Я понял, что этот участок реки нам бы ни за что не удалось пройти на байдарках. Здесь было слишком много камней; они располагались слишком непредсказуемо, и течение было слишком быстрым. И становилось все быстрее и быстрее. Не смогли бы мы и протянуть байдарки волоком – берега были очень крутыми; не было бы возможности даже вылезти из байдарок и провести их между камней. Так или иначе, нас бы вывернуло из них в воду, и как это ни странно, я почему-то обрадовался этой уверенности. Все мне подсказывало, что то, как я перемещаюсь, было единственным способом пройти пороги.

И это доставляло мне удовольствие, смешанное со страхом; оно было бы более полным, если бы у меня не так болело все тело. Река швыряла меня вперед; если я видел большой камень, встающий на моем пути, я поднимал ноги, и меня проносило над ним. Потом бросало на задницу в пенящийся водоворот, потом снова подхватывало и с еще большей скоростью опять мчало вперед. Я пару раз ударялся о камни затылком, но потом сообразил, что в тот момент, когда соскальзываю с очередного камня, мне нужно нагибаться вперед. И после этого головой я уже не ударялся.

Но я знал, что уже и так что-то повредил себе, хотя и не был уверен, что именно. Особенно сильно болела левая рука, и она беспокоила меня больше всего. Но никаких особенно сильных ударов, которые пришлись бы на эту руку, припомнить не мог. Я поднял ее над водой и увидел, что держу лук, ухватившись прямо за наконечник стрелы, и каждый раз, когда дергал руку, они врезались мне в ладонь. Сам лук был зажат под левой рукой, и прежде чем я перелетел через следующий большой камень, передвинул его так, чтобы наконечники торчали в сторону от меня. Слетая с камня вниз, я увидел, что за следующей линией порогов вода текла уже спокойно – мелькнуло довольно широкое, спокойное водное пространство, а еще дальше вода снова вспенивалась белым. Но это было совсем далеко, там, где уже полностью царил вечер. Я расслабился, и в этот раз пролетел сквозь пороги, не коснувшись ни одного камня – легко скатился из взбудораженной холодной воды в воду спокойную. Лук был при мне.

Теперь я просто болтался на поверхности воды, а не несся куда-то. Лениво вращаясь – река здесь раздалась и напомнила глубокое черное озеро, – я взглянул вверх. Надо мной поднимались скалы ущелья. Очень ныли ноги, но я мог дрыгать обеими, и насколько мог определить, никаких серьезных повреждений в ногах не было. Я поднял из воды левую руку – она была изрезана, в некоторых местах порезы были глубокими и располагались близко друг от друга, но в общем все было не так плохо, как я опасался. Поперек ладони шел Длинный, но не глубокий диагональный порез.

Я, поддерживаемый спасательным жилетом, плыл по воде, пытаясь собраться с мыслями и решить, что же делать дальше. Наконец, я начал двигать руками и ногами; развернулся, осмотрелся – не видно ли остальных. Тело казалось тяжелым и неповоротливым – не таким как в порогах, когда поток воды распоряжался им, проносил между камнями и над ними и сообщал, что делать дальше.

Ни вверх, ни вниз по течению я никого не увидел. Я был один. Я стал присматриваться к последней линии порогов – может быть, я сильно обогнал других, и сейчас они появятся?.. По крайней мере, в нескольких местах поток разделялся камнями, и все трое могли застрять где-нибудь там, среди этих камней – живые или мертвые.

Как только я об этом подумал, из порогов вывалился Бобби; его несколько раз перевернуло на скользких камнях, потом бросило животом на спокойную воду. Я рукой показал на берег, и Бобби начал потихоньку плыть в ту сторону. Я тоже двинулся к берегу.

– Где Льюис? – крикнул я.

Он замотал головой, и я перестал подгребать под себя, развернулся и стал ждать, стараясь удержаться на одном месте.

Через пару минут показался Льюис, весь скрюченный, какой-то изломанный. В одной руке он держал весло, а второй прикрывал лицо жестом, в котором читалась невыносимая боль. Я быстро, брассом, подплыл к нему и у самых последних камней порогов примостился рядом с ним на холодной вертящейся воде. Льюис извивался, корчился на одном месте, будто схваченный снизу, под водой, чем-то невидимым, которое, на меня, однако, не набрасывалось.

– Льюис, а Льюис? – позвал я.

– Нога, – выдавил он из себя, задыхаясь. – Что-то с ногой. Такое чувство, что она вообще оторвалась.

Вода вокруг нас цвета не меняла, кровавых пятен на ней не появлялось.

– Держись за меня, – сказал я.

Он под водой протянул ко мне свободную руку и пальцами ухватился за воротник моего скользкого нейлонового одеяния. Я стал медленно передвигаться по воде в сторону больших валунов, находившихся прямо под скалой. Темнота опускалась на нас все быстрее и быстрее, а я плыл, преодолевая течение, и тащил за собой очень тяжелого Льюиса; воротник оттягивался и душил меня.

С того места, где мы находились, скала выглядела как невероятно огромный экран заезжаловки, на котором вот-вот начнут показывать какой-нибудь грандиозный фильм. Я даже стал прислушиваться – не раздастся ли музыка, и пару раз взглянул на бледную, слегка вогнутую стену камня – не появятся ли титры или огромная голова льва, с которой начинаются фильмы «Эм-Джи-Эм». А может, фильм давно уже идет, а я просто этого еще не понял?

Когда мы приблизились к каменной стене, я разглядел, что у ее подножия среди нескольких камней примостился крошечный песчаный пляжик – туда мы и направились. Бобби, сложившись вдвое, сидел на большом камне. Я махнул ему; он распрямился и подошел к краю воды. Казалось, руки мешают ему двигаться.

Он подал мне одну из этих своих беспомощных рук, и я вытащил себя и Льюиса из воды. Льюис, прыгая на одной ноге, взобрался на большой плоский, кажущийся спокойным, камень. Он очень старался, но потом не выдержал и, резко согнувшись, рухнул на него. Камень, еще сохранивший тепло последних лучей солнца, вполне удобно разместил на себе Льюиса. Я перевернул его на спину, он все еще прикрывал лицо рукой.

– Дрю подстрелили, – сказал Льюис, почти не шевеля губами. – Я видел. Он убит.

– Я не уверен в этом, – ответил я, хотя на самом деле я считал, что так оно и было. – С ним произошло что-то странное, это правда. Но что – я не знаю, я не знаю. Давай снимем с него штаны, – сказал я, обращаясь к Бобби.

Тот обалдело уставился на меня.

– Да не обращай внимания на слова! -крикнул я. – Теперь мы в совсем другой ситуации, дорогуша! Сними с него штаны, и посмотрим, может быть, мы сможем определить, что там у него с ногой. А я попробую поймать эту блядскую лодку. А не то мы здесь надолго застрянем.

Я вернулся к реке, вошел в воду; с умирающим последним светом дня умирала и возможность того, что прозвучит выстрел. Я входил в воду, похожий в своем спасательном жилете на какое-то бесформенное животное, и как это обычно бывает в воде, с каждым шагом терял вес. С очень ясной головой я полностью погрузился в воду.

Я растворился в темноте: надо мной и подо мной простирались темные глубины – теперь меня на воде никто не различит. Из темноты на меня темным пятном выплыла алюминиевая байдарка, ее медленно сносило в сторону следующих порогов. Она двигалась не спеша, неестественно замедленно, будто застревая в спокойной воде. У самой байдарки я наткнулся на что-то деревянное – оказалось, сломанное весло. Я взял его с собой.

Я проплыл вдоль байдарки, прислушиваясь к ружейному выстрелу, второго, если бы пуля попала в меня, я никогда не услышал бы все равно. Когда выстрелом был убит Дрю – если это действительно было так, – никакого звука я не услышал. С вершины скалы меня нельзя было увидеть, я знал это наверняка. Но, наверное, можно было видеть байдарку. Хотя это вряд ли. Уверенность в том, что я невидим, успокоила меня. И я мог бы себе плавать, не прячась, вокруг байдарки всю ночь, если бы мне вдруг так захотелось.

Спокойный участок реки был глубок, и стать на дно, чтобы вычерпать воду из лодки, я не мог. Я уцепился за ее край, торчавший под углом из воды, и стал раскачивать, пытаясь выплеснуть реку, забравшуюся в эту обработанную на фабрике алюминиевую форму. Наконец, лодка качнулась нужным образом; вода отпустила ее и потекла дальше; корпус, освободившийся от груза, почти полностью выступил из воды. Я толкнул байдарку в острую корму и поплыл за ней, подталкивая ее и мучительно дрыгая по-лягушачьи ногами. Течение лениво обтекало меня со всех сторон и двигалось дальше, в темноту. Я различал белую пену внизу по течению, но это было где-то там, блаженно далеко, за пределами спокойного участка реки. О том, что ожидает нас там, впереди, можно будет беспокоиться потом. Я подплыл к подножью скалы и тихо позвал Бобби. Он откликнулся.

Из воды я едва мог различить его лицо. Толкнул байдарку по направлению к нему – таким же легким толчком я когда-то отправлял вперед Дина, когда он только учился ходить. Бобби зашел в воду и, ухватившись за линь, привязанный к носу, вытащил ее на песок. Потом мы вдвоем оттащили ее подальше от воды.

Я отошел в сторону, ничего не сказав.

– Ради Бога, – сказал Бобби, – не молчи, говори что-нибудь. Меня и так жуть берет.

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его и в темноте пошел к Льюису, который лежал уже не на камне, а на песке. Его обнаженные ноги, казалось, светились, и когда я склонился над ним, то увидел, что его трусы задраны с правой стороны до паха. Судя по виду верхней части ноги, у него была сломана берцовая кость. Я протянул руку и очень осторожно ощупал его ногу. Тыльная сторона моей руки случайно коснулась его пениса, и я почувствовал, как он вздрогнул от боли. Я услышал, как скрипит песок у него под головой – Льюис ворочал ею из стороны в сторону. Насколько я мог судить, это был не «осложненный перелом»: я не нащупал осколков кости – на неисчислимых, обязательных курсах «по оказанию первой помощи», которые мне приходилось посещать, учили, что в подобных случаях следует прежде всего определить вид перелома. Но под рукой у меня вздувалась огромная, теплая, живая опухоль. Казалось, она хочет раскрыться, лопнуть, что-то выпустить из себя.

– Держись, Лью, – сказал я. – Теперь все будет в порядке.

Темнота была уже полная. Звуки реки обступили нас со всех сторон – днем такого ощущения не могло бы возникнуть. Я сел рядом с Льюисом и жестом подозвал Бобби. Тот подошел и сел на корточки.

– А где Дрю? – спросил Бобби.

– Льюис говорит, что он мертв, – сказал я. – Возможно, так оно и есть. Не исключено, что убили выстрелом из ружья. Но наверняка сказать нельзя. В тот момент я смотрел прямо на него, но с уверенностью сказать, что произошло, не могу.

Я почувствовал, как меня снизу за одежду потянул Льюис. Я наклонился поближе к его лицу. Он пытался сказать что-то, но у него ничего не выходило. Потом, в конце концов, он выговорил:

– Ты... теперь ты должен...

– Я, я, конечно, я, – сказал я. – Я вот сижу здесь. Рядом с тобой. Нас сейчас никто не тронет.

– Нет, не то. Я не то хочу ска... – В шуме реки потонуло остальное.

Потом в темноте заговорил Бобби:

– Что мы будем делать?

– Похоже, – сказал я, – что мы из этого ущелья живыми не выберемся.

Неужели это я сказал? Да, сказал во мне кто-то, это ты сказал. Ты это сказал, и ты действительно так считаешь.

– Я думаю, завтра утром он перестреляет нас, – продолжил я вслух, и это прозвучало еще более странно. Кто бы мог вообразить, что мне когда-либо придется говорить что-либо подобное?.. Боже, неужели это все происходит не в кино?

– Что?..

– Я бы поступил именно так. А ты разве нет?

– Я не...

– Если Льюис прав – а я думаю, что он прав, – та беззубая сволочь пальнула по нам как раз в тот момент, когда мы входили в пороги. Он выбрал момент, когда мы двигались не очень быстро. Он убил того, кто сидел на носу в первой лодке. Следующим должен был быть я. А потом – ты.

– Другими словами – нам повезло, что мы перевернулись.

– Совершенно верно. Повезло. Очень повезло.

Это прозвучало странно, учитывая то, где и в каком состоянии мы находились. Хорошо, что мы хоть не видим выражения лиц друг Друга. Хотя мне казалось, что у меня выражение спокойное, глаза слегка прищурены... но кто знает, каково оно было в действительности. Но надо было сыграть спокойствие.

– Что мы будем делать? – снова спросил Бобби.

– Точнее – что онсобирается делать?

Ответа не последовало, и я продолжал:

– Что ему теперь терять? Он сейчас в том же положении, в котором были мы, когда закапывали его приятеля в лесу. Ему не надо бояться свидетелей. Никакого мотива убийства, по которому его могли бы вычислить. Ему проще простого доказать, что он нас никогда не видел, а мы никогда не видели его. И если все мы окажемся в реке брюхом вверх – кому до этого дело? Но счеты свои он сведет. Ну кто сюда доберется, даже если нас начнут искать? Если прилетят на вертолете – с него вглубь реки не заглянешь. Так что и это не поможет. Ты думаешь, кто-нибудь прилетит сюда на вертолете, будет летать над этим ущельем, кого-то высматривать? Ни малейшей надежды. Ну, какое-то расследование начнется. Но ничего из этого не получится. Напомню тебе на всякий случай – это совершенно дикая местность. Если он перестреляет нас, то можно надеяться лишь на то, что мы станем местной легендой. Напишут в местной газете: «Таинственное исчезновение четырех мужчин». И все. Можешь мне поверить, дорогуша.

– Ты думаешь, он там где-то, наверху? Ты действительно так думаешь?

– Я думаю, нам же лучше будет, если мы будем считать, что он сидит где-то там, на скалах.

– Ну ладно. А дальше что?

– Мы застряли в этом ущелье. Он спуститься сюда не может, а для нас единственный способ выбраться отсюда – плыть вниз по течению. Ночью этого мы сделать не сможем, а утречком, когда соберемся отплывать – он тут как тут, поджидает где-то наверху, с ружьем.

– Господи Боже мой!

– Да, – сказал я, – другого и не скажешь. А Льюис бы сказал: «Давай, выручай, где ты там, Иисусе, топай к нам по этой белой пенистой водичке. Ну, а если не хочешь идти к нам, тогда нам придется самим что-нибудь придумать».

– Но послушай, Эд, – сказал Бобби, и от его голоса, прозвучавшего так по-человечески жалобно на фоне безмятежного шума реки, я съежился. – Но откуда у тебя такая уверенность?

– Уверенность в чем?

– В том, что ты прав. Что, если ты ошибаешься? Может быть, нам вовсе не грозит никакая опасность ни от кого, и там, наверху... этот... никто нас не поджидает.

Он сделал жест рукой, наверное, показывая вверх, но в темноте эффект этого жеста пропал.

– Ты что, хочешь рискнуть и притвориться, что нам ничего не угрожает?

– Нет, не хочу. Если только не какие-нибудь там обстоятельства... Но что...

– Что «что»?

– Что мы можем сделать?

– Мы можем сделать три вещи. – И какой-то совсем другой человек, сидящий во мне, начал рассказывать, что мы можем сделать: – Мы можем просто сидеть здесь, потеть от страха и звать мамочку. Можем взывать к силам природы. Можем затащить Льюиса на тот камень и устроить вокруг него шаманский танец и вызывать дождь. Чтоб нас не было так хорошо видно. Но если мы вызовем дождь, довезти живым Льюиса мы не сможем. Он в таком состоянии, что умрет от переохлаждения... Посмотри туда.

Мне нравилось слушать собственный голос, произносящий эту нагорную проповедь, особенно в темноте; он звучал так, будто говорил человек, знающий, где он находится и что он собирается делать. Я почему-то вспомнил, как Дрю и мальчик-альбинос играли там, на заправке.

В молчании мы смотрели вверх – туда, где между краями ущелья загорались звезды в совершенно безоблачном небе.

– Ну ладно. А еще что? – сказал Бобби.

– Еще что мы можем сделать? Кто-то из нас может попробовать взобраться туда и дождаться его там, наверху.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что я этим хочу сказать? Помнишь, что говорят в этих дурацких боевиках, особенно в тех, которые показывают вечером по субботам? «Или он нас, или мы его». Мы убили человека. И он убил человека. Теперь все зависит от того, кто кого убьет. Вот так все просто.

– Я понял, – сказал Бобби. – И я не хочу умирать.

– Тогда, если не хочешь умирать, помоги мне сообразить, как вес сделать правильно. Нам нужно вычислить, о чем он там думает. От этого зависит все.

– Я понятия не имею, о чем он там думает.

– Ну, начнем с предположения, что он собирается нас убить.

– Это я уже понял.

– Теперь давай думать, когда ему это лучше всего сделать. Пока не начнет светать, стрелять он не сможет. А это значит, что у нас есть время до рассвета. И нам до восхода солнца нужно поспеть сделать то, что мы собираемся.

– Но ведь я до сих пор не знаю, что именно.

– Сейчас, подожди – я закончу мысль. Я думаю так. С такого расстояния звук выстрела не слышен, особенно в шуме реки. После того, как он выстрелил в Дрю, он, может быть, стрелял по нам еще несколько раз, но мы об этом узнали бы только в том случае, если бы он попал в кого-нибудь еще. Догадаться, что он видит с того места, где сидит, очень трудно. Но я думаю, вполне резонно предположить – он видел, что попал в Дрю и что байдарка перевернулась. Он, может быть, даже подумал, что мы все утонули, но вряд ли он успокоится на этой мысли и не проверит. Здесь очень бурное место, но то, что Льюис, ты и я выбрались живыми, доказывает, что выжить здесь можно. И я думаю, что и он об этом догадывается. Может быть, он не перестрелял нас всех здесь под скалой только потому, что с того места, где сидит, стрелять по нам было уже невозможно. Или потому, что стало слишком темно. Тут нам повезло. И это наше везение означает, что у нас есть пара выигрышных моментов. То есть, они могут стать выигрышными, если мы правильно ими воспользуемся.

– Выигрышных? Ничего себе выигрышных! У нас на руках человек со сломанной ногой. У нашей байдарки измято дно, и она наверняка протекает. Что мы еще имеем? Двух дураков, которые ни хрена не знают о том, что нужно делать, попав в дикие места в лесу. И даже толком не знают, где находятся. А у него ружье! И он сидит там, над нами. И знает точно, где мы, и что мы отсюда никуда не денемся. А мы не имеем никакого представления о том, где он и даже, собственно, кто он. У нас нет ни малейшего шанса спастись, ну, ни самого маленького – если, конечно, вы с Льюисом правы. Если кто-то там наверху выжидает, чтобы нас убить, он может это сделать запросто. И он нас убьет.

– Ну, пока ведь не убил. А у нас все-таки есть одна могучая козырная карта.

– Это еще какая?

– Он думает, что нам туда, к нему, ни за что не добраться. Но если мы это сделаем, мы можем убить его.

– Как?

– Ножом или стрелой из лука. Или, в конце концов, если понадобится – голыми руками.

– Мы вдвоем?

– Нет, только один из нас.

– Я из лука стрелять совсем не умею, – сказал Бобби с облегчением – теперь он был избавлен, по крайней мере, на время, – от необходимости карабкаться вверх по скале.

– Это, конечно, сужает выбор, – согласился я. – Теперь ты понимаешь, что я имею в виду, когда говорю о решении нашей проблемы? Нужно просто немного пошевелить мозгами.

Решение возникло само по себе, но оно тут же разделило нас. Даже в темноте это отчуждение остро ощущалось.

– Эд, скажи мне честно. Ты действительно считаешь, что можешь туда залезть в этой кромешной тьме?

– Сказать честно? Нет, надежды у меня очень мало. Но другого выбора у нас нет.

– А мне все-таки кажется, что он ушел. Что, если он взял и ушел?

– А что, если он взял и остался? – сказал я. – Ошибка нам будет слишком дорого стоить. Послушай, если я свалюсь с этой ебаной скалы, тебеж от этого больно не станет. Если меняподстрелят, не тыбудешь подыхать... У тебя есть два шанса остаться в живых. Первый: он ушел или, по какой-то причине, не захочет стрелять, ну, или он начинает пальбу, но промахивается много раз, и ты в байдарке успеваешь уплыть достаточно далеко вниз по течению. И второй твой шанс остаться в живых: я залажу по скале наверх и убиваю его. Так что сиди и не дрыгайся. Дрыгаться буду я.

– Эд...

– Заткнись и дай мне еще подумать.

Я окинул взглядом стену ущелья снизу доверху, но ничего особенного, кроме того, что скала очень высокая, не увидел. Но теперь я рассмотрел, что, по крайней мере, нижняя часть ее была не такой крутой, как я поначалу думал. Скала не уходила вверх вертикально, а поднималась под очень крутым наклоном. И когда вышла луна и я смог все рассмотреть немного лучше, то пришел к выводу, что смогу взобраться, по крайней мере, до половины скалы.

– Бобби, слушай. И слушай меня очень внимательно. Я заставлю тебя повторить все, что тебе скажу. Ясно? Перед тем, как я туда полезу, ты мне расскажешь, что ты будешь делать, потому что все нужно будет сделать правильно, без единой ошибки, и правильно с первого – и единственного – раза. Вот что я хочу, чтобы ты сделал...

– Ладно, я слушаю.

– Сделай все, чтобы Льюису было тепло и по возможности – удобно. Как только станет светать – и, Бобби, я имею в виду буквально, как только появятся первые признаки рассвета, – ну, в общем, как только станешь видеть больше, чем сейчас, грузи Льюиса в байдарку и отплывай. А все остальное будет решаться там, наверху.

А мне предстоит быть тем, от кого будет зависеть, как все это закончится. Я прошелся по песку, в одну, потом в другую сторону. Я чувствовал, что имею на это право. Потом почему-то подошел к краю воды. Наверное, мне хотелось снова ощутить присутствие всех тех стихий, которые меня окружали: воздуха, земли – то есть, песка, – воды. А еще иметь возможность взглянув вверх, рассмотреть скалу получше. Я стоял в холодной воде, задрав голову и рассматривая скалу, круто уходящую во тьму. Над верхним краем стены появилось очень много звезд – целая звездная река. Я натянул на лук тетиву. Провел рукой по нему – не сломано ли что-нибудь, не расщепилось ли где-нибудь стекловолокно?.. Верхняя часть лука мне показалась расцарапанной... нет, так и раньше было, так и раньше торчали занозы стекловолокна. Отцепил две остающиеся стрелы. Начинал путешествие я с четырьмя, но две стрелы выпустил по оленю. Одна из двух оставшихся была достаточно ровная – я протащил ее, вращая между пальцами, так, как учил меня Льюис. Если стрела слегка погнута или перекручена, под пальцами это сразу почувствуется. Может быть, в хвостовой части, под оперением, она была все-таки чуть-чуть погнута, но, так или иначе, ее вполне можно было использовать для стрельбы, и на небольших расстояниях можно было надеяться на достаточную точность. Вторая стрела оказалась сильно погнутой, и я руками разогнул ее, стараясь выровнять как можно лучше. Но в темноте сделать ее совершенно ровной было невозможно. Я держал ее на уровне глаза, направленной к участку неба посветлее, и все равно не смог определить, где именно и насколько серьезно она оставалась погнутой. По крайней мере, я увидел, что наконечник в порядке.

Я вернулся к Бобби и прислонил лук к камню, торчавшему рядом с байдаркой. Потом начал разматывать тонкую веревку, которая благополучно осталась привязанной к моему поясу; Бобби стоял совсем рядом со мной. Какую, однако, я сделал удачную покупку – кто бы мог предположить, что мне придется карабкаться по такой скале, – а ведь мне действительнопридется это делать! И веревочка моя может очень пригодиться! И мне на краткий миг поверилось, что удача меня будет сопровождать и во всем том, что мне предстояло сделать. Я наматывал веревку на руку между оттопыренным большим пальцем левой руки и локтем и получил, наконец, плотное кольцо. Завязал концы и просунул пояс, на котором висел нож, сквозь этот веревочный круг.

– Смотри не засни, – предупредил я Бобби.

– Даже если бы я захотел заснуть, ничего из этого не получилось бы, – сказал Бобби. – О Боже!

– А теперь слушай. Если ты отплывешь с первым светом, для того, кто будет сидеть там, наверху, ты будешь представлять очень сложную цель. Пока ты будешь проходить следующие пороги – судя по всему, это будет совсем несложно, – я думаю, ты будешь в безопасности от выстрелов сверху. Если мне вообще удастся забраться на эту скалу, то к тому времени, когда ты отплывешь, я уже должен буду быть на месте. Шансы уравняются, если Человек-Муха – то есть я – залезет по этой стене. И постараюсь сделать все, что смогу, чтобы он не начал стрелять по тебе. Из того, что я увидел раньше, чем стало совсем темно, края ущелья очень неровные. И если он промажет по тебе, стреляя с одного места – или если ты успеешь проплыть под ним так, что он тебя не заметит, – он не успеет перебежать на другое, чтобы снова стрелять. Все, что нужно сделать – это успеть проскользнуть мимо него и добраться до следующего поворота реки. Тогда считай, что ты в безопасности.

– Эд, скажи мне такую вещь... Тебе приходила в голову мысль, что там может быть не один человек, а больше?

– Да, я думал об этом. Признаюсь, что думал.

– Ну и если это так, что тогда?

– Тогда – мы скорее всего умрем... завтра, рано утром.

– Боюсь, ты прав.

– Но я все-таки не думаю, что он привел с собой кого-нибудь еще. И я объясню тебе почему. Вовлекать кого-нибудь еще в такое дело – совсем не в его интересах. Он бы это сделал только в случае крайней необходимости. Это с одной стороны. А с другой – у него просто не было времени бежать за подмогой. Да и так на его стороне все преимущества. И ему не нужна ничья помощь.

– Я очень надеюсь, что ты прав.

– Нам ничего другого не остается – только надеяться. Что-нибудь еще?

– Да... Я должен тебе это сказать... Мне кажется, мы делаем все неправильно. Все как-то не так.

– Моя жизнь зависит от того, насколько правильно мое решение. Если бы Льюис мог – это все сделал бы он. А теперь придется делать мне. Ну все, мне пора идти.

– Послушай, – сказал Бобби, схватив меня за руку слабыми пальцами. – Я не могу сделать то, что ты от меня требуешь. Я не буду изображать из себя подставную утку, чтобы ты спокойно убежал в лес и оставил нас здесь на, убой. Я просто не могу, вот и все. Не могу!

– Послушай, ты, сучий сын, если хочешь – ты можешь сам лезть на эту скалу. Вперед! Вот она, прямо перед тобой! Никуда не убегает. Но если полезу я – мы будем играть по моим правилам! И клянусь Богом: если ты не сделаешь то, что я от тебя требую – я сам тебя убью. Ты знаешь, это так просто! И если ты оставишь здесь Льюиса одного, я сделаю то же самое – убью тебя!

– Эд, я не оставлю Льюиса одного! Ты же прекрасно знаешь, что я никогда бы этого не сделал... Я просто... не хочу плыть под носом этого ублюдочного убийцы и подставляться, чтоб он прихлопнул меня, как Дрю.

– Если все пойдет как надо – и если ты сделаешь то, что я от тебя требую, – тебя не убьют. Послушайменя внимательно. Я повторю еще раз. И надеюсь, теперь ты запомнишь все. Я тебе расскажу, что делать, независимо от того, что произойдет... со мной.

– Ладно, ладно, – сказал он после короткого молчания.

– Первое. Отплывай, как только будет достаточно света, чтобы ты мог хоть что-нибудь различать на реке и проскочить следующую линию порогов. Скорее всего, чтобы стрелять прицельно оттуда, сверху, света будет еще недостаточно. Даже если окажется, что он увидит тебя на воде, когда ты доберешься до порогов, попасть в тебя, если лодку будет бросать между камней, будет очень сложно. Когда ты будешь проплывать спокойные участки, сначала греби изо всех сил, потом поубавь прыть – самое главное, нельзя двигаться с одной и той же скоростью. Если он все-таки начнет по тебе стрелять, изо всех сил старайся добраться до следующих порогов или до поворота реки. Если же увидишь, что удрать от него не сможешь – то есть, если увидишь, что он пристрелялся по тебе и попадания все ближе и ближе, вываливайся из лодки. Попытайся вытащить из лодки Льюиса, оставайся рядом с ним, подгреби к берегу и жди. Я постараюсь привести кого-нибудь на помощь. Если через сутки я не появлюсь, значит... я никуда не добрался. Тогда оставляй Льюиса и отправляйся вниз по реке. Может быть, лучше всего вплавь. Возьми все три спасательных жилета – они тебя будут держать на плаву даже в самой бурной воде. Пускай тебя сносит течение. Я думаю, до ближайшего моста через реку – миль пятнадцать, не больше. Но если ты будешь плыть сам, ради Бога, запомни хорошенько, где ты оставил Льюиса. Если ты не запомнишь, как отыскать то место, он умрет. В таком состоянии он долго не протянет.

Бобби посмотрел на меня в упор и впервые с того момента, как зашло солнце, я увидел его глаза – в них были заметны какие-то точечки света.

– Ну, вроде бы все, – сказал я и, подняв лук, пошел к тому месту, где рядом с байдаркой лежал Льюис, который все так же, без устали, продолжал втирать затылок в песок. Я сел рядом с ним на корточки; его трясло мелкой дрожью от боли, не от холода. Но выглядело это так, будто ему просто очень холодно. И когда он, протянув руку, коснулся моего плеча, эта дрожь частично передалась и мне.

– Ты хорошо себе представляешь, что собираешься делать?

– Нет, Лью, – ответил я, – не очень. Но по ходу дела я буду думать, что делать дальше.

– Не дай ему себя заметить, – сказал Льюис. – И никакой ему пощады. Никакой!

– Я сделаю все, чтобы он меня не заметил.

– Сделай так, чтобы удалось и все остальное.

Я задержал дыхание, ожидая, что Льюис скажет дальше.

– Убей его, – сказал Льюис. И, казалось, река повторила его слова.

– Если я его смогу найти, я убью его.

– Вот так. Знаешь, где мы? В стране Льюиса Медлока.

– Да, выбор один – выжить, – согласился я.

– Я же тебе всегда говорил, – сказал он. – Все упирается в проблему выживания.

– Да, ты мне это говорил.

У меня было такое впечатление, что вокруг меня все изменилось. Я просунул левую руку между тетивой и луком, потом через плечо закинул его за спину таким образом, чтобы наконечники стрел смотрели вниз. Потом подошел к каменной стене ущелья и положил на нее руку – ту руку, которая была изрезана наконечником стрелы, когда я кувыркался в воде; провел по камню так, будто ладонью я мог ощупать всю поверхность скалы, ощутить всю сложность стоящей передо мной задачи и зажать ее в руке. Поверхность камня была шероховатой. И неожиданно, от моего прикосновения, от нес отлетел кусочек. Шум реки здесь казался громче, как будто камни в порогах передвинулись поближе. Через некоторое время шум вроде бы снова уменьшился – эта прибавка в звуке либо потухла, либо отползла в сторону, на середину течения.