Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Кровь невинных

ModernLib.Net / Триллеры / Дикки Кристофер / Кровь невинных - Чтение (стр. 12)
Автор: Дикки Кристофер
Жанр: Триллеры

 

 


«Тише. Успокойся. Мы заберем тебя отсюда». Закрывая ей рот и прижимая к себе, чтобы немного успокоить, я нащупал цепи на ее запястьях, похожие на старые кандалы. Наверное, фермеры привязывали ими коров. Цепи были крепкими и обвивали толстую, как телеграфный столб, изгородь. «Тише, тише. Я — американец. Понимаешь? Конечно, ты не понимаешь меня, но я не причиню тебе вреда. Слышишь?» Я убрал руку с ее рта, и она повисла на изгороди, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. «Успокойся. Сейчас я освобожу тебя».

Здесь пригодились бы большие плоскогубцы, но у меня имелись только кусачки в складном ноже. Прошло уже три минуты. Цепь, закрепленная большой железной скобой, обвивала столб, но у меня не хватило бы сил разогнуть ее или хотя бы сдвинуть с места. Кусачки искривились, когда я попытался разъединить цепь. Руку свело судорогой, и шуруп на кусачках стал расшатываться. А на звеньях цепи остались лишь легкие царапины. Женщина смотрела на меня, но не понимала, что вокруг нее происходит. Ее стон отдавался эхом у меня в голове.

Я поступал неправильно. Я больше не контролировал ситуацию, скорее, она управляла мной. Мне нужно было установить заряд около стены сарая, иначе люди не смогут из него выбраться. Возможно, они уже приготовились к смерти. Если же колючая проволока во дворе взорвется прежде, чем мне удастся их спасти, четники устроят здесь настоящую резню.

Женщина скрипела зубами, и этот звук действовал мне на нервы. «Тише, мэм. Прошу вас, тише. Мы не допустим, чтобы вам причинили вред», — говорил я. Рукой я обнял ее голову, и ее лицо оказалось напротив моего. Она закричала как человек, пробудившийся после кошмара. Я снова закрыл ей рот рукой, но она продолжала биться. «Малышка, не надо так. Пожалуйста. Пожалуйста, не делай этого». Но я не мог успокоить ее, и у меня больше не оставалось времени на других пленников. У меня ни на что не было времени. Я выбросил бесполезный складной нож и потянулся к армейскому ножу у меня на ноге. Но его там не оказалось. Что со мной, черт возьми, случилось? Я нагнулся и стал искать в грязи этот дурацкий складной нож. На мгновение убрал руку, и она снова закричала. Высокий, пронзительный крик вырывался из ее глотки, наполняя долину болью, которую она испытывала. Наконец мои пальцы нащупали холодную сталь среди грязи и бензина. Я коснулся большим пальцем края трехдюймового лезвия и поднял его.

Дверь дома открылась. Два, затем три фонаря осветили двор. Я опять закрыл левой рукой рот женщины, ее голова откинулась назад и почти коснулась моего плеча. «Какая же она маленькая, — подумал я. — Совсем маленькая». Фонари светили в мою сторону. Прямо мне в глаза. Я замер в ожидании выстрела. Затаил дыхание. Сквозь лезвие, прижатое к ее горлу, я чувствовал ее пульс. Потом услышал смех. Дружелюбный выкрик. Снова смех, теперь он раздался ближе. Четники подумали, что я — один из них. На секунду я закрыл глаза, чтобы не смотреть на свет, но красные звездочки по-прежнему плясали перед глазами. Женщина дрожала. Я быстро и глубоко полоснул ножом по ее горлу. Темно-красная кровь фонтаном брызнула в лучах света, сверкнула вокруг столба изгороди, окропила мой нож, пальцы, руки и, казалось, на секунду заполнила воздух вокруг меня. Я закрыл глаза, но красный цвет не уходил. Снова раздался крик. Затем — смех. Я слышал, как мужчины захлопали в ладоши. А потом взорвалась колючая проволока.

Глава 17

— Я думал, ты погиб, — сказал Рашид.

— Нет. — Я пошел дальше.

— Расскажи, что случилось?

— Нет.

Мальчишки, игравшие на улице в футбол, остановились и посмотрели на меня, когда я проходил мимо.

— Отчитайся, — приказал Рашид.

— Нет, нет!

Я не видел своего отражения в стекле «лендкрузера», но ясно представлял себе, как выгляжу. Я спал в лесу целый день и ночь, закопавшись в листву, и листья застряли у меня в бороде и волосах. Мое лицо стало черным от копоти и пыли. Ладони, руки и плечи стали бурыми от крови, одежда затвердела. У меня остались только одна мысль и желание — поскорее вымыться. Рашид сопровождал меня, но больше не пытался заговорить и, когда мы вошли в дом, где ночевал наш отряд, приказал всем моджахедам выйти.

Я бросил рюкзак в угол комнаты. Снял ботинки, одежда упала на пол. Садовый шланг служил нам душем. Тонкая ледяная струйка падала мне на затылок и стекала по лицу. Я старательно тер лицо, но мне казалось, что я никак не могу очиститься. Я мыл руки, тер каждый палец, каждую складку между костяшками, но чернота под ногтями не исчезала.

— Курт, нам нужно поговорить. — Рашид стоял в дверях.

— Нет. — С большим трудом я заставил себя произнести еще несколько слов. — Думаю, с тем лагерем покончено.

— Мы нашли несколько человек оттуда. Они уверены, что лагерь атаковал целый отряд. Много четников уничтожено.

— Что они тебе сказали?

— Что два дня назад там произошел бой, и им удалось бежать.

— Они рассказывали тебе про женщин?

— Каких еще женщин?

Я вытерся тряпкой, глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от дурных мыслей, и мне показалось, что у меня это получилось, но стоило мне вернуться в комнату и почувствовать запах моей одежды, запах бензина и смерти, как к горлу подступила тошнота.

Днем я молился. Затем стал обдумывать свои поступки. Я знал, что мог поступить иначе. Гораздо лучше. Я жаждал действия, в то время как должен был только думать. Зато теперь я думал слишком много. Я должен был снова отделить свою работу отличной жизни, как научился этому, будучи рейнджером. Ты делаешь все, что необходимо, старательно выполняешь свою работу, а потом возвращаешься к обычной жизни. Но разве у меня была жизнь помимо этой работы? Я пытался успокоиться, примириться с самим собой. Днем я помолился еще раз. Ночью повторил ритуал. Рашид принес еду. Но я не стал есть, и мы не говорили до следующей утренней молитвы.

— Что случилось на ферме? — спросил он.

Я рассказал ему о мужчинах, которых пытали, о бомбе в мотке колючей проволоки и о женщине, которую я убил.

— Ты сделал все, что должен был сделать.

— Я не смог спасти ее.

— Ее уже никто не мог спасти.

Я не поверил ему. Долгое время он молчал.

— Это не единственная война, — сказал он. — И в конечном счете ни одну из войн нельзя выиграть на земле.

Я ничего не ответил. Я почти не слушал его.

— Ты думаешь, что ничего нельзя изменить. Но это не так.

— Мы берем на себя слишком много, Рашид. Слишком много. Пусть этим занимается Бог, оставь меня в покое.

— Ты устал. Но это поможет тебе стать сильнее.

Я ждал, пока он скажет нечто важное, что поможет мне в дальнейшем.

— Ты становишься сильнее, — повторил он. — И с Божьей помощью мы остановим эту несправедливость.

Я слушал.

— Ты должен увидеть истину, Курт. Мы боремся с тьмой за свет. Все очень просто.

— Пощади меня, Рашид.

— О чем ты?

— Я хочу поверить, Рашид. И я верю. Но когда я слушаю тебя, моя вера слабеет. Мне надоели эти глупые разговоры. Оставь меня в покое. Я хочу остаться наедине со своим Богом.

Я ожидал, что Рашид разозлится. Я даже приготовился к драке. Но он смотрел на меня с полным равнодушием, то ли скрывая свои чувства, то ли размышляя над ответом.

— Твой Бог — всего лишь судья. Мой, которого я нашел в книге, нечто большее.

— Чего ты хочешь, Курт? Вернуться домой?

Я молчал.

— Но у тебя нет дома, Курт.

— Ах ты сукин сын!

Правой рукой я потянулся к тому месту, где оставил свой «хеклер-кох», но Рашид опередил меня. Он уже держал в руке пистолет и целился в меня. Когда мы немного успокоились, он положил оружие на место.

— Послушай, Курт. Послушай меня. Что такое дом? Это место, которое дает тебе покой. Но как ты собираешься обрести его в этом мире? Ты столько всего видел, столько знаешь, что не сможешь жить спокойно, когда другие люди страдают, а ты понимаешь, что многое способен изменить.

— Заткнись, Рашид.

— Послушай меня, Курт. Ты можешь нести слово Божье. Можешь передавать его послания неверующим. Способен преподать его уроки в Америке. И возможно, тогда ты обретешь мир.

— Забудь об этом, Рашид. Я не проповедник.

— Не только проповеди несут слово Божье. — Он хотел, чтобы я проникся его идеей. — Америка должна понять, что каждый народ имеет право на свободу выбора. А вместо этого она вмешивается в дела, которые ее совершенно не касаются. Помогает лицемерам, которые притесняют нас. Она борется против справедливости. Против свободы. Против нас. И ради чего?

— Не говори мне об Америке, Рашид. Ты никогда там не был.

— Разве нужно жить в Америке, чтобы понять это? Достаточно почувствовать, как она дышит тебе в спину, услышать, как она воспевает грехи, попробовать это искусственное мясо.

— Что? Рашид, перестань. Я видел здесь настоящее зло. И ты его видел. А теперь ты называешь воплощением зла Мадонну и гамбургеры?

— Невежество — страшное зло, Курт. В Америке ты не чувствуешь того, что должен чувствовать. Ты в центре урагана, который создаешь своими же руками. Боль, страдание и несправедливость переполняют мир, а ты хочешь смотреть только на голубое небо.

Я не собирался спорить. Я мечтал умыться, помолиться, а потом еще раз умыться.

— Довольно, — оборвал его я.

— Да пребудет с тобой Господь, — сказал он.

— И с тобой, — ответил я не задумываясь.

Я дотронулся пальцами до закрытых век и погладил бороду. Я мог думать только о молитве. Снова и снова я повторял про себя суру «Фатиха». «Бисмаллах ал рахман ал рахим. Во имя Аллаха. Милостивого и Милосердного. Хвала Аллаху Господину миров; Милостивому и Милосердному; Царю в день Суда. Тебе мы поклоняемся и просим помочь. Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, но не тех, которые находятся под гневом, и заблудших».

Мои губы двигались, не произнося слов, и я дотрагивался до них, чувствуя эту беззвучную молитву. «Бисмаллах ал рахман ал рахим».

От моих ногтей по-прежнему исходил слабый запах крови.

* * *

В следующие две ночи я не выходил на задание. Молился по пять раз в день, читал Коран и спал, когда мне удавалось уснуть. Моджахеды появлялись и исчезали из нашей комнаты. Один из них ткнул меня винтовкой в ногу, показывая, что хочет взять меня с собой. Но я отвел оружие в сторону и взял в руки Коран. Это помогло — он больше не подходил ко мне.

Я читал о рае и адских видениях, о неспешно текущих реках, о фруктовых садах и о бушующем пламени. Я читал о пытках в загробном мире, причиняющих неимоверные страдания: грешников жгли, потом сдирали с них кожу и снова жгли. Казалось, от каждой страницы пахло огнем и горящей кожей. И я подумал, что уже видел ад — за стенами дома. В темноте.

Моджахеды в Цазине были почти беспомощны по ночам. Их тренировали в Афганистане, и они плохо знали эти горы. Многие приехали из жарких равнинных стран в Заливе или с Нила и никак не могли привыкнуть к холоду. Поэтому ночами они толпились в нашей комнате, наполняя ее запахом пота и испражнений, бросали друг на друга злобные взгляды и искали повода для стычки. «Обитатели ада сцепятся друг с другом», — читал я и думал, что так оно и есть.

Благодаря Корану многому можно научиться, многое понять. Он не просто дает пищу для размышлений, как историческая книга или учебник. Он обращается к твоим чувствам. Именно это я пытался объяснить Рашиду. Порою волнение охватывало меня всего. И тогда приходило прозрение. Нельзя просто думать о Боге. Ты должен ощущать его присутствие. В те дни и ночи, когда я не спал, не ел, а только читал, поглощая знание, я почувствовал это. Постепенно слово, которое все время повторял Рашид, каким-то неведомым путем стало пробираться ко мне в душу. «Справедливость». Справедливость — это не человек в черных одеяниях, не судья с бесстрастным лицом, не полицейский с дубинкой. Такой справедливости я не понимал. Справедливость создана Богом для человека. Это идеал, который понимал только Он, а мы могли лишь научиться чувствовать его в своей душе. Есть праведное и неправедное. Ислам помогает нам в своем сердце, в своей жизни научиться отличать одно от другого. «Веди нас по дороге прямой». Если следовать только этой дорогой, ты не только обретешь рай в загробной жизни, но и восстановишь справедливость на земле.

Я читал, пока у меня не начинало рябить в глазах, но даже тогда я боялся закрыть их. Та ночь и изгородь снова вставали передо мной.

Я пытался провести грань между моей жизнью, личностью и работой, как я поступал, когда был рейнджером, избавить Курта Куртовица от всех этих ужасов. Но у меня не получалось. Слишком многое нужно было уяснить для себя.

Я осознал, что зло реально. Притворяться, что это не так, глупо и опасно. Это безумие — и само по себе зло — оправдывать тех, кто служит злу. Даже если в людях есть что-то хорошее, пока они не увидят зло в самих себе и в том, что они делают, нет смысла спасать их. Это урок Лота, Моисея и других пророков. «Что касается неверующих, твои предупреждения им тщетны; они не верят. Аллах запечатал их сердца, и глаза их закрыты. Их участь ужасна». Пророки учили и убеждали. Остальные могли только бороться. Зло должно быть побеждено и повержено. Огромная невежественная Америка — часть этого зла. Возможно, не центр, как говорил Рашид, но часть. Постепенно я тоже понял это. Не только умом, но и сердцем. Я почувствовал умиротворение, как человек, раскрывший свой самый сокровенный секрет.

К концу третьего дня Рашид подошел ко мне и сел рядом. Минуту молчал, потом протянул руку за книгой. Я отдал ее. Он вытащил из кармана маленький квадратный лист бумаги, подчеркнул в нем что-то и передал его мне.

Я увидел фотографию юной девушки, голова которой была повязана платком. Я не узнал ее.

— Дочь имама, — пояснил он. — Ей исполнилось пятнадцать лет. Ее отец — один из пленных, бежавших из лагеря.

Я молча смотрел на фотографию.

— Она умерла там, — добавил Рашид.

Теперь я понял, что он пытается мне сказать. Видел ли я это лицо прежде? Я закрыл глаза, и передо мной замелькали красные вспышки. Потом наступила кромешная тьма. Пульс, бьющийся под моими пальцами, затем — белый свет фонарей. Она была такой маленькой. Кровь, густая и красная, текла из ее горла, заливая все вокруг.

— Почитай, что написал мне ее отец, — предложил Рашид. Это была третья сура под названием «Семейство Имрана».

Любимый фрагмент моджахедов. «Никоим образом не считай мертвыми тех, которые были убиты на пути Аллаха. Нет, они живы и получают удел у своего Господа, радуясь тому, что Аллах даровал им по Своей милости, и ликуя от того, что их последователи, которые еще не присоединились к ним, не познают страха и не будут опечалены. Они радуются милости Аллаха, щедрости и тому, что Аллах не теряет награды верующих».

Рашид взял книгу и перевернул страницу, указав пальцем на одну строку.

Там было написано: «Мы вселяем ужас в сердца неверующих».

— Завтра я уезжаю, — сказал Рашид. — Поехали со мной.

Часть 4

Царь в день суда

И мы ниспослали на них потоп, саранчу, вшей, жаб и кровь в качестве различных знамений. Однако они возгордились и стали народом грешным.

КоранСура 7:133

Глава 18

«Кусок чизкейка, пожалуйста». Пышный, белый, украшенный кремом торт выглядел очень аппетитно за стеклянной витриной. Я убивал время за ленчем и явно не вписывался в ритмичную и напряженную атмосферу кафе быстрого питания «Гардения». Медленно, очень медленно я потягивал кофе, оглядываясь по сторонам, в то время как мужчины и женщины вокруг меня быстро переходили от первого стакана воды к куриному салату, или к крабам в мягком панцире, или к булочке с кофе и выписывали чек через десять минут или того быстрее.

Чуть поодаль, слева от меня, несколько смуглых мужчин, стоявших за столом для грязной посуды, пытались справиться с непрерывным потоком тарелок и суповых мисок: гватемальцы, возможно, бангладешцы, у всех — темная кожа, и работали они как проклятые. «Для использованной посуды», — прочитал я надпись на табличке. Гора тарелок на столе росла, а над ней на рейке под самым потолком висели прикрепленные открытки. Кому они принадлежали? Владельцу кафе? Персоналу кухни? Посетителям, которые приходили и уходили, оставляли их здесь и забывали? Их приклеивали к темной, покрытой жиром стене, даже не прочитав. Пара открыток из Южной Африки, еще одна — из Персидского залива. «Объединенные Арабские Эмираты», — прочитал я надпись, выведенную красными буквами над коллекцией любительских снимков, изображавших деревянные лодки и медные кофейники.

Официант-пакистанец принес мне торт, и я стал не спеша наслаждаться им и окружающей меня типично американской обстановкой. На витрине стояли хлопья и сухие завтраки. Бумажные стаканчики для кофе с надписью «Приходите еще». В специальном аппарате готовился клубничный коктейль. В американских ресторанах всегда много приборов из отполированной нержавеющей стали. Кофе без кофеина. Большая кофеварка «Сесилвеа» быстро и точно смешивала кофе с водой. Бумажные чашки с кусочками лимона для чая. Маленькие пластмассовые баночки с овощным салатом. Накрытые полотенцами подносы, на которых лежали пончики с сахарной пудрой и повидлом.

Толпа посетителей постепенно редела, грузный мужчина с серьгой в ухе устроился рядом со мной и заказал блюда, которых я не заметил в меню: деревенский сыр, фрукты и горку красного желе, холодно поблескивающего на его тарелке и похожего на живое существо.

В кабинке против стены, под зеркалом с выгравированными на нем гардениями, пили кофе несколько сотрудников Совета безопасности. Я уже не раз встречал их здесь. Они работали в нескольких кварталах отсюда на Парк-авеню. Большинство — совсем молодые, возможно, моложе меня. Одна женщина выглядела лет на сорок. «Идите. Сегодня я уже не смогу сражаться с Джорджем, — услышал я ее голос. — Я хочу поработать здесь над парой статеек. Остальным займусь позже».

— Разве он не собирается в отпуск? — спросила веснушчатая молодая девушка с очками в красной оправе.

— На следующей неделе. Жду не дождусь, когда это случится.

— Все равно в августе Совет похож на могилу. — Галстук молодого человека был ослаблен, а рукава закатаны по локоть.

— Поэтому в августе мне работается лучше всего.

Я заказал напоследок еще чашку кофе и попросил выписать чек, но, прежде чем подойти к кассе около выхода, остановился около стола, где сидела, склонившись над работой, женщина.

— Простите, — обратился я к ней.

Она взглянула на меня так, словно ожидала увидеть официанта. Я посмотрел ей в глаза, темно-карие, глубокие и живые. Женщина внимательно изучала меня, пытаясь понять, кто я такой. Затем совершенно неожиданно успокоилась. Словно сработала ее психологическая защита.

— Это книга о Балканах, которую написала Ребекка Вест? — спросил я, указывая на стол. Она посмотрела на меня с удивлением. — Я давно искал ее.

— Ее недавно переиздали. — Она снова взглянула на меня.

— Я хотел бы иметь такую. Я был там.

Она опять посмотрела на меня.

— В Боснии?

— Нет. Только в Загребе. Но, думаю, теперь ее легко будет достать.

Она опустила глаза на бумаги перед собой, было видно, как они ей наскучили, потом указала своей обкусанной ручкой «Бик» на бумажный стаканчик с кофе, который я держал в руке.

— Хотите выпить его здесь?

— Мне не хотелось бы вас беспокоить.

— Нет, нет. Уверена, вы знаете бывшую Югославию намного лучше, чем большинство людей, с которыми мне приходилось общаться. По крайней мере вы видели все своими глазами.

— Совсем немного. Я ездил туда навестить родственников. — Я присел за ее столик и снял со стаканчика пластмассовую крышку. Кофе был еще слишком горячий, чтобы его пить.

— Когда вы вернулись?

— Пару недель назад.

— Это просто неслыханно, что там происходит. Вы смотрели репортажи на канале Эн-би-си о лагерях в Боснии?

— Нет. Я пропустил их. На самом деле я просто ездил в Загреб навестить родственницу.

— Это ужасно. Они похожи на концентрационные лагеря.

— Да. То, что там сейчас творится, — настоящее безумие.

— Сейчас все только и говорят об этом. Босния стала главной темой месяца. Какой кошмар! Да, кстати, я занимаюсь исследовательской работой здесь неподалеку. В основном изучаю арабский мир, а также все, что касается ислама. А вы?

— Я уволился, — ответил я.

— Безработный? — улыбнулась она.

— В какой-то степени. Хочу продолжить учебу, но не раньше января. Пока просто путешествую. До этого служил в армии, но там мало платили, кроме того, я хочу получить хорошее образование.

— Я вас понимаю.

Из небольшого досье, которое мне удалось на нее собрать, я знал ее точный возраст. Для женщины сорока одного года у нее была прекрасная кожа. Фотографии в ее книгах не передавали живого блеска ее глаз. А когда она выступала в программе «Маклафлин-груп», то выглядела усталой и опустошенной. Она была все еще хороша собой, о ее возрасте можно было судить скорее по манере держаться, чем по внешности. Она казалась немного нерешительной. Как будто что-то подорвало ее уверенность в себе. Ее ногти были обкусаны. Наверное, я смотрел на них слишком пристально, потому что она поставила чашку с кофе на стол, не зная, куда деть руки. Потом она стала очень деловитой.

— Как вы думаете, что будут делать хорваты? Люди в Загребе симпатизируют мусульманам? Они собираются поддерживать их?

— Не думаю, что речь пойдет о поддержке. По крайней мере на длительный срок. Мне кажется, хорваты ищут случая, чтобы вступить в войну. Возможно, против сербов. Возможно, против мусульман. Ни в чем нельзя быть уверенным. Туджман и Милошевич поделили бы Боснию пополам, если бы могли.

— Иран собирается принять участие.

— Я почти ничего об этом не знаю. Слышал нечто подобное, но ни в чем нельзя быть уверенным. Что бы ни предпринимали Иран и другие страны, дороги контролируют хорваты. Они не позволят иранцам зайти слишком далеко. Думаю, грядет большой передел.

— Не обязательно... — Она на секунду запнулась. — Меня зовут Шанталь Зильберман.

— Вы шутите?

— Почему я должна шутить? — спросила она взволнованно.

— Простите, мэм. Это вы написали в прошлом году статью в «Журнале международной политики» об уроках, которые преподала война в Заливе?

— Да, — неохотно призналась она. — И, пожалуйста... — Она ждала, пока я представлюсь.

— Курт. Курт Куртовиц.

— Пожалуйста, Курт, ради Бога, не называйте меня «мэм».

— Простите. Просто я очень рад встрече с вами. Для меня это большая честь.

— Ох, час от часу не легче. Пожааалуйста. — Она растянула последнее слово.

— Я читал ту статью, наверное, раз пять. Она помогла мне разобраться во многих вещах, которые я видел. — Я заметил, что она польщена.

— Вы тоже участвовали в войне в Заливе?

— В Саудовской Аравии и видел несколько сражений. Думаю, этого достаточно, чтобы у меня возник вопрос, ради чего все это произошло.

— У вас насыщенная жизнь. Саудовская Аравия. Хорватия.

— За последнюю пару лет мне пришлось многое пережить. И если честно, я стараюсь понять смысл всего этого.

— Довольно редкое в наши дни желание. Но если вы ищете другие статьи и книги на эту тему, могу порекомендовать вам несколько. — Нервничая, она стала писать какие-то заголовки. — У пары книг я не помню издателей, возможно, они все распроданы, так что найти их непросто. У вас есть факс?

— Сейчас у меня нет даже телефона.

— Где вы остановились?

— В Джерси-Сити у друзей. Они не очень хорошо говорят по-английски. Может, я перезвоню вам позже?

— Джерси-Сити? Что привело вас в Верхний Ист-Сайд?

— Музеи. Книжные магазины.

Она собрала бумаги. Я понял, что она раздумывает о предложении, которое еще не сделала.

— Почему бы вам не зайти ко мне в офис? Я помогу вам составить полную библиографию. Возможно, у меня найдутся лишние экземпляры некоторых книг и я смогу дать их вам на время.

— Очень мило с вашей стороны...

— Шанталь. Зовите меня Шанталь.

Ее имя, произнесенное вслух, прозвучало мягко и нежно.

— ...очень мило с вашей стороны, Шанталь.

— Не стоит благодарности. Вы даже не представляете, с каким трудом рождаются свежие идеи. Я хочу, чтобы вы рассказали о том, что видели и слышали, и тогда, возможно, у меня появится тема для новой статьи.

Я открыл перед ней дверь. От августовской жары на Медисон-авеню у меня едва не перехватило дыхание.

* * *

Совет напоминал скорее особняк, чем деловой центр. Подходя к дверям, я даже подумал, что их сейчас откроет дворецкий. Но у Шанталь были ключи и карточка для сигнальной системы. Когда мы вошли в холл, там никого не оказалось.

— Даже секретарша сейчас в отпуске, — объяснила она. — Здесь тихо как в могиле.

— Но все равно это потрясающее место. Я смотрю, у вас тут библиотека. Гардероб. Столовая. Похоже на какой-то клуб.

— Мы решили немного изменить имидж.

— Зачем?

— Мы работаем здесь над серьезными вещами. А подобная клубная обстановка вводит окружающих в заблуждение. Вы, наверное, слышали об этих безумных теориях заговора?

— Нет, не слышал.

— Политические заговоры миллиардеров и предпринимателей, генералов, банкиров и политиков, которые правят миром.

— Так вот что здесь происходит!

— Нет, но некоторые в этом уверены. — Мы шли по узкому коридору в другой конец здания. — На самом деле это место больше похоже на сборище безработных секретарей и ассистентов. Это в худшем случае. А в лучшем — на неплохой мозговой центр. И оно оплачивает мне все счета, так что от подобного заведения есть польза. Не возражаете, если мы поднимемся по лестнице? Лифт старый, и я очень боюсь застрять в нем, когда в здании никого нет.

— Это было бы жестоко. Похоже, здесь никто не появится до сентября.

— Именно поэтому я и хожу на пятый этаж пешком.

Едва мы миновали большие комнаты у входа, как интерьер помещений изменился. Теперь нас окружали маленькие кладовки и крошечные закутки, похожие на комнаты для прислуги, где вполне мог проводить свободное время дворецкий. Свет тусклый, как будто руководство экономило на лампочках, а лестница — узкая. Поднявшись наверх, мы прошли еще один коридор и опять стали подниматься по узкой лестнице. Вдоль стен стояли простенькие металлические шкафы с книгами. Повсюду располагались офисы, даже на лестничной площадке, некоторые — не больше кладовки. Но сейчас они пустовали. Молодые сотрудники, обедавшие с Шанталь в «Гардении», наверное, разошлись по домам.

Шанталь шла молча, наверное, так ей было легче дышать, пока она взбиралась по лестнице.

— Мы здесь совсем одни, — сказал я.

— Нет, нет, — ответила она. — Здесь всегда кто-то есть. — Ее голос был напряженным, как будто она вдруг почувствовала себя не в своей тарелке.

— Ваш офис на чердаке?

— Мы почти пришли. — Она перевела дух и стала подниматься по последнему лестничному пролету. Я шел за ней, глядя, как двигались ее узкие бедра под прямой юбкой, с восхищением любуясь ее хорошенькими ножками. Я подумал, что мог бы заняться с ней любовью. Иногда подобное предположение возникает инстинктивно, даже если не имеет никакого смысла. Возможно, она хотела этого. И в прежние времена я наверняка почувствовал бы к ней влечение. Но теперь на мне была слишком тяжелая ноша. Слишком о многом приходилось думать. Слишком многое скрывать.

Шанталь подошла к закрытой двери своего офиса, снова перевела дыхание, покачала головой и улыбнулась. Она приложила палец к губам, знаком показывая мне соблюдать тишину. Я не совсем понимал, что происходит. Затем она резко распахнула дверь.

— Джордж? — крикнула она. — Что ты, черт возьми, здесь делаешь?

Маленький полный мужчина на вид лет семидесяти стоял, согнувшись над столом. Он листал книгу и курил трубку. В офисе пахло табачным дымом. При эффектном появлении Шанталь мужчина вздрогнул, потом посмотрел на нас поверх очков и слегка улыбнулся.

— Хорошо, что здесь хоть кто-то еще работает, — проговорил он. — Мне нужно найти кое-какую информацию по Боснии. Скажем так, в новом выпуске журнала мне хотелось бы показать эти события с разных точек зрения.

— Я же сказала тебе, Джордж, приходи в понедельник. Ты все получишь до того, как уедешь в Нантакет. Не волнуйся.

— Хорошо, хорошо. — Он посмотрел на меня и приподнял свои густые брови.

— Курт Куртовиц, — представился я, протягивая руку.

— Джордж Каррутерс. — Пожимая мне руку, он долго не отпускал ее, о чем-то раздумывая. — Куртовиц. Это мусульманское имя, не так ли?

Я почувствовал, как кровь отлила у меня от лица.

— Только не в моем случае. Моя семья родом из Загреба.

— Но ведь вы американец?

— Верно.

— Работаете с Шанталь?

— Он друг моих знакомых, — сказала она быстро. — Его интересует литература по бывшей Югославии. Поэтому я пригласила его, чтобы он мог посмотреть книги, которые лежат у меня на столе.

— И на твой запачканный стол?

— Не будь занудой, Джордж.

Он вышел из комнаты.

— Редактор «Журнала международной политики», — пояснила она. — Иногда ведет себя так, словно все еще работает в ЦРУ. — Она запнулась, задумавшись над тем, что сказала. — Нет, как будто он все еще в Управлении стратегических служб. Наверное, это остается на всю жизнь. Помнишь Билла Кейси?

Имя показалось мне знакомым, но я не мог вспомнить, где его слышал.

— Директор ЦРУ при Рейгане. Антииранская политика. И все такое. Он был другом Джорджа. Родственные души.

Шанталь убрала с маленького стула в углу комнаты кипу бумаг, брошюр и нераспечатанных писем.

— Какой же бардак я здесь устроила. Так бывает каждый раз, когда я работаю над серьезной вещью. Садитесь. Сейчас посмотрим, что у меня здесь есть.

Я испытывал неловкость, пока она шарила по полкам, тянувшимся почти до самого потолка, доставая то одну книгу, то другую. Не хотелось молчать. Но я не представлял, о чем с ней говорить. Все мои темы были исчерпаны. Я старался не думать о вопросе относительно моего имени. Наблюдал, как изгибалось тело Шанталь. Длинные ноги, мягкий рельеф талии без намека на жир. Когда она потянулась к верхней полке, ее груди под блузкой и белым бюстгальтером приподнялись и стали еще круглее и крепче. Черт.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18