Я сказал человеку: "Иди на свободное место!" Я виноват, что у вас, пассажиров, такая воровская привычка во все купе тут же заглядывать? Я ведь предупреждал, что двери в нашем вагоне закрываются плохо! Всех предупреждал, чтобы вещи под себя прятали! И ботинки! Вот в пятом купе пассажир вообще в ботинках спит! Это тоже перекос! Слов не понимаете! Та-а-ак! Все расходимся, умываемся, станция через два часа, через сорок минут санитарная зона! Туалет закрываю! Вас тоже касается! В туалет надо идти, как проснулись, а не попутчиков душить! Нахлебаются с вечера... - пропел Петрович, оттесняя пассажиров от купе и прикрывая за собой дверь с выбитым зеркалом.
      Утирая выступившие от удушья слезы, потерпевший, с опаской глядя на спокойно собиравшего бритву и полотенце Ямщикова, просипел: "Так бы и сказали, что молодые едут. А я думаю, чего женщина лежит зазря, скучает...
      Так бы и сказали! Мне щас даже в туалет не надо, извините, дамочка!"
      - Марина, вставай, нечего тут приключения на чужую шею собирать, иди в туалет очередь занимать! - приказал ей Ямщиков, не глядя на попутчика.
      Седой тоже согласно кивнул, и Марина, захватив полотенце и туалетные принадлежности, вышла из купе.
      Особого порыва к гигиене тела в их вагоне не наблюдалось. Видно, все обсуждали по своим купе утреннюю разборку в первом купе. Впереди нее стояла только женщина с мальчиком лет пяти. Эту женщину Марина вроде не видела в толпе. Мальчик молча взбирался на ящик для мусора и, закрыв глаза, прыгал с него на пол, а женщина, тоже молчала, прислонившись к косяку. Марине очень хотелось подойти, толкануть дверь как следует и сказать пару ласковых словечек засевшему в туалете типу, но она понимала, что ей надо учиться вот так же молча стоять и терпеть, как эта женщина, потому что она теперь такая же. Она опустила глаза и вдруг обнаружила, что стоит только в какой-то длинной майке, которую ей вчера дал Седой. Стоять в ней было холодно, рукавов у нее не было, вообще какая-то тоненькая была эта майка. Женщина скользнула взглядом по ней, и Марина поняла, что выглядит она, с точки зрения этой женщины, как-то неподобающе. Наверно, сверху надо было надеть такой же халат, но у Седого халата для нее не оказалось.
      Действительно, Марина производила двойственное впечатление. С одной стороны она была, вроде, ничего. Но с другой стороны, она еще не научилась выходить из купе, предварительно расчесав пышные, сбившиеся за ночь в копну волосы. Майка, которую вынул ей из своего объемистого баула Седой, не просто подчеркивала грудь, она совершенно неприличным образом выдавала полное отсутствие нижнего белья. А ниже майки у нее располагались неплохие даже по прежним, довольно придирчивым меркам их с Грегом кирасирского полка, женские ноги. Они были совершенно без растительности с гладкой розоватой кожей и с такой маленькой, ровной ступней... Марина так засмотрелась на ноги, которыми теперь располагала в наличие, что, подняв глаза, сразу испытала шок, столкнувшись с этим пристальным змеиным взглядом. Женщины с мальчиком уже не было, а у двери туалета напротив нее стоял неприятный лысый мужчина в большом махровом халате. Ладони его были прикрыты вафельным полотенцем. От неожиданно возникшей неловкости, она опустила глаза вниз и увидела, что его ноги обуты в огромные ортопедические ботинки, о которых их еще раньше предупреждал Седой.
      Никого, кроме нее и сара, в коридоре не было. Разойтись просто так они, конечно, не могли.
      И пассажир тот, утренний, конечно, этими двумя был подослан! Именно потому она теперь тут одна, даже без Ямщикова. Все, сейчас этот надвигающийся на нее тип с нею покончит, и Грег с Седым останутся без факельщика. Марина отступала под холодным пронзительным взглядом, стараясь даже не задумываться, почему вдруг надвигавшийся на нее сар начал скручивать свое полотенце удавкой, но, краем глаз, она все же увидела, что под полотенцем этот страшный, до дрожи в голых коленках, жуткий тип прятал необыкновенно когтистые лапы. Она пыталась, изо всех пыталась мысленно собраться и вспомнить, наконец, что там им с Грегом говорил по этому поводу Седой, но почему-то ничего не приходило на ум. А этот командировочный в халате и лыжных ботинках на каблуках подходил к ней вплотную, оттесняя к мусорному ящику, на который она в изнеможении опустилась, прижавшись полуголой спиной к холодному стеклу. Голова ее беспомощно запрокинулась, глаза закатились...
      Но, почему-то душить ее сразу не стали... Боже мой! Только сейчас она вспомнила, что сняла на ночь этот дикий, ужасный бюстгальтер, в котором у нее были четки, а главное, пара очень необходимых в этой ситуации ритуальных гвоздей. Какая удобная вещь этот бюстгальтер! Утром она совсем забыла, что ей под одеялом надо было все-таки его надеть... Правильно, они ведь тогда кого-то с Ямщиковым душили... душили... душили... А теперь ее задушит этот... Она попыталась сосредоточить взгляд на белом страшном лице... Она так боялась его взгляда, но ей надо было посмотреть ему прямо в глаза и что-то сделать. Вот только она никак не могла вспомнить, что же именно она должна была сделать...
      Собрав все силы, она все-таки посмотрела ему в лицо. Но ее убийца вовсе не смотрел на нее, он с непонятным ей жадным любопытством глядел за широкий вырез сползшей с плеч большой майки Седого. И опять в Марине инстинктивно сработала какая-то штука, сидевшая внутри ее нового тела. Она чувствовала смрадное дыхание, смешанное с мятным запахом зубной пасты, видела внезапно размякшее лицо своего палача, уставившегося ей прямо туда... А, между тем, ее рука, совершенно помимо ее воли, вдруг осторожно просунулась сквозь полы халата между ног пассажира, вцепилась коготками во что-то мягкое и принялась методично выкручивать это что-то вначале по часовой стрелке, а потом против нее, а потом все резче, резче, быстрее!
      Дикий вопль заставил всех вывалить из купе, но первым подскочил, конечно, Ямщиков. За его спиной возник и вездесущий Петрович.
      - Да что же это с вами, гражданочка, такое сегодня, а? - спросил он плачущим голосом. - Ходите тут в мужском исподнем, народ до дикого крика пугаете!
      - У него, наверно, живот прихватило, пока в туалет очереди ждал, высказал предположение Ямщиков, всовывая что-то в руку Петровича.
      - Наверно, - охотно согласился Петрович, быстро пряча руку в карман. Оделись бы вы, дамочка, хотя бы! Купаться, что ли, в туалете собрались?
      Так я без сменщика, туалет грязный!
      - Пойдем, Флик, - потянул Ямщиков Марину с ящика. - А ты чо зенки вылупил? - бесцеремонно отпихнул он типа с удавкой, ловившего воздух открытым ртом. - Как двину промеж глаз, так в раз людей пугать перестанешь. Вопит еще! Давно бабу не видал? Подумаешь, в майке! Не без майки же! Попадешься ты мне, падла, у темном уголку!
      Ямщиков обнял Марину за плечи и повел по проходу к купе. Петрович продолжал громко ругаться на того гадкого пассажира, которого, вдобавок к выкатившимся зенкам, еще и вырвало на пол перед туалетом. Петрович кричал на весь вагон, что теперь сменщика вообще не дождется, что этот рейс ему серпом по всем гениталиям выйдет, что их вдруг сняли с Московской ветки и направили по Рязанской. А кому на фиг нужны удавы в Рязани? Он, лично, таких козлов не знает.
      Ямщиков тоже слышал его жалобы и громко, не столько для Петровича, сколько для типа, пристававшего к Марине, пропел: "А как в городе Рязани пироги едят с глазами! Их жуют, блядь, их едят, а они во рту глядят!"
      До самой Марины этот шум сзади и смысл его песни доходили очень плохо, вернее совсем не доходили. После холодного стекла рука Ямщикова казалась такой теплой. Поразительно, но ей даже не казалось странным, что человек, с которым они знали друг друга так давно, обнимает ее плечи, едва прикрытые майкой. Более того, ей почему-то это было приятно. И Марина впервые с прошлого дня подумала, что быть женщиной не так уж и плохо.
      Иногда.
      Вдруг Ямщиков с силой сжал ладонью ее полуголое плечико.
      - Гляди, Флик, раньше ведь этого не было! - сказал он ей шепотом.
      Они подошли к расписанию, где поверх восьми крупных станций на пожелтевшем от солнца, засиженном мухами расписании был ночью кем-то наклеен листочек с новым маршрутом. Вагон почему-то теперь направлялся в обход основных железнодорожных магистралей, и над самым Ачинском, который еще желтел не залепленным, последняя надпись появившейся за ночь бумажки гласила "Армагеддон №3, стоянка 4 мин."
      СОРАТНИКИ
      В одно очень секретное учреждение города Калининграда вошел странный человек. Да какой там человек! Еврей, блин! Даже еще хуже. Это вообще какая-то наглость тащиться в черной шляпе с пейсами в Калининградское федеральное... Ах, ну, да. В общем, он туда все-таки притащился. Да это капитан Веселовский, так выделывался, сука. Дежурный сразу его узнал.
      Вошел, значит, даже не кивнув охране и дежурному, и сразу скрылся за дверями того противного отдела, который только два месяца назад создали в этом учреждении. Вернее, восстановили. Но, если честно, восстанавливать было не из чего и не из кого. Почему-то все сотрудники бывшего отдела, который существовал за семь лет до его последующего восстановления, странным образом окончили свои дни на бренной нашей земле практически в один месяц после его расформирования.
      Странный это был отдел, да и сотрудники его были странными. А после его ликвидации они как-то растерялись на воле. Неприспособленными к жизни и новой экономической ситуации в стране оказались. Кто под машину попал, кто от газовой колонки нечаянно взорвался. В люки канализационные почему-то двое упали, один, правда, сам с балкона выпрыгнул. И соседи видели, как его два человека в масках спасти пытались, удержать, но ничего не помогло.
      А-а-а, плюх! И нету заместителя начальника.
      Вот и на новых сотрудников отдела в учреждении смотрели как-то так, с подозрением. Старались с ними не слишком тесно общаться. Нервы-то дороже.
      А то опять приказ придет отдел ликвидировать, а тут ты, допустим, в корешах с капитанов Капустиным. И тебе вдруг сообщают, что надо этого Капустина от прыжка с балкона срочно спасать... Нет, нервы дороже.
      Хотя народ там подобрался вначале вполне пригодный для плодотворной оперативной работы. Все - с нормальными послужными списками, отдел кадров каждого лично проверял. Психолог, блин, по полтора часа с каждым беседовал, время тратил. А они, как только оставшиеся от прежнего отдела бумажки прочли, так сразу стали похожими на тех чудиков из прежнего, ликвидированного отдела. Начальству друг на друга доклады сразу же писать перестали. Всё только сидят, главное, в отделе кружком и шепчутся. А перед уходом с работы обходят весь отдел с горящей свечой и, если где найдут жучка электронного, так в это место святой водичкой брызгают.
      Для того, чтобы охрана от них не свихнулась, отдел специально сразу за вахтой расположили. Заколебаешься, пожалуй, пропуска-то всяким чудакам выписывать. Не зарастала к этому отделу народная тропа и регулярно протаптывалась с шести утра до двенадцати ночи. Некоторые и в четыре утра колотились. Прямо в рыло некоторых приходилось среди ночи пихать. Но лучше их было руками вообще не трогать. Одну дамочку попытались как-то за пальто остановить, когда она к капитану Капустину прорывалась, а она и говорит дежурному: "Валерий Германович, а у вас сейчас рука отсохнет!" И точно, так рука и замерла на кобуре, а потом вообще - раз, и повисла плетью.
      Отошла только к концу смены, когда Капустин вышел проводить даму и попутно сделал несколько пасов над рукой дежурного с завыванием.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.