Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ай-ай и я

ModernLib.Net / Природа и животные / Даррелл Джеральд / Ай-ай и я - Чтение (стр. 10)
Автор: Даррелл Джеральд
Жанр: Природа и животные

 

 


Следующий рассказ касался реального существа мунго — грациозного, красивого животного, похожего на мангуста, именуемого по-латыни галидия. Больше всего на свете эти мелкие твари любят кур и, к раздражению сельчан, убивают и едят их, где бы ни встретили. Как бы хорошо ни был построен курятник, где содержатся столь желанные птицы, мунго идет на все, чтобы проникнуть внутрь. Если же надежность конструкции становится препятствием для его дерзновенных планов, то он, разочаровавшись, являет всю низменную сущность своей натуры. Отчаянно работая лапами, он затыкает доступ воздуха в курятник. Наутро крестьянин обнаруживает кур задохнувшимися. Так мунго мстит за то, что от него ушел лакомый кусок. Я, к сожалению, забыл спросить учителя, нельзя ли оборудовать курятники кондиционерами для пресечения подобных случаев.

Между тем охота по-прежнему не приносила результатов, а день, когда телекоманда должна была нас покинуть, приближался с неумолимой быстротой. Разумеется, все время мы снимали и засняли немало сцен кормления Верити из рук Ли. Поскольку снимался фильм на видеоленту, а у нас с собой был небольшой телевизор для просмотра отснятого, то мы решили, что было бы неплохо показать сюжеты с Верити местным школьникам. Мы рассчитывали, таким образом, убить трех зайцев. Во-первых, было бы забавно заснять реакцию детей на такой просмотр, поскольку большинство из них никогда прежде не видели телевизора. Во-вторых, это продемонстрировало бы им на примере Верити, каким кротким и безобидным может быть ай-ай. И наконец, был расчет на то, что они поделятся увиденным с родителями и воодушевят их помогать нам в охоте. Впрочем, события развивались не совсем по намеченному сценарию.

Школа располагалась примерно в миле по дороге, и спускаться к ней нужно было по очень крутой, размытой дождями тропинке из красного латерита. Проделывать такое крайне трудно даже в сухую погоду, и я удивляюсь, как дети ходят по ней в сезон дождей, когда тропинка, должно быть, становится опаснее, чем самая сложная трасса для слалома.

Впрочем, школьные здания из дерева и кирпича выглядели довольно солидно, а наша аудитория — примерно полтораста детишек от шести до десяти лет — сидела по рядам, являя собой образец послушания. Когда мы появились, кто-то испуганно перешептывался, кто-то раз или два кашлянул, кто-то шаркнул босыми ногами по деревянному полу — вот и все. Детвора смотрела на нас огромными, черными, изумленными глазами. Перед ними была целая группа великанов-вазаха, которые, если их разозлить, могут и слопать мальгашских детей — и за завтраком, и за обедом, и даже за чаем, так что нужно сидеть тише воды, ниже травы и смотреть чудеса, которые мы для них приготовили.

Мы установили телевизор, чтобы было видно всем, а я произнес короткую доходчивую речь, что, мол, ай-ай не такое уж плохое создание и что если оно и поедает кокосы и сахарный тростник, так только потому, что вырубается его среда обитания — лес, а это не сулит ничего хорошего ни мальгашам, ни ай-ай, которые принуждены воровать у людей урожай. Затем мы пустили фильм — и в одно мгновение дети затихли. По рядам пронесся вздох, когда на экране появился Верити и приблизился к дверце клетки; и раздались удивленные возгласы (впрочем, тотчас же стихшие), когда на экране показалась рука Ли с медовым шариком и зазвучали ласковые слова, которые Ли говорила Верити. Верити взял у нее из рук пищу, и, когда расправился с нею, на экране вновь возникла рука Ли, в которой на этот раз была жирная личинка жука. По рядам снова пронесся вздох — так вот, оказывается, для чего дети собирали такое множество личинок, за которые им платили настоящие деньги, да еще угощали диковинными и вкуснейшими конфетами! На корм ай-ай! Глаза детворы сияли, зубы блестели; ребятишки хихикали, глядя, как Верити расправляется с личинкой, сначала отгрызая ей голову, а затем доставая своим волшебным пальцем внутренности из еще корчащегося тела.

Фильм закончился, и по лицам детей было видно, что они готовы смотреть его без устали хоть целый день. Учитель попросил ребятню на прощанье спеть нам песню в благодарность за визит, что они с энтузиазмом и исполнили. Но наши сюрпризы на этом не кончились, Мы засняли, как они с интересом наблюдали за кормлением Верити и как они пели. Эту кассету мы и поставили.

На мгновение воцарилась ошеломляющая тишина, пока кто-то не узнал своего друга. Новость, словно пламя лесного пожара, распространилась по рядам, и вскоре детишки, смеясь и показывая пальцем, стали узнавать своих друзей и — чудо из чудес! — самих себя. Разумеется, это было куда веселее, чем фильм о старом ай-ай. Сказать, что сюрприз имел успех, — значит ничего не сказать. «Мэри Поппинс» и «Белоснежка», вместе взятые, не удостоились бы такого восторженного приема. Это был тот успех, о котором мечтают и которого так редко достигают голливудские звезды. Естественно, сеанс пришлось повторить, потом еще раз. Мы начали понимать, что этот фильм не сойдет с экрана дольше, чем самая кассовая лента, если мы позволим детям крутить его сколько влезет.

А потом мы показали им еще один трюк. Тим наводил на детей камеру, а изображение проецировалось на экраны. Теперь ребята могли видеть себя крупным планом, в окружении друзей. Разумеется, они махали себе руками и падали от хохота, глядя, как изображение на экране махало им в ответ. Я думаю, дети охотно провели бы с нами целый день и даже месяц — до того им понравились наши чудеса. Но, увы, настала пора возвращаться в лагерь и уносить колдовские штуковины с собой.

Еще в бытность нашу в отельчике близ озера Алаотра меня поначалу удивляло, почему хозяева держат телевизор включенным, даже когда в баре нет ни одного человека, а потом сообразил, что это делается для идущих с базара зевак. Аудитория человек в пятьдесят, стоя у двух окон, наблюдала красочную и до слова понятную французскую мыльную оперу и горячо обсуждала происходящее на экране. Да, конечно, великая вещь — телевидение, но оно может оказывать и разлагающее воздействие. Боюсь, что после нашего ухода бедняге учителю призвать свой класс к порядку было куда труднее, чем укротить Кошку с Семью Печенями.

Возвращаясь в лагерь, мы проехали мимо стада зебу — крупных, с виду безмятежных животных с бархатными шкурами и горбами, как у маленьких верблюдов. Сцена, конечно, самая обычная на Мадагаскаре, где зебу почитаются как символ социального престижа. На похоронах богатого человека многие животные из его стада забиваются, а могилы нередко украшают их рогами. Данное же стадо отличалось тем, что насчитывало около десяти крупных животных и управлялось мальчуганом лет шести с испуганными глазами, вооруженным хворостиной ростом с себя. Не будет преувеличением сказать, что зебу не обращали на своего пастуха никакого внимания. Видимо, эти животные вбили себе в голову, что не только дороги, но и все на свете существует во имя их блага.

Зебу плелись, вздыхали, качая головами, а то вдруг задерживались пожевать жвачку или щипнуть травки с края дороги. Время от времени то одно, то другое животное останавливалось и неуклюжей походкой поворачивало назад; когда же мальчонка брался за хворостину и лупил животину по носу, это воспринималось как личное оскорбление. Но едва бедняге удалось повернуть одного такого обратно, как обнаружилось, что другая скотина свернула с дороги и, забредя на небольшую ферму, с наслаждением поедает первые в этом году нежные побеги спаржи. Так бы и продолжался этот грабеж средь бела дня, если бы ребенку, к величайшему неудовольствию животного, не удалось выгнать его обратно на дорогу.

Мальчонка плясал вокруг своего стада, словно маленький коричневый мотылек вокруг яркого, но сонного и потенциально погибельного пламени свечи. При виде приближающихся «тойот» и ребенок, и зебу ударились в общую панику. Мы нажали на все тормоза, но животные продолжали носиться в смятении и тревоге; мы испугались, что какое-нибудь из них раздавит пастушонка в лепешку, даже не заметив того, что натворило. К счастью, в этот момент подбежал отец пастушонка (который, остановившись потрепаться с приятелем, оставил парнишку одного). Суровый, как капрал на плацу перед толпой необученных новобранцев, он принялся орать на животных и лупить их хворостиной. Кое-как сбив их в стадо, он дал нам проехать, снял шляпу и улыбнулся широкой улыбкой. Мальчуган был, как видно, огорчен вмешательством отца, но я-то видел, что два-три раза он только чудом избежал смерти, так что ему следовало благодарить судьбу, что все так кончилось.

Тут пора завести речь об утятах Джона, доставивших мне столько неприятностей. Доныне они были слишком маленькими, чтобы уходить из-под материнского крыла, а посему безвылазно жили в деревне; теперь же пташки подросли и могли самостоятельно добывать себе корм. В первый день их появления мы услышали взволнованное кряканье задолго до того, как увидели их самих, спускающихся по тропинке из деревни; они были взволнованны, словно дети, бегущие купаться к морю. Утят было трое — большой и средний коричневые, малыш — белый. Они двигались величавой походкой, вразвалочку, при этом беспрестанно крякая. Сойдя вниз, они направились к реке и исчезли за песчаными дюнами.

— Для жаркого мелковаты, — с сожалением заметил Фрэнк, — а вот супчик из них был бы неплох.

Джона словно громом поразило.

— Они не для еды! — запротестовал он. — Это мои любимчики! Я так люблю уток!

— И я тоже, — сказал Фрэнк. — Особенно за ужином.

Полчаса спустя, всласть наплававшись, утята вновь появились на песчаном берегу и открыли совещание. Очевидно, их чрезвычайно заинтриговал наш лагерь, и, посоветовавшись, как к нам лучше подступиться, птенчики выстроились в колонну и, отчаянно крякая, зашагали прямо на нас, по дороге ущипнув Тима, который нес чашку чаю прихворнувшему Микки. Бедняга Тим распластался на земле, расплескав содержимое чашки.

— Черт вас задери, — пробурчал он. — Мало того что этот проклятый петух орет над ухом в четыре утра, так теперь еще утки будут путаться под ногами?!

— Да ты посмотри, какие лапочки, — мягко проворковал Джон. — Какие славненькие утяточки-ребяточки!

— Ладно, — сказал Фрэнк, — посижу-ка я лучше в палатке. Когда обед будет готов, скажете.

Между тем утятушки-ребятушки пялили глаза на наше житье-бытье примерно так же, как мальгашские детишки. Больше всего их заинтересовала куча пустых, тщательно вымытых банок из-под сардин. Они медленно подошли к этой свалке, как бы спрашивая друг друга, с чем это едят. Тут самый храбрый утенок наклонился к куче и отважно попробовал банку на вкус.

— Бедняжечки, они же голодные, — заволновался Джон и, вынув буханку, раскрошил ее.

— Нечего их приучать! — сказал я, но было уже поздно.

Утятушки-ребятушки, никогда прежде не видавшие хлеба, были в полном восторге. Одному из них так понравилось новое лакомство, что он, едва кончился хлеб, подхватил клювом валявшийся длинный окурок. С окурком в клюве он стал похож на Утенка Дональда.

— Нельзя, нельзя. Дядюшка Джон сказал «нельзя», — строгим тоном произнес Джон, вытащив окурок из клюва утенка.

— Правильно, — кивнул я. — Им еще рано курить.

— Ничего, сейчас дядюшка Джон отрежет вам еще хлебушка, — сказал утиный благодетель.

С этого момента надежду на то, что утят удастся отвадить, можно было считать похороненной. Утята появлялись каждое утро — сначала бежали к реке, а потом, выныривая из-за песчаных дюн, устраивали набег на наш лагерь, словно американская конница на мятежную индейскую деревню. Они всюду путались под ногами и все пробовали на вкус. Поминутно мы натыкались и наступали на них — как только не раздавили? Они настолько прочно вписались в нашу жизнь, что даже отдыхали одновременно с нами. И вот наступил злосчастный день, когда они решили дать бой моему знаменитому громотрону…

Когда мы жили в отельчике в Мананаре, нас навещали наши старые друзья — чета Рене и Дэвид Уинн. Еще в Париже Рене помогала мне изучать первых трех в моей жизни ай-ай и ухаживать за ними, а Дэвид представил мне крошку ай-ай по имени Хэмпри, который и вдохновил нас на эту экспедицию. Перед отъездом Рене подарила мне полезнейшую вещь: черную пластмассовую сумку с приспособлениями для душа. Стоило наполнить сумку водой и выставить на солнце, как уже через час можно было принимать душ. Стало быть, нужно только найти подходящее дерево, куда ее вешать, — и вот вам готовый душ.

Мы расчистили среди кустов место, которое назвали «банькой». В одном углу, с глубокой ямой в земле, мы соорудили небольшую хижину из пальмовых листьев и установили там громотрон; а рядом на дереве повесили душевое устройство и положили кусок пластмассы, чтобы вставать на него ногами. Но вот беда: вскоре обнаружилось, что если я повешу сумку достаточно высоко для себя, то крошка Ли просто не сможет дотянуться до крана. Дня два мы ломали голову, как разрешить эту задачу, покуда Ли не подала блестящую идею.

— А громотрон на что? — торжествующе изрекла она. — Ставь его под душем, сиди и мойся.

Я был в восторге от этой дерзновенной идеи; но если б знал заранее, чем все это кончится, ни за что бы не решился на подобный эксперимент.

На следующий день я установил громотрон под душем, уселся и принялся намыливаться. Как раз в этот момент утятушки-ребятушки пришли с утреннего купании к нам в лагерь и, к своему удивлению, никого там не застали. Все эти добрейшие человеческие существа, которые натыкались на них, топали ногами, кричали, иногда скармливали им по целой буханке хлеба, куда-то испарились. В то же время я, придя в восторг от нагретой на солнце воды и мыльной пены, затянул песнь «Правь, Британия!».

Мое пение немедленно придало уткам бодрости. Наконец-то нашелся хоть один добрый человек! Выбежав из-за палатки, они помчались на мой голос, натыкаясь друг на друга, и остановились в нерешительности перед входом в баньку. Они никогда раньше там не бывали и вот теперь были ошарашены тем, что одно из милейших человеческих существ сидит посреди лужи воды, словно утка. Да, впрочем, от утки его теперь отличали лишь две вещи: ящик, на котором восседал человек, да белая пена, покрывавшая воду.

— Привет, утяточки, — ласково сказал я, прервав пение. — Ну что, пойдемте поплаваем?

Утята о чем-то пошептались. Придя к выводу, что пена может оказаться съедобной (чем-то вроде сдобного хлеба), они решили попробовать. Все, как один, приблизились к воде и окунули в нее клювы, но самое интересное, что они признали пену съедобной, чем-то вроде шербета, пахнущего лавандой. Я испугался: вдруг пена содержит некие ядовитые субстанции, бросился искать свою палку и обнаружил, что, по дурости оставил ее висеть на дереве примерно в двадцати футах. Пока я бегал за ней, утята забрались под крышку громотрона, и выгнать их оттуда было невозможно.

Следующее мгновение заставило меня задуматься уже не об их безопасности, а о моей собственной. Сквозь отверстие в крышке громотрона утята увидели те части моего тела, которые неприлично показывать на публике, и, естественно, они открылись им впервые. Старшенький утенок крякнул: что бы это могло быть? Два других тоже заинтригованно закрякали. А вдруг это невиданные лакомые плоды? Отчего бы не попробовать?

…Если бы в этот момент ветер дул на Антананариву, то мой дикий вопль был бы, без сомнения, там услышан. На крик прибежала Ли, но, увидев, что произошло, залилась истерическим смехом и наверняка упала бы, если бы не прислонилась к дереву. Иные жены самоотверженно несутся на выручку мужьям в экстренных случаях, но есть и такие, которые столь равнодушно взирают на их горе, что позавидовал бы сам маркиз де Сад.

— Что ты, дуреха, стоишь веселишься?! Гони к черту этих уток, пока они не защипали меня до крови! — прорычал я.

В конце концов Ли взяла себя в руки и прогнала утят. Но с этого дня всякий раз, отправляясь в душ, я сначала убеждался, со мной ли моя палка. Я и раньше относился к семейству утиных с известным предубеждением, но после этого случая окончательно возненавидел их.

Выше я как-то упомянул, что утятушки-ребятушки рискнули попробовать на вкус банку из-под сардин. Мы не выбрасывали, а мыли и тщательно собирали их у себя в лагере, потому что в такой бедной стране, как Мадагаскар, подобные вещи в огромной цене. К бутылкам почтение, как к старинным бутылям, из коих пил Шекспир; к картонным коробкам — как к шкатулкам из сандалового дерева, инкрустированным янтарем и золотом; пустая банка из-под сардин или лучше из-под тушенки ценилась дороже, чем редкостная китайская ваза династии Мин. Мы решили разделить все это богатство между двумя скромными и милыми девицами — Вероникой и Армадиной, и они взирали на все растущую кучу алчными глазами.

Однажды нам открылось, что вскоре Веронике исполняется двадцать лет, и, в очередной раз отправившись на рынок, мы решили купить ей подарок, но тщетно: как выяснилось, в городе нет ничего, что могло бы порадовать женское сердце. Не нашлось даже сережек и ожерелий, тех, что на вид из литого золота, а на деле — грош им цена. Наконец, к нашему удивлению, мы нашли флакончик какого-то благовония, запах которого свалил бы с ног слона. Вероника была польщена. но я чувствую за собой вину: боюсь, что, если она им воспользуется, ее шансы выйти замуж снизятся, по крайней мере, наполовину — разве что у ее ухажера окажется хронический насморк.

Между тем приближался конец срока пребывания в нашем лагере телевизионной группы, а удача все обходила нас стороной. Конечно, мы выслушивали тьму историй о полчищах ай-ай где-то чуть дальше по дороге, но, прибывая на место, обнаруживали в лучшем случае старые гнезда, которые непонятно кому принадлежали — ай-ай или крысе, и в любом случае мы не заставали хозяев дома. Но нашей главной заботой стал Микки. Бедняга, как говорится, сдал. Изо дня в день работая на износ, он все меньше походил на того Майка, которого мы знали и любили. Мы пригласили местного доктора, который сделал ему (нашим шприцем и нашими иглами) несколько инъекций, но они не принесли ожидаемого облегчения. Майк исправно глотал пилюли и порошки, которые медицинские светила советуют всем, кто едет на Мадагаскар, так что болезнь его оставалась для нас загадкой. У него резко подскочила температура, что крайне нас взволновало. К счастью, Мананара была связана со столицей тремя авиарейсами в неделю, и мы решили отправить больного в Тану, где, по крайней мере, имелись условия для надлежащего ухода. Обеспечить таковые в палатке высотой три фута и шириной семь, да еще такому крупному мужчине, было крайне сложно. Но едва мы собрались эвакуировать беднягу самолетом, разверзлись хляби небесные. В моем дневнике появилась следующая запись:

«Льет как из ведра. Затопило палатку. Майку все хуже. Из-за сырости мои бедра и суставы болят все сильнее. Я с трудом могу двигаться. Единственное, что остается, дабы помочь экспедиции, — уйти из жизни».

Температура Майка перевалила за сорок, он часто бредил. Было совершенно очевидно, что его нельзя от-правлять одного. Но если из команды выбывают двое — со съемками можно распрощаться, так что в итоге улетели все телевизионщики. Когда мы их провожали, бедный Тиана был так огорчен расставанием, что залился потоком слез, и все, как могли, утешали его.

Когда телегруппа уехала, лагерь опустел и выглядел безжизненным. Это были чудесные люди, с которыми так хорошо работалось. Вот если бы еще поездка была чуть удачливее… Правда, Профессор Нет Проблем выручил нас, предоставив в наше распоряжение Верити, а то мы бы полностью прогорели на этой поездке. Мы печально сели за ужин. Становилось темно, и в чашках с песком, мерцая, догорали огарки свечей. Потом они находили свой вечный покой на маленьком кладбище окурков.

Семь белых цапель, гнездившихся недалеко от нашего лагеря и улетавших за несколько миль на рыбалку к морю, возвращались обратно к своему гнезду. Изысканно белые, они мягко взмахивали крыльями, сияя как звезды над темнеющей рекой и деревьями.

Глава девятая. ЯВЛЕНИЕ АЙ-АЙ

На следующий день после обеда Кью отправился осмотреть несколько гнезд, которые, как он мрачно предсказал, оказались гнездами крыс. Джон уехал за покупками в город, а Ли возилась в домике для животных. Я сделал кое-какие записи в дневнике, поскольку пропустил два дня, и решил отдохнуть. Первым делом я изгнал моего старого приятеля — петуха и сопровождавших его кур, которые искали у меня в постели насекомых; затем лег и попытался предаться прекрасным мыслям. Это оказалось нелегко, потому что петух, оскорбленный изгнанием, решил продемонстрировать высший класс пения. Третья пущенная мной палка достигла цели. Он понял намек и удалился вверх по тропинке на холм.

Я как раз собирался помечтать о чем-нибудь добром, когда услышал, как Ли зовет меня. Я выглянул из палатки прямо из лежачего положения и увидел, что она бежит ко мне. В руках у нее было что-то похожее на старый мешок, набитый проволокой, из которой делают клетки для кур. Так оно и оказалось: это была грубая проволочная клетка, ради предосторожности засунутая в мешок.

— Взгляни, что мы принели! Взгляни, что мы принели! — кричала она, и лицо ее светилось радостью и волнением, как у ребенка, получившего на Рождество неожиданный и роскошный подарок. Я взглянул и понял, что радоваться и впрямь было чему.

В проволочной клетке сидела взрослая самка ай-ай с детенышем, впрочем достаточно большим, чтобы быть отнятым от груди. Мамаша была явно перепугана, но младенец, похоже, воспринимал происходящее как часть богатой палитры жизни и озирался большими любопытными глазами, в которых не было и тени страха. Таким образом, через сутки после отъезда телевизионной группы мы обрели ай-ай, и притом не одного, а целых двух.

— Входи, — молвил я, с известным трудом поднимаясь из лежачего положения. — Сначала пересадим его в пристойную клетку.

— Посмотри на детеныша, ну разве не лапочка? — спросила Ли.

— Да, да, — сказал я, — только сначала пересадим его в новое жилище, а потом уж рассмотрим как следует.

Мы поднялись на холм, где стоял домик для животных. Там нас поджидали два сияющих крестьянина — ловцы ай-ай. Радоваться конечно же было чему: они не только избавили свое хозяйство от напасти, но еще и получат какое-никакое вознаграждение! Когда клетка была подготовлена и мы не без труда переселили ай-ай из временного жилища в более просторные апартаменты, я, к своему несказанному облегчению, смог убедиться, что оба животных целы и невредимы. К моему удивлению, мамаша не бросилась разведывать новое жилье (как этого следовало бы ожидать от вновь пойманного существа, которое примется искать безопасный уголок), но просто легла на пол, словно загипнотизированная. Детеныш же, которому явно хотелось освоить новое пространство, боялся далеко отходить от матери.

— Ее не могли ушибить? — с тревогой спросила Ли.

— Да нет. По-моему, она сознает потенциальную опасность ситуации и пребывает в трансе. Ей же не объяснишь, что мы не хотим ей зла. Вот несмышленыш считает все происходящее забавным приключением, но приучен не удаляться далеко от мамочки. Никогда ведь не знаешь, как животное себя поведет. У меня жил один зверь, который стал есть с рук через десять минут после поимки, зато другой ничего не ел три дня, и я уже думал, что придется выпустить его на волю. Но все-таки он начал есть, да так, что вконец разорил меня.

— А не покормить ли этих? — спросила Ли.

— Да мамаша пока не хочет. Она попила воды, а несмышленыш готов ее всю высосать. Самое правильное — оставить их в покое.

Так мы и сделали — накрыли клетку и оставили их в покое.

Вернувшись к палаткам, мы усадили отважных ловцов на почетные места, угостили их сигаретами и выдали причитающийся гонорар. Они же в седьмой или восьмой раз расписали нам во всех подробностях, как поймали ай-ай, каждый раз дополняя рассказ новыми деталями и расписывая, как они еще готовы нам послужить. Потом ловцы несколько раз пересказали наши эмоции и чувства при получении животных, как будто мы сами в том не участвовали. А все же забавно такое слушать. Люди, читавшие мои книги, часто подробнейшим образом пересказывают мне их содержание, а добравшись до смешного эпизода, без устали излагают его снова и снова, чтобы убедиться, что до меня дошла суть. Порой после этого так и хочется сказать: «Черт возьми, интересная книженция! А не купить ли и мне?»

Когда вернулись Джон и Кью, радости не было границ. Еще бы: после стольких трудов и неудач выглянуло-таки ясно солнышко. Более того, я даже не слышал жалоб, что второй ужин подряд одни сардинки да тушенка. От избытка бурливших в нас чувств мы сделались столь добрыми, что даже позволили Джону исполнить фрагмент арии венецианского мавра — но вполголоса, чтобы не потревожить наших новых гостей.

Ли приготовила нашим подопечным еду, и мы отправились поглядеть, как они себя чувствуют. Самка все-таки слегка поменяла позу, но все еще смотрела с тем выражением, какие я видел у пациентов больниц в часы посещений, когда они с тоской во взоре глядят на нагрянувших к ним домашних, нагруженных фруктами, свертками, коробками конфет и новостями из дома. Впрочем, детеныш отнесся к нашему визиту как к главному событию сегодняшнего вечера и с интересом наблюдал, как Ли раскладывала перед ним палки сахарного тростника, кокосовый орех, хлебные шарики с медом, ставила блюдце с фруктовым салатом и еще одно — с копошащимися личинками жуков. Он даже осмелел и съел кусок банана. Обитавший на вилле по соседству Верити трескал, как поросенок, но этим подавал хороший пример.

Первый этап задачи был выполнен, мы обменялись поздравлениями. Теперь оставался самый пустяк: поймать еще четырех ай-ай, по два каждого пола. А самое лучшее, что мы могли сделать сейчас, — отправиться спать и смотреть безмятежные сны.

Я проснулся на заре после тихой ночи. Наши белые цапли, как всегда в положенный час, снялись с места и вылетели к морю, плавно махая крыльями над рекой. На какое-то мгновение в тумане, словно опал, мелькнул зимородок. До меня донесся каскад прозрачных голосов кукушек, начавших свой утренний зов. Потом с противоположной стороны реки долетело зловещее «чук… чук… чук…» вроде того, как забивают гвозди в крышку гроба. Это был стук топора, за которым последовал предсмертный всхлип срубленного дерева. Теперь я наглядно убедился, сколь важна была наша миссия: каждый удар топора или мачете — не только удар по экологии человека, но и удар по королевству ай-ай.

Мы поднялись к домику животных посмотреть, что съели наши пленники. Это всегда волнующий момент — если животное начинает есть сразу, можно вздохнуть с облегчением. Если же нет — приходится ломать голову, как заставить его есть. Я надеялся, что соседство Верити, который лопал, как поросенок (простите, что повторяюсь), разбудит аппетит и у вновь пойманной самочки. К нашему разочарованию, этого не произошло. Только на палке сахарного тростника были едва заметны следы зубов, а самка по-прежнему подозрительно взирала на нас, точно старая дева на притаившегося у нее под кроватью хиппи с гитарой, Отношение детеныша было куда более терпимым — он был даже рад, что цирк опять приехал. Мы заметили, что бананов поубавилось, но подозревали, что это скорее детеныш, чем мамаша.

Когда у тебя два животных в одной клетке, трудно судить, сколько кто съедает, разве что установить круглосуточное наблюдение. Впрочем, в данном случае мы знали, что с детенышем все в порядке и что он по-прежнему выдаивает маму как корову. Все, что нам оставалось сделать, — взять самку под тщательное наблюдение и молить судьбу, чтобы она поскорее снизошла до нашего щедрого угощения, иначе придется скрепя сердце отвезти обоих туда, где их поймали, и выпустить. Мы поворчали на Верити, что он недостаточно усердствует в подавании примера. Так или иначе, мы вынуждены были ждать. Самка пребывала в хорошем состоянии, и несмотря на то, что детеныш нещадно высасывал ее, ничего страшного бы не случилось, если бы она пару дней поголодала.

В эту ночь мы наблюдали за тем, как Верити продолжал свои набеги на хлебные шарики с медом и личинок, облизываясь на кокосовый орех и сахарный тростник; но, видимо, он почувствовал, что нас больше интересует происходящее в соседней клетке. Следующее утро принесло облегчение. Самка съела трех личинок и надкусила хлебные шарики., Похоже, она была уже не в таком напряжении, хотя по-прежнему боялась входить в ящик, где было устроено гнездо. Мы нарекли ее Мина — в честь нашей доброй мальгашской знакомой, но по-прежнему спорили о том, как назвать сына. На следующую ночь Мина добавила к своему рациону сахарный тростник, что было добрым знаком.

Кью, Джон и Жулиан, как обычно, отправились с наступлением сумерек на охоту. На сей раз уходили в приподнятом настроении — появление Мины с сыном придало всем духа. Около полуночи они вернулись с триумфом — Жулиан сиял и хохотал, а Кью и Джон изо всех сил старались выглядеть так, будто каждый день приносили по ай-ай. Наградой для ловцов стала красивая, лоснящаяся молодая самка. Изучив ее со всех возможных позиций и отдав должное ее шарму, мы без особых проблем пересадили зверюшку в новую клетку.

— А трудно было поймать? — спросил я.

— Да нет, — сказал Кью. — На это дерево, в отличие от некоторых других, оказалось очень просто залезть. Она как раз сидела в гнезде, тут Жулиан ее и цапнул. Но боюсь, она волнуется о детеныше.

— О каким детеныше? — спросят я с удивлением.

— Она была с детенышем, но, пока Жулиан ловил ее, тот убежал.

— И вы его там так и оставили? — поразился я.

— Да, пришлось. Мы, конечно, обыскали все, но я беспокоился о матери. Хотел поскорее привезти ее и посадить в подобающую клетку. Жулиан сказал, что детеныш все равно вернется к гнезду, и с утра мы первым делом съездим и поймаем его.

— Похоже, Жулиан прав, — согласился я. — Не думаю, чтобы детеныш уже гулял сам по себе. Подозреваю, что он еще не отнят от груди.

— Да мы наверняка его поймаем, — утешил меня Джон. — Жулиан так просто уверен.

В ответ я кисло улыбнулся, потому как был взволнован.

— Да, по если он, не дай Бог, ошибается, вам придется отнести самку назад и выпустить в том же самом месте, чтобы она смогла найти детеныша, — сказал я.

— Сделаем, сделаем, — умиротворяюще заметил Кью.

Я очень беспокоился о малыше, и даже известие о том, что все наши ай-ай хорошо пообедали, не стало мне утешением. Я вообразил, как глупого маленького несмышленыша преследуют орды разъяренных крестьян со сверкающими острыми мачете: поймать, повесить, четвертовать гаденыша!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12