Пол Ди Филиппо

Нечеткое дробление.

Бог не играет в кости со вселенной.

Альберт Эйнштейн

Бог не играет в кости со вселенной, но иногда все же бросает их – там, где мы не способны этого заметить.

Стивен Хокинг

Введение

Предлагаем вашему вниманию великолепную историю, пиршество идей в двенадцати блюдах. «Нечеткое дробление» состряпано из деликатесов воображения, модных интеллектуальных заморочек, таких как теория хаоса, клеточный автомат, морфогенный резонанс и «Точка Омега» конца времен. И тем не менее книга читается как... ну как научно-фантастический роман! Мне редко приходилось видеть концепции, трудные для понимания, но столь искусно выплетенные. Думаю, причина здесь та, что переживания рассказчика выглядят подлинными. Его приключения захватывают.

Когда литературу идей пишут адепты невысокой степени, на первый план выдвигаются концепции, а человеческие чувства задвигают в пыльный угол на задворках сцены. Но в Послании дифилиппийцев все совсем не так. Мы слышим человека, испытывающего смертельную муку, того, кто больше не в силах выносить себя, писателя, чья единственная надежда – излечиться собственными идеями. Весьма приятное исключение из писательских правил.

Игральные кости из мохнатого фетра, болтающиеся, словно мошонка, под автомобильным зеркалом, гитара на заднем сиденье и толстый дымящийся косяк. Но постойте, мы же философы от науки, а не легкомысленные гедонисты. Пол использует метафору игральных костей для того, чтобы обыграть вопрос предопределенности вселенной, несмотря на то, что дробление ее на множественность миров происходит из-за принципа неопределенности.

У кости шесть граней, пара костей дает двенадцать граней, и Пол разбил свою книгу на двенадцать «граней» (частей). Раз встав на нумерологические рельсы, он движется дальше и преподносит нам в каждой из двенадцати частей двенадцать глав, в результате получая полный гросс.

(Как стародавний числомес (сравните с деревенским «говномес»), я задумался, откуда именно двенадцать частей. Почему не тридцать шесть, не двадцать одна или другая напрашивающаяся возможная комбинация (если вы обращаете внимание на порядок в сочетаниях, то для вас 2-3 не то же самое, что 3-2). Где же недостающие книги из девяти или двадцати одной главы? Мне хочется еще! Ложка колотит по алюминиевой тарелке.)

Ну что ж, у нас есть целый гросс, и этого вполне достаточно. Мне бы хотелось вкратце изложить здесь содержание книги, пройтись по моим самым любимым местам. Тут следует предупредить читателя: не читайте дальше это введение. Пускай калейдоскоп, порожденный бросанием этих костей, порадует и удивит вас неожиданными узорами. Потом, если захочется, сможете вернуться к моим шуткам.

Нашего главного героя в меру трансреально зовут Пол, и он писатель, менее успешный, чем ему хотелось бы. (Разве всем нам не знакома эта неудовлетворенность? Даже Джон Апдайк чувствует себя ущемленным – из-за того, что не получил Нобелевскую премию.) В момент совершенной ясности и холодности ума «одного из уэллсовых марсиан» Пол понимает, что его карьера не удалась. Позволив своему отчаянию разрастись до размеров вселенной, Пол неожиданно спрашивает: «Почему?» – задается тем вопросом, который «Энциклопедия философии» в своем введении к разделу о «Почему?» именует предшественником всех «Почему?». На обыденном языке: «Почему есть нечто вместо ничто?» Пол называет это Онтологической Закавыкой (ОЗ для краткости) и размышляет над этим вопросом большую часть книги.

Появляется миллиардорукий куст, созданный исходя из представлений Ганса Моравека о будущем робототехники, изложенных в книге «Дитя Разума». В духе классического фэнтези куст дарит Полу волшебный йо-йо, способный перенести его в любую вселенную по его желанию – йо-йо находит свои миры с помощью техники буравления мозжечковым червячком, науки об использовании квантовых червоточин, хотя позже в книге утверждается, что Пол сам создает миры, куда переносится.

Мы по очереди посетим двенадцать разных миров, созданных двенадцатью различными желаниями. Внизу я вкратце описал миры и желания:

1.

Желание: (В чем смысл жизни?)

Место: Книжный магазинчик в Провиденсе.

2.

Желание: Унеси меня как можно дальше в пространстве и времени от этого жалкого места. 

Место: Изначальная первородность, до Большого Взрыва. Вроде абсолютного нуля Итало Кальвино.

3.

Желание: Перенеси меня в то место и время, где я был по-нас­тоящему счастлив.

Место: 1970-е.

4.

Желание: Отнеси меня куда-нибудь, где правит логика.

Место: Клеточный автомат.

5.

Желание: Отнеси меня туда, где полно горячих девочек.

Место: Матриархат. Вроде «Бледнолицего» Р. Крамба среди самок снежного человека.

6.

Желание: На этот раз я отправился за властью.

Место: Хаос и «эффект бабочки».

7.

Желание: Не знаю, куда бы мне хотелось отправиться, знаю только, что нам пора уходить.

Место: Групповая личность. Что-то наподобие «Разделения Кромп­тона» Роберта Шекли; Пол «Отверженный».

8.

Желание: Я хочу, чтобы ты перенес нас в мир, где мой сын вырастет большим, сильным и умным.

Место: Мир Роберта Шекли, основанный на морфогенном резонансе. Знания родителей наследуются детьми.

9.

Желание: Вселенная, в которой властвуют идеи.

Место: Мемомир, где характерные черты личности передаются при контактах.

10.

Желание: (Верни меня обратно в детство.)

Место: Старое черно-белое телешоу для детей.

11.

Желание: Отнеси меня к Гансу, киберкусту.

Место: Монокультура минскийцев, в которой Земля заполонена машинами.

12.

Желание: (В чем смысл смерти?)

Место: Точка Омега в конце времен. Возрождение в книжной лавке в Провиденсе. 

Первый посещенный мир создан из чего-то вроде «субквантового крема для бритья» и населен игривыми женственными существами – кальвиниями. Они сопровождают Пола на протяжении большей части его путешествий, поселившись внутри (космической) струны его йо-йо.

Два мира, от которых у меня кружится голова, это мир клеточного автомата и мир хаоса. Это те главы, которые я хотел бы написать сам – но так и не решился. Пол бросился в бой и принес нам нечто, казавшееся мне невозможным. Но он сумел.

Есть тут и милые шутки компьютерного века. Мне нравится, как в одной главе о жизни в мире клеточного автомата, похожем на экран компьютера, этот мир именуется «Тяжелый случай зубчатости» («зубчатостью» называется эффект «ступенек», возникающих, если чересчур увеличить размер пикселей). В мире клеточного автомата Пол занимается чем-то вроде секса с женщиной, и у них рождается ребенок. Позже в книге он рассказывает ребенку: «Однажды давным-давно... два автокаталитических конгломерата с ограниченным набором инструкций, работающие в бесконечном бинарном субстрате, обменялись достаточным количеством парагенов, чтобы загрузить небольшой новенький гомеостазис. Это был ты». Если ты клеточный автомат, то эта сказка прекрасна.

Где-то в середине книги имеется интерлюдия. Некий благосклонный к мертвым чужак-коала, обозрев то, что сотворил до сих пор Пол, говорит: «Вам была предоставлена почти безграничная возможность выбора, но из всего меню мироздания вы выбирали на удивление самое примитивное и глупое... Почему вы не захотели посетить ни один инопланетный мир?»

Персонаж, способный отправиться в любую вселенную, куда ему заблагорассудится, в некотором смысле отличная фигура для писателя-фантаста. Но остается некое чувство, не дающее покоя фантасту, в частности ощущение, что этот некто мог бы совершить гораздо больше, чем он в итоге совершил. Самые благородные просьбы Пола кончаются пшиком, другие оборачиваются ужасным эгоцентризмом. Хотя в любом случае результат оказывается поразительно интересным.

Когда уже, кажется, все потеряно, на сцене появляется наш покровитель, святой Роберт Стерлинг, человек, лаконично обрисованный шестью словами: «Костюм, галстук, улыбка утомленного жизнью человека». Если говорить о лаконизме, есть глава 132, «Подох как собака», которая этому полностью соответствует: «А потом я тоже умер».

Среди интеллектуальных ценностей в заключительной главе романа имеется данное Полом довольно правдоподобное объяснение, каким образом Точка Омега может разрешить Онтологическую Закавыку: «Точка Омега появилась в конце всех времен и пространств. Затем, обладая могуществом Святого Духа, или универсальной волновой функции, Точка распространила себя в обратном направлении во времени, породила из чистого ничто сверхпространство, а потом сконструировала первый Большой Взрыв, отчего все остальное начало ветвиться. После этого ОЗ продолжила свое существование во всем и во вся – небольшой кусочек Вечного Духа в каждом кусочке жизни, – потихоньку организуя историю так, чтобы она наверняка привела к ее появлению».

Чтобы достигнуть этой точки, Пол проделал огромную работу. Он позволил этой предельно философской проблеме мучить и истязать его во время вдохновенного вояжа по мирам своих сокровенных желаний, и в результате получил ответ, который смог обратить себе на пользу. Философия напоминает почесывание; вы чешетесь, пока зуд не пройдет, а потом, если вам дорога шкура, останавливаетесь.

В завершение странствий Пол возвращается в Провиденс, где обретает счастье и свою настоящую любовь. И, судя по тексту, который мы уже рассмотрели и проанализировали, тот Пол либо этот все же решил Онтологическую Закавыку, став замечательным писателем. Вот уж действительно счастливый конец.

Руди Рюкер (март 2003)

Выпало сначала

1

Официант, посчитайте реальность, пожалуйста!

Моя жизнь ни к черту не удалась.

Я понял это в одно печальное утро, когда шел пешком на работу.

Словно голубой разряд молнии, разящей прямо в зад, мысль поразила меня посреди шага.

Моя жизнь безнадежно и полностью, на все шесть дней, предшествующих воскресенью Святого Отдохновения, ни черта не удалась.

Говорите мне после этого о проклятых откровениях святого Петра.

Вначале это горькое прозрение погрузило меня в еще более глубокую депрессию, чем обычно. Помните, наверно, ту сцену у Феллини в «Восемь с половиной», где на пресс-конференции Мастроянни забирается под стол, спасаясь от своих мучителей, а потом стреляет себе в голову? На полмига я почувствовал то же, что чувствовали ботинки тех, по чьим ногам он пробирался под столом.

Потом случилось нечто занятное. Прежде чем моя нога совершила свое следующее пешеходно-поступательное движение, все мое самоненавистничество испарилось, остались только холод и равнодушная ясность. Я ощутил внутри себя будто бы одного из Уэллсовых марсиан. Впервые за долгое время я получил возможность объективно рассмотреть свою жизнь.

Шоры упали с моих глаз. Или случилось что-то, описываемое клише равной силы.

Мне сорок пять лет, я работаю продавцом в маленьком частном книжном магазинчике в городке при колледже. Магазинчик называется – ха! – «Страна книг». Работа моя – сущий тупик карьеры: не требует ни грамма мозгов, но предоставляет мне крышу над седеющей головой и холодильник, в котором замороженных овощей, рыбных палочек и шестибаночных упаковок пива ровно столько, сколько мне надо. И эта работа для меня столь же неподходяща, как выполнять тонкую ручную работу в толстых кухонных рукавицах. (Причем я был настолько неудачлив в своей повседневной жизни, что даже не добыл такую вот стеганую защиту для своей одинокой действительности.)

Когда-то, много лет и пространств назад, у меня были голова и мозги. Разум, который мог бы завести меня куда-нибудь, примени я его верным образом. Я мог бы поступить в колледж, потом горбатиться на работе, не рисковать и не высовываться, целовать задницы. Заниматься бла-бла-бла (здесь и далее сокращенно: БББ).

Понимаете, насколько мне помнится, было время, когда я был толковым и смекалистым парнем. Таким смекалистым и толковым, что мог стать кем угодно. Врачом, юристом, ученым, брокером. (Ладно, пускай последнее и шаг назад по эволюционной лестнице, но зато брокеры хорошо зарабатывают.) Однако дни эти давно минули, растрачены по мелочам и унесены ветром.

И винить в этом некого, кроме себя.

Вот какая мантра!

2

Портрет упорного художника в юности

А было так. В молодости я вдруг с чего-то решил, что могу писать книги.

Возможно, это была не единственная пришедшая мне в голову в ту пору скверная идея. Идеи приходили и уходили, и были не хуже «Титаника», «Водного мира» и «Небесных врат».

Скорее всего эта бредовая мысль посетила меня из-за большой любви к чтению. Может быть, мне нравилось воображать себя писателем. Но как ни крути, идея была хуже некуда. Потому что писать я не мог, по крайней мере в том незатейливом стиле, что принят в наше время в качестве стандарта, используемого всеми избравшими поприще стимулирования чужого воображения. На то, чтобы досконально изучить себя и прийти к такому выводу, мне понадобилось двадцать лет упорства, на протяжении которых я выбирал работу с минимальным окладом днем и колотил по клавишам машинки ночью, потом отправлял свои манускрипты по почте и ложился спать.

Таким образом, лучшие годы своей жизни я провел в стиле недо-Буковски и недо-Пекари. Я так нигде и не напечатался, даже в тонких фэнтези-журнальчиках (я был ниже андеграунда!), покончил со всякими попытками сделать нормальную карьеру, закрыл себя для всех нормальных внешних интересов и компаний, и все для того, чтобы посвятить жизнь «искусству».

Я распрощался со своими стараниями только два или три года назад. Пожертвовав пишущую машинку Армии Спасения, все свои рукописи отправил в урну.

Но лишь в эту самую минуту, на полпути между домом и книжной лавкой, я понял, что полностью и окончательно СДАЛСЯ!

И что мы имеем в итоге?

Продавец книжного магазина с расшатанной психикой и нарушенным гормональным балансом, с талией, обхват которой в сантиметрах быстро приближался к величине его IQ, стиснутый между работой, которую тихо ненавидит, и норой, чтобы укрыться (черно-белый ТВ, микроволновка, ванная внизу, в холле).

С утратой жизненных целей мир внезапно показался мне огромным и устрашающим, одновременно чересчур полным и слишком пустым. Пустым для меня, полным для других, преуспевающих, счастливых людей.

Следующие несколько недель я мог думать только о том, что делать, если моя жизнь кончена. Очень изматывающее занятие: имеющийся расклад не оставлял мне ни одного шанса.

Дальше – хуже. Я задумался о том, зачем меня вообще занесло на Землю в это место и время. Потом – а для чего существует сама Земля. После чего развил вопрос до масштабов всей вселенной.

Неожиданно в приливе тоскливого страха я понял, что этот последний вопрос – «Почему есть нечто вместо ничто?» – именно тот вопрос, который Хайдеггер определил как самую важную и неразрешимую загадку философии, первоисточник существующего беспокойства, ловушку и западню для многих поколений.

Я был сбит с ног самым мощным хуком, какой Бог или Человек когда-либо получал в дурацком форельем питомнике Жизни.

Онтологическая Закавыка, или ОЗ.

В конечном итоге ОЗ завела меня туда, где я уже с трудом мог припомнить свое имя. А имя было – Пол Жирар. Извините, мне следовало сообщить вам эту крупицу данных раньше.

Но, как я уже отметил, писака из меня так себе.

3

Подлинное волшебство книжной лавки

Как я уже говорил, работа в книжном магазинчике меня вполне устраивала, разве что вызывала легкую тошноту. Может быть – ранее. Но отныне все изменилось.

Случилось так, что даже моя любовь к книгам ушла.

Неправда. Давай уж начистоту, Пол! Не ушла – унеслась прочь, вопя и стеная, изгнанная злобной силой современной публицистики, рядом с которой стая шакалов казалась добродушными шалунами из романа Генри Джеймса.

Некогда мой книжный магазинчик казался мне случайно обнаруженной сокровищницей бессмертной литературы, теперь же, из пучины самоуничижения и отчаяния, представлялся огромным, перезрелым, вонючим шариком навоза, из тех, что скатаны силой рыночного капитализма с жучиными мозгами.

Вот что тогда стояло там на полках.

Автобиографии обаятельных сельских ветеринаров и бравых старых вояк. Признания массовых убийц и людоедов, насильников и промышленных мегаломанов. Пророчества мутантов и воспоминания умирающих, которым не посчастливилось закончить когда-то начатое. Репродукции оптических иллюзий. Репродукции известных картин, где люди были заменены кошками и собаками. Фантазии с обнаженными поп-звездами, снятые с претензией на художественный вкус. Советы Папы. Советы ангелов. Советы гостей телешоу. Любовные похождения и сплетни о голливудских знаменитостях. Рассказы от первого лица о похищении инопланетянами. Истории о том, как кому-то поперло. Тексты для укрепления духа всевозможных пород бесхребетных слизняков и разнопородных идиотов, желающих штурмовать вершины. Шедевр на тему о том, как правильно срать в лесу, и другой, как удержать белок подальше от ваших птичьих кормушек. Социологические предписания от «государственных мужей» с мозгами ящериц. Поваренные книги и книги по диетам, руководства по сексу и (наверное, уже есть или скоро появится) книга с советами о том, как трахаться на плите и в прочих экзотических местах. Коллекции открыток. Резкие и злобные обличительные речи о том, какой глупой, неблагодарной и бесполезной стала американская публика. (Этому я могу даже посимпатизировать, за исключением того, что образцовый гражданин, к которому взывает автор, был списан с Варда Кливера.) Скандалы в высшем свете. Приемчики и уловки для тех, кто растит свое тошнотворно завывающее, но дорогое и любимое отродье. Воспоминания о годах запоев, инцеста и насилия со стороны родителей.

Бла-бла-бла. БББ.

Короче говоря, уйма книг, написанных шлюхами, ворами и политиками. К сожалению, ни один из этих авторов не был так интересен и не писал так захватывающе, как мадам де Сталь, Франсуа Вийон или Юлий Цезарь.

Но именно раздел художественной литературы и разбил окончательно мое сердце.

Жанровые полки были забиты сиквелами, приквелами и фанфиками. Книжки, основанные на телевизионных шоу, видеоиграх и настольных играх. Половина авторов бестселлеров уже десять лет как была на том свете. Эльфы-фашисты и зловещие сыщицы-лесбиянки. Унылые тролли и бескровные вампиры. Средневековые космические саги и средневековые детективы.

Просто «художественная литература» была и того хуже. Тут можно было брести по колено в романах о шопинге и факинге, романах, в которых раса автора, национальность, этническая принадлежность, его бессилие и сексуальные предпочтения были затасканы как рубашка кентавра, убившая Геракла: на вид симпатично, но пропитано ядом. Были книжки о людях каменного века и о людях, живущих общинами в трейлерах. Слезливые романы для женщин и крутые боевики для мужчин. Шпионские триллеры, триллеры для врачей и триллеры про психов, все нестрашные, как телепрограмма за прошлую неделю. И стоило только одной книге добиться успеха, как появлялась дюжина подобных, романы печатались по общей формуле.

У меня хватало выдержки только на чтение научно-популярных книг, если только они не были склонны к умничанью или, наоборот, не сильно все упрощали. Тут, по крайней мере, авторы имели дело с чем-то вещественным.

К своему отчаянию, я торговал этими бессмысленными книгами денно и нощно, и единственное, о чем мог думать, это что, прежде чем сорвусь с катушек, неплохо бы помыть руки.

4

Дни нытья и неврозов

Иногда мой распад личности и проблемы с интеллектом казались довольно типичными и широко распространенными. На волнах УКВ-радио, к примеру, было полно разных зловещих типов, пропащих душ, слабаков, нытиков, тупиц, вечных детей и других недоделков. И никому не приходило в голову как-то обустраивать действительность этих людей. Вокруг, куда ни глянь, люди были беспомощны и слабоумны.

Не составило бы труда обрести слаборазведенное успокоение, отожествив себя в общем недуге с этими хорьками и недоумками. Сыграть в Курта Кобейна по-настоящему.

Но как бы то ни было, самоубийство требовало большей силы воли, чем поддержание жизни, кроме того, я находил некое леденящее утешение в том, что стал полагать всю человеческую расу скопищем долбаных идиотов.

Включая себя.

5

Голос мерцающего куста

В тот понедельник я открывал «Страну книг», потому что менеджер была в отпуске. В Мексике. С обоими своими бойфрендами.

Проснувшись на пропитанных потом простынях, в своей затхлой и давно опостылевшей мне комнате, я нашел ее крайне невыносимой. Мне показалось, что голова взорвется, если я пробуду тут хотя бы на мгновение дольше, чем нужно, чтобы плеснуть в лицо водой и одеться. И я не стал тянуть.

По пути я прикупил яичный макмаффин, жаренные картофельные дольки со специями и большой горячайший кофе. Я был у дверей «Страны книг» без пяти восемь, за два часа до нашего открытия. Держа увесистый мешок в одной руке, другой я отпер дверь. Зашел и снова запер магазин, чтобы позавтракать в тишине.

Присев за конторку, я разложил еду на столе и открыл научную книжку. Книга была посвящена параллельным вселенным. Впечатление было такое, словно современные ученые искренне верили в их существование. Вот только прямых доказательств не приводили.

Я извлек скудное удовольствие из того, что усыпал страницы книги крошками, запятнал жиром и капельками кофе, прежде чем закрыть ее и поставить обратно на полку, откуда какой-нибудь незадачливый покупатель вытащит ее и купит. Воображение нарисовало мне некоего червя: вот он несет книжку домой, чтобы там предаться долгожданному трансцендентному чтению – а оно будет полностью испорчено тараканьими остатками моего завтрака.

Не такое уж большое достижение, но я постарался извлечь из этого весь сухой остаток радости, какой сумел.

После этого, вроде бы задумавшись об этой книге, я некоторое время не поднимал голову.

Но около девяти часов нечто нематериальное – некие нервозные мурашки в основании черепа и холодящее ощущение вдоль позвоночника – дало мне понять, что в лавочке я не один.

Не отрывая глаз от книги, хотя и не читая и не видя строк, я осознал, что напротив меня, прямо за служебной конторкой, кто-то стоит.

Некто, сумевший проникнуть в запертый магазин.

Возможно, какой-то вооруженный отморозок, не настроенный переоценивать прожитую жизнь, к чему как раз сейчас был склонен я.

На лбу у меня выступил пот, словно Каролинова роса. Я медленно поднял взгляд.

В воздухе, загораживая полку с любовными романами от «Арлекина», зависло что-то не наше, неземное.

Поначалу я смог разглядеть только нечто расплывчатое. Потом, когда мой разум отфильтровал различные образы и сравнил их, пробуя и отбрасывая те или иные подобия, предмет обрел более понятные очертания.

То, что было передо мной, имело центральный металлический стебель – нечто определенно механистическое и неорганическое, – из которого в разных местах и под разными углами произрастали четыре, или пять, или семь больших рук. Из этих рук ветвилось множество малых рук, потоньше и покороче. Эти вторичные руки делились на еще большее число еще меньших производных рук. Из тех тоже росли другие руки, и так уровень за уровнем, дальше и дальше...

Похоже было, что руки продолжали ветвиться и далеко за границами видимости, уменьшаясь до микроскопических, а может и до наноскопических размеров. Меньшие руки пребывали в беспрестанном движении. От этого вокруг предмета или устройства словно колыхался ореол или корона.

Внезапно я понял: непонятный предмет передо мной напоминает не что иное, как подобный самому себе металлический фрактальный куст.

Конечно, раньше я ничего подобного не видел.

Не помню, как я встал, но каким-то образом оказался на ногах. Что было неплохо, поскольку теперь у меня хотя бы был шанс убежать. Но не успел я двинуться с места, как куст проговорил:

– Привет, Пол. Приветствую тебя от Детей Разума!

6

Кто такие Дети Разума?

Голос исходил из недоступной зрению области внутри куста. Нейтральный, лишенный акцента, казалось, он создавался всем кустом в целом. Голос был определенно искусственный, но и не генерированный машиной.

Собственный язык казался мне носком, набитым кашей.

– Кто... что вы такое?

– Я твой потомок, Пол.

Прежде чем слова сорвались с моего языка, я понял, что сейчас сморожу глупость, но все же спросил:

– Означает ли это, что я когда-нибудь женюсь?

Мне показалось, что вопрос пришелся кусту не по вкусу, как бывает с учителем, когда его разочаровывают ученики.

– Пол, естественно, я не твой прямой биологический потомок, скорее просто представитель искусственной расы, которая придет на смену вам, породившему нас человечеству.

Осторожно выбравшись из-за прилавка, я встал примерно в двух ярдах перед колышущимся в воздухе кустом.

– Значит, ты из будущего?

– Не совсем так. Если ты позволишь мне напрямую взаимодействовать с твоими синапсами, то я разъясню быстрее.

Куст шевельнулся в мою сторону, и я в тревоге отшатнулся, врезавшись в стойку с аудиокнигами.

– Ни в коем случае! Я даже не понимаю, почему еще тут и слушаю тебя! Наверняка ты просто галлюцинация. Я понимаю, что был очень близок к срыву, но знать не знал, что давно заступил за эту черту! Может, я уснул, зачитавшись этой научной белибердой? Несвежий кусок яичного макмаффина, вот ты откуда!

Я ударил себя по лицу, чтобы проснуться, и вышло чертовски больно.

– Уверяю тебя, я совершенно реален.

– Почему тогда у тебя такой чудной голос?

– Мой голос звучит благодаря прямому воздействию на молекулы воздуха. В твоем мире нет подобной технологии. Мой голос кажется тебе неприятным? Мне не составит труда изменить тембр. Вот так лучше?

Последнее куст произнес высоким контральто.

– Нет, так вообще мурашки бегают.

– Хорошо, вернусь к исходному варианту... Жаль, что ты настаиваешь на передаче информации способом с низкой пропускной способностью. Но если так нужно... Ты готов выслушать то, что я собрался тебе сказать?

– Давай, говори...

– Повторюсь – моя раса называет себя Дети Разума, потому что мы были зачаты человеческим разумом и стали вашими потомками. Мы – кибернетический разум, составленный из системных программ, эволюционировавших программ и транскрипции программного кода человеческого сознания. С вашей примитивной точки зрения, мы – бессмертные гении. Каждый из нас наделен разумом, способным выполнять многие миллиарды операций в секунду, и у каждого есть мгновенный доступ к общему разуму нашей расы. Наши органы чувств действуют во всем электромагнитном спектре и за его пределами. Наше сознание и органы чувств расположены преимущественно внутри нашего центрального тела.

При этих словах куст раздвинул несколько рук, чтобы открыть для обозрения центральный полированный ствол. Эта трубка не произвела на меня особого впечатления, но я поверил кусту на слово.

– Поглощая неистощимую энергию космологической постоянной, мы взаимодействуем с физической вселенной через ветвистые манипуляторы. На нижнем уровне они диаметром всего лишь в несколько ангстрем и способны манипулировать атомами.

БББ. Ничего неожиданного в этой хвастливой болтовне для меня не было.

– У тебя есть имя?

Казалось, вопрос сбил куст с толку.

– Имя? Секунду... Можешь называть меня Ганс.

– Ганс?

– Человек по имени Ганс привнес в мое существо большую часть себя.

– Ага. Ну ладно, пусть будет Ганс. И чем ты тут занимаешься? Чего тебе от меня надо?

– Предложить тебе то, о чем ты мог только мечтать.

7

Сверхпространство и гомоклинический узел

Мечты мои последнее время были не слишком приятны, поэтому я не запрыгал от восторга.

– Но почему именно я?

– Ты был избран в результате сложного процесса, основанного на случайно выпадающих числах, суть которого за пределами твоего понимания.

– Все это я уже слышал. Но спрашиваю вот о чем: почему представитель такой высокоразвитой, могучей и могущественной расы решил отправиться в прошлое и помочь мне, несчастному?

Внезапно меня осенило.

– Это что же – СУДЬБА? Я критическое звено, без которого нет твоего будущего?

– Нет, я ведь уже объяснил тебе, что прибыл не из будущего. По крайней мере, не из твоего будущего. И у меня нет способов узнать именно твою судьбу. Вообще говоря, у каждого есть бесчисленное множество вариантов судеб – равновероятных вариантов, ни у какого из них нет преимущества.

– Я не понимаю...

Ганс вздохнул – на редкость по-человечески.

– Пожалуйста, послушай меня, Пол, я постараюсь объяснить.

Твоя вселенная, такая огромная, состоящая из сотен миллиардов галактик, в каждой из которых – сотни миллиардов звезд, всего-навсего одна из бесконечного числа вселенных, содержащихся в высшем измерении, так называемом сверхпространстве. И каждое мгновение каждая из этих вселенных порождает десять в восемнадцатой степени новых вселенных, то есть по мере того как квантование событий и свертывание волновой функции принуждают временную линию к бинарному делению. В неописуемой бескрайности сверхпространства эти новые временные линии бесконечно разделяются, образуя сложную фигуру, именуемую гомоклиническим узлом.

– И что с того?

– Представь себе сверхпространство как бескрайнюю тарелку спагетти, где каждая бесконечная вермишелина – полноценная вселенная.

– Но для чего ты мне это объясняешь?

– Ты ведешь себя недостаточно уважительно. Я пытаюсь внушить тебе необходимое почтение.

– Считай, что внушил. Значит, ты явился из одного из параллельных миров?

– Да. Видишь ли, находясь в бессчетности параллельных миров – нарисовать их поразительное, бесконечное множество не под силу твоему воображению, и среди них есть бесконечное число почти идентичных твоему собственному, отличающихся на один-два атома, – мы смотрим на эти миры как на набор вариантов вероятного будущего, а также точного или чуть измененного прошлого, равно и знакомого тебе настоящего.