Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Приключения в Красном море - Человек, который вышел из моря

ModernLib.Net / Исторические приключения / Де Анри / Человек, который вышел из моря - Чтение (стр. 2)
Автор: Де Анри
Жанр: Исторические приключения
Серия: Приключения в Красном море

 

 


      Была ли это единственная причина, побудившая отца Вольфа отправить свою дочь в путешествие? Мы никогда не узнаем об этом.
      Когда Агата поднялась на борт «Нептуна», казалось, что девушка спокойна, даже радуется предстоящему плаванию, так как в ее возрасте отъезд вовсе не означает «немного умереть», как говорится в песне, напротив, это значит почувствовать себя заново родившейся в новом пространстве и вновь пережить, вглядываясь в манящие дали, удивление ребенка, который открывает для себя мир, существующий вокруг его родного дома.
      На пароходе было две каюты «люкс», обставленных с особым шиком, обычно их отводили для губернаторов колоний, правителей, совершающих официальные поездки, или для инспекторов компании, причем все они путешествовали за государственный счет.
      Впервые в одном из этих прекрасных апартаментов появилась жилица, платившая наличными – мадемуазель Агата Вольф. Поэтому к ней отнеслись с почтением, обусловленным внушительным состоянием пассажирки. Капитан представил ей господина де ла Уссардьера, генерального агента компании, совершавшего инспекционную поездку и занявшего как раз вторую каюту «люкс».
      Этот тридцатипятилетний щеголь, знаменитый папенькин сынок, владелец блестящей и богатой синекуры, словом, человек ничтожный, прохлаждался на самых роскошных пароходах. В свободное от исполнения почетных обязанностей время он мог предаваться далеко заходившему флирту со светскими дамами, в других обстоятельствах недоступными.
      Каждый знает, что во время плавания моральные принципы растворяются в безбрежных просторах открытого моря и особенно в изнуряющей духоте тропических морей. Пассажиры живут в очаровательной тесноте, вскоре принимающей интимный и раскованный характер, ибо обретают успокоительную уверенность в том, что никогда не увидятся друг с другом, после того как сойдут на берег. Самые неприступные добродетели начинают лопаться, как гороховые стручки под солнцем, обнаруживая совершенно неожиданное бесстыдство.
      Победы давались господину де ла Уссардьеру тем более легко, что он был хозяином на корабле; он приказывал даже капитану, который готов был разбиться в лепешку, лишь бы угодить господину генеральному агенту.
      С первого же дня молодая обитательница «люкса» привлекла к себе его внимание, и сдержанность девушки, проявленная ею после того, как они познакомились, окончательно определила выбор объекта для ухаживаний. Когда Агата отказалась сесть за стол, занимаемый им и капитаном, у де ла Уссардьера был такой озадаченный вид, что она расхохоталась.
      – Я весьма польщена вашим любезным приглашением, мсье, но мне больше нравится заморить червячка у себя в каюте в непринужденной обстановке; я ненавижу быть у всех на виду… Интересно, на кого бы я стала похожа, я, скромная воспитанница на каникулах, сидя между адмиралом и министром?..
      – О, мадемуазель! Я всего лишь обычный капитан дальнего плавания.
      – Но, как я понимаю, все относительно; здесь вы первое лицо, сразу после Бога, а господин генеральный агент – особа и того более значительная… так как, по сути, на пароходе вы представляете Бога, – добавила она, обращаясь к расплывшемуся в улыбке господину де ла Уссардьеру.
      – Что-то вроде римского папы, не так ли, мадемуазель?
      – Стало быть, вы непогрешимы?
      – Э! э! Кто знает? Все зависит от характера вопроса…
      – Успокойтесь, я не задаю вам никаких вопросов… До свидания, господа, мне уже подает знак метрдотель. Приятного аппетита и не сердитесь на меня.
      Господин де ла Уссардьер, несомненно задетый достаточно насмешливым тоном девушки, сделал вид, что его ничуть не смутило такое начало, однако его самолюбию был брошен вызов.
      С тех пор все его мысли были заняты одной мадемуазель Вольф, чье непринужденное поведение позволяло ему питать самые радужные надежды. Однако она по-прежнему сохраняла неприступность, иногда сильно его конфузила, когда вдруг упархивала прочь, бросив какую-нибудь колкость: а он-то уж подумал, что она вот-вот упадет в его объятия.
      Никогда ни одна женщина не позволяла себе с ним такого развязного обращения, и обычное желание слегка развлечься, по мере того как продолжалась ее игра, все более забирало его, перерастая в подлинную страсть. Влюбился ли он? Полноте, что за шутки! Неужели он, донжуан «Нептуна» и других плавучих дворцов, позволит этой нахалке, скорее кокетливой, чем соблазнительной, вертеть собой, как ей вздумается? О боги! Довольно пошлостей, всех этих состязаний в остроумии и прочих прелюдий. Гусарская атака – вот что нужно этой порочной девчонке, чересчур поднаторевшей в искусстве отказывать, чтобы втайне не желать быть взятой силой.
      На остановке в Порт-Саиде Агата сошла на берег одна и отправилась на почту за письмами до востребования. Отсутствовала она недолго, на судно вернулась сильно побледневшая и сразу уединилась в своей каюте.
      Вопреки всем ожиданиям девушка получила письмо от танцора, которому несколько раз безуспешно писала. В конце концов Агата дала ему этот адрес. В витиеватом и возвышенном стиле он умолял простить ему бегство и согласиться встретиться с ним; его жизнь принадлежит Агате, он готов последовать за ней хоть на край света и т. д.
      Если бы она прислушивалась лишь к своему сердцу, то не вернулась бы на «Нептун», а следующим пароходом поплыла бы во Францию, но голос разума подсказывал ей, что после такого необдуманного поступка отец лишит ее средств к существованию, ибо, несмотря на весь оптимизм своей любви, она прекрасно понимала, что ее возлюбленный «из бывших» не выдержит испытания нищетой. Поэтому надо было найти убедительный предлог, например ухудшение здоровья, который не позволял бы усмотреть в этом внезапном возвращении даже малейший намек на каприз. У нее будет четыре дня на размышления, пока пароход не достигнет Джибути.
      «Нептун» не спеша скользил по каналу, окруженный покоем прозрачной ночи, и большая утренняя звезда поднималась над безмолвием пустыни. Джаз в салоне умолк, и последние запоздалые парочки разошлись одна за другой. Прогулочная палуба была пуста. Вдруг крики женщины и чьи-то глухие проклятья разбудили старшего юнгу, ночного вахтенного, прикорнувшего в коридоре среди бесконечных пар обуви. Громко хлопнула дверь, и силуэт господина де ла Уссардьера, весьма легко одетого, прошмыгнул в каюту напротив. В тот момент, когда вахтенный, которому подобные ночные происшествия были не в диковинку, прибыл на место, дверь каюты «люкс», расположенной по правому борту, раскрылась и показалась мадемуазель Вольф в накинутом наспех пеньюаре, со сверкающим взглядом, грозная и ужасная. Вахтенный в страхе попятился назад.
      – Вы ведь видели, правда? Вы свидетель… Идите и приведите сюда комиссара.
      – Но, мадам, успокойтесь! Этот человек не был злоумышленником, я разглядел господина генерального агента, он просто хотел пошутить…
      – Ваше мнение меня не интересует, я хочу видеть комиссара, вы понимаете?
      – Он спит, мадам, и потом в такой час…
      – Довольно говорить! Отправляйтесь поскорее за ним, а не то я сама разбужу капитана.
      Уже стали открываться двери в другие каюты, но Агату, находившуюся во власти крайнего возбуждения, похоже, не пугал скандал; можно было подумать, что она его нарочно провоцирует.
      О том, что произошло, догадаться нетрудно: господин де ла Уссардьер, не сомневаясь в успехе внезапной атаки, вошел в каюту к мадемуазель Вольф, воспользовавшись своей отмычкой. Он рассчитывал застать ее врасплох спящей и сомкнуть ей уста поцелуем, впрочем, он был уверен, что она не посмеет закричать, оказавшись в каюте наедине с господином в легком одеянии. В самом деле, найти благопристойное объяснение для столь интимной ситуации в ночное время было затруднительно.
      Но, увы, Агата не спала. Она лежала совершенно голая на своей постели и думала о том, чем можно было бы обосновать свое возвращение домой, когда дверь беззвучно открылась. Провидение посылало ей превосходный предлог – скандал, который вынудит ее сойти с корабля на первой же остановке. Все произошло в какие-то доли секунды: крик, короткая возня, и донжуан, так хорошо подготовившийся к атаке, кубарем вылетел вон в истерзанной пижаме.
      На другой день у капитана был созван «военный совет» с участием комиссара, доктора и генерального агента. Поскольку виновник происшествия был важной персоной, ни о каких санкциях не могло быть и речи, и потом не дай Бог, если мадемуазель начнет жаловаться.
      Из этого раздуют целое дело! Доктор, повидавший на своем веку и не такое, посоветовал списать все на счет помешательства. Вахтенный готов был засвидетельствовать странное поведение пассажирки в тот момент, когда она вдруг вышла из своей каюты, меж тем как господин де ла Уссардьер возвращался из ванной комнаты, расположенной по соседству.
      Стараниями капитана телеграмма, посланная Агатой отцу, была изменена таким образом, чтобы придать ей несвязный характер, соответствующий болезненному состоянию девушки, что и требовалось доказать. Со своей стороны, она охотно им подыграла, так как ей показалось, что роль больной – наилучший предлог для возвращения во Францию. Таким образом, уговорить ее провести некоторое время в госпитале Джибути и дождаться прибытия парохода, следующего в Марсель, было несложно. Что касается господина де ла Уссардьера, то он счел благоразумным прервать путешествие и проследить за своей жертвой, оставаясь, разумеется, в тени, чтобы уберечь себя от возможных последствий неудачного ночного визита. Он, конечно, не догадывался о причинах личного характера, на самом деле заставивших мадемуазель Вольф принять решение о возвращении домой. Он считал, что виноват в этом только он один, и жил в тоскливом ожидании неприятностей.

V

      Во время ее пребывания в Джибути мадемуазель Вольф нельзя было постоянно держать взаперти в госпитале. Поэтому господин де ла Уссардьер попросил местного агента обеспечить постоянное сопровождение девушки, когда ей захочется выйти в город. Обычный бой не мог дать достаточных гарантий, выступая в роли охранника, а если надо, то и осведомителя. Посоветовались с Ломбарди, и тот сразу же предложил воспользоваться услугами своего шпиона, негра Жозефа Эйбу. Это пришлось как нельзя кстати, ибо создавало прикрытие для слежки, объектом которой был я. Сопровождая девушку в лавочки и к торговцам всякими диковинками, он мог болтать с людьми, собирая попутно бесценные сведения о предмете и цели подготавливаемого мной путешествия. Впрочем, все это было секретом полишинеля, и хитрюга Али Омар не преминул поведать Эйбу, разумеется, под большим секретом, одну из тех фантастических сказок, которые так будоражили воображение представителей властей.
      К несчастью, в этой сказке упоминалась мимоходом моя тайная остановка в Суэце. Когда Али Омар сообщил мне о новой мистификации, я высказал ему свое неудовольствие, но он возразил на это, что джибутийскую таможню таможня Суэца интересует лишь как повод для шуток на тему о том, как она дает себя облапошить.
      Он говорил правду, однако забывали при этом о Ломбарди, да и я тоже, надо признаться, о нем не думал. Этот зловещий тип вскоре понял, каким образом можно взять надо мной реванш: в самом деле, достаточно было своевременно предупредить египетскую таможню, чтобы она подняла по тревоге патрульные катера, и я оказался бы в мышеловке, войдя в Суэцкий залив.
      Провидение словно нарочно посылало ему «Воклюз», на котором должна была уплыть мадемуазель Вольф. Пароход доберется до Суэца самое большее через пять суток, тогда как моему паруснику понадобится в лучшем случае двенадцать – пятнадцать дней. Пробравшись на судно тайком либо нанявшись кочегаром, Жозеф Эйбу мог успеть известить египетские власти о моих планах.
      Подумав, Ломбарда решил посадить его на пароход нелегально, чтобы, во-первых, не привлекать внимания к этой поездке, ни чем не оправданной, и, во-вторых, позволить ему сойти на берег инкогнито, поскольку кочегарам-туземцам могли отказать в увольнении. И тогда вся операция пошла бы насмарку, не явись он в полицию.
      Типичная внешность раба, которая делала Эйбу похожим на так называемых барбаринских суданцев, весьма многочисленных в Египте, давала ему возможность смешаться с туземным населением, не вызывая никаких подозрений. Оказавшись на борту парохода среди арабских и суданских кочегаров, при пособничестве серинжа, которого всегда можно было подкупить, он растворился бы в их толпе, став недоступным для контроля.
      Если бы до меня дошел слух об этом заговоре, я бы отложил отплытие, ибо сразу же после того, как по тревоге в море вышли бы патрульные катера, Суэцкий залив и северная часть Красного моря стали бы объектом пристального наблюдения и лодки Ставро, посланные мне навстречу, наверняка были бы задержаны. Экипажи, попав в руки к египетским полицейским, умеющим развязать языки средствами, мало чем отличающимися от методов допроса с пристрастием, сознались бы в том, что они ждали партию гашиша. И «Альтаир» был бы арестован, даже если бы в момент досмотра компрометирующего груза на его борту не оказалось.

VI

      Я спешно завершил последние приготовления, торопясь выйти в открытое море и освободиться от обязательств, которые, несмотря на все мое пренебрежение к общественному мнению, вынужден был брать на себя в городе из уважения к немногим своим друзьям.
      Я и не догадывался о том, что эта поспешность привела бы меня к гибели, если бы обстоятельства не задержали корабль в пути.
      Поэтому я с легким сердцем поднял парус за три дня до прибытия «Воклюза», запоздавшего по причине аварии.
      Разумеется, мне пришлось сделать остановку в Обоке, чтобы взять партию гашиша. Я прибыл туда уже поздно утром, после того как все слабеющий ветер заставил нас более двух часов лавировать перед входом на рейд.
      Чтобы наверстать опоздание, я рассчитывал сняться с якоря на рассвете следующего дня, как только береговой ветер позволит мне обогнуть Рас-Бир.
      Я велел постелить мне на террасе из-за жары, особенно тягостной в тот вечер, и быстро уснул, убаюканный вялым ритмом моря, скованного штилем, которое оставляло фосфоресцирующие языки прибоя на пляже у подножия дома.
      Около полуночи меня внезапно разбудил знойный хамсин, северо-восточный ветер, неожиданно приносящийся из пустынь яростным ураганом. Я поспешно вернулся в дом, чтобы закрыть все окна и двери, опасаясь, что крышу сорвет сквозняком.
      Песок с треском хлестал по деревянным перегородкам второго этажа, в то время как ветер свистел и завывал в щелях. Я сразу же вспомнил об «Альтаире», который оставил на двух легких якорях; но на его борту были четыре матроса: наверняка они бросили еще один большой якорь.
      Тем не менее я выбежал на пляж и увидел, что Мола и Кадижета, которые должны были находиться на судне, волокут к воде хури. Они сошли на берег, уповая на хорошую погоду, и ураганный ветер застал их на окраине деревни, в небольшом оазисе, где были их стада и их жены. Отчитывать их было некогда; я впрыгнул вместе с ними в лодку, и нас понес ветер.
      «Альтаир», повернувшись к ветру боком, дрейфовал на якорях, приближаясь к рифу.
      Два матроса, оставшиеся на борту, попытались бросить большой якорь, но в панике плохо закрепили шток, и он соскользнул, из-за чего якорь лег плашмя на дно и волочился за судном.
      Риф был в полукабельтове от «Альтаира», я понял, что судно погибнет. Однако мне удалось подняться на борт, и я попытался предпринять отчаянный маневр, так как времени разогреть мотор у меня не было.
      Оба якоря, только и тормозившие дрейф, имели еще по три смычки цепи на борту; я велел закрепить их на корме и освободил от крепления на носу, ударами топора срубив битенг крамбола, чтобы ослабить глухой узел и дать судну встать кормой к ветру. За какие-то мгновения оно подошло совсем близко к рифу, но цепи натянулись, и корабль, вовремя развернувшись на якорях, сел форштевнем на мадрепоровый нарост. Этого препятствия оказалось достаточно для того, чтобы облегчить якоря, которые хорошо углубились в грунт. Теперь можно было выбрать большой якорь и как следует закрепить шток. Каким-то чудом я сумел втащить его в хури, не опрокинув лодку. Когда ее отнесло на полкабельтова по ветру, у меня наконец появилась точка опоры.
      Береговой ветер и отсутствие зыби позволили завершить этот опасный маневр, хотя судно рисковало боком наскочить на риф. Пострадал только форштевень, тогда как если бы «Альтаир» остался в прежнем положении, были бы повреждены руль, винт и корабль наверняка получил бы пробоину в подводной части кормы.
      Ураган утих под утро, и при содействии рыбаков из Обока, а также пользуясь приливом, мы сняли «Альтаир» с отмели. Вечером, когда наступил отлив и судно село на песок, я обнаружил, что причиненный ему ущерб незначителен, надо было лишь заменить часть форштевня, однако эта работа требовала много времени. Конечно, я метал громы и молнии на невезение и даже задавался вопросом, не является ли эта поломка, из-за которой мое отплытие задерживается на двое суток, неким предостережением свыше.
      Сколько раз мне приходилось иметь дело с цепью помех, мешавших претворению моих планов в жизнь. Мы часто проклинаем досадное стечение обстоятельств, из-за которых опаздываем на поезд или на свидание, не задумываясь о том, что могло бы с нами случиться, если бы все шло так, как мы задумали.
      Разумеется, я не поддался полнейшему фатализму. Всегда ведь кажется, что знаешь больше, чем известно судьбе, и потому я торопился починить судно. Вечером следующего дня, когда я сидел у себя на террасе, погруженный в раздумья, я увидел направлявшийся в открытое море, весь в огнях, пароход: это был «Воклюз», взявший курс на Суэц. Я просто подумал о том, что он приплывет туда раньше меня, не подозревая, какая жестокая ирония заключена в этом безобидном наблюдении.
      Следующей ночью мы наконец покинули рейд Обока. Сидевшая на фонаре ночная птица тяжело взлетела, когда «Альтаир» огибал небольшой огонек у входа на рейд. Она покружилась немного возле нашего грота, а затем исчезла справа по борту. Тогда рулевой, который следил за ней взглядом, читая «Фатиху» закончил молитву со вздохом облегчения, и я уловил одно слово – «таиб» (хорошо).
      – Почему ты сказал «таиб»? – спросил я у него.
      – Таиб, потому что она исчезла справа от нас. Если бы птица обогнула корабль слева по борту, тогда лучше бы нам остаться в Обоке… Но все уже предопределено на небесах, да свершится воля Аллаха!
      И он опять затянул свою песню в такт первым волнам, встретившим судно в открытом море.
      По мере приближения к Баб-эль-Мандебскому проливу северо-восточный ветер крепчал, и мне пришлось лавировать под парусом и с включенным мотором, но из-за юго-западного течения мы теряли то, что удавалось приобрести на каждом галсе. Чтобы сберечь запасы мазута, я удалился в укрытие под вулканический конус Рас-Сиана, очень ненадежной якорной стоянки, где корабль подвергается бортовой качке. Но у меня не было выбора, и я еще раз проклял ветер, море и вообще парусное судоходство. Решительно все складывалось так, чтобы задержать меня. Однако вскоре я вынужден был помянуть добрым словом аварию на мадрепоровом рифе: к вечеру поднялся хамсин, и в считанные секунды на море начался шторм. Слушать, как яростно свистит в рангоуте при убранных парусах, и смотреть, как разбиваются волны о базальтовые глыбы, нас защищающие, было гораздо лучше, чем бороться со стихией в этом зловещем проливе.
      Кратковременная буря стихла так же внезапно, как и началась, но я знал, что скоро обязательно подуют северо-западные ветры.
      В этих широтах море успокаивается столь же быстро, как и приходит в неистовство. Таким образом, надо было воспользоваться затишьем и сняться с якоря, пока не возобновился северо-восточный ветер, который быстро набирает силу на восходе солнца. И я тронулся в путь без парусов, прижимаясь к берегу, который, как мне было известно, не представляет опасностей до самого рифа Синтиан. Это коварное мадрепоровое плато, едва обнажающееся в самые сильные отливы, вдаваясь более чем на милю в открытое море, тянется на протяжении пятнадцати миль вдоль очень низкого берега. К тому же, когда дуют северо-западные ветры, на нем не возникает бурунов, так что ночью ничто не выдает его близкого присутствия, даже относительно спокойное море, так как зыбь отклоняется в сторону и несется параллельно подступам к рифу, под углом свыше 25° к направлению ветра. В прилив несколько скал, обычно выступающих над водой, подобно восставшим из бездны чудовищам, затопляются, поэтому судно с малой осадкой может, лавируя, войти в это узкое море, в то время как моряки будут по-прежнему думать, что находятся вдали от берега. Когда неожиданно наступивший штиль известит их о допущенной ошибке, они попробуют выбраться оттуда наугад, положившись на волю Божью и проплыв между шпилями подводных скал, отметивших подступы к рифу. Но злые духи, из-за которых корабль попал в эту ловушку, неизбежно приведут его на скалу, как бы мореплаватели ни пытались избежать столкновения.
      О том же, чтобы дождаться рассвета прямо здесь, нет и речи, так как прилив длится недолго, а сесть на ощетинившееся острыми кораллами дно – значит погубить корабль.
      На восходе спереди и слева по борту я заметил южный край рифа, отмеченный каркасом разбившегося судна. Я приблизился к нему и поплыл вдоль границы рифа, сохраняя дистанцию менее одного кабельтова.
      Шпили подводных скал постоянно возникали у нас на пути, словно зубы, готовые в любой момент впиться в свою жертву, а то и дело попадавшиеся обломки кораблей говорили о забытых драмах потерпевших крушение моряков.
      Мы молча смотрели на скорбную вереницу останков, ибо здесь, в этих коварных водах, они были для нас чем-то вроде грозного предостережения о том, что может наступить и наш черед.
      Ветер свежел, но прикрытие рифа, хотя и ненадежное, все еще позволяло судну идти на моторе, сопротивляясь морской стихии.
      Наконец я заметил кирпичный конус, отметивший северный край рифа, а точнее, разрыв, позволяющий войти в архипелаг Асэба – лабиринт из фарватеров и лагун, отделяющих друг от друга плоские острова, на которых растут корнепуски и манглии с серебристой листвой. Ветер уже доносил до нас ванильный запах этой странной растительности, но, увы, близок локоть да не укусишь: поскольку к встречному ветру добавилось встречное течение, «Альтаир» замер на месте. Я вынужден был поднять парус и отойти, не меняя галса, к открытому морю, где уже поднялись высокие, но достаточно далеко отстоящие одна от другой, благодаря тому, что течение совпадало с направлением зыби, волны.
      Наконец во второй половине дня после безуспешной многочасовой схватки, в ходе которой мы не продвинулись ни на один кабельтов, когда течение и волны ослабли, судно вошло в узкий проход, обеспечивающий доступ к фарватеру Рубаттино и бухте Асэба.
      Там на спокойной, почти озерной воде, между островами, поросшими корнепусками, мы спустили паруса, и «Альтаир» развил свои пять узлов против ветра. Но, несмотря на все потуги машины, я не успел выйти из архипелага засветло. Пришлось дожидаться следующего дня там, где я находился, с подветренной стороны лесистого островка, на котором свили себе гнезда пеликаны. Это была настоящая удача: экипаж набрал сотни крупных, пятнистых яиц, весьма похожих на яйца диких уток. Это позволит внести разнообразие в обычное меню, когда запасы свежего мяса (баранина и птица) истощатся.
      Однако гастрономические выгоды были для меня слабым утешением: возникла еще одна задержка на восемь – десять часов. К счастью, восхитительный береговой ветер, весь напоенный далекими запахами джунглей, дал мне возможность поднять парус с появлением последней четверти луны, незадолго до рассвета. Мы вышли в открытое море при свете дня, и, идя левым галсом, я взял курс норд. Но удача не могла нам сопутствовать так долго! Увы! К вечеру бриз усилился, и высокие волны, бегущие с севера, предвещали шторм. Мои люди озабоченно смотрели на стайки чаек, летевшие к островам Ханиш, вулканическая цепь которых вырисовывалась на фоне красноватого облака пыли, поднятого в небо хамсином. Дурной знак, если птицы ищут укрытия. В этом случае паруснику надо срочно позаботиться о якорной стоянке.

VII

      Я достаточно неплохо знал подходы к большому острову Джебель-Зукару, ближе других расположенному к архипелагу Ханиш, чтобы укрыться там на ночь. Поэтому я сменил галс и взял курс прямо на него.
      Этот остров, высотой шестьсот метров, последний на востоке архипелага: в полумиле от него находится небольшая скала, на которой расположен маяк Абу-Аил, служащий ориентиром для пароходов. Этот островок заканчивается длинным барьером, состоящим из островов и рифов, он тянется от африканского побережья, вдаваясь более чем на тридцать миль в Красное море. Заметив огонек маяка, пароходы огибают остров на очень близком от него расстоянии и берут затем курс норд-вест.
      Это последний кусочек суши, который видит пассажир перед входом в Суэцкий залив.
      В сумерках ветер еще более посвежел, но укрытие, создаваемое Джебель-Зукаром, хотя он и был удален от нас более чем на две мили, предохраняло нас от сильнейшей зыби, которая в этот момент билась в противоположный склон утеса.
      Это относительное спокойствие позволило мне спустить парус, как только мы, продолжая идти на прежнем галсе, достигли предела тихой зоны и поплыли на моторе уже под ветром. И хотя он дул с необычайной силой, море становилось более гладким по мере приближения к острову. Оттого что небо внезапно затянулось облаками, сумерки еще более сгустились, и ночью казалось, что черный полог горы находится совсем близко, настолько она была высокой. В такой кромешной темноте было трудно определить дистанцию, но я знал, что нашему судну, обладающему малой осадкой, не грозит опасность. Лишь несколько отдельных скал могли доставить нам неприятности, но, имея Кадижету с его острым зрением, сидевшего на крамболе, а также благодаря фосфоресценциям, оживляемым прибоем, мы могли их избежать. Судно прошло в нескольких саженях от одной из скал, которая, казалось, шевелилась в пенистых водоворотах и угрожающе привставала, похожая на черное чудовище.
      Эти базальтовые утесы, острые шпили подводных камней, разрушаемые штормовыми южными ветрами в период зимнего муссона, имеют силуэты апокалипсических монстров, даже при дневном свете наводящих на мысль о галлюцинации. Совершенно отвесные на глубоководье, они возникают из темной бездны, окруженные водоворотами и завихрениями. Ночью, когда бледные фосфоресценции отбрасывают мимолетные отблески на мерцающие стены этих скал, они производят жуткое впечатление. Повсюду вокруг них извиваются, точно тела рептилий, водовороты и течения, и лес коричневых водорослей, проглядывающий в ложбинах между волн, обнаруживает таинственный морской мир.
      Моряки не сомневаются, что над этими местами тяготеет власть злокозненных духов, и я употребил весь свой авторитет, чтобы убедить матросов подойти к острову чуть поближе. Однако море теперь совершенно успокоилось, и порывы ветра уже обрушивались на нас с вершины скалы с такой яростью, что едва не сорвали мачту.
      Поэтому для парусника, плывущего слишком близко к горе, с подветренной ее стороны, возникает серьезная опасность. Если бы я не плыл без паруса, то с нашего судна мачту срезало бы, как бритвой.
      Я велел бросить лот, но он не достал до дна; это всегда производит жуткое впечатление, если ищешь стоянку. Впрочем, удивляться этому не следовало, ибо я знал, что берег острова вертикально уходит в воду и что в некоторых местах корабль может сесть форштевнем на гальку, тогда как под кормой глубина будет достигать пятидесяти саженей.
      Я перевел мотор на малые обороты, чтобы двигаться как можно медленнее, так как дно вдоль берега усеяно подводными камнями. Невозможно было что-либо разглядеть сквозь пелену сумерек, поднявшуюся теперь до самого зенита. Абди постоянно забрасывал лот, но он по-прежнему не достигал дна.
      В такие моменты даешь себе зарок никогда больше не выходить в море.
      Вдруг у подножия горы замигал огонек. Что это: рыбачий костер или фонарь? И если фонарь, то кто его тогда зажег в этом пустынном и угрюмом месте, тем более на южном склоне острова, почти отвесно обрывающемся в море? Если и есть там кто живой, то он, должно быть, примостился на одном из тех узких каменистых карнизов, которые в часы прилива кое-где вдаются вперед наподобие небольшого берега; но в большинстве своем они практически недоступны.
      Именно напротив такого крошечного каменистого пляжа корабль может предпринять попытку зацепиться на якоре. Я повернулся направо к этому благословенному огоньку, полагаясь на случай, ибо сейчас все зависело от того, с чем столкнется киль корабля, прежде чем мы доберемся до этого места…
      Нас ослепила сверкающая впереди точка, и мы перестали различать что-либо вокруг. Был ли это сигнал, подаваемый с целью указать нам на якорную стоянку? Мои люди с сомнением отнеслись к этой гипотезе, убежденные, что это заманивает нас на рифы злонамеренный джинн. Все слышали о коварных огоньках, которые мерещились тем, кто терпел крушение, плывя ночью. В самом деле, во многих местах на вулканическом острове выделяются сернистые испарения, а значит, там возможно и появление язычков пламени.
      Я пребывал в полном недоумении, когда далекий крик вывел нас из состояния нерешительности. Мои люди нестройными голосами принялись бормотать слова какой-то заупокойной молитвы, и это вызвало у меня опасение в том, что начнется паника. Я тут же издал крик в ответ, стараясь вложить в него как можно больше человеческой теплоты, откликаясь на донесшийся до нас загробный голос, чтобы вернуть его в мир живых. Через пару секунд мне отозвалось эхо… Скала находилась в трехстах метрах от нас, и у меня возникло жуткое ощущение, будто мы заперты в склепе, настолько давящей была близость этой громадной стены. Но это, правда, заставило пристальней вглядеться в нее, и я заметил пониже огонька едва различимое отражение на воде. Значит, огонь действительно горел на берегу. Там находился человек, который, безусловно, направлял наш путь, так как, стоя спиной к скале и лицом к открытому морю, он мог разглядеть силуэт корабля, выделявшегося на более светлом фоне неба. Судно медленно скользило по инерции с выключенным мотором, который, однако, был готов заработать «полный назад». Долетевший до нас, вполне отчетливый теперь голос развеял фантастические предположения: человек повторял: «Аграб, аграб» (приближайся). Очевидно, он знал, что там нет никакой опасности для судна.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12