * *

      малёнка (кадушка)
      пор?бил (оробел)
      початок (мера пряжи)
      мизинный
      на ворот?х расстрелять
      крутой кипяток
      пок?ль (пока)
      мамон (деньги)
      напредки (наперед)
      щикатулка
      лежень (деревья)
      его семейные
      свежина (мясо)
      провинка (вина)
      дуван дуванить (NB! чудно!)
      р?сстань
      язычник (вестовой)
      н?вершный (верховой)
      ярица (яровой хлеб)
      головить (быть главой)
      попер?чки (не делай мне…)
      кожевья
      трудные (трудовые)
      похимостить (заворожить)
      взабыль (в самом деле, но можно и от забыть)
      попона (одёжа)
      непосл?хмянный
      вешни
      опочив держать

* * *

      1) Рубаха 2) Колоколенка 3) В ворот?х 4) Вторые вороты 5) Третьи вороты 6) Крестовая улица 7) Барин 8) Херувимская.

* * *

      Первое слово М?лодца:
 
      Дочь Маруся весела

* * *

      И затем весь черновик первой главы.
 
      Невошедшие строки:
 
      Промеж нами сваха —
      Красная рубаха!

* * *

      Крута в мельнице вода —
      Пришла д?вице страда

* * *

      Красна в д?ревце руда —
      Пошто, д?вица, бледна?

* * *

      Чистовик первой главы. — (30-го марта — 6-го апреля 1922 г.)

* * *

      Начало второй, конч<ается> на словах:
 
      Стоит наш знакомец-то,
      Грызет упо —

* * *

      Последние строки:
 
      Так изо всех из рек

* * *

      Распознаю, о, друг,
      Голос твоей реки.

* * *

      Площадь
 
      (очевидно, страх пространства)
 
      Ока крылатый обыск:
      Вброд или вд?ль ст?н?
      Знаю и пью робость
      В чашечках к? — л?н.
 
      Нет голубям зерен,
      Нет лошадям трав,
      Ибо была — морем
      Площадь, кремнем став.
 
      Береговой качки
               злей
      В башни не верь: мачты
      Гиблых кор?б — л?й…
      Грудь, захлебнись камнем…

* * *

      (Последнее слово Москвы)

* * *

      3апад
 
      Под булыжниками — под колёсами…

* * *

      Запись письма к Э<ренбур>гу:
 
      Тогда, в 1918 г., Вы отметали моих Дон-Жуанов («плащ», не прикрывающий и не открывающий), теперь, в 1922 г. — моих Царь-Девиц и Егорушек (Русь во мне, то есть вторичное).
 
      И тогда и теперь Вы хотели от меня одного: меня, т. е. костяка, вне плащей и вне кафтанов, лучше всего — ободранную.
 
      Замысел, фигуры, выявление через, всё это для Вас было более или менее бутафорией.
 
      Вы хотели от меня главного, без чего я — не я.
 
      Сегодня Вы говорили мне о ПОРОДЕ стихов, это внешнее, без этого Вы не могли, по-настоящему Вы, сами того не ведая , говорили о моей душе и жизни, и Вы говорили мне, т. е. я это слышала: «Я люблю Вас только в большие часы, перед лицом смерти, перед лицом — да второго „перед лицом“ и нет».
 
      Я Вас ни разу не сбила (себя — постоянно — и буду), Вы оказались зорче меня.
 
      Тогда, в 1918 г., и теперь, в 1922 г., Вы были жестоки: — ни одной прихоти! (даже в этом!).
 
      Стало быть — надо убить.
 
      Вы правы.
 
      Блуд (прихоть) в стихах ничуть не лучше блуда (прихоти, своеволия) в жизни. Другие — впрочем, два разряда — одни, блюстители порядка: — «В стихах — что угодно, только ведите себя хорошо в жизни», вторые (эстеты): — «Всё, что угодно в жизни — только пишите хорошие стихи». И Вы один: — «Не блудите ни в стихах, ни в жизни. Этого Вам не нужно». Вы правы, потому что я к этому, молча, иду.
 
      <Вдоль левого поля, на первой странице письма:> NB! Ни одно из слов взятых в кавычки Э<ренбур>гом не сказано и сказано быть не могло. Нужно было быть мной чтоб из этого равнодушного циника, цинического игрока (словами и смыслами) сделать лирика, нет, больше: стоика, — и так — от лирика и от стоика — страдать. 1932 г.

* * *

      В какой-то области я Вам даже Вы не говорю, Вы у меня без местоимения. Вот что-то — нечто — сила — движение — я по дороге — удар — не в меня — но принят мной .

* * *

      В другой — духовно-душевной, что ли? — Вы собеседник, тот не только от кого идет, но и к кому идет. Спор (согласие) двух голосов.
 
      Но есть еще третье: там где Вы — Э<ренбур>г, который — и названия Ваших книг, и отрывочные рассказы из Вашей жизни (постепенное обрастание Вас одеждами) — рассказы кого-то о Вас.
 
      И — внезапно: что — последнее, основное? Костяк — не рассасывающееся — или пустота, <пропуск одного слова>. То обо что разбиваешься — или то, в чем пропадаешь? Имянное (то, что создает имя: то именно) или безымянное? Это я не о Вас, это я закона ищу.
 
      Я думала — три, но есть еще Вы: с трубкой, т. е. только трубка. Когда я думаю о том кто курит трубку и любит дождь (а м. б приписываю?) мне кажется, что с таким хорошо путешествовать и не расставаться.
 
      Но этот уже книг не пишет, и с ним-то именно и придется расстаться, п. ч. всё остальное: безымянную силу, голос, книги (написанные и ненаписанные) я унесу с собой — не жестом захвата —
 
      Но об этом я уже писала.

* * *

      Разговор.
 
      — Аля, как ты думаешь, как себя будет чувствовать С., когда приедет?
 
      — Если Э<ренбур>г нас не выгонит.
 
      Я: — Наверное не выгонит. Но что мы будем делать с утра?
 
      Аля: — С вечера закажем три завтрака.

* * *

      21-го мая 1922 г. — Устала.

* * *

      Ты привыкла: хозяйку в снег,
      А сама на ее постели!
      А в дому моем был твой век —
      С черной лестницы, в черном теле.
      (Любовь)

* * *

      Так, разложена и не воссоздана:
      Перья — щебеты — и кости порознь,
 
      Так доверчиво прождав, что сложится,
      Изумленная своим ничтожеством,
 
      Некой спорностию безголосою
      Под законностями: под колесами.
 
      Так, растравленная до бесстрастия,
      Без архангела, без веры в мастера,
 
      Всеми клочьями поняв: не свяжется,
      Так, без легкости, но и без тяжести —
 
      Обесславленное и разъятое
      Дня из дней твоих творенье: пятого.

* * *

      30-го нов<ого> мая 1922 г.

* * *

      (Явно — после ряда бесед с Э<ренбур>гом.)

* * *

      А обо мне зайдет, скажи: просторы,
      Еще: прощай, еще: рукой не трогать!
      Да, ибо создана в тот день, в который
      Кровь создана — и мех, крыло — и коготь.
 
      Как буйствовала по
      Первая кровь — и как в крыле вздымалась!
      И как потом — увы! — месивом стылым
      В тот глиняный сосуд — самая малость.
 
      Не одолеть бескровному завету
      Моей крови — пернатой и косматой!
      Ни даже года в ней, ни даже века:
      Ты в метрике моей прочтешь: день пятый.

* * *

      31-го нов<ого> мая 1922 г.

* * *

      Где милосердная рука,
      Приемлющая без отдачи?

* * *

      А если у меня к тебе
      Страсть к голоду и страсть к алчбе —
      Минующая хлеб и воду?

* * *

      Единственен и неделим
      Вздох — и не место здесь двоим

* * *

                   Ибо
      Бог — и на голод ненасытен.

* * *

      Божественно и безоглядно
      Растет прибой.
      Не губы, жмущиеся жадно
      К руке чужой —
 
      Нет, раковины в час прилива
      Тишайший труд.
      Божественно и терпеливо:
      Так море — пьют.

* * *

      Р?ку чужого человека
      Нести к губам.

* * *

      Отчаяннейшее из мужеств —
      Чужая плоть.

* * *

      Не спрашиваю — и не спрашивайте!
      Ведь праведными — не накрашенными —
      Устами ведь, а не стихами ведь:
      Не памятниками: беспамятствами.

* * *

      Час, когда Бог подаст

* * *

      Я никогда не понимаю, что я в жизни человека.
 
      (Очевидно — ничто. 1932 г.)

* * *

      Всё те ж: утешь!
      Всё те ж: убей!

* * *

      Твоя неласковая ласточка

* * *

      Милый друг, теперь работаю только так: око за око, т. е. письмо за письмо. Пришел час: или нашей беседы или моего замолчания. (Замечаете, что змея начинает поднимать голову? — недораздавленную.)
 
      У Вас нет ко мне ни доверия, ни человеческого отношения, Вы втайне считаете меня вредной и льститесь на меня вопреки чему-то в себе. Завороженность, а не приверженность. — Жаль.

* * *

      — Марина! Наша комната сейчас похожа на чердак горничных. И горничная удивляется, что господин не говорит ей, что ее любит.

* * *

      Тих междуребёрный расстрел,
      Глух междуребёрный застенок.

* * *

      … 
      …От нищенств и напраслин.
      Да, ибо в час, когда придут цари —
      Дитя покинет ясли.
 
      Сиротствующее — найдет отца
      И даже век не взбросит
      Когда придут и розы и сердца
      И лавры на серебряном подносе
 
      Удостоверишься — повремени!
      Что выброшенной на солому
      Не надо было ей ни славы, ни
      Сокровищницы Соломона.
 
      И вместо всех — в м?ревах дней и судьб —
      Мне строящихся храмов —
      Я бы хотела т?к: камень на грудь —
      И п?д голову — камень.

* * *

      До убедительности, до
      Убийственности — просто:
      Две птицы вили мне гнездо:
      Истина и Сиротство.

* * *

      Ты, последний мой колышек
      В грудь забитую наглухо.

* * *

      Danzig Promenade, 6
 
      Verlag «Век Культуры»
 
      Ив<ан> Яков<левич> Герман

* * *

      L?tzow 85-49
 
      Magdeburger Str<a?e> 25
 
      Pension H?ltzl-Sheridan

* * *

      Nestorstr<a?e> 6 bei Pinkus
 
      Herr Sotschiwko

* * *

      — Конец радужной тетради —
 
      Берлин, июль 1922 г.

* * *

      девять писем
 
      с десятым, невернувшимся, и одиннадцатым — полученным .

* * *

      17-го июня 1922 г.
 
      — Письмо первое —

* * *

      Две тщетности — на сон грядущий. (Это наш с Вами час, днем мы — ремесленники.)
 
      Мой родной! Книга, которая сейчас — Вашей рукой — врезалась в мою жизнь — НЕ случайна. Услышав — обмерла .
 
      Вы сами не знаете — Вы ничего не знаете! — до чего всё ПРАВИЛЬНО.
 
      Но Вы ничего не знаете, Вы только очень чутки (не СОЧУВСТВЕННО, — как зверь: всем востромордием!) — в какие-то минуты Вы безошибочны.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15