1

Полицейские сирены можно было расслышать в нескольких кварталах от того места, где желтая лента обклеила собой место преступления.

Темно-синее ночное небо было создано только для того, чтобы куда-то в звездную даль уносились мигающие лучи проблесковых фонарей. Машина скорой помощи обогнала нас на Минотавр-драйв, но из того, что мне уже стало известно, я знал – там, куда они едут, уже никому не нужна помощь.

Кроме, разве что, того бедняги, что первым обнаружил тело.

Я не увеличивал скорость, так как спешить было некуда; яркие огни ползли по ветровому стеклу нашей машины и таяли где-то над моей головой.

– Лейтенант Маллен назвал это убийство «шокирующим», – произнес я. – Думаешь, он преувеличил?

– Каким бы ни было это убийство, – ответила моя партнерша. – Оно не стоило прерванного ужина.

– Ты заказала раза в два больше, чем это делают обычные люди, – заметил я. – Не мудрено, что ты не успела доесть.

– Я не давлюсь и не ем, как поросенок, как некоторые, – возразила девушка. – И потом, – Она глубоко вдохнула и слегка поменяла положение стройных ног.

– Ты не можешь сказать, что я толстая.

– Нет, – согласился я. – Люди со скверным характером толстыми не бывают.

Теперь я мог различить четыре или пять патрульных машин; низкие и длинные, как дельфины-касатки, они сгрудились вокруг чего-то, лежащего на асфальте.

Я не спрашивал себя, что освещают сейчас их скрещенные яркие фары; я знал.

Люди в полицейской форме то появлялись в лучах света, то растворялись в темноте, как призраки. Белая машина скорой помощи стояла поодаль, развернувшись; ее задние дверцы были открыты.

Полицейские машины окружили мертвого человека, точно хищные морские твари, привлеченные запахом крови.

Высокий ретлинг стоял в центре скрещенных лучей, подобно актеру на затемненной сцене, под взглядом зрителей и театральных прожекторов. Это был лейтенант Маллен, из отдела по расследованию убийств города Темных Эльфов.

Я остановил автомобиль в самом начале квартала; я не хотел, чтобы его заперли журналисты или ребята из окружной прокуратуры.

– Пахнет скверно, – произнес я, захлопывая за собой дверцу.

Маллен смотрел себе под ноги так внимательно, словно ему нравилось то, что он там видел.

– Это разворошенный мусорный бак, – пояснила моя партнерша. – В такую жару все гниет очень быстро.

– Я говорил в переносном смысле, любимая.

Люди стояли возле желтого ограждения и смотрели внутрь него; прохожие все подходили.

– Я не смог бы различить запаха из-за твоих духов.

Патрульный полицейский стоял, заложив руки за спину; он наблюдал за толпой с ленивым любопытством. Так смотрят на мух, которые в жаркий день ползают по оконному стеклу.

– Иногда я думаю, что полицейские нарочно оставляют сирену, чтобы привлечь побольше любопытных, – произнес я. – Извините, мэм. Они боятся, что никто иначе не узнает об их работе…

Френки не оценила моего наблюдения; ее острые серые глаза обшаривали квартал так пристально, словно там на самом деле можно было что-то найти.

Скажем, имя убийцы, написанное ими на стене белой фосфоресцирующей краской – чтобы в темноте его было удобнее прочитать.

– Добрый вечер, мистер Амбрустер, – произнес полицейский. – Хотите пройти?

Свет бил со всех сторон, и я не мог бы сказать, узнал ли патрульный меня в лицо, или его внимание привлекла стройная фигура моей партнерши.

Девушку с такой фигурой сложно с кем-нибудь перепутать; даже в городе Темных Эльфов.

– Что здесь произошло? – спросил я.

– Один парень возвращался домой с танцулек; он поцапался со своей девчонкой, и поэтому ушел рано. Ему расхотелось веселиться.

– Это он? – спросила моя партнерша, указывая поверх человеческих голов.

Бедному парнишке едва успело исполниться восемнадцать; я мог догадаться, что в барах ему все еще отказывают наливать спиртное, думая, что он несовершеннолетний.

У него было широкое детское лицо с кожей такой красной, точно он несколько часов простоял на морозе, продуваемый всеми ветрами. Впрочем, лицо его было опущено; он сидел, положив руки на колени и мелко вздрагивал. Рядом с ним находился человек в белом халате парамедика; он что-то протягивал парню и уговаривал выпить.

– Бедолага почти не говорит теперь, – патрульный произнес это так же безразлично, как если бы речь шла о спущенном колесе. – Только встряхивает головой и повторяет про кровь.

Парамедику удалось уговорить парнишку сделать глоток из пластикового стакана; горло бедняги судорожно дернулось, и он поперхнулся. Что-то горячее расплескалось ему на колени.

– Не похоже, чтобы он был в состоянии вызвать полицию, – заметил я.

– Это был и не он, – подтвердил полицейский. – Видите вон ту аптеку на углу, белая освещенная витрина? Парнишка ввалился туда, да все разевал рот и тыкал руками на улицу. Он даже закричать не смог, когда это увидел.

– Он заметил преступника? – спросила девушка.

– От него сложно что-то узнать, – полицейскому было явно все равно.

– Но тело уже давно остыло, так что вряд ли. Убийца не стал бы околачиваться поблизости так долго.

– Блестящее заключение, офицер, – похвалил я. – Есть ли еще свидетели? Скажем, владелец аптеки?

– Никто ничего не видел, мистер Амбрустер, – отвечал тот.

– Потому, что никто не хотел ничего видеть, – заметил я. – Пойдем, Френки. Послушаем, что скажет нам Маллен.

Бедный парнишка уже сумел справиться со стаканчиком кофе – или что там было в нем налито. Теперь он держал его в ладонях, хотя и не пил; наверное, ощущение тепла придавало ему сил.

– В его возрасте я не шастала по сомнительным местам, – заметила Франсуаз.

– Что же ты делала? – спросил я.

Френки взглянула на меня с видом прилежной девочки, которая получила стипендию в престижном университете благодаря своему прилежанию.

– Я занималась, Майкл.

– Не стану уточнять, чем.

– Если ты хочешь сказать, что я трахалась дни и ночи напролет… Доброй ночи, лейтенант.

– Если все ночи будут такими добрыми, – приветствовал нас лейтенант Маллен, энергично хватая себя за нос и нещадно теребя его. – То пусть уж они будут злыми.

Это была шутка – столь же смешная, как и все остальные попытки Маллена продемонстрировать свое чувство юмора.

Франсуаз обернулась и бросила взгляд на парнишку, который так и не двинулся с места.

– Вы уже закончили с ним, лейтенант? – спросила она.

– Я и не приступал, – отвечал тот. – Даже наш патологоанатом скривился, когда увидел вот это – а уж он-то навидался всяких убийств.

Маллен отпустил нос и внимательно осмотрел пальцы, которыми за него держался.

– Мальчуган теперь долго не сможет уснуть.

– Позвольте мне, – произнесла девушка.

Я склонился над телом. Если бы я еще сохранил способность адекватно реагировать на то, что можно увидеть на наших улицах, я бы не спал еще, пожалуй, года четыре, или все шесть.

– Я видел такое пару раз, – наконец произнес я, выпрямляясь. – Нечто подобное могут сделать сторожевые псы, если их натаскать впиваться человеку в горло.

– Слава богу, обычно их этому не учат, – подтвердил Маллен.

Франсуаз подошла к мелко вздрагивающему подростку и наклонилась над ним; вряд ли это была разумная идея, учитывая глубину ее декольте. Если бы парнишка поднял в тот момент глаза, с ним вполне мог бы случиться сердечный приступ.

– Все будет хорошо, – ласково произнесла девушка, мягко проводя руками по его плечам. – Сейчас тебя отвезут домой.

Парень вскрикнул; девушка распрямилась и улыбнулась ему.

– Все будет хорошо, – повторила она.

Парамедик вздрогнул.

– Опасная штука, – заметил Маллен, когда Франсуаз подошла к нам. – Однажды один полицейский из китайского отдела сделал мне такой массаж шеи. Я потом неделю чувствовал себя героем, а ровно в пятницу – как сейчас помню – чуть не схлопотал пулю в голову.

– Это старинное искусство, – подтвердила девушка. – Позволяет открыть двери возможностям, которые заложены в человеке. Теперь он успокоится и проспит всю ночь спокойно. Не забудьте вызвать для него полицейского психолога.

Маллен кивнул.

– А вот этому парню, внизу, психолог уже не поможет, – сообщил он, точно сделал важное открытие. – Мы с Амбрустером только что обсуждали, что такую рану на горле могло нанести какое-нибудь бешеное животное.

– Не могло, – ответила девушка, опускаясь на колени.

Она приблизила лицо к рваной ране на горле погибшего.

– С позвоночника удастся снять слепки зубов, – уверенно произнесла Френки. – Могу поспорить, что они окажутся человеческими.

– Люди не грызут друг другу глотки, – ответил Маллен. – В этом можете мне поверить. Это очень неэффективно.

– Но животное тоже не могло этого сделать, лейтенант.

– Это еще почему?

– Я могу объяснить вам, – предложил я. – Видите эти следы крови, вокруг жертвы?

Полицейский кивнул.

– Вам придется провести специальную экспертизу для того, чтобы получить достоверное заключение; но я могу сказать прямо сейчас, что это брызги.

– Я сам понимаю, что это не гуашью тут нарисовали, – ответил Маллен.

– Дело не в том, что это, – сказал я. – А в том, как они здесь оказались. Брызги образовались в тот момент, когда жертве вспороли горло. Это означает, что человека убили прямо здесь, в этом квартале.

– Ну и что?

– А то, – ответила девушка, – что ему перервали весь пучок кровеносных сосудов на горле.

Она провела носком сапожка по асфальту.

– Убитый должен был бы плавать в собственной крови, лейтенант.

– Вы хотите сказать, что вся кровь куда-то исчезла? – Маллен озадаченно взглянул на покойника, точно его крупно обманули, подсунув что-то недоброкачественное.

– Думаю, ее удалили из тела, – подтвердил я. – Полицейский патологоанатом расскажет вам подробности.

– Но кому могла понадобиться его кровь? – спросил Маллен.

Я пожал плечами.

– Ответ может быть только один, лейтенант, – произнес я. – Его убил вампир.

2

Я прикинул в уме, что станет с мусорным баком.

Он перевернется, если достаточно полон, и отлетит в ночную даль, если пуст.

Если же его успели набить, скажем, кирпичами, наш автомобиль окажется с помятым бампером.

Франсуаз убрала ногу с тормоза и сказала:

– Можешь открыть глаза, бэйби.

Пару секунд я ожидал, когда же раздастся лязг железа, затем рискнул открыть дверцу.

– Не стоило пускать тебя за руль, – сообщил я. – Мне вообще не следовало дарить тебе эту машину. Чем мне не понравился тот набор для вязания?

Франсуаз оправила юбку и направилась вдоль улицы.

– Зачем ты оправляешь юбку? – осведомился я. – Она такая короткая и узкая, что все равно стоит колоколом.

– Мне нравится, когда ты смотришь, как я провожу руками по бедрам.

Нам самом деле, я этот момент я осматривал наш автомобиль, на предмет царапин, и пытался на глаз определить расстояние, которое отделяло бампер от шеренги мусорных баков.

Четверть дюйма, никак не больше.

– Хватит копаться в мусоре, бэйби, – решительно прервала меня девушка. – Все равно там ты не найдешь портретов Верховного архимага с автографом. Нам пора работать.

– Работать? – я обернулся на машину, мысленно прощаясь с дворниками, колесами и безупречно покрашенной поверхностью. – На этой улице могут работать только проститутки.

– Тебе лучше знать, – отвечала девушка.

Нас окружали дома, которые не были построены для того, чтобы люди в них жили. В противном случае, в этих зданиях работало бы электричество, водоснабжение, газ и телефоны.

Жизнь в таких кварталах проходит вне домов – на улицах, в подворотнях, и в тех обглоданных кушерях, которые на плане, располагаемом в компьютерах сити-холла, обозначены в качестве «парков».

Франсуаз не стала прикасаться рукой к ручке двери; Френки очень брезгливая. Девушка осторожно толкнула дверь ногой, и та растворилась, скрипя, как кандидат в губернаторы.

– Либо нам очень повезет, и Филиппо окажется дома, – пробормотала девушка.

– Либо нам придется искать его всю ночь, и тогда ему не повезет, – подтвердил я.

Франсуаз задержалась у кабинки лифта.

– Работает, – бросила она. – Разве не смешно.

– Это называется иронией жилищного строительства, – подтвердил я. – Иногда в этих домах что-то начинает работать; это дает жильцам понять, что такое человеческая жизнь, которой они лишены.

– Как мне стыдно за себя, – пробормотала девушка.

Френки легко откинулась назад и ударила каблуком в контрольную коробку лифта.

– Покатаются на карусели, – констатировала она, когда маленькие электрические молнии пробежали внутри разбитого устройства. – Надеюсь, там никто не застрял наверху.

– Если и застрял, – отвечал я. – Эту ночь ему будет полезно провести под домашней крышей.

Нет ничего интересного в том, чтобы подниматься по лестнице в доме, который выстроен только затем, чтобы взимать с жильцов арендную плату.

Если, конечно, не находить удовольствие в запахе того, что является результатами человеческого обмена веществ.

Я не нахожу.

Однако подниматься на шестой этаж в старом разболтанном лифте, который может остановиться в любой момент – нет уж, я лучше пройдусь пешком.

– Не думаю, чтобы Филиппо попытался от нас удрать, – произнес я. – Мы всегда хорошо платили ему за информацию о том, что происходит на улицах.

– Отлично, – сказала девушка. – А сломанный лифт не даст ему даже захотеть от нас удрать.

Трое девиц стояли на лестничной клетки и терлись друг об друга. Я не хотел даже знать, чем они занимаются; равно как и то, были это девицы или парни.

– Привет, красавчик, – сказало одно из этих существ. – Хочешь ширнуться?

Даже по голосу я не смог определить, кто это.

– То, что случилось сегодня, может быть слишком опасно даже для Филиппо, – сказал я. – Если он что-то слышал об этом убийстве, то может предпочесть об этом забыть.

Френки выросла в гораздо менее респектабельном квартале, чем я; там, где меня учили красиво обходить, Френки всегда идет напролом. Поэтому ей не удалось так мягко просочиться между тремя существами на лестничной клетке.

– Эй, детка, – прокричало одно существо. – Иди-ка ко мне.

– Френки, – позвал я. – Потом поиграешь с обезьянками. Вот дверь квартиры Филиппо. Она не раскрыта нараспашку – значит, либо он знает что-то о произошедшем убийстве, либо у него кончился запас порошка, и он не хочет, чтобы к нему заваливали с просьбой поделиться… Постучим?

Я нажал кнопку звонка и не отпускал ее до тех пор, пока внутри не послышалось какое-то шевеление.

– Майкл, ты не умеешь звонить в дверь, – сообщила девушка. – Надо позвонить чуть-чуть, а потом подождать.

– У меня ничего нет, – сообщила голова, которая высунулась из дверного проема, как тряпичная кукла в детском театре.

Черные волосы, завитые в тугие косички, обрамляли лицо халфлинга, увеличивая сходство; к тому же, я мог бы поклясться, что череп его забита ватой.

Я собирался втолкнуть его внутрь, но не успел – Франсуаз уперлась коленом в дверь и сладко проворковала:

– Привет.

– Привет, – согласился Филиппо, который как раз должен был решить небольшую задачку – что случается с человеком, которому сломали шею дверью.

– Я вас не знаю, – сказал он.

– А я и не собираюсь заставлять тебя по суду на мне жениться, – ответила Франсуаз. – Майкл, впихни его внутрь.

По всей видимости, девушка полагала, что я сделаю это до того, как она отпустит дверь; но я сомневался, что наш информатор сумеет говорить, если его голова окажется по одну сторону порога, а тело по другую – без какой-либо связи между собой.

– Я никого не знаю, и ничего не видел, – сказал Филиппо, проходя в комнату.

Дом, милый дом – вот что наверняка говорили между собой тараканы о жилище Филиппо; если в городе Темных Эльфов существуют насекомые-паразиты крупнее таракана (скажем, маленькие мэры), то они здесь тоже наверняка водились.

– Один парень вышел сегодня погулять, – Я прошел в квартиру, стараясь ни к чему не прикасаться.

– И его съели, Филиппо.

– Это был не я, – быстро ответил тот.

– Да, тебя еще не съели, – подтвердил я. – Поэтому стоит начать говорить.

– Я ничего не знаю, – сказал он. – И ничего не видел. Я уже сказал.

– Слушай, маленький ублюдок, – процедила девушка. – Какая-то тварь ходит по улицам и убивает людей – а по твоей грязной роже я вижу, ты знаешь, где его искать.

Филиппо сник.

Стало видно, что он готов пойти на великое испытание – вымыть свою физиономию, лишь бы по ней более нельзя было ничего прочитать.

– Я захватила с собой перчатки, – сказала девушка. – Поэтому смогу заняться тобой, не боясь запачкаться. Я стану выдирать у тебя из головы эти крысиные хвосты один за другим – говорят, это оживляет память.

– Не трожьте мою прическу! – закричал Филиппо. – Знаете, как сложно отрастить такую?

– Второй раз ты уже не сможешь, – предупредила девушка. – Отрывать, скорее всего, придется с кожей.

– Тише, Френки, – сказал я. – А то наш друг сейчас испачкает штаны, и разговаривать с ним станет еще труднее. Итак, Филиппо. Глубоко вдохни и расскажи нам все, что говорят на улицах.

– А деньги? – спросил негр.

– Хватит нянчиться с ним, Майкл, – сказала девушка. – Я быстро развяжу ему язык.

– Ну, Филиппо, – сказал я. – Вот видишь? Это двадцать динаров.

– Этого мало, – авторитетно заявил Филиппо.

– Этого достаточно, – заверил его я.

Он вытер грязной рукой грязные губы, и стало непонятно – что из частей его тела стало чище, а что наоборот.

Экономисты называют подобное «равномерным распределением».

– Мне нужно тридцать, – наконец сообщил Филиппо. – Ребята, что это сделали – они очень, очень плохие ребята.

– Я тоже девочка плохая, – предупредила Френки.

– Вот тридцать динаров, – сказал я, и не соврал. – Теперь говори.

На этот раз Филиппо вытер руки о штаны.

– Они приехали из Аспоники, – выдышал он. – Их трое – два мужика и девчонка. Они бешеные, мистер Эм, просто бешеные.

– Дальше, – напомнил я.

– Никто не знает, как их зовут. Они ни с кем не общаются, даже со своими. Живут по подвалам, в заброшенных домах. Они приехали два дня назад, денег с собой немного.

Он громко проглотил сопли.

– Никто и не думал, что они такие, мистер Эм, вот-те крест пресвятая богородица, никто не думал. Я бы вам сразу сказал, что я, жить не хочу – когда такие выродки по улицам ходят. Говорят, они иногда околачиваются у Вика, это танцульки в северной части квартала. Это все, что я знаю, вот те крест.

Я отдал ему деньги.

– Если ты узнаешь, где они устроили ночлег, – предупредил я.

– Если я это узнаю, – сказал Филиппо. – Они меня убьют.

3

– Любишь играть в хорошего полицейского и плохого полицейского? – спросил я.

Девушка довольно улыбнулась.

– Обожаю быть плохим полицейским.

– Хорошим ты просто не умеешь, – пояснил я.

Шум, который зарождался в недрах заведения Вика, был так же далек от музыки, как и сам Вик от титула почетного жителя города Темных Эльфов.

Вокруг здания толпились люди – подобно тому, как на краях давно немытой кружки виднеются застывшие капли того, что когда-то в ней разогревали.

Машин вокруг было предостаточно, и я начал всерьез опасаться, что их владельцы могут разбить нашу из зависти.

– Погляди как вон туда, – Франсуаз показала пальцем, перекрыв мне все ветровое стекло. – Когда я была маленькая, то мечтала заняться сексом на заднем сиденье вот такого вот кадиллака.

– И что же случилось? – спросил я. – Не выдержали задние рессоры?

– Я поняла, что в дорогих машинах это делать интереснее.

– Звучит двусмысленно.

Я подрулил к обочине и переждал, пока у парнишки-гнома, присматривающего за машинами, глаза приобретут свои естественные размеры.

– Я не прошу многого, – сказал я, всовывая ему банкноту. – Но я хочу уехать на ней после того, как мы тут закончим.

– Если что-то случится с моей машиной, – пояснила ему Френки. – Твои кусочки можно будет подклеивать в альбом и коллекционировать. Ты понял?

Он понял.

– Так почему двусмысленно? – спросила девушка, ускоряя шаг, чтобы нагнать меня.

Два огра стояли у входа, и они не собирались туда входить; напротив, им платили деньги за то, чтобы внутрь не попадали те, кому не положено.

– Нет ничего более забавного, – заметил я, подходя к ним, – чем бедные люди, которые ведут себя, как богатые.

– Что-то ты не похож на местного, мистер, – произнес один из охранников.

Я не мог не подивиться его проницательности; я не красил волосы в розовый цвет, не клеил их гребнем, не носил серег в ухе, а мой скромный пиджак в неброскую серую полоску не украшали цепи под золото.

Правда, в галстуке я ношу заколку.

– Дружок, – сказал я, памятуя о том, что с низкоорганизованными формами жизни необходимо объясняться при помощи простых слов. – Ты можешь выбрать одно из двух.

Я запнулся, раздумывая – не слишком ли сложную предлагаю ему задачу, но потому решил, что он справится.

Ему ведь всегда мог прийти на помощь второй охранник.

– Вариант первый, – сказал я. – Мы платим единовременный взнос, и ты нас пускаешь. Вариант второй. Мы вырубаем тебя и твоего приятеля, и тогда, за то же самое, вместо денег ты получаешь головную боль. Итак?

Все-таки задача оказалась для него слишком сложной.

– Проваливай, пижон, – сказал охранник. – Ишь, как вырядился, да еще и девку свою приволок. Острых ощущений захотелось?

– Отвали, – мягко посоветовала Френки.

Когда слова не помогают, остается только развести руками.

Наверное, я сделал это слишком быстро, и, может быть, мне не стоило метить этим ребятам в горло.

Я еще не успел опустить рук, а они уже оба сползали вниз по стене. Франсуаз грациозно перешагнула через неподвижное тело, и мы вошли.

Музыка сразу стала громче. Бессмысленно было пытаться разобрать смысл того, о чем пели исполнители, или даже разобрать отдельные слова. Лавина звуков, рушащаяся на головы людей, состояла из одного лишь барабанного боя. Все остальное тонуло где-то внизу, заглушенные криками и визгом толпы.

Люди шевелились.

Они не танцевали, не прижимались друг к другу, не разговаривали; они просто шевелились. Шевелились как черви, плотно набитые в банку; они поднимали руки над головами, ибо рукам не было места между их грязными и дурно пахнущими телами; они покачивали плечами, переступали с ноги на ногу, не заботясь ни о красоте движений, ни о ритме музыки.

Того, кто думает, что нет ничего хуже, чем тысячи немытых тел, здесь ждало разочарование – он понял бы, что этот запах становится в тысячи раз отвратительнее, если смешивается с дешевыми духами.

Это считалось местом для развлечения.

– Когда я попадаю в такие места, – сказал я, – то спрашиваю себя – в наше время, наше поколение было другим; почему…

– Что? – спросила девушка.

– Ничего, – ответил я.

Вик висел где-то под потолком; правда, он не был подвешен за сломанную шею – почесть которая, без сомнения только ожидала его в будущем. Содержатель дискотеки пользовался краном с сиденьем, какие в ходу у кинооператоров. Длинная металлическая стрела, изгибаясь суставами шарниров, возносила его над волнами человеческих голов.

Там, внизу, каждый из них был никем, а все они – безликой толпой, единственной целью существования которой было платить деньги за вход и выпивку. Он, наверху, был один – всемогущий бог, тот, кто создал этот маленький, грязный, вонючий мирок, управлял им самодержавно и безраздельно, и в любую минуту, единственно по своему желанию, мог уничтожить то, что трепыхалось под его ногами.

Стоило дать ему глотнуть немного реальности.

Будь я меньше ростом, я бы не рискнул пересекать этот тесный движущийся сгусток, гноящийся запахами пота. Люди, вздрагивали, точно нервная животная лихорадка заставляла их тела выламываться в отталкивающих позах.

Их ноги терлись друг о друга, постоянно в движении, но не приближая ослабленные тела ни к какой цели. Они раскрывали рты, хотя им нечего было сказать друг другу; их глаза были распахнуты расширенными зрачками или прикрыты в полузабытье, вызванном музыкой или алкоголем – но куда они не направляли свой взгляд, он видел лишь ничто.

Никто из них не замечал того, что я и моя партнерша проходим мимо них; вернее говоря, мы шли сквозь них, ибо не было там ни Джона, ни Мэри, ни Хуанито; была лишь толпа, единая и лишенная сознания, как мозг, вывалившийся из разбитого черепа, облепленный мухами и изъеденный червями.

Если эта молодежь – наше будущее, будущего у нас нет.

Вик восседал на круглой платформе, венчавшей собой конец железной стрелы. Оттуда он мог видеть все; но нас он заметил только в тот момент, когда лужа людских голов уже растекалась вокруг нас, словно муравьиный рой, ползающий вокруг муравейника.

Толстое тело Вика перевалилось через ограждения платформы, и его глаза, гниловато-неопределенного цвета, уставились на нас, распахиваясь над чернеющим отверстием рта.

– Он нас увидел, – сказал я, отстраняя в сторону парня и девушку, которые танцевали друг с другом.

Я мог бы держать пари на половинку цента, что это парень и девушка, хотя и не взялся бы определить, кто из них кто.

– Тогда не подходи под платформу, – фыркнула девушка. – Вдруг он наложит в штаны.

Я сомневался, что содержатель дискотеки настолько не хочет встречаться с нами, чтобы воздвигать вокруг себя барьер из нехорошего запаха; но и броситься к нам в объятия Вик тоже не спешил.

Его правая рука облепляла квадратную коробку пульта; движением пальцев с длинными ногтями Вик мог направлять свой воздушный трон в любой закоулок темного и прокаченного дымом воздуха дискотеки.

Металлическая стрела дрогнула, ее нижний сегмент начал подниматься, а верхний, напротив, устремился вниз. Изогнутая лапа металлической твари разворачивалась, осыпая людей снегом режущего глаза света, который сыплющегося из установленных под ее дном проблесковых прожекторов.

Хобгоблин в черной кожаной куртке стоял у основания стрелы, сложив руки на широкой груди. Я знал, что его куртка именно такая, хотя она уже не выглядела ни черной, ни кожаной.

Но подобные люди всегда носят подобные куртки.

За его плечом находилось святая святых заведения Вика, и находилось оно там именно для того, чтобы парень в куртке его охранял. То бы не шейкер для коктейлей и даже не вход в женскую уборную, – но блестящие рукоятки переключателя, которыми управлялась стрела.

Этот пульт был здесь на тот случай, если Вик вдруг обольет пивом коробку, которую держит в руках, и она откажется спускать его вниз. Вик был плохим парашютистом, и не стал бы спрыгивать на каменный пол.

Франсуаз сделала знак хобгоблину в кожаной куртке, и он подчинился, отсалютовав ей по-военному.

– Привет Дик – я слышала, ты получил звание сержанта? – спросила она.

– Перед тем, как наконец подал в отставку, – подтвердил он. – Спасибо вам, мисс Дюпон – я никогда не забуду того, что вы сделали для меня.

Он похлопал рукой по железной стреле.

– Я был дураком, что позволил втянуть себя в те неприятности, – продолжал он. – Но теперь больше глупостей я не делаю – хватит. У меня даже есть приятели, среди местных полицейских. Поработаю здесь еще с годик, да подкоплю деньжат – тогда смогу открыть свой бар.

– Не забудь пригласить нас на открытие.

Он отошел в сторону, чтобы не мешать нам.

– Всегда ненавидела такие места, – сообщила Френки. – Что тут надо нажимать, Майкл, чтобы спустить вниз этого борова?

– Этот рычаг вниз, – пояснил я.

Франсуаз кивнула и потянула другой рычаг.

– Сильно не любишь? – спросил я.

– Моя младшая сестра их обожает.

Металлический кран устремился вверх, ускоряясь по мере того, как девушка придавливала рычаг книзу. Вик вертел головой, и по тому, как двигались его плечи, я понял, что он пытается нажимать на кнопки своего пульта.

– Габи каждый вечер пропадала на таких дискотеках… Черт, Майкл, ты что-то напутал – стрела идет не туда.

Громкий вскрик Вик не был слышен никому, кроме ползавших по потолку тараканов.

Он кричал так, словно между ним и потолком еще не оставалось добрых полутора десятка футов.

– Я думал, он проломит головой крышу, – заметил я, мягко отстраняя девушку от пульта и нажимая правильные рычаги. – И что же Гэйб?

– Потолок у нас бетонный, – пояснил сержант в кожаной куртке.

Он уже раздумывал, не возьмет ли в свои руки управление танцульками.

– Конечно, это были более приличные дискотеки, – пояснила девушка. – Но света и громкой музыки там тоже хватало. Каждый вечер я должна была возвращать Гэйб домой.

– Я всегда радовался, что я единственный ребенок в семье, – сказал я.

Стрела разворачивалась и возвращалась, как порванная пружина. Вик раскачивался на своей платформе из стороны в сторону, и мне хотелось верить, что он не теряет при этом мозги.

– Потом меня же еще и ругали, – продолжила Франсуаз.

– За дискотеки?

– Нет, за то, что Гэйб назначает там свидания.

– Моя голова, – бормотал Вик. – Еще чуть-чуть, и я врезался бы головой в крышу. Какой придурок балуется там с пультом?

– Свидания? – спросил я. – Твоим тетушкам не нравилось, что Гейб встречалась с парнями? Сколько же ей было лет?

– Шестнадцать, – фыркнула моя партнерша. – И моим тетушкам бы очень понравилось, если бы моя сестричка встречалась с парнями. Но она встречалась с девочками.

4

Судя по выражению того, что служило ему лицом, Вик не был в восторге от того, что нам так срочно понадобилось поговорить с ним.

– Что вам здесь нужно? – спросил он; что касается его самого, то ему определенно нужен был дантист, – а еще хорошая пластическая операция.

– Я тоже рад тебя видеть, Вик, – ответил я.

Заметив, что я не удерживаю рычаг в нижнем положении, Вик Манкузо напряг свои короткие пальцы – но это были не те конечности, которые могли унести его тело от необходимости говорить правду.

Я вынул пульт из его рук и вставил его в предназначенную для этого выемку, вделанную с внутренней стороны платформы.

– Ты потом поиграешь в космонавта, Вик, – сказал я.

– Если захочешь, я сделаю так, что ты увидишь звезды, – добавила Франсуаз.

Он засуетился, вытирая ладони о майку. Майка была белой – то есть когда-то была; по цвету пятен мне так и не удалось определить, от чего он пытается очистить руки.

– Три человека два дня назад приехали в город, – произнес я. – Из Аспоники.

– Да вы понимаете, что говорите, – воскликнул толстяк. – Это же вам не Асгард. Хей – это город Темных Эльфов. Сотня людей, гномов, эльфов, негров ежедневно приезжает и уезжает отсюда. Про дворфов я и не говорю. Как среди них можно отличить троих любителей путешествий?

– Эти трое любителей путешествий этим вечером убили человека.

Я не повышал голоса, не желая будить внимание праздной толпы.

– Они растерзали его горло зубами, и сделали это заживо. Ты все еще ничего не хочешь сказать?

Лицо содержателя дискотеки стало пепельно-серым; по всей видимости, у него имелись иные представления о хорошей гастрономии.

Он воровато обернулся и поднес руки к щекам.

– Здесь в самом деле появились двое новеньких, – сказал он, округляя рот в маленькую трубочку. – Дикого вида. Они были странными.

– Странными? – спросил я.

– Они не танцевали. Только стояли у входа, чуть подальше, вон там, чтобы быть подальше от других. Я-то подумал, что они наркоманы.

Музыка изменилась, словно сломанная резким ударом. Барабанный разрыв накрыл Вика, заставив его испуганно присесть.

– Позволь, я угадаю, чем они занимались, – произнес я. – Они смотрели на свет – я прав?

Вик попятился.

– Вы уже видели их, мистер Эм? – спросил он. – Не приведи господь. К нам тут всякие забредают – наркоманы, шваль, шантрапа. Потому я и держу тут таких ребят, как сержант. Но эти – один раз я на них взглянул, и больше всю ночь в ту сторону ни глазком.

– Ты всегда мыслил здраво, Вик, – подтвердил я. – Дай-ка я прокачусь на твоем самокате.

Я перешагнул через край выкрашенных в желтый цвет ограждений, не дожидаясь, пока Вик раскроет мне вырезанную в них дверь.

– Хочешь полетать со мной? – спросил я у него.

Вик Манкузо еще не составил себя определенного мнения по этому вопросу, но оставаться на земле, где из-за любой спины могли показаться застывшие глаза аспониканца – этого Вик точно не хотел.

Я вынул из внутреннего кармана мобильный телефон и раскрыл крышку.

– Готова бежать, кэнди? – спросил я.

Кончик язычка девушки пробежался по ровному краю зубов.

– Только скажи, куда.

– Тогда поехали вверх, Вик.

Платформа не предназначалась для того, чтобы в ней находились двое; однако мой попутчик был далеко от того, чтобы жаловаться на тесноту.

– Это что, какие-то сумасшедшие? – спросил он, хватая меня за пиджак и наверняка оставляя на нем пятна, которые потом будет трудно вывести. – Те, что едят людей?

Майор Рокуэлл, из отряда темных разведчиков, очень не хотел отдавать мне военный бинокль, который теперь я держал в руках. Он говорил, что модель поступит на вооружение только через восемь лет, а до тех пор штатские не могут даже осматривать ее.

Вот почему мне пришлось его уговорить.

– Не думаю, Вик, – отвечал я, осматривая то, что находилось теперь далеко под моими ногами. – Они никого не едят; они пьют кровь.

Сложно сказать, что больше препятствует наблюдению; полутьма или полная темнота, которую время от времени прорезают ослепительные вспышки света – слишком быстро и слишком непредсказуемо.

В плоской прямоугольной картинке, в которую складывали изображение два окуляра бинокля, все выглядело иначе – освещение было почти ровным, и даже почти естественным.

Я мог без труда различать лица и даже читать надписи на спинах людей.

Вот почему мне нравится этот бинокль.

– Тогда, наверно, это какая-то секта? – спросил Вик, волнуясь больше за сохранность собственного горла, нежели за правильность предположения. – Я читал про такие. Они собираются на ритуалы, поют там песни всякие, а потом кровь пьют.

– Ты читал? – спросил я.

– Ну, обычно это не настоящая кровь. Они наливают там вино или еще что, и делают вид, что это вино. Но некоторые из них сходят с ума – сворачиваются от всякой религиозной дребедени, и пьют кровь взаправду.

– Я тоже слышал о такой религии, – подтвердил я. – Это христианство.

Найти троих аспониканцев в толпе людей, где каждый второй был выходцем из таких же красивых и солнечных стран – эта задача скорее подходила для любителя мгновенной лотереи, нежели для человека, знающего более веселые развлечения, чем тыкать пальцем в небо.

Но отыскать в толпе, какой угодно огромной, трех людей, которые ведут себя не как все – сил на это уйдет не больше, чем для того, чтобы обвести взглядом весь зал.

К тому же те, кого я искал, должны были стоять где-то у берега людской клоаки.

Я мог сделать все очень быстро.

– Что ты там возишься? – недовольно спросила Франсуаз.

Именно тогда я увидел его.

Это на самом деле был аспониканец – среднего роста, широкоплечий, в серой рубахе с подвернутыми рукавами. Наверняка он был обычным крестьянином; солнце оставило темные следы на его лице. Длинные волосы слипались от жира; они расползались по его плечам и закрывали глаза, мешая смотреть.

И все же я видел его глаза.

Он смотрел прямо на меня – туда, где из-под потолка один за другим, волшебными фонтанами вырывались мириады сказочных бабочек света.

Только теперь я осознал, что дискотека была грязна и мерзка только внизу; люди же смотрели наверх.

Точно злая пародия на человечество, тем более злая, чем менее она приукрашивала и искажала то, что представляет из себя жизнь слабых и восторженных существ, которые называют себя людьми.

Там, на земле, царили грязь, вонь, нищета – и отсутствие иного будущего, чем грязь, вонь и нищета. Но здесь, под потолком, столь недосягаемо высоким, что казалось, будто его и нет совсем, растворенного в темном небесном своде – здесь был рай.

Яркий свет лился, не переставая, и те, внизу, знали, что он никогда не померкнет; он был гарантом, он был обещанием, он вселял в них веру в то, что где-то в их поганой жизни тоже может найтись что-то светлое и такое, что никогда не предаст.

– Френки, я его вижу, – мои слова звучали негромко, словно я сам боялся, что кто-то еще сможет услышать их. – Но он один. Больше здесь никого нет.

Девушка промолчала, и я видел, как она кусает нижнюю губу.

– Двоих других здесь нет? – спросила она.

– Нет.

– Уверен?

– Уверен.

– Тогда надо его взять.

Человек смотрел на свет.

Темные глаза, темные от природы, оставались неподвижными – два черных зияющих провала, в которых не было ничего, кроме зияющей пустоты, жадной и ненасытной, и разноцветные звездочки небесного света засасывало внутрь этих трещин в человеческом теле, чтобы исчезнуть там, тухнуть и погаснуть навсегда.

Он почти не моргал; и только изредка его веки вздрагивали, нервным тиком естественного, но усилием сознания вытоптанного из памяти мышц движения.

Он не смотрел на свет – он смотрел свет.

– Тридцать пять футов от входа, северная стена, – сказал я. – Вик, нам пора приземляться.

Вик Манкузо имел много возражений на этот счет, и самое главное из них стояло сейчас у северной стены. Франсуаз решительно направилась через весь зал, проталкиваясь между людьми.

Человек вздрогнул.

Его тело изогнулось и выпрямилось, движением злобного, насторожившегося животного. Он повернулся – весь, обводя зал невидящими зрачками. Он никуда не смотрел, он ничего не мог видеть – но он чувствовал.

Вдруг человек замер, обращенный в ту сторону, откуда приближалась к нему Франсуаз. Его рот приоткрылся, обнажая темные зубы, между которыми чернели провалы.

Его веки быстро моргнули, сметая с глаз покров темноты. Взгляд аспониканца внезапно стал острым и ищущим. Он посмотрел туда, где девушка прокладывала себе путь между движущимися в трансе телами – а потом быстро перевел глаза вверх и увидел меня.

Франсуаз выругалась.

Металлическая стрела опускалась плавно и величаво – слишком медленно, чтобы успеть вовремя.

Человек рванулся в сторону – очень быстро, не ускоряясь и не замедляя стремительного движения. Он не замечал людей, которых отталкивал; они успевали издать возмущенный возглас только тогда, когда незнакомец был уже далеко впереди.

Он не бежал к дверям, и я не знал, есть ли здесь второй выход, открытый в это время суток.

Теперь уже недовольные крики раздавались и в центре зала – там, где Франсуаз расталкивала плотную толпу.

– Он бежит вдоль стены и направо. Чуть левее, Френки, чуть левее. Вот так. Здесь есть еще выходы, Вик?

Содержатель дискотеки сделал знак трясущейся рукой. Я перемахнул через края ограждения, и мне пришлось оттолкнуться рукой о противоположную стену, чтобы приземлиться на пыльный пол.

Человек был впереди.

Он обернулся и снова посмотрел на меня. Потом он повернулся вокруг своей оси и исчез, и я понял, что именно там находится запасной выход.

Яркий свет рассыпался над моей головой.

5

Я подбежал к двери и распахнул ее.

Если бы человек, которого я преследовал, собирался меня остановить, ему не представился бы для этого более удобный случай. Поэтому я отступил в сторону, предоставив ночному воздуху принять удар, который мог предназначаться мне.

Ничего не произошло; вдалеке шли четверо человек, громко переговариваясь по-харрански. Я расслышал шаги убегающего аспониканца – быстрые, ровные, они стучали по асфальту, красиво, как негромкий перестук копыт скаковой лошади.

Я вынул пистолет из на кобуры на поясе, хотя и знал, что вряд ли стану открывать огонь на улице, по которой идут люди. Незнакомец удалялся, но все же я выждал еще пару секунд, позволяя глазам привыкнуть к ночной темноте.

Я знал, что преследуемому не страшна темнота.

Франсуаз, выбегая, сильно ударила меня в спину, и я едва не вывалился в открытую дверь.

Девушка пронеслась мимо меня, и я понял, что могу не спешить.

Я неторопливо вышел из продымленного здания дискотеки, и свежий ночной воздух едва не заставил меня потерять сознание, таким он показался мне чистым.

Звуки музыки все еще доносились сюда, но они уже не могли заглушить шагов на полупустынной улице.

Человек бежал теперь в другую сторону – он свернул через несколько кварталов. Шагов Франсуаз я почти не слышал – Френки бегает очень легко, несмотря на высокий рост.

Я заключил сам с собой пари, что девушка догонит парня через пять-шесть минут.

Я перешел на другую сторону улицы и пробежал взглядом по череде домов. Я не нашел ни одного двора, который обещал бы быть проходным, поэтому подпрыгнул и, ухватившись за край каменного забора, перемахнул на другую сторону.

Я поставил на то, что здесь не водятся собаки, и выиграл.

К счастью, цепных крыс здесь тоже не разводили.

Я прикинул, что Франсуаз уже успела вдвое сократить расстояние между собой и преследуемым, и еще раз подивился ее энергии.

Я неторопливо пересек двор, и споткнулся только два раза. Я перелез через следующий забор, но не стал спускаться, а прошел по нему немного, и затем взобрался на крышу.

Затем я спрыгнул на асфальт и успел оправить пиджак к тому времени, как аспониканец выскочил из-за угла.

Я сбил его с ног и стал поджидать Френки.

Девушка подоспела минуты через две; ее лицо раскраснелось, глаза сверкали.

– Не запыхалась, дорогая? – спросил я.

Девушка зло посмотрела на меня, затем перевела глаза на того, что находился на асфальте.

Человек встряхнул головой и приподнялся на локте.

– Спокойно, приятель, – сказал я по-харрански. – Тебе необходима помощь.

Я не заметил в его глазах проблесков разума – и их не было там не от того, что я уронил его на землю.

Он наполовину сидел, и это оказалось кстати. Я упер носок ботинка в его спину и, толкнув, перевернул его на спину.

Его тело передернулось, и он попытался встать. Его ладони уперлись в асфальт, мускулы напряглись. Я завел руки ему за спину и наложил на него наручники.

Франсуаз присела перед лежащим человеком.

– Никто не сделает тебе ничего плохого, – ласково произнесла она. – Мы отвезем тебя туда, где тебе помогут. И все будет хорошо.

Я помог аспониканцу встать. Он не произнес ни слова, и только в его глазах тускло тлело какое-то чувство, которое собиралось взорваться.

Он слабо дернулся, пытаясь освободиться.

– Нам нужно найти двух остальных, – произнесла Франсуаз. – До того, как они убьют еще кого-нибудь.

– Он не скажет, – ответил я.

Франсуаз испытующе взглянула на безумца.

– Ты думаешь? – спросила она.

Человек раскрыл рот, и теперь я смог увидеть, почему его зубы показались мне темными.

Это была кровь.

Он так и не произнес ни слова.

– В нем нет уже почти ничего человеческого, Френки, – сказал я. – Он слишком долго пробыл вдали от людей, лелея свое безумие. Пошли – мы найдем двух других и без его помощи.

Девушка пожала плечами.

– Поведем вместе или мне подогнать сюда машину?

– Они выпили кровь только из одной жертвы, – ответил я. – Не думаю, что он очень опасен.

Я держал безумца сзади, за одну из скованных рук. Поэтому я не мог видеть, что происходит в его глазах.

– Берегись! – закричала девушка.

Человек рванулся так сильно, что мне пришлось выпустить его.

Меня отбросило назад, и, падая, я увидел, как сумасшедший разводит руки, точно птица, собравшаяся взлететь.

Звенья наручников, созданные их прочного сплава, расходились и лопались, точно слепленные из пластилина. Одно за другим падали они на асфальт, звеня каплями весеннего дождя.

Франсуаз отпрыгнула назад быстрым плавным движением хищницы.

Я постарался привстать, но понимал, что у меня уже нет шансов подняться на ноги. Поэтому я вынул из кобуры пистолет.

Я направил на аспониканца дуло в тот момент, когда он обернулся.

Он в третий раз поглядел на меня своими пронизывающими, и в то же время отталкивающе пустыми глазами.

Теперь он более походил на обезьяну, нежели на человека; безумие, которым было поражено его сознание, полностью поглотило в нем все человеческое, распахнув двери стремлению разрушать.

Его спина была согнута, плечи приподняты, а шея наклонена; длинные немытые волосы еще более усиливали сходство с ужасной тварью, созданной чьим-то расстроенным воображением.

Человек помедлил, глядя на меня; его зубы раздвинулись, и он зарычал, подобно собаке.

Он не мог решить, какого из двух своих врагов атаковать первым.

– Постарайся успокоиться, приятель, – сказал я.

И он выбрал.

Человек устремился на меня молча, вытягивая вперед руки. Самое страшное было не в том, что он собирался ударить меня ими или задушить. Нет, грязный обозванный сумасшедший держал руки перед собой, полурасставленными, в жесте, какой никогда нельзя увидеть у атакующего человека.

В такой позиции руками можно сделать только одно – обхватить свою жертву и вцепиться ей в горло.

Я знал, что передо мной сумасшедший, больной, но не преступник; и все же у меня не имелось другого выхода, нежели нажать на спусковой крючок.

Три пули крупного калибра вошли в тело человека, заставили его остановиться, а затем отбросили на асфальт. Его тело сотряслось, точно сама жизнь уходила из него в эти мгновения.

Но я знал, что это не так.

Я поднялся на ноги единым прыжком – не так, конечно, красиво, как это делают в кино, но, по крайней мере, я смог устоять.

Темные глаза аспониканца были открыты, и они оставались живыми.

– Не подходи к нему, – предупредила девушка.

Человек вскочил, разбрызгивая по асфальту струи гноящейся крови. Я понял, что его физическое тело было мертво уже много месяцев.

Он обернулся ко мне, разевая пасть, и я увидел, что его клыки успели увеличиться за эти мгновения раза в два.

– Его не взять живым, – крикнула Френки. – Он слишком силен.

Разорванные наручники продолжали звенеть на руках вампира, точно праздничные кастаньеты во время фиесты.

Он ринулся ко мне, быстрый, сильный и ничего не боящийся.

Я снова выстрелил трижды, и тело парня снова отбросило на асфальт.

Его серая рубашка теперь представляла собой сплошное бурое кровавое месиво, в котором кровь смешалась с клочками мяса и лоскутами грубой материи.

В то же мгновение, когда тело вампира коснулось асфальта, он стал подниматься вновь.

Франсуаз вынула два своих пистолета и произнесла:

– Улыбнись, придурок.

Голова чудовища оборотилась к девушке, и тут же отдернулась далеко назад, когда Френки всадила три пули в пасть и глаза вампира.

Девушка нажимала на спусковой крючок до тех пор, пока голова твари не превратилась в раздавленное, бесформенное месиво.

– Вперед, – крикнула она.

Я вернул пистолет в кобуру, ибо это оружие уже не могло повредить растекшейся на асфальте нечеловеческой твари.

Я прыгнул на вампира и наступил ему коленом на горло. Потом я обхватил обе его руки, прижав их к земле.

Молниеносным движением Франсуаз оказалась на коленях перед телом вампира. В ее правой руке, выхваченный из кармана куртки, тускло сверкал длинный металлический цилиндр.

Суть процесса остается той же самой, меняется только технология.

Девушка нажала на верхнюю честь цилиндра, и электрический поршень с мощностью, способной пробить бетонную стену, вогнал деревянный кол в тело твари.

Тело человека сотряслось, пальцы скрючились, вцапарапываясь в асфальт. Его рот растворился в оглушительном протяжном крике, и я увидел, что его лицо уже успело почти полностью восстановиться.

Бурый кровяной фонтан вылился из сердца вампира, обмывая собой деревянный кол.

Девушка поднялась, отряхивая руки, и вернула в карман автоматический молоток.

– Они убили больше, чем одного человека, – констатировала она.

Я разгладил складку, появившуюся на моем пиджаке в результате падения.

– Гораздо больше, – подтвердил я. – Для того, чтобы вампир получил такую силу, он должен был выпить, по крайней мере, человек десять. И не забывай, что их трое.

Девушка пнула ногой тело человека, желая убедиться, что он уже не пошевелится.

– Странно, что первое тело нашли только сегодня, – пробормотала она. – Пошли, я собираюсь принять ванну, прежде чем мы продолжим.

Я придержал ее за руку.

– У тебя глаза светятся, – произнес я.

– Да?

Глаза девушки, обычно серые и непроницаемые, сейчас на самом деле светились ровным алым светом, пронзая темноту.

– Я ничего не имею против, – пояснил я, – но так мне плохо видно.

– Извини.

Девушка пару раз моргнула, и ее глаза вновь стали серыми.

6

Франсуаз переложила ногу за ногу, от чего полы ее белого махрового халата распахнулись и соскользнули по бедрам.

Девушка украдкой взглянула на меня, проверяя мою реакцию. Френки полагает, что белый цвет халата идеально подходит к ее загорелой бархатистой коже. Это так, но я счел, что не стоит давать ей повода возгордиться, поэтому никак не стал реагировать.

– Результаты будут готовы довольно быстро, – заметила она, бросая взгляд на изящные золотые часики на своем запястье.

Я пододвинул к ней чашку горячего шоколада.

– Вампир две ночи провел в каком-то укромном месте, – сказал я. – И я не думаю, чтобы он постилал на пол простыни. Если мы узнаем, чем был испачкана его одежда, это позволит сузить зону поисков.

Франсуаз взяла чашку и отряхнула волосы, еще влажные после ванны. Затем она поменяла положение ног, следя за тем, чтобы обнажиться почти до пояса.

Девушка давала мне второй шанс.

Я отломил половинку пирожного, и Френки швырнула в меня подушкой.

– Итак, у нас есть два вампира-убийцы в городе с населением в несколько миллионов, – сказала она.

– Это означает, что, с одной стороны, нам будет сложно их найти, а с другой, у них не возникнет сложностей с поиском пищи.

– Судя по состоянию, в котором находился первый экземпляр, они убивают много и часто. Это делает их очень опасными и заставляет атаковать людей снова и снова.

Я кивнул.

– Они избегают своих сородичей, потому что слишком опасны даже для обычных вампиров, – продолжал я. – У них нет союзников, поэтому мы не знаем, где они могут показаться.

Френки строго посмотрела на меня и целомудренно запахнула халат, давая понять, что я не проявил себя как смышленый мальчик, и в свое время буду за это наказан.

– Тем не менее нам придется перешерстить все места, где обычно появляются вампиры, когда появляются в нашем городе.

– Попытаемся определить, что им нужно, и чего они будут искать, – сказал я.

– В первую очередь им требуется пища. Каждое существо занимает свое место в цепочке питания, в зависимости от уровня своей организации.

Девушка сделала глоток из своей чашки.

– Растения находятся в начале пищевой цепочки. Они потребляют энергию непосредственно, питаясь солнечными лучами. Они же преобразуют эту энергию в формы, пригодные в пищу для других существ.

Франсуаз обмакнула пирожное в шоколад и внимательно осмотрела его, прежде чем откусить.

– Следующая ступень пищевой цепочки – вы, животные. Вы потребляете энергию в форме растений и мяса других животных.

– Спасибо за животное, – сказал я.

Девушка пожала плечами.

– Тебе хорошо известно, что с биологической точки зрения люди и есть животные. Мы, демоны, питаемся человеческими душами и эмоциями – любовью, состраданием, страхом или отчаянием.