Сергей Диковский
      Сказка о партизане Савушке
      Есть в Приморье одна дальняя сопка. Зверь на ней не живет, деревья не держатся и трава не растет.
      Говорят, будто сопка та из чистого золота. Только по-настоящему ее никто не видал: всегда она в тумане, всегда в облаках; дунет ветер, блеснет светлый краешек и снова утонет, а что в середине, одни ястребы знают.
      Идти к сопке этой надо с опаской. Налево пойдешь - в трясине увязнешь, направо пойдешь - в обрыв попадешь. Только и есть одна медвежья тропа - от Гусиного озера, мимо железного камня, мимо двойчатки-сосны, через реку Бедовую. А дальше и тропа обрывается.
      Ту дорогу один Савушка знал. Был такой небольшой мужичок, веселый, хромой, глаза озорные. Он в русско-японскую артиллеристом служил, там ему ногу колесом и помяло.
      Жил Савушка беспокойно, как цыган. Зимой лошадей кует, плуги правит, а как дуб лист развернет, мешок за плечи - и прощайте до осени! Тайга ему голову навек закружила. Вот он все и бродил: в озера глядел, птиц передразнивал, к зверям прислушивался. Нравилось ему ключи да сопки заново открывать. Если бы Савушке вовремя азбуку показать, был бы он сегодня профессором. Да не вышло - пошел в кузнецы.
      Он ружья с собой не брал. Звери Савушке вполне доверяли. Выдра ему рыбу укажет, медведь тропинку протопчет, белка орехов нащелкает.
      Сопку Савва открыл, да золото добывать было некому: обложили Приморье японцы. Что тогда делалось, сказать невозможно! Печи холодны, а избы горят. Земля кровью напоена... Смеха детского нигде не услышишь!
      Что ни сосна, то виселица, что ни холм, то могила. Выйдешь в поле, ляжешь ничком - слышно, стонет земля: невтерпеж ей под войском японским. Гуси дикие и те испугались: вместо осени летом снялись...
      Ленин из Москвы зарево видел, войско на подмогу послал. Да генералы в то время пути заслоняли - пробиваться бойцам долго пришлось.
      Решили партизаны в хребты уйти: оружие ковать, силы для боя накапливать. А сопку золотую на сохранение Савве оставили.
      - Учить тебя, - говорят, - не приходится: хитер ты достаточно. Действуй!
      Дали сторожу дробовик старый, шестнадцать патронов с картечиной и ушли.
      Ладно. Одолжил Савушка у медведя знакомого шкуру. Сшил унты с медвежьей ступней. Стал по ночам японцев выслеживать. Часовые японские, те удивлялись сильно: какие медведи отчаянные - прямо в лагерь заходят!
      А Савушка тем временем бухгалтерию вел. Были у него в тайге две березы с засечками. На одной пароходы японские, пушки, солдаты отмечены. На другой - горе народное: вдовы. Могилы, дети бездомные.
      Однако долго бродить Савушке не пришлось: разнюхали как-то японцы про золотую сопку, нагнали ищеек-собак и сцапали Савушку.
      Генерал в ту пору Ину-сан был. Личность партизанам известная: кособрюх, зубы щучьи, ноги - будто всю жизнь с бочки не слазил.
      Увидел Савушку и сразу заулыбался.
      - Ваша хитрость, - говорит, - даже нам нравится. Будем знакомы.
      Савушка - старик гордый, на вольном воздухе вырос - руки генералу не подал.
      - Мы, - отвечает, - лещей вроде вас только за жабры берем.
      Генерал даже скривился, но обиду сдержал.
      - Хотите жизнь сохранить?
      Савушка сразу смекнул, к чему разговор.
      - Эко добро! - отвечает. - Я уж и без вас осину себе подобрал. Скучно стало землю топтать.
      - Хотите, дом выстроим, пятистенку? Графский титул дадим.
      - Да, не вредно, пожалуй. Дайте неделю подумать.
      Отвели Савушку в камеру. Поят чаем, кормят икрой, балыками кетовыми.
      Савва думает. А войска между тем пробираются. Сквозь горы Уральские, через степи Барабинские, сквозь тайгу - на Дальний Восток.
      Вскоре приводят Савву обратно.
      - Согласен тропу указать?
      - А сапоги болотны дадите? А пороху десять кило? А жеребца племенного?
      - Все дадим... Веди только скорее!
      - Ой, боюсь даром отдать... Дайте еще неделю подумать.
      Война разгорается. У японцев уже золото на исходе, а Савушка все торгуется. То лодку новую потребует, то жене шубу суконную, то олифы ведро. Наконец, видит, что дальше тянуть невозможно.
      Обдернул пиджачок и выходит вперед.
      - А ну вас, - говорит, - ко псам! Раздумал я золотом торговать.
      Вот тут-то японцы себя показали. Срезали Савушке кожу на пальцах, опустили руки в царскую водку. Ни слова Савушка не сказал, только скрипнул зубами. Желчь лягушачью в жилу ввели, в угли горящие ногами поставили - и то промолчал.
      Залечили - и снова. Бьются месяц, бьются другой: то шоколадом накормят, то керосина в ноздри нальют, а все не могут Савушкина характера одолеть. У генерала Ину от тихой злости лишаи по телу пошли.
      Подойдет к камере, глянет на Савушку и посинеет в лице.
      Между тем войска вперед продвигаются. Через Саянские горы, через Яблоновый хребет... сколько сапог износили, сколько патронов извели, сказать невозможно!.. Наконец, пробились и залегли в тайге, недалеко от японского лагеря.
      Видят японцы, что Савушку ничем нельзя взять: он всякую тайную подлость, как белка пустой орех, предугадывает.
      Вызвали главного химика. Генерал Ину-сан спрашивает:
      - А ну, какие есть новые газы?
      Тот докладывает:
      - Иприт-самдерит, тило-третило, купоросный карбид. Сжигает роту в четыре минуты.
      - Нет, не то...
      - Тогда бим-бомо-бромо-кислый экстракт пополам с мышьяком. Ужасная сила. Десять лет на том месте трава не растет!
      - Это старо. Нет ли того газа, чтобы от него человеческая совесть окривела?
      Тут-то химик и сел.
      - Нет, - говорит, - до этого наша наука еще не дошла, не берусь.
      - Ну, так вот тебе трое суток сроку: или орден коршуна трех степеней, или один конец - харакири.
      Ладно. Вскоре приносит химик черный баллон.
      - Вот он, - кричит, - умослабительный ангидрид! В тюрьме на смертниках испытал. Отцов продали! Все тайны свои разболтали!
      Взяли и усыпили тем газом Савушку. А на ночь возле койки посадили двух писарей, чтобы бред больного записать.
      До полуночи Савушка еще так-сяк крепился, только зубами тихонько поскрипывал. А там дошел газ до самых центров. Крякнул Савушка и понес. Чешет и чешет, точно из пулемета. Писарей всех замучил.
      Наутро приносят генералу те записи. Ровно тысяча двести страниц. В штабе радость. Ину-сан именинником ходит, химик дырку для ордена провертел.
      Однако вызвали генерального переводчика. Воздел он на нос очки, стал читать Савушкины откровения. Да и споткнулся на первой строке.
      - Виноват, - говорит, - такие слова по-японски не могут спрягаться и корни не те.
      - А ну, вглядись пристальнее.
      Почитал переводчик еще немного и сдался.
      - Освободите, - просит, - глаза слезятся, щиплет сильно.
      Спасибо, ефрейтор один подвернулся - участник русско-японской войны. Заглянул он в тетрадь и рапортует:
      - Спряжения те известные, на материнской основе. Разрешите перевести.
      И перевел. Генерал испариной даже покрылся. Савушка, он и раньше озорной на язык был, а тут в беспамятстве самого себя превзошел: насчет золота ни гугу, а чего другого - сколько угодно!
      Наконец поняли японцы: выхода нет. Решили всех зверей допросить, где золотая сопка. Вызвали из Токио одного дрессировщика: он на всех звериных языках умел разговаривать, щуку немую - и ту понимал.
      Собрали зверей, птиц таежных, дали им сладкую пищу. Медведю - кетовую головку, выдре - брюшки, соболю - мозговушку, бобру - траву речную, зайцу - кочерыжку, кроту - червяков, цапле - лягушку, росомахе - падаль лесную.
      Стал дрессировщик тайну выпытывать.
      Заяц уши прижал, божится:
      - Наша тропа возле грядок. Другой не видал.
      Соболь лукавый облизнулся, соседям моргнул:
      - Еж - он грамотный, на дубовом листе все тропинки отметил.
      Еж щетину поднял, забурчал:
      - Нет листа... Бобер его съел.
      Бобер спорить не стал. Брюхо погладил и говорит:
      - Лист дубовый теперь ни при чем. Была тропа, да ее партизаны на колесо намотали, с собой увезли.
      Даже крот, зверек тихий, и тот разворчался.
      - Я, - говорит, - близорукий, глухонемой. Живу в стороне. Разрешите уйти.
      А медведь от обиды даже взревел: он Савушке давно приятелем был.
      - Ер-рунда, - кричит, - какая! Р-рыба ваша тухлая. Малины хочу!
      И ушел в лес по ягоду.
      Только росомаха - зверь подлый - нажралась печенки, лизнула дрессировщику руку и шепчет:
      - Есть за Гусиным озером след в кедраче... Пойдешь налево - в трясине увязнешь. Направо - в обрыв попадешь. Идите мимо железного камня, мимо двойчатки-сосны, через реку Бедовую, прямо по медвежьей тропе.
      Словом, все разболтала бесстыжим своим языком.
      Ладно. Наутро решили Савву казнить. Хотели ему кишки на телефонную катушку намотать. Однако генерал Ину-сан запретил.
      - Это, - говорит, - не казнь - просто детское наказание. Надо ему такую муку придумать, чтобы по капле смерть в жилы вошла.
      Привязали Савушку к тополю. Напротив столик поставили. Пельмешков тарелку, браги кувшин, мясо с подливой.
      Генерал Ину-сан узлы все опробовал.
      - Приятного, - говорит, - аппетита. Простите, что без сметаны обед!
      И ушел в лес с батальоном. Впереди пулеметчики, позади пушки дальнего боя. На лошадях кожаные торбы навьючены: золото собирать.
      А звери между тем тоже времени не теряли: соболь веревки Савушке перегрыз, заяц вперед побежал войска предупреждать, ястреб взвился в небо за батальоном следить, а медведь носом покрутил и проревел:
      - Я им тропу укажу!..
      Зашел вперед и протоптал от озера другую тропу. Даже камень железный выдернул и на новое место поставил.
      А бобры - те хитрее всех оказались. Перегородили Бедовую реку плотиной и пустили по новому руслу. Батальон и пошел стороной черт те куда.
      Идет день, два... неделю идет. Вокруг болота урчат. Кедрач шинели рвет, камни сами под ноги кидаются. Уж дух у солдат стал заходиться. А в тайге все просвета не видно. Тропа медвежья бежит и бежит.
      Того японцы не знали, что Савушка в отряд дохромал. Давно гостям обед был в тайге приготовлен: на первое - ружейный борщок, на второе - шрапнель с пулеметной подливой, на сладкое - пирог из фугасов.
      Наконец, завела тропа японцев в ущелье, где нет хода-выхода. Темнота подземельная. Стволы в четыре обхвата, мох столетний. Шепотом в таком месте - и то говорить неохота.
      Видит генерал, что увязнуть возможно, подал команду:
      - Кр-ругом арш!
      Да уже поздно: со всех сторон партизанские ружья нацелены. Выходит из-за дерева Савушка.
      - Отставить! - говорит. - Здесь наша будет команда. А теперь, дорогие гости, давайте прикинем, почем ныне фунт лиха. Разом за все посчитаемся. За жен наших, за мертвых детей, за пшеницу неубрану, за всю лютую муку, что терпела земля...
      И посчитались...
      Крапива навоз любит. На том месте она теперь густо растет.
      1938