Подъезжая к главной дороге, лошадь фыркнула и замотала головой, чем-то напуганная. Мгновение спустя Темпл услышала глухой стук копыт. Вспомнив предупреждение отца о джорджийских гвардейцах, девушка повернула коня и спряталась в густых зарослях деревьев, росших по краям дороги. Прямо на нее выскочила свинья. Она беспокойно хрюкала, словно призывая своих собратьев спрятаться поглубже в чащу.
На дороге показалась двуколка, сопровождаемая двумя всадниками. Темпл захлестнула теплая волна радости: она узнала Клинка и его черного слугу Дьетерономи. Ей всегда нравилось стройное, мускулистое, словно вылепленное из бронзы тело молодого человека, но сегодня она вновь не смогла сдержать вздоха восхищения, увидев, как великолепно держится Клинок в седле.
Еще с тех пор, когда ей было столько лет, сколько сейчас Ксандре, Темпл хотелось, чтобы эти синие глаза смотрели на нее, замечали ее. Даже если Клинок дразнил ее (а он был безжалостен), Темпл не переставала думать, что лучше Клинка нет никого на белом свете.
Три года назад он уехал учиться на Север, и Темпл гордилась его успехами, хотя и очень скучала. Но Клинок взбунтовался против строгой дисциплины и ограничения свободы в колледже и ушел оттуда через год. Девушкой тогда овладели смешанные чувства, она не знала, радоваться ей или огорчаться тому, что Клинок вернется домой. Для отца же Клинка поступок сына был серьезным ударом, ибо Шавано Стюарт, как и Уилл Гордон, придавал большое значение образованию.
Темпл простила бы Клинку грех сыновнего непослушания, если бы молодой человек вернулся домой и занял место, принадлежащее ему по праву. Но Клинок пробыл дома совсем недолго и вскоре отправился бродяжничать. Он побывал в Теннесси, Кентукки, Каролине и наконец очутился в горах на золотых приисках.
Вот теперь он вернулся, но надолго ли? Сумеет ли он оставаться на одном месте и достойно исполнять свой долг перед семьей и народом? Захочет ли жениться и завести детей? Жениться на ней, Темпл?
Девушка прерывисто вздохнула и выехала из зарослей навстречу коляске. Она демонстративно не удостоила вниманием Клинка и улыбнулась мужчине, сидевшему в коляске. Черные как смоль волосы Шавано Стюарта были густо тронуты сединой, широкие морщины избороздили все лицо, но взгляд его голубых глаз был острым и пронзительным, как у молодого человека.
– Прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз, Шавано Стюарт. Ты хорошо выглядишь, – поприветствовала она его на языке чероки. Он достаточно хорошо понимал по-английски, но пользовался этим языком с трудом.
– Это ты, юная Темпл, – ответил Шавано Стюарт, приветственно подняв руки, как было принято у чероки. – Ты превратилась в женщину, стройную и прекрасную, как лебедь.
– Она и шипит, как лебедь, отец, – сухо вставил Клинок. – Может, поэтому никто не торопится брать ее в жены.
– Откуда ты знаешь, ты же редко бываешь в наших краях, – не заставила себя ждать Темпл.
Шавано только хмыкнул, наблюдая за их язвительной перепалкой.
– У вас обоих еще будет время поупражняться в остроумии и отточить друг на друге свои язычки. А сейчас мы направляемся к твоему отцу.
– Я его недавно встретила на кукурузном поле. Поищите его там, прежде чем ехать к дому.
– А ты куда? – нахмурился Клинок.
– В сад.
Это было первое, что ей пришло на ум, наверное, потому, что легкий ветерок донес запах яблок.
– В этом районе видели джорджийцев, – предупредил он.
– Тогда лучше поезжай с твоим отцом.
Не дожидаясь ответа, Темпл пустила кобылу вскачь. И тут же улыбнулась, очень обрадованная тем, что услышала позади стук копыт его лошади.
Она остановилась возле дерева, спешилась и сорвала с низко висящей ветки зеленое яблоко. Клинок тоже придержал лошадь и спрыгнул на землю. Темпл вонзила зубы в плод – яблоко показалось слишком уж терпким и кислым, в воздухе стоял такой сильный фруктовый запах… Она отчетливо слышала звук его шагов. Темпл обернулась к молодому человеку, взволнованная непривычными ощущениями.
– Тебе следовало ехать с твоим отцом. В Гордон-Глене я в полной безопасности, – заявила она, потом поглядела на яблоко и отбросила его прочь. – Надо не забыть сказать матери, что яблоки еще рано собирать, не дозрели. – Темпл медленно пошла вперед, ведя за собой кобылу.
Клинок постоял немного в нерешительности, потом двинулся следом. Эта девушка казалась ему сейчас незнакомкой, хотя он узнавал в ней черты той девочки, которую знал когда-то: гордый наклон головы, энергичное посверкивание темных глаз. Но все остальное – плоская грудь, детский задор, невинная прелесть – исчезло. Им на смену пришла волнующая зрелость.
– Напрасно ты думаешь, что так уж защищена от джорджийцев на территории Гордон-Глена, – сказал Клинок, удивляясь собственной серьезности. – Они не гнушаются нападать на нас и в наших собственных домах.
– Знаю, – беззаботно откликнулась Темпл. – Я читала об этом в газете. «Чероки Феникс» постоянно пишет о том, что джорджийцы грабят наши дома, воруют скот, сжигают поля, секут и избивают наших мужчин, насилуют женщин и не несут за это никакого наказания.
Начавшая выходить два с половиной года назад газета была источником гордости всех чероки. Материалы печатались параллельно по-английски и на азбуке чероки, изобретенной девять лет назад ювелиром Секвойей, который иногда называл себя на английский манер – Джордж Гэсс. Существовали разные мнения по поводу того, многие ли чероки могут читать и писать на родном языке. Некоторые утверждали, что родной грамоте обучено практически девяносто процентов людей, другие сходились на пятидесяти процентах. Но все соглашались с тем, что каждый владеющий языком чероки может без труда научиться читать и писать на этом языке благодаря азбуке Секвойи.
Расспространение грамотности среди индейцев чероки было куда выше, чем у джорджийцев; всего лишь три поколения отделяло их от предков, живших в британских каторжных колониях.
– Ты про такие происшествия только читала, – с нажимом сказал Клинок. – А я их видел собственными глазами. Так что могу тебе рассказать о том, с каким удовольствием джорджийцы насилуют наших женщин.
Бешеный гнев охватил Клинка, едва он представил себе Темпл в руках джорджийцев.
Она остановилась и повернулась к нему.
– Значит, ты должен боротся вместе с другими индейцами, чтобы остановить все это.
– Мы мало что можем сделать.
– Поэтому ты не делаешь ничего.
Задетый явной насмешкой, прозвучавшей в ее голосе, Клинок резко бросил:
– И что же, по-твоему, я должен делать?
– То же, что делают наши отцы – встречаться, обсуждать, искать выход. Но ты ведь всегда сам по себе. – Темпл отвернулась и пошла дальше. – Когда ты снова уедешь?
– А может, я решил остаться на некоторое время.
– Неужели?
– Тебе это небезразлично?
– Как это похоже на тебя, – насмешливо проговорила Темпл. – Ты всегда уклоняешься от всяческого рода обязательств и ответственности. Приходишь и уходишь, не думая ни о ком, кроме себя самого.
Он схватил ее за руку, вынуждая остановиться.
– А если я останусь, что тогда?
Клинок ощутил бешеное биение ее пульса. Он отпустил поводья и притянул девушку ближе.
– Тогда черный лебедь перестанет на меня шипеть?
– Возможно, – тихо выдохнула она.
Клинок почувствовал прикосновение ее груди, смотрел на ее губы. Они были слегка приоткрыты от прерывистого дыхания. Только из любопытства, сказал он себе, только из любопытства – склонил голову и поцеловал эти губы.
Губы были мягкими и с терпким привкусом зеленых яблок. Ему хотелось изо всех сил прижаться и выпить всю горечь, чтобы ощутить их сладость. Клинок почувствовал, как ее губы отвечают его напору, и подумал, что, кажется, это не он, а его поглотили.
Сидя на старом бревне, Элайза натягивала на себя чулки. Это было нелегко, так как они намокли и липли к ногам. Наконец победа была одержана, но при этом Элайза обливалась потом и тяжело дышала, совсем как тогда, когда переходила через холодный ручей.
Она надела ботинки и туго завязала шнурки. Внезапно из волос выпали шпильки и тяжелые локоны рассыпались по плечам. Девушка подобрала волосы и постаралась заколоть их в прическу.
Со стороны ручья до нее донесся скрип колес и цоканье копыт. Элайза недоуменно подняла брови: рабам еще слишком рано возвращаться с полевых работ. И действительно: подняв голову, вместо телеги она увидела двуколку, сопровождаемую двумя всадниками.
Одним из них был Уилл Гордон. Растерявшись, Элайза выронила шпильки, и волосы снова свободно рассыпались. Зачем, о Господи, зачем она дала детям уговорить себя перебраться через ручей, чтобы поиграть на другом берегу? Теперь она выглядит такой растрепой!
– Папа! Папа!
Ксандра помчалась навстречу отцу. Кипп и другие мальчики немедленно забыли черепаху, которую нашли на берегу, и бросились следом.
Уилл Гордон бросил взгляд в ее сторону, и Элайза поняла, что спастись бегством ей не удастся. Она нагнулась и стала с преувеличенным вниманием возиться со шнурками, надеясь, что если она сделает вид, будто не заметила Гордона, то и он не сочтет необходимым заговорить с ней.
Она слышала, как дети закричали хором, стараясь привлечь внимание учительницы, но более внимательно она вслушивалась в цоканье копыт. Конь остановился совсем рядом. Однако Элайза продолжала упрямо смотреть вниз, чувствуя, как кровь приливает к щекам и лицо начинает пылать жаром.
Она затянула шнурки так крепко, как только хватило сил. Понимая, что слишком уж долго и усердно занимается делом, не требующим большого внимания, Элайза нехотя выпрямилась и взглянула прямо в лицо Уиллу Гордону. Ксандра сидела на лошади перед отцом.
– Сегодня днем у вас не было уроков?
Хотя вопрос был адресован младшей дочери, Элайза сразу поняла, что предназначался он учительнице. Ее охватило отчаяние: Уилл Гордон, видимо, решил, что она пренебрегает своими обязанностями или – еще того хуже – намеренно отлынивает от работы.
– В такую жару в школе становится очень душно, мистер Гордон. Детям трудно бывает сосредоточиться на занятиях.
– Папа, а ты знаешь, как трещит сверчок? – Ксандра запрокинула голову, глядя на отца, лицо девочки сияло от возбуждения, от ее обычной сдержанности не осталось и следа. – Он потирает ножкой о ножку, и получается треск, как будто пила пилит дерево. Так мисс Холл сказала. Она столько всего знает, – убежденно заключила Ксандра и тут же смутилась, заметив, что ее все слушают.
– Когда она вам это рассказала?
– Сегодня, – подала голос Мэри Мерфи. – Кипп поймал сверчка и хотел оторвать ему ножки. А мисс Холл сказала, что этого делать не следует, потому что ножки у сверчков – это ихний музыкальный инструмент, ну, как пианино.
– Их, – поправила ее учительница. – Их музыкальный инструмент.
– Их музыкальный инструмент, – послушно повторила Мэри.
Уилл взглянул на Элайзу Холл. Он уже понял, что сегодня днем дети не только играли. Учительнице явно удалось заинтересовать его младшую дочку. Уилл давно уже смирился с тем, что у Ксандры далеко не такой живой ум, как у старших сестры и брата. Он подозревал, что Ксандра тоже это чувствует и оттого девочка так застенчива и замкнута.
Подъехала коляска.
– Шавано, – обратился Уилл к своему гостю. Из уважения к давнему другу и соседу он говорил на чероки. – Это учительница, которую я пригласил, мисс Элайза Холл из Массачусетса. – Гордон повторил то же самое по-английски для учительницы и добавил: – Мисс Холл, позвольте представить вам: Шавано Стюарт – старинный добрый друг моего семейства. Он и его сын сегодня ужинают с нами.
– Рада познакомиться, мистер Стюарт.
– Мой сын говорил мне о вас, мисс Холл, – с некоторой запинкой ответил по-английски Шавано; в выцветших голубых глазах сверкнули веселые искорки. – Он сказал, что ваши кудряшки похожи на тонкие стружки дерева. Мои глаза говорят, что так оно и есть.
На лице у учительницы была написана такая растерянность, что Уилл едва сдержал улыбку.
– Мисс Холл играет на рояле. Может быть, нам удастся уговорить ее сыграть для нас сегодня вечером.
– Буду… буду рада поиграть для вас, мистер Стюарт, – проговорила Элайза, замирая от ужаса. – А теперь прошу нас извинить. Пора возобновить наши уроки.
Уилл спустил Ксандру на землю.
– Встретимся за ужином, мисс Холл.
5
Постукивая по полу тростью и сильно хромая – последствия старой раны, – Шавано Стюарт добрался до кресла. Уилл подался вперед, чтобы помочь старому другу, но Клинок опередил его и деликатно, как бы между прочим, предложил отцу руку и помог ему усесться.
Глядя на молодого человека, Уилл внезапно ощутил себя очень старым. Клинок был высоким, стройным, сильным и, невзирая на молодые годы, производил впечатление мужа зрелого и уверенного в себе. А больше всего Уилл завидовал смелости, которой светились голубые глаза Стюарта-младшего. Сразу было видно, что этот человек способен на отчаянно храбрые поступки, однако совершает их не под влиянием минутного порыва, а тщательно все обдумав. Клинок был не из тех, кто действует наобум, подтверждением тому был его недавний успех на золотых приисках возле Далонеги.
Шавано рассказывал, что Клинка дважды арестовывали джорджийские гвардейцы, ибо штат Джорджия считал, что имеет права на территорию приисков, находившихся на земле индейцев чероки. Оба раза Клинок успевал отдать добытое золото на хранение своему чернокожему слуге Дьетерономи. Джорджийцам не приходило в голову, что сокровище можно доверить рабу, и они уходили с пустыми руками.
Уилл видел, что Клинок умен и находчив. Пожалуй, молодому человеку можно было даже простить непокорность отцовской воле – два года назад Клинок без разрешения бросил университет на Севере, куда Шавано отправил его учиться.
Единственное, что настораживало Уилла в юноше – это насмешливые искорки, время от времени посверкивавшие в его вроде бы вполне серьезном взгляде.
Уилл сел во главе стола и задумчиво посмотрел на Стюарта-младшего. Понимает ли тот, как опасна сложившаяся ситуация? Народу чероки скоро понадобятся такие парни – смелые и храбрые. Иначе жди беды.
Уилл и Шавано часто говорили о будущем своих детей и своего народа. Конечно, старых дней не вернуть. Теперь все по-другому. Вожди чероки должны владеть английской грамотой, обладать тем же уровнем образования, что и вашингтонские политики. Старики были готовы посторониться, дать дорогу молодым, ограничиться ролью советников.
Внезапно Уилл заметил, что его дочь и Клинок обменялись стремительными, страстными взглядами. Гордон присмотрелся повнимательней и увидел, что Клинок смотрит на Темпл с видом собственника, а девушка, казалось, воспринимает это как должное. Совсем недавно Уилл сказал себе, что девочка уже совсем взрослая. И вот наглядное тому подтверждение.
– Расскажи-ка, Уилл, чем закончилось заседание Совета? – спросил Шавано Стюарт, отвлекая друга от тревожных мыслей. – Мы будем посылать делегацию в Теннесси, к президенту?
Прежде чем Уилл мог ответить, вмешалась Виктория:
– Давайте говорить по-английски, иначе мисс Холл ничего не поймет. Ведь она не знает нашего языка.
– Ты права. Извините нас, – обратился Уилл к учительнице, переходя на английский. – Совет решил, что встреча с президентом Джексоном ничего не даст. Ведь президент приглашает нас только для того, чтобы обсудить новый договор, согласно которому мы должны обменять наши земли на территории, находящиеся к западу от реки Миссисипи. Этот договор нас не интересует. Мы хотим, чтобы федеральное правительство соблюдало условия ныне действующего договора, а президент отказывается обсуждать эту тему.
Шавано кивнул, согласный с решением Совета. Потом посмотрел своими ясными глазами на Элайзу, которая почувствовала себя смущенной столь пристальным вниманием к своей особе.
– Эти земли принадлежали народу чероки с незапамятных времен, – объяснил ей старый Стюарт. – Мы были здесь еще до того, как в Вашингтоне появилось американское правительство. Мы были здесь еще до того, как высадились англичане в своих красных мундирах. Мы были здесь до того, как приплыли испанцы в стальных рубахах. Чероки жили здесь всегда.
– Если у вас есть договор, никто не может вас заставить уехать отсюда, – заявила Элайза.
Она имела весьма смутное представление о политике и о правительстве, однако считала, что высказала весьма здравую и логичную мысль.
– Если Джексон сумеет настоять на своем, мы пропали, – сказал Уилл Гордон, отрезая от окорока увесистый ломоть ветчины и кладя его на тарелку гостя.
– Сколько раз я думал о том, что мне ничего не стоило прикончить Джексона в те времена, когда мы сражались с ним бок о бок в битве при Подкове, – воскликнул Шавано.
– Как, вы воевали вместе с Эндрю Джексоном? – поразилась Элайза, до глубины души потрясенная угрозой в адрес президента.
– Да, это было в 1812 году, во время вашей войны с англичанами. Индейцы племени крик восстали в Алабаме против американских поселенцев, – стал рассказывать Уилл. – Джексон тогда был молодым генералом, он командовал ополчением штата Теннесси. Многие индейцы чероки воевали вместе с ним. Мы с Шавано участвовали в битве при Подкове – так называлась излучина реки Таллапуза.
– Должен вам сказать, мисс Холл, – добавил Клинок, – что победу в этом сражении американцам принесли именно воины чероки. Индейцы крик – их было до тысячи человек – выстроили бруствер из бревен, перегородив излучину реки. Индейцы чероки расположились на противоположном берегу, чтобы не дать врагу отступить, а генерал Джексон с двумя тысячами солдат пытался атаковать бруствер в лоб. Его пушки два часа обстреливали укрепление, но разрушить его так и не сумели. Тогда мой отец и другие воины чероки решили отбить у врага лодки. Воин по имени Скала и еще двое переплыли реку и сумели угнать две пироги. Туда сели другие воины, вновь пересекли реку, отбили еще несколько лодок, и в конце концов нашим людям удалось переправиться на тот берег и ударить врагу в тыл. Вынужденные драться на два фронта, индейцы крик не смогли устоять, и Джексон победил.
– В этом бою Шавано Стюарт был ранен в ногу и охромел, – пояснила Темпл.
– Понятно, – прошептала Элайза.
– А когда я вернулся домой, – продолжил рассказ Шавано, – я увидел, что мой скот угнан, мои свиньи перебиты, мои поля сожжены. И сделали это солдаты той самой американской армии, за которую я сражался. И все же многие тогда еще верили, что генерал Эндрю Джексон – друг чероки. – Стюарт грустно улыбнулся. – Первое, что он сделал, когда его выбрали президентом, – заявил в своей речи перед Конгрессом, что добьется принятия закона, согласно которому все индейские племена будут переселены на запад – «ради их же блага». Вот почему мы считаем этого человека, который когда-то называл себя нашим другом, коварным предателем. Разве мы не правы, мисс Элайза Холл?
– Правы.
Теперь Элайза понимала, почему присутствующие говорят об американском президенте с такой неприязнью.
– Билль о переселении дает президенту право заключать новые договоры с индейцами, однако не дает ему права отменять прежние соглашения, – сказал Уилл Гордон. – По существующим договоренностям ваша страна гарантирует нам территориальную целостность и независимость. Правительство в Вашингтоне обязано защищать нас от произвола властей штата Джорджия. Но Джексон отказывается это делать. Джеремия Эвартс из Американского совета иностранных миссий в Бостоне посоветовал нашему вождю Джону Россу обратиться в Верховный суд США. Наш Совет уполномочил Джона Росса нанять адвокатов, однако совершенно непонятно, как мы будем оплачивать их услуги. Дело в том, что военный министр отказывается вносить плату, причитающуюся нам по договору, в казну племени. Он говорит, что эти деньги должны быть поровну разделены между всеми индейцами без посредничества нашего казначейства.
– А что в этом плохого? – удивилась Элайза, которой такое решение показалось вполне логичным и справедливым.
– Вы поехали бы за две сотни миль, чтобы получить пятьдесят центов? – спросил Уилл. – Именно такая сумма причитается каждому индейцу чероки, если разделить ее подушно. Джексон явно передергивает, чтобы оставить наш Совет без денег. Тогда мы не сможем оплатить судебные издержки. Единственный выход – собрать деньги самим, а также обратиться за помощью к нашим друзьям.
Элайза обвела взглядом фарфоровую посуду, серебряные ножи и вилки, изысканные яства, нарядно одетых людей, сидевших за столом. Девушка не знала, что и думать. С тех пор, как она приехала в Гордон-Глен, на нее обрушилось столько невероятных, фантастических сведений – о преступлениях доблестных джорджийских гвардейцев, о захвате индейских золотых приисков, о дискриминации, которой подвергают индейцев в джорджийских судах, а теперь еще и о коварстве вашингтонского правительства. Неужели все это правда?
– Ничего не понимаю, – нахмурилась она. – Почему вас пытаются прогнать с родной земли?
– Все очень просто, мисс Холл, – ответил Клинок. – Джорджийцы видят, как богата наша земля. Здесь есть и золото, и хлопок, и зерно, плодородные пастбища и зажиточные фермы. Соседи зарятся на наше добро.
Он произнес эти слова с обезоруживающей улыбкой, а Элайза отлично поняла ее смысл: к чему каким-то там индейцам владеть такими богатствами? Элайза испытала острое чувство вины. Ведь еще совсем недавно она тоже считала всех индейцев дикарями. Так ли уж отличалась она от джорджийцев?
– Невежество – страшный грех, – сказала она вслух, имея в виду и саму себя.
– Теперь, надеюсь, вы понимаете наше возмущение, мисс Элайза Холл, – сказал Шавано. – Много лет назад белые люди сказали индейцам чероки: «Уберите свои луки и стрелы, возьмите плуг и мотыгу». И мы научились жить так, как живут белые, ибо мы хотели мира. Теперь же белые люди хотят, чтобы мы переселились в Арканзас, на земли западных чероки, и снова охотились на оленей.
– Какая чушь! – фыркнула Элайза, покосившись на Уилла, наряженного в сюртук, белоснежную рубашку и голубой галстук. – Не могу себе представить, чтобы мистер Гордон крался в мокасинах за оленем, сжимая в руках лук и стрелы!
Клинок, не сдержавшись, рассмеялся. Элайза смутилась, но старый Стюарт тоже захохотал. Скоро все смеялись в голос, включая и саму Элайзу.
Даже Виктория развеселилась:
– Мой муж последний раз держал в руках лук, когда был мальчишкой. Вряд ли он помнит, как из него стрелять.
И все расхохотались еще пуще.
Смех через открытые окна столовой донесся до кухонной пристройки. Фиби, отдиравшая нагар с железного котла, покосилась на высокого стройного негра, стоявшего в дверях.
– Как думаешь, чего это они смеются?
– Кто их знает. – Дье оглянулся на господский дом, потом шагнул в кухню. – Мастер Стюарт любит похохотать. Да и мастер Клинок тоже все время улыбается.
Фиби в глубине души считала, что лучше всех на свете улыбается Дьетерономи Джонс. Вот и сейчас он улыбался, глядя на нее сверху вниз. От улыбки глаза у него стали лучистыми и мягкими, как бархатное платье миссис Виктории. Фиби в жизни не встречала такого умного, красивого, гордого негра, как Дье Джонс. И еще он был самым добрым человеком на свете. Он не петушился, как другие, не задирал носа, не хвастался.
– Вот мастер Уилл, тот никогда не улыбается, – сказала Фиби. – Только редко-редко чуть раздвинет губы, а глаза все равно грустные.
– Он с тобой по-доброму обращается? – спросил Дье, нахмурившись.
Следов побоев на девочке он ни разу не видел, но ведь всякий знает, как господа поступают с хорошенькими рабынями. С Фиби так нельзя, она еще слишком юная. Сквозь тонкое платье угадывалось неокрепшее, полудетское тело.
Зато личико у нее было – красивей не бывает. Глаза большие и яркие, будто река лунной ночью. Щеки круглые, что твои яблоки, а ротик – сплошное загляденье.
Дье давно к ней приглядывался, все ждал, когда же она наконец подрастет. Но девочка принадлежит Уиллу Гордону. Скорее всего ее выдадут замуж за кого-нибудь из здешних негров. На плантации как раз подросли двое, а то и трое парней. Скоро им будет пора жениться. Когда Дье думал об этом, то не мог заснуть по ночам, а внутри у него все переворачивалось, как во время холеры, которой он когда-то переболел.
– Хозяин обращается со мной по-хорошему. И миз Виктория тоже. Только хворая она. Все кашляет, кашляет. Мама говорит, это плохой кашель. Правда, сейчас время года гнилое. Может, когда подсохнет, хозяйке станет лучше.
На кирпичной дорожке, ведущей к кухне, раздались чьи-то шаги, и Фиби с удвоенным усердием взялась за работу. Дье зачерпнул из ведра воды, а в кухню заглянула Черная Кэсси. Наверно, догадалась, зачем он сюда пришел. А пришел Дье вовсе не за водой. Он поспешно напился и вышел наружу.
– Чего это вы тут делали? – спросила Кэсси.
Фиби склонилась над котлом, сжавшись под подозрительным взглядом матери.
– Ничего такого. Просто болтали о всякой всячине.
– Ты что, ему глазки строила?
– Ничего я не строила, – покраснела девушка.
– Смотри, дочка, от этого парня добра не жди. Не вздумай с ним путаться, поняла?
– Да, мама.
Но Фиби не могла понять, чем это Дье плох. Он хороший. Никогда не говорил ничего скверного – ни про побег с плантации, ни про что другое. Ему нравилось у Стюартов, он много раз это повторял.
Солнце нависло над вершинами гор, горизонт полыхал, охваченный пожаром. Дье подогнал коляску к ступеням веранды, спешился и поднялся на крыльцо, чтобы помочь своему хромому хозяину.
Однако Шавано Стюарт раздраженно отмахнулся от него и вскарабкался на сиденье сам. Устроив искалеченную ногу поудобней, отставил в сторону трость с серебряным набалдашником. Уилл Гордон вышел проводить друга.
– Рад был повидаться с тобой, дружище, – улыбнулся ему Шавано.
– Ты и твой сын всегда желанные гости в моем доме.
Шавано кивнул, глядя на сына, который, вскочив в седло, подъехал к Темпл Гордон.
– Хорошо, что ты так сказал, Уилл, – задумчиво произнес Шавано, отметив, что юная Темпл смотрит на молодого человека с явной благосклонностью. – Мне кажется, что один из нас будет частенько бывать у тебя в гостях.
Шавано остался доволен тем, что увидел. Он давно надеялся, что Клинок женится на дочке Уилла Гордона. Отличный получился бы брак. Можно надеяться на красивых внуков и внучек. Хорошая порода – гордая, сильная. Однако вслух свои чаяния Шавано предпочел не высказывать.
– Думаю, ты прав, – кивнул Уилл Гордон, покосившись на Клинка, – но она совсем еще девочка.
– Нет, она уже женщина. Ты только посмотри на нее.
– Ох, не знаю. – Уилл вздохнул. – Знаешь, отцовские глаза видят по-другому.
– Знаю, – добродушно улыбнулся Шавано. – Но отцовские глаза ошибаются.
– Скорее всего так.
Шавано же смотрел на своего сына и вспоминал те далекие дни, когда его тело сгорало от неистовой страсти. Увы, молодость давно прошла. И дело тут вовсе не в хромой ноге. Просто годы берут свое. Помахав на прощание рукой, старый Стюарт натянул поводья и хлестнул лошадь по крупу. Та, резво перебирая копытами, покатила коляску в направлении дома.
6
Вверх – вниз, вверх – вниз. Фиби методично работала веничком, взбивая масло. Время от времени она останавливалась, чтобы вытереть пот со лба или отмахнуться от назойливой мухи. Было жарко – ни малейших признаков ветерка, даже в тени. Платье было влажно от пота и липло к телу.
Что-то прошуршало в кустах азалии, буйно разросшихся вокруг кухонной пристройки. Фиби замерла, обрадовавшись предлогу приостановить работу. В кустах она разглядела своего младшего братишку, проворно пробиравшегося на четвереньках к кухне.
– Ты еще не закончила? – нетерпеливо прошептал Шадрач.
Фиби опасливо оглянулась на господский дом и покачала головой.
– Уф, жарища какая, – тоже шепотом ответила она. – Тут скоро не управишься.
– Да ну его, твое масло. Идем, никто и не заметит. Миз Виктория лежит без задних ног, а мама гостиную драит. Идем же, а то все утро попусту пройдет.
Фиби колебалась, зная, что ее ждут серьезные неприятности, если узнают, что она исчезла с рабочего места. Но искушение было слишком велико. Оглянувшись на дом, Фиби тоже нырнула в кусты. Вдвоем они быстро бежали по сухой, колкой траве, кружным путем подбираясь к бревенчатому домику школы. Добравшись до угла, брат и сестра остановились. Фиби пыталась отдышаться, сердце ее колотилось от волнения. Следом за Шадрачом она подкралась к открытому окну.
Внутри маленькая госпожа Ксандра неуверенно повторяла буквы алфавита:
– А… В… С… D… F… J…
– А про Е-то и забыла, – зашипел Шадрач, схватил ветку и стал писать на земле буквы. – Надо вот так. Это А. Это В. Это С. Это D. Это Е. Это F. – Он замер и насупился. – А как пишется J?
Но Фиби ничем не могла ему помочь. Занятая по хозяйству, она не часто могла выбраться к школе. Вот Шадрач – другое дело. Во-первых, он маленький, во-вторых, щуплый. Его не больно-то нагружают работой. А Фиби стоит только отлучиться – сразу мама или миссис Виктория начинают звать: «Где ты, Фиби? Где ты, Фиби?» Вот бы научиться писать буквы так же ловко, как Шадрач. Пока же Фиби освоила лишь А, В да С. Спасибо Шадрачу – ночью научил.
Братишка снова прилип к подоконнику. Фиби схватила его за руку, потянула вниз.
– Ты чего? Попадемся – выдерут за милую душу.
Он рывком высвободился.
– Да ладно тебе, я все время тут торчу. И никто меня еще ни разу не поймал. Отстань! Хочу знать, как J пишется.
Но все же стал вести себя чуть осторожней.
Элайза, стоявшая у доски, услышала шепот и сдвинула брови. Юный Том Мерфи читал вслух. Кто же там разболтался? Конечно, трудно винить детей в том, что они не могут спокойно сидеть на месте. Сегодня чересчур уж жарко – Элайза и сама с трудом могла сосредоточиться на уроке. Ей все мерещился прохладный, журчащий ручей.
