Современная электронная библиотека ModernLib.Net

«Властелин мира»

ModernLib.Net / Научная фантастика / Дашкиев Николай Александрович / «Властелин мира» - Чтение (стр. 5)
Автор: Дашкиев Николай Александрович
Жанр: Научная фантастика

 

 


Как-то незаметно они очутились в лаборатории. Первая, вторая, третья комната… Моторы и трансформаторы… Станки и радиоприборы. Стекло, никель, медь. Все – немое, холодное, неподвижное… Неслышно открывались двери, пропускали двух людей и автоматически закрывались вновь. И сзади тишина, и впереди тишина. Мертвая, прозрачная, как вода подземного озера.

Вот окончилась и лаборатория. Смит завел Петерсона в небольшую, хорошо обставленную комнату и скомандовал:

– Лягте на кровать. Лицом вниз. Так.

Послышались его шаги, затем легкий шорох и все стихло. Петерсон поднял голову, огляделся – Смит исчез.

Каждый заключенный прежде всего должен обследовать свою камеру, и Джек сделал то же самое: заглянул во все закоулки, поинтересовался содержимым шкафов и – столов. Потом подошел к двери. Она свободно открылась.

Передняя. Санитарный узел. Снова дверь – в коридор. Все залито ровным розоватым светом люминесцентных ламп.

Петерсон прошелся по коридору – сорок шесть шагов – и остановился у крайней двери. Открыл ее.

Какой-то кабинет. Книги, письменные принадлежности, аналитическая машина. На большом столе – интегратор. А за столом, в глубоком мягком кресле, какая-то бесформенная масса, нечто похожее на груду грязного белья. Но нет, это человек. Вот поднялось его одутловатое лицо, раскрылись водянистые выпученные глаза. Послышался хриплый голос:

– Кто?

Джек подошел ближе, сел на край стола и сказал:

– Я.

– Кто?

– Джек Петерсон.

Груда мяса шевельнулась, посопела носом:

– Надзиратель?

– Заключенный.

– Тогда – хорошо. Ты долго не протянешь. Погибнешь. Но прежде станешь таким, как я. Который час?

– Десять.

– О, хорошо! – чучело оживилось, протянуло руку к интегратору, включило его и натянуло «радиошлем» на абсолютно лысую голову.

Пока разогревались лампы прибора, Джек внимательно изучал незнакомца. Каждое движение этого человека было замедленным, словно силы мышц не хватало, чтобы оживить тело. Тусклый, безразличный взгляд. Ни капли – интеллекта… Кто же это?

Незнакомец настраивал интегратор. Все ближе и ближе на экране сходились две зеленые линии… И одновременно с этой грудой мяса происходили необъяснимые изменения: движения толстяка стали энергичнее, заблестели глаза, выпрямилась фигура.

Нет, это было уже не чучело!.. В кресле перед Петерсоном сидел пожилой плотный мужчина со взглядом жестоким и властным.

Джек с оторопью следил за странным превращением. А мужчина закричал:

– Кто вас учил садиться на стол?! Прочь отсюда!.. Гм, Петерсон! Кто такой Петерсон?!. Х-ха, помню!.. Жалкий слепой щенок, вы должны ползать передо мной на коленях, ибо я, я, спас вам жизнь!.. А на бумаги, измятые вашим глупым задом, вы должны смотреть как на святыню!.. Там расчеты конструкции, перед которой этот интегратор не более как игрушечная сабля против атомной бомбы. Прочь отсюда! И не появляйтесь, пока я вас не позову. Я – Вагнер! Понятно?

Джека Петерсона как вихрем смело со стола. Он не испугался крика, нет! Но перед ним был изобретатель интегратора, к тому же лишенный свободы!

– Простите, профессор! – пробормотал он смущенно. – Я даже не подозревал, что… Когда я прочел вашу рукопись…

– Прочли рукопись?! – пронзительно взглянул на него Вагнер. – Я слышу, как бьется ваше лживое сердце. Вы – шпион Харвуда, но шпион бездарный. Прочь!

Пожав плечами, Джек вышел из комнаты. Возбуждение, охватившее его минуту назад, вновь сменилось безразличием. Что ж, пусть так. Не все ли равно в конечном счете, кто изобрел интегратор?

Не из любопытства, а просто чтобы куда-нибудь себя деть, он зашел в соседнюю комнату. Это был такой же кабинет, как и у Вагнера, но чуть поменьше.

Джек сел к интегратору, хотел надеть «радиошлем», но неожиданно открылась дверь, и на пороге появился невысокий худощавый мужчина средних лет.

– Вы ошиблись, – сказал он сухо. – Ваш кабинет рядом.

– Прошу прощения.

Джек выключил интегратор, поднялся и направился к двери, но, взглянув на худощавого еще раз, остановился. Этого человека он где-то видел.

– Простите, мы с вами не знакомы?

Мужчина поклонился:

– Фогель. Петер Фогель.

– Немец?

– Да.

– Странно… А я – Джек Петерсон.

– Чему вы удивляетесь?

– Да просто… просто мне показалось, что я встречался с вами.

– Вполне возможно, – Фогель скользнул безразличным взглядом по его фигуре и направился к столу.

– Извините.

«Безразличный ко всему, неприятный человек! – думал Петерсон, направляясь в свою комнату. – Что и говорить: немец, да к тому же, вероятно, гитлеровец. Вот такие в концлагерях замучили сотни тысяч людей»…

Он остановился, задумался… Может быть, он и впрямь встречался с Фогелем в концлагере?.. Очень уж знакомы эти серые холодные глаза и скептическая улыбка. И сдержанность движений. И энергичная походка спортсмена… Но вместе с тем есть в этом человеке и что-то неожиданное, незнакомое, пожалуй, даже несвойственное ему… Неужели просто удивительное сходство двух разных людей?

– Фогель… Петер Фогель… – бубнил Джек, расхаживая из угла в угол. И вдруг стукнул себя по лбу а интегратор?! При помощи этого прибора можно вспомнить все, что видел когда-либо хоть раз!

Петерсон включил интегратор. И как только на экране зашевелились зеленые змейки, неясные воспоминания вмиг приобрели четкость и выразительность.

Да, он встречался с Фогелем раньше. Но… Но то был не Фогель, а…

И в памяти Джека Петерсона возникло:

…Начало мая 1945 года. Норвегия. Тромсе-фиорд. Подземная гидроэлектростанция, приспособленная гитлеровцами для добывания «тяжелой воды».

Проработав свыше двух лет в удушливой, отравленной атмосфере электролитического цеха, Джек Петерсон заболел суставным ревматизмом, да еще в такой острой форме, что даже гитлеровские врачи вынуждены были положить больного в госпиталь, – на территории лагеря, конечно.

Перед концом второй мировой войны положение в Тромсе-фиорд стало тревожным. Среди заключенных распространился слух, что «тяжелая вода» нужна гитлеровцам для создания чрезвычайно сильного взрывчатого вещества, грамм которого якобы может разрушить самый большой город мира, – Нью-Йорк, например.

Это были первые намеки на атомную бомбу, которую так и не успели создать немцы. Неизвестно, как могли просочиться эти слухи в полностью изолированный концлагерь, – возможно, их распространяли сами фашисты, чтобы поддержать настроение своих солдат, но заключенные теперь поняли, почему так часто и настойчиво над Тромсе-фиорд кружатся самолеты.

Ни одна бомба не упала еще на подземный завод, – бомбардировщики методически разрушали близлежащие села, – однако кто мог бы поручиться, что основной бомбовый удар не будет направлен точно в цель?

А тут еще с севера все явственнее начал слышаться гул артиллерийской канонады, – поговаривали, что там высадился и направляется на Тромсе десант союзников.

Больные в госпитале концлагеря потеряли сон и спокойствие. Каждый из них пламенно желал скорейшего освобождения… и боялся тех страшных минут, когда гитлеровцы в последнем пароксизме попытаются истребить всех заключенных.

Однажды утром в лагере началась беготня. Случилось что-то неожиданное и, пожалуй, неприятное для фашистов. Охрана оставила свои посты, медицинский персонал исчез; суетились денщики, собирая вещи.

И вот во двор въехала военная машина под белым флагом.

– Наши! Наши! – закричал один из заключенных, русский.

В машине находилось двое – солдат-шофер и худощавый мужчина в форме советского майора.

Навстречу парламентерам выбежал комендант лагеря – краснолицый тучный полковник. На лице его был испуг, однако он старался сдержать себя и, приближаясь к майору, замедлил шаги, напыжился, еще больше побагровел.

Советский майор молча передал ему пакет. Комендант прочел ультиматум, скомкал бумагу, швырнул прочь и выкрикнул:

– Нет!.. Я сдам объект лишь в том случае, если смогу вывести отсюда всех с оружием и оборудованием.

– Это ваше последнее слово? – советский майор улыбнулся и кивнул головой в сторону скалы, возвышавшейся на севере. – А знаете ли вы, что ваш объект будет стерт с лица земли нашей артиллерией за каких-нибудь десять минут?

– Не будет! – вызывающе ответил полковник. – Я выведу на поверхность пленных. Вам не разрешат их убивать.

– М-да… – на лице майора появилось озабоченное выражение. – Разрешите воспользоваться радиостанцией, чтобы передать ваш ответ?

– Пожалуйста.

Майор быстрыми шагами подошел к автомашине, настроил передатчик и сказал в микрофон обычным деловым тоном:

– «Цветок», «Цветок»!.. Я – седьмой!.. Ультиматум отклонен. Комендант лагеря угрожает вывести заключенных на поверхность… Придется осуществить план номер два…

Он бросил на коменданта внимательный взгляд и резко скомандовал:

– Батарея!.. На меня!.. Огонь!

Больной русский, переводивший шепотом эту беседу, прыгнул прочь от окна палаты:

– Стреляют!.. Ложись!

И тотчас же где-то далеко прозвучали глухие взрывы, а затем послышалось завывание снарядов.

Все ближе, ближе, ближе… И вот взвизгнуло, рявкнуло, загрохотало; качнулся пол, брызнули осколки стекла, посыпалась штукатурка; в палату ворвались клубы дыма. Не успели отзвучать взрывы, как вновь послышался тот же голос:

– Батарея!.. Правее – ноль-пять!..

– Подождите! – хрипло выкрикнул комендант. – Я согласен. Да, согласен.

– От-ста-а-вить! – нараспев протянул майор. – Ультиматум принят!.. Передайте на «Розу»: майор Щеглов вступает в обязанности коменданта объекта номер три.

Больной русский бросился к окну и, махая рукой сквозь решетку, закричал:

– Товарищ майор!.. Товарищ майор!..

Майор оглянулся, приветливо кивнул головой: подожди, мол, друг! – и пошел с полковником по направлению к комендатуре.

– Щеглов!.. Майор. Щеглов! – шептал русский, провожая его влюбленными глазами. – Какой молодец!.. Огонь на себя, а?

И Джек Петерсон тоже лопотал вслед за советским солдатом:

– Чеклофф… Мистер Чеклофф…

…Пробежало и погасло видение. Никогда больше не пришлось видеть Петерсону майора Чеклоффа. Но сильное то было впечатление, если и теперь, много лет спустя, в обстоятельствах, исключающих даже мысль о возможности встречи с советским гражданином, человек, назвавший себя Петером Фогелем, показался чрезвычайно знакомым.

«Но почему – Фогель? – размышлял Петерсон. – Может быть, в Советском Союзе выведали об интеграторе, и майор Чеклофф просто послан в разведку?».

Однако в тот же миг Джек услышал фразу, окончательно сбившую его с толку:

– Меня послали в Советский Союз, и я прожил там свыше двадцати лет. Я втерся в доверие, вступил в партию, даже получил звание майора… Меня не беспокоили до поры до времени. Я должен был выполнить лишь одно-единственное, но чрезвычайно важное задание…

Это говорил Щеглов-Фогель! Говорил по-немецки. Не подозревая, что кто-нибудь его может услышать!

– …Но задания мне так и не дали. А потом… Простите, repp Вагнер, нас никто не услышит?

– Нет, нет! Я конструировал это подземелье для самых точных опытов. Сюда не долетит ни единый звук, пусть даже на поверхности земли рвутся бомбы.

– А отсюда?

– Тоже. Я проверял это при помощи интегратора.

– А через броневую защиту стен им не проложить проводов для микрофона ни за что!

– А тот шпион Петерсон?

– Сто чертей! В самом деле. Выключите-ка, пожалуйста, все интеграторы, кроме моего, и говорите тише…

– Вон тот выключатель. Нет, крайний… Ну, так что же дальше?

– Я…

Экран перед Петерсоном погас. Оборвались звуки.

Джек снял шлем, задумчиво потер лысину.

«Втерся в доверие… Получил звание майора… – повторял он мысленно. – Но зачем же тогда нужно было рисковать жизнью в Тромсе-фиорд?».

И вот теперь – шпион… Не Чеклофф, а Фогель. Петер Фогель… Какая же нужна сила воли, чтобы вот так играть роль честного человека?!. И где вообще кончается человеческое благородство и начинается подлость?.. Какими приборами измеришь искренность поступков и правдивость слов?.. Что за лекарства нужно давать мерзавцам, убийцам, лжецам, скупцам, лодырям, чтобы каждый из них стал честным, мужественным, добрым? Качества человека определенным образом зависят от структуры его мозга. Но ведь эту структуру можно изменить. Значит, можно произвольно изменить и характер человека?

Джек остановился пораженный. Он пришел к оригинальному и неожиданному выводу: достаточно создать чудесный эликсир и напоить им самого отпетого гангстера, чтобы тот стал честным человеком. Применить подобную процедуру к миллиардеру – и он раздаст свои богатства нищим. А нищие под влиянием лекарства устыдятся своего бездельничанья, начнут напряженно работать… Стоит лишь устранить в людях мелкое, эгоистическое, звериное – и на земле воцарится настоящий золотой век. Не «золотой век» Харвуда, с кучкой полубогов над безликой массой живых роботов, – а нечто светлое, радостное, как утренняя заря… И зачем тогда борьба?.. Коммунизм – пусть его назовут даже так! – придет не через классовую борьбу, а легко, спокойно, радостно… И это сделает интегратор! Если Харвуд мечтает привить с помощью этого прибора звериную ненависть друг к другу у миллионов людей, так почему бы не попробовать привить им взаимную любовь и уважение?!

…Вот так размышлял Петерсон, лихорадочно бегая по своей комнатушке. У него пылали щеки, уши; сильно и радостно билось сердце.

Нет, не о каких-то там миллионах, не о роскоши и женщинах надо было мечтать в те минуты, когда на пленке фотоаппарата «Контакс» фиксировались страницы рукописи профессора Вагнера!.. Овладеть секретом интегратора надо! Пусть придется смести Харвуда, Смита, Вагнера и Фогеля. Это – во имя жизни на земле. Во имя светлого и счастливого будущего всего человечества… И поэтому он, Джек Петерсон, будет угодливым и лукавым, хитрым и жестоким. Он выжмет из себя все свои силы, все знания, станет помощником Харвуда. А затем… О, затем он уплатит за все. Добром за зло. Он добром искоренит ту несправедливость, которая господствует на земле испокон веков!

…Жалкий слепой человек!.. Он и не подозревал, что его проект был лишь красивой утопией, и что, выходя один на борьбу со злом, он подписывает смертный приговор самому себе.

Глава IX

В джунглях

Подростком будучи, – может быть, как и вы, мой читатель, – Миша Лымарь мечтал о путешествии в далекие, чарующие страны.

Джунгли!.. Как привлекательно это слово для человека, которому исполнилось тринадцать лет!

Зимой, когда над городом завывала метель, Миша любил забраться в виварий зоопарка, устроиться в уголке под пальмой и представлять себя находящимся где-то на Борнео или Суматре – в общем, на экваторе.

На улице повизгивал ветер. Мороз рисовал на окнах причудливые силуэты несуществующих растений. Бледно-оранжевое солнце едва проступало сквозь морозную мглу. А тут, в круглом зале вивария, было тепло и душно, сиял яркий свет, тихо журчал фонтан, распевали птицы, кричали, ссорились друг с другом забавные обезьянки. Это был кусочек джунглей, – так, по крайней мере, казалось тогда Михаилу.

Он не стал натуралистом, так как никогда не интересовался ботаникой и зоологией. Его привлекала романтика неизведанного, далекие путешествия, необыкновенные приключения.

И вот через много лет Михаил Никитович Лымарь все же попал в настоящие джунгли.

Любопытно было наблюдать крокодила в зоопарке. Лежит себе огромное толстокожее чудовище, лежит неподвижно час, другой. Глаза смежены, узенькие ноздри закрыты. Даже не верится, что этот хищник способен двигаться.

Знакомство же с крокодилом в джунглях оказалось не из приятных: он бросился на человека с невообразимой быстротой. Громадные челюсти сомкнулись с опозданием лишь на долю секунды.

Не помня себя от страха, Лымарь выскочил на берег, выстрелил и попал прямо между тупых и злобных глазок пресмыкающегося.

Ясно, это был несуразный поступок: крокодил не преследует жертву на суше. Но человек не всегда способен контролировать свои действия.

– Ну и созданьице! – сердито ворчал Лымарь, едва сдерживая нервную дрожь.

Он решил продолжать путешествие на лодке до истоков реки, где, возможно, крокодилов уже не будет.

Ну, а дальше что?

Лымарь почувствовал растерянность. Всего лишь несколько часов тому назад у него была вполне определенная цель: любой ценой достичь материка… А что же делать теперь?.. Как добраться до Сингапура не попав в пасть зверю или в руки англичан и американцев?.. И еще: искать ли встречи с малайцами или избегать ее, – ведь его могут принять за колонизатора?

Сложные это были вопросы для человека, попавшего в чужую, неведомую страну.

Лымарь избрал простейшее решение: плыть по реке против течения до ближайшего населенного пункта, а там действовать сообразно с обстоятельствами.



Опять по ветвям он пробрался к своей пироге, повозился порядочно, однако все же вытащил ее из ила и переправил к устью реки, преградившей ему путь. Кое-как смастерив примитивную кобуру для пистолета и пополнив запас оружия увесистой дубинкой, он двинулся в глубь страны.

Было свежее, прохладное утро. Над рекой носились чайки, голуби; порхали большие, очень яркие мотыльки; роились насекомые, которым трудно было бы даже подыскать названия. Из воды то и дело выпрыгивали игривые рыбки. Всюду жизнь била ключом.

Эта неширокая полноводная река пролегла через джунгли, как узкая уличка между высочайшими домами. Полоска неба виднелась лишь вверху, а по обоим берегам стояли сплошные косматые зеленые стены. Отдельные стволы исполинских деревьев достигали значительной высоты, а пониже все перепутывалось – воздушные корни, лианы, мхи, ползучие растения и кусты, усыпанные белыми и красными цветами. Грациозные пальмы и могучие дубы, заросли бамбука и бананов, самые мелкие и самые крупные представители растительного мира жили здесь рядом.

Некоторые из великанов уже подгнили, накренились, но упасть было некуда, и они, поддерживаемые лианами, догнивали в воздухе.

У одного из таких деревьев, склонившегося над рекой наподобие моста, Лымарь остановился отдохнуть.

Он окончательно выбился из сил. Течение было довольно быстрое, да и солнце, поднявшись, начало жечь невыносимо.

Парило как перед грозой. И, как перед грозой, умолкали и улетали куда-то птицы. Лишь москиты, да еще какие-то смрадные крохотные насекомые гудели над рекой, причиняя невыносимые страдания оголенному человеку в лодке.

Привязав пирогу отростком лианы к одному из воздушных корней, Лымарь попробовал рыбачить. После многих безуспешных попыток ему удалось поддеть самодельной острогой довольно большую рыбу. Но, не смотря на голод, ее мясо он не мог есть – запах сырости был тошнотворным.

Оглянувшись еще раз в поисках чего-либо съедобного, Лымарь заметил на противоположном берегу дерево с большими желтыми плодами. Какой-то крохотный рыжий зверек впился зубами в один из них, – ел быстро, жадно, – а затем, вероятно, чем-то напуганный, умчался в заросли.

Значит, плоды были съедобными!

Лымарь выбрался на ствол поваленного дерева и направился к противоположному берегу.

Бронзовотелый, почти голый, как настоящий туземец, он шел, балансируя, не выпуская на всякий случай оружия из рук, внимательно выбирая место, куда шагнуть. Это не было излишней предосторожностью: среди мха и ползучих растений, обвивающих этот «мост», свободно могла укрыться змея.

До заветного дерева оставалось несколько шагов. Пахнуло нежным ароматом спелых плодов. Глотая слюну, Лымарь непроизвольно ускорил движение, поскользнулся и чуть не упал.

Может быть, именно это и спасло ему жизнь. Сзади, из-за поворота реки, раздалась громкая пулеметная очередь. Над головой Лымаря просвистели пули.

Он приник к стволу, осторожно выглянул из-за ветки.

Вниз по течению плыл плоскодонный бронированный катер. На его палубе стоял европеец в белом шлеме – и показывал стеком на поваленное дерево.

– Англичане! – прошептал Лымарь.

Он, собственно, не испугался, так как в свое время привык к обстрелу. Но его охватило бешенство: как погибнуть от глупой пули какого-то проходимца после всего пережитого на протяжении последних дней?! Не будет этого!

С пистолетом в руке, он пополз ближе к берегу, – нужно хотя бы спрятаться в зарослях.

Но за ним следили. Вновь застучал пулемет. В лицо Лымарю брызнули мелкие щепки. И пока он протирал глаза, катер проплыл под стволом, пустив очередь вертикально вверх.

Лымарь притаился. На катере постепенно успокоились. Но, как назло, человек в белом шлеме заметил пирогу и что-то скомандовал. Катер направился к лодке.

Вот тут-то Лымарь не выдержал. Тщательно прицелившись, он выстрелил.

Вскрикнул и схватился за ногу один из колонизаторов. Другой бросился к пулемету.

Но пули били по пустому месту: Лымарь, пробежав несколько шагов по стволу поваленного дерева, прыгнул вниз и скрылся в зарослях.

Он не видел, что делалось на реке. Стрельба вскоре замолкла, а затем начал удаляться по течению и рокот мотора. Вероятно, колонизаторы порядком испугались и поспешили удрать из небезопасного места. Когда все затихло, Лымарь вылез на берег. Пироги не оказалось. Захвачена она или затоплена – не имело значения. Плохо было то, что на лодке остался весь запас патронов – три обоймы.

Он пересчитал патроны в пистолете. Их осталось семь. Хорошо, что уцелел хотя бы нож – огнестрельное оружие теперь можно использовать лишь в крайнем случае. Оглядываясь по сторонам, готовый каждый миг вступить в бой, Лымарь наскоро подкрепился оранжевыми плодами, которые и впрямь оказались очень вкусными и душистыми, а затем пошел влево, в сторону от реки.

Однако слово «пошел», собственно, вовсе не подходит к способу передвижения в джунглях. Лымарь полз, пробирался, ввинчивался в заросли, а они охватывали его, зажимали колючими тисками, тотчас же смыкались за ним, не пуская ни вперед, ни назад.

Для нормального здорового человека пройти пять-шесть километров в час вовсе не трудно. А здесь Михаил Лымарь, обладая немалой физической силой, за полдня продвинулся на несколько сот метров и обессилел. Правда, наиболее тяжелая полоса осталась позади. Постепенно исчезали кусты и ползучие растения – им тут не хватало воздуха и света; все тянулось вверх, на огромную высоту.

Чем дальше забирался Лымарь от реки, тем более страшными становились джунгли. Солнце еще не склонилось к закату, а тут уже властвовали сумерки.

Ни цветочка, ни травинки, – лишь серо-зеленый мох устилал землю толстым ковром, свешивался грязными, косматыми прядями с лиан. А искореженные лианы походили на гигантских удавов, готовых броситься на свою жертву. Лымарь невольно содрогался, проходя мимо них. Это был настоящий мертвый лес. Жизнь бушевала где-то там, вверху, где сияло солнце, сюда же осыпались остатки органических частиц, чтобы истлеть и вновь ринуться в непрерывный обмен веществ.

Лымарь вначале обрадовался исчезновению кровожадных москитов и кустов, тормозящих движение. Однако он радовался преждевременно. Он не знал, что «римба» – малайские джунгли, – безжалостна: горе тому, кто заблудится в ней – она не даст ни крошки съедобного, обрекая неосмотрительного на голодную смерть.

Трудно идти человеку по прямой линии ночью, когда не видно ориентиров. Шаги левой и правой ног неодинаковы по длине, и, говорят, заблудившийся кружится на одном месте до рассвета. В «римбе» ориентиров чересчур много, а поэтому заблудиться тут еще легче.

Лымарю начало казаться, что он идет по знакомому пути. Да, да: вот громадный полусгнивший ствол дерева, под который часа два тому назад скользнула серебристая змея. Но ведь это случилось невдалеке от реки… Неужели заблудился?

В поисках правильного пути Лымарь пошел вначале в одну сторону, затем решил вернуться назад и не нашел даже запомнившегося ствола. Теперь у него окончательно исчезла способность к ориентации.

А тут, как нарочно, началась ужасная гроза. Дождь лил сплошным потоком, поминутно сверкали молнии, непрерывно гремел гром.

Так прошел первый день странствий Лымаря. Он почти не спал ночью, задыхаясь от влажных испарений и не решаясь лечь в воду, а утром двинулся дальше. И вновь повторялась та же история: местность казалась знакомой, пройденной. Но Лымарь не полагался уже на обманчивые ощущения. Вперед, только вперед! Куда угодно, лишь бы не стоять на месте в глубине этого мертвого, гнетущего леса.

На третий день утром где-то далеко в стороне послышался приглушенный звук, похожий на рычание пантеры: «куау-куау».

Хищник – пусть хищник. Лымарь был так угнетен и подавлен страшной «римбой», что обрадовался бы даже рычанью тигра: во всяком случае, оно помогло бы выбраться из джунглей.

«Куау» слышалось еще несколько раз, все громче и громче. И вот, наконец, вновь между деревьев начали появляться кусты и папоротники, стало труднее пробираться сквозь заросли.

Усилием воли измученный человек заставил себя забыть об усталости, голоде, о болезненных нарывах на исцарапанном теле. «Римба» была страшнее всего!

Еще несколько десятков метров… Еще несколько шагов… И, наконец, Лымарь вырвался из зарослей.

Это не был берег реки. Через джунгли протянулась хорошо утоптанная, но совсем пустынная дорога, – вернее, широкая тропа.

«Куау-куау!» – прозвучало невдалеке от Лымаря.

Он вскинул руку с пистолетом, но тотчас же опустил ее и вздохнул с облегчением: на тропу с этим криком выпорхнула красивая птица. Каждое из ее пушистых белоснежных перьев было разрисовано черными линиями и точками, образующими сложный, неповторимый узор.

Это был лесной фазан аргус.

Кто и когда проложил дорогу через «римбу» – неизвестно.

Может быть, люди. Возможно, животные. Но протоптанная тропа не зарастает: ее день за днем обновляют кабаны, олени, тапиры, медведи, тигры и множество прочих, мелких и крупных, вплоть до носорога и слона, животных. Пользуются этими лесными дорогами и люди.

Каждая из таких троп походит даже не на ущелье, а скорее на туннель в сплошном зеленом массиве. Однако свет сюда пробивается, и этого достаточно для существования живого.

Мельчайшие промежутки между стволами по обе стороны троны заполнены растениями. Их листья, несмотря на разнообразие размеров и форм, имеют много общего: все они темно-зеленые, толстые, жесткие и блестящие, словно лакированные.

Красивы дороги в «римбе»! Однако эта красота неестественная, приторная, быстро приедающаяся.

Позавтракав какими-то кисловатыми, но довольно вкусными ягодами, Лымарь шел по тропе, безразличный к прелестям «римбы», готовый к ее опасностям. Встреча с кем бы то ни было сейчас его не привлекала, поэтому он, услышав далекий выстрел, спрятался в заросли.

Выстрел повторился, а затем глухо зарокотал мощный мотор.

– Танк? – прошептал Лымарь. – Или, быть может, самолет?.

Он высунул голову из убежища, чтобы взглянуть на дорогу, и почувствовал, как на его плечо легла холодная полоса. Перед глазами мелькнуло что-то коричнево-черное, извивающееся, длинное…

– Змея!!

Лымарь инстинктивно дернулся назад, попытался сбросить с себя пресмыкающееся…

Но это была не змея, а гигантская, сантиметров тридцати длиной и в палец толщиной, пиявка. Он тащил ее изо всех сил, а она, впившись в плечо, извивалась, сопротивлялась, – безобразная, сильная, хищная. Чтобы освободиться от нее, пришлось прибегнуть к помощи ножа.

Но это было лишь начало. Привлеченные запахом свежей крови, сюда ринулись неизвестно откуда уже более мелкие, со спичку, пиявки. Они набрасывались на Лымаря, присасывались мгновенно и оторвать их от тела было невозможно.

Охваченный страхом, радист бросился бежать. Он забыл даже о выстрелах.

Остановившись, чтобы перевести дыхание, Лымарь вновь услышал стрельбу и рокот моторов. Это уже напоминало настоящий бой: строчили пулеметы и автоматы, звякали минометы, а вот, нарастая, загрохотали мощные бомбовые удары… Ближе, ближе… И вдруг над лесной тропой с оглушительным свистом промчался реактивный самолет, рассыпая мелкие бомбы.

– Ф-фу!.. Вот тебе и джунгли!.. Вот тебе и романтика!.. – сердито фыркая, Лымарь поднялся с земли и вытер пистолет.

Настороженно озираясь, прислушиваясь к звукам, он пошел вперед. Теперь ему стало совершенно ясно, что нужно искать людей. Если реактивный самолет обстреливал эти джунгли, значит здесь освобожденная от оккупантов территория.

Глава X

Каждый стремится к своей цели

Опасны и сложны обязанности разведчика на чужой территории. Здесь все привычки, понятия и принципы идут вверх тормашками: приходится любезно улыбаться тому, кого с удовольствием расстрелял бы собственными руками, поносить то, что является святыней, фиксировать события лучше, чем фотоаппарат, и реагировать на них с быстротой электронного прибора, быть выносливым, как верблюд, и спокойным, как арифмометр.

Петр Сергеевич Щеглов, инженер, считал себя совершенно неспособным к работе разведчика. Люди со стальными нервами, с исключительно острым умом, – нет, он не принадлежал к таковым.

И вот теперь обстоятельства вынудили его стать разведчиком, да еще в очень сложных условиях.

Но Щеглов напрасно недооценивал себя, – у него оказались незаурядные способности.

Харвуд посоветовал ему выдать себя за немца, чтобы таким образом войти в доверие к Вагнеру. Щеглов охотно согласился – он стал Петером Фогелем. Но дальнейшие планы Щеглова и Харвуда расходились. Каждый стремился к своей цели.

Выдержанным, почтительным, внимательным предстал перед профессором Вагнером его новый сосед Петер Фогель. Он засвидетельствовал почтение гениальному изобретателю интегратора и вышел, даже не взглянув на заваленный бумагами стол. Он больше не появлялся ни в тот, ни в последующие дни.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12