«Это какая-то ошибка! – повторяла я, четко и настойчиво убеждая доктора в том, что он ошибся. – Стенли, я бы хотела услышать мнение другого специалиста. Я бы хотела, чтобы меня проконсультировал лучший рентгенолог».

Я – Джен Янехиро, и это были мои слова, звучащие так смело. Но за ними ничего не стояло, это были просто слова, обыкновенная маска, за которой скрывались мои страхи и хаотичные мысли. Мне только что сообщили, что у моего мужа обнаружили опухоль мозга.

Я помню, как входила в комнату для просмотра рентгеновских снимков. Я никогда не думала, что увижу опухоль так отчетливо. Она была круглой, размером с мячик для гольфа, ее окружала бесформенная масса тканей размером с кулак. «Я вижу…» – чуть слышно сказала я. Стало ясно, что требовать консультации другого специалиста бессмысленно.

Моему мужу – Джону Циммерману – было тогда сорок пять лет, и он отличался довольно крепким телосложением – я всегда поддразнивала его за это. «Ты можешь в это поверить? – спросил меня Джон. – Опухоль мозга?!»

Эти слова – сказанные в тот момент – показались совершенно неуместными. Это просто не могло относиться к нашей семье. «Нет, я не верю», – сказала я. И я припоминаю, как подумала тогда, что произойдет чудо и Джон победит этот страшный диагноз, а я сниму про него фильм. Какие отчаянные и глупые мысли!

Джона прооперировали на следующий день после рентгеновского анализа. После четырехчасовой операции хирург вызвал меня к себе. «Это не доброкачественная опухоль». Помню, я тогда подумала: «А как опухоль вообще может быть доброкачественной?» Они удалили столько, сколько было возможно, но не смогли удалить всю опухоль. Часть опухоли и тканей вокруг нее сконцентрировалась за правым глазом. Говоря по-научному, Джону была произведена правая фронтальная лоботомия. Вместе с опухолью они удалили и «тихую» часть его мозга, отвечающую за эмоции и поведение.

Опухоль Джона имела свое название – Glioblastoma multiforma, четвертая стадия. Я с трудом могла выговорить все это, не говоря уже о том, чтобы написать. Сегодня я знаю об этом все. Глиобластома – это злокачественная опухоль. Существует четыре этапа, или стадии, этой опухоли, и четвертая – самая серьезная и страшная. Я утешала Джона, говоря ему, что у таких великих людей, как он, опухоль просто не имеет права быть незначительной. А он был великим, вы наверняка встречали таких людей: они трудятся не покладая рук, они азартно играют, они живут, принимая все удары судьбы с открытым забралом и проживая каждый момент жизни как последний. Джон боролся отчаянно. «Не волнуйся! – не уставал повторять он. – Я положу эту болезнь на лопатки».

Наши дочки слали папе в больницу записки с пожеланием выздороветь. Жаклин, которой было тогда двенадцать, писала: «Ты просто должен выздороветь, потому что я хочу, чтобы в один прекрасный день ты увидел своих внуков!» Дженна, которой тогда было десять, вторила: «Папочка, я хочу, чтобы ты выздоровел, потому что тебе еще предстоит вести меня под венец!» Дальше были семь недель лучевой терапии, консультации различных специалистов, направление на еще одну операцию, химиотерапия, досада, боль и даже смех. В ходе курса лучевой терапии он сбросил тридцать килограммов. При этом он находил в себе силы шутить: «Эта диета очень эффективна, но я бы ее никому не посоветовал!»

Не дотянув трех дней до полугода с того дня, когда был поставлен страшный диагноз, Джон проиграл эту битву, а с ней и всю внутреннюю войну. Он умер дома в возрасте сорока шести лет. Нашим детям было двенадцать, десять и шесть лет. Это было жестоко. Именно это слово приходит на ум, когда я пытаюсь охарактеризовать смерть Джона.

Стоило мне подумать, что жизнь – прекрасная штука и у меня все складывается как нельзя лучше – бабах! – и смерть разбила эту иллюзию вдребезги. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что все симптомы уже давно были налицо. Мы просто не знали, что это были именно они. Джон всегда страдал головными болями. Мы просто не начали бить тревогу, когда они стали более сильными. Он разбил машину, попав в ДТП. Он часто вставал в 2 часа ночи и пил по четыре таблетки обезболивающего, пытаясь избавиться от мучивших его страшных головных болей. Если он простужался, то болел месяцами. Мы списывали это на стресс. У него был всегда резкий нрав, но со временем он становился все нетерпимее к окружающим. И он всегда очень заразительно смеялся. Мы просто не заметили, что его смех стал звучать все реже. Ведь наша жизнь была так полна, у нас были трое детей, карьера, путешествия, семья и множество друзей.

Оперировавший Джона хирург сказал, что опухоль росла в течение по крайней мере года, а возможно, и дольше. Странно, но когда ты живешь с дорогим тебе человеком, который умирает, то хватаешься даже за тень надежды. Когда Джону становилось легче, я тут же думала: «Ага! Он побеждает эту страшную болезнь!» В какой-то момент доктор сказал, что опухоль не выросла и лучевая терапия, похоже, помогла. В потолок полетели пробки от шампанского!

Последнюю неделю жизни Джон провел, лежа в нашей спальне во взятой из больницы кровати. Я меняла ему подгузники, ему кололи морфий, чтобы хоть как-то облегчить невыносимые боли, а медсестра кормила его с ложечки яблочным пюре. Он уже не поднялся с этой кровати. В его последнюю ночь наша двенадцатилетняя дочка была на танцах с одноклассниками. Нам пришлось забрать ее раньше, потому что Джону оставалось жить считаные минуты. Все ее друзья плакали.

Облегчение – вот как я могу назвать то, что почувствовала, когда Джон умер, – облегчение от того, что агония Джона закончилась, облегчение от того, что я осознала: жизнь моих детей, нашей семьи когда-нибудь снова войдет в «новое» привычное русло. И я ни на минуту не сомневалась, что жизнь моих детей продолжится. И действительно, в последние моменты жизни Джона я шептала ему, что позабочусь о том, чтобы жизнь наших детей продолжилась, и приложу к этому все усилия. Я обещала ему это.

После шести месяцев борьбы, страха, химиотерапии, лучевой терапии и неопределенности я почувствовала странное спокойствие. Смирение – вот каким еще словом я могу это описать. На похоронах Джона мы прославляли его жизнь. Я попросила близких друзей Джона рассказывать о нем только смешные истории. Я настояла на закрытом гробе. Я решила запомнить не того Джона, который страдал от опухоли мозга. Он невероятно исхудал. Я по сей день не хочу смотреть на фотографии, сделанные в тот период, когда он боролся с раком. На крышку его гроба я положила его любимые вещи: шоколадные кексы от миссис Fields Cookies, карты для покера, который он так любил, его фотографию, сделанную во время рыбалки в открытом море. Его секретарь спела песню Тины Тернер «Просто лучший». Джон покинул нас.

Вы наверняка не раз слышали это старое клише «Время лечит все». Я не думаю, что это так. Но сейчас, спустя месяцы и годы, горе и острые углы от смерти Джона действительно сгладились.

В течение нескольких месяцев после смерти Джона на меня свалилось четыре судебных процесса. У Джона была слишком маленькая страховка. (Он всегда считал, что может выгоднее использовать деньги сам, и не желал вкладывать их в какую-то там страховку). Его страховая сумма составляла полмиллиона долларов. Этой же суммой исчислялся его кредит, взносы по которому надо было выплачивать. У меня не было работы. Срок действия контракта с телестудией истек за два месяца до смерти Джона. Теперь я стала не только вдовой, но и безработной.

Странным образом опыт, который я получила в ходе четырех судебных процессов и построения моей карьеры, придал мне сил. Чтобы выбраться из этой финансовой ямы, мне потребовалось много лет, много адвокатов и тысячи долларов. И не раз друзья спрашивали меня, не сержусь ли я на Джона за то, что он оставил меня в такой ситуации. Нет, я не могу сказать, что держу на него зло, ведь Джон не хотел умирать и не собирался оставлять меня на съедение адвокатам или в нищете.

Сегодня, много лет спустя, я снова замужем и у меня пятеро детей. Создав семью с моим теперешним мужем, Робертом Ивзом, я пришла, как многие сказали бы сейчас, «на все готовенькое». Часто жизнь моей семьи сравнивают с телешоу. Но каким бы крутым ни было это шоу, реальная жизнь совсем другая. Мы заново собрали наш семейный совет, мы вместе ездили в отпуск и придумывали новые семейные традиции. С нашими детьми мы заканчивали школу, боролись с зависимостью от наркотиков и поступали в колледж.

Моя жизнь и сейчас, как я считаю, полна неожиданностей. А это значит, что даже в период самой черной полосы, когда все идет не так, как вы заказывали, можно научиться начинать все сначала.

Интересно, заметил ли он ее голубые волосы? Похоже, он и не обратил внимания на то, что у пожилой женщины, сидевшей напротив в мягком кресле банковского офиса, были самые голубые волосы в мире.

Я – Дебора Стивенз, а этой женщиной с голубыми волосами была моя бабушка.

Ее голубые волосы в сочетании с самоуверенными манерами, проникающим в душу взглядом и характером, впитанным с молоком матери-южанки, не оставляли сомнения в том, что он, г-н банкир, был просто незначительным препятствием между ней и тем, что она хотела получить. Она пришла получить кредит. Она и не представляла, что в жизни существуют препятствия; а ими были, например, отсутствие у нее собственности, которую можно было бы предоставить в качестве залога или обеспечения кредита (дом был оформлен не на ее имя), а также то обстоятельство, что в те времена (почти 32 года назад) женщина не могла иметь даже кредитной карточки на свое имя. Я знала, что г-ну банкиру не тягаться с женщиной с голубыми волосами.

Я знала ее с самого рождения и могу поклясться, что ее пышная серебряная шевелюра была всегда по пятницам голубого цвета. Это было ей самовыражением – голубые волосы, локоны и большая заколка каждую пятницу, что бы ни происходило. Сам процесс работы над своим внешним видом позволял ей почувствовать себя красивой, сильной и бодрой. И я полюбила голубые волосы так же, как и ее. И даже поверила в то, что все мудрые женщины с определенного возраста красят волосы в голубой цвет!

Тот день, в офисе г-на банкира, стал для меня судьбоносным. Да, моя бабушка получила кредит – кредит на мое высшее образование. Ее талант дипломата открыл мне двери в мой теперешний рабочий кабинет. И это несмотря на то, что она не имела высшего образования и была бедна, а своим благоденствием была обязана глубокой религиозности и безграничной доброте. Помимо этого бабушка обладала настоящей мертвой хваткой, никогда не позволяя слову «нет» встать у нее на пути.

То, чего моей бабушке не хватало в реальности, она восполняла бесконечной чередой мечтаний. Ее вера в меня была просто безграничной, намного сильнее, чем моя самоуверенность. Несмотря на все обстоятельства и удары судьбы, бабушка была твердо убеждена в том, что я достигну таких высот, о которых ни она, ни моя мать даже мечтать не могли.

Благодаря успешным переговорам моей бабушки с г-ном банкиром я влилась в когорту студентов. Я – первая женщина в нашей семье, получившая высшее образование, – всегда представляла себе учебу в институте как заоблачное счастье. Я даже и мечтать об этом боялась. Но моя бабушка всегда расширяла горизонты возможного.

После окончания института я нашла отличную работу в дружном издательском коллективе, путешествовала по всему миру и заработала за год больше, чем моя мать за десять лет. Годы спустя я стала одним из основателей бизнес-консалтинговой компании и написала шесть книг по бизнесу, которые были переведены на восемь языков. В ходе переговоров с различными компаниями и правительством я встречалась с самыми высокопоставленными людьми Америки. Я была почетным лектором престижного юридического факультета Стэнфордского университета на кафедре развития исполнительной власти. Я вознеслась на те высоты, которые были недоступны для моей бабушки и моей мамы. И тем не менее именно эти женщины были источником моего вдохновения, и именно они внесли самый весомый вклад в мой успех.

В жизни каждой женщины должна быть такая мудрая наставница с голубыми волосами. Это та самая женщина, которая будет продолжать думать, что вы потрясающи, даже тогда, когда вы не чувствуете себя таковой. Та самая женщина, которая полагает возможным все и не придает значения препятствиям. Это тот человек, который продолжает доказывать вам, что жизнь – это чудесное приключение, даже в минуты глубокого отчаяния.

Препятствия и возможности часто сливались воедино, образуя судьбоносные моменты моей жизни. Первый из них был в банке, где я наблюдала, как моя бабушка, используя свой талант дипломата, буквально выцарапала для меня кредит на образование. Судьбоносные моменты обычно наступают именно тогда, когда жизнь начинает казаться нам налаженной. Размеренная комфортная жизнь может быть перевернута с ног на голову в один момент.

Судьбоносный момент номер два посетил меня почти семь лет назад, и его предметом стал мой двадцатипятилетний муж. Жизнь Майка, здорового, обеспеченного и довольно крупного мужчины, всегда била ключом. Однажды, после очередной партии в гольф, он не смог идти. Боль свела судорогой все его тело. Так началась бесконечная череда наших визитов в университет при медицинском центре Калифорнии и Сан-Франциско, во время которых мы пытались понять, что за недуг терзал его тело.

Медицинское «детективное расследование» длилось шесть месяцев. В этот период объем легких моего мужа сократился вполовину. Иногда его пальцы рук и ног болели так сильно, что он погружал их в ледяную воду, чтобы хоть немного уменьшить боль. Госпитализированный для биопсии легкого, он в итоге оказался в реанимационной палате местной больницы. Его диагноз начинался словами «легочный фиброз по причине дерматомиоза и полимиоза» – понятиями, которые я не могла ни выговорить, ни понять. Нам сказали, что продолжительность жизни с таким заболеванием составляет 5,5 года. Доктора посоветовали мужу подумать о пересадке легкого.

Я помню, как сидела в комнате ожидания на четырнадцатом этаже, пока моего мужа обследовал целый консилиум врачей. Посмотрев в широкое окно, я увидела мост над проливом Золотые Ворота. Завороженная его красотой, я невольно начала размышлять, существует ли для меня способ избавиться от всех этих лекарств, докторов, анализов, затяжных тяжб со страховыми компаниями и проклятой болезни.

Слезы градом катились из моих глаз. Почему я не могу жить простой, нормальной жизнью? И вообще, как правильно подготовить себя и свою семью к перспективе пересадки легкого? Мои мысли были прерваны звонком мобильного телефона. Звонила воспитательница из детского сада, куда ходила моя дочь. Не могла бы я прийти и забрать ее, так как у нее и еще у пятнадцати детей из ее группы обнаружили вшей? Вши! Я тут разговариваю с хирургами по поводу пересадки легкого, а человечество даже не знает толком, как избавить мир от вшей! «Что бы делала на моем месте наставница с голубыми волосами? Как бы она решала все эти проблемы?» – думала я.

Майк дожил до сегодняшнего дня вопреки всем прогнозам. Когда я вижу, как он борется с болезнью, его боевой дух напоминает мне настрой моей бабушки. Когда живешь с человеком, который постоянно борется с заболеванием, опасным для жизни, даже обычные дни становятся особенными. Болезнь учит многому – любви, верности, мужеству, оптимизму и надежде. На собственном опыте я также испытала важность терпения и уважения к мистической составляющей жизни.

Несмотря на свою настойчивость,

Дебора так и не нашла простых ответов

Перед тем как Майк заболел, я была довольно нетерпеливым человеком и всегда старалась сделать все возможное для максимального ускорения любого процесса. Вооруженная органайзерами, календарями, планами и ежедневниками, я полагала, что у меня под контролем абсолютно все и я смогу справиться с любой ситуацией, которую мне предложит жизнь. На сегодняшний день жизнь научила меня, что контроль – это не более чем иллюзия, а терпение – действительно добродетель, о чем каждому наверняка неустанно говорила мама. Именно то, что мы считаем подконтрольным себе, чаще всего предательски убеждает нас в обратном. И в один момент жизнь может измениться до неузнаваемости. Тем не менее я верю, что эти изменения – судьбоносные моменты – содержат в себе возможность найти новую цель. Это и есть тот урок, который преподала мне моя бабушка.

Еще в детстве я научилась прятать свой внутренний огонь от чужих людей, чтобы никто не мог заметить его и причинить мне боль. Эту черту характера я взяла с собой и во взрослую жизнь. Возможно, причиной тому стало пережитое мной изнасилование, которое научило меня тому, что люди могут добраться даже до твоих самых тайных, интимных мест, не спрашивая разрешения. После изнасилования я стала бояться, что кто-то украдет и разрушит эти интимные части, и решила спрятать их.

Я – Мишлен Кристини Райсли, и я стала настоящим профи в области пряток. Эта детская игра перешла со мной и во взрослую жизнь. Я научилась мастерски прятать свои эмоции, а подчас и саму себя; это отнимало у меня так много сил, что не давало сосредоточиться на цели моей жизни. Я скрывала свои таланты, так как не хотела, чтобы люди заметили их и украли у меня этот божий дар. Я не понимала тогда, что это практически невозможно. Я шла по жизни, подходя очень близко к тому, о чем всегда мечтала, но избегая прямого контакта с мечтой или просто упуская все шансы. Я с детства мечтала стать сценаристом. Я помню день (мне было примерно 12 лет), когда сказала маме, что буду писательницей. Потом я просто пошла в ближайший магазин и купила блокнот.

Продвигаясь по карьерной лестнице, я принималась за работу, которая имела лишь косвенное отношение к моим мечтам, но я ходила вокруг них, как кот вокруг горячей каши, – никогда не становясь истинным сценаристом. Я скромно стояла в углу, мечтая о том, что, казалось, так далеко от меня. Это все равно что стоять в купальнике на краю бассейна, не решаясь прыгнуть в воду. В глубине души я надеялась, что кто-то протянет мне руку и поможет. Больше всего мне нужен был человек, который сказал бы, что хотеть этого, мечтать об этом – это нормально и что я уже не ребенок. Я взрослая, и никто не сможет отнять у меня моих дарований. Я всегда мечтала о том, что кто-то «выведет мои таланты в свет», обеспечив при этом надежную защиту. Мой внутренний голос было очень трудно перекричать. Как я смею даже мечтать об этом? Как я смею замахиваться на такое? И все же мой внутренний голос не исключал успеха, и я была очень успешна. Друзья и родственники восхищались моей карьерой и завидовали моей успешности и счастью. Правду знала только я. Я по-прежнему стояла на краю бассейна, не решаясь прыгнуть в воду.

В 1968 году команда «Детройтские тигры» выиграла чемпионат США по бейсболу, а мой отец проводил в последний путь своего отца. Смерть была неотъемлемой частью моего детства. Когда умер дедушка Доминик, мне было восемь лет. Я помню, как его хоронили. Священник постоянно звонил в похоронный колокол, а моя маленькая племянница, думая, что это продавец мороженого, просила добавить клубничный сироп. Мы чуть не лопнули от смеха, когда она стала просить сиропа еще громче и капризнее. По пути на кладбище я почему-то поверила в то, что если говорить родителям плохие слова, то они умрут. Это было очень тяжело, тем более что в нашем семействе всегда было полно всяких секретов. Представьте, что вы знаете секрет, который убьет ваших родителей на месте, – это парализует вас. Какой там бассейн, вы даже на улицу и то не пойдете!