— Ты ждешь, пока сбудется предсказание, — ответил он, — а я хотел бы сам помериться силами с врагом.

— Но нам же с ним не справиться!

— Почтенная мать, боюсь, ты ошибаешься. Мы должны научиться, как справляться, иначе мы погибли. Если мы будем сидеть и ждать, мир проплывет мимо нас. И тогда мы и впрямь станем пылью, даже в самой бедной хижине нас не вспомнят.

Синс-амин покачала головой:

— Это хироки, приплывшие к нам из-за Большой Воды, увели от нас наши племена, соблазнили их своими трескучими речами и ничего не стоящими дарами. Так что или эти хироки сами отрастят рога и начнут нас поддерживать, или они должны возвратить наш народ к старым обычаям. Па-тейн-хо это знал. А еще он знал, что возвращение Талиесина будет для нас великой радостью, но ему было ведомо и то, что радость не приходит без горя. Мал-ек-а — это скопище всей лжи, которую принесли нам хироки. А если так рассуждать, выходит, что Мал-ек-а и Талиесин — близнецы, только Мал-ек-а — черная тень Талиесина. Вот Талиесин и должен через свою ученицу все снова уладить.

— В Дальнем Мире нам все равно уже не остается места, — вздохнул Теп-фюл-ин. — Леса повырубили, поля засеяли семенами.

— Ничего, пока еще и нам хватит.

— Почтенная мать! У Талиесина никогда не было ученицы — приемной дочери. Он умер, не успев передать свой барабан.

— Ошибаешься! В наших легендах ничего не говорится о том, что он выучил себе на смену приемную дочь, но я знаю одно: его дух до сих пор живет в девушке, имя которой Саракен. Я слышу звуки его барабана, они несутся из ее души.

— Это неважно, — возразил Теп-фюл-ин. — За ней охотится Мал-ек-а, он не даст ей отрастить рожки.

— Да, вот тут мы сплоховали. Я думала, что выиграю для нее немного времени, если нашлю на Мал-ек-у этого Киеранфоя. Но Киеранфой уже изучил свой танец.

— Наша единственная ошибка в том, что мы боимся схватиться с Мал-ек-ой сами, — повторил Теп-фюл-ин. — Я говорил тебе это много раз. Бороться с ним должны мы. Неужто мы так одряхлели, что трясемся от страха, едва только услышим про Мал-ек-у?

— Нет, Красное Копье. Не в этом дело. Просто мы были бессмертными, а теперь мы узнали, что можем умереть. Если мы выступим против Мал-ек-и, то добьемся только одного — мы все погибнем. Па-тейн-хо был первым из нас, кто состарился и умер. Ты согласен последовать за ним?

— Согласен! Только с копьем в руке, и чтоб рядом были мои волки. Почтенная мать, я ведь сильней этой безрогой девушки! Лучше я умру так, чем в своей постели от ран, нанесенных временем.

Синс-амин опять покачала головой:

— Мал-ек-е не суждено было узнать про Путь. Мал-ек-у может победить только хирока, отрастившая рожки, а не тот, кто рожден с рогами.

Теп-фюл-ин вздохнул. По его бесстрастному лицу не было видно, как он раздосадован. Разрешить этот давний спор было невозможно.

— Тогда позволь мне сделать вот что, — наконец сказал он, — позволь мне встретиться с Ха-кан-той и ее новым другом. Разреши мне направить их на то, что даст тебе время, в котором ты нуждаешься.

— Нет, мы должны сперва услышать, что они нам скажут, — возразила Синс-амин. — Мы ведь знаем только, что они идут к нам, но не знаем зачем.

— Я скажу тебе зачем: в их душах поселился страх.

— Ты этого не можешь знать.

— Вот здесь, — похлопал себя по груди Теп-фюл-ин, — вот здесь я чувствую, что у них на уме, какие бы слова они ни произносили.

— Посмотрим.

— Они знают, что мы к ним едем, — сказал Киеран.

Под ними плавно покачивались бока везущего их лося, его длинные мускулистые ноги ступали так же бесшумно, как и мягкие лапы двух белых волков, сопровождавших путников. Ехать на спине этого высокого животного, продвигаясь между деревьями, было необычно, но приятно. Необычно было и то, что возвращение к стойбищу квин-он-а заняло только треть того времени, которое они затратили, когда ехали из него к жилью Ха-кан-ты.

— Я не думаю, что можно являться в их стойбище без предупреждения, — сказала Ха-кан-та. — Поэтому я послала им весть, что мы едем.

— Не слишком хорошая идея, — покачал головой Киеран.

— Почему?

— Ты дала им время подготовиться.

— Ты что, не веришь квин-он-а? Это же духи леса!

— Том всегда меня предупреждал, что, если мне когда-нибудь придется иметь с ними дело, надо держать ухо востро. Нет, Канта, я им не верю. Они чего-то от нас хотят, и я боюсь — не того, на что мы рады будем согласиться.

— Может, со времен моей бабки они изменились, — сказала Ха-кан-та. — Или даже со времен отца. Раньше у них было много стойбищ. Теперь совсем мало. И они скрываются в самой глубине Иного Мира, спрятались как можно надежней от Дальнего Мира, хотя когда-то они охотились там так же спокойно, как твой собственный народ.

— Что же случилось?

Ха-кан-та вздохнула:

— Отец говорил, это потому, что они узнали, что такое смерть. Раньше их почитали все племена. Теперь же о них помним только мы — рате-вен-а, а нас становится все меньше. В твоем мире таких, как мы, наверное, всего лишь горстка. И в Ином Мире нас не больше тридцати человек. Это мало — квин-он-а такой малостью не поддержать. Им надо, чтобы в них верили. Если в них не будет веры, они зачахнут и выродятся.

— Совсем как эльфы, — сказал Киеран.

— Кто?

Но Киеран ее не слышал, вспоминая другой, давний разговор.

— Они действительно существуют? — спросил он когда-то своего наставника.

— Очень даже, — ответил Том. — Но сомневаюсь, что тебе доведется встретиться с кем-нибудь из них. Их время в этом мире кончилось, Кир, этот мир теперь принадлежит людям. Эльфы, боги язычников, гоблины — называй их как угодно — все они существуют, только пока в них верит достаточно много людей. Когда я сейчас брожу по лесу, я до сих пор слышу иногда в тишине топот копыт Кернунноса. Только когда-то этот топот напоминал раскаты грома, а теперь это едва уловимое эхо. Скоро его совсем не станет слышно. Наступит время, когда и маги и волшебники покинут наши леса. И тогда… О, тогда мир сделается унылым и грустным!

— И ничего нельзя предпринять?

Том покачал головой:

— Как бороться с неизбежным? Ты можешь себе представить, что Пан [93] разгуливает по Нью-Йорку? А Диана [94] со своей охотой проносится по Лондону? В этом мире для них больше нет места, Кир. Когда будут «цивилизованы» последние «примитивные», как мы их называем, племена, исчезнет невинность, а с нею исчезнут и остатки магии.

Такая перспектива показалась тогда Киерану очень огорчительной, хотя обо всех упомянутых Томом существах он знал лишь по рассказам своего наставника.

— Что ты так помрачнел? — улыбнулся Том. — Не огорчайся — они исчезнут только из нашего мира, но ведь разных миров множество, и для них найдутся подходящие. Один мир помещается в другом, а в том еще один, и каждый — меньше предыдущего, как китайские коробочки. В одном мире магии больше, чем в другом, а самый последний — самый волшебный.

— Что же это за мир такой?

Тут Том опять улыбнулся:

— Ну как же — это Страна Лета, Кир, Край Летних Звезд — они-то излучают всю магию, и туда магия и должна вернуться.

Киеран вспомнил, что тогда все, что объяснял Том, показалось ему чистой риторикой, набором банальностей, приправленных мифологией. Символика Юнга [95], пусть сама по себе нереальная, оказывается все еще способна давать ответы тем, кто эту символику воспринимает. Сам Киеран никогда всерьез ею не интересовался. Но теперь… Теперь он должен был признать, что старый Том не просто говорил загадками. Киерану следовало винить себя, что он не пожелал ни во что вникать, однако, говоря честно, ему не хотелось больше ничего узнавать. Хватит с него и такого чуда, как его «тоу», ведь он чувствует ее все явственней.

— Что ты так притих? — спросила Ха-кан-та.

— Задумался, — ответил он. — Думаю, как близок я был к тому, чтобы даже не узнать, сколько в мире чудес.

— А теперь узнал?

Киеран покачал головой:

— Нет. Но по крайней мере я начал их искать.

На склоне холма, у самой деревни, их встречали трое старейшин квин-он-а — Синс-амин — Дочь Медведицы, Теп-фюл-ин — Красное Копье, Военачальник, и Хот-анс — Толковательница, которая уже дважды видела Киерана в своих магических сновидениях. Как ни странно, именно она, несмотря на ее прежнюю неприязнь, казалось, обрадовалась их приезду. Когда Киеран спустился со спины лося, она улыбнулась ему.

— Прошлой ночью ты взялся за барабан, — проговорила она. — Приветствую тебя, барабанщик!

Теп-фюл-ин сердито посмотрел на нее, но она стояла к нему спиной, и его взгляд заметили только Киеран и Ха-кан-та. Когда и Ха-кан-та спустилась на землю, лось тихо отступил в лесную чащу и затерялся среди тенистых сосен. А волки остались на месте, их янтарные глаза с подозрением следили за квин-он-а.

— Братья! — обратился к волкам Теп-фюл-ин. — Не смотрите на меня так злобно!

Услышав это, волки ощетинились и подошли ближе к Ха-кан-те и Киерану. От прикосновения жесткой шерсти к его руке Киеран вздрогнул, но, посмотрев вниз и почувствовав прижавшийся к нему теплый бок волка, сразу ощутил себя в безопасности. Когда они приближались к стойбищу, Киеран призвал на помощь свою «тоу» и теперь благодаря ей смог проникнуть в голову стоявшего рядом с ним волка. Тот, по имени Май-аса, то есть Летний Брат, обещал ему в случае чего свою защиту.

Теп-фюл-ин еще мрачнее нахмурился, но держал свои мысли при себе. Стоявшая рядом с ним Синс-амин дотронулась до висевшего у нее на груди ожерелья из медвежьих когтей.

— Почему ты вернулась, сестра-барабанщица? — спросила она Ха-кан-ту.

Услышав этот простой вопрос, Ха-кан-та поняла, что Киеран был прав. Квин-он-а явно недовольны тем, что они возвратились. Ее охватило холодное возмущение.

— А вы считали, что больше нас уже не увидите? — вопросом на вопрос ответила она. — Для того-то вы и послали нас сразиться с Мал-ек-ой?

— Мы вас не посылали, — ответила Синс-амин. — Вы сами решили пойти, по доброй воле. Мы беспокоились только о том, чтобы вы не потревожили своим безрассудством дух Талиесина Рыжеволосого. И хочу тебе напомнить, сестра: это ты привела на наш совет чужестранца — человека из другого мира. И ты решила пойти с ним. Ты ведь даровала ему свое тело. И научила Танцу Тотема.

— Хочешь сказать, я поступила плохо? — холодно спросила Ха-кан-та.

— Это не мое дело! — ответила Синс-амин.

Ха-кан-та укоризненно покачала головой:

— Хорошо же ты встречаешь свою сестру-барабанщицу. Значит, теперь я ваш враг? Что тебе чудится, когда ты на меня смотришь? Уж не кажусь ли я тебе трагг-ой, принявшей облик барабанщицы?

— Не смей нас допрашивать! — вмешался Теп-фюл-ин.

Синс-амин взяла его за руку, но он отдернул руку.

— Из-за твоей связи с Дальним Миром ожили старые беды, — сказал он Ха-кан-те. — Талиесин Рыжеволосый был братом-барабанщиком твоего отца, а ты связалась с его врагом, он сам объявлял, что Талиесин его враг. Вы сказали, что уничтожите Мал-ек-у, но вернулись, не успев вступить на тропу охоты. Ты бросаешь слова на ветер. Если хочешь казаться достойной, пусть твои слова наполнятся правдой. Нечего спрашивать! Возвращайся, совершив обещанное! Тогда поговорим, как равные.

Стоящая рядом с Киераном Ха-кан-та выпрямилась. Из груди волков вырвалось тихое рычание, они оскалились.

— Да почему вы с нами так говорите? — воскликнул, выступая вперед, Киеран. — Мы что — ваши слуги? Бегаем, выполняем ваши указания? Nom de tout! Если вам угодно, чтобы этого Мал-ек-у прикончили, почему бы вам самим этим не заняться?

— Я даже не слышу тебя! — сказал Теп-фюл-ин. — Ты для меня ничто!

Источаемое Военачальником презрение и его оскорбительные слова как током пронзили Киерана. Замахнувшись кулаком, он бросился вперед. Теп-фюл-ин левой рукой легко отразил его удар, схватил Киерана за шиворот и спокойно швырнул на землю. От неожиданной сдачи и удара о землю Киеран чуть не задохнулся.

— Сомневаешься в моей храбрости? — спросил Теп-фюл-ин. — А я сомневаюсь в твоей!

Он выхватил из-за пояса томагавк и метнул его. Томагавк вонзился в землю между ним и Киераном.

— Подними его, — приказал Теп-фюл-ин. — Тогда увидим, кто трусит, а кто нет.

Это был вызов на ритуальную схватку. Киерану надлежало поднять томагавк и принять вызов. Принять и быть избитым до бесчувствия — хорошо еще, если он останется жив.

— Не смей! — крикнула Ха-кан-та.

«Не поднимать?» — подумал Киеран. Но разве он может поступить иначе?

Он понимал, что ситуация — нелепее некуда. Но надо поступать как положено. Как велит старый закон джунглей. В конце концов, наплевать, если его прикончат. Наплевать, что ему не одолеть этого матерого вояку, что нет надежды выстоять! Надо рискнуть! Ради себя. Ради Ха-кан-ты. Доказать этим так называемым высшим существам на что он способен!

Он сел и с трудом сглотнул слюну. Рука, протянутая к томагавку, дрожала. Он поднял взгляд. Улыбка Теп-фюл-ина сулила смерть. Глаза его сверкали.

— Я запрещаю это безумие, — проговорила Синс-амин. — Он сам не знает, на что идет. Красное Копье, ты — закаленный воин. А он новичок. Это будет настоящее убийство.

— Он знает, на что идет! — ответил ей Теп-фюл-ин.

— Да, знаю… — подтвердил Киеран.

Синс-амин покачала головой:

— Все равно я запрещаю!

— Слишком поздно, почтенная мать! Он уже принял вызов.

— Он не враг.

Теп-фюл-ин вскипел от гнева.

— Все они наши враги! — в бешенстве вскричал он. — И он, и Рыжеволосый — все эти бледнолицые дьяволы, это они увели от нас наши племена. Этот Мал-ек-а просто воплощение зла, принесенного ими!

— Племена сами имели право сделать выбор, — сказала Хот-анс.

— Если бы хироки не переправились к нам через Большую Воду, племенам незачем было бы делать выбор. А как могли они сделать другой выбор, раз хироки одной рукой преподносили им подарки, а в другой сжимали нож?

Эту старую истину никто опровергнуть не мог. Так же как в свое время никто не мог предотвратить случившееся. Мир движется вперед. То, чему суждено произойти, рано или поздно произойдет. Но эти мысли не могли утишить горечь квин-он-а от того, что верившие в них прежде племена сошли с пути гордости и силы. От этих мыслей обида Теп-фюл-ина не проходила. Ну и что, если племена сами сделали свой выбор?

Ведь вначале, когда хироки появлялись маленькими группами, еще была возможность делать выбор свободно. Это потом они приплывали на своих кораблях сотнями и, как личинки, расползались повсюду. Они были хищниками. Ворьем. Поэтому-то Теп-фюл-ин их ненавидел. И Синс-амин знала, что не он один ненавидит их. Когда верующих племен осталось так мало, многие квин-он-а возненавидели пришельцев. Даже Бабушка Жаба чувствовала в себе этот гнев, хотя и пыталась усмирить его голосом рассудка.

— Ладно, пусть будет так! Пусть будет поединок! — устало произнесла Дочь Медведицы. — И какое же будет оружие?

— Копья, — быстро ответил Теп-фюл-ин.

Крепко сжимая в дрожащей руке томагавк, Киеран встал.

— Не соглашайся на копья! — шепнула ему Ха-кан-та. — Это его любимое оружие.

Киеран взглянул на нее и пожал плечами. «Какая разница?» — говорили его глаза. Он посмотрел на томагавк — палку с тотемом Теп-фюл-ина. Подняв тотем, Киеран плюнул на него и бросил томагавк к ногам Военачальника.

— Пусть будут копья! — согласился он.

Гнев, сверкнувший в глазах Теп-фюл-ина, полоснул, будто удар ножа, но Киеран ждал этого и не растерялся.

— Это и впрямь будет здорово, — презрительно проговорил он. — Все увидят, какой ты отважный, Великий Военачальник. Военачальник племени глупцов!

Глаза Теп-фюл-ина превратились в щелки. Но хотя гнев застилал все перед ним красным туманом, он услышал, что его тотем соглашается со словами чужеземца. Велика ли честь победить неумелого борца? Невелика. Но так это или нет, Теп-фюл-ину все равно, победа над негодяем принесет ему радость.

— Бьемся насмерть! — проговорил он.

Синс-амин покачала головой.

— До первой крови, — сказала она.

— Кха! — ответил Теп-фюл-ин. — Понятно.

Да какая разница? Первая кровь и будет последней. Она прольется, когда он проткнет чужеземца копьем. Насквозь.

— Бой начнется, когда взойдет луна, — объявила Синс-амин.

Она переводила глаза с Киерана на своего Военачальника. Ясно было, что она рассержена. Все шло не так, как надо. Она повернулась к Ха-кан-те.

— Я о таком и не помышляла, сестра-барабанщица… — начала она, но Ха-кан-та прервала ее.

— Ты мне больше не сестра! Хорошо же ты платишь за оказанное тебе когда-то добро! Я тебе не враг. Киеран тоже. Но мой народ и твой больше не родня. Какой бы выбор ни сделала сегодня Мать-Медведица, знай — я созову рате-вен-а на совет и объявлю о том, что ты согласилась устроить поединок. Наш народ отплатит вам таким презрением, что квин-он-а этого не переживут. Клянусь черным оком Первого Медведя — я желаю вам всем только зла — сейчас и навечно!

Синс-амин склонила голову под градом жестоких слов. Что ж, она сама виновата — все случилось из-за ее слишком хитроумных замыслов. На нее рассердились по заслугам, но разве, строя свои хитрые планы, она не хотела сделать лучше для всех? Ай-е! Поздно! Слишком поздно — теперь ничего не исправишь! Остается только одна надежда — ученица Талиесина, — а ведь ей еще надо отрастить рожки!

Синс-амин подняла глаза на Ха-кан-ту, пытаясь без слов внушить ей, чтобы она поняла, что и зачем Синс-амин делала. Но Ха-кан-та не открыла душу ей навстречу, она оставалась холодной, гнев лишил ее способности воспринимать чужие мысли.

— Тогда прощайте до восхода луны, — тихо произнесла Синс-амин. И, повернувшись, повела обоих своих спутников в стойбище.

Когда они ушли, Ха-кан-та тяжело опустилась на землю. Глаза у нее сверкали. Киеран встал на колени рядом с ней. Оба волка заняли оборонительную позицию, обратив морды к лесу, за которым лежало стойбище.

— Он тебя убьет! — сказала Ха-кан-та.

Теперь, когда он принял вызов, она не просила Киерана отказаться от боя. Она понимала, что это было бы трусостью, которая хуже поражения. И дело даже не в том, что подумают об этом другие, главное, как после этого будет относиться к себе сам Киеран. На нее грозило обрушиться горе. Так быстро лишиться того бесценного, что было между ними!

Киеран выглядел чужим. Странное спокойствие вытеснило страх из его души.

— Не убьет! — сказал он. — Поединок только до первой крови.

Однако оба понимали, что для Теп-фюл-ина первая кровь — это копье, глубоко всаженное в грудь противника.

— Мне доводилось драться дубинками, — продолжал Киеран. — Это, наверное, мало чем отличается от поединка на копьях. Правда, дубинками-то я дрался не всерьез — мы просто забавлялись. Сейчас для меня главное будет — продержаться, пока не потечет первая кровь. Тогда поединку конец.

— Как я хотела бы, чтобы мы сюда не возвращались, — вздохнула Ха-кан-та.

— Об этом жалеть поздно.

«Поздно жалеть обо многом, — подумала Ха-кан-та. Она притянула Киерана к себе. — О, драгоценный вечер, — молила она, — не кончайся никогда!»

Вернувшись в стойбище и оставшись наедине с Теп-фюл-ином, Синс-амин дала волю гневу:

— Ты глупец! Еще хуже — величайший из всех глупцов на свете! Ты позор нашего стойбища! И запомни — больше ты не Военачальник!

— Почтенная мать…

— Я читаю в твоих мыслях, Красное Копье! Ты собрался убить его. Но если ты это сделаешь, клянусь Бабушкой Жабой, тебе придется драться со мной! Я брошу тебе вызов!

Старая Дочь Медведицы метала громы и молнии, и Теп-фюл-ин знал, что это не пустые угрозы. Если ему придется выйти на бой с ней, это будет главный бой в его жизни. И хотя он всей душой был предан Синс-амин, у него даже дух захватило от такой возможности. Кто знает, может быть, их стойбищу пора иметь нового вожака, который не побоится применить силу. Конечно, ее он не убьет. Ни за что на свете! Но вдруг ему удастся отнять у нее главенство над квин-он-а и возвратить лесным духам былую славу? Тогда она убедится, что можно возродить прежние устои.

— Почтенная мать… — снова начал он.

Синс-амин затрясла головой:

— Я тебя не слышу!

Сердце Теп-фюл-ина сжалось от обиды. «Это уже чересчур», — подумал он.

— Прочь с глаз моих! Иди готовься к своему «великому бою», — скомандовала Синс-амин.

— Иду, — сказал Теп-фюл-ин, с трудом сдерживаясь, чтобы не ответить ей дерзостью.

Входная занавеска опустилась, и Синс-амин осталась в вигваме одна. Теп-фюл-ин старательно скрывал свои мысли, но они все же доносились до нее. Недаром она была для своего народа Дочь Медведицы. Неужели он надеялся утаить от нее свой план? Ничего, скоро он убедится, что старую Синс-амин не так легко победить, как иноземца! В ее душе шевельнулся ее тотем. Она вспомнила слова Ха-кан-ты. Вспомнила о том, что рухнули ее сложные замыслы. Вспомнила, что Теп-фюл-ин сгорает от жажды драться.

И, склонив голову, Синс-амин заплакала.