Глава 1

Свет уходящего дня, проникавший сквозь окно библиотеки и падавший на страницу поэмы Альфреда Нойеса[1], вдруг померк. Как будто висящий низко над горизонтом диск солнца закрыло легкое облачко. Читавший поэму Уолтер поднял глаза, но никакого облачка не увидел. Яркий и блестящий, диск сиял в чистом, безоблачном небе.

Он нахмурился, отложил в сторону древнюю книгу и, запустив руку в складки своего уже давно вышедшего из моды маранского хитона, извлек на свет маленький прозрачный кубик, заполненный жидкостью. Его переслали Уолтеру сюда, на Землю, четырнадцать лет назад, как то, что осталось от древней Осколочной Культуры мужчин и женщин Мары, являвшейся, наряду с другой планетой – Культисом, одним из двух миров экзотов.

И все эти годы внешний вид кусочка розоватой живой ткани, плававшего в жидкости, оставался неизменным. Теперь же он, сморщенный и почерневший, словно обожженный, лежал на дне кубика. И Уолтер понял, что это превращение есть тайный знак, который он воспринял спокойно, словно заранее ждал его, – предупреждение о скорой смерти.

Уолтер отложил кубик в сторону и резко поднялся из-за стола. В свои девяносто два он по-прежнему оставался высоким, стройным и подвижным. Он не знал, как давно начался отсчет отпущенного ему времени и сколько его осталось. Пройдя быстрым шагом через библиотеку, он через высокое, доходящее почти до самого пола окно вышел на выложенную прямоугольными каменными плитами террасу, окаймленную с двух сторон кустами буйно цветущей сирени; она на добрых сорок футов возвышалась над озером, часть которого – протяженностью около полумили – располагалась на территории поместья Мэйнов.

На террасе, широко расставив ноги и сцепив за спиной пяльцы рук, стоял Малахия Насуно, крепкий старик с изрезанным морщинами лицом, бывший дорсайский офицер, а теперь, как и Уолтер, учитель. Он не отрывал взгляда от устремившегося к берегу легкого каноэ и сидящего в нем гребца. Солнце быстро опускалось за острые вершины Соуотча, одного из хребтов Скалистых Гор, окружавших поместье. На поверхности озера, у его дальнего берега, уже появилась тень, которая, разрастаясь, приближалась к дому. Гребец, словно соревнуясь с ней в скорости, гнал лодку по темно-голубой воде.

Уолтер поспешил к установленному в углу террасы флагштоку. Он отвязал конец фала, и нагретый солнцем гладкий шнур заскользил у него между пальцев, слегка обжигая кожу. Флаг с изображением вылетающего из леса сокола складками лег на плиты террасы.

Человек в лодке еще раз взмахнул блеснувшим на солнце веслом и перестал грести. Затем, перегнувшись через борт, нырнул в воду. Через мгновение каноэ накренилось, зачерпнуло воды и затонуло, словно ему вспороли днище и потащили в глубь озера. Спустя несколько секунд кромка распространяющейся по воде темноты достигла того места, где только что находилась лодка.

Уолтер внезапно почувствовал у своего левого уха теплое дыхание Малахии Насуно и повернулся к старому воину.

– Что случилось? – тихо спросил Малахия. – Зачем ты тревожишь мальчика?

– Я хотел, чтобы он исчез отсюда, если сумеет, – ответил Уолтер. – Мы же все, считай, уже покойники.

Лицо столетнего дорсайца сделалось твердым, как застывший металл, седые кустики бровей сдвинулись к переносице.

– Ты за меня не расписывайся, – сказал он. – Я мертв, когда я мертв. А пока что я еще жив. Ну, так в чем дело?

– Не знаю, – сказал Уолтер. Он снова достал свой кубик и протянул его Малахии. – Просто я получил предупреждение.

– Опять эти ваши экзотские фокусы, – проворчал тот. Но, секунду помолчав, заявил:

– Пойду, предупрежу Авдия.

– Боюсь, уже поздно, – удержал его Уолтер, положив ладонь на могучее плечо бывшего воина. – За нами в любой момент могут начать наблюдать. Поэтому чем меньше мы будем показывать, что чего-то опасаемся, тем больше у Хэла шансов убежать.

Из прибрежных зарослей тростников выпорхнула с громким криком явно чем-то потревоженная утка-арлекин, распознать которую по ее характерному силуэту было нетрудно даже в сгущающихся сумерках. Хлопая крыльями, то взлетая, то опускаясь к самой воде и перебирая по ней лапками, она пролетела небольшое расстояние вдоль затененной части озера и снова скрылась в кустах.

Уолтер облегченно вздохнул:

– Славный мальчик. Теперь ему лишь надо найти, где спрятаться.

– Он останется, – угрюмо произнес Малахия. – Он уже не мальчик, а мужчина.

– Мужчина в шестнадцать лет? – удивился Уолтер. В уголках его глаз неожиданно появились слезы, столь свойственные этому возрасту. – Уже?

– Нормальный мужчина, – проворчал Малахия. – А кто нам здесь может угрожать? Или что?

– Я не знаю, – пожал плечами Уолтер. – Устройство лишь предупреждает о резком давлении онтогенетической энергии, движущейся в нашем направлении. Вы, должно быть, помните, я как-то говорил вам о своих расчетах относительно мальчика; они показали высокую вероятность его пересечения с пиком напряжения текущих исторических сил до достижения им семнадцати лет.

– Ну, если это всего лишь энергетическое воздействие… – начал Малахия.

– Не обманывайте себя! – ответил экзот неожиданно резким, совершенно несвойственным ему тоном. – Должны появиться какие-то люди или произойти какие-то события, об этом и свидетельствует изменение давления, точно так, как внезапное падение давления воздуха говорит о надвигающемся урагане. Возможно… – Он замолк. – Что там?

– Похоже, это Иные, – тихо сказал Малахия.

– Почему вы так решили? – удивился Уолтер, огляделся вокруг, но не заметил ничего подозрительного.

– Я не уверен, а просто подозреваю, – пояснил Малахия. По спине Уолтера пробежал холодок.

– Мы плохо поступили с нашим мальчиком, – еле слышно проговорил он.

Обернувшись, Малахия уставился на него.

– Но почему? – взвился дорсаец.

– Мы учили его общению с человеческими существами, преимущественно с мужчинами и женщинами, – прошептал Уолтер, опуская голову под бременем внезапно осознанной вины. – А эти дьяволы теперь свободно разгуливают по четырнадцати мирам.

– Иные – вовсе не дьяволы! – воскликнул Малахия. – Смешайте вашу кровь с моею и Авдия – смешайте кровь представителей всех Осколочных Культур, если хотите, – и все равно получатся только мужчины и женщины. Люди делают людей, и ничего больше. Что в горшок положил, то и вынул.

– Это не обычные мужчины и женщины, а гибриды, – произнес Уолтер. – Люди, обладающие множеством способностей.

– Что из того? – проворчал Малахия. – Человек живет, человек умирает. Если он хорошо жил и хорошо умер – какая разница, что убило его?

– Но ведь речь идет о нашем Хэле…

– Который тоже должен когда-то умереть, как все остальные. Да выпрямитесь же вы! – выкрикнул Малахия. – Разве у экзотов нет позвоночника?

Уолтер взял себя в руки. Он выпрямился, несколько раз глубоко вздохнул и снова стал абсолютно спокойным.

– Вы правы. По крайней мере, Хэл получил все, что мы трое могли ему дать. Если он останется жив, у него есть все возможности стать великим поэтом.

– Поэтом! – воскликнул Малахия. – Да существуют тысячи куда более полезных дел, которые он сможет совершить в течение своей жизни, а поэты…

Он вдруг замолчал, и Уолтер перехватил его предостерегающий взгляд.

По выражению лица Уолтера он понял, что предупреждение воспринято.

Экзот тем временем сложил руки в широких рукавах на груди и продолжил.

– Поэты тоже люди, – сказал он таким тоном, как будто участвовал в какой-то академической дискуссии. – Вот почему, например, я так высоко ценю Альфреда Нойеса. Вы ведь знаете Нойеса, не так ли?

– К чему это мне?

– Я так и думал, – покачал головой Уолтер. – Вы из тех, что не помнит ничего, кроме «Разбойника». Но «Истории русалочьей таверны» и другая поэма – «Шервуд» – они просто гениальны. Вы знаете, там в одном месте Оберон, король эльфов и фей, рассказывает своим подданный о том, что Робин Гуд умирает, и объясняет, почему эльфы должны вечно чтить Робина…

– Никогда не читал такого, – отрезал Малахия.

– Робин вытащил фею из того, что ему показалось лишь паутиной. И вот Нойес вкладывает в уста Оберона такие слова, послушайте:

Уолтер замолчал, когда позади Малахии из кустов сирени вышел бледный худощавый молодой человек, одетый в темный деловой костюм. В руке он держал импульсный пистолет с длинным и тонким стволом, в кожухе из проволочной сетки. Через мгновение появился второй и встал рядом с первым. Обернувшись, Уолтер увидев, как еще двое вышли из кустов у дальнего конца террасы. Два старика стояли под прицелами четырех пистолетов.

– «…И так он нежен был, ее освобождая, что даже радуга на крылышках ее нимало не померкла…» – Глубокий, звонкий голос закончил цитату, и очень высокий, стройный человек, узколицый и темноволосый, держа в руке том Нойеса, шагнул на террасу из того же самого окна, которым несколько минут назад воспользовался Уолтер.

– …Но вы же сами видите, – продолжил он, обращаясь к Уолтеру, – как ритм здесь ослабевает, становится легким и изящным после самой первой вспышки силы, о которой вы говорили. Вот если бы вместо этого фрагмента вы выбрали песнь Блондина-Менестреля из той же самой поэмы…

Его голос внезапно преобразился, обрел новое звучание и богатство интонаций, он произносил слова нараспев, на манер средневековых монахов, словно читал грегорианский хорал:

…тогда я должен был бы согласиться с вами.

Уолтер вежливо поклонился. Но в глубине души он вдруг почувствовал предательское волнение. Великолепный голос, высокая, стройная фигура незваного гостя всколыхнули потаенные чувства Уолтера, всю жизнь сразу откликавшиеся на проявление высокого мастерства. Они требовали наивысшей оценки того, что он только что услышал, как если бы перед ним выступил выдающийся скрипач, играющий на скрипке великого Страдивари.

Помимо воли Уолтер испытывал желание (последовать которому было, разумеется, немыслимо) выразить глубокую признательность этому незнакомцу, словно он был его господином или королем.

– Кажется, мы незнакомы, – сказал Уолтер.

– Меня зовут Аренс. Блейз Аренс, – ответил высокий пришелец. – Не беспокойтесь, никто не пострадает. Мы хотели бы провести в вашей усадьбе небольшое совещание, которое продлится максимум один-два дня.

Он улыбнулся Уолтеру. Дополнительную силу воздействия его голос приобретал благодаря легкому акценту, наводящему на мысли о древнеанглийском языке. Черты его лица были правильными, а изящные линии рта и глаз даже сообщали его внешности некоторую привлекательность. Прямой нос, тонкие губы, широкий высокий лоб и блестящие карие глаза придавали ему почти добродушный вид.

Продолжая рассматривать Аренса, Уолтер, обратил внимание на его необычайно прямые и широкие плечи: будь тот ниже ростом, они выглядели бы несоразмерными, но при такой высокой и стройной фигуре представлялись совершенно нормальными. Сейчас он стоял перед Уолтером как будто бы расслабившись, но было ясно, что он ни на мгновение не ослаблял над собой внутреннего контроля и почему-то больше всего напомнил Уолтеру позевывающую пантеру. А бледные юноши с пистолетами в руках смотрели на него с искренним обожанием и собачьей преданностью в глазах.

– Мы? – спросил Уолтер.

– Да, это нечто вроде клуба. Откровенно говоря, в ваших же интересах поменьше этим интересоваться. – Продолжая улыбаться Уолтеру, Аренс окинул взглядом ту часть озера и прибрежных зарослей, которые были видны с террасы.

– Здесь есть еще двое, не так ли? – спросил он, снова поворачиваясь к Уолтеру. – Еще один наставник и ваш подопечный, мальчик по имени Хэл Мэйн. Где бы они могли быть сейчас?

Уолтер покачал головой, выражая полное неведение. Аренс повернулся к Малахии, который ответил ему безразличным взглядом.

– Ну хорошо, мы сами найдем их, – почти весело сообщил Аренс. Он снова посмотрел на Уолтера. – Вы знаете, мне так хотелось бы встретиться с этим мальчиком. Ему должно быть… Сколько? Шестнадцать?

Уолтер согласно кивнул.

– То есть прошло четырнадцать лет с того времени, как его нашли… – Голос Аренса звучал задумчиво. – Это, должно быть, необыкновенный ребенок. Кто его родители – удалось их отыскать?

– Нет, – покачал головой Уолтер. – В бортовом журнале было указано только имя мальчика.

– Замечательный мальчик… – сказал Аренс. Он снова окинул взглядом озеро и его берега. – Так вы сказали, что не знаете, где он сейчас?

– Нет, – подтвердил Уолтер.

Аренс вопросительно посмотрел на Малахию.

– А вы, командант?

Тот презрительно фыркнул.

Обращаясь со своим вопросом к Малахии, Аренс улыбался ему так же тепло, как и Уолтеру, но выражение лица дорсайца не изменилось. И улыбка Аренса быстро угасла, взгляд сделался задумчивым.

– Похоже, вы не очень-то жалуете Иных, таких как я? – сказал он. – Но времена ведь изменяются, а, командант?

– Причем в худшую сторону, – проговорил дорсаец.

– Увы, это правда, – вздохнул Аренс. – А вам никогда не приходило в голову, что мальчик тоже может быть одним из нас, Иных? Нет? Ладно, не хотите о мальчике, давайте поговорим о чем-нибудь другом. Держу пари, что у вас другие поэтические пристрастия. Возьмем, например, «Королевские идиллии» Теннисона[2] – о людях и о войнах.

– Вот это мне знакомо, – сказал дорсаец, – неплохая вещь.

– Тогда вы должны помнить, что говорит Король Артур о том, как меняются времена. Король Артур и сэр Бедивер в конце концов остаются одни, и сэр Бедивир спрашивает короля, что будет теперь, когда Круглого Стола не станет, а сам Артур отправится в Авалон[3]. Вы помните, что ответил Артур?

– Нет, – покачал головой Малахия.

– Он отвечает, – и тут Аренс начал громко декламировать:

Аренс замолк и посмотрел на старого солдата, чтобы убедиться в произведенном впечатлении.

– Не испортил мир, – вмешался вдруг скрипучий торжествующий голос.

Они обернулись, все одновременно. Авдий, третий из учителей Хэла Мэйна, вышел через окно на террасу и стал между ними. За его спиной стоял, подняв пистолет, пятый спутник Аренса.

– Вы забыли закончить цитату, – упрекнул Авдий Аренса. – И это так похоже на вас, Иной Человек. Для Бога вы – не более чем струйка дыма. И ваша судьба тоже в руцех Господних – вот так!

Неожиданно для охранника Авдий сделал еще шаг вперед и с последними словами щелкнул своими костлявыми пальцами под самым носом Аренса.

Аренс рассмеялся, но вдруг выражение его лица резко изменилось.

– Охрана! – крикнул он.

Будто невидимая молния, по террасе пронеслась волна напряжения. Через мгновение после того, как Авдий щелкнул пальцами, трое из четырех охранников переключили свое внимание с Уолтера и Малахии на Авдия, наведя на него пистолеты. И лишь один продолжал держать под прицелом Малахию. Теперь же, подстегнутые окриком Аренса, словно ударом хлыста, оплошавшие и почти впавшие в панику охранники снова взяли под контроль свои прежние цели.

– О… какие вы дурачки, маленькие дурачки! – мягко сказал Аренс. – Смотрите!

Они виновато взглянули на него, как нашкодившие щенки.

– Этот уроженец Мары, – Аренс показал на Уолтера, – совершенно безобиден. Экзоты в принципе отрицают любое насилие – любое! Вот на фанатика пистолет навести стоит. А вот этот старик?

Он показал на застывшего, как изваяние, Малахию.

– Я бы не рискнул закрыть одного из вас – даже вооруженного – с ним, невооруженным, в темной комнате, если бы хотел снова увидеть этого человека живым.

Он замолк. Охранники продолжали стоять, подобострастно глядя на него.

– Вы трое следите за командантом, – наконец тихо заговорил он снова. – А остальные двое пусть присмотрят за нашим религиозным другом. Ну а я уж как-нибудь постараюсь справиться с экзотом. – Он улыбнулся, пытаясь снять напряжение.

Пистолеты нацелились в указанных направлениях, оставив Уолтера без надзора.

На мгновение он ощутил, как его захлестнуло чувство, похожее на стыд. Но великолепно отлаженная машина сознания, о которой упоминал Аренс, пришла в действие, и волна иррациональных эмоций, на миг охватившая его, отхлынула, снова уступая место потоку мыслей. Аренс повернулся к Авдию.

– У меня такое впечатление, что вы вообще не особенно любезный человек.

Авдий стоял перед Аренсом, невозмутимый и бесстрашный, и молча смотрел ему прямо в глаза. Фанатик борьбы против фанатизма, вероотступник, отвергнувший повальную и неистовую религиозность породившей его Осколочной Культуры, этот квакер, почти не уступавший в росте Аренсу, во всем остальном был его полной противоположностью.

Сейчас Авдий отчетливо сознавал, что мальчика, которого он учил и воспитывал, ему необходимо защитить любой ценой, даже ценой собственной жизни. Глядя на квакера, Уолтер, проживший с ним бок о бок четырнадцать лет, понял, что тот прекрасно разобрался в обстановке и готов на все. Авдий же воспринимал этот последний момент своего бытия не с безразличием воина-профессионала, как Малахия, и не с философским стоицизмом, как Уолтер, а с каким-то неистовым, мрачным и пылким восторгом.

Сурового на вид, с резкими, угловатыми чертами лица, худого как щепка, подчинившего жизнь строгой самодисциплине, Авдия в его восемьдесят четыре года можно было уподобить этакому тощему и жилистому, обтянутому серовато-черной кожей светильнику. Светильнику, в котором пылала всепоглощающая внутренняя вера в Бога, такого, каким он его себе представлял, Бога, чья доброта и милосердие делали его полной противоположностью мрачному и мстительному Господу, почитаемому его родной культурой, а заодно противоположностью и самому Авдию. Равнодушный к насмешкам Аренса так же, как и к остальным, не имеющим в данный момент никакого значения вещам, Авдий продолжал неподвижно стоять, скрестив руки на груди и не опуская глаз.

– Горе вам, – тихо и торжественно заговорил квакер, – вам, Иной Человек, и всей вашей породе!

Глядя в эти глубоко посаженные глаза, горящие на темном, костлявом лице, Аренс на мгновение нахмурился. Он с трудом отвел взгляд от Авдия и вопросительно посмотрел на охранника, стоящего за спиной квакера.

– Где мальчик? – спросил Аренс.

– Мы искали… – Это было сказано почти шепотом. – Он где-то… где-то здесь неподалеку.

Аренс резко повернулся и по очереди пристально посмотрел на Малахию и Уолтера.

– Если он уходит куда-то, то кто-нибудь из вас наверняка знает куда!

– Нет. Он… – Уолтер заколебался. – Может быть, он пошел погулять или взобрался на горку…

Уолтер видел, что Аренс концентрирует на нем взгляд своих пронзительных карих глаз. Ему показалось, что зрачки этих глаз вдруг стали расширяться и набухать, что они сейчас заполнят собой все окружающее пространство. И снова в его памяти всплыли величественная осанка и волнующее воздействие незнакомого голоса.

– Это просто глупо, – тихо заметил Уолтер, не предпринимая никаких усилий, чтобы освободиться от властного взгляда Аренса. – Гипнотическое подавление в любой форме требует хотя бы, неосознанного сотрудничества субъекта гипноза.

Зрачки Аренса снова стали нормальными. Но теперь он больше не улыбался.

– Кажется, вы от меня что-то… – начал он. Но Уолтер уже осознал тот факт, что пришло время действовать.

– Просто дело в том, что вы недооценивали меня. Какой-то генерал сказал, что неожиданность стоит целой армии…

И он устремился вперед, чтобы преодолеть те несколько футов, что разделяли их, и схватить Аренса за горло.

Это была неуклюжая попытка человека, непривычного даже к мысли о физическом насилии. Аренс отмахнулся от него одной рукой так же, как он мог бы отмахнуться, от ребенка с дурным характером, действующего под влиянием минутной вспышки раздражения. Но в эту секунду выстрелил охранник, стоящий позади Авдия. Уолтеру показалось, что в бок ему ударили чем-то тяжелым, и он почувствовал, что падает.

Однако, при всей своей тщетности, попытка Уолтера на какой-то миг отвлекла внимание охранников, и этого оказалось достаточно, чтобы Авдий бросился – нет, не на тех двух вооруженных парней, которые держали на прицеле его, а на одного из тех, что не спускали глаз с Малахии.

– Малахия рванулся с места практически одновременно с Уолтером. Он сцепился с одним из двух бледнолицых чужаков, по-прежнему держащих его под прицелом, прежде чем тот успел выстрелить. А когда выстрелил другой, разряд его пистолета пронзил пустое пространство, где за мгновение до этого находился Малахия.

Дорсаец сразил своего противника наповал, рубанув его ребром ладони по шее, будто это был тонкий стебель цветка. Потом он повернулся, схватил промахнувшегося стрелка и швырнул его под выстрелы двух стражей Авдия. Тем временем схваченному Авдием охраннику наконец удалось высвободиться, и он дважды выстрелил в квакера. В тот же самый момент на него кинулся Малахия, они оба рухнули на пол, но при этом его вооруженный противник оказался сверху.

Уолтер, лежа ничком на полу террасы и слегка повернув голову, наблюдал за развитием событий, начало которым было положено его нападением. Авдий лежал неподалеку от него с неестественно вывернутой головой, и его открытые, неподвижно застывшие глаза смотрели прямо на Уолтера. Старый квакер не шевелился, так же как и тот охранник, которого Малахия свалил первым, и другой, которого старый воин бросил под выстрелы, предназначавшиеся Авдию. Еще один охранник, сбитый с ног телом парня, попавшего под выстрелы сообщников, корчился и стонал на полу террасы.

Из оставшиеся двух охранников один все еще лежал на Малахии, не подававшем признаков жизни, а другой оставался на ногах. Он обернулся, посмотрел на Аренса и тут же съежился под его уничтожающим взглядом.

– Идиоты! – сказал Блейз негромко, но свирепо. – Разве я вам не говорил держать под прицелом дорсайца?

Стоящий перед ним охранник понуро опустил голову.

– Ладно, – Блейз вздохнул. – Поднимите этого, – указал он на раненого. Затем повернулся к стрелку, все еще лежащему на дорсайце.

– Хватит валяться, – и толкнул человека ногой. – Все кончилось.

Тот скатился с трупа и остался неподвижно лежать на камнях, при этом его голова расположилась под каким-то странным углом по отношению к туловищу. У него была сломана шея. Блейз медленно вздохнул.

– Трое наших мертвы и один ранен, – подытожил он. – И это цена убийства трех безоружных стариков-учителей. Какая нелепость. – Блейз покачал головой и вернулся к охраннику, поднимавшему на ноги своего стонущего товарища.

«Значит, они считают, что я тоже мертв», – решил лежащий на каменных плитах Уолтер. Он не очень удивился, когда понял это. Блейз уже стоял у выходящего на террасу окна, придерживая его створку, чтобы оставшийся невредимым охранник мог втащить в библиотеку своего пострадавшего компаньона. Затем и сам Блейз прошел в библиотеку; в его руках по-прежнему оставался сборник Нойеса, который еще совсем недавно читал Уолтер. Окно закрылось. Уолтер остался один среди мертвецов на исходе гаснущего дня.

Он помнил, что заряд импульсного пистолета попал ему в бок; ощущение, что у него внутреннее кровотечение, не оставляло сомнений – рана была смертельной. Он лежал в ожидании смерти, и через какой-то момент времени тот факт, что он еще жив, а ни Аренс, ни его уцелевший охранник об этом не догадываются, стал казаться ему маленькой личной победой.

И эту маленькую победу следовало присовокупить к большой победе, состоящей в том, что теперь не осталось ни одного человека, который мог бы стать для Блейза, с его быстрым и проницательным умом, источником сведений об уникальных качествах Хэла. Эти его качества, имеющие отношение к предполагаемому появлению пика давления онтогенетических энергий, возможно, являются настолько же опасными для Иных Людей, насколько сами Иные стали бы опасными для Хэла, если бы узнали, что он может представлять для них угрозу.

Именно свою уверенность в опасности Хэла для Иных Уолтер изо всех сил старался скрыть от Аренса. И ему это удалось. Теперь они, вероятно, начнут искать мальчика на прилегающем к дому участке, но, скорее всего, без особого старания. И поэтому Хэлу, видимо, удастся скрыться.

Закат становился все более красным, краснота эта сгущалась вокруг него и лежащих рядом безмолвных тел. Жизнь быстро уходила из тела, и только сейчас Уолтер понял, что ему никогда не хотелось умирать. На мгновение он ощутил горькое, нестерпимое сожаление: если бы ему было отпущено еще несколько часов, то наверняка удалось бы найти ответы на некоторые из вопросов, мучавших его всю жизнь. Но и это ощущение тут же угасло. Он умер.

Солнце быстро садилось. Теперь его лучи не достигали не только каменных плит на полу террасы, но и темных пластин шифера, покрывающих крышу дома. Темнота окутала землю у подножия гор; небо еще некоторое время оставалось светлым, но вскоре и оно потемнело. Ярко сверкающие точки первых звезд украсили теперь его бархатно-черную, безлунную глубину.

На дальнем берегу озера зашевелились высокие камыши у самой кромки темной воды. На берег, поросший густой травой, почти бесшумно, словно тень, выбрался высокий, худощавый шестнадцатилетний подросток. Несколько секунд он стоял неподвижно, вытянувшись во весь рост, и не отрываясь смотрел на освещенные окна дома.

Глава 2

Что-то произошло там, на террасе. Юноша видел это, но в сознании возник некий барьер, стена, заслонившая память, не позволившая запомнить подробности случившегося. Во всяком случае, сейчас разбираться в этом было некогда. Давно воспитанное в нем ощущение необходимости не терять времени и совершать решительные поступки именно в такие моменты, как этот, настойчиво подталкивало его. Ему предстояло выполнить заранее отработанный комплекс определенных действий, которым он овладел еще тогда, когда даже мысль о чем-либо подобном показалась бы абсурдной.

Он снова скрылся в зеленых прибрежных зарослях и быстро зашагал вокруг озера. Узкая тропинка вскоре привела его к небольшому строению; он открыл дверь и вошел внутрь.

Это был сарайчик, где хранился самый разнообразный инвентарь, используемый в хозяйстве. Человек, впервые попавший сюда, сразу же наткнулся бы на один из нескольких дюжин находившихся здесь предметов, не успев сделать и двух шагов. Но Хэл Мэйн свободно передвигался вперед, ни за что не задевая, ни к чему не прикасаясь, хотя внутри было совершенно темно, а света он не зажигал. Казалось, он обладал способностью отлично видеть впотьмах.

На самом же деле это был лишь один из привитых ему навыков – умение ориентироваться внутри этой хозяйственной постройки в абсолютной темноте. Поэтому теперь он, действуя лишь по памяти и на ощупь, без труда отыскал у стены нужную полку, повернул ее вокруг находящейся посредине оси и открыл дверцу, за которой скрывалась неглубокая ниша. Спустя несколько минут Хэл вышел из сарайчика, держа в руке небольшую дорожную сумку. Теперь на нем была сухая одежда – свободные серые брюки и короткая голубая куртка, во внутреннем кармане которой лежали документы, позволявшие ему отправиться на любую из четырнадцати обитаемых планет, а также кредитные карточки и банковские чеки, чтобы оплатить подобное путешествие.

Теперь он снова шел среди погруженных в ночную тьму кустов и деревьев, направляясь на этот раз к дому. Он намеренно ни о чем не думал, он перестал думать с того момента, когда увидел скользящий вниз флаг и подчинился этому сигналу, скрывшись в озере. К обучению Хэла приступили сразу же, как только он начал ходить; его учителями стали трое профессионалов высокого класса. Они наполняли его, как драгоценный сосуд, капля за каплей всем тем, чему он должен был научиться. Хэл, со своей стороны, принимал как само собой разумеющееся эти знания и навыки. И сейчас, не прилагая никаких усилий и почти не отдавая себе в этом отчета, он шел по окутанному темнотой лесу легко и неслышно.

Наконец он приблизился к террасе, погруженной в глубокий мрак, хотя свет, проникавший наружу из окон библиотеки, освещал ее часть, прилегающую к дому. То, чему его научили, требовало держаться подальше от скрытой во тьме части террасы, и он не смотрел в ту сторону. Хэл подошел к одному из окон дома, через которое можно было заглянуть внутрь самой библиотеки…

В просторной, с высоким потолком комнате, вдоль стен от пола до потолка стояли полки, заставленные тысячами старинных фолиантов с любимыми произведениями Уолтера. В камине горел огонь, и пламя бросало уютный красноватый отсвет на массивную мебель, на книги, на потолок. В комнате находились два человека; они вели беседу стоя, глядя в лицо друг другу, и было заметно, что оба пребывают в каком-то напряженно-возбужденном состоянии.

Один из них был тем высоким мужчиной, которого Хэл до этого уже видел на террасе. Второй почти не уступал ему в росте, но превосходил по весу раза в полтора. Он производил впечатление человека не тучного, а скорее могучего, крепкого телосложения, с мощным торсом и толстыми округлыми руками, которые, будь он пониже ростом, сделали бы его внешний облик ужасным. Круглое добродушное лицо здоровяка светилось из-под шапки иссиня-черных волос веселой улыбкой. По сравнению со своим элегантным собеседником в коротком черном плаще и серых брюках он казался неуклюжим, одетым почти неряшливо, в широкие бордовые брюки из мягкой ткани и полотняную куртку того же цвета.