Захар Дичаров
      Тайны острова Эль-Параисо
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      Мы летим, двадцать третью неделю подряд. Позади - миллионы миль, отделяющие нас от Марса. Впереди - около трех часов пути до "Эстеллофоруса-119" - орбитальной станции, на которой нам предстоит более чем суточная стоянка. А там и до Земли, как говаривали в минувшем XX веке, - "рукой подать".
      Не знаю, как для других пассажиров нашего корабля, но для меня столь длительная и однообразная дорога - не в тягость. Я и здесь, на борту, продолжаю заниматься тем, что уже много лет заполняет мой ум, мое время, даже досуг, - продолжаю работу над "Историей поисков неведомых цивилизаций". Три первых тома этого труда увидели свет значительно раньше. Последний, четвертый, выйдет, я полагаю, в будущем, 2099, году.
      Фактов и имен в этой истории - великое множество, такое великое, что мне, чтобы чего-то не позабыть и не повториться, приходится временами возвращаться и уже написанному. Вот и сейчас я перечитываю в первом томе такие страницы:
      "... Итак, очевидно, что в 70-х годах Двадцатого века Земля уже располагала превосходной техникой, которая по мощности передающей и по чувствительности приемной аппаратуры позволяла установить двустороннюю радиосвязь в радиусе, по крайней мере, тысячи световых лет..."
      Тут я прерываю свое занятие. Мерцающие зеленоватые вспышки на квадратном настольном табло дают знать, что сюда идут. Экранчик телеглаза сообщает о том, кто идет. Я встаю и как всегда с радостью встречаю друга моего и неизменного шахматного партнера доктора Орфуса.
      - По всем данным, - произносит он нараспев, - ты уже должен был утомиться, сотворец Заургеу. До обеда остается семьдесят минут, не хочешь ли сразиться!
      - Я! Охотно.
      И мы садимся за столь же умную, сколь и древнюю, игру. Погружаемся в ее комбинации и попутно, между прочим, ведем далекий от шестидесяти четырех клеток разговор.
      - Как движется восемнадцатая глава последнего тома! - спрашивает мой противник.
      - Пока никак... - Я переставляю своего слона на новую позицию. - Меня, знаешь ли, снова потянуло в прошлый век. К началу поисков. - И пока доктор Орфус раздумывает, как ответить на мой ход, напоминаю ему о том, что он, может быть, забыл, а может, и вовсе не знал. - Видишь ли, поскольку земная атмосфера "размывала" изображение небесных светил, наблюдение за ними уже давно вынесли за ее пределы и еще более века назад на нескольких орбитальных станциях, на расстоянии 110-140 миль от Земли, установили инфракрасную аппаратуру высокой чувствительности. Так было получено превосходное изображение планет на межзвездных расстояниях...
      Доктор Орфус делает ответный ход. Только теперь я понимаю, что мой предыдущий был далеко не самым лучшим, более того - весьма самонадеянным. Ну, что же, тогда сделаем вот так!
      - А-а... Интересно, интересно... - глубокомысленно изрекает партнер, то ли по поводу услышанной информации, то ли относительно сделанного мной хода. - Мы... Припоминаю, припоминаю... Скажи, это ведь еще в 60-х годах Двадцатого кто-то высказал гипотезу о том, что существующие сверхцивилизации ведут между собой переговоры! А?... Шах, дорогой Заургеу!
      Но он поторопился, мой добрый старый друг. Шах - это еще не мат. И следующим ходом я даю ему понять, что и в столь тяжком положении мне не следует отчаиваться. Бой продолжается. А тем временем я рассказываю ему:
      - Академик Таланов, предложивший подслушивание сверхцивилизаций, исходил из того, что разумные существа отдаленнейших звездных миров могли избрать для таких переговоров радиоволны длиной в двадцать один сантиметр...
      - Почему именно двадцать один!
      - До потому, дорогой мой, что такой длины радиоволны излучает самый распространенный элемент Вселенной - водород. Можно было с полным основанием предполагать, что обитатели звездных миров использовали эту волну в качестве универсальной для взаимного общения.
      Что-о?! Так и есть: доктор Орфус устроил мне мат.
      Он скромно смотрит на доску, на меня, а затем невинно спрашивает:
      - Начнем другую! - Не дожидаясь согласия, он расставляет на доске фигуры, а расставив, тут же делает первый ход. Теперь я сосредоточенно молчу, а он дал волю своему обычному скепсису и усердно припоминает детали, о которых я и без того отлично осведомлен. - Мм... И ведь, кажется, под руководством того же Таланова где-то в 80 годах Двадцатого была построена грандиозная система радиотелескопов! Ну да, для поиска сигналов неведомых цивилизаций. Я не ошибся!
      Нет, он не ошибся. Эта система действительно существовала и принимала она световые сигналы на расстоянии многих сотен световых лет. Орбита ее приема охватывала более тысячи звезд, на которых предполагалось присутствие разумных существ.
      Ловкой комбинацией я ставлю под удар ферзя. И уж не потому ли он произносит в сдержанном миноре:
      - Но - эффект, где эффект! (Это относится вовсе не к шахматам]. Ничто в пределах наблюдаемой Вселенной не подтвердило гипотезы Таланова о существовании иных миров. Ничто! Вселенная молчит! Мм...
      - Разумеется... Ведь некоторые ее прекрасные города небесного цвета оказались мертвыми. Никакой жизни - только безгласные вещи.
      - О, какой слабый аргумент! Раз есть вещи - значит они сделаны разумными существами, значит жизнь в городах-была!... А вот куда же она исчезла! И почему!
      Доктор Орфус пожимает плечами. Мы молчим. Мы размышляем о странной планете, о единственной, на которой землянами найден после долгих поисков иной, пусть погибший, но иной мир.
      В моем радиофоне раздаются три коротких музыкальных фразы: приглашают в салон, подошла пора обеда. Мы прерываем партию. Подымаемся. Выходим.
      За обедом я рассеян и больше, чем о чем-либо другом, думаю о возможных и невозможных сверхцивилизациях, о планете "Голубых Городов", о цели, ради которой я нахожусь здесь, в космолете: размышляю о моем старшем сыне, которого все зовут Лав-Астробиолог, ибо под другим именем его мало кто знает...
      Еще в юности история поисков неведомых миров и самое главное - открытие планеты с погибшей цивилизацией так поразили его воображение, что он решил навсегда посвятить себя науке, которая ищет во Вселенной следы жизни.
      Ничто не могло убедить его в том, что планета Земля - не более чем чудесное исключение из великих и непреложных законов развития мироздания.
      - А метеориты! Разве не приносят они сигналы о том, что жизнь где-то там - не легкомысленная выдумка землян! Вспомните-ка, разве не в сентябре 1969 года в одной из пустынь Австралии обнаружили пришельца из космоса! В нем оказалось одиннадцать аминокислот - тех самых, которые представляют собой главные составляющие живых клеток.
      Долгие годы специальные поиски "соседей" во Вселенной не прекращались. Именно тогда, в 2089 году, и была открыта планета "Голубых Городов". Продолжались экспедиции в космос, исследовавшие астероиды и крупные метеорные тела с остатками органической жизни.
      Такую вот астробиологическую экспедицию, улетевшую с Земли в Неизвестное почти шесть лет назад, возглавляет сейчас мой сын Лав-Астробиолог. Хоть редкие и скупые приходят от нее известия, но это успокаивает. Что бы он ни нашел во Вселенной, мой Лав, я жажду лишь одного: его скорейшего возвращения. Описание этой экспедиции заключило бы мою "Историю поисков неведомых цивилизаций" и завершило весь мой долголетний труд.
      Командир нашего космолета сказал, что к орбитальной станции мы (если считать по земному календарю) подойдем ночью. В ту ночь я не ложился спать. И вовсе не потому, что меня томила бессонница. Я должен был знать, продолжает ли находиться на "Эстелпофорусе-119" астрофизик Сэйдзюро и смогу ли я с ним увидеться.
      Ради встречи с ним и с Патрицией Асатиани - шеф-механиком космолетов, обитавшей в данное время на Марсе, в колонии землян, - я и совершил это путешествие. Сэйдзюро и Патриция были единственными оставшимися в живых людьми, которые побывали на планете "Голубых Городов"; мне необходимо было встретиться с ними.
      От Патриции Асатиани я, правда, добился немногого. В рассказах своих она была немногословна. В общих чертах повторила то, что я уже знал из записей в бортовом журнале экспедиции. Но сказала еще вот что:
      - Мы пробыли там недолго... Не больше трех суток. Нами все больше овладевало непонятное недомогание, и мы поспешили оттуда убраться... Вы знаете: все члены экипажа нашего космолета, все, кроме меня и Сэйдзюро, возвратившись из этого путешествия, умерли... Умерли они от болезни, не известной на Земле. Никто не знает ее возбудителя. Мне и Сэйдзюро запрещено возвращение на Землю. Вас, конечно, интересует, есть ли там жизнь, на той далекой от нас планете! Да... Там была растительность не известных нам видов и форм. И мы видели даже какое-то животное. Здания, какие-то непонятные вещи. Но нигде ни признака разумных существ... Как видно, прошло уже много-много лет, после того как их там не стало.
      - Ну, а почему они погибли, Патриция! Отчего!.. Вы заметили следы какой-нибудь катастрофы: космической, стихийной, военной! Не могло же быть так, чтобы - ничего, ну совсем ничего...
      - Ничего" Совсем ничего... Я не знаю...
      Сэйдзюро, в отличие от своей коллеги, оказался словоохотливым человеком. Я выслушал его рассказ, не прерывая, - то, что он поведал, было мне известно. А когда он умолк - задал вопрос:
      - Как вы считаете, Сэйдзюро, что явилось причиной гибели планеты!.. Патриция Асатиани говорит, что растительность и даже животный мир на ней сохранились. Значит, ничего, что могло бы уничтожить цивилизацию, там не произошло!
      Сэйдзюро, сохраняя мягкую снисходительную улыбку, закивал:
      - Нет, нет, Заургеу! Нет! Разве планета погибла!... Она есть, она существует. И жизнь на ней тоже есть. Только вот цивилизация... Улыбка вдруг исчезла с его матово-желтоватого лица, и он, понизив голос, сказал: - Я не понимаю, почему она названа планетой "Голубых Городов"... Мы видели на ней и Другие города. Серо-черного цвета. Они не перемежались с голубыми, нет... Они как бы составляли другую часть планеты... Да, это были две страны...
      - Вот как! - удивился я. - Но в бортовом журнале и в отчетах командира полета об этом ни слова.
      - Да-да... Да. И не могло быть, Заургеу. Командир экспедиции Дженкинс категорически запретил нам упоминать об этом где бы то ни было...
      - Запретил!.. Но почему!
      - Я думаю, он догадывался о причинах исчезновения разумных существ в "Голубых Городах", равно как и в "Черных". Но он был убежден, что на эту планету, где хоть и нет цивилизации, но она была, следует прибыть еще раз. Мечтал сделать это сам и боялся, что запретят новую экспедицию!
      Я рассчитывал, что Сэйдзюро скажет еще что-то. Но он выжидательно смотрел на меня. Тогда я спросил:
      - А вы тоже догадывались об этих причинах?
      - Да. И другие члены экипажа - тоже. Понимаете, Заургеу, черные и голубые - это две противоборствующие силы. Одни уничтожили других, а потом погибли и сами. Скорей всего это какая-то неумолимая эпидемия... Вам известно, как умерли все другие члены нашей экспедиции, кроме меня и Патриции? Первой жертвой стал сам Дженкинс. Вы это знаете?
      Я не ответил. Я хорошо знал, как ушли из жизни и Дженкинс, и его товарищи.
      Поблагодарив Сэйдзюро, я встал. Уже у выхода спросил:
      - И вы никогда не вернетесь на Землю, сотворец?
      Он глубоко вздохнул, опустил плечи:
      - Кто знает... Может быть... Когда позволят...
      Космолет отошел от орбитальной станции спустя еще час сорок три минуты, пробыв на "Эстеллофорусе-119", как было предусмотрено, сутки с небольшим. Огромная серебристая труба с двумя расходящимися у ее основания крылами неслась к планете. Пока единственно известной во всей Вселенной планете, где есть Разум, Человек, Цивилизация. Впереди лежали города моей планеты. Я глядел на ее медленно приближающийся светлый диск и думал: "О, как хорошо, как прекрасно, что ты есть. Земля! И как хорошо, что на ней не может, никогда не может произойти того, что случилось на планете "Черных и Голубых Городов!"
      Вот уже почти месяц, как я возвратился с Марса. Все это время я много и упорно работаю в Архиве Событий Двадцатого века, где обнаружились новые, чрезвычайно волнующие меня документы, относящиеся к 40-м. Мне необходимо подробно изучить их потому, что в них содержатся не известные ранее факты: даже в страшную военную пору тех лет не прекращались научные исследования, подводившие человека к первому его полету в космос. Но чтобы отыскать эти факты, пришлось перебрать, переворошить многие сотни страниц, пересмотреть бесчисленное множество бумаг и фотоснимков.
      Хочется одновременно увидеть, сделать, разведать многое, но вот что мешает: мне нужно что-то одно, определенное, а я при виде документов, гласящих о не менее интересных событиях, останавливаюсь и с головой ухожу в иные факты.
      Годы -1941... 1942... 1943... Сижу и разглядываю пожелтевшие от времени листы. (В виде исключения мне разрешено пользоваться не микропленкой, а подлинниками). И скорбно и грустно притрагиваться к фотографиям, на которых изображены люди, давно ушедшие из жизни, ушедшие по злой и злобной воле армий, осадивших прекраснейший в мире город - Ленинград.
      Время Великой Отечественной войны 1941-45 годов... Зловещая язва, поразившая мир, ценой огромных жертв - уничтожена.
      Не знаю почему, но, вчитываясь, вглядываясь в историю того мира, я снова и снова думал о трагедии планеты "Черных и Голубых Городов". И опять приходит мысль, как ужасна и неумолима была истребительная эпидемия, которая уничтожила целую цивилизацию. Она ведь тоже явилась орудием войны.
      Сегодня я - историк Заургеу Рэднибниа - словно изведал частицу того, что испытали тогда ушедшие навеки наши предки, ради того, чтобы жили, смеялись, свободно дышали мы, их потомки, люди конца Двадцать Первого века.
      А во имя чего погибли те, кто населял планету "Черных и Голубых Городов"? Неизвестно. У них - нет потомков...
      Было уже поздно, когда я вышел из Архива Событий Двадцатого века. Дома мне сказали:
      - Сегодня ты неаккуратен. Тебя уже давно ожидают.
      И в самом деле, на увитой плющом террасе сидел доктор Орфус и, склонившись над шахматной доской, решал какую-то задачу. Увидев меня, он поднял голову и сказал с добродушной усмешкой:
      - Наконец-то... Что-нибудь случилось в мире архивной пыли, или там уже ничего не случается, а?..
      - Случается, случается, милейший Орфус. Проникнуть в минувшее и правильно определить, как и что происходило в далекие времена, иной раз бывает сложней, нежели предугадать будущее... Впрочем, именно знание прошлого дает уверенность в том, что прогноз грядущего окажется минимально ошибочным... Сегодня я просматривал новые документы, относящиеся к ленинградской блокаде. Ты что-нибудь знаешь о ней?..
      Мой собеседник бросил на меня взгляд, исполненный нескрываемой иронии:
      - Ох, уж этот мне ученый профессионализм! Медики считают, что никто в мире, кроме них, не причастен к тайнам медицины, историки - что только они одни владеют тайнами прошлого! - Вдруг помрачнев, он сказал пониженным тоном, точно опасался, что нас подслушают:- Именно сейчас я особенно тщательно исследую все, что относится к физиологии голода, который тогда испытали на себе осажденные ленинградцы.
      - Во-от как! - удивился я такому интересу моего друга. Что он способен время от времени увлекаться, для меня давно уже не новость. Но блокада сорок первого сорок третьего годов?... - Позволь, а зачем это тебе? Из чистой любознательности, или...
      - Именно так, - любознательность... - не очень любезно ответил он, всем своим видом давая понять, что на эту тему разговаривать больше не желает.
      Мы умолкли, всматриваясь и вдумываясь в расположение фигур. Впрочем, так всегда и бывает. Сидя друг против друга, мы говорим мало, скупо. Но это вовсе не потому, что нам нечего сказать.
      Признаюсь, спустя час после начала поединка, я все чаще обращался мыслями не к схватке слонов, коней и прочей свиты шахматного короля, а к старшему своему сыну. Его космолет, крейсирующий по Вселенной, должен бы уже возвратиться. Но звездного корабля все еще нет. Последние сообщения экспедиции Лава говорят о том, что в ее составе все благополучно и что - это главное - на некоторых небесных телах, ранее считавшихся мертвыми, обнаружена не известная землянам растительность.
      И все-таки я чего-то опасаюсь. Как видно, тут немалую роль играет мой возраст.
      Шестьдесят восемь... Это - ничто в сравнении с историей Большого Мира, Бесконечного Мира! Но для самого человека - шестьдесят восемь оборотов Земли вокруг Солнца - не та же ли это бесконечность не имеющей границ Вселенной!.. Земляне впервые вышли в космос во второй половине 50-х годов Двадцатого и уже не десятки, а сотни раз уходили в Неизведанное. Но все же...
      Прошла неделя после моей последней с доктором Орфусом битвы на шахматном поле. Он не пришел в свой обычный день. Не встречался он мне и в общественных местах. Он словно пропал... Его Аппарат Ближней Эфирной Связи не отвечал.
      "Вероятно, - заключил я, - он вызван куда-то для консультации. И, может быть, это не близко: Тибет, земля Скотта или горный Алтай - словом, что-нибудь в этом роде".
      Но я знал, что в подобных случаях доктор Орфус, человек одинокий, закладывает в свой АБЭС катушку памятных поручений и аппарат оповещает абонента о том - когда, куда и насколько отлучился его обладатель. Нет, тут было что-то другое. Но - что!..
      Наконец он появился, и мы, как обычно, уселись за шахматы. Но игры не получилось. Мой друг был непохож на себя: крайне рассеян, угрюм, озабочен, говорил невпопад, неохотно. После того, как он проиграл одну партию, затем вторую и стал безнадежно проигрывать третью, я попросил у него разрешения включить Аппарат Прослушивания Мыслей Собеседника. И тут ясно увидел я все, что волновало и приковывало к себе доктора Орфуса в минувшие тринадцать дней.
      ... В ту ночь, как и в предшествующую, доктор Орфус спал скверно. Более того - прескверно. Ему мерещились какие-то туманные фигуры, почти неосязаемые. Под утро он проснулся с головной болью и, не дожидаясь полного рассвета, оделся и сел за стол.
      Перед ним стояли столбики миниатюрных коробок, каждая из которых заключала в себе микромагнитофильм с "Историей здоровья" одного из обитателей великого ОКЕАНА.
      Собственно говоря, это не было той классической "Харта морбус", как называли когда-то в далекие времена пухлую тетрадь, заключавшую в себе записи никому не нужных подробностей того, как больной спал, ел, потел...
      Ныне, когда радовал нас, наш ОКЕАН своим появлением на свет новый человек, в Местном Центре Здоровья появлялся и новый микромагнитофильм, содержавший в себе все данные о жизнедеятельности маленького организма. Шли годы, человек рос, развивался, крепнул, и все, что в нем происходило, - заболевания, отклонения от нормы, внезапные травмы неизменно фиксировалось на крохотном ролике. Результаты всевозможных анализов медицинских проб, лечение - все это тоже можно было узнать, увидеть, услышать, прочесть тут же.
      Вот почему при первых же симптомах какого-либо заболевания стоило заложить в аппарат Личную Медицинскую Карту, и она тут же определяла характер болезни, ставила диагноз и предлагала лечение.
      Доктор Орфус закладывал микромагнитофильмы в Воспроизводящее Устройство (слуховая и зрительная проекция), снимал одни, ставил другие, делал какие-то заметки, и лицо его чем дальше, тем больше омрачалось: ответа он получить не мог - ни при помощи аппарата, ни на основе собственных знаний и опыта. Заболевание, появившееся с некоторых пор в разных, далеко отстоящих одна от другой точках земного шара, было неожиданным и непонятным. Странным. А главное - страшным.
      У заболевшего человека - не сразу, а исподволь, постепенно - пропадал аппетит. Он ел все меньше, все реже, все менее охотно. Личная Медицинская Карта свидетельствовала, что никаких органических или внешних причин для такого явления не было и быть не могло. А между тем, пониженный аппетит переходил в отвращение к пище.
      Человека, пораженного этим необычным заболеванием, лечили всеми известными современной медицине средствами: вводили биостимуляторы и тонизирующие вещества, заставляли усиленно заниматься спортом, отправляли в горы, пытались воздействовать на психику... Не помогало. Прибегали к помощи гипноза.
      Результата - не наступало.
      Человек таял на глазах, силы его истощались.
      А загадка по-прежнему оставалась загадкой.
      Доктор Орфус прервал нить своего мысленного рассказа, передвинул на доске фигуру, а затем Аппарат Прослушивания Мыслей показал...
      ... Палата представляла собой куб, передняя стена которого сделана из ситалла, Совершенно прозрачная, она пропускала внутрь помещения только те лучи спектра, которые были признаны полезными для лечения данного заболевания. Впрочем, заряжая этот тип ситалла токами определенной частоты, можно было менять окраску стены и устраивать в палате сумрак в яркий солнечный день.
      Доктор Орфус вошел в палату вместе с экстра-магистром медицины Лубчоном и тревожно спросил у дежурной сестры:
      - Как прошла ночь!.. Как чувствует себя Лемерсье?
      Девушка с .белой челкой и белыми же бровями поглядела на Орфуса с укоризной, обронила тихо:
      - Лемерсье скончался. В 4 часа 33 минуты.
      Врачи шли от койки к койке. Казалось, что лежащие в палате двенадцать больных - дети одной матери, настолько похожими сделались они под влиянием неизвестной болезни.
      - Ну что же, - сказал после короткого раздумья экстра-магистр Лубчон, переведем всех на космическое питание.
      В госпиталях, где с каждым днем прибавлялось океанцев, пораженных необъяснимым заболеванием, появились контейнеры с тубами различной формы и размеров. В них содержались особо приготовленные пищевые концентраты.
      Это были блюда, обладающие не только высокой питательностью, но и весьма приятным вкусом. К тому, что я "видел" на экране Аппарата Прослушивания Мыслей, доктор Орфус давал время от времени комментарии, ибо отвлеченные понятия, разумеется, требовали словесного выражения.
      Не одно десятилетие диетологи, вкупе с врачами, физиологами, кулинарами, изобретали, испытывали рецепт за рецептом, прежде чем научились приготавливать нечто такое, что даже в долгих космических путешествиях, длящихся годами, не приедалось.
      Стоимость подобных тубов была весьма высокой. Однако для спасения человеческих жизней в ОКЕАНе никогда ничего не жалели. Не экономили б и дальше, но в короткий срок весь запас космического питания был почти полностью исчерпан, а между тем странная болезнь продолжала свое дело. Никто, ни один человек, не поправлялся. Космопища только продлевала ему жизнь на некоторое время, в общем - непродолжительное.
      - В срочном порядке созывается чрезвычайная сессия ВАКЦ - Всепланетной Академии Коммунистической Цивилизации, - сказал мне на прощание доктор Орфус. - Что-то она скажет!...
      - Вижу, ты настроен не лучшим образом, - сказал я. - Но может быть такая безнадежность - преждевременна!
      Чрезвычайная сессия Всепланетной Академии Коммунистической Цивилизации была действительно созвана в самом спешном порядке.
      В отличие от обычных сессий, на эту приглашались только те ее члены, которые представляли естественные и точные науки. Однако (и это мне показалось каким-то недоразумением) в числе приглашенных оказался и единственный представитель гуманитарных наук - историк. Это был не кто иной, как я - Заургеу Рэднибниа.
      Во Дворец Мысли, расположенный на вершине Ай-Петри, там, где от нее отходит плоскогорье Яйлы, слетались и съезжались люди из разных концов планеты.
      Здание Дворца Мысли - геометрически правильный цилиндр, покоящийся на трех арочных опорах, - сияло огнями. Основной конференц-зал, напоминавший своими архитектурными формами древнеримские цирки, с той, однако, разницей, что в нем не было арены, а несколько в стороне высилось изящное сооружение, похожее на низкоусеченный конус, был уже заполнен. На этом конусе восседал Глава Академии со своими помощниками и секретарями. Тут же находились члены Исполнительного Коллегиума Академии - ее Старейшины, названные так не за почтенный свой возраст, а за подлинное старшинство в науке.
      Как Действительный член Академии я, разумеется, имел право присутствовать на всех ее сессиях и конференциях. Но в моем приглашении на это собрание - было что-то таинственное. В самом деле, присутствие историка среди тех, кто занимался биологией, медициной, физиологией, математикой, бионикой, астроботаникой, экологией и тому подобными науками, казалось мне странным и необъяснимым.
      Еще до начала заседания я включил микротелефон, связывающий мое место с трибунами Исполнительного Коллегиума, и задал его секретарю вопрос:
      - Прошу прощения, сотворец Шимкене, не по ошибке ли присутствую здесь сегодня я!..
      И тут же услышал в ответ:
      - Нет, нет, достопочтенный академик Заургеу, вам обязательно нужно знать о сегодняшней процедуре, речах, решениях. Вы присутствуете при важнейших событиях современности, событиях, еще не завершившихся... Встретимся после вечернего заседания!
      Началось заседание.
      - Дорогие почтеннейшие сотворцы и коллеги! - обратился с собравшимся Глава Академии - высокий темнокожий нигериец Нкубо. Его атлетическая фигура на фоне светло-коричневой стены, обрамлявшей часть конуса, представлялась монументом. - Мы начнем наше чрезвычайное заседание с того, что выслушаем последнее сообщение Межконтинентального Института Медико-Санитарного Контроля.
      Он подал знак дежурному исполнителю, и тот нажал кнопку.
      На матово-жемчужном выпуклом экране, вмонтированном в небольшой пюпитр перед креслом каждого из присутствующих, вспыхнули и побежали слова:
      "ЭПИДЕМИЯ НЕИЗВЕСТНОГО, КРАЙНЕ ОПАСНОГО ЗАБОЛЕВАНИЯ, УСЛОВНО НАЗВАННОГО "БЛОКАНИЯ", УСИЛИВАЕТСЯ И РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ ВСЕ В НОВЫХ ОБЛАСТЯХ ЗЕМНОГО ШАРА. СЛУЧАИ ИЗЛЕЧЕНИЯ - САМОПРОИЗВОЛЬНЫЕ, ЕДИНИЧНЫ И НЕОБЪЯСНИМЫ. МЕХАНИЗМ ЗАБОЛЕВАНИЯ И САМОИЗЛЕЧЕНИЯ - ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕ РАЗГАДАН. ВВЕДЕНИЕ КАРАНТИНОВ НЕ ПОМОГАЕТ..."
      По залу прошел ясно слышимый ропот, затем экстра-магистр медицины Лубчон и магистр медицины доктор Орфус сделали более подробные сообщения. В них приводились факты, цифры, детали, но никакого решения не предлагалось.
      Дебаты по поводу сказанного не были многословными.
      Член Исполнительного Коллегиума Серхио Никулин-Пермский, старейшина и наиболее крупный на планете эколог, медлительно, словно взвешивая каждое слово, говорил:
      - Было бы ошибкой думать, что с развитием на Земле цивилизации эволюция простейших организмов, их приспособление к изменившейся среде перестали иметь место... Быть может, "Блоканию" вызывает не известная нам мутация уже известной эпидемии. Надо искать...
      Микробиолог Санчес Фуэнте высказал предположение:
      - Не принесены ли возбудители "Блокании" из космоса с каким-либо метеоритом!..
      - Но мы не наблюдаем никакой их локализации, - возразил доктор Орфус. Они нигде и везде. Кто знает - не дышим ли мы ими сейчас, сегодня, здесь!..
      Всепланетная Академия Коммунистической Цивилизации приняла решение все научно-исследовательские учреждения планеты, имеющие хоть отдаленное отношение к проблемам медицины, микробиологии, эпидемиологии, экологии, использовать исключительно для поисков возбудителя "Блоканиио.
      Никто не мог предсказать, когда человек победит болезенъ!
      С секретарем Исполнительного Коллегиума - Стасей Шимкене - мы встретипись, как она просила, после вечернего (и, кстати сказать, заключительного) заседания сессии.
      - Завтра, в это же время, назначено заседание Верховного Правительственного Совета Пяти континентов (для краткости его обычно называют "Большая Звезда" - по форме пятиконечной звезды, основной эмблемы ОКЕАНа...) Вам надлежит присутствовать на нем.
      - Зачем!... - Никогда в жизни меня не приглашали в столь высокое учреждение.
      Но она ничего не знала. Только высказала простую мысль:
      - Вы ведь историк, сотворец Заургеу, а история - это все, что совершается вокруг нас, все, чем мы живем, не так ли!.. За вами заедут.
      Я вернулся домой и весь следующий день ожидал появления посланца "Большой Звезды". Никто не появлялся. Доктор Орфус, между тем, рассказал мне о мерах, которые принимались повсеместно в отчаянных попытках продлить дни тех несчастных, которые почувствовали на себе зловещее дыхание "Блокании".
      Пять Президентов, составлявшие мозг "Большой Звезды", собирались почти ежедневно в Едином Центре Планеты, обсуждая создавшееся положение. На одном из таких очередных заседаний экстра-магистр Лубчон излагал последние новости:
      - Необходимо срочно строить новые комбинаты-лаборатории для изготовления космического питания.
      - Но дает ли какой-либо эффект этот способ лечения! - недоверчиво спросил один из Президентов Мариан Ндала. По образованию он был врачом и прославился в свое время как исследователь природы кожного пигмента африканских народов.
      - Это - не лечение, - ответил Лубчон, не поднимая головы. - Лечения нет... Мы только на время приостанавливаем процесс истощения. А дальше... - Он не закончил фразы, но смысл недосказанного был и так понятен каждому из присутствующих.
      На всех пяти континентах, а затем даже и в Антарктиде, спешно сооружали предприятия для изготовления космической пищи. Работы велись круглые сутки. Ракетопланы непрерывно доставляли туда строительные материалы и сырье для производства продукции.
      "Большая Звезда" использовала все средства, все меры к тому, чтобы ограничить распространение эпидемии, но все ее усилия, так же как и усилия науки, оказывались неэффективными. Эпидемия медленно, но неотвратимо распространялась по планете. И так же неумолимо распространялась по планете тревога, чувство полного бессилия перед таинственной природой страшного заболевания, подобного которому мир не знал еще никогда.
      После моего возвращения из Дворца Мысли минула неделя, другая, начиналась третья... Поздней ночью меня разбудил низкого тона гудок. Я очнулся. Вслушался - "Эфир. Особая линия" требовал, чтобы я включил радиофон. Настойчиво мигала фиолетовая лампочка на панели устройства.
      - Заургеу Рэднибниа слушает! - сказал я настороженно: "Эфир. Особая линия" действовала редко и только в особо важных случаях.