Глава 2

Кровавые следы

«Коли утро не задалось, то и денек выдастся не из лучших!» – в который раз Дитрих убедился, что эта народная мудрость не врет, и что беда никогда не ходит одна. Она прогуливается только под ручку со своими подружками, с такими же вредными, как и она, любительницами поизмываться над смертельно уставшим и готовым душу продать за подушку человеком.

До тайной стоянки посреди леса в тот день разбойникам добраться не удалось, так что мечты о плотном обеде с приятным сном так и остались мечтами, манящими и, увы, несбыточными. Когда Дитрих с Марком уже прошли добрую треть пути, замыкавший молчаливую процессию паренек вдруг зашмыгал носом, да так громко и протяжно, что Гангрубер даже испугался. Ему показалось, что напарник всерьез простыл и что завтра, а быть может, и в ближайшие дни, ему придется без него идти на дело да и в город в одиночку податься. Однако отнюдь не насморк стал причиной громких носовых звуков, в этом Дитрих убедился, как только еще раз дунул ветерок, донесший и до его ноздрей неприятный запах гари. Невдалеке, шагах в двухстах – двухстах пятидесяти к северо-востоку от того места, где они находились, что-то горело, притом не обычная древесина; к привычному запаху угольев примешивался еще какой-то, совсем незнакомый аромат.

Когда не просто часто бываешь в лесу, а живешь в нем пару лет, то знаешь каждый его закуток, каждую просеку, болотце или чащу. Оба разбойника тут же смекнули, откуда потягивает странный дымок и что могло стать причиной его возникновения. Маль-форнский тракт шел вдоль леса, но примерно в ста шагах от места, где они недавно сидели в засаде, у купеческой дороги имелось небольшое ответвление, петляющее узкой змейкой средь зеленых дубрав и выводящее в конечном итоге к Гендвику. Это была не обычная деревенька, а поселение лесорубов, вблизи которого ни они, ни другие разбойники очень не любили показываться. Бородатые и пахнущие, пожалуй, посильнее кабанов, мастера пилы и топора, мягко говоря, не питали теплых чувств к представителям лихого промысла, так что путь в деревушку разбойникам был заказан. На лесной дороге лиходеи появлялись, но редко, вдали от Гендвика и группками не менее дюжины. Те же, кто нарушал неписаные правила соседства с лесовиками, обычно в свои шайки не возвращались, точнее, возвращались лишь их отчаянные головы, но только после того, как дружки снимали их с шестов, воткнутых вдоль неказистой лесной дороги.

А странным дымком потягивало как раз от того места, где заросшая травою колея делала крутой поворот, огибая небольшой ручеек, и где на опушке частенько отдыхали головорезы Кривого после ночного дежурства на маль-форнском тракте. По этой, дальней от Гендвика, части лесного пути практически никто не ездил, разве что лесорубы возили обтесанные бревна в город, но это случалось довольно редко, не чаще раза в три месяца, так что в остальное время небольшие разбойничьи отряды, в основном из шайки Кривого, любили устраивать там стоянки.

– Проверим? – подал голос из-за спины Марк, наконец-то отшмыгав носом.

– Зачем? – спросил в свою очередь Дитрих, сам не понимая, почему остановился.

– Да так, – пожал плечами напарник, – интересно ж узнать, чем так смердит? К тому ж а вдруг будет чем поживиться…

– Ага, как бы те топором в лоб не поживиться! – недовольно проворчал Гангрубер, вспомнив последнюю встречу с лесорубами. – Не ровен час лесосеки бревна в город раньше повезли, а недотепы Кривого про то не прознали. Щас заявимся и попадем под раздачу! Нет, лучше уж в чужие дела не встревать, тем более с поножовщиной!

– Не-а, лесорубы с топорами хорошо управляются, зачем им ножи? Не их размерчик! – пошутил Марк, но затем, выйдя из-за спины напарника и встав перед ним, произнес весьма серьезно: – Хорошо, коли так! Мне прихвостней Кривого не жаль. А вот если дурни со становья ушли и костер за собой не затушили? Пока лишь слегка дымком потягивает, а что будет, если огонь дальше пойдет, если лес вспыхнет? Зверья мне жаль, да и…

– …и народу много лишнего в чащи пожалует: пожар тушить, а заодно и виновников искать, – продолжил за друга мысль Дитрих. – Нет, слуги графа да деревенщины с ними, конечно, олухи, нас ни за что не споймают, а вот на тайничок наш натолкнуться могут! Жаль мне добра, так что, считай, уговорил. Пошли, струйками бодрыми благое дело свершим: огонь затушим да зверье лесное спасем!

Тогда еще разбойники не знали, как во многом они были правы и в то же время как во многом ошибались. Они точно определили место возникновения лесного пожара и догадались о причастности к этой беде шайки Кривого, но ошиблись в главном, в самой причине, по которой разгорелся огонь. Ведь они не могли даже предположить, что экипаж, везущий странную компанию, не помчится прямиком в Мелингдорм, а свернет в лес и направится в Гендвик.

Двести пятьдесят шагов – не такое уж и большое расстояние. Это недолгий путь, который можно преодолеть за пять-десять минут, неспешно идя по дороге. Но если тебе приходится продираться сквозь лесную чащу да перебираться через глубокие овраги, кишащие гадюками или заполненные холодной, стоялой водой, то эти жалкие двести пятьдесят шагов превращаются в довольно долгое, утомительное и не всегда безопасное путешествие. На то, чтобы добраться до опустевшей бандитской стоянки, друзьям понадобилось примерно три четверти часа. Лесных бродяг дважды чуть не покусали встревоженные их появлением змеи, и чуть не задрал медведь, на которого они едва не наступили, не приметив такую громадину, спящую в густой, доходившей до пояса траве.

Если бы их предположение было верно, и в лесу действительно разгорался обычный пожар, вызванный недосмотром разбойников, то за это время огонь охватил бы чащу, и «бодрыми струйками» в борьбе с разгулявшейся стихией было бы уже не обойтись. Однако, по воле судеб, лесному несчастью не дано было свершиться. Объятый языками пламени предмет хоть и был большим, но находился в самом центре лесной поляны, вдали от зарослей кустов, деревьев и сухой травы, так что жадно пожиравшему древесину, кожу, краски и ткани огню просто не на что было более перекинуться. Возможно, это было всего лишь счастливое совпадение, а возможно, и благой умысел устроителей большого костра, желавших избавиться от улик своего преступления… но не ценою лесной трагедии.

Когда запыхавшиеся и изрядно надышавшиеся заполонившим округу дымом разбойники наконец-то добрались до места возникновения пожара, то их глазам предстала жуткая картина кровавого побоища. Дитрих уже давненько отвык от таких зрелищ, и ему вдруг стало не по себе, как будто кто-то покопался в его памяти и извлек из ее глубин наглядное свидетельство его прошлой, весьма жестокой и отнюдь не спокойной жизни. Что же касалось изумленно таращившегося Марка, то, скорее всего, подобное пареньку довелось видеть впервой. Лицо юноши побелело настолько, что веснушки на щеках и на лбу смотрелись как ярко-красная сыпь; крепко сжавшиеся губы слегка дрожали, а все тело трясло от озноба. Гангрубер всерьез обеспокоился состоянием паренька и на всякий случай даже отодвинулся от него подальше. Не привыкший видеть последствия столь зверской расправы, напарник мог в любой миг начать невольно освобождаться от съеденного.

В середине поляны, кстати, довольно далеко от заросшей травою колеи, догорали остатки перевернутой набок кареты. Огонь уже поглотил крышу, днище и борта с обивкой и теперь лениво, как набивший утробу обжора доедает последний кусок десерта, догладывал крепкие доски остова и защищенные железными пластинами колеса. По внешнему виду уже нельзя было определить, тот ли это экипаж, что разбойники повстречали на дороге, или нет, но Дитрих осмелился предположить, что это был именно он. Во-первых, других карет в тот день по дороге не проезжало, а во-вторых, ни у кого из мелингдормских вельмож не было такого большого, небывало роскошного по меркам удаленного графства экипажа. Размеры карет, сделанных мастерами из графства Дюар, были намного скромнее, поскольку местные дворяне были не столь богаты, не совершали долгих путешествий, а если и выбирались из поместья в другое поместье или в город, то только вдвоем или втроем.

Значительное удаление догоравших останков от колеи могло означать лишь одно. Экипаж подожгли не разбойники, которые, скорее всего, были застигнуты врасплох его внезапным появлением на поляне, а сами путники, почему-то пожелавшие после столкновения с шайкой продолжить путь пешком или верхом и не собиравшиеся оставлять экипаж отменной работы гнить в лесу. Кстати о разбойниках – их обезображенные, порубленные на части тела были разбросаны по всей поляне, и именно вид чудовищных рваных ран стал причиной плохого самочувствия Марка. Паренек хоть силился до последнего, но так и не сдержался: зажав обеими руками рот, поспешно удалился в чащу, откуда вскоре донеслись не оставляющие сомнений о его занятии звуки.

Умертвить человека можно по-разному, это касается не только способа убийства, но и степени его жестокости. Обычно в бою, тем более с превосходящими силами противника, мало кто тратит время на педантичное, постепенное расчленение тел и зверское потрошение внутренностей с последующим разбрасыванием их по всей округе. Всего одного точного укола или сильного рубящего удара достаточно, чтобы враг или умер, или окончательно выбыл из схватки. Напавшие же на разбойников (Дитрих так до конца и не был уверен, что это был именно тот экипаж и именно те мнимые дамочки) или были сумасшедшими, которым доставлял наслаждение вид бьющейся в предсмертной агонии, разрезаемой на куски еще живой плоти, либо вымещали на разбойниках былые обиды. Впрочем, нельзя было исключать, что таким зверским, устрашающим способом странники пытались передать Кривому послание-предупреждение, некое дикарское подобие благородного рыцарского заявления: «Иду на ВЫ!», сопровождаемое поднятием забрала.

Пока напарник тщательно удобрял кусты, Дитрих осторожно расхаживал по полю побоища, стараясь не наступить ни на багровые пятна впитавшейся в траву крови, ни на куски еще теплой, порой подергивающейся в механических конвульсиях плоти. Судя по количеству нарубленных фрагментов и разрубленных на части туловищ, трудно было сказать, сколько именно людей встретило смерть на этой поляне: дюжина, полторы или две. Попытка посчитать убитых по отрубленным головам тоже не увенчалась успехом. В глазах Гангрубера все сливалось. Перед ними простиралось одно сплошное багрово-зелено-коричневое пятно; безумный натюрморт из фрагментов тел, обагренной травы, кое-где все же сохранившей естественный цвет, и коры деревьев; ужасающее и в то же время приковывающее человеческий взор полотно, исполненное самим сатаной. К счастью, дым так глубоко проник в ноздри разбойника и так впитался в его одежду, что иных резких и, без сомнения, тошнотворных запахов Гангрубер просто не ощущал.

Примерно через пару минут на поляне вновь появился Марк. Опустошившего желудок паренька изрядно шатало, его кожа была по-прежнему бледной, а одурманенные видом бойни глаза то и дело закатывались. Однако молодой напарник Гангрубера нашел силы взять себя в руки и вернуться. Для человека, ни разу не бывавшего на войне, это был подвиг, настоящий, мужественный поступок, достойный восхищения и наивысших похвал. Нет, конечно, в разбойничьем ремесле без крови тоже частенько не обходится, и избалованные неженки не могут освоить в нем даже азы, не то чтобы достигнуть вершин мастерства. Неспособный убить лиходей либо сам становится жертвой, либо его изгоняют из шайки разочарованные дружки. Но не стоит забывать, кровь крови рознь! Далеко не каждый, кто способен убить, а затем посмотреть в глаза мертвецу, может выдержать вид искромсанного на куски тела. К такому можно привыкнуть, но не сразу… Дитрих очерствел очень давно, будучи еще солдатом. Он побывал в тех неприятных для мирного человека компаниях, где убийство такое же привычное дело, как прием пищи, а чужая кровь воспринимается всего лишь как очень вредная жидкость, липнущая к сапогам и портящая мечи, если ее, конечно, вовремя не оттереть.

– Как ты? – спросил Гангрубер, аккуратно перешагнув через один из обезображенных трупов и на несколько шагов приблизившись к напарнику.

– Обвыкся вроде, – простонал юноша, правда, не сразу, а вначале удобно опершись на незапачканное кровью и мелкими кусочками внутренностей деревцо. – Что… что здесь было-то?

– Не ясно, что ль? Бойня, обычная бойня! – хмыкнул Дитрих, продолжая свой путь. – Давай-ка выбираться отсюда, а то, не ровен час, дымок кто-нить еще учует и заявится. Не знаю, как ты, а я не желаю чужие грешки на свою и без того неправедную душонку брать…

– Грешки?! Ничего себе грешки! – громко возмутился Марк, видимо окончательно придя в себя и решив чуток повыступать. – Неужто это сбрендившие бабенки такую резню устроили?! Что-то не верится, да и не ведьмин то почерк!.. Колдуны с колдуньями чары накладывают да склянки всякие с зельями пакостными метать привычны, а тут мясник поработал, мясник с топорищем огромным! Не вишь, что ль, как ребят Кривого нашинковал?!

– Послушай, дружище, – прошептал Диртрих, приблизившись к напарнику, и, взяв его под руку, настойчиво потащил в лес. – Начнем с того, что ведьма ведьме рознь! Одна лишь глазками стрелять способна да портки соседям втихаря травками натирать, чтобы потом, значица, у обидчиков ейных все срамные места прели, зудели, пухли да чесались. Другая же настолько сильна, что даже инквизиция святая с нею не связывается: дружить не дружит, но без нужды крайней колдунью не тревожит…

– Ну, и зачем о том рассказываешь?! То и без тя знаю! – удивился Марк, не сопротивляясь тащившему его обратно в чащу напарнику, но и не проявляя должной прыти, чтобы быстрее покинуть поляну.

– А затем, дурья башка, чтоб ты копытами живее шевелил! – прошипел сквозь зубы Дитрих и сильно ткнул костяшками парню в бок. – Не слышишь, что ль, народище уже близко. Ладно, коль деревенщины набежали, а если графские люди иль, того хуже, олухи Кривого пожаловали? Хошь без вины виноватым стать и в святые попасть?! Я ж лично совсем не тороплюсь за чужие грехи на Небеса отправляться!

Гангрубер был прав. С дороги уже доносились голоса и конское ржание. Если бы их застали на месте побоища, то не стали бы разбираться, что да как… Крестьяне их повесили бы, предварительно перемолов все кости дубинками да истыкав бока вилами. Солдаты графа Дюар тоже вначале довели бы их до бессознательного состояния при помощи кованых подошв сапог, конских копыт да цепов, а затем отвезли бы в город, где, погноив в сыром подземелье месяцок-другой да изведя изощренными пытками, в конце концов милосердно казнили бы. Что придумали бы озверевшие головорезы из шайки Кривого, товарищи не знали… Об этом парочке разбойников было даже страшно подумать.

К счастью, Марк не был тугодумом-упрямцем, а приближение к месту лесного побоища людей придало ему сил, да столько, что вначале волокущий его за собой Гангрубер теперь едва поспевал за шустро рванувшимся с места и помчавшимся сквозь заросли, не хуже матерого лося, пареньком.