Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ведьмак (№1) - Ученик Ведьмака

ModernLib.Net / Фэнтези / Дилейни Джозеф / Ученик Ведьмака - Чтение (Весь текст)
Автор: Дилейни Джозеф
Жанр: Фэнтези
Серия: Ведьмак

 

 


Джозеф Дилейни

Ученик Ведьмака

Посвящается Мэри


Самый Высокий холм в Графстве окутан тайной.

Говорят, что однажды, когда бушевала гроза, там погиб человек, сражаясь со злом, которое угрожало всему миру. После битвы вершину снова покрыло льдом, а когда он сошел, изменились все названия городов, долин и даже очертания холмов. Сейчас на этой самой Высокой Вершине не осталось ничего, что бы напоминало о тех событиях. Но имя осталось.

Ее называют Каменный Страж, или Камень Уорда-Защитника.

ГЛАВА 1

Седьмой сын

Когда появился Ведьмак, на землю уже спускались сумерки. Подходил к концу долгий, тяжелый день, и я уже успел проголодаться.

– Он точно седьмой сын? – спросил Ведьмак. Он смотрел на меня с высоты своего роста и с сомнением качал головой.

Отец кивнул.

– Ты тоже седьмой сын?

Отец снова кивнул и начал в нетерпении притопывать, забрызгивая мои штаны бурой грязью и навозом. С козырька его кепки стекали капли дождя. Уже почти месяц льет не переставая. На деревьях распустились почки, но весна погодой не баловала.

Мой отец был фермером, и дед тоже. Когда ты фермер, главное правило – беречь ферму. Ее нельзя просто разделить между детьми, иначе она будет становиться все меньше и меньше с каждым поколением, пока совсем ничего не останется. Поэтому отец оставляет ферму старшему сыну, а для других находит работу, стараясь каждому подыскать дело.

Без помощи тут не обойтись. Например, особенно когда ферма большая, можно нарочно поручать местному кузнецу много работы – тогда он, может быть, предложит отдать кого-нибудь себе в подмастерья. Правда, только одного сына.

Я был седьмым, и дела для меня не нашлось. Отец так отчаялся, что решил уговорить Ведьмака взять меня в ученики. По крайней мере, так я думал в те дни. Хотя мог бы и догадаться, что за всем этим стояла мама.

Она вообще за многим стояла. Еще задолго до того, как я появился на свет, именно на ее деньги купили нашу ферму. Ну разве седьмой сын мог себе это позволить? А мама была не из Графства. Она родилась где-то далеко за морем. Обычно люди не замечают этого, но, если прислушаться, можно заметить, что некоторые слова она произносит не так, как мы.

Не подумайте, что меня продавали куда-нибудь в рабство. Все равно мне уже наскучила ферма, а то, что в наших краях гордо именовали «городом», даже деревней можно назвать лишь с натяжкой. И уж точно я не мечтал провести здесь остаток своих дней. Так что в каком-то смысле мне даже понравилась идея стать ведьмаком. Это гораздо интереснее, чем доить коров и разбрасывать навоз по полю.

Тем не менее я немного нервничал, потому что работа была не из легких. Меня она даже пугала. Придется научиться оберегать фермы и деревни от тех существ, что по ночам кричат, как выпь. Придется каждый день иметь дело с вурдалаками, упырями и прочей нечистью. Вот чем занимался Ведьмак, и я стану его учеником.

– Сколько ему? – спросил Ведьмак.

– В августе тринадцать будет.

– Росту в нем маловато для таких-то лет. Он умеет читать и писать?

– А как же, – ответил отец. – Мать его еще и греческому обучила. Он заговорил на нем раньше, чем начал ходить.

Ведьмак кивнул и оглянулся на тропинку за воротами дома, которая превратилась в одну сплошную лужу. Он как будто прислушивался к чему-то. Потом пожал плечами и произнес:

– Это нелегкая доля даже для взрослого мужчины, не говоря уже о мальчишке. Думаешь, справится?

– Он сильный и, когда вырастет, будет таким же, как я, – ответил отец, расправив плечи и встав во весь рост. Только его голова все равно с трудом доходила Ведьмаку до подбородка.

Ведьмак вдруг улыбнулся. Этого я ожидал меньше всего. Его широкое лицо было словно высечено из камня. До этого момента он казался мне малость злобным. В черном плаще с капюшоном Ведьмак походил на священника, но, когда смотрел прямо в глаза, у него было такое же мрачное выражение лица, как у палача, который прикидывает, какую для тебя взять веревку.

Из-под его капюшона торчали волосы – такие же седые, как и в бороде. Но брови у него были черные и очень густые. Из ноздрей тоже росли волосы, а глаза были точь-в-точь как у меня – зеленые.

Потом я еще кое-что заметил. В руке он нес длинный посох. Конечно, я заметил это сразу, как Ведьмак появился, но только теперь понял, что он нес посох в левой руке.

Значит, он тоже левша, как и я?

Из-за этого в деревенской школе мне покоя не давали. Учитель даже позвал местного священника, и тот сокрушенно качал головой да твердил, чтобы я поборол в себе этот «порок», пока не поздно. Уж не знаю, что именно он имел в виду. Братья мои левшами не были, отец тоже. Но мама работала в основном левой рукой, и это ей нисколько не мешало. Поэтому, когда учитель пригрозил побить меня и начал привязывать ручку к моей правой руке, мама забрала меня из школы и с тех пор учила дома.

– Сколько возьмешь за него? – спросил отец, прервав мои размышления. Пора было перейти собственно к делу.

– Две гинеи за месяц обучения. Если справится, вернусь осенью, и ты заплатишь мне еще десять. А. если нет, заберешь его обратно и за труды дашь мне одну гинею.

Отец опять кивнул, и сделка состоялась. Мы сходили в амбар, деньги были уплачены, но отец и Ведьмак не пожали руки. Кто же захочет прикасаться к Ведьмаку? Отцу едва хватило храбрости, чтобы просто стоять в шести футах от него.

– У меня есть здесь дело неподалеку, – проговорил Ведьмак, – но на рассвете я за парнем вернусь. Смотри, чтоб он был готов в путь. Не люблю ждать.

Когда Ведьмак ушел, отец похлопал меня по плечу и сказал:

– Теперь у тебя новая жизнь, сын. Можешь пойти и вымыться. Ты больше не будешь работать на ферме.


Войдя кухню, я увидел, что мой брат Джек обнимает свою жену Элли, а она улыбается ему.

Я очень люблю Элли. Она добрая и милая и всегда о тебе позаботится. Мама говорит, что Джеку с женой повезло, потому что она всегда может поумерить его пыл.

Джек из нас самый старший и взрослый. Отец иногда в шутку называет его самым красивым из нашей уродливой оравы. Да, конечно, Джек большой и сильный, но я бы не сказал, что он красавец. У него голубые глаза и здоровый румянец на щеках, но черные густые брови почти срослись на переносице. Однако ж он сумел понравиться такой доброй и прелестной девушке, как Элли, с этим не поспоришь. Ее волосы – цвета первосортной соломы на третий день после скоса, а кожа при свете свечи буквально сияет.

– Я ухожу завтра утром, – выпалил я. – С первыми лучами солнца Ведьмак придет за мной.

Элли просияла:

– То есть он согласился взять тебя?

Я кивнул:

– Он берет меня в ученики на месяц.

– Том, я так рада за тебя! – всплеснула руками Элли.

– Поверить не могу, – рассмеялся Джек. – Ты – и ученик ведьмака. Тебе будет не по зубам такая работенка, – ты же до сих пор спишь при свече!

Я не обиделся на его шутку, хотя он попал не в бровь, а в глаз. Иногда я вижу странные вещи в темноте, а свечой их можно отогнать. Иначе мне не спится.

Джек подошел, с хохотом обхватил меня за голову и начал таскать по кухне. Это у него шуточки такие. Я ради смеха стал сопротивляться, потом брат отпустил меня и похлопал по спине.

– Молодчина, Том, – сказал он. – С такой работенкой ты свое счастье не упустишь. Вот только есть одна загвоздка…

– В чем дело? – спросил я.

– Береги каждый пенни. Знаешь почему?

Я пожал плечами: мол, нет.

– Потому что только на деньги сможешь купить друзей!

Я попытался улыбнуться, но в словах Джека была горькая правда. Ведьмак живет и работает в одиночестве.

– Ах, Джек! Не будь таким жестоким! – упрекнула мужа Элли.

– Я просто пошутил, – ответил Джек, как будто не понимая, почему она так рассердилась.

Но Элли даже не взглянула на него и продолжала смотреть на меня. Вдруг ее лицо погрустнело.

– Ах, Том, значит, ты не увидишь, как родится малышка…

У нее в глазах стояло разочарование, и мне стало грустно оттого, что меня не будет дома и я не увижу свою племянницу. Мама сказала, что Элли родит девочку, а наша мама в таких делах никогда не ошибается.

– Я навещу вас, как только смогу, – пообещал я.

Элли печально улыбнулась, а Джек подошел и положил руки мне на плечи.

– Твоя семья тебя не оставит, – произнес он. – Если будет нужда, мы всегда придем на помощь.


Через час я сел ужинать, зная, что покину дом уже наутро. Отец, как обычно, прочитал вечернюю молитву, и мы все пробормотали «аминь». Кроме мамы – она, как всегда, просто смотрела в тарелку, вежливо дожидаясь, пока этот ритуал закончится. После молитвы мама украдкой мне улыбнулась. Это была особенная, очень теплая улыбка, которую больше никто не заметил. Мне сразу полегчало.

В камине по-прежнему горел огонь, наполняя кухню теплом. В центре большого деревянного стола стоял латунный подсвечник, отполированный настолько, что в нем можно увидеть собственное отражение. Свеча была дорогая – восковая: мама терпеть не может, когда в кухне пахнет жиром. Хотя отец и принимал все решения, касающиеся фермы, сам, но некоторые вещи мама делала по-своему.

Мы уминали горячее тушеное мясо с картошкой, и меня вдруг поразило то, как постарел отец. Он выглядел очень усталым, и на его лице время от времени мелькала грусть. Он немного просветлел, когда они с Джеком начали обсуждать цену свинины и стоит ли уже посылать за мясником.

– Лучше бы подождать еще месяц-другой, – настаивал отец. – Цена наверняка взлетит.

Джек помотал головой, и они начали спорить. Это был дружеский спор, какой бывает среди членов семьи, и я видел, что отцу он нравится. Правда, сам я не стал вмешиваться. Все это для меня уже позади. Как отец сказал, с работой на ферме покончено.

Мама с Элли тихо посмеивались. Я пытался разобрать, о чем они говорили, но Джек уже настолько повысил голос, что мама даже одарила его суровым взглядом.

Не обращая внимания на мамины взгляды, Джек продолжал громко спорить. Он потянулся через стол за солонкой и случайно опрокинул ее. На стол рассыпалась соль. Мой брат тут же взял щепотку и бросил через левое плечо. Старая примета: так нужно отогнать несчастье, которое накликал, рассыпав соль.

– Джек, зачем тебе соль? – сердито спросила мама. – Лишняя только портит хорошее мясо. Ты обижаешь того, кто это готовил!

– Извини, мам, ты права. Стряпня удалась на славу.

Мама улыбнулась и кивнула в мою сторону:

– И все же, почему никто не уделит Тому немного внимания? Так не поступают с человеком, который завтра покинет родной дом.

– Все нормально, мам, – сказал я. – Мне хорошо уже потому, что я сижу здесь и слушаю.

Мама согласно кивнула:

– Что ж, мне надо кое-что тебе сказать. Останься после ужина в кухне, и мы поговорим.


Итак, когда Джек, Элли и отец отправились спать, я сел на стул у огня, нетерпеливо дожидаясь, что же мне скажет мама.

Она была не из тех, кто суетится зря. Сначала она просто объяснила, что кладет мне в дорогу: вторую пару штанов, три рубашки и две пары носков, всего по одному разу штопанных.

Я вглядывался в последние красные угольки, тлеющие в золе, и постукивал башмаками по плитке камина. Мама придвинула поближе кресло-качалку и села прямо напротив меня. В ее черных волосах уже пробивалась седина, но, не считая этого, она выглядела точно так же, как когда я только учился ходить и едва доставал до ее коленей. В глазах по-прежнему горел огонек, и, несмотря на бледность щек, она была полна сил.

– Мы еще долго не сможем вот так поговорить, – произнесла мама. – Уйти из дома и начать взрослую жизнь – серьезный шаг. Поэтому, если ты хочешь что-то мне сказать или о чем-то спросить, сейчас самое подходящее время.

Все вопросы вылетели у меня из головы, я не смог придумать ни одного. Я вообще не мог думать. От маминых слов у меня слезы на глаза навернулись.

Какое-то время в комнате висело молчание. Слышен был только топот моих ног по плиткам. Наконец мама вздохнула:

– В чем дело? Язык проглотил?

Я пожал плечами.

– Перестань ерзать, Том, сосредоточься на том, что я говорю. Прежде всего, хочу спросить: ты правда с нетерпением ждешь завтрашнего дня, чтобы взяться за работу?

– Не знаю, мам, – ответил я, вспомнив шутку Джека о том, что придется покупать друзей. – С ведьмаками никто не желает водиться. У меня не будет друзей. Я все время буду один.

– Не все так плохо, как кажется, – успокоила меня мама. – У тебя же будет учитель. Он станет твоим наставником, а в конце концов и другом. К тому же ты все время будешь занят изучением нового. Не останется времени на одиночество. Разве ты не находишь все это удивительным и интересным?

– Конечно, интересно, но работа пугает меня. Я хочу этим заниматься, но не знаю, смогу ли. Часть меня мечтает путешествовать, увидеть новые места. Но я буду очень тосковать по дому и всем вам.

– Ты же знаешь, что не можешь здесь остаться. Отец стареет. Зимой он передаст ферму Джеку. У Элли скоро родится ребенок, а потом и другие дети пойдут, я уверена. Для тебя просто не останется места. Так что привыкай к тому, что не сможешь вернуться домой.

У меня закололо в груди от того, как холодно и резко она сказала мне это. Я едва мог дышать.

Мне захотелось пойти спать, но она еще долго говорила. От мамы очень редко можно услышать сразу столько слов.

– У тебя теперь есть работа, и ты будешь ее делать, – сурово сказала она. – И не просто делать, а делать хорошо. Я вышла за твоего отца, потому что он был седьмым сыном. Я родила ему шестерых сыновей, чтобы появился ты. Семь на семь. У тебя дар. Твой хозяин пока силен, но пройдет какое-то время, и его силы иссякнут.

– Почти шестьдесят лет он бродит по Графству и выполняет свой долг, – продолжала она. – Он делает то, что необходимо людям. Скоро настанет твой черед. И если не ты, то кто? Кто позаботится о простых смертных? Кто защитит их от зла? Кто станет присматривать за фермами, деревнями и городами, чтобы женщины и дети смогли без боязни выходить на улицы?

Я не знал, что сказать, и не мог посмотреть матери в глаза. Просто всеми силами сдерживал слезы.

– Я всех люблю в этом доме, – промолвила она чуть тише, – но во всем Графстве ты один моя плоть и кровь. Конечно, тебе еще надо повзрослеть, но ты седьмой сын седьмого сына. У тебя есть дар и сила. И я знаю, что буду гордиться тобой.

– Я рада, что мы все обсудили, – добавила она, поднимаясь на ноги. – А теперь – живо в кровать. Завтра важный день, и тебе надо хорошенько отдохнуть.

Мама обняла меня и одарила теплой улыбкой. Я, как мог, старался не кукситься, даже улыбнулся ей в ответ. Но потом, уже в своей комнате, сидя на краю кровати, я долго смотрел перед собой в пустоту и думал о том, что сказала мама.

Маму очень уважают в округе. Она знает о травах и лекарствах больше местного лекаря, а когда у кого-нибудь трудные роды, повивальная бабка всегда посылает за мамой. Иногда ребенок пытается родиться ножками вперед, а моя мама может перевернуть его еще в утробе. Многие женщины в Графстве обязаны ей своей жизнью.

Это все я узнал от отца, потому что мама очень скромна и никогда не упоминает о своих добрых делах. Она просто делает то, что должна, и, я знаю, ждет того же от меня. И я хочу, чтобы она гордилась мной.

Но неужели она вправду вышла за отца и родила шестерых детей, чтобы потом родить меня? Невероятно.

Я пересек комнату, сел на старый плетеный стул и несколько минут смотрел в окно, которое выходило на север. Луна залила все вокруг своим серебристым светом: двор, поля и пастбище, даже границу нашей фермы, которая проходила как раз на полпути к Холму Палача. Мне нравился вид из окна. На расстоянии Холм Палача мне тоже нравился – нравилось то, что он был самым далеким из всего, что видел глаз.

Уже много лет, перед тем как забраться в постель, я исполнял этот ритуал: смотрел на холм и представлял, что лежит по ту сторону. Знаю, на самом деле там просто еще другие поля, растянувшиеся на две мили, полдюжины домов нашей деревни, маленькая церквушка и совсем уж крошечная школа. Но мое воображение рисовало иные картины. Иногда я представлял себе горы, за которыми раскинулся океан, а может, лес или большой город с высокими башнями и мерцающими огнями.

Теперь же я смотрел на холм и думал о своих страхах. Да, на расстоянии холм казался безопасным, но меньше всего на свете я бы хотел к нему приблизиться. Свое название Холм Палача получил неспроста.

Три поколения назад на нашей земле свирепствовала война. Все мужчины Графства ушли воевать. Нет ничего хуже гражданской войны, что разделяет семьи и заставляет брата убивать брата.

Зимой, в последний год войны, произошло крупное сражение где-то на милю к северу, у маленькой деревушки. Когда же война завершилась, победившая армия отвела пленников на этот холм и повесила на деревьях. Кого-то из своих победители тоже вешали – за трусость перед лицом врага. Хотя поговаривают, что причина на самом деле другая: эти люди отказались сражаться против тех, кого считали соседями.

Даже Джек не любит работать вблизи границы, а собаки – те вообще боятся заходить в лес. Что же до меня, я не мог работать на северном пастбище, потому что чувствовал то, чего другие не чувствуют. Знаете, я слышал их. Я слышал, как скрипят веревки и стонут ветки под весом мертвецов. Я слышал, как мертвые задыхаются и давятся на той стороне холма.

Мама сказала, что мы с ней одна плоть и кровь. В одном мы с ней точно похожи: она тоже может видеть то, чего другие не видят. Как-то раз, зимой, когда я был еще маленьким и все братья жили дома, звуки, доносившиеся с холма, по ночам не давали мне спать. Братья не слышали ничего, а я не мог уснуть. Мама всякий раз приходила ко мне в комнату, несмотря на то что ни свет ни заря ей нужно было приниматься за домашнюю работу.

В конце концов она сказала, что должна с этим разобраться, и ночью отправилась одна на Холм Палача. Когда она вернулась, все затихло, и еще много месяцев мне было спокойно.

Так что кое в чем мы все же разные.

Мама гораздо храбрее меня.

ГЛАВА 2

Дорога

За час до рассвета я был на ногах. И мама на кухне уже готовила завтрак – мою любимую яичницу с беконом.

Отец спустился, когда я вымазывал тарелку последним куском хлеба. Прощаясь, он вынул что-то из кармана и протянул мне. Это была маленькая трутница*[1], которая до этого принадлежала моему деду, а до этого – прадеду. Одна из любимых вещиц отца.

– Возьми это, сын, – сказал он. – Может, она пригодится тебе в новой работе. Навещай нас. То, что ты уходишь из дома, не означает, что ты не можешь вернуться.

– Пора идти, сынок. – Мама подошла ко мне и обняла на прощание. – Он уже у ворот. Не заставляй его ждать.

В нашей семье никто не любил долгих проводов, поэтому я вышел во двор один.

Ведьмак стоял за воротами, и его темный силуэт вычерчивался на фоне рассветного неба. Он стоял там, очень высокий, в капюшоне, с посохом в левой руке. У меня самого был только маленький мешок с пожитками.

Когда я, очень волнуясь, подошел ближе, Ведьмак, к моему удивлению, открыл калитку и вошел во двор.

– Ну что, парень, – произнёс он, – пойдем! Пора в путь?

Но вместо того чтобы направиться к дороге, он повел меня на север, в сторону Холма Палача. Когда мы оставили позади северное пастбище, мое сердце начало биться сильнее. На границе фермы Ведьмак полез через ограду, да так ловко, будто ему лет было этак вдвое меньше, чем на вид казалось. А я не мог с места двинуться. Взявшись за край ограды, я уже слышал, как скрипят деревья и ветки гнутся под весом тел.

– Что такое, парень? – спросил Ведьмак, обернувшись. – Если ты всего пугаешься еще на собственном пороге, то какой от тебя прок?

Я глубоко вздохнул и вскарабкался на ограду. Мы с трудом тащились вверх, а лучи рассвета меркли за деревьями. Чем выше мы поднимались, тем холоднее становилось. Или мне только так казалось? Скоро меня начала просто дрожь бить. Это был такой холод, от которого мурашки бегут по коже и волосы на затылке чуть ли не дыбом встают. Как будто предупреждение об опасности. Я чувствовал такое и раньше, – если нечто из другого мира оказывалось совсем рядом.

Когда мы достигли вершины холма, я увидел их. По меньшей мере сотня тел. Некоторые висели по двое и по трое на одном дереве. На них была военная форма с широкими кожаными ремнями и большие ботинки. Им связали руки за спиной, и все они вели себя по-разному. Кто-то отчаянно бился, так что ветки раскачивались и вздрагивали, другие просто медленно вращались на конце веревки туда-сюда. Я вдруг ощутил на лице сильный порыв ветра, да такого холодного и колючего, что сразу понял – не обычный это ветер. Деревья пригнулись, а листья на них съежились и начали опадать. Уже через мгновение все ветви остались голыми. Когда ветер утих, Ведьмак положил руку на мое плечо и подвел к повешенным. Мы остановились в двух шагах от ближайшего из них.

– Взгляни на него, – проговорил Ведьмак. – Что ты видишь?

– Это мертвый солдат, – ответил я. Голос у меня дрогнул.

– Как думаешь, сколько ему лет?

– Не больше семнадцати.

– Правильно. А теперь, парень, скажи: тебе все еще страшно?

– Немного. Мне не нравится стоять рядом с ним.

– Почему? Тебе нечего бояться. Никто тебя не обидит. Подумай только: каково ему? Сосредоточься на нем, а не на себе. Что он чувствовал? Что для него было самым страшным?

Я попытался поставить себя на место солдата и представить, что такое умереть, как он. Боль, борьба за жизнь, за один-единственный вдох… Ужасно. Но должно быть что-то еще хуже…

– Он знал, что умирает и никогда не вернется домой. Больше никогда не увидит свою семью, – сказал я Ведьмаку.

От этих слов на меня накатила волна отчаяния и грусти. Тут мертвецы начали медленно исчезать, и на холме вскоре не осталось никого, кроме нас. Деревья снова зазеленели.

– Что теперь чувствуешь? Еще страшно?

Я отрицательно мотнул головой:

– Нет. Просто грустно.

– Вот и отлично. Ты учишься. Мы – седьмые сыновья седьмых сыновей, и у нас есть дар видеть то, чего другие не видят. Иногда этот дар не лучше проклятия. Если боишься, то твой страх будет питать неупокоенные мертвые души. Бояться нельзя. Главное – сосредоточиться на том, что видишь, и перестать думать о себе. Всегда помогает.

– Это было чудовищное зрелище, парень, – продолжал Ведьмак, – но они всего лишь неупокоенные души. Мы не можем ничего с ними поделать, они просто со временем исчезнут. Через сотню лет ничего не останется.

Я хотел было сказать, что мама однажды как-то умудрилась справиться с ними, но не сказал. Если с самого начала спорить…

– Будь они привидениями, другое дело, – сказал Ведьмак. – С привидениями можно поговорить, объяснить им, что да как. Втолковать, что они мертвы. Иначе они не смогут двинуться дальше. Ведь обычно привидение – это обманутый дух, которого не отпускает земля и который не знает, что произошло. Поэтому чаще всего они испытывают сильные муки. Опять же, некоторые могут находиться здесь с определенной целью: например, рассказать о чем-то. Но неупокоенная душа – всего лишь часть человека, которая осталась здесь для благих целей. Вот что это такое, парень. Просто неупокоенная душа. Видел, как деревья изменились?

– Листья опали, и пришла зима.

– Ну, теперь листья снова на месте. Значит, ты видел какие-то мгновения прошлого. Напоминание о зле, что иногда беспокоит бренную землю. Если их не бояться, они не заметят тебя и ничего не почувствуют. Неупокоенная душа – это как отражение в пруду, которое еще какое-то время держится после того, как его владелец ушел. Понимаешь, о чем я?

Я кивнул.

– Хорошо, значит, это мы выяснили. Время от времени нам придется иметь дело с мертвыми, так что тебе нужно привыкнуть. В общем, давай приступим. Нам пора отправляться в долгий путь. Вот, с этого момента ты будешь его носить.

Ведьмак вручил мне свой большой кожаный мешок и, не оглянувшись, направился вверх по холму. Мне оставалось лишь следовать за ним. Мы пересекли хребет, а потом спустились через лес обратно к дороге, которая шла через далекий мрачный утес и, извиваясь, вела на юг сквозь зеленые и бурые лоскуты полей.

– Ты много путешествовал, парень? – бросил Ведьмак через плечо. – Повидал Графство?

Я ответил, что не был нигде дальше шести миль от отцовской фермы. Единственное путешествие, в которое я обычно отправлялся, – это поход на местный рынок.

Ведьмак что-то пробормотал себе под нос и покачал головой. Похоже, ответ мой ему не очень понравился.

– Что ж, твое путешествие начинается сегодня, – произнес он. – Мы направляемся на юг к деревне Хоршоу. Это где-то пятнадцать миль отсюда, и нам нужно прибыть еще засветло.

Я слыхал о Хоршоу. Это заброшенная захолустная деревушка, но зато там самые большие залежи угля в Графстве и дюжины шахт. Никогда не думал, что доведется в ней побывать. Уж не знаю, что в таком месте забыл Ведьмак.

Он шагал по крутой и опасной тропинке широким, размеренным шагом, нисколько не напрягаясь. Я же чуть не падал. Кроме своих пожитков, у меня теперь был его мешок, который словно становился тяжелее с каждой минутой. А потом, как назло, еще и дождь пошел.

Где-то за час до полудня Ведьмак решил передохнуть. Он повернулся и строго посмотрел на меня. К той минуте я отстал уже шагов на десять. У меня болели ноги, я даже слегка прихрамывал. Узенькая тропка, по которой мы шли, быстро превращалась в грязь. Стоило мне догнать Ведьмака, как я споткнулся обо что-то, поскользнулся и едва не потерял равновесие. Он с досадой воскликнул:

– Голова кружится?

Я помотал головой. Хотел дать отдых руке, да подумал, что опустить его мешок в грязь вряд ли было хорошей идеей.

– Ладно, – сказал Ведьмак со слабой улыбкой. С его капюшона прямо на бороду стекали капли дождя. – Никогда не доверяй человеку, у которого кружится голова. Запомни это.

– Ничего у меня не кружится, – возразил я.

– Точно? – Ведьмак поднял свои густые брови. – Значит, все дело в сапогах. Плоховаты будут для такой работы.

У меня были такие же сапоги, как у отца и Джека, – вполне крепкие и удобные для ходьбы по грязи и навозу на ферме. Правда, к таким надо было долго привыкать. От новой пары на две недели мозоли вылезают, пока разносишь.

Я посмотрел на обувь Ведьмака. Его сапоги были из прочной, хорошей кожи, на толстой подошве. Стоят, наверное, целое состояние. Зато для того, кто много ходит, они, конечно, бесценны. Когда Ведьмак шел, сапоги пружинили: сразу видно, что были они очень удобными с самой первой минуты.

– Хорошие сапоги в нашем деле очень важны, – сказал Ведьмак. – Ни человек, ни зверь не доставит нас туда, куда мы идем. Надейся только на свои ноги, они не подведут. Так что, если ты мне подойдешь, достану тебе сапоги, как у меня. А пока обходись тем, что имеешь.

В полдень мы остановились на привал и спрятались от дождя в заброшенном хлеву. Ведьмак достал из кармана какой-то сверток. Внутри оказался ломоть желтого сыра.

Учитель отломил кусочек и протянул мне. Я видал и похуже, к тому же тогда был страшно голоден, поэтому жадно проглотил сыр. Сам Ведьмак съел совсем чуть-чуть, а остальное завернул и сунул обратно в карман.

Когда мы спрятались от дождя, он опустил капюшон, и я впервые смог как следует его разглядеть. Помимо густой бороды и холодных, как у палача, глаз нельзя было не обратить внимание на нос – острый, с бороздкой, как будто птица поклевала. Рот почти совсем скрывали усы и борода. Сама борода сначала казалась просто седой, но, если присмотреться (я делал это украдкой, чтобы он не заметил), можно было увидеть в ней чуть ли не все цвета радуги. Там были оттенки красного, черного, коричневого и, разумеется, много серого. Как я позже понял, это зависело от освещения.

Мой отец всегда говорил: «Слабая челюсть – слабый характер». Он считал, что некоторые люди носят бороду, чтобы скрыть этот недостаток. Но у Ведьмака подбородок выдавался вперед, а когда он открывал рот, виднелись острые желтые зубы, больше подходящие для того, чтобы грызть мясо, чем клевать сыр.

Я вдруг вздрогнул, осознав, кого мне напоминает Ведьмак – волка. Не только внешне. Он походил на хищника, потому что охотился во мраке. Наверное, если питаться только сыром, станешь очень голодным и суровым. Интересно, а я, когда выучусь, буду таким же?

– Все еще голоден, парень? – спросил Ведьмак и надолго впился в меня зелеными глазами, пока мне не стало худо от этого взгляда.

На мне сухого места не осталось, болели ноги, но больше всего донимал голод. Я кивнул в надежде на добавку, но Ведьмак отрицательно покачал головой и что-то пробормотал себе под нос. Потом опять посмотрел прямо на меня.

– К голоду тебе тоже придется привыкнуть, – сказал он. – Когда работаем, мы много не едим, а если работа трудна, то ни крошки в рот не берем до самого конца. Так что промедление – наш враг. Поэтому лучше попривыкни сейчас, а когда мы доберемся до Хоршоу, я устрою тебе испытание. Ты проведешь ночь в доме с привидениями. Совсем один. А я посмотрю, из чего ты сделан!

ГЛАВА 3

Блеклый переулок, 13

В Хоршоу нас встретил звон церковного колокола. Было уже семь часов, и начинали сгущаться сумерки. Прямо в лицо брызгал мелкий дождь. Но даже в потемках я сумел разглядеть достаточно, чтобы понять, что вряд ли захотел бы жить в таком месте. Сюда лучше вообще не приходить.

Хоршоу черным пятном выделялся на фоне зеленых полей. Это была мрачная, гадкая деревушка из пары дюжин захудалых домишек, жмущихся друг к другу. Большинство из них сгрудилось на южном склоне сырого, открытого ветрам и дождю холма. Вся долина была испещрена шахтами, а Хоршоу находился посредине. Высоко над поселком возвышалась большая груда выгарков, которыми был помечен вход в шахту. За этой грудой хранились залежи угля, которого хватило бы, чтобы согреть крупнейшие города Графства в самые холодные зимы.

Вскоре мы уже медленно брели вдоль узких, мощенных булыжником улиц, прижимаясь к темным стенам, чтобы пропустить повозки, нагруженные глыбами мокрого угля. Лошади с трудом тянули постромки, сгибаясь под тяжестью груза, и едва не поскальзывались на гладких булыжниках.

Людей почти не было видно. В домах, мимо которых мы проходили, иногда дергались кружевные занавески, но никто не показывался. Лишь раз нам навстречу попалась группа суровых рудокопов, которые поднимались на холм, чтобы сменить своих товарищей. Они громко разговаривали, но, увидев нас, внезапно замолкли и обошли стороной, стараясь держаться подальше. Один даже перекрестился.

– Привыкай к этому, парень, – пробурчал Ведьмак. – Мы нужны людям, но нам редко рады. Везде встречают по-разному.

В конце концов мы свернули за угол и оказались на самой узенькой и паршивой улочке. Сразу было видно: здесь никто не живет. В некоторых окнах стекла были выбиты, другие забиты досками, и ни в одном не горел свет. В конце улицы стоял заброшенный склад торговца зерном. Тяжелые деревянные двери свешивались с ржавых петель.

Ведьмак остановился у последнего дома, возле склада. На этом доме висела металлическая табличка с номером 13. Тринадцать – самое несчастливое число на свете. Прямо над номером раскачивалась на единственной ржавой петле доска с названием улицы: «Блеклый переулок».

В этом доме стекла были, а занавески висели желтые, в паутине. «Наверное, это и есть тот дом с привидениями, о котором говорил учитель», – подумал я.

Ведьмак вынул из кармана ключ, отпер дверь и завел меня внутрь. Сначала я даже обрадовался тому, что можно скрыться от дождя. Но когда учитель зажег свечу и поставил ее на пол посреди маленькой передней, я понял, что даже в давешнем заброшенном хлеву было куда уютнее. Мебель отсутствовала – голый пол да куча грязной соломы под окном, вот и все. В комнате было сыро и холодно, и при свете свечи я видел собственное дыхание.

То, что я услышал, понравилось мне еще меньше увиденного.

– Что ж, парень, у меня есть здесь свои дела, поэтому я ухожу, но скоро вернусь. Ты знаешь, что нужно делать?

– Нет, сэр, – ответил я, наблюдая за мерцающим огоньком свечи, который вот-вот мог погаснуть.

– Я же говорил об этом. Ты разве не слушал? Будь начеку, не спи. В общем-то, ничего сложного, – объяснил Ведьмак, почесав бороду, как будто в ней что-то ползало. – Нужно всего лишь провести здесь одну ночь. Я привожу сюда всех своих учеников, чтобы выяснить, из какого теста они сделаны. Да, и еще. В полночь спустишься в подпол. Что бы там ни было, ты должен с этим справиться, иначе я не возьму тебя на обучение. Вопросы есть?

Вопросы были, но я был слишком напуган, поэтому просто помотал головой, всеми силами стараясь не показывать, что у меня дрожат губы.

– А как ты узнаешь, что уже полночь? – спросил он.

Я пожал плечами. По положению солнца или звезд мне легко удавалось угадать время. Просыпаясь среди ночи, я почти всегда знал, который час. Но здесь… Кто знает, в некоторых местах время идет медленнее, и я не сомневался, что в этом старом доме так оно и есть.

Вдруг я вспомнил про церковный колокол.

– Недавно пробило семь часов, – сказал я. – Я буду ждать двенадцати ударов.

– Ну, хоть сейчас не спишь на ходу, и то хорошо, – скупо улыбнулся Ведьмак. – Когда часы пробьют двенадцать, возьми огарок свечи и спускайся в подпол. А пока спи, если сможешь. Но запомни три вещи. Не открывай никому дверь, как бы сильно ни стучали, и не опаздывай в подпол.

Он шагнул к двери.

– А третья? – спохватился я в последнюю секунду.

– Свеча. Что бы ни случилось, не давай ей погаснуть…

И он ушел, закрыв за собой дверь. Я остался один. Осторожно подняв свечу, подошел к кухонной двери и заглянул внутрь. Там было пусто, не считая каменного умывальника. Черный ход был закрыт, но под дверь дуло. Справа я увидел еще две двери. Через одну из них, приоткрытую, я смог разглядеть деревянные ступеньки, которые вели наверх, в спальню. Другая дверь была заперта.

Что-то в ней меня насторожило, но я все же решился украдкой заглянуть. Взялся за ручку и потянул изо всех сил. Дверь поддавалась с трудом, и мне на секунду почудилось, что кто-то держит ее изнутри. Я потянул сильнее – дверь скрипнула и неожиданно поддалась, так что я едва не потерял равновесие. Я отшатнулся назад и чуть не уронил свечу.

Каменные ступени, черные от угольной пыли, вели во мрак и сворачивали куда-то направо, поэтому я не мог заглянуть в подпол. Но оттуда повеяло ледяной сыростью, и даже огонек свечи заплясал, собираясь погаснуть. Я быстро закрыл дверь и вернулся в переднюю.

Чтобы свеча не перевернулась и не погасла, я поставил ее в дальний угол, подальше от двери и окна. Теперь нужно было решить, где я буду спать. Большого выбора не было. Но не спать же на мокрой соломе? В итоге я улегся на пол в центре комнаты.

Плитки на полу были жесткими и холодными, но я постарался закрыть глаза и задремать. По крайней мере, на время этот старый мрачный дом исчезнет, а полночь проспать я не боялся: знал, что проснусь вовремя.

Обычно я засыпаю быстро, но здесь вышло иначе. Меня знобило, ветер сотрясал стекла. За стенами что-то постоянно шуршало и бегало. Я пытался успокоить себя, что это всего лишь мыши. На ферме их полно. Но потом откуда-то из недр погреба послышались новые звуки, которые не давали заснуть.

Сначала они были слабыми (пришлось навострить уши, чтобы разобрать), но потом стали раздаваться громче и громче, пока у меня не осталось никаких сомнений, что мне не мерещится. Внизу в погребе происходило недоброе. Кто-то рыл землю острой железной лопатой. Сначала я слышал, как лопата ударяется о камень, а затем – как с хлюпаньем она разрывает тяжелую глину.

Это продолжалось несколько минут, пока шум не прекратился так же внезапно, как начался. Все затихло. Даже мыши шуршать перестали. Словно все в доме затаило дыхание. Я-то уж точно затаил.

Тишину прервал громкий стук. Затем еще несколько, в одном темпе. Стук становился громче. Громче… И ближе…

Кто-то поднимался из погреба.

Я схватил свечу и отпрянул в дальний угол. Топ, топ, – все ближе и ближе шаги тяжелых башмаков. Кто там рыл землю в темноте? И кто теперь поднимался по лестнице?

Хотя, может, не кто, а что

Я услышал, как распахнулась дверь погреба, а потом шаги продолжились в кухне. Я вжался в угол, пытаясь спрятаться, и ждал, когда откроется дверь кухни.

И она отворилась – очень медленно, с громким скрежетом. Что-то вошло в комнату. И тогда я почувствовал холодок. Нет, настоящий холод. Тот, каким веет от существ не из нашего мира. Похоже на то, что я чувствовал на Холме Палача, только гораздо хуже.

Я поднял с пола свечу. Ее дрожащее пламя бросало жуткие тени, которые плясали на стенах и потолке.

– Кто здесь? – спросил я. – Кто здесь? – Мой голос дрожал еще больше, чем рука со свечой.

Ответа не последовало. Даже ветер за окном притих.

– Кто здесь? – еще раз спросил я.

Снова никакого ответа, но по плитам заскрипели чьи-то невидимые грузные башмаки и двинулись ко мне. Все ближе и ближе, и наконец я услышал дыхание. Тяжелое дыхание. Дышал кто-то большой. Или что-то большое. Как будто кляча, тащившая ношу вверх по крутому склону.

В самый последний момент башмаки изменили направление и остановились у окна. Я затаил дыхание, а существо у окна дышало за нас обоих, вбирая в легкие воздух большими глотками и не в силах насытиться.

Когда мне уже было невмоготу, существо шумно, почти устало и печально вздохнуло. Невидимые башмаки еще раз скрипнули на плитках, и тяжелые шаги двинулись обратно к двери. Когда они стали удаляться в сторону погреба, я наконец-то снова смог дышать.

Мое сердце перестало колотиться, руки больше не тряслись, и я немного успокоился. Надо было взять себя в руки. От страха душа ушла в пятки, но если это самое страшное, что должно было случиться этой ночью, то я прошел первое испытание. Я стану учеником Ведьмака, значит, надо привыкать к подобным местам, вроде этого дома с привидениями. Такая уж работа.

Минут через пять мне полегчало. Я даже подумал: а не попытаться ли еще раз заснуть? Мой отец говорил: «Зло не дремлет». В общем, не знаю, что я такого сделал, но мне помешал новый неожиданный звук.

Сначала он был слабый и слышался в отдалении. Кто-то стучал в дверь. Тишина – и снова стук. Три отчетливых удара, но теперь ближе. Пауза – и еще три удара.

Я быстро сообразил, в чем дело. Кто-то отчаянно колотил во все дома на улице, приближаясь к тринадцатому. В мою дверь постучали с такой силой, что можно было и мертвого разбудить. А вдруг существо из погреба выйдет на зов? Я не знал, чего бояться больше: того, что просилось внутрь, или того, что сидело внизу и жаждало освободиться.

А потом все вдруг прояснилось. Я узнал голос того, кто стоял за дверью.

– Том! Том! Открой! Впусти меня!

Это был голос мамы. Я так обрадовался, что ринулся к входной двери, не раздумывая. Снаружи лил дождь, и она, наверное, промокла.

– Скорее, Том, скорее! – звала мама. – Я не могу ждать.

Я уже взялся за задвижку, когда вспомнил предупреждение Ведьмака: «Не открывай никому дверь, как бы сильно они ни стучали…»

Но как я мог оставить маму мокнуть снаружи в темноте?

– Впусти же меня, Том! – снова позвал голос.

Помня слова Ведьмака, я глубоко вздохнул и попытался все обдумать. Здравый смысл говорил мне, что это не может быть мама. Зачем ей идти за мной следом? Откуда она знает, куда мы направились? И вряд ли бы мама пустилась в путь одна – отец или Джек пошли бы с ней.

Нет, это что-то другое. И у него не было рук, хотя оно продолжало стучать. А еще у него не было ног, чтобы стоять на тротуаре.

Но оно колотило в дверь все сильнее.

– Прошу тебя, впусти меня, Том, – просил голос. – Не будь таким черствым и жестоким! Мне холодно, я устала и промокла.

И она заплакала. Тогда я точно уверился, что это не мама. Мама – сильная женщина. Она никогда не плакала, что бы ни случилось.

Спустя некоторое время стук стал тише, а потом и вовсе прекратился. Я улегся на пол и снова попытался заснуть. Все время ворочался с боку на бок, но никак не мог сомкнуть глаз. Ветер колотил в окна еще сильнее, и каждые полчаса бил церковный колокол, приближая полночь.

Чем меньше оставалось у меня времени, тем больше я нервничал. Мне очень хотелось пройти испытание Ведьмака, но… оказаться бы сейчас в своей теплой постели, дома, где нечего бояться!

И вот, стоило часам пробить половину двенадцатого, в погребе снова кто-то начал копать…

Я опять услышал медленные шаги тяжелых башмаков на ступенях погреба. Опять открылась дверь, и невидимые ноги шагнули в комнату. К этому моменту во мне шевелилось только сердце, которое стучало так сильно, что готово было разорвать грудь. Но на этот раз башмаки не свернули к окну. Они продолжали идти. Топ! Топ! Топ! – прямо ко мне.

Я почувствовал, как меня грубо схватили за волосы на затылке – так кошка носит котят за шкирку. Затем невидимая рука обхватила меня, сжав за бока. Я с трудом пытался втянуть в легкие воздух, но это было невозможно. Мою грудь почти раздавили.

Меня потащили к погребу. Я не видел, что именно это было, и слышал только его хриплое дыхание. В панике я вырывался, потому что откуда-то знал, что происходит. Меня тащили вниз, в темноту, где ждет могила, в которой я буду заживо похоронен.

Я так испугался, что пробовал кричать, но безуспешно: меня словно парализовало и ни один мускул не двигался.

И тут я начал падать…

Опомнившись, я увидел, что стою на четвереньках в нескольких дюймах от верхней ступеньки и смотрю на открытую дверь погреба. От ужаса сердце колотилось так бешено, что сосчитать удары было невозможно. Я вскочил на ноги и захлопнул дверь погреба. Меня еще била дрожь, но я вернулся в переднюю и увидел, что нарушил один из наказов Ведьмака.

Свеча погасла…

Когда я подошел к окну, комнату внезапно озарила яркая вспышка. За ней последовал громкий раскат грома где-то прямо над головой. В стены дома барабанил дождь, он стучал в стекла, от него входная дверь скрипела и стонала, как будто что-то рвалось внутрь.

Я пристально смотрел в окно несколько минут, наблюдая за вспышками молнии. Ужасная ночь. И пусть молния меня пугала, я бы тогда все отдал, чтобы выйти на улицу и не встречаться с тем существом из погреба.

Где-то вдалеке забил церковный колокол. Я посчитал удары – ровно двенадцать. Пора идти в погреб.

И тут, когда очередная молния осветила комнату, я заметил большие следы на полу. Сначала я решил, что они принадлежат Ведьмаку. Но следы были черными, как будто ботинки того, кто здесь прошел, испачкались угольной пылью. Следы шли от кухонной двери, доходили почти до окна, а потом возвращались обратно. Вниз, в темноту, куда мне придется идти!

Еле заставив себя сдвинуться с места, я нашарил на полу огарок свечи и охапку со своими пожитками. Среди вещей была завернута трутница отца.

Я на ощупь вытряхнул горсть трута на пол и попытался высечь искру сталью и кремнем. Кучка опилок загорелась, и я успел зажечь свечу. Вряд ли отец догадывался, что его маленький подарок так скоро мне пригодится.

Я открыл дверь погреба, и весь дом затрясся от вспышки новой молнии и внезапного раската грома, звук которого отозвался дрожью в ступеньках. Руки у меня тоже тряслись, и огарок свечи пританцовывал, отбрасывая причудливые тени.

Мне совсем не хотелось спускаться туда, но если я не выдержу испытание Ведьмака, то уже на рассвете отправлюсь восвояси. И как же мне будет стыдно рассказывать обо всем маме!

Восемь ступенек – и я свернул за угол. Теперь был виден погреб – не очень большой, но по углам бродили черные тени, и свеча не могла их прогнать. С потолка хрупкими грязными занавесками свисала паутина. По земляному полу был разбросан уголь, повсюду валялись большие деревянные корзины. Рядом с пивной бочкой стоял старый стол. Я обошел бочку и заметил что-то в дальнем углу, прямо за корзинами. Оно так меня напугало, что я выронил свечу.

Его темные очертания больше напоминали груду тряпья, но существо издавало какие-то звуки. Слабые и равномерные, похожие на дыхание.

Я сделал шаг вперед. Потом еще один, собрав всю волю в кулак, чтобы заставить ноги двигаться. И когда до него было рукой подать, существо вдруг выросло. Из тени на полу оно превратилось в нечто огромное.

Я едва не бросился бежать. Оно было высокое, черное, в капюшоне, из-под которого смотрели зеленые огоньки глаз.

И тут я заметил в его левой руке посох.

– Почему так долго? – требовательно спросил Ведьмак. – Ты почти на пять минут опоздал!

ГЛАВА 4

Письмо

– Я жил в этом доме, когда был маленьким, – сказал Ведьмак, – и видел такое, от чего у тебя бы волосы дыбом встали. Но дело в том, что видел это я один, и отец всегда бил меня за ложь. Что-то поднималось из погреба. С тобой случилось то же самое, верно?

Я кивнул.

– Бояться тут нечего, парень. Еще одна мятежная душа, не нашедшая покоя. Этот человек не смог расстаться со своими грехами, и теперь заточен там навечно.

– А что он совершил? – спросил я, и мой голос эхом отскочил от потолка.

Ведьмак печально покачал головой:

– Это рудокоп. Его легкие были так засорены, что он больше не мог работать. День и ночь он кашлял, вырывая у жизни каждый вдох. Его жена тянула на себе их обоих. Она работала в пекарне, но, к несчастью, была очень красивой женщиной. Мало кому из женщин можно доверять, а уж красивым тем более. Рудокоп был очень ревнив, и из-за болезни его нрав стал еще хуже. Однажды вечером его жена долго не возвращалась домой, а он все бродил у окна и злился, так как думал, что она сейчас с другим мужчиной. И когда она наконец вернулась, он так разъярился, что раздробил ей голову большим куском угля и оставил умирать на полу, а сам пошел в погреб вырыть могилу. Она еще дышала, когда он закончил, но не могла ни двигаться, ни кричать. Это ее страх охватил тебя, потому что она слышала, как муж роет могилу, и знала кому.

– Той же ночью рудокоп покончил с собой. Грустная история. Теперь они оба лежат в земле, но его неупокоенная душа продолжает жить вместе с последними воспоминаниями жены. Мы же видим то, чего другие не могут. Это и дар, и проклятие, но в нашем деле без него не обойтись.

Я содрогнулся. Мне было так жаль бедную жену и рудокопа, который убил ее. Мне даже было жаль Ведьмака. Как можно было жить в таком доме?

Я опустил глаза и увидел, что свеча на столе почти сгорела до конца и ее огонек начал последний мерцающий танец. Но Ведьмак и не собирался покидать погреб. Не нравились мне тени на его лице. Оно постепенно менялось, словно у Ведьмака росло рыло или что-то в этом роде.

– Знаешь, как я преодолел свой страх? – спросил он.

– Нет, сэр.

– Однажды ночью я так испугался, что не выдержал и закричал, перебудив весь дом. Отец разозлился, поднял меня за шиворот и потащил в погреб. Потом он взял большой молоток и заколотил дверь, оставив меня тут. Мне было тогда не больше семи. Я вскарабкался по ступенькам и начал скрестись в дверь, колотить и кричать до изнеможения. Но мой отец был очень суровым человеком. Он не выпустил меня, и мне пришлось просидеть тут много часов. Спустя какое-то время я успокоился, и знаешь, что потом сделал?

Я мотнул головой, стараясь не смотреть ему в лицо. Его глаза ярко горели, и теперь он был похож на волка.

– Я спустился по лестнице и сел. Три раза вздохнул и смело встретил свой страх. Я встретил темноту, хуже которой ничего нет, особенно для таких, как мы, потому что в темноте к нам приходят тени, которые видим только мы. Но я встретил их, и, когда покинул подвал, худшее было позади.

Вдруг свеча оплыла и погасла, оставив нас в полной темноте.

– Вот оно, парень, – сказал Ведьмак. – Только ты, я и темнота. Если можешь это выдержать, то подойдешь мне в ученики.

Его голос теперь звучал как-то по-другому, более низко и очень странно. Мне представилось, как он стоит на четвереньках, его лицо обросло шерстью, изо рта торчат клыки. Я дрожал и не мог даже слова вымолвить, пока не сделал три глубоких вдоха. И только тогда ответил – словами отца, когда ему приходилось делать что-то трудное или неприятное:

– Кто-то же должен это делать. Так почему бы не я?

Ведьмаку мои слова, наверное, показались смешными, потому что он разразился звучным хохотом, который заполнил погреб и загрохотал по ступенькам навстречу новому раскату грома.

– Почти тринадцать лет назад, – произнес Ведьмак, – я получил письмо с печатью. Письмо краткое и по делу, на греческом. Его послала твоя мать. Ты знаешь, что она написала?

– Нет, – тихо ответил я, дожидаясь, что же он скажет дальше.

– Она написала: «Я только что родила ребенка, он седьмой сын седьмого сына. Его зовут Томас Дж. Уорд, и это мой дар Графству. Когда он подрастет, мы позовем тебя. Обучи его, и он станет твоим лучшим и последним учеником». Наше дело – не магия, – сказал Ведьмак почти шепотом. – Главное – это здравый смысл, смелость и точные записи всего, что происходит, чтобы накапливать опыт. Мы не верим в пророчества и в то, что будущее предопределено. Написанное твоей матерью – правда только потому, что мы сделали это возможным. Понял?

В его голосе слышались злые нотки, но я знал: он зол не на меня. И я просто кивнул, хоть он и не мог меня видеть.

– Что же до дара твоей матери Графству, то каждый из моих учеников был седьмым сыном седьмого сына. Не думай, что ты особенный. Тебе еще многому надо учиться.

– Семья может стать помехой, – помолчав, продолжил Ведьмак тише и спокойнее. – У меня осталось только два брата. Один – слесарь, и мы хорошо ладим, но другой не разговаривает со мной вот уже сорок лет, хотя по-прежнему живет в Хоршоу.


К тому времени, как мы покинули дом, буря утихла и на небо выглянула луна. Когда Ведьмак закрыл входную дверь, я впервые увидел, что было вырезано по дереву:



Ведьмак кивнул в сторону надписи:

– Так я предостерегаю тех, кто понимает эти знаки. Я иногда ставлю их на случай, если память подводит. Узнаешь греческую букву «гамма»? Она обозначает одновременно и привидение, и неупокоенную душу. Крест справа внизу – это римская цифра «десять», самая низшая степень. Все, что больше шести, – это неупокоенная душа. В этом доме нечего бояться, если ты достаточно смелый. Помни, темные силы живут за счет твоего страха. Не бойся, и неупокоенная душа не причинит тебе вреда.

Знать бы мне это с самого начала!

– Не вешай нос, парень, – сказал Ведьмак. – А то скоро уткнешься лицом в ноги!.. Может, хоть это тебя развеселит. – Он достал из кармана кусок желтого сыра, отломил немного и протянул мне. – Ешь. Только не глотай все мигом.

Я пошел вслед за ним по булыжной мостовой. В воздухе стояла сырость, но, по крайней мере, дождь прекратился. На западе небо покрылось рваными облаками, похожими на овечью шерсть.

Мы ушли из деревни и продолжили путь на юг. На самой окраине, где мощеная улица переходила в вязкую тропку, расположилась маленькая церквушка. Выглядела она ветхой: шифера кое-где не хватало, на дверях облупилась краска. Мы никого не видели с тех пор, как оставили дом, но у церкви стоял человек. Еще издали я заметил, что его седые волосы сальные и нечесаные.

По темной одежде я понял, что это священник, но, когда мы подошли ближе, меня удивило выражение его лица. Священника будто перекосило, он сердито нахмурился, а потом, приподнявшись на цыпочки, размашисто перекрестил воздух. Я и раньше видел, как священники крестились, но они никогда не делали это так напыщенно, так отчаянно. И его злость была обращена на нас.

Наверное, он таил обиду на моего учителя, а может, и на всех его собратьев. Это ремесло многим не по душе, но мне не приходилось еще видеть, чтоб люди так странно вели себя при виде ведьмака.

– Что это с ним? – спросил я, когда мы прошли мимо и он уже не мог нас слышать.

– Священники! – резко огрызнулся Ведьмак. – Всё знают и ничего не видят! А этот хуже прочих. Мой брат.

Мне хотелось узнать больше, но я почувствовал, что лучше не задавать много вопросов. В прошлом Ведьмака еще много тайн, однако я понимал, что сейчас он мне их не откроет. Поэтому я просто пошел с ним на юг, взвалив на плечо его большой мешок и думая о мамином письме. Она не умела хвалиться и ничего не обещала зря. Мама говорила только правду и отвечала за каждое слово. Ведьмак сказал, что с неупокоенными душами нельзя справиться, а ведь однажды мама их утихомирила.

Быть седьмым сыном седьмого сына в этой работе – обычное дело. Иначе Ведьмак не возьмет тебя в ученики. Но было что-то еще, чем я отличался от остальных.

Я ведь и мамин сын.

ГЛАВА 5

Ведьмы и домовые

Мы отправились в так называемый «зимний дом» Ведьмака.

Пока мы шли, последние утренние облака растаяли, и я вдруг увидел, что солнце стало каким-то особенным. Даже в Графстве оно иногда светит зимой (зато зимой дождя не бывает), но каждый год наступает минута, когда в первый раз ощущаешь его тепло. Такое чувство, словно старый друг вернулся.

Ведьмак, должно быть, думал о том же, потому что внезапно остановился и одарил меня улыбкой, на которые он щедр не был.

– Сегодня первый день весны, парень, – произнес он. – Поэтому мы идем в Чипенден.

Ничего не понятно. Он всегда уходит в Чипенден с началом весны? А если так, то почему? Я решился спросить и услышал:

– Летнее жилище. Мы зимуем на границе торфяника Англезарки, а лето проводим в Чипендене.

– Никогда не слышал об Англезарки. А где это? – поинтересовался я.

– На юге Графства. Там я родился и жил, пока отец не решил перебраться в Хоршоу.

Ну о Чипендене я все-таки слышал. От этой мысли мне стало легче. Я понял, что как ученик Ведьмака буду много путешествовать и мне придется изучить дороги в округе.

Сказано – сделано. Мы сменили направление и пошли на северо-восток, к дальним холмам. Я больше не задавал вопросов. Ночью, когда мы снова остановились в холодном хлеву и в качестве ужина я опять получил несколько кусочков сыра, мой желудок, наверное, решил, что у меня горло отрезали, – так я проголодался.

Интересно, где именно мы станем жить в Чипендене, а главное – будет ли там нормальная еда? Я не знал никого, кто бывал там, но слышал, что это отдаленное, глухое место где-то высоко на седых и пурпурных холмах, которые едва виднелись с отцовской фермы. Мне они всегда казались огромными спящими чудовищами. Правда, в этом скорее был виноват мой дядька, который рассказывал всякие байки. Он говорил, будто по ночам эти чудища ходят с места на место и иногда к утру с лица земли пропадают целые деревни, раздавленные тяжестью холмов.


На следующее утро солнце вновь скрылось за серыми тучами. Стало ясно, что второго дня весны еще придется подождать. Поднялся ветер, он теребил нашу одежду и подбрасывал птиц высоко в небо. Тучи, обгоняя друг друга, мчались на восток, чтобы укрыть вершины холмов.

Мы потихоньку поднимались вверх и, к счастью, шли очень медленно. Я уже натер большие мозоли на обеих ногах. Когда вдали показался Чипенден, перевалило далеко за полдень.

Близился закат, но ветер по-прежнему не затихал. Небо прояснилось, и пурпурные холмы врезались в небосклон. Ведьмак почти все время в дороге молчал. А теперь, когда он принялся рассказывать о каждом холме, его голос даже повеселел. Странные имена были у холмов: Клин Парлик (ближайший от Чипендена), Бугор Меллора, Седловина и Холм Волка.

Я спросил учителя, водятся ли на Холме Волка волки, и он угрюмо улыбнулся:

– Все здесь быстро меняется, парень. Но мы все равно должны быть начеку.

Скоро завиднелись крыши деревенских домов, и Ведьмак указал на узкую тропинку, которая сворачивала в сторону и, извиваясь, бежала вдоль бурливой речки.

– Там мой дом, – сказал Ведьмак. – Идти немного дольше, но зато деревню минуем. Я предпочитаю обходить тамошних жителей стороной. Они меня тоже.

Я вспомнил слова Джека, и у меня екнуло в груди. Брат был прав. Это одинокая жизнь. Всегда работаешь один.

На берегах речки росли чахлые низкорослые деревца; укрываясь от ветра, они льнули к склонам холма. И вдруг впереди я увидел целый лес ясеня и тутовой смоковницы. Туда даже ветер не забредал. Вскоре я начал догадываться, что не только ветер.

Я и раньше иногда замечал, что одни деревья постоянно шелестят, скрипят ветвями, в то время как другие стоят бесшумно. Над головой я слышал далекое дыхание ветра, но в лесу стояла полная тишина. Было так тихо, что у меня по спине пробежали мурашки. Мне даже показалось, что деревья прислушиваются к нам.

Затем мы вышли на опушку и увидели дом. Его окружала высокая живая изгородь из кустов боярышника, и из-за нее были видны только верхний этаж и крыша. Из трубы струился белый дымок, который поднимался высоко над деревьями, пока ветер не прогонял его на восток.

Дом и сад расположились во впадине на склоне холма. Казалось, некий гигант любезно вычерпал рукой землю, чтобы было где построить жилье.

Мы шли вдоль ограды, пока не оказались у железной калитки. Она едва доходила мне до пояса и была выкрашена в ярко-зеленый цвет, причем совсем недавно. Ведьмак потянулся к щеколде, и я даже подумал, а не испачкается ли он в краске?

И тут случилось такое, от чего у меня перехватило дыхание. Прежде чем Ведьмак дотронулся до щеколды, она поднялась, и калитка медленно открылась сама.

– Спасибо, – услышал я голос Ведьмака. С входной дверью этого не случилось, потому что сначала ее нужно было отпереть большим ключом, который Ведьмак достал из кармана. Ключ был точь-в-точь как тот, что от дома в Блеклом переулке.

– Это тот же ключ? – спросил я.

– Ага, – ответил Ведьмак и толкнул дверь. – Его дал мне мой брат, слесарь. Этот ключ открывает почти все замки, без чего в нашей работе не обойтись.

Дверь подалась с громким скрежетом и протяжным стоном. Ведьмак провел меня в маленький темный коридор. Направо вела крутая лестница, а налево – узкий коридор, выложенный плиткой.

– Оставь вещи у лестницы, – произнес Ведьмак. – Пошли, нечего мешкать. Не люблю, когда обед стынет!

Я бросил его мешок и свой узелок на пол и следом за хозяином пошел по коридору навстречу аппетитным ароматам, доносившимся из кухни.

Я не разочаровался. Кухня напоминала мамину. На широком подоконнике в больших горшках росли травы. Заходящее солнце бросало по комнате пятнышки теней. В дальнем углу полыхал жаркий очаг, наполняя комнату теплом, а прямо посредине стоял огромный дубовый стол. На нем мы увидели две громадные пустые тарелки и пять блюд, полных доверху, а еще кувшин с горячей подливкой.

– Садись и ешь, – пригласил Ведьмак.

Меня не понадобилось долго упрашивать.

Я положил себе два больших куска цыпленка и баранины, так что на тарелке едва хватило места для холмика печеной картошки и овощей. Потом я полил все это сверху подливой. Вкуснее была только мамина стряпня.

Мне стало интересно, куда подевалась кухарка и как она узнала, что мы придем именно сейчас. У меня было полно вопросов, но я так устал, что решил поберечь силы для обеда. Когда я проглотил последний кусок, тарелка Ведьмака уже была пуста.

– Понравилось? – спросил он.

Я кивнул: объелся настолько, что не мог разговаривать. Ужасно хотелось спать.

– После того как поживешь на одном только сыре, приятно вернуться домой к горячей пище, – сказал Ведьмак. – Здесь мы едим вдоволь – за все то время, пока работаем.

Я опять кивнул и начал зевать.

– Завтра много дел, так что отправляйся спать. Твоя комната – с зеленой дверью, на втором этаже сразу у лестницы. Высыпайся, но не броди ночью по дому. Когда завтрак будет готов, зазвонит колокольчик. Сразу же спускайся: когда кто-то приготовил для тебя что-то вкусное, он может разозлиться, если блюдо остынет. Но и не приходи слишком рано – будет еще хуже.

Я кивнул, поблагодарил учителя за трапезу и спустился в главную часть дома. Мешок Ведьмака и свои вещи я не нашел и, не зная, кто мог их унести, поднялся в свою спальню.

Моя новая комната мне показалась очень просторной. В доме у родителей я делил спальню с двумя братьями. Здесь же помещались и кровать, и маленький стол со свечой, и стул, и туалетный столик – и все равно еще оставалось место. И как раз на туалетном столике меня дожидались мои пожитки.

Прямо напротив двери было большое подъемное окно, разделенное на восемь стеклышек, таких толстых и шершавых, что сквозь водоворот света и завитки узоров я не видел ничего снаружи. И не похоже, что окно давно не открывали. Кровать была придвинута очень близко к стене под самым окном, так что я стянул сапоги, залез на стеганое одеяло и попробовал открыть окно. Оно поддалось неожиданно легко, хотя и было довольно плотно закрыто. Я потянул за шнурок, поднял нижнюю половинку окна и высунул голову, чтобы лучше оглядеться вокруг.

Подо мной лежала широкая лужайка, разрезанная пополам тропинкой из белой гальки. Дорожка уходила вдаль и пропадала среди деревьев. Над кронами справа виднелись холмы. Один из них был так близко, что казалось: протяни руку – и дотронешься. Я полной грудью вдохнул прохладного и свежего воздуха, пахнущего травой, а потом слез с кровати. Развернул свой узелок. Все вещи уместились в верхнем ящике стола. Закрывая его, я вдруг заметил надписи на дальней стене, где внизу у кровати их скрывала тень.

Стена была покрыта именами, и все они были нацарапаны черными чернилами на голой штукатурке. Некоторые имена были крупнее других. Я даже подумал, что те, кто их написал, наверное, много мнили о себе. Некоторые надписи выцвели от времени. Может, это имена других учеников, что спали в этой комнате? Мне тоже надо добавить свое или подождать до конца месяца, когда меня, вероятно, возьмут на постоянное обучение? У меня не было ни пера, ни чернил, так что я решил подумать об этом позднее и просто стал изучать стену более пристально, пытаясь понять, чья надпись самая свежая.

Наверное, это БИЛЛИ БРЕДЛИ – нацарапано четче остальных в уголке в самом низу. Мне вдруг стало любопытно, где же сейчас этот Билли и что он делает. Только усталость мешала мыслям.

Кровать манила свежими простынями, и я не стал долго раздумывать. Разделся и, как только голова коснулась подушки, заснул крепким сном.


Открыв глаза, я увидел, что в окно уже льются лучи солнца. Меня разбудил какой-то звук. Наверное, колокольчик.

Тогда я забеспокоился. Это правда был звонок, зовущий меня к завтраку, или мне просто приснилось? Я не мог сказать точно. И что же делать? Кухарка разозлится, если спущусь слишком рано или поздно. В конце концов я решил, что все-таки слышал звонок колокольчика, оделся и бросился вниз.

На лестнице я услыхал звон посуды из кухни, но, когда открыл дверь, там никого не оказалось.

Значит, ошибся. Надо было тут же вернуться наверх, потому что завтрак, очевидно, еще не приготовили. С прошлого ужина помыли тарелки, но стол был пуст, а в очаге лежала груда холодной золы. В кухне было холодно и, что еще хуже, – становилось все холоднее с каждой секундой.

Подходить к столу уж совсем не следовало. Стоило мне сделать шаг, как что-то позади меня злобно зашипело прямо под ухом. Так близко, что я даже почувствовал его дыхание.

Ведьмак же предупреждал: не спускаться рано. Я вдруг понял, что у меня неприятности.

Как только мне в голову пришла эта мысль, что-то резко ударило меня по затылку. Я пошатнулся и чуть не потерял равновесие.

Второго предупреждения не потребовалось. Я бросился прочь из кухни. Но на полпути застыл как вкопанный. Кто-то стоял на верхней ступеньке. Чей-то угрожающе высокий силуэт выделялся на фоне зеленой двери.

Я остановился, не зная, куда деваться, но меня успокоил знакомый голос. Это был Ведьмак.

Я впервые видел его без длинного черного плаща. На нем был черный жакет и серые штаны. Несмотря на высокий рост и широкие плечи, Ведьмак был очень худощавым – скорее всего оттого, что все время питался одним сыром. Он походил на лучших рабочих с фермы: когда они стареют, то некоторые, конечно, жиреют, но у большинства (именно таких отец нанимал для сбора урожая с тех пор, как братья покинули дом) худые, гибкие тела. «Чем худее, тем они более приспособленные», – всегда говорил отец. Взглянув на Ведьмака, я теперь понял, почему он с легкостью преодолевал зыбкие болотистые тропы и долго держался на ногах.

– Я же тебя предупреждал, – сказал Ведьмак тихо. – У тебя, похоже, уши заложило. Это будет тебе уроком, парень. В следующий раз пощады не жди.

– Мне показалось, я слышал колокольчик, – ответил я. – Наверное, приснилось.

Ведьмак засмеялся:

– Первое и самое важное, чему тебе придется научиться в нашем ремесле, – не путать, где явь, а где сон. Некоторым так и не удается научиться различать их.

Учитель покачал головой, шагнул ко мне и похлопал по плечу:

– Пошли, я покажу тебе сад. Надо же с чего-то начать, да и завтрак еще не готов.


Ведьмак вывел меня из дома через заднюю дверь, и я увидел сад – очень большой, намного больше, чем казалось из-за ограды.

Мы пошли на восток, щурясь от утреннего солнца, и скоро очутились на широкой лужайке. Вчера я подумал, что весь сад окружен оградой, но теперь понял, что был не прав. В ограде виднелись щели, а за ними – лес. Лужайку делила пополам тропка из гальки, потом она терялась среди деревьев.

– На самом деле здесь не один сад, – сказал Ведьмак. – К каждому из них ведет вот такая тропинка. Сначала мы заглянем в восточный сад. Когда солнце взойдет, там вполне безопасно, но никогда не ходи туда после наступления темноты. По крайней мере без уважительной на то причины, и уж конечно не в одиночку.

Я в волнении последовал за Ведьмаком. На границе лужайки трава была гуще и выше, повсюду росли колокольчики. Вообще-то я люблю колокольчики: они зацветают весной и предвещают наступление лета. Но сейчас я лишь мельком взглянул на них. Утреннее солнце скрылось за деревьями, и воздух почему-то стал холоднее, как недавно на кухне.

В этой части леса было что-то пугающее и странное. Чем дальше мы продвигались, тем холоднее становилось вокруг.

Высоко над нами висели грачиные гнезда, и от птичьих криков мне стало еще больше не по себе. Эти крики были не более мелодичными, чем пение моего отца, когда он доил коров. Если молоко скисало, мама знала, кого винить.

Ведьмак остановился и указал на землю в пяти шагах от нас.

– Что это? – спросил он шепотом.

Трава там не росла, и посреди голой земли стоял могильный камень. Он немного перекосился вправо, а перед ним шесть футов земли были огорожены маленькими камешками. Еще более странным было то, что этот клочок земли сверху накрывали тринадцать толстых железных прутьев, привинченных к камням болтами.

Я сосчитал еще раз для верности: ровно тринадцать.

– Ну, давай, парень. Я же задал вопрос. Что это такое?

У меня во рту так пересохло, что я едва мог вымолвить слово, но сумел выжать из себя целых два:

– Это могила…

– Правильно. Догадливый. Видишь что-нибудь необычное?

Теперь я уже совсем не мог говорить. И просто кивнул.

Ведьмак улыбнулся и потрепал меня по плечу.

– Здесь нечего бояться. Это просто мертвая ведьма, причем очень слабая. Ее похоронили на неосвященной земле за церковным двором неподалеку отсюда. Но она рвалась наружу. Я говорил с ней, но она и слушать меня не хотела. Пришлось перенести ее сюда. Людям от этого лучше, спокойнее. Не желают они думать о таких вещах. А для нас это работа.

Я еще раз кивнул и, только теперь заметив, что вообще не дышу, глубоко вздохнул. Сердце, как молоток, колотилось о ребра, грозясь проломить их в любую минуту, и я весь дрожал.

– Да нет, сейчас она не опасна, – продолжил Ведьмак. – Время от времени, при полной луне, слышно, как она шевелится, но ей не хватает сил, чтобы выбраться наружу, да и железные прутья все равно ее остановят. Там за деревьями есть вещи похуже. – Он указал костлявым пальцем на восток. – Двадцать шагов – и ты на месте.

Хуже? Что может быть еще хуже? Я знал, что Ведьмак все равно расскажет, хочу я того или нет.

– Здесь еще две ведьмы: мертвая и живая. Мертвую похоронили торчком, вниз головой, но даже несмотря на это раз или два в год приходится выпрямлять прутья. После наступления темноты держись отсюда как можно дальше.

– А почему она похоронена вниз головой? – спросил я.

– Хороший вопрос, – ответил Ведьмак. – Видишь ли, о духе мертвой ведьмы обычно говорят, что он «привязан к костям». Он, как в ловушке, закован в кости, и некоторые из ведьм даже не понимают, что мертвы. Сначала мы хороним их вверх головой, и для большинства этого хватает. Все ведьмы разные, но попадаются очень упрямые. Привязанная к костям ведьма пытается вернуться в мир, как будто хочет родиться заново. Мы усложняем ей задачу, похоронив вверх ногами. Так выбраться труднее. Но она все равно опасна, так что не подходи близко. А живую вообще обходи стороной. Она была бы опаснее мертвой, чем живой, потому что такой могущественной ведьме не составит труда воскреснуть. Поэтому мы держим ее в яме. Это Мамаша Малкин, и она часто разговаривает сама с собой. На самом деле это, конечно, просто шепот. Злее Мамаши ведьмы не найти, но она уже давно в яме, и большая часть ее силы иссякла, уйдя в землю. И все же она бы с удовольствием поживилась мальчонкой вроде тебя. Так что будь осторожен. Пообещай сейчас же, что не подойдешь близко. Говори…

– Обещаю не подходить близко, – прошептал я.

Мне было очень не по себе. По-моему, это ужасно – держать живое существо, пусть даже ведьму, в земле. Вряд ли бы это понравилось маме.

– Хорошо, парень. Надеюсь, такого же, как утром, не случится. Есть вещи страшнее, чем когда уши закладывает. Гораздо страшнее.

Я поверил ему на слово. Совсем не хотелось услышать подробности. И Ведьмак еще многое должен был мне показать, так что я успею испугаться. Он вывел меня из леса, и мы пошли к другой поляне.

– Это южный сад, – сказал Ведьмак. – Сюда тоже не приходи затемно.

Солнце скрылось за плотной стеной деревьев, и воздух становился прохладнее, поэтому я понял: приближается что-то недоброе. Ведьмак остановился в десяти шагах от большого камня, который лежал на земле рядом с корнями дуба. Камень закрывал побольше площади, чем нужно для одной могилы, и, судя по его наземной части, был очень большим.

– Как думаешь, что здесь похоронено? – спросил меня Ведьмак.

Я попробовал ответить уверенно:

– Еще одна ведьма?

– А вот и нет. Для ведьмы такой камень не требуется. Хватает железа. Но то, что лежит здесь, в мгновение ока протиснется сквозь прутья. Присмотрись. Видишь, что выдолблено на камне?



Я узнал букву, но не знал, что все это значит.

– Это греческая буква «бета», – пояснил Ведьмак. – Она обозначает домового. Косая черта значит, что здесь его искусственно связали, под буквой – имя того, кто это сделал. Справа внизу – римская цифра «один». То есть это домовой первой степени и очень опасный. Как я уже говорил, мы используем десять степеней. Помни об этом – однажды это может спасти тебе жизнь. Имеющий десятую степень настолько слаб, что люди его даже не заметят. Имеющий первую с легкостью тебя убьет. Мне многого стоило притащить сюда этот камень, но теперь домовой связан. Он искусственно связан и останется здесь до скончания века. Тебе еще много нужно узнать о домовых, парень, и я начну урок сразу после завтрака. Есть большая разница между связанными и свободными домовыми. Свободный может передвигаться очень далеко от своего дома, а значит, творить зло, сколько ему вздумается. Если с домовым трудно справиться словами, нужно бороться иначе. Это называется «искусственно связать». Тогда он не сможет двигаться. Хотя сказать легче, чем сделать.

Ведьмак вдруг нахмурился, как будто вспомнил что-то неприятное.

– Один мой ученик как-то попал в беду, не справившись с домовым. – Ведьмак печально покачал головой. – Но сегодня твой первый день, так что не будем об этом.

И как раз в эту минуту из дома послышался звон колокольчика. Ведьмак улыбнулся.

– Это явь или сон? – спросил он.

– Явь.

– Точно?

Я кивнул.

– В таком случае пойдем завтракать. На сытый желудок я покажу тебе другой сад.

ГЛАВА 6

Девочка в остроносых туфлях

С моего последнего визита кухня заметно изменилась. В камине горел огонь, а на столе нас ждали две тарелки с яичницей и беконом, свежеиспеченный хлеб и большой кружочек сбитого масла.

– Налетай, пока не остыло, – позвал Ведьмак.

Я тут же принялся за завтрак, и мы быстро опустошили обе полные тарелки и съели половину буханки хлеба. Потом Ведьмак откинулся на спинку стула, почесал бороду и задал мне серьезный вопрос.

– Тебе не кажется, – спросил он, глядя прямо мне в глаза, – что лучшей яичницы с беконом ты в жизни не пробовал?

Я не мог с ним согласиться. Завтрак был отличный, не чета кусочку сыра, но мне приводилось пробовать и получше. Каждый день – дома. Моя мама готовила в сто раз вкуснее. Но я подумал, что Ведьмаку вряд ли придется по душе такое сравнение. Поэтому я солгал, сказал неправду, ту, от которой вреда точно не будет, а радость – может быть.

– Да, – ответил я, – это был лучший завтрак, который я когда-либо ел. И мне жаль, что я спустился слишком рано. Обещаю, этого не повторится.

От моих слов Ведьмак так широко улыбнулся, что я подумал, как бы уголки рта у него на затылке не сошлись. Потом он похлопал меня по спине и снова повел в сад.

Только там его улыбка исчезла.

– Молодец, парень, – произнес он. – Домовые и женщины на лесть падки. Всегда верят.

В кухне ничто не говорило о присутствии женщины, и это подтвердило мои подозрения: пищу для нас готовил домовой. Я удивился, если не сказать больше. Многие думают, что ведьмак держит домовых в рабстве или, по крайней мере, делает их безвредными. Но кто же поверит, что домовой у него по хозяйству хлопочет?

– Это западный сад, – начал Ведьмак, когда мы пошли вдоль третьей тропинки под хруст гальки. – Здесь безопасно и днем и ночью. Я сам часто прихожу сюда, если мне нужно хорошенько подумать.

Мы миновали еще одну зеленую ограду, и я тут же почувствовал разницу. Деревья легко покачивались от утреннего ветра, пели птицы. Это было доброе и счастливое место.

Мы шли, пока не вышли на опушку с видом на холмы. Небо было такое чистое, что я мог разглядеть каменные стены, которые разделяли склоны на поля и отмечали границы каждой фермы. Видно было даже вершину ближайшего холма.

Ведьмак указал на деревянную скамью слева:

– Садись.

Я сел, и какое-то время Ведьмак просто пристально смотрел на меня сверху вниз своими зелеными глазами. Потом принялся вышагивать взад-вперед возле скамейки, не говоря ни слова. Он больше не смотрел в мою сторону, словно забыл обо мне и унесся мыслями куда-то далеко-далеко. Ведьмак отбросил за спину свой длинный плащ, засунул руки в карманы… и вдруг сел рядом со мной.

– Как думаешь, сколько видов домовых существует?

Я и понятия не имел.

– Я знаю уже два: свободные и связанные. Какие еще – не представляю.

– Замечательно, парень. Ты запоминаешь то, что я говорю, и не строишь пустых догадок. Видишь ли, домовые так же отличаются друг от друга, как люди. У каждого свой характер. Несмотря на это, некоторых можно распознать и дать им имя. В зависимости от облика, который они принимают, поведения или поступков.

Он полез в карман и вынул маленькую книжицу в черном кожаном переплете.

– Возьми, теперь она твоя, – сказал он, вручая ее мне. – Береги и не теряй, что бы ни случилось.

Книжка, видимо, была совсем новой, потому что сильно пахла кожей. Но меня разочаровало то, что страницы в ней оказались абсолютно чистыми. Я-то думал, в ней полно секретов мастерства. Очевидно, мне придется записать их самому, потому что вслед за книжкой Ведьмак протянул мне перо и чернильницу.

– Приготовься записывать, – сказал учитель, вставая, и снова принялся бродить туда-сюда. – И не пролей чернила, они ведь не капают из коровьего вымени.

Мне кое-как удалось очень осторожно открыть баночку. Я обмакнул перо и открыл книжку на первой странице.

А Ведьмак уже начал урок. И говорил очень быстро.

– Во-первых, бывают волосатые домовые, которые принимают облик животных. Обычно собак, но бывают и кошки, и козлы. И не забудь про лошадей – они запросто тебя обманут. Независимо от облика, волосатые домовые бывают враждебные, дружелюбные и – так, серединка на половинку.

– Еще бывают домовые-стукачи. И домовые-пращники – эти очень опасны, если их разозлить, они бросаются камнями. Но самые гадкие – это домовые-потрошители, которые вспарывают брюхо скоту. Эти падки и на человеческую кровь. Только не подумай, что наше дело домовыми ограничивается. Надо помнить и о мертвецах, которые не смогли упокоиться с миром. А уж о ведьмах и говорить нечего – для Графства это просто беда. Сейчас на нашей земле их нет, но на востоке, возле холма Пендл, от них нет спасу. И помни: не все ведьмы одинаковы. Они делятся на четыре категории: злокозненные, добронравные, ложные и несведущие.

Как вы могли догадаться, я мигом пришел в отчаяние. Ведьмак говорил так быстро, что я толком ничего не успел записать. К тому же некоторых слов я попросту не понимал. Наконец Ведьмак замолчал – наверное, заметил, что у меня уже голова кругом идет.

– Что такое, парень? – спросил он. – Давай говори. Не стесняйся задавать вопросы.

– Я не понял ничего из того, что вы говорили о ведьмах, – ответил я. – Что значит «злокозненные» и «добронравные»?

– Злокозненные – это плохо. Добронравные – хорошо. Есть ведьмы, которые не знают, что они – ведьмы. С этими особенно трудно, женщины – они и есть женщины. Никогда не доверяй женщинам, – предупредил Ведьмак.

– Моя мать – женщина, – возразил я, немного разозлившись. – Я доверяю ей.

– Естественно, твоя мать – женщина. Матери обычно можно верить, раз ты ее сын. А с другими – смотри в оба! У меня была мать, и я верил ей, поэтому я помню это чувство. Тебе девчонки нравятся? – ни с того ни с сего спросил он.

– Я не знаю ни одной девчонки, – признался я. – У меня нет сестер.

– Значит, ты можешь стать для них легкой добычей. Будь осторожен с деревенскими девчонками. Особенно если они носят остроносые туфли. Запиши. Неплохое начало.

Я не знал, что может быть плохого в остроносых туфлях. Маме бы не понравились слова Ведьмака. Она всегда говорила, что нельзя судить о людях по тому, что о них говорят, надо своей головой думать. Но что мне теперь оставалось? И в начале первой страницы я написал: «Деревенские девочки в остроносых туфлях».

Ведьмак посмотрел, как я пишу, потом забрал книгу и перо.

– Слушай, – сказал он, – тебе надо писать побыстрее. Ты много узнаешь и скоро заполнишь множество таких книг. А пока достаточно трех-четырех заглавий.

Он написал еще «волосатые домовые» на второй странице, «домовые-стукачи» на третьей, а на четвертой – «ведьмы».

– Вот ты и начал, – сказал Ведьмак. – Просто запиши потом то, что узнал сегодня, под каждым заголовком. А сейчас перейдем к более важному делу. Нужно запастись провизией, иначе завтра будет нечего есть. Даже лучший повар не может готовить без продуктов. Все поместится в мой мешок. Он у мясника. Просто спроси заказ мистера Грегори.

Ведьмак дал мне серебряную монетку, предупредил, чтобы я не растерял сдачу, и отправил по кратчайшей дороге в деревню.

Мой путь опять лежал через лес, а потом я вышел к перевалу, который кончался крошечной полянкой. Еще сто шагов вниз – и я свернул за поворот. А там уже виднелись серые крыши Чипендена.

Деревня оказалась больше, чем я думал: по крайней мере сотня домов, паб, школа и большая церковь с колокольней. Рыночной площади я не нашел, зато вышел на главную улицу, мощенную булыжником. Женщины с полными корзинами сновали из лавки в лавку. По обеим сторонам улиц их дожидались телеги. Видимо, это жены местных фермеров прибыли за покупками. Ну и конечно, народ из соседних деревушек.

Я без труда разыскал лавку мясника и присоединился к очереди очень шумных женщин. Они что-то кричали мяснику – веселому краснощекому детине с рыжей бородой. Он, похоже, знал каждую по имени, и они не переставая смеялись над его шутками. Хотя я почти ничего не понял.

Никто не обращал на меня особого внимания, и вот я подошел к прилавку.

– Мне нужен заказ мистера Грегори, – сказал я мяснику.

В магазинчике мгновенно все замолчали, смех прекратился. Мясник полез под прилавок и достал оттуда большой мешок. У меня за спиной пробежал шепоток, но, даже навострив уши, я не смог разобрать, что говорили люди. Стоило мне оглянуться, как все тут же отвели глаза. Некоторые просто уставились в пол.

Я отдал мяснику серебряную монету, пересчитал сдачу, поблагодарил лавочника и взвалил мешок на плечо. У зеленщика все уже было готово, и я быстро управился. А мешок тем временем становился тяжелее.

Все шло хорошо, пока я не пришел к булочнику. Там меня поджидала свора мальчишек.

Их было семь или восемь, все они сидели на садовой ограде. И ничего бы странного, но они даже не разговаривали друг с другом. Все пялились на меня голодными глазами, как стая волков, и следили за каждым моим шагом.

Когда я вышел из булочной, они по-прежнему сидели на заборе. Стоило мне двинуться к холму, как они пошли за мной следом. Была, конечно, вероятность, что им просто нужно идти в ту же сторону, но это вряд ли. Я, правда, не очень беспокоился: у меня же было шесть братьев, так что драться я с раннего детства научился.

Шаги сзади становились все громче – мальчишки очень быстро меня догнали, а может, это я медленно шел. Не хотел, чтобы они подумали, будто я испугался, да и тяжелый мешок висел на спине.

В дюжине шагов от перевала, как раз в том месте, где рощу разделяла лужайка, они меня настигли. По обеим сторонам лужайки густо росли деревья, закрывая от меня утреннее солнце.

– Давай мешок. Посмотрим, что там у нас, – услышал я громкий голос.

Обладатель этого голоса явно привык командовать. Что-то мне подсказало, что этот человек любит причинять другим боль и постоянно ищет новую жертву.

Я обернулся, крепче вцепившись в свою ношу. Со мной говорил главарь шайки, это точно. У остальных были худые, осунувшиеся лица, как будто они постоянно недоедали. А этот, казалось, ел за всех. Он был выше меня на голову, широкоплечий, с шеей как у быка, румяный, а маленькие глазки, похоже, даже не моргали.

Если бы он попросил меня по-хорошему, я бы, может, и поделился с ними: мальчишки наверняка голодали, а в мешке было много яблок и пирожков. Но с другой стороны, они ведь не мои, и не мне их раздавать.

– Это не мое, а мистера Грегори, – произнес я.

– Его предыдущего ученика это не останавливало, – ответил главарь, наклонившись ко мне. – Он кормил нас. И ты будешь, если не дурак. Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому. Но тебе не понравится.

Шайка начала наступать, и кто-то сзади потянул за мой мешок. Но даже тогда я не выпустил его из рук, не отводя взгляда от поросячьих глаз главаря.

Неожиданно что-то случилось. Где-то среди деревьев послышался шум, и все повернулись в ту сторону.

В тени показался чей-то силуэт, и, когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел девочку. Она медленно приближалась, но так бесшумно, что можно было услышать, как падает на землю булавка. Девочка как будто плыла по воздуху. На самом краю тени она остановилась, не желая выходить на свет.

– Оставьте его в покое, – требовательно сказала она.

– А тебе-то что? – спросил главарь шайки, выставив вперед подбородок и сжав кулаки.

– Мне-то ничего, – ответила девочка. – Но Лиззи вернулась. Делайте, как говорю, а то вам не поздоровится.

– Лиззи? – главарь отступил назад.

– Костлявая Лиззи. Моя тетка. Только не говорите, что никогда о ней не слышали…

С вами не случалось такого, что время останавливалось у вас на глазах? Вы когда-нибудь прислушивались к тиканью часов в ожидании следующего удара? Со мной тогда было примерно то же, пока девочка вдруг не зашипела сквозь зубы:

– Убирайтесь, живо! Прочь! Или вам конец!

На мальчишек это подействовало моментально. Я уловил на их лицах не просто страх, а настоящую панику. Главарь тут же развернулся и бросился бежать, а за ним – и все остальные.

Не знаю, чего они так испугались, но мне вдруг тоже захотелось убежать. Девчонка как-то странно вытаращила на меня глаза, и у меня аж поджилки затряслись. Я был как мышь, парализованная взглядом горностая, готового наброситься в любой момент.

Я с трудом заставил левую ногу двинуться и повернулся к девочке, все еще крепко сжимая мешок Ведьмака. Кем бы она ни была, я его все равно не отдам.

– А ты почему не бежишь? – спросила она. У меня во рту пересохло, так что я промолчал. Иначе голос бы меня предал.

Девочка была примерно моего возраста, если не младше, довольно симпатичная – с большими карими глазами, высокими скулами и длинными черными волосами. На ней было черное платье, стянутое белой лентой. Но кое-что в ней меня насторожило.

У девочки были остроносые туфли, и я тут же вспомнил предупреждение Ведьмака. Но решил остаться на месте и не бежать, как остальные.

– Ты меня даже не поблагодаришь? – спросила она. – Хоть «спасибо» скажи.

– Спасибо, – выговорил я, плохо владея языком.

– Ну, вот. А может, дашь мне чего-нибудь? Пирожок или яблоко? Не так уж и много я прошу. В мешке их достаточно, старина Грегори даже не заметит, а если и заметит, то ничего не скажет.

Я очень удивился, когда она назвала Ведьмака «стариной Грегори». Ему бы это не понравилось. И я понял две вещи: во-первых, девчонка его не уважала, а во-вторых, нисколько не боялась. Там, откуда я родом, люди при упоминании о ведьмаке приходили в ужас.

– Извини, – ответил я, – но я не могу тебе ничего дать. Это не мое.

Девчонка вперила в меня свирепый взгляд и долго молчала. В какую-то минуту мне показалось, что она вот-вот зашипит на меня. Я тоже смотрел на нее, стараясь не моргать, пока на ее лице не появилась слабая улыбка.

– Тогда дай мне обещание, – сказала она.

– Какое? – переспросил я, не понимая, что она имеет в виду.

– Пообещай, что поможешь мне так же, как я помогла тебе. Сейчас мне твоя помощь не нужна, но когда-нибудь…

– Хорошо, – согласился я. – Только скажи, и я помогу.

– Как тебя звать? – широко улыбнулась она.

– Том Уорд.

– А меня Алиса. Я живу вон там, – она указала куда-то за деревья. – Я – любимая племянница Костлявой Лиззи.

Странное имя, но я не стал ничего говорить. Как бы то ни было, имени ее тетки было достаточно, чтобы напугать деревенских мальчишек.

На этом наш разговор закончился, и каждый пошел своей дорогой. А Алиса крикнула мне вслед:

– Будь осторожен, если не хочешь кончить так же, как предыдущий ученик старика Грегори.

– А что с ним случилось? – спросил я.

– Спроси лучше у Грегори! – крикнула она и исчезла в лесу.


Когда я вернулся, Ведьмак проверил содержимое мешка, пометив галочкой пунктики в списке.

– Никаких неприятностей в деревне? – спросил он.

– Какие-то мальчишки шли за мной до холма, требовали, чтоб я дал им что-нибудь из мешка. Но я отказал.

– Храбрый поступок, – сказал Ведьмак. – В следующий раз можешь дать им немного яблок и пирожков. Их жизнь тяжела, многие голодают. Я всегда заказываю лишнего на всякий случай.

Вот досада. Чего б ему раньше об этом не сказать!

– Я решил сначала спросить у вас.

Ведьмак поднял брови:

– Ты хотел их накормить?

– Не люблю, когда меня запугивают, – ответил я. – Но на некоторых и правда было жалко смотреть.

– В другой раз доверяй своим побуждениям, – сказал Ведьмак, – и слушайся внутреннего голоса. Ведьмаки во многом зависят от этого, потому что иногда так легче отличить жизнь от смерти. Так что нам нужно еще кое-что о тебе узнать: можешь ли ты положиться на свою интуицию?

Он помолчал, пристально изучая мое лицо своими зелеными глазами.

– Девчонки не докучали? – вдруг спросил он.

Я еще злился на него и не дал прямого ответа.

– Нет.

Это не было ложью, ведь Алиса помогла мне. Хотя я понял, что Ведьмак на самом деле интересовался, не встречались ли мне по пути девочки. И я должен был ему сказать. Особенно из-за того, что на ней были остроносые туфли.

За время своего ученичества я много ошибался. И это была моя вторая серьезная ошибка: я не сказал Ведьмаку всей правды.

А первой было обещание, данное Алисе.

ГЛАВА 7

Кто-то должен это делать

После этого жизнь моя превратилась в тяжелую рутину. Ведьмак очень быстро обучал меня, заставляя все время писать, отчего у меня рука дрожала и глаза сильно уставали.

Однажды в полдень Ведьмак повел меня на окраину деревни, где за последним каменным домиком росли кружком ивы (у нас в Графстве их называли «лоза»). Здесь было темно и мрачно, а с одной ветки свешивалась какая-то веревка. Я поднял голову и увидел большой медный колокол.

– Когда кто-то нуждается в помощи, – пояснил Ведьмак, – они не приходят к моему дому. Если только я не приглашу. Они идут сюда и звонят в колокол.

Но почему-то шли недели, а никто в колокол не звонил, и я только изредка выходил за пределы западного сада – чтобы пополнить в деревне наши запасы. Мне становилось очень одиноко, я тосковал по семье, но работа, которой меня занимал Ведьмак, не давала времени для тоски. Я от усталости едва доходил до кровати и засыпал мертвым сном, едва коснувшись подушки.

Самой интересной частью дня были уроки. Но я мало узнал о неупокоенных душах, призраках и ведьмах. Ведьмак говорил, что в первый год ученик прежде всего изучает домовых, а также ботанику (чтобы знать все о травах, которые пригодятся в лечении или спасут от голода). Во время уроков я не только записывал. Приходилось выполнять тяжелую физическую работу, как и раньше на ферме.

В одно теплое солнечное утро Ведьмак разрешил мне отложить книгу в сторону и повел в южный сад. С собой я понес лопату и длинный измерительный прут.

– Свободные домовые путешествуют по леям, – объяснил он. – Но иногда что-то портится. Из-за грозы или землетрясения, например. Никто из ныне живущих не припомнит, чтобы в Графстве случались землетрясения, но это и не важно, потому что все леи взаимосвязаны, и если что-то случится с одной за тысячу миль отсюда, испортятся и другие. И тогда домовой на много лет застревает на одном месте. Таких мы называем «естественно связанными». Они не могут передвигаться дальше нескольких десятков шагов в любую сторону и от этого, конечно, злятся. Поэтому лучше не подходить к ним слишком близко. Правда, иногда они застревают неподалеку от дома или даже в нем самом. Тогда нужно убрать его оттуда и искусственно связать в другом месте.

– А что такое «леи»? – спросил я.

– Мнения расходятся, парень. Кто-то думает, что это древние тропы, которые опутывают землю, тропы наших далеких предков. По ним мы ходили в те времена, когда люди были настоящими людьми, а темные силы знали свое место. Тогда жили дольше, все были счастливы и довольны.

– И что же случилось?

– С севера пришел лед, и земля на тысячи лет замерзла, – ответил Ведьмак. – Выжить было очень трудно, и люди забыли все, чему их учили. Старые знания стали никому не нужны. Главное – согреться и отыскать пищу. А когда лед наконец сошел, выжившие превратились в охотников в звериных шкурах. Они позабыли, как выращивать хлеб и приручать животных. Темные силы обладали великим могуществом.

– Что ж, теперь, конечно, все лучше, но нам еще предстоит долгий путь, – продолжал он. – А все, что осталось с тех времен, – леи, и это больше, чем просто тропы. Это линии таинственной силы, живущей в земле. Невидимые дороги, по которым на большой скорости путешествуют свободные домовые. Именно они доставляют больше всего хлопот. Там, где домовые устроят новый дом, им редко рады. А от этого они сами злятся и начинают насмехаться, строить ловушки, часто очень опасные. Тогда приходит наш черед: искусственно связать их в яме. И как раз такую яму ты сейчас будешь рыть…

– Вот, можно здесь, – сказал Ведьмак, указав на землю под большим старым дубом. – Между корнями достаточно места.

Он дал мне измерительный прут, чтобы я вырыл яму ровно в шесть футов глубиной, столько же длиной и три фута шириной. Даже в тени было очень жарко, и я копал несколько часов, пока не сделал все безупречно. Ведьмак всегда требовал безупречности.

Затем я должен был приготовить пахучую смесь из соли, металлических опилок и особого клея, приготовленного из костей.

– Соль может обжечь домового, – рассказал Ведьмак. – А железо загонит его в яму. Вот молния, например, попадает в землю и гибнет. Так же и железо высасывает силу и сущность из тех, кто крадется в ночи. Оно может обезвредить злого домового. А вместе соль и железо создают что-то вроде преграды. Они вообще во многом нам полезны.

Я размешал смесь в большом ведре и нанес ее на стенки ямы кистью, как наносят краску, только это было труднее. Чтобы не выпустить самого сильного домового, слой должен быть идеальным.

– Работай как следует, парень, – говорил Ведьмак. – Домовой убежит даже через дырочку меньше булавочной головки.

Разумеется, как только я закончил с ямой, Ведьмак потребовал ее закопать и начать заново. Я выкапывал по две учебные ямы в неделю, и эта тяжелая, рутинная работа отнимала очень много времени. К тому же меня то и дело охватывал страх: я работал совсем рядом с настоящими ямами, в которых сидели домовые, и даже днем тут было жутковато. Сам Ведьмак старался не отходить далеко и всегда присматривал за мной, повторяя, что лучше не искушать судьбу, даже если домовые связаны.

Еще Ведьмак сказал, что я должен узнать каждый уголок Графства, все города, деревни и кратчайшие дороги между ними. Наверху в библиотеке у него было множество карт, но, похоже, легкий путь – не для меня. Учитель заставил рисовать свою собственную карту.

В центре нее располагался его дом и сады, и нужно было изобразить деревню и близлежащие холмы. В конце концов карта должна была постепенно вырасти и включить в себя все окрестные земли. Правда, рисование всегда давалось мне нелегко, а Ведьмак, как я уже упоминал, хотел, чтобы все было идеально. Так что дело это оказалось ну очень кропотливым. Только потом учитель показал мне свои карты, но обычно я тратил больше времени на их сворачивание, чем на изучение.

А еще я начал вести дневник. Ведьмак подарил мне еще одну чистую книгу, не раз повторив, что я должен все время записывать события и в будущем эти записи мне помогут. Каждый день писать не удавалось: иногда я так уставал от уроков (на которых приходилось строчить за Ведьмаком с бешеной скоростью, еле улавливая мысль), что запястье дрожало.

Однажды, уже спустя месяц обучения, за завтраком Ведьмак спросил:

– Ну, что ты думаешь, парень?

Мне показалось, он имеет в виду завтрак. Может, вместо подгоревшего бекона будет второе блюдо? Поэтому я просто пожал плечами: не хотел обижать домового, который наверняка нас слышал.

– Что ж, это тяжелая работа, и я не стану винить тебя, если ты решишь ее бросить, – продолжил Ведьмак. – Прошел уже месяц, а я всегда даю ученикам возможность вернуться домой и хорошенько подумать. Тебе нужно время?

Я, как мог, старался не подать виду, будто очень рад, но улыбка меня выдала. Жаль только, что чем шире я улыбался, тем грустнее становилось лицо Ведьмака. Я понял: он не хочет, чтоб я уходил, но мне так хотелось повидать свою семью, снова отведать маминой стряпни, что я не устоял.

Уже через час я покинул дом Ведьмака.

– Ты храбрый малый. И умный, – сказал мне он, провожая за ворота. – Ты выдержал первый месяц обучения, так что можешь сказать отцу: если останешься, я приду к нему осенью за десятью гинеями. Ты показал себя как хороший ученик, но решать тебе. Если не вернешься, я пойму. Жду тебя через неделю. Потом я еще пять лет буду учить тебя, пока не передам тебе все мои знания.

Я отправился домой с легким сердцем. Мне не хотелось говорить об этом Ведьмаку, но еще в тот самый момент, когда он разрешил мне уйти и не возвращаться, я решил, что не останусь. Это ужасная работа. Я уже понял, что она не только обрекает на одиночество, но и сулит много опасностей. Никому ведь нет дела, жив ты или мертв. Все, что людям нужно, – это избавиться от зла и бедствий. Но никто никогда не задумается, чего это стоит тебе.

Как-то Ведьмак рассказывал, что однажды его чуть не убил домовой. В мгновение ока он превратился из стукача в пращника и пытался размозжить Ведьмаку голову огромным камнем с кулак кузнеца. Учителю до сих пор даже не заплатили за ту работу, он ждал платы следующей весной. А до нее ведь еще ой как долго. Так что же хорошего в этом ремесле? Отправившись домой, я даже пришел к выводу, что мне будет гораздо лучше остаться фермером.

Но вот в чем штука: путь домой занял почти два дня, и у меня было достаточно времени на размышления. Я вспомнил, как скучно мне бывало на ферме. Разве я смогу работать там всю жизнь?

Да и мама возлагала на меня большие надежды. Она хотела, чтобы я стал учеником Ведьмака. Получается, так я ее подведу. Труднее всего будет сказать ей обо всем.

К вечеру первого дня у меня закончился весь сыр, который дал в дорогу Ведьмак. На следующий день я останавливался на привал всего один раз – помыть ноги в ручье – и пришел домой как раз перед вечерней дойкой.

Открыв калитку, я увидел отца: он шел в хлев. При виде меня он просиял от радости. Я предложил помочь в хлеву и подоить коров, чтобы мы смогли поговорить, но он отправил меня сразу к маме.

– Она истосковалась по тебе, сынок, и с ума сойдет от счастья.

Отец похлопал меня по спине и ушел доить коров, но не успел я сделать и дюжину шагов, как из амбара прямо мне навстречу вышел Джек.

– Ты почему так рано вернулся? – спросил он.

В голосе его сквозил холодок. Если честно, даже не холодок, а настоящий холод. У Джека даже лицо перекосилось, как будто он скалился, и улыбался одновременно.

– Ведьмак отправил меня домой на несколько дней. Я должен решить, стану ли продолжать обучение.

– И что ты собираешься делать?

– Поговорю с мамой.

– И, как всегда, сделаешь по-своему, – заключил Джек.

Теперь-то он точно скалился, и мне показалось: что-то стряслось в мое отсутствие. Иначе почему он волком смотрит? Может, он не хотел, чтобы я возвращался?

– Как ты мог взять отцовскую трутницу! – добавил брат.

– Он сам мне ее дал, – возразил я. – Отец хотел, чтобы я взял ее.

– Это еще не значит, что надо было ее брать. Ты думаешь только о себе, нет чтоб о бедном отце вспомнить. Он так любил эту трутницу.

Я ничего не ответил, потому что не собирался спорить. Все равно Джек не прав. Отец правда хотел, чтобы я взял его трутницу.

– Пока я здесь, буду вам помогать, – попробовал я сменить тему.

– Если уж не хочешь быть нахлебником, то иди и покорми свиней! – бросил он, уходя.

Никто не любил это делать. Свиньи – они волосатые, вонючие и вечно такие голодные, что к ним спиной лучше не поворачиваться.

Даже разговор с Джеком не омрачил моей радости от возвращения домой. Я прошел через двор и стал смотреть на наш дом. Мамины розовые кусты закрывали почти всю стену. Они всегда росли хорошо даже на северной стороне. Сейчас на них еще только распускались почки, но к середине июня распустятся алые цветы.

Заднюю дверь всегда заедало. Однажды в дом попала молния, сгоревшую дверь заменили, но проем немного перекосился. Пришлось поднатужиться, чтобы ее открыть. Зато первое, что я увидел, была мамина улыбка.

Мама сидела в старом кресле-качалке в дальнем углу кухни, куда не доставало солнце. Она не любила яркого света, от него у нее резало в глазах. Мама предпочитала зиму лету и ночь дню.

Она была так рада меня видеть, и сначала я решил не говорить, что хочу остаться насовсем. Притворился очень счастливым и бодрым, но она видела меня насквозь. От мамы ничего не скроешь.

– Что-то не так? – спросила она.

Я пожал плечами и изобразил на лице улыбку. Даже мой брат лучше скрывал свои чувства.

– Ну-ка, говори, – потребовала она. – Нечего отмалчиваться!

Я долго не отвечал, потому что не мог найти нужных слов. Кресло-качалка качалось все медленнее, пока наконец и вовсе не остановилось. Плохой признак.

– Я выдержал месяц обучения, и мистер Грегори сказал, что я сам должен решить, продолжать или нет. Но мне очень одиноко, мам, – признался я. – У меня нет друзей. Там нет детей, с которыми можно было бы поговорить. Я совсем один… Я хочу вернуться и работать здесь.

Я мог сказать больше: как мы были счастливы все вместе, пока братья жили дома. Но не сказал. Мама и так по ним очень скучала. Я думал, она поддержит меня, пожалеет. И ошибся.

Мама выдержала долгую паузу, прежде чем заговорить, и я даже слышал, как за стеной в соседней комнате Элли подметала пол, тихо напевая.

– Тебе одиноко? – переспросила мама скорее сердито, чем с сочувствием. – Но почему? У тебя же есть ты, разве нет? Только потеряв самого себя, становишься по-настоящему одиноким. И перестань жаловаться. Ты почти взрослый, а мужчина должен трудиться. С сотворения мира люди работали, нравилось им это или нет. А ты чем хуже? Ты седьмой сын седьмого сына и рожден для этой работы.

– Но у мистера Грегори были и другие ученики, – не подумав, сболтнул я. – Один из них должен вернуться и охранять Графство. Но почему я?

– Он учил многих, но немногие закончили обучение, – сказала мама. – Да и те, кто закончил, не достойны быть его преемниками. Это малодушные трусы или калеки. Они сошли с пути истинного и берут деньги ни за что. Остался лишь ты, сын. Ты – последний шанс. Последняя надежда. Кто-то должен это делать. Кто-то должен противостоять злу. Ты – единственный, кто может.

Кресло закачалось вновь.

– Значит, мы все уладили. Подождешь до ужина или будешь есть прямо сейчас?

– У меня весь день ни крошки во рту не было, мам. Я даже не завтракал.

– Я готовлю тушеную крольчатину. Замори червячка.

Я сел за кухонный стол с тяжелым сердцем. Еще никогда не чувствовал такой грусти. Мама суетилась у печки. От кролика шел аппетитный аромат, у меня аж слюнки потекли. Никто не готовит лучше мамы. Хотя бы из-за этого стоило вернуться домой.

Мама с улыбкой принесла мне большую тарелку с горячим мясом.

– Пойду приготовлю твою комнату, – сказала она. – Можешь остаться на денек-другой.

Я пробормотал «спасибо» и тут же принялся за еду. А когда мама ушла наверх, в кухне появилась Элли.

– Рада видеть тебя снова дома, Том, – улыбнулась она и посмотрела на мою тарелку. – Принести тебе хлеба?

– Да, пожалуйста, – кивнул я, и Элли намазала маслом три толстых ломтя, а потом села рядом. Я вмиг умял свою порцию и дочиста подобрал подливу куском свежего хлеба.

– Теперь тебе лучше?

Я кивнул и слабо улыбнулся, но понял, что это не сработало. Элли вдруг нахмурилась.

– Я случайно подслушала ваш разговор, – сказала она. – Не думаю, что все так плохо. Просто для тебя эта работа в новинку. Ты скоро привыкнешь. И потом, тебе не обязательно сейчас же возвращаться. Побудешь дома и успокоишься. Тебе здесь всегда будут рады, даже когда ферма перейдет к Джеку.

– А мне так не показалось. Джек совсем не обрадовался.

– С чего ты взял? – удивилась Элли.

– Не очень-то он был приветлив. Не хочет, чтобы я остался.

– Не расстраивайся из-за своего старшего брата-ворчуна. Я с ним поговорю.

Теперь я улыбнулся искренне. Как мама говорила, Элли из Джека веревки вьет.

– На самом деле его беспокоит другое, – Элли погладила ладонью живот. – Моя тетка умерла при родах, и наша семья этого не забывает. Джек нервничает, но мне нисколечко не страшно. Я в надежных руках, твоя мама мне поможет. – Она помолчала. – Правда, есть еще кое-что. Джек озабочен твоей новой работой.

– Когда я уходил, он вроде радовался за меня, – вставил я.

– Конечно, ты же его брат, он за тебя переживает. Но работа ведьмака пугает людей. Им неловко и неприятно. Может, если бы ты сейчас ушел, было бы лучше. Джек сказал, что с тех пор, как ты поднялся на холм, собаки стали беспокойными. Они и близко не подходят к северному пастбищу.

– Джеку кажется, будто ты кого-то разбудил. Наверное, дело все-таки в этом, – продолжила Элли, дотронувшись до животика. – Он старается нас защитить. Он заботится о семье. Не бойся, все уладится само собой.


В конечном итоге я пробыл дома три дня, стараясь не выдавать своей грусти, и потом решил уйти. С мамой я попрощался в последнюю очередь. Мы поговорили на кухне, она обняла меня и сказала, что гордится мной.

– Ты не просто седьмой сын седьмого сына, – улыбнулась она. – Ты и мой сын тоже и наделен особым даром.

Я кивнул, потому что не хотел ее расстраивать, но улыбка исчезла с моего лица, как только я вышел за калитку. С нелегким сердцем я потащился назад, полный обиды и разочарования оттого, что мама не разрешила мне остаться.

Всю дорогу до Чипендена мне вслед лил дождь, я продрог до костей, промок и приуныл. К моему удивлению, щеколда на калитке поднялась сама, я даже не дотронулся. Калитка открылась, и это было что-то вроде приветствия, приглашения войти. Раньше я думал, что такое может только Ведьмак. Возможно, я должен был бы обрадоваться, но мне стало немного жутко.

Постучав в дверь трижды, я заметил, что в замке торчит ключ. Так как на мой стук никто не отозвался, я повернул ключ и отпер дверь сам.

Я заглянул во все комнаты на первом этаже, звал на лестнице, но ответа не последовало, и я рискнул заглянуть на кухню.

В печи пылал огонь, и стол был накрыт на одного. Посредине стояло огромное блюдо с дымящимся картофелем. Я ужасно проголодался и набросился на еду. Только опустошив все тарелки, я заметил записку под солонкой.


Я ушел на Пендл. Там появилась ведьма, так что меня какое-то время не будет. Будь как дома, но не забывай ходить в деревню за провизией. Мой мешок, как обычно, у мясника.


Пендл – это высокий холм, почти гора, на востоке Графства. Тамошняя земля кишмя кишит ведьмами, туда нельзя ходить, особенно в одиночку. Я снова вспомнил о том, как опасна работа ведьмака.

В то же время меня разбирала досада. Я так ждал, чтобы хоть что-то произошло, а стоило мне уйти, как для Ведьмака нашлась работа!


В ту ночь я спал крепким сном, но не пропустил колокольчик и спустился к завтраку вовремя. За это меня наградили вкуснейшей тарелкой яичницы с беконом. В благодарность, встав из-за стола, я громко произнес то, что обычно говорил отец:

– Было очень вкусно. Стряпня не знает равных!

Тут же в камине ярко вспыхнуло пламя и где-то замурлыкал кот. Я его не видел, но он мурлыкал так громко, что даже стекла дрожали, уж поверьте. Видно, мои слова пришлись ему по душе.

Довольный собой, я отправился в деревню за провизией. На синем безоблачном небе светило солнце, пели птицы, и после вчерашнего дождя весь мир засверкал и заискрился новизной.

Как всегда, в первую очередь я зашел к мяснику, взял мешок Ведьмака, затем сходил к зеленщику и, наконец, к пекарю. Рядом опять болтались деревенские мальчишки. Их было поменьше, чем в прошлый раз, да и главарь с бычьей шеей тоже куда-то делся.

Вспомнив слова Ведьмака, я подошел прямо к мальчишкам.

– Извините меня, – начал я, – я новенький и еще не знаю, как тут заведено. Мистер Грегори сказал, что мне можно угостить вас яблоками и пирожками. – С этими словами я открыл мешок и дал каждому то, что обещал.

Они дико вытаращили глаза и растерянно поблагодарили меня.

В конце поляны меня кто-то поджидал. Это была девочка Алиса. Она снова стояла в тени деревьев и не выходила на свет.

– Если хочешь, я угощу тебя яблоком и пирожками, – сказал я.

К моему удивлению, она отрицательно покачала головой.

– Сейчас я не голодна. Но мне от тебя нужно кое-что другое. Твоя помощь.

Я пожал плечами. Обещал – значит, надо сдержать обещание. Что еще мне оставалось?

– Скажи, чего ты хочешь, я сделаю, что смогу, – ответил я.

Ее лицо озарила широкая улыбка. На ней было черное платье и остроносые туфли, но эта улыбка заставила меня позабыть о них. Тем не менее ее следующие слова меня очень обеспокоили и, можно сказать, испортили остаток дня.

– Пока я тебе не скажу. Приходи вечером, после захода солнца к колоколу старины Грегори. Я позвоню, и ты приходи.


Перед самым закатом я услыхал звон колокола и с тяжелым сердцем спустился по холму к ивовым зарослям. Как-то неправильно звонила Алиса. Не дело это: у нее ведь не было для ведьмака работы. С чего же звон поднимать?

Где-то надо мной последние лучи солнца купали в своем тепле и оранжевой мгле верхушки холмов. Но там, внизу, среди ив, уже сгущались тени.

Когда я увидел девочку, меня охватила дрожь. Алиса одной рукой дергала за веревку так сильно, что язычки колокола бешено танцевали. Несмотря на худобу, она, видимо, была очень сильна.

Как только я показался, она перестала звонить и уперла руки в бока. Ветки продолжали трястись у нее над головой. Мы очень долго стояли и молча смотрели друг на друга, пока мое внимание не привлекла корзина у ног девочки. В корзине что-то лежало, накрытое черной тканью.

Алиса подняла корзину и протянула ее мне.

– Что это? – спросил я.

– Это для тебя. Сдержи свое обещание.

Я взял корзину, но радости не испытал.

Желая узнать, что внутри, я сунул руку в корзину.

– Не трогай! – воскликнула Алиса резко. – На воздухе они испортятся.

– Что там? – снова спросил я.

С каждой минутой темнело все больше, и я начинал нервничать.

– Всего лишь лепешки.

– Большое спасибо, – поблагодарил я.

– Они не тебе, – сказала Алиса, и у нее на губах заиграла лукавая улыбка. – Они для старой Мамаши Малкин.

У меня пересохло в горле, и ледяной холодок пробежал по спине. Мамаша Малкин! Живая ведьма, которую Ведьмак держал в яме у себя в саду!

– Не думаю, что мистеру Грегори это придется по душе, – произнес я. – Он велел мне держаться от нее подальше.

– Старина Грегори – очень жестокий человек, – сказала Алиса. – Бедная Мамаша Малкин сидит в этой сырой, темной дыре уже почти тринадцать лет. Разве можно так обращаться со старой женщиной?

Я пожал плечами. Мне самому не нравилось, как Ведьмак с ней обходился, а он сказал, что на то есть серьезные причины.

– Слушай, – сказала девочка, – не будет у тебя неприятностей. Зачем старику вообще знать? Ты всего лишь утешишь ее немного. Это же ее любимые лепешки, их ей родные испекли. Ничего тут плохого нет. Просто поддержать ее в тяжелый час. А то она совсем плоха.

Я снова пожал плечами. С Алисой действительно не поспоришь. Все говорило в ее пользу.

– В общем, приноси ей каждую ночь по лепешке. Три лепешки на три ночи. Лучше делай это в полночь – тогда она очень голодная. Первую отнеси сегодня же. – Алиса собралась было уйти, но обернулась и с улыбкой добавила: – Мы можем стать хорошими друзьями – ты и я, – потом хихикнула и испарилась во мраке.

ГЛАВА 8

Мамаша Малкин

Когда я вернулся в домик Ведьмака, мною овладело беспокойство. Но чем дольше я думал, тем более правильным казался мне мой поступок. Я знал, что бы сказал Ведьмак. Он бы выбросил эти лепешки и прочитал мне длинную лекцию о ведьмах и девчонках в остроносых туфлях.

Но его здесь не было, а значит, решать придется самому. Две причины заставили меня пойти ночью в восточный сад. И первая – это обещание, данное Алисе.

«Никогда не давай обещания, которого не готов сдержать», – говорил мой отец. Так что выбора у меня не было. Отец разъяснил мне, где зло и где добро, а то, что теперь я стал учеником Ведьмака, ничего не меняло.

Во-вторых, я и сам не мог смириться с тем, что старую женщину держат в яме, в заточении. Одно дело – мертвая ведьма, но ведь эта – живая. Помню, мне еще пришло в голову: какое же ужасное преступление нужно совершить, чтобы заслужить такую жестокую участь?

Что плохого в том, если я принесу ей три лепешки? Немного утешения, поддержка семьи в холод и дождь, вот и все. Ведьмак велел мне доверять своим побуждениям. Поэтому, тщательно все взвесив, я решил, что поступаю правильно.

Меня пугало одно: придется нести лепешки одному, поздно ночью. К полуночи в восточном саду становится очень темно, особенно если на небе нет луны.


Когда я с корзиной пришел в сад, оказалось, что тьма там стояла вовсе не непроглядная. Вероятно, потому, что в темноте у меня обострялось зрение. Мама тоже хорошо видела в темноте, и я, наверное, унаследовал это от нее. К тому же небо было чистое, и луна помогала отыскать дорогу.

Стоило мне ступить под кроны деревьев, как вокруг стало холоднее, и меня пробила дрожь. К тому времени, как показалась первая могила с каменной оградой и тринадцатью железными прутьями, похолодало еще сильнее. Вот здесь похоронена первая ведьма – слабая, как сказал Ведьмак. Нечего тут бояться, убеждал себя я, всеми силами стараясь в это поверить.

Поначалу я хотел отнести лепешки Мамаше Малкин днем, пока солнце светит, и сейчас, в полуночном саду, я уже жалел, что передумал. Ведьмак твердил, что после наступления темноты здесь очень опасно. Он несколько раз меня предупреждал. Это было важным правилом, а теперь я его нарушал.

Повсюду слышались какие-то странные, еле слышные звуки. Шорохи, порхания, поскрипывание веток. Скорее всего, бояться их не стоило – просто маленькие зверушки шебуршали, потревоженные моими шагами. Но все равно каждая из них напоминала, что мне здесь не место.

По словам Ведьмака, ведьмы были закопаны в двадцати шагах друг от друга. Я внимательно сосчитал шаги и оказался возле второй могилы, точь-в-точь похожей на первую. Для верности я подошел ближе. Там тоже были прутья, а под ними – земля, хорошо утоптанная, без единой травинки. Тут лежала мертвая, но все еще опасная ведьма. Это ее похоронили вниз головой. Значит, где-то под почвой были ее пятки.

Я присмотрелся к могиле, и мне почудилось какое-то движение. Что-то дернулось. Может, просто воображение разыгралось, может, какой-нибудь зверек – мышь или землеройка. Я быстро отпрянул. А вдруг палец?

Еще три шага – и вот оно, то место, которое я искал. Здесь тоже была ограда из тринадцати прутьев. Но я заметил три отличия. Во-первых, место было скорее квадратное, чем овальное. Во-вторых, оно было больше: четыре на четыре шага. А в-третьих, под прутьями зияла черная яма, не засыпанная.

Я остановился и прислушался. Было очень тихо, только шуршали зверьки и дул легкий ветерок. Такой слабый, что я едва его ощущал. Зато заметил, как он прекратился. Вдруг все успокоилось, в лесу стало неестественно тихо.

Я все время прислушивался, рядом ли ведьма. А теперь почувствовал, что она сама прислушивается ко мне.

Тишина длилась целую вечность, пока я не понял, что слышу слабое дыхание из ямы. Мне наконец удалось сдвинуться с места, и, сделав пару шагов, я оказался на самом краю ямы, одним сапогом уже касаясь каменного ограждения.

И в этот самый момент мне вспомнились слова Ведьмака о Мамаше Малкин: «Почти вся ее сила утекла в землю. Но она бы не прочь поживиться мальчонкой вроде тебя».

Я отпрянул, но не очень далеко. Слова Ведьмака заставили меня призадуматься. А что, если вдруг из ямы покажется рука и схватит меня за лодыжку?

Надо было поскорее заканчивать с этим. Я тихо позвал в пустоту:

– Матушка Малкин! Я вам кое-что принес. Это подарок от вашей семьи. Вы здесь? Вы меня слышите?

Ответа не последовало, но дыхание участилось. Поэтому, не теряя ни минуты и отчаянно мечтая о возвращении в теплый дом Ведьмака, я засунул руку в корзину. Мои пальцы наткнулись на лепешку. Она была какой-то липкой и очень мягкой. Я достал ее и вытянул руку.

– Это лепешка, – тихо сказал я. – Надеюсь, угощение вас утешит. Завтра принесу еще одну.

С этими словами я бросил лепешку, и та упала куда-то в темноту.

Мне надо было немедленно бежать назад в дом, но я задержался на несколько секунд. Уж не знаю, зачем я это сделал, но очень скоро пожалел, что не ушел сразу.

В яме что-то зашевелилось, будто поползло по земле. А потом я услышал, как ведьма ест лепешку.

Раньше я думал, что мои братья во время еды слишком громко чавкают. Но ведьма чавкала в сто раз противнее и гаже, чем свиньи, когда они своими рылами роются в помоях. Она сопела, фыркала, жевала и пыхтела одновременно. Не знаю, понравилось ли ей угощение, но шумела она здорово.


В ту ночь мне совсем не спалось. Я все время думал о темной яме и о том, что завтра придется пойти к ней снова.

К завтраку я спустился вовремя, но почему-то бекон оказался подгорелым, а хлеб зачерствел. Отчего так – не понимаю, ведь я только вчера был у пекаря. Да и молоко прокисло. А может, домовой на меня рассердился? Неужели он знал, что я сделал, и испортил завтрак, чтобы о чем-то предупредить?

Я привык к тяжелому труду на ферме, а Ведьмак не оставил для меня никаких поручений, и мне нечем было заняться. Я подумал, что он не был бы против, если я почитаю что-нибудь полезное, и поднялся в библиотеку. Но, к сожалению, дверь оказалась заперта.

Что мне еще оставалось? Я отправился на прогулку, решив осмотреть холмы и в первую очередь взобраться на Клин Парлик. Добравшись до вершины, я сел на пирамиду из камней, чтобы полюбоваться красивым видом.

Стоял ясный светлый день, и отсюда сверху мне было видно всё Графство, раскинувшееся у меня под ногами. Далеко-далеко на северо-западе манящая, мерцающая голубизна моря сливалась с небом. Холмы тянулись бесконечно, большие и маленькие, с диковинными именами. Чтобы все их изучить, нужна, пожалуй, целая жизнь.

Недалеко от меня располагался Холм Волка, и я поймал себя на мысли, что там и вправду могут быть волки. Они и так опасны, а зимой, говорят, когда стоит сильный мороз, иногда охотятся целыми стаями. Ну, сейчас была весна, и ничто пока не говорило об их присутствии, но это еще не значит, что волки здесь действительно не водятся. Я пришел к выводу, что на холмах после захода солнца все-таки страшновато.

Но не так страшно, как необходимость снова накормить Мамашу Малкин. Вскоре солнце начало клониться на запад, и пришлось опять спуститься в Чипенден.

И вот я снова нес корзину через мрачный сад. На этот раз я решил управиться побыстрее. Не медля ни минуты, я бросил вторую липкую лепешку через прутья прямо в черную яму.

И только потом, когда уже было поздно, я заметил то, от чего даже сердце оледенело.

Прутья над ямой были погнуты. Еще прошлой ночью они все лежали идеально прямо – тринадцать параллельных железных прутьев. А теперь в центре было отверстие, достаточно широкое, чтобы просунуть голову.

Их мог погнуть кто-то снаружи, но я что-то сомневался в этом. Ведьмак говорил мне: дом и сады охраняют и сюда никто чужой не может пробраться. Он, правда, не уточнил, кто именно их охраняет, но я полагал, что это какой-нибудь домовой. Может, даже тот же, какой готовит еду.

Значит, прутья погнула ведьма. Наверное, она как-то вскарабкалась по стене ямы.

И тут я осознал, насколько был глуп! Мне вдруг все стало ясно, и горькая правда, как вино, ударила в голову.

Лепешки возвращали ведьме силу.

Я слышал, как внизу она начала есть вторую лепешку, издавая те же отвратительные звуки, фыркая, чавкая и сопя. Я стремглав выбежал из сада и бросился к домику. Почему-то я знал, что третья лепешка ей может и не понадобиться.


После еще одной бессонной ночи я решил найти Алису, вернуть ей последнюю лепешку и объяснить, почему не могу сдержать своего обещания.

Но сначала ее нужно было отыскать. Сразу же после завтрака я отправился в лес, где мы впервые встретились, и обошел его вдоль и поперек. Алиса сказала, что живет там, но никаких домов в лесу не оказалось. Только низкие холмики и долины, а вдалеке – еще леса.

Решив, что быстрее будет спросить у кого-нибудь дорогу, я пошел в деревню. Там было на удивление пусто, но, как и следовало ожидать, несколько ребят слонялись у булочной. Похоже, это их любимое место. Может, им нравился запах. Мне так точно нравился. Нет на свете запаха лучше аромата свежеиспеченного хлеба.

Ребята мне вовсе не обрадовались, хоть в прошлый раз я и угостил их яблоками и пирожками. Может, просто из-за того, что сегодня с ними был этот головорез с поросячьими глазками. Они все же выслушали меня. Я особенно не вдавался в подробности и просто попросил помочь мне найти ту девочку, которую мы видели на опушке.

– Я знаю, где она может быть, – ответил головорез сердито, – но тебе лучше туда не ходить.

– Почему?

– Ты что, не слышал? – Парень поднял брови. – Она сказала, что ее тетка – Костлявая Лиззи.

– А кто такая Костлявая Лиззи?

Ребята переглянулись и покачали головами, словно я спятил. Почему все о ней знали, а я нет?

– Лиззи со своей бабкой всю зиму были здесь, пока их Грегори не выгнал, – пояснил мальчишка. – Мой отец даже упоминать о них запрещает. Страшнее ведьм здесь отродясь не видывали. И с ними жил кто-то такой же страшный. Он выглядел как человек, но огромный, и у него зубы во рту не помещались. Это мне отец рассказывал. В ту долгую зиму люди ни за что из дому не выходили, когда стемнеет. Какой же ты ведьмак, если никогда не слыхал о Костлявой Лиззи?

Мне не понравились эти слова. Я понял, что действительно сглупил. Надо было рассказать Ведьмаку про Алису и то, что Лиззи вернулась. Он бы что-нибудь придумал.

По словам головореза, Костлявая Лиззи жила на ферме в милях трех к юго-востоку от дома Ведьмака. Ферма много лет стояла заброшенной, и никто туда не ходил. Поэтому ведьма, скорее всего, сейчас тоже была там. И Алиса вроде тоже указывала в ту сторону.

Пока мы разговаривали, из церкви вышла процессия людей с застывшими, будто каменными, лицами. Они свернули за поворот и направились к холмам. Впереди всех шел деревенский священник. Одеты они были тепло, и у многих были с собой палки.

– В чем дело? – спросил я.

– Прошлой ночью пропал ребенок, – ответил один из ребят, ковыряя башмаком булыжник. – Ему всего три года. Люди думают, что он забрел туда. Да он и не первый. Два дня назад с фермы на Долгом Хребте исчез ребенок, который еще даже ходить не умеет. Скорее всего, его украли. Может быть, волки: зима была голодная, иногда они возвращаются.


Мне подробно объяснили дорогу. Даже несмотря на то, что я забежал домой за корзинкой Алисы, меньше чем через час вдали показался дом Лиззи.

Тогда, еще при свете солнца, я приподнял ткань, чтобы разглядеть последнюю лепешку. Воняло от нее отвратительно, но выглядела она еще хуже. Кажется, она была сделана из кусочков мяса и хлеба и чего-то еще непонятного. Лепешка была мокрая, липкая и почти черная. И все было сырое, только смятое вместе. А потом я заметил, что по лепешке ползают противные маленькие белые личинки.

Меня всего передернуло, я закрыл корзинку и спустился с холма к очень неухоженной ферме. Ограду давно сломали, хлев стоял почти без крыши, да и животных нигде не было видно.

И все же кое-что заставило меня заволноваться. Из трубы домика шел дымок. Значит, кто-то был дома. Я вдруг вспомнил про существо, у которого зубы во рту не помещаются.

А чего еще я ожидал? Будет нелегко. Как же мне поговорить с Алисой и не попасться на глаза ее семейке?

На склоне холма я замедлил шаги, пытаясь обдумать следующие действия. Но тут все решилось само Собой. С черного хода на улицу вышла худенькая темная фигурка и направилась по холму прямо ко мне. Это была Алиса. Но как она узнала, что я здесь? От фермы меня отделяли деревья, да и окна выходили на другую сторону.

И все же она не случайно вышла к тому же холму. Алиса подошла прямехонько ко мне и остановилась в пяти шагах.

– Чего тебе? – зашипела она. – Зря ты сюда пришел. Тебе еще повезло, что остальные спят.

– Я не могу выполнить твою просьбу, – ответил я, протягивая ей корзинку.

Алиса скрестила на груди руки и нахмурилась.

– С какой стати? – сердито спросила она. – Ты же обещал.

– Ты не сказала, что может случиться, – ответил я. – Мамаша Малкин уже съела две лепешки, и они вернули ей силу. Она погнула прутья над ямой. Еще одна лепешка – и она освободится. Думаю, ты знала об этом с самого начала. Вот в чем все дело, да? – Я разозлился. – Ты меня обманула, поэтому я больше тебе ничем не обязан.

Алиса сделала шаг вперед, но тут ее гнев сменило что-то другое. Я понял: она напугана.

– Это не я придумала. Они заставили меня, – сказала девочка, махнув в сторону дома. – Если ты не сделаешь, как я сказала, нам обоим не поздоровится. Давай, отнеси ей третью лепешку. Что тут плохого? Мамаша Малкин уже заплатила за все. Пора ее отпустить. Дай ей последнюю лепешку, мамаша сегодня же выберется оттуда, и ты больше о ней не услышишь.

– Мне кажется, у мистера Грегори были серьезные причины на то, чтобы посадить ее в ту яму, – ответил я, тщательно подбирая слова. – Я всего лишь его ученик, откуда мне знать, что лучше? Когда он вернется, я расскажу ему обо всем.

Алиса едва заметно улыбнулась – это была улыбка человека, который знает что-то такое, что неизвестно тебе.

– Он не вернется, – произнесла она. – Лиззи об этом позаботилась. У Пендла живут ее хорошие друзья. Они сделают все, что она захочет. Они провели старину Грегори. Там он получит свое. Сейчас он, скорее всего, уже мертв и зарыт в земле на глубине шести футов. Подожди, вот увидишь, я права. И тебе скоро тоже станет небезопасно в доме. Однажды ночью они придут за тобой. Если, конечно, ты не поможешь мне сейчас. Тогда, может, над тобой и сжалятся.

Как только Алиса сказала это, я развернулся и пошел прочь, оставив ее стоять там. Кажется, она окликнула меня несколько раз, но я сделал вид, что не слышу. У меня в голове вертелись ее слова о Ведьмаке.

Уже потом я понял, что по-прежнему несу в руке корзинку. Я швырнул ее вместе с последней лепешкой в реку. Вернувшись в дом Ведьмака, быстро обдумал случившееся и решил, что буду делать.

Все было подстроено с начала и до конца. Лиззи и ее сообщники выманили Ведьмака, зная, что его новый ученик еще совсем «зеленый» и его легко обвести вокруг пальца.

Мне не верилось, что Ведьмака так легко погубить. Иначе он бы не дожил до своих лет. Тем не менее я не мог просто сидеть и надеяться на его возвращение. Нельзя дать Мамаше Малкин выбраться из ямы.

Мне очень нужна была помощь, и я подумывал о том, чтобы спуститься в деревню. Но ведь помощь можно найти и здесь, в доме. Правда, не совсем обычную. Я пошел в кухню и сел за стол.

В любой момент можно было получить подзатыльник, так что я говорил быстро. Рассказал все без утайки, что произошло, а потом признал свою вину и попросил о помощи.

Не знаю, стоило ли мне чего-то ждать. Мне не казалось глупым разговаривать с пустотой: я был страшно расстроен и испуган. Но молчание затягивалось, и я понял, что напрасно теряю время. С чего это домовой станет мне помогать? Насколько я знал, он был пленником, привязанным к дому и саду. Это просто раб, который отчаянно хочет на свободу. Он, наверное, даже рад, что Ведьмак в опасности.

Я уже было совсем отчаялся и собрался уйти из кухни, как вспомнил, что отец, отправляясь на местный рынок, всегда говорил: «У каждой вещи есть цена. Надо только предложить такую сделку, которая и хозяина устроит, и тебя по карману не ударит».

Поэтому я предложил домовому сделку:

– Если ты поможешь мне, я этого не забуду. Когда стану новым ведьмаком, у тебя каждое воскресенье будет выходной. Буду сам себе готовить, а ты сможешь отдыхать и делать все, что захочешь.

Неожиданно что-то шевельнулось под столом, задев мои ноги. Послышался какой-то шум, слабое мурлыканье, и из-под стола вальяжно вышел большой рыжий кот. Он медленно направился к двери.

Наверное, он все это время был под столом. Это мне здравый смысл так подсказывал. Правда, сам-то я думал иначе, поэтому пошел за котом в коридор, по лестнице к закрытой двери в библиотеку.

Кот потерся о дверь, как будто это была ножка стола. Дверь медленно скрипнула и открылась, а за ней… Ни один человек не прочитает столько даже за всю жизнь. На висячих полках стояли аккуратные ряды книг. Я шагнул внутрь, не зная даже, с чего начать. А когда оглянулся, рыжего кота уже и след простыл.

У каждой книги на обложке было название – многие на латинском, несколько на греческом. Ни пыли, ни паутины. В библиотеке было так же чисто, как и в кухне.

Я прошел вдоль первого ряда, и мой глаз упал на три очень длинные полки у самого окна. На них стояли точно такие же книжки в кожаном переплете, как та, что мне дал Ведьмак. Только на верхней полке были книги побольше и с датами на обложках. Видимо, каждая содержала записи за пять лет. Я взял одну с краю и осторожно открыл.

Она была исписана почерком Ведьмака. Пролистав страницы, я понял, что это что-то вроде дневника. В нем описывалась каждая работа, которую выполнил Ведьмак, значились время, затраченное на путешествие, и плата. А главное, объяснялось, что делать с каждым домовым, призраком или ведьмой.

Я положил книгу обратно на полку и просмотрел остальные корешки. Самые новые датировались последними годами, а самые первые были написаны много столетий назад. Либо Ведьмак гораздо старше, чем выглядит, либо те книги написали другие ведьмаки, жившие в прошлом. А может, если Алиса сказала правду и Ведьмак не вернется, я смогу по этим книгам выучиться сам? Ведь в дневниках написано все, что мне нужно знать. Значит, где-то, на одной из миллионов страниц, есть какая-нибудь подсказка.

Но как ее найти? На это понадобится очень много времени.

Ведьма сидит в яме уже почти тринадцать лет. То есть где-то записано, как Ведьмак ее туда посадил.

Вдруг на нижней полке я нашел кое-что получше.

Здесь стояли большие книги по разной тематике. Одна из них, например, называлась, «Драконы и черви». Книги располагались в алфавитном порядке, и я быстро нашел, что искал.

«Ведьмы».

Трясущимися руками открыл книгу. Как и следовало ожидать, она делилась на четыре раздела…

Злокозненные, добронравные, ложные и несведущие.

Я открыл первый раздел. Все аккуратно написано почерком Ведьмака и так же расположено в алфавитном порядке. Я без труда отыскал страницу под названием «Мамаша Малкин».

Все оказалось хуже, чем я думал. Мамаша Малкин – само зло во плоти. Она жила во многих местах и везде творила ужасные вещи. Самое страшное случилось на торфяных болотах в западном Графстве.

Там она жила на ферме и предлагала кров молодым женщинам, ждущим ребенка без мужа. Отсюда ее прозвище «Мамаша». Это продолжалось многие годы, но некоторых женщин потом больше никто не видел.

У нее был собственный сын – молодой и невероятно сильный человек по имени Клык.

Его огромные зубы пугали всех вокруг, и никто не появлялся на ферме. Но в конце концов местные жители набрались смелости и заставили Мамашу Малкин убраться на Пендл. После ее ухода нашлись первые трупы. Там было целое поле костей и гниющей плоти, в основном останки младенцев, которых она убила, чтобы насытиться кровью. Были и тела женщин, со сломанными ребрами, раздавленными конечностями.

Мальчишки из деревни говорили о существе, у которого зубы во рту не помещаются. Может, это и есть Клык, сын Мамаши Малкин? Сын, который, вероятно, и убил тех женщин, забив до смерти?

От этих мыслей у меня так затряслись руки, что я едва не выронил книгу. Похоже, некоторые ведьмы использовали «костяную магию». Эти колдуньи черпали силу из смертей. Но Мамаша Малкин была гораздо хуже. Она питалась кровью и больше всего любила кровь младенцев.

Я вспомнил черную липкую лепешку и похолодел. На Долгом Хребте пропал ребенок, который был так мал, что даже не умел ходить. Что, если его утащила Костлявая Лиззи? И это его кровь в лепешке? А второй ребенок, которого ищут деревенские жители? А вдруг Костлявая Лиззи и его забрала и приберегает для Мамаши Малкин, которая вот-вот сбежит из ямы и придет насытиться его кровью? Может статься, они держат ребенка в доме Лиззи!

Я с трудом заставил себя читать дальше.

Тринадцать лет назад, в начале зимы, Мамаша Малкин поселилась в Чипендене вместе со своей внучкой Костлявой Лиззи. Вернувшись из зимнего дома в Англезарки, Ведьмак тут же принялся с ней бороться. Выжив Костлявую Лиззи, он связал Мамашу Малкин серебряной цепью и оттащил в яму у себя в саду.

Ведьмак, видимо, сам терзался сомнениями по этому поводу. Ему и самому была не по душе мысль хоронить ее заживо, но в дневнике он объяснял, почему это было необходимо. Ведьмак считал, что убивать Мамашу Малкин слишком опасно: у нее хватит силы воскреснуть, и тогда она станет еще могущественнее и опаснее.

Но вот могла ли она сбежать? После одной лепешки ведьма погнула прутья. Даже двух ей могло быть достаточно. В полночь она выберется из ямы. И что мне делать?

Если ведьму можно связать серебряной цепью, то, может, стоит попытаться привязать цепь поперек прутьев, чтобы она не выбралась? Да вот беда: серебряная цепь лежала в мешке Ведьмака, который он всегда носил с собой.

Выходя из библиотеки, я увидел кое-что еще. Он висел у двери, и я не заметил его раньше. Это был длинный список имен на пожелтевшей бумаге, ровно тридцать, и все написаны Ведьмаком. Мое имя, Томас Дж. Уорд, стояло в самом низу, а прямо над ним – Уильям Бредли. Это имя было зачеркнуто, а рядом – три буквы «ПСМ».

Я весь похолодел, потому что знал: эти буквы значили «покоится с миром». Значит, Билли Бредли умер. Две трети имен, если не больше, были зачеркнуты. Из них девять – мертвы.

Я пришел к выводу, что многих вычеркнули, потому что они просто не справились с обучением, может, даже не выдержали одного месяца. Меня беспокоили другие – те, что умерли. Что могло случиться с Билли Бредли? Тут я вспомнил слова Алисы: «Ты же не хочешь повторить судьбу прошлого ученика старика Грегори?»

А откуда Алиса знала о Билли? Наверное, все в округе знали о том, что с ним произошло. Я-то еще новичок. А вдруг в этом замешана ее семья? Надеюсь, нет. Вот, лишний повод для беспокойства появился.

Не теряя времени, я отправился в деревню. Мясник, кажется, общался с Ведьмаком. У него же всегда лежит его мешок для мяса. Я решил поделиться с ним своими подозрениями и убедить его искать ребенка в доме Лиззи.

Я пришел в лавку далеко за полдень и наткнулся на запертую дверь. Пришлось постучаться в пять домов, прежде чем мне хоть кто-то открыл. Мои худшие предположения подтвердились: мясник, как и многие жители деревни, ушел в холмы на поиски пропавшего ребенка. Они не вернутся до завтрашнего дня. Обыскав ближние холмы, они собирались пересечь долину и спуститься в деревню у подножия Долгого Хребта, где пропал первый ребенок. Там они обыщут каждый уголок и останутся на ночь.

Значит, придется справляться одному. Собственными силами.

Грустный и напуганный, я дошел до поляны позади дома Ведьмака. Мне было ясно, что если Мамаша Малкин выбралась из своей могилы, то до рассвета ребенка не станет.

А еще я знал, что, кроме меня, никто ему не поможет.

ГЛАВА 9

На берегу

Я пошел в комнату, где Ведьмак хранил свою одежду, и выбрал себе старый плащ. Конечно, он был мне велик, и подол только что по полу не волочился, а капюшон все время спадал на глаза. Но от холода плащ защищал. Еще я позаимствовал у Ведьмака посох, чтоб идти было легче. Я выбрал тот, что был короче остальных и толще на конце, – как раз по мне.

Когда я наконец отправился в путь, близилась полночь. На чистом небе всходила полная луна, выглядывая из-за деревьев. В воздухе стояла свежесть недавнего дождя, дул слабый западный ветер.

Я вышел в сад и направился прямо к яме Мамаши Малкин. Мне было страшно, но кто-то же должен это сделать, и кто, если не я? Ведь все случилось из-за меня. Надо было рассказать Ведьмаку о встрече с Алисой и о том, что Лиззи вернулась! Может, тогда он бы во всем разобрался. Его бы не выманили на холм Пендл.

Чем больше я думал об этом, тем сильнее чувствовал вину. Если бы я был умнее, ребенок с фермы на Долгом Хребте остался бы жив. Мысль о том, что из-за меня может погибнуть еще одно невинное дитя, сводила меня с ума. Я во всем виноват.

Миновав вторую могилу, где ведьма была похоронена головой вниз, я осторожно, на цыпочках двинулся к яме.

Сквозь деревья пробивался лунный свет, и его лучи освещали яму. Поэтому мне сразу стало ясно, что случилось непоправимое.

Я опоздал.

Прутья были погнуты еще сильнее, теперь посреди ямы в решетке зияла большая круглая дыра. В это отверстие протиснулся бы даже широкоплечий мясник.

Я долго смотрел в черноту, но так ничего и не увидел. Где-то внутри меня еще жила очень слабая надежда на то, что ведьма обессилела, сгибая прутья, и уже не могла выбраться из ямы.

Однако надежда эта была несбыточной. Луну закрыла туча, и вокруг стало гораздо темнее. Но я все равно разглядел помятые листья папоротника и даже направление, в котором уползла ведьма.

Мне ничего не оставалось, как пойти по следу. Я ступал очень осторожно и медленно. А вдруг она просто спряталась и поджидает меня в темноте? Да и вряд ли ведьма ушла далеко. Во-первых, с полуночи прошло не больше пяти минут. Что бы там ни было в тех лепешках, но силу ведьме вернула черная магия. А эта магия сильнее ночью, особенно после полуночи. Ведьма съела только две лепешки, а не три, и это было в мою пользу. И все же какая силища нужна, чтобы согнуть железные прутья!

Выйдя из-за деревьев, я с легкостью отыскал след в траве. Ведьма ползла вниз по холму, но не к дому Костлявой Лиззи, а совсем в другую сторону. Сначала меня это озадачило, но потом я вспомнил о реке в глубоком овраге неподалеку. Злокозненная ведьма не может пересечь текущую воду – этому меня учил Ведьмак. Значит, Мамаше Малкин придется ползти вдоль берега, следуя изгибам русла.

Завидев реку издали, я остановился на склоне и оглядел берег. Из-за тучи показалась луна, но поначалу, даже при свете, я не мог ничего разобрать, потому что на обоих берегах росли деревья и отбрасывали черные тени.

А потом мне на глаза попалось нечто очень странное. На берегу, что был ближе ко мне, виднелся серебристый след, заметный только там, где его касалась луна. Он был похож на скользкую блестящую дорожку, оставленную улиткой. Через пару секунд я увидел темный, похожий на тень, силуэт. Ведьма, изгибаясь всем телом, ползла совсем рядом с рекой.

Я стремглав бросился с холма, чтобы перехватить ее прежде, чем она доберется до поворота реки и сможет беспрепятственно продолжить свой путь к дому Костлявой Лиззи. Мне удалось опередить ее, и я стал ждать на берегу. Оставалось самое трудное – встреча с ведьмой.

Меня колотила дрожь, руки и ноги тряслись, я запыхался, как будто целый час бегал без остановки вверх и вниз по холму. От страха и волнения у меня подкашивались колени, в любую минуту они могли подвести меня. Чтобы удержаться на ногах, я навалился на посох Ведьмака.

Река не была широкой, но от весенних дождей почти вышла из берегов и стала очень глубока. Поток был сильным, вода неслась мимо меня в темноту за деревьями, где была ведьма. Я вглядывался во мрак, но все равно потребовалось несколько минут, чтобы разглядеть ее очертания.

Мамаша Малкин ползла прямо ко мне. Это была тень чернее теней, отбрасываемых деревьями, непроглядная чернота, в которой немудрено утонуть, мрак, способный поглотить тебя навеки. Вскоре я услышал ее, даже сквозь шум реки. Я услышал не только скольжение ее босых ног, которые несли ведьму ко мне по высокой траве. Нет, были еще звуки, те же самые, какие она издавала, поедая лепешки в яме. Это фырканье и чавканье опять напомнило мне волосатых свиней у помойного корыта.

Когда ведьма выползла из-за деревьев на свет, я впервые смог хорошо ее рассмотреть. Она низко наклонила голову, спрятав лицо в спутанной копне белесых, седых волос. Ведьма словно не могла оторвать взгляда от своих ног, которые выглядывали из-под длинного черного платья. Еще на ней был черный плащ: то ли он оказался для нее слишком длинным, то ли за годы, проведенные в заточении, она стала меньше ростом. Плащ свисал до земли, и, кажется, именно он оставлял на траве серебряный след.

Платье ведьмы испачкалось и разорвалось, что меня нисколько не удивило. Правда, были и свежие пятна – темные, мокрые. Что-то даже сочилось на траву из ее левой руки.

В руке была крыса. Ведьма ела крысу. Сырую.

Мамаша Малкин, похоже, меня еще не заметила, но подобралась очень близко, и если ничего не случится, то мы просто столкнемся. Я закашлялся. Не затем, чтобы предупредить ее, а нечаянно – уж слишком я нервничал.

И тогда ведьма посмотрела на меня. Ее лицо, освещенное луной, как будто вышло из ночного кошмара. Ни у одного живого существа не бывает такого лица. Но она-то была жива, судя по звукам, которые издавала, пожирая крысу.

Кое-что еще в ней напугало меня до такой степени, что я едва не упал в обморок. Ее глаза. Они походили на два горящих уголька, два жарких пламени.

И тут она заговорила. Ее голос больше всего походил на нечто среднее между шепотом и карканьем или кваканьем. Как будто сухие опавшие листья шуршат на осеннем ветру.

– Мальчик… – сказала ведьма. – Я люблю мальчиков. Иди сюда.

Я не двинулся и стоял на месте как вкопанный. У меня кружилась голова, во всем теле росла слабость.

Ведьма все еще двигалась ко мне, и ее глаза становились больше и больше. Не только глаза: все тело словно раздувалось. Ведьма превращалась в огромную черную тучу, которая вот-вот накроет меня навсегда.

Без единой мысли в голове, я поднял посох Ведьмака. Вернее, это сделали мои руки, не посоветовавшись со мной.

– Что это, мальчик? Волшебная палочка? – каркнула ведьма и захохотала.

Потом швырнула крысу в сторону и протянула ко мне руки.

Ей нужен был я. Она жаждала моей крови. В смертельном ужасе я раскачивался из стороны в сторону, будто молодое деревце от первого дуновения бесконечной зимы.

Я, бы умер тогда, на берегу той реки. И никто не мог мне помочь, и я сам был без сил…

Но вдруг что-то произошло…

Посох Ведьмака не был волшебной палочкой, но магия бывает разная. Мои руки сотворили что-то особенное, и они двигались быстрее мысли.

Они подняли посох и взмахнули им, ударив ведьму по голове.

Мамаша Малкин истошно зарычала и с громким всплеском упала в реку. Ведьму утащило под воду, но она все еще была рядом с берегом. Сначала я решил, что ей конец, но, к моему ужасу, из воды высунулась ее левая рука и вцепилась в траву. Потом и другая рука дотянулась до берега, и старуха начала выползать из воды.

Надо было что-то делать, пока еще не поздно. Собрав всю силу воли в кулак, я заставил себя подойти к ней.

Что было потом, я помню плохо и неотчетливо. Мне до сих пор снятся кошмары о событиях той ночи. Но разве у меня был выбор? Или я или она. Выживет только один.

Я вонзил в ведьму посох. Вонзил со всей силой несколько раз, пока у нее наконец не ослабели руки и ее не унесло в черноту.

Но я не мог вздохнуть с облегчением. Что, если Мамаше Малкин удастся выбраться на берег ниже по течению? Тогда она сможет найти дом Костлявой Лиззи. Надо было убедиться, что этого не произойдет. Я знал, что старую ведьму нельзя убивать, иначе однажды она вернется и станет гораздо могущественнее. Но у меня не было серебряной цепи, чтобы связать ведьму. Рано думать о будущем, сейчас важнее настоящее. Не важно, что это сложно, надо идти вниз по реке туда, за деревья.

Я медленно пошел вдоль берега, останавливаясь каждые пять или шесть шагов. Но ничего не было слышно, кроме слабых вздохов ветра в ветвях над головой. Стало очень темно, кое-где изредка проблескивал лунный свет, едва проникая сквозь кроны деревьев. И каждый луч – как серебряное копье, вонзенное в землю.

Это случилось, когда я остановился в третий раз. Без предупреждения. Я ничего не услышал. Просто почувствовал. По моему сапогу скользнула рука, и не успел я дернуться, как ведьма крепко схватила меня за лодыжку.

В ее хватке чувствовалась сила. Старуха могла раздавить мне ногу. Я опустил глаза и увидел только пару красных глаз, которые таращились на меня из темноты. Тогда я слепо ткнул посохом в невидимую руку, которая сжимала мою лодыжку. Но опоздал.

Мамаша Малкин свирепо дернула меня за ногу и повалила на землю. От удара из меня чуть дух не вышибло. Еще хуже, что посох вылетел из рук и мне больше нечем было защищаться.

Секунду или две я просто лежал, приходя в себя, а потом почувствовал, как ведьма тащит меня вдоль берега. Услышав плеск воды, я понял, что она делает. Мамаша Малкин хотела выбраться из воды и уцепилась за меня. Старуха била ногами по воде, и я знал: либо она выберется, либо потопит меня с собой вместе.

Отчаянно пытаясь вырваться, я перевернулся на бок, вывернув лодыжку. Ведьма не отпускала. Я снова перевернулся и уткнулся лицом в сырую землю. А потом увидел посох в трех-четырех шагах. Но до него было не дотянуться.

Я покатился к нему. Я перекатывался и перекатывался, утопая пальцами в мягкой почве, извиваясь штопором. Мамаша Малкин крепко держала меня за ногу, но ведь только за ногу.

Сама она по-прежнему была наполовину в воде, поэтому даже ее огромная сила не могла меня остановить.

В конце концов я дополз до посоха и метнул им в ведьму. Но она поймала его на лету.

Тогда я подумал, что мне конец. И вдруг Мамаша Малкин очень громко заорала. Ее тело застыло, глаза закатились. Потом старуха глубоко вздохнула и успокоилась.

Мы оба очень долго лежали на берегу. Вздымалась и опускалась только моя грудь: Мамаша Малкин не шевелилась. А когда зашевелилась, то не затем, чтобы вздохнуть. Ведьма выпустила мою ногу и посох из рук и соскользнула в реку с громким всплеском. Не знаю, что на самом деле произошло, но она умерла, это точно.

Я смотрел, как ее тело относит течением от берега, а потом она ушла под воду. Ее не стало. Она умерла.

ГЛАВА 10

Бедняга Билли

Я так ослаб, что упал на колени, а потом меня затошнило, чуть наизнанку не вывернуло, хуже мне в жизни не бывало. Я тужился и тужился, пока изо рта не пошла одна желчь, разве что собственные потроха не выхаркал.

В конце концов рвота прекратилась, и мне удалось встать на ноги. Но и тогда прошло много времени, прежде чем мое дыхание успокоилось и дрожь прошла. Лишь бы вернуться в дом Ведьмака. Для одной ночи вполне достаточно.

Но вернуться я не мог. Ведь ребенок оставался в доме Лиззи. Это мне подсказывало чутье. Он – пленник ведьмы, которая способна убить его. Значит, выбора у меня не оставалось. Кто, кроме меня, ему поможет? Нужно пробраться в дом Костлявой Лиззи.

На западе поднималась сильная гроза. Рваные зубчатые облака въедались в небо, растворяя звезды. Очень скоро польет дождь, но полная луна еще не спряталась за тучи, когда я отправился в путь. Я прежде никогда не видел такой огромной луны.

Передо мной бежала моя собственная тень. Она росла и становилась все больше по мере того, как я приближался к дому. В левой руке у меня был посох Ведьмака, я накинул на голову капюшон, и тень больше не принадлежала мне. Она мчалась наперегонки со мной, пока я не достиг дома Костлявой Лиззи.

Я оглянулся, почти ожидая увидеть за спиной Ведьмака. Но его не было. Просто игра света, обман зрения. Ничего не оставалось, кроме как идти дальше, к открытым воротам.

Остановившись у двери, я задумался. Что, если уже слишком поздно и ребенок мертв? А вдруг Лиззи вообще не имеет никакого отношения к его исчезновению и я напрасно подвергаю себя опасности? Мысли текли и текли, но так же, как и там, на берегу реки, мое тело почему-то делало все за меня. Моя левая рука трижды ударила по деревянной двери.

Какое-то время стояла тишина, а затем послышались шаги, и под дверью появилась полоска света.

Когда дверь медленно распахнулась, я отступил назад. К моему облегчению, это была Алиса. Она держала фонарь на уровне глаз, так что половина ее лица была освещена, а другая оставалась в тени.

– Чего тебе? – спросила она злобно.

– Ты прекрасно знаешь, – ответил я. – Отдай мне похищенного ребенка.

– Что за вздор! – зашипела она. – Глупенький, уходи, пока не поздно. Они пошли встречать Мамашу Малкин и вот-вот вернутся.

Вдруг заплакал ребенок, завопил где-то в доме. Тогда я оттолкнул Алису и ворвался внутрь.

В узком коридоре горела лишь одна-единственная свеча, а в комнатах стоял мрак. Мне никогда не приходилось видеть такую свечу: она была сделана из черного воска. Но я все равно схватил ее и бросился на плач.

Дверь открылась легко. В комнате не было никакой мебели. Ребенок лежал на груде соломы и тряпья.

– Как тебя зовут? – спросил я, через силу улыбнувшись, прислонил посох к стене и подошел ближе.

Малыш перестал плакать и вскарабкался на ноги, уставившись на меня своими большими глазенками.

– Не бойся, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно бодрее. – Я отведу тебя назад к маме.

Я поставил свечу на пол и поднял малыша на руки. От него пахло так же скверно, как и от всего остального в комнате. Мальчик промок и ежился от холода. Я посадил его на правую руку и укутал в свой плащ.

Вдруг малыш заговорил:

– Я Томми. Томми.

– Молодец, Томми, – ответил я, – меня тоже так зовут. Я тоже Томми. Теперь ты в безопасности. Мы идем домой.

С этими словами я подхватил посох, вышел в коридор и – сразу прочь из дома. Алиса стояла во дворе у ворот. Фонарь погас, но зато светила луна, и на амбаре плясала моя гигантская тень, в десять раз больше меня самого.

Я попытался пройти мимо Алисы, но она преградила мне дорогу, так что пришлось остановиться.

– Не лезь не в свое дело! – предупредила она, почти рыча, обнажив белоснежные острые зубы. – Тебя это не касается!

У меня не было настроения затевать спор и тратить на него драгоценное время, поэтому, когда я двинулся прямо на нее, Алиса больше не стала меня удерживать и дала дорогу. Но вслед прокричала:

– Дурак! Верни его, пока не поздно! Они же придут за тобой. Тебе не спастись!

Я не стал утруждать себя ответом и даже не обернулся. Вышел за ворота и направился вверх по холму.

Полил проливной дождь, прямо мне в лицо. Отец называл такой дождь «мокрым». Конечно, дождь всегда мокрый, но иногда льет так, что вмиг промокаешь до костей, – это и есть мокрый дождь, потому что мокрее уже некуда. Теперешний дождь был как раз таким, и я со всех ног бросился к дому Ведьмака.

А вдруг меня и там поджидает опасность? Что, если Ведьмак и вправду мертв? Станет ли тогда домовой оберегать дом и сад?

Но вскоре мне стало не до этих раздумий – появился более насущный повод для опасений: я понял, что за мной следят. Почувствовав это в первый раз, я остановился и прислушался, но не услышал ничего, кроме воя ветра и дождя, хлеставшего по деревьям, барабанившего по земле. Я почти ничего не видел в кромешной тьме и просто шел вслепую большими шагами, надеясь, что иду в верном направлении.

Когда я оказался рядом с густой, высокой оградой из кустов боярышника, мне пришлось сделать большой крюк, чтобы найти калитку. И все это время я чувствовал за спиной дыхание опасности, которая подбиралась ближе и ближе. Уже войдя в рощицу, я точно знал, что эта опасность мне не померещилась. Взобравшись на холм, я остановился недалеко от макушки перевести дух. На какую-то минуту стена дождя растаяла, и я долго смотрел вниз, где остались деревья, пытаясь привыкнуть к темноте. Потом услышал хруст и треск веток: кто-то очень быстро шел через лес за мной, не разбирая дороги.

На вершине холма я снова обернулся. Вспышка молнии озарила небо и землю под ногами, и тогда я увидел два силуэта, которые вышли из-за деревьев и начали подниматься по склону. Одним из них была женщина, а второй вроде походил на мужчину, большого и сильного.

Опять ударил гром, и Томми заревел.

– Не люблю гром! – завыл он. – Не люблю гром!

– Грозы не надо бояться, Томми, – успокаивал я его, кривя душой. Меня и самого гроза пугала. Как-то моего дядю ударила молния, когда он загонял скот в хлев. Вскоре после этого он умер. В такую погоду лучше не выходить из дому.

Одно хорошо: молния показывала мне дорогу, каждой яркой вспышкой освещая путь к дому Ведьмака.

Я бежал изо всех сил, быстрее и быстрее, и дыхание превратилось в какое-то всхлипывание, которое вырывалось из глотки. Страх и изнеможение, как ни странно, подгоняли меня, я надеялся, что в саду Ведьмака мы будем в безопасности. Никому не разрешалось переступать границы земли Ведьмака без приглашения. Так я себя успокаивал, потому что иначе у нас не было шансов спастись. Только бы добраться туда первыми – домовой нас защитит.

Впереди уже показались деревья, скамейка под ними и сад позади, когда я поскользнулся и упал на мокрую траву. Ушибся не сильно, но Томми заревел еще громче. Умудрившись как-то поднять его, я услышал, что за мной кто-то бежит. Топот ног по лужам и грязи.

Я бросил быстрый взгляд назад, хватая ртом воздух. Не надо было этого делать. Мой преследователь мчался впереди Лиззи и уже догонял меня. Вспыхнувшая молния осветила половину его лица. Изо рта у него как будто росли рога. Он бежал, мотая головой туда-сюда. Я вспомнил, как в библиотеке Ведьмака читал о трупах женщин с раздробленными ребрами.

Если Клык меня поймает, нечего и гадать, каким способом он меня прикончит.

На секунду я прирос к месту, но Клык начал издавать какие-то звуки, похожие на мычание быка, и это меня подстегнуло. Теперь я почти бежал. Были бы у меня силы тащить свои тяжелые, вялые ноги и одновременно Томми на руках, я бы бросился во весь опор. Где-то в горле трепыхалось дыхание. В любой момент я ожидал, что меня схватят за шиворот, но успел миновать скамью, где Ведьмак давал мне уроки, и наконец скрылся за деревьями сада.

Но значило ли это, что опасность позади? Если нет, то нам с малышом конец, потому что от Клыка мне не убежать. Я остановился и смог сделать всего пару шагов, а потом и вовсе застыл на месте, еле дыша.

И тут что-то мелькнуло мимо моих ног. Я опустил глаза, но ничего не увидел: было слишком темно. Сначала я ощутил чье-то прикосновение, потом услыхал мурлыканье, от которого земля под ногами задрожала. Существо прошло мимо и встало между нами и преследователями. За мной больше никто не бежал. Зато я услышал кое-что другое.

Представьте вой разозлившегося кота, умноженный десятикратно. Что-то среднее между ворчанием, рычанием и криком, который, наверное, слышно было за много миль от дома. Это было предупреждение, вызов, повисший в воздухе. Никогда прежде я не слыхал более угрожающих звуков. Теперь мне стало ясно, почему деревенские жители и близко не подходили к дому Ведьмака. Этот крик был наполнен смертью.

«Только попробуй пересечь границу, – говорил он, – и я разорву твое сердце. Пересеки границу – и я обглодаю твои кости, сожру твою плоть и высосу кровь. Пересеки черту – и пожалеешь о том, что появился на свет».

Теперь мы были в безопасности. Костлявая Лиззи и Клык уже, наверное, кинулись прочь. Кто станет связываться с домовым Ведьмака! Теперь понятно, почему они не могли сами накормить Мамашу Малкин кровавыми лепешками.


В кухне нас ждали горячий суп и жаркое пламя в камине. Я завернул Томми в теплое одеяльце и покормил супом. Потом принес две подушки и устроил ему постель поближе к огню. Малыш заснул как убитый, а я еще долго сидел у окна, слушал вой ветра и смотрел, как дождь барабанит по стеклам.

Ночь тянулась очень медленно, но я был в тепле, и все тревоги остались за порогом дома Ведьмака. Это было самое уютное и безопасное место на всем белом свете. Теперь я знал наверняка, что никакое зло, ни один незваный гость не сможет проникнуть в сад, не говоря уже о том, чтобы переступить порог дома. Здесь было безопаснее, чем в замке с высокими зубчатыми стенами и широким рвом. Домовой стал моим другом, и это был очень могущественный ДРУГ.

Наутро я понес Томми назад в деревню. Мужчины уже вернулись с Долгого Хребта. Как только мясник увидел ребенка, его усталое хмурое лицо расплылось в широкой улыбке. Я вкратце рассказал, что случилось, умолчав о некоторых подробностях.

Когда я закончил свой рассказ, он снова нахмурился.

– С ними нужно покончить раз и навсегда, – сказал он.

После того как я передал Томми его матери и она отблагодарила меня в пятнадцатый раз, стало ясно, что месть неизбежна. К тому времени в доме собралось около тридцати мужчин. Некоторые несли пики и толстые палки, другие что-то злобно бормотали о том, что ведьм надо «забросать камнями и сжечь».

Я понимал, что нужно что-то сделать, но не хотел участвовать в этом. Несмотря на все произошедшее, меня коробило от одной мысли о том, что Алисе могут причинить боль. Чтобы поразмышлять и проветрить голову, я отправился к холмам на прогулку, не торопясь возвращаться в дом Ведьмака. Я решил посидеть на скамье и насладиться полуденным солнцем. Но кто-то уже был здесь.

Ведьмак. Все-таки он жив! До последнего момента я избегал мысли о том, что стану делать дальше. То есть как долго еще буду ждать его возвращения. А теперь все разрешилось само собой: вот он, живой и здоровый. Ведьмак спокойно сидел на скамье и пристально смотрел куда-то за деревья, где поднимался бурый дым. Это горел дом Костлявой Лиззи. Подойдя к скамье, я увидел большой лиловый кровоподтек у Ведьмака под левым глазом. Ведьмак заметил, что я разглядываю его, и устало улыбнулся.

– С этой работой мы наживаем много врагов, – произнес он. – Иногда жалеешь, что нет глаз на затылке. Но не все так плохо: теперь в окрестностях холма Пендл врагов у нас стало на одного меньше. Присаживайся, – добавил он, указав на место рядом с собой. – Чем ты тут занимался? Расскажи, что произошло. Начни с самого начала и ничего не скрывай.

Я так и сделал. Выложил ему все от начала и до конца. Когда мой рассказ закончился, Ведьмак поднялся и пристально посмотрел на меня своими зелеными глазами.

– Мне надо было знать, что Лиззи вернулась. Когда я посадил Мамашу Малкин в яму, Лиззи тут же убралась прочь, и я не думал, что ей хватит наглости снова объявиться в этих местах. Ты должен был рассказать мне о встрече с девчонкой. Твоя ошибка для многих обернулась бедой.

Я пристыженно потупился, не в силах смотреть Ведьмаку в глаза.

– Что было самое страшное? – спросил он. Я тут же вспомнил, отчетливо и ясно, как старая ведьма схватила меня за ногу и пыталась выбраться из воды. В моей голове снова звучал ее крик, когда она прикоснулась к посоху Ведьмака.

Я рассказал об этом, и Ведьмак тяжело вздохнул.

– Мамаша Малкин правда мертва, ты уверен? – спросил он.

Я пожал плечами:

– Она не дышала. Потом ее тело отнесло течением на середину реки, и она утонула.

– Что ж, это было трудное дело. И память о нем не даст тебе покоя до конца твоих дней. Но придется с этим жить. Тебе повезло, что ты взял самый меньший из моих посохов – это тебя спасло. Он сделан из рябины, а в борьбе с ведьмами это самое подходящее дерево. Правда, для такой старой и сильной ведьмы это ничего не значит, но она ведь была в воде. Тебе повезло. Для новичка ты неплохо справился и проявил настоящую отвагу, спас ребенку жизнь. Но все же допустил две серьезные ошибки.

Я сокрушенно покачал головой. Думаю, ошибок было гораздо больше двух, но спорить не время.

– Самая серьезная ошибка в том, что ты убил эту ведьму, – сказал Ведьмак. – Ее нужно было вернуть обратно в яму. Мамаша Малкин настолько сильна, что могла высвободиться из своих костей. Такое редко, но случается. Ее дух может возродиться в этом мире со всеми воспоминаниями. Тогда она отыщет тебя и отомстит.

– Но ведь для этого нужны годы? – спросил я. – Младенец не может причинить вреда. Ей сначала нужно вырасти.

– В том-то все и дело, что нет, – ответил Ведьмак. – Это может случиться раньше, чем ты ожидаешь. Ее дух может поселиться в чужом теле. Это называется «одержание», и нет здесь ничего хорошего. Ты не узнаешь, откуда и когда ждать опасности. Она может поселиться в теле молодой женщины, девушки с ослепительной улыбкой, которая завоюет твое сердце, а потом отнимет жизнь. Или силой своей красоты заставит другого человека, судью или рыцаря, выполнять ее волю. Он бросит тебя в подземелье, и там ты окажешься в ее власти. Время всегда на ее стороне. Она нападет, когда меня не будет рядом, – может, даже спустя очень много лет. Ты уже потеряешь свою силу, состаришься и превратишься в дряхлого старика.

Но есть иной вид одержания – скорее всего, так будет и в этом случае. Это более вероятно. Видишь ли, парень, есть одна отрицательная сторона в том, чтобы держать в яме живую ведьму вроде этой. Особенно такую могущественную, которая всю жизнь практиковала кровавую магию. Она ела червей и других ползучих скользких тварей, и влага, текущая в их жилах, постоянно подпитывала ее плоть. Так вот: подобно дереву, которое медленно каменеет в земле, пока окончательно не превращается в камень, ее тело тоже начнет постепенно меняться. Ведьма схватила рябиновый посох, и от этого у нее остановилось сердце. Она переступила черту смерти, а речная вода только ускорила процесс. В этом случае Мамаша Малкин по-прежнему привязана к своим костям, как большинство злостных ведьм. Но ее огромная сила поможет ей перемещать свое мертвое тело. И она превратится в то, что называется «нечисть». Старое слово, вряд ли ты знаешь его. Как голова может быть нечиста из-за вшей, так и ее мертвое тело теперь нечисто злым духом. Оно будет раздуваться, как шар из личинок, а сама ведьма начнет ползти, тащить свое тело к выбранной жертве. Вместо того чтобы затвердеть, как окаменевшее дерево, ее тело станет мягким, гибким и податливым. Оно сможет втиснуться в любое крошечное пространство, даже в нос или ухо, – и так завладеть чужим телом.

Есть только два способа убить такую сильную ведьму, как Мамаша Малкин, навсегда, чтобы она больше не вернулась. Первый – сжечь ее. Но ни у кого рука не поднимется причинить такую боль. О другом способе страшно и подумать. О нем мало кто слышал, потому что его использовали очень-очень давно далеко за морем. Я читал об этом в их древних книгах. Если съесть сердце ведьмы, она погибнет навсегда. Но его надо съесть сырым.

– Если бы мы боролись с ведьмами такими методами, то были бы сами не лучше их, – печально добавил Ведьмак. – Это варварство. Единственный выход – ямы. Тоже жестоко, но мы защищаем невинных, тех, кто может стать следующей жертвой. Так или иначе, парень, сейчас ведьма на свободе. Впереди тебя ждут большие неприятности, но пока мы не можем ничего с этим поделать. Просто будь начеку.

– Постараюсь, – попытался заверить я Ведьмака. – Как-нибудь справлюсь.

– Что ж, а теперь пора рассказать тебе о том, как обращаться с домовыми, – продолжил Ведьмак, печально покачав головой. – Вот еще одна твоя ошибка. Целое воскресенье каждую неделю? Не слишком ли щедро? Ну, ладно… Что же мы будем делать с этим? – Он указал в сторону тоненькой струйки дыма, которая еще виднелась на юго-востоке.

Я пожал плечами:

– Наверное, теперь все кончено. Жители деревни были в ярости и хотели забросать их камнями.

– Кончено с кем? Неужели ты веришь в это, парень? Ведьма вроде Лиззи обладает отличным чутьем, лучше, чем у охотничьей собаки. Она нутром чует надвигающуюся беду. Наверняка они убежали еще задолго до того, как туда пришли люди. Скорее всего, Лиззи теперь отправилась на холм Пендл: там обитает почти все ее семейство. Нам бы надо немедля отправиться в погоню, но я много дней провел в пути и слишком устал. Мне нужно собраться с силами. Однако и оставлять Лиззи на свободе долгое время нельзя – иначе она снова будет творить зло. До конца недели начну ее поиски, и ты пойдешь со мной. Это будет нелегко, но ты, по крайней мере, привыкнешь к работе. А пока – самое главное. Пойдем…

Я последовал за ним и заметил, что Ведьмак немного прихрамывает и идет медленнее, чем обычно. Видно, то, что случилось на холме Пендл, для Ведьмака не прошло даром. Он повел меня в дом, вверх по лестнице – в библиотеку. Мы остановились у дальних полок возле окна.

– Я люблю книги и храню их в библиотеке, – произнес Ведьмак. – Предпочитаю пополнять ее, а не наоборот. Но в этот раз сделаю исключение. Из-за того, что произошло.

Он дотянулся до самой верхней полки, достал оттуда книгу и протянул мне со словами:

– Тебе она нужнее, чем мне. Гораздо нужнее.

Сама книга не была очень большой. Даже меньше моей первой, где я делал заметки. Как и большинство книг в библиотеке Ведьмака, она была обернута в кожу, на обложке и на корешке стояло заглавие: «Одержание: окаянные, неуклюжие и отчаянные».

– Что это значит? – спросил я.

– Именно то, что значит. Прочитай книгу – и узнаешь.

Я открыл книгу и расстроился. Сплошной латинский. А я его не знаю.

– Изучи ее и всегда носи с собой, – сказал Ведьмак. – Это основополагающий труд.

Он, должно быть, заметил, как я нахмурился, потому что улыбнулся и ткнул в книгу пальцем.

– «Основополагающий» значит, что пока об одержании не написали книги лучше и полнее. Это очень непростой предмет изучения, и книгу написал очень молодой человек, которому еще многому надо было учиться. Поэтому есть вещи, пока неизвестные. Посмотри в конец книги.

Я сделал, как он сказал, и увидел, что последние страниц десять совершенно чистые.

– Если узнаешь что-то новое, просто допиши в конце. Поможет все что угодно, любые мелочи. Ничего страшного, что она на латыни. Как только отобедаем, я начну учить тебя.

Мы отправились на обед, который был приготовлен почти идеально. Когда я проглотил последний кусок, что-то под столом начало тереться о мои ноги. Я вдруг услышал довольное урчание. Оно становилось все громче и громче, пока посуда в буфете не затряслась.

– Сразу видно, он счастлив, – сказал Ведьмак, покачав головой. – Одного выходного дня в год было бы вполне достаточно! Ну ладно, сделка есть сделка. Жизнь продолжается. Возьми с собой книгу для записей, сегодня много дел.

Ведьмак снова отвел меня по тропинке к скамье. Там я открыл чернильницу, обмакнул свое перо и приготовился писать.

– После испытания в Хоршоу, – начал Ведьмак, захромав передо мной вдоль скамейки, – я готовлю своих учеников к работе постепенно и осторожно. Но раз уж ты лицом к лицу столкнулся с ведьмой, то теперь знаешь, как это трудно и опасно. Значит, ты уже готов узнать, что случилось с моим прошлым учеником. Это связано с домовыми, а мы как раз проходим эту тему, поэтому тебе будет полезно выслушать. Открой чистую страницу и напиши заглавие…

Я послушно записал: «Как побороть домового». А потом, пока Ведьмак рассказывал мне историю, я снова делал пометки, еле успевая за ним.

Как мне уже стало известно, справиться с домовым довольно трудно. Для этого требовалось домового «усмирить». Необходимо вырыть яму как можно ближе к корням большого крепкого дерева. Учитывая то, что Ведьмак так часто заставлял меня рыть ямы, я очень удивился, узнав, что ведьмаки редко рыли ямы сами. Только в самом крайнем случае. А обычно эту работу выполняли такелажник и его помощник.

Затем нужно нанять камнетеса, который сделает прочную каменную плиту, чтобы уложить ее поверх ямы, как на могиле. Очень важен размер плиты – она должна точно подходить и ложиться плотно, как влитая. Нижнюю грань плиты и стены ямы покрывают смесью из железных опилок, соли и клея, а потом сажают туда домового.

Это не так уж и трудно. Кровь, молоко или их смесь всегда срабатывают. Сложнее уложить камень точно на место. Поэтому все зависит от помощи, которой сможешь заручиться.

Камнетес должен стоять рядом, а несколько такелажников цепями удерживают плиту и осторожно, но быстро кладут ее прямо на деревянный помост, установленный поверх ямы.

И вот какую ошибку допустил Билли Бредли. Стояла поздняя зима, погода была гадкая, и Билли спешил вернуться в теплый дом. Поэтому он поторопился.

Билли позвал на помощь местных рабочих, которые прежде не делали подобную работу. Камнетес ушел ужинать, пообещав вернуться через час, но Билли не стал ждать. Не хватило ему терпения. Он без особого труда загнал домового в яму, но с каменной плитой у него не заладилось. Было очень сыро, и она соскользнула, защемив Билли левую руку.

Цепь запуталась, и они не могли поднять плиту, а пока рабочие боролись с цепью (один из них бросился за камнетесом), загнанный в ловушку домовой начал яростно кусать пальцы Билли. Это был едва ли не самый опасный домовой. Такие обычно кормятся, вспарывая брюхо скоту. Но этот жаждал человеческой крови.

Почти полчаса потребовалось, чтобы поднять плиту. Было уже слишком поздно. Домовой откусил пальцы Билли до вторых суставов и принялся высасывать из его тела кровь. Билли сначала кричал, а потом его крики угасли до хныканья. Когда его руку освободили, от нее остался только большой палец. Вскоре после этого Билли умер от шока и потери крови.

– Печальный случай, – закончил Ведьмак. – Билли похоронен за оградой кладбища при Лейтонской церкви: тот, кто занимается нашим ремеслом, не находит покоя на освященной земле. Все это случилось больше года назад. Если бы Билли остался жив, то сейчас мы бы с тобой не разговаривали, потому что он все еще был бы моим учеником. Бедняга Билли, хороший малый, он не заслужил этого, но наша работа очень опасна, и если допускать в ней огрехи…

Ведьмак грустно посмотрел на меня и пожал плечами:

– Бери на ум, парень. Храбрость и терпение важны, но главное – никогда не торопиться. Нужно хорошенько подумать, прежде чем делать то, чего потом не исправишь. При обычных обстоятельствах я никогда не отправляю ученика на задание, пока он не закончит первый год обучения. Если, конечно, – добавил он с улыбкой, – он не возьмет дело в свои руки. Но опять же я должен быть уверен, что он готов… Что ж, теперь – главное. Пора дать тебе первый урок латинского…

ГЛАВА 11

Яма

Это случилось всего три дня спустя…

Ведьмак, как обычно, послал меня в деревню за недельной провизией. Было далеко за полдень, и, когда я покинул дом, закинув на плечо пустой мешок, над землей уже сгущались тени.

Я подошел к перевалу и увидел, что кто-то стоит прямо на границе леса у маленькой поляны. Когда я узнал Алису, сердце мое трепыхнулось и отчаянно заколотилось. Что она здесь делает? Почему не убежала на холм Пендл? И если она здесь, то как же Лиззи?

Я замедлил шаг, хоть и понимал, что все равно придется пройти мимо. Я мог бы вернуться и обойти Алису стороной окольными путями, но мне не хотелось, чтобы она подумала, будто я испугался. Взобравшись на перевал, я все время держался левой стороны поляны, ближе к высокой зеленой ограде, прямо на краю глубокой канавы.

Алиса стояла в тени, и только острые носы ее туфель выглядывали на свет. Она поманила меня, но я держался на расстоянии, оставаясь в трех шагах. После всего, что случилось, ей верить нельзя. И все-таки я был рад, что ее не забросали камнями и не сожгли.

– Я пришла попрощаться, – произнесла Алиса, – и предупредить, чтобы ты никогда не приходил на холм Пендл. Туда мы направляемся. Там живет семья Лиззи.

– Рад, что ты спаслась, – ответил я, остановился и посмотрел прямо на нее. – Я видел дым, когда они жгли ваш дом.

– Лиззи знала, что они придут, – сказала Алиса, – поэтому мы заблаговременно ушли. Хотя с тобой она не расправилась. Но Лиззи знает, что ты сделал с Мамашей Малкин, и теперь хочет отомстить. Да, еще она сказала, что у твоей тени забавный запах.

Я громко расхохотался. Что за бред! Как тень может пахнуть?

– Ничего смешного, – заметила Алиса. – Она просто учуяла ее запах на амбаре. Я тоже видела ее. Твоя тень – не ты. Лунный свет показал твою истинную суть.

Она вдруг сделала два шага вперед и вышла на свет, наклонилась ко мне и понюхала.

– Ты и правда забавно пахнешь, – сказала она, наморщив нос. Потом быстро отступила назад, и мне вдруг показалось, что она испугана.

Я улыбнулся и дружелюбно произнес:

– Не уходи отсюда. Ты и без них справишься. Они же плохие люди.

– Плохие или нет – мне все равно. Меня ведь не изменишь. Я уже плохая. Внутри. Ты никогда не поверишь в то, что я успела сотворить и кем была. Извини, – ответила она. – Я и дальше останусь плохой. Мне не хватает сил сказать «нет»…

И вдруг, но слишком поздно, я понял настоящую причину страха на ее лице. Алиса не меня испугалась. А того, кто стоял за моей спиной.

Я ничего не слышал и не видел. А потом было уже поздно. Без всякого предупреждения у меня из рук вырвали пустой мешок и накинули мне на голову. Все, что я помню, – это внезапную темноту и то, как меня схватили чьи-то сильные руки, прижав мои локти к бокам. Какое-то время я боролся, но бесполезно: меня несли так же легко, как фермер несет мешок с картошкой. Я слышал какие-то голоса – Алисы и еще какой-то женщины. Наверное, это была Костлявая Лиззи. Тот, кто меня нес, хрипел и мычал. Значит, Клык.

Алиса заманила меня в ловушку. Все это они тщательно спланировали. Лиззи и Клык, наверно, прятались в канаве, когда я спустился с холма.

Я испугался как никогда в жизни. Я же убил Мамашу Малкин, а она была бабкой Лиззи. Что же они со мной сделают?


Примерно через час меня швырнули на землю, да так грубо, что из легких воздух вышибло.

Когда я снова смог дышать, то попытался высвободиться из мешка, но кто-то дважды очень больно ударил меня в спину. Я тут же замер. Все что угодно, лишь бы так больше не били. Пришлось лежать смирно, едва смея дышать, пока боль не утихла.

Потом меня связали веревкой, прямо поверх мешка, крепко стянули руки, опутали голову. И Лиззи сказала такое, от чего у меня все внутри похолодело:

– Теперь никуда не уйдет. Начинай копать.

Лицо ведьмы было совсем рядом, и я даже сквозь мешковину чувствовал ее скверное дыхание. Оно было больше похоже на дыхание собаки или кошки.

– Ну, как? – спросила она. – Каково знать, что больше никогда не увидишь солнечный свет?

Когда я услышал стук лопаты неподалеку, меня охватил смертельный страх. Я вспомнил рассказ Ведьмака о жене рудокопа и ту его часть, где она лежала и не могла ни двинуться, ни закричать, а ее муж в это время рыл ей могилу. Теперь со мной происходило то же самое. Меня похоронят заживо. Я бы все отдал, чтобы еще разок увидеть солнечный свет, хотя бы на мгновение.

Когда веревки развязали и сняли с головы мешок, мне сперва полегчало. К тому времени солнце зашло за горизонт, но я поднял глаза и увидел звезды вокруг убывающей луны, низко висящей над деревьями. Ветер коснулся моего лица, и я обрадовался ему, как не радовался ветру никогда в жизни. Но чувство облегчения длилось недолго – всего несколько секунд. Меня снова стали мучить мысли о том, что со мной сделают. Похоронят заживо? Худшего и придумать нельзя, хотя от Костлявой Лиззи можно ожидать всего что угодно.

Если честно, то вблизи Клык оказался не таким уж чудищем. Той ночью, когда он гнался за мной, мне показалось, что он куда страшнее. Клык не был так стар, как Ведьмак, но все обветренное лицо его изрезали морщины, а седые волосы свалялись в сальную копну. Зубы не помещались у него во рту, а значит, он не мог его закрыть. Два зуба торчали вверх, будто желтые бивни, по обеим сторонам носа. Сам Клык был огромный, очень волосатый, с крепкими мускулистыми руками. Хватку его я уже ощутил на себе и знал: он может сжать меня так крепко, что дух вышибет и ребра раскрошатся.

У Клыка на поясе торчал большой кривой нож с очень острым лезвием. Но страшнее всего были его глаза: абсолютно тусклые, невидящие, тупые. Как будто в нем не было жизни. Как будто он просто бездумно подчинялся Костлявой Лиззи и был готов немедленно сделать все, о чем она ни попросит.

Что же до самой Лиззи, она вовсе не была костлявой. Из книг Ведьмака я знал, что ее так называли потому, что она использовала костяную магию. Внешне она была совсем не похожа на ведьму. Не то что Мамаша Малкин, вся ссохшаяся от старости, скорее мертвая, чем живая. Нет. Костлявая Лиззи была просто взрослой копией Алисы. Может, не старше тридцати пяти. Такие же красивые карие глаза и черные волосы, как у племянницы. На Лиззи была зеленая шаль и черное платье, стянутое на стройной талии узким кожаным ремешком. Семейное сходство угадывалось сразу же. За исключением рта, который Лиззи кривила в глумливой насмешке, когда говорила. И еще я заметил, что она никогда не смотрела мне в глаза.

Алиса была не такой. У нее были красивые губы, еще не забывшие улыбку. Хотя что-то подсказывало мне: когда-нибудь она станет такой же, как ее тетка Костлявая Лиззи.

Алиса обманула меня. Из-за нее я сейчас здесь, а не в доме Ведьмака, где безопасно и спокойно, где ждет вкусный ужин.

Костлявая Лиззи кивнула, и Клык связал мне руки за спиной. Потом стиснул мой локоть и потащил меня за деревья. Сначала я увидел кучу черной земли, а за ней – глубокую яму. Оттуда пахло сырой, глинистой и вонючей разрытой почвой. Это был запах жизни и смерти одновременно. То, что так давно принадлежало земле и было схоронено очень глубоко, вынесли на поверхность.

Яма была футов семь глубиной, но, в отличие от той, где Ведьмак держал Мамашу Малкин, она была неправильной формы – просто большая дыра с крутыми краями. Помню еще, что подумал: после своих занятий я и то получше вырою.

В тот момент луна осветила еще кое-что – то, что я предпочел бы не видеть. В трех шагах от меня, слева от ямы был холмик рыхлой земли. Не что иное, как свежая могила.

Я даже не успел подумать об этом, как Клык схватил меня за волосы и потащил прямо к яме. Краем глаза я увидел лицо Лиззи рядом, а потом мне в рот засунули что-то твердое, и в горло полилась какая-то холодная, горькая жидкость. Вкус у нее был отвратительный, она наполнила рот и глотку до краев, выливаясь назад даже из носа. Я начал давиться, задыхаться, тщетно хватая ртом воздух, пытался сплюнуть, но Костлявая Лиззи зажала пальцами мой нос, и для того, чтобы вдохнуть, я должен был сначала сглотнуть.

Когда жидкость закончилась, Клык отпустил мою голову и схватил меня за левую руку.

Тогда я увидел, что именно мне толкали в горло: Костлявая Лиззи показала. Это была маленькая бутылка с очень длинным горлышком. Лиззи перевернула ее, и оттуда на землю выкатилось несколько капель. Остальное уже было у меня в желудке.

Что я выпил? Может, яд?

– Теперь не закроешь глазки, малый, – ухмыльнулась Лиззи. – Ты же не хочешь заснуть, верно? А то ведь пропустишь самое интересное!

Без предупреждения Клык швырнул меня в яму, и, когда я упал, все внутренности у меня едва не вывалились наружу. Я сильно ударился, но земля на дне ямы была мягкая. Легко отделался, зато чуть не задохнулся. Попытался развернуться и посмотреть на звезды – а вдруг меня все-таки похоронят заживо? Но вместо горсти грязи, падающей на меня сверху, я увидел силуэт Лиззи на фоне звездного неба. Она посмотрела вниз и начала что-то нараспев бормотать гортанным шепотом. Слов разобрать я не мог.

Потом ведьма распростерла руки над ямой, и я увидел, что она держит в ладонях что-то белое. Лиззи издала странный крик и раскрыла ладони, уронив это что-то прямо к моим ногам.

При лунном свете я хорошо их разглядел. Они сами почти светились. Лиззи бросила мне две кости. Это были костяшки больших пальцев – я ясно видел суставы.

– Насладись своей последней ночью на этой земле! – крикнула Лиззи. – Не бойся, ты будешь не один. Я оставляю тебе хорошую компанию. Мертвый Билли встанет и явится за своими костями. Он тут, по соседству, так что далеко идти ему не придется. Скоро вы познакомитесь и поговорите вдоволь. Это бывший ученик старика Грегори, и он вряд ли обрадуется, что ты занял его место. Перед рассветом мы навестим тебя в последний раз. Мы придем за твоими костями. Они особенные, твои косточки, даже лучше, чем у Билли. Свеженькими они полезнее всего. Давно у меня таких не было!

Ее лицо исчезло, и я услышал шаги. Ведьма ушла.

Так вот что со мной случится! Если Лиззи нужны мои кости, значит, она убьет меня. Я вспомнил острый нож на поясе у Клыка, и меня пробила дрожь.

А сначала придется повстречаться с мертвым Билли лицом к лицу. Должно быть, «по соседству» значило, что он лежит в той новой могиле рядом с ямой. Но ведь Ведьмак говорил, что Билли Бредли похоронили за церковным двором в Лейтоне. Наверное, Лиззи выкопала его тело, отрезала пальцы и похоронила остальное среди деревьев. А теперь он придет за своими пальцами.

Неужели Билли Бредли причинит мне боль? Я же ничего ему не сделал. Ему, видимо, нравилось быть учеником Ведьмака. Может, он с нетерпением ждал окончания обучения и того дня, когда сам станет ведьмаком. Теперь я на его месте и возьму то, чего он не получил. И из-за заклинания Костлявой Лиззи Билли может решить, что его пальцы отрезал я!..

Я с трудом умудрился встать на колени. Изо всех сил попытался развязать руки. Безнадежно. От моих усилий веревка только стягивалась еще сильнее.

Меня охватила странная слабость: в голове помутилось, во рту пересохло. Звезды надо мной стали слишком яркими, и у каждой появился двойник. Если напрячься и сосредоточиться, я мог вернуть раздвоившиеся звезды на место, но стоило расслабиться, и они заново двоились. В глотке сильно жгло, сердце стучало раза в три-четыре быстрее, чем обычно.

Я не переставал думать о словах Костлявой Лиззи. Мертвый Билли придет за своими костями. Теми самыми, что лежат в грязи в двух шагах от меня. Будь мои руки развязаны, я бы вышвырнул эти кости из ямы.

Внезапно где-то слева от меня я уловил какое-то движение. Если бы мне удалось встать, оно оказалось бы как раз на уровне моей головы. Я поднял глаза и увидел, как из земли возникла длинная, скользкая белая голова личинки. Никогда не видел такого громадного червя. Его безглазая раздутая голова медленно вращалась, пока остальное тело выползало наружу. Что это такое? Он ядовитый? Он кусается?

И потом он пополз ко мне. Это был могильный червь! Может, он даже жил в гробу Билли, жирел там, отъедался. Белый червь, который никогда не видел белого света!

Я содрогнулся, когда могильный червь выполз и шлепнулся в грязь у моих ног. Потом я потерял его из виду – он быстро зарылся в землю.

Белый червь был такой большой, что оставил после себя в стене ямы дыру, похожую на узенький проход. Я завороженно заглянул внутрь и в ужасе увидел, как ко мне движется что-то еще. Оно разрывало почву, которая падала из дыры в кучу.

Я не знал, что это такое, и оттого было только хуже. Надо было посмотреть, что там внутри. Я заставил себя подняться на ноги. Шатаясь (потому что опять закружилась голова, и звезды заплясали в небе), я едва не упал, но смог сделать шаг, дернувшись вперед. Теперь узкий проход был прямо у моей головы.

Не надо было заглядывать внутрь.

Я увидел кости. Человеческие кости. Они не были соединены между собой. Но они двигались. Две руки без больших пальцев. Одна из них – вообще без пальцев. Кости хлюпали по грязи, тащились вперед, ко мне, по мягкой почве. И еще скалящийся череп с редкими зубами.

Это был мертвый Билли. Но вместо глаз на меня смотрели черные пустые глазницы. Когда на свет вырвалась белая кость руки без плоти и прыгнула к моему лицу, я отскочил назад и чуть не упал, задыхаясь от страха.

И в тот самый момент, когда я уже готов был сойти с ума от ужаса, воздух вдруг резко похолодел, и я почувствовал, что справа от меня что-то есть. Кто-то был в яме. Кто-то стоял там, где было невозможно стоять.

Это был мальчик ненамного старше меня. Я видел только левую его половину, потому что остальное тело (тело ли?) оставалось где-то еще в земле. Он повернулся ко мне правым плечом и вошел в яму так же легко, как в открытую дверь. А потом улыбнулся доброй улыбкой.

– Разница между сном и явью, – произнес он, – вот самый тяжелый урок. Учись, Том. Пока не поздно…

Я впервые обратил внимание на его сапоги. Очень дорогие, судя по всему, из первоклассной кожи. Точь-в-точь как у Ведьмака.

Затем мальчик поднял руки ладонями наружу. На каждой не хватало большого пальца. Левая вообще была без пальцев.

Это был призрак Билли Бредли.

Он скрестил руки на груди и снова улыбнулся. Потом медленно исчез, счастливый и спокойный.

И я понял, что он хотел мне сказать. Нет, это был не сон, но в каком-то роде я и правда спал. Мне снились кошмары, которые влила мне в горло Лиззи.

Я обернулся, но дыры уже не было. Никакой скелет ко мне не полз. Не было никакого могильного червя.

Скорее всего, я выпил отраву, и именно из-за нее не мог отличить реальность ото сна. Вот чем напоила меня Лиззи. Из-за этой гадости сердце забилось чаще, и я не смог заснуть по-настоящему. Глаза не закрывались, но я увидел то, чего не существовало.


Вскоре после этого звезды погасли и полил сильный дождь. Мне было холодно и неуютно, ночь тянулась так медленно, и я все время думал о том, что случится со мной перед рассветом. Чем ближе была эта минута, тем страшнее становилось.

За час до восхода солнца дождь стал понемногу стихать. Я снова увидел на небе звезды, и теперь они больше не двоились. Я продрог и замерз до костей, но в горле жечь перестало.

Когда у меня над головой возникло чье-то лицо и заглянуло в яму, мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я подумал, что Лиззи пришла за моими костями. Но это оказалась всего лишь Алиса.

– Лиззи прислала меня посмотреть, как ты держишься, – тихо сказала она. – Билли уже приходил?

– Как пришел, так и ушел, – огрызнулся я.

– Я не хотела, чтобы так получилось, Том. Если бы ты только не полез не в свое дело, все было бы хорошо.

– Хорошо? – переспросил я. – Еще один ребенок умер бы. И Ведьмак тоже, если бы я не помешал. А лепешки с кровью младенца – это хорошо? Вся ваша семья – убийцы, и ты сама – тоже!

– Неправда! Неправда! – возразила Алиса. – Не было никакого младенца. Я всего лишь отдала тебе лепешки и больше ничего не делала.

– Даже если и так, – настаивал я, – ты знала, что они натворят, и не помешала им.

– Я не так уж сильна, Том. Как мне их остановить? Как остановить Лиззи?

– Я-то выбрал свой путь, – ответил я. – А что выберешь ты, Алиса? Костяную или кровавую магию? Какую, а?

– Ни то ни другое. Я не хочу быть такой, как они. Я сбегу. Как только смогу.

– Тогда помоги мне. Помоги выбраться из ямы. Мы вместе убежим.

– Сейчас слишком опасно, – сказала Алиса. – Я убегу позже. Может, еще много недель пройдет. Убегу, когда они не будут этого от меня ожидать.

– То есть когда я умру. Когда твои руки снова испачкаются в крови…

Алиса ничего не ответила. Я услышал, как она тихо заплакала. Только я решил, что она передумала и сейчас поможет мне, как девочка ушла.

Я остался в яме, с ужасом представляя, что меня ждет дальше. В памяти всплыли повешенные солдаты, и теперь я знал, что они чувствовали перед смертью. Больше мне не вернуться домой и никогда не увидеть свою семью. Я уже было потерял всякую надежду, когда возле ямы послышались шаги. Я поднялся на ноги, но это снова была Алиса.

– Ах, Том, мне очень жаль, – произнесла она. – Они точат ножи…

Вот-вот настанет самая страшная минута. У меня был всего один шанс. Единственная надежда – Алиса.

– Если тебе действительно жаль, тогда помоги мне, – тихо ответил я.

– Я ничего не могу поделать, – воскликнула она. – Лиззи разозлится на меня. Она не верит мне. Думает, что я жалостливая.

– Сходи за мистером Грегори, – сказал я. – Приведи его сюда.

– Уже слишком поздно, – заплакала Алиса, покачав головой. – Кости, взятые днем, для Лиззи бесполезны. Самое лучшее время – перед восходом солнца. Так что Лиззи и Клык придут за тобой через несколько минут. У тебя больше нет времени.

– Принеси мне нож, – попросил я.

– Зачем? Они гораздо сильнее. Тебе с ними точно не справиться.

– Да нет, я разрежу веревки и потом убегу.

Алиса внезапно исчезла. Она побежала за ножом или испугалась Лиззи? Я подождал немного, но она не вернулась. И тогда отчаяние накрыло меня с головой. Я боролся, боролся, пытался растянуть веревки, но тщетно.

Когда над ямой снова появилось чье-то лицо, я чуть не подпрыгнул вместе с сердцем. Но это опять была Алиса. Она бросила что-то вниз – в свете луны блеснул металл.

Алиса меня не подвела. Она принесла нож. Только бы расправиться с путами – и я на свободе…

Сначала я нисколько не сомневался, что смогу перерезать веревку и вырваться. Я, конечно, мог пораниться, но это же сущие пустяки по сравнению с тем, что со мной могут сделать перед рассветом. Мне удалось быстро найти нож, а вот взять его так, чтобы можно было резать веревку, оказалось намного сложнее. А тем более двигать им. Выронив нож во второй раз, я запаниковал. Уже через минуту за мной придут!

– Не могу сам! – крикнул я Алисе. – Прыгай сюда, помоги!

На самом деле я не думал, что она сделает это, но девочка вдруг и правда стала спускаться в яму. Сначала свесила ноги, потом повисла на руках и спрыгнула.

Она легко разрезала веревку и освободила мои руки. Теперь надо было выбраться из ямы.

– Давай я встану тебе на плечи, – сказал я, – а потом вытяну тебя.

Алиса не стала спорить. Со второй попытки я удержал равновесие у нее на плечах и выполз на мокрую траву. Оставалось самое сложное – вытащить из ямы Алису.

Я протянул ей левую руку. Она крепко ухватилась обеими руками. И я начал тянуть.

Во-первых, мешала мокрая, скользкая трава. Мне самому было трудно удержаться, я едва не сползал обратно. И тут понял, что мне не хватит сил. Я ошибся. То, что она – девочка, еще не значит, что я сильнее. Я слишком поздно вспомнил, как легко она дергала за веревку колокола в саду у Ведьмака, – почти без всяких усилий. Надо было самому поставить ее себе на плечи, чтобы она первой выбралась из ямы. Алиса бы легко меня вытянула.

И тут я услышал голоса. К яме шли Костлявая Лиззи и Клык.

Где-то внизу подо мной копошилась Алиса, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Отчаяние придало мне сил. Я сделал резкий рывок, Алиса перегнулась через край ямы и повалилась на землю рядом со мной.

Мы бросились прочь как раз вовремя. Мы мчались в все лопатки и слышали топот у себя за спиной. Сначала Лиззи и Клык отставали, а потом начали постепенно догонять нас. Все ближе и ближе.

Не знаю, как долго мы бежали. Мне показалось – целую жизнь. У меня даже ноги задеревенели от такой гонки. Дыхание обжигало горло. Мы бежали назад в Чипенден – я понял это по редким вершинам холмов, которые мелькали за деревьями. Мы бежали навстречу рассвету. Небо серело и прояснялось с каждой минутой. А когда я уже не мог сделать и шага, верхушки холмов замерцали бледной желтизной. Солнце! Даже если теперь нас поймают, по крайней мере от моих костей Лиззи не будет никакого толка.

Мы выбрались из леса на зеленый склон и начали взбираться по нему. И тут мои ноги совсем сдали. Я отстал от Алисы. Она в ужасе обернулась. Я слышал, как у меня за спиной хрустят ветки под ногами наших преследователей.

А потом я совсем остановился. Остановился, потому что так захотел. Потому что больше не надо было бежать и спасаться.

На вершине холма впереди нас стоял высокий человек в черном, с длинным посохом в руке. Да, это был Ведьмак. Но почему-то он выглядел как-то иначе. Капюшон сброшен на плечи, а волосы, озаренные лучами восходящего солнца, струились с его головы, как оранжевые язычки пламени.

Клык завыл и бросился к Ведьмаку, размахивая ножом. Костлявая Лиззи – следом. О нас они забыли, по крайней мере на время. Перед ними стоял их главный враг. А с нами можно было и повременить.

Алиса тоже остановилась, и я, на шатких ногах, поравнялся с ней. Мы оба смотрели, как Клык пытается нанести свой последний удар. Он занес над головой кривой клинок и злобно замычал.

До этого Ведьмак стоял неподвижно, как статуя, но теперь, увидев направленное на него острие ножа, сделал два больших шага вниз, навстречу великану, высоко поднял посох и, будто копье, метнул его прямо в голову Клыку. На конце посоха вспыхнул огонек, а потом я услышал глухой стук удара о череп. Кривой клинок взлетел в воздух, и тело Клыка упало навзничь, как мешок с картошкой. Сын Мамаши Малкин был мертв еще до того, как свалился на землю.

Потом Ведьмак отбросил в сторону посох и полез левой рукой под плащ. Он достал что-то и взмахнул этим, как хлыстом. На свету я разглядел серебряную цепь.

Костлявая Лиззи развернулась и попыталась бежать, но было поздно: Ведьмак еще раз взмахнул рукой, и цепь с металлическим звоном опустилась, закрутившись огненной спиралью. Лиззи оказалась связана. Ведьма издала страшный вопль и упала на землю.

Вместе с Алисой я подошел к вершине холма. Цепь крепко обмотала ведьму с головы до ног, даже вокруг рта, зажав зубы. Глаза Лиззи вращались в орбитах, ведьма корчилась и извивалась всем телом, но не могла даже закричать.

Я бросил взгляд на великана. Клык лежал на спине с широко открытыми глазами. Да, он был мертв, посреди лба зияла алая рана. Тогда я посмотрел на посох, не понимая, откуда взялось пламя.

Мой учитель выглядел очень изможденным и почему-то очень старым. Он не переставая покачивал головой, как будто устал от самой жизни. В тени холма его волосы вновь выглядели просто седыми, и я понял, почему мне казалось, будто они струятся с его головы. Волосы были пропитаны потом, и Ведьмак загладил их назад так, что они лежали за ушами. При мне он еще раз их загладил. С бровей падали капельки пота, и Ведьмак тяжело дышал. Он бежал к нам от самого Чипендена.

– Как вы нас нашли? – спросил я.

Ведьмак ответил не сразу. Лишь когда его дыхание успокоилось, он смог говорить.

– Знаки, парень. Следы, по которым нужно идти, если знаешь, как. Этому ты еще научишься.

Он посмотрел на Алису.

– С этими двумя мы справились, а что же делать с тобой? – спросил он, вперив в нее свой взгляд.

– Она помогла мне бежать, – вставил я.

– Правда? – переспросил Ведьмак. – А что еще она сделала?

Учитель пристально взглянул на меня, и я попытался выдержать его взгляд. Когда же не смог и опустил глаза на свои сапоги, Ведьмак цокнул языком. Я не мог ему лгать. Он все равно догадается, что Алиса замешана во всем этом.

Ведьмак снова посмотрел на Алису.

– Открой-ка рот, девочка, – резко потребовал он со злостью в голосе. – Покажи зубы.

Алиса подчинилась, но вдобавок Ведьмак наклонился, взял ее за челюсть и понюхал. Видимо, тогда он немного смягчился.

– Дыхание у нее хорошее, – сказал учитель. – Ты ведь знаешь, какое у других? – спросил он, отпустив Алису и указав пальцем на Костлявую Лиззи.

Я кивнул.

– Все из-за того, что они едят, – пояснил он. – Сразу понятно, чем она занимается. Те, кто практикует костяную и кровавую магию, пристрастились к крови и сырому мясу. Но девочка вроде в порядке.

Потом он снова приблизил лицо к Алисе и потребовал.

– Посмотри мне в глаза. Держи мой взгляд, сколько сможешь.

Алиса сделала, как он сказал, но не смогла смотреть на Ведьмака долго, хотя даже зубами скрипела от усилия. Она опустила глаза и тихо заплакала.

Ведьмак посмотрел на ее остроносые туфли и печально покачал головой.

– Не знаю… – сказал он, обращаясь ко мне. – Просто не знаю, что лучше сделать. Дело не только в ней. Нужно подумать и о других. О тех невинных, кто может пострадать в будущем. Она слишком много видела и слишком много знает. Как она этим воспользуется? Я не знаю, можно ли ее отпускать. Если она уйдет и вернется к семье в Пендл, то будет потеряна навсегда и уйдет во мрак.

– Тебе есть куда пойти? – тихо спросил я у Алисы. – Есть еще родные?

– В деревушке на берегу моря. Она называется Стаумин. Там живет еще одна моя тетя. Может, она приютит меня…

– Тоже ведьма? – спросил Ведьмак, пристально взглянув на Алису.

– Очень слабая, – ответила она. – Иначе вы бы знали. Но туда очень далеко идти, и я никогда там раньше не была. Путь займет больше трех дней.

– Я могу послать с тобой этого мальчика, – сказал Ведьмак, вдруг подобрев. – Он изучил мои карты и, полагаю, сможет найти дорогу. А когда вернется, я научу его, как их правильно складывать. Итак, решено. Я дам тебе еще один шанс, девочка. Твое дело, воспользоваться им или нет. Если не воспользуешься, однажды мы встретимся снова, и тогда тебе не поздоровится.

Ведьмак опять достал из кармана свой вечный сверток с куском сыра.

– Вот, это вам на дорогу, но не ешьте все сразу.

Я надеялся, что мы найдем что-нибудь перекусить в пути, но все равно поблагодарил.

– Только сначала, – продолжил Ведьмак, глядя на меня немигающим взглядом, – я хочу, чтобы ты сходил домой. Возьми с собой девочку, пусть твоя мать с ней поговорит. Мне кажется, она сможет помочь. Возвращайся через две недели.

Я даже не стал сдерживать улыбку. После всего, что случилось, возможность вернуться домой была несбыточной мечтой. Но меня беспокоило одно. Ведь когда-то мама посылала Ведьмаку письмо, и что-то в нем ему не понравилось. Так почему он считает, будто мама может помочь Алисе? Я ничего не сказал: не хотел, чтобы Ведьмак передумал. И то хорошо, что меня отпустили.

Перед тем как уйти, я рассказал Ведьмаку о Билли. Он грустно кивнул и сказал, что все уладит и волноваться не нужно.

Когда мы отправились в путь, я обернулся и увидел, как Ведьмак взвалил на левое плечо Костлявую Лиззи и пошел назад в Чипенден. Со спины я бы не дал ему больше тридцати.

ГЛАВА 12

Слабые и отчаянные

Когда мы спустились с холма и зашагали к нашей ферме, в лицо заморосил косой дождь. Где-то вдалеке дважды пролаяла собака, но внизу, в долине, все было тихо и спокойно.

Стоял полдень. Отец и Джек, скорее всего, в поле. Значит, я смогу поговорить с мамой наедине. Может быть, Ведьмак поступил опрометчиво, отправив со мной домой Алису. В пути у меня было много времени подумать, и я не знал, как все воспримет мама. Вряд ли она обрадуется присутствию в доме кого-то вроде Алисы, особенно если я расскажу, что произошло. А о Джеке и говорить не стоит: памятуя слова Элли о том, как он относится к моей новой работе, я легко мог представить себе, что он скажет. Меньше всего на свете ему надо пускать в дом племянницу ведьмы.

Когда мы прошли во двор, я указал на амбар.

– Лучше пока посиди здесь, – сказал я Алисе. – Я пойду и все объясню.

Стоило мне это произнести, как из дома послышался громкий крик голодного ребенка. Мы с Алисой быстро переглянулись, и она тут же опустила глаза. Кажется, где-то это уже было…

Не ответив ни слова, Алиса развернулась и пошла в амбар. Не ожидал, что она будет такой молчаливой. После всего, что случилось, нам нужно было многое обсудить по дороге. Но мы почти не разговаривали. Наверное, ее расстроило обращение Ведьмака, – то, как он схватил ее за челюсть и понюхал дыхание. Возможно, это заставило Алису задуматься обо всем, что она делала в прошлом. Как бы то ни было, всю дорогу она шла, погрузившись в свои мысли, причем явно невеселые.

Может, надо было попытаться с ней заговорить, но я слишком устал и вымотался, поэтому мы шагали молча, а потом это вошло в привычку. Конечно, мне стоило попробовать узнать Алису получше. Я бы избежал многих ошибок в будущем.

Когда я дернул заднюю дверь, плач прекратился, зато мои уши уловили другой звук: размеренное покачивание маминого кресла-качалки.

Кресло стояло у окна, но занавески не были задернуты наглухо, и я увидел, что мама пристально смотрит в узкую щелку. Она видела, как мы пришли на двор. Когда я вошел, кресло закачалось быстрее, а мама долго смотрела на меня, не мигая. Одна часть ее лица скрывалась в тени, а другую освещала большая свеча в латунном подсвечнике посреди стола.

– Когда приводишь с собой гостя, невежливо оставлять его на улице. – В ее голосе звучала смесь удивления и раздражения. – Мне казалось, я хорошо тебя воспитала.

– Мистер Грегори сказал, чтобы я привел ее сюда, – ответил я. – Это Алиса. Она жила у плохих людей. Ты должна с ней поговорить, но сначала я расскажу, что произошло, на случай, если она нежеланный гость.

Я пододвинул стул поближе и рассказал маме обо всем, что случилось. В конце моего рассказа она глубоко вздохнула, а потом ее лицо смягчила слабая улыбка.

– Ты все сделал правильно, сынок, – сказала она. – Ты новичок в этой работе, а новичкам ошибки простительны. Приведи бедную девочку и дай нам поговорить. Ты, наверное, захочешь познакомиться со своей новорожденной племянницей. Элли будет рада тебя видеть.

Я сходил за Алисой, оставил ее с мамой и ушел наверх.

Элли была в самой большой спальне. Раньше эта комната принадлежала родителям, но они отдали ее Джеку с Элли, потому что там хватало места для колыбели и еще двух кроваток, которые пригодятся в будущем. Ведь детей у них будет много.

Я осторожно постучал в приоткрытую дверь, но стоило мне заглянуть внутрь, как Элли позвала меня войти. Она сидела на краю большой кровати и кормила малышку. Девочка спрятала головку в розовую шаль матери. При виде меня Элли расплылась в улыбке, но глаза у нее были очень усталыми, гладкие прямые волосы упали на лоб. Я быстро отвел взгляд, но Элли заметила, как я посмотрел на нее. Она тут же пригладила волосы и убрала их со лба.

– Ах, извини, Том, – сказала она. – Я выгляжу ужасно, да? Всю ночь не спала. На часок задремала. А как иначе с таким голодным ребенком? Она все время плачет, особенно ночью.

– Сколько ей? – спросил я.

– Сегодня шесть дней. Она родилась после полуночи в субботу.

В ту же ночь я убил Мамашу Малкин. На секунду в моей памяти снова всплыли ужасные воспоминания, и по спине пробежал холодок.

– Ну вот, она наелась, – произнесла Элли и улыбнулась. – Хочешь ее подержать?

Вот уж чего, а этого мне хотелось меньше всего. Младенец был таким маленьким и нежным, что я боялся слишком сильно стиснуть его или уронить. И потом, головка девочки болталась на тонкой шейке, держать ее малышка пока не умела. Но я не мог отказать, иначе Элли обидится. Мне все равно не пришлось держать малышку долго, потому что, оказавшись у меня на руках, она тут же покраснела и начала плакать.

– Не думаю, что оно мне радо, – сказал я Элли.

– Это не оно, а она, – огрызнулась Элли оскорбленно. – Не беспокойся, дело не в тебе, Том, – добавила она, все же улыбнувшись, – просто она опять хочет есть.

Элли взяла ребенка назад, и он сразу же перестал плакать. Я не стал засиживаться и спустился вниз. На лестнице я услышал то, чего совсем не ожидал.

Смех. Из кухни. Громкий, радостный, искренний смех двоих людей, которые очень хорошо ладят друг с другом. Но когда я открыл дверь и вошел в кухню, лицо Алисы снова посерьезнело. Правда, мама продолжала смеяться, и даже когда она остановилась, на лице ее осталась теплая улыбка. Они о чем-то шутили. Я не хотел спрашивать о чем, а сами они не сказали. Но по взглядам можно было понять, это было что-то личное.

Однажды отец сказал мне, что женщины знают то, что мужчинам неведомо. Иногда это заметно по их глазам, но никогда не стоит спрашивать, о чем они думают. Иначе можно услышать такое, чего слышать не хочешь. В общем, над чем бы они ни смеялись, это их сблизило. Мне даже показалось, что они знают друг друга сто лет. Ведьмак был прав. Уж кто и мог разобраться с Алисой, так это мама.

Но еще я заметил одну вещь. Мама поселила Алису в комнате напротив своей спальни. Эти комнаты были сразу возле лестницы на втором этаже. У мамы очень чуткий слух. Если Алиса даже повернется во сне, мама услышит.

Значит, она все-таки держалась с Алисой настороже.


Вернувшись с поля, Джек едва ли не оскалился на меня и что-то буркнул себе под нос. Кажется, он очень разозлился. Зато отец был рад меня видеть и, к моему удивлению, пожал мне руку. Он всегда пожимал руки моим взрослым братьям при встрече. Но со мной так делал впервые. Я загордился, но еще мне почему-то взгрустнулось. Теперь отец относился ко мне как к взрослому мужчине, у которого свой путь в этом мире.

Джек не успел зайти в дом, как разыскал меня.

– Давай-ка выйдем, – сказал он, стараясь напустить на себя равнодушный вид. – Надо поговорить.

Мы вышли во двор, и он повел меня за амбар, к загону для свиней, где нас никто не увидит.

– Что это за девчонку ты с собой привел?

– Ее зовут Алиса. Ей просто нужна помощь, – ответил я. – Ведьмак посоветовал мне отвести ее домой, чтобы с ней поговорила мама.

– Что значит «ей нужна помощь»?

– Она жила у плохих людей, вот и все.

– Каких еще плохих людей?

Я знал, что ему не понравится мой ответ. Но надо было сказать. Все равно он потом узнает от мамы.

– Ее тетка – ведьма, но не беспокойся: Ведьмак с ней разобрался. Мы всего на несколько дней.

Джек взорвался. Никогда не видел его таким злым.

– У тебя что, головы на плечах нет? – закричал он. – О чем ты думал? А как же ребенок? В доме невинное дитя, а ты приводишь с собой такого человека! Поверить не могу!

Он было замахнулся на меня кулаком, но вместо этого ударил в стену. От грохота свиньи в загоне взбесились.

– Мама считает, что все нормально, – возразил я.

– Ну да, еще бы. – Джек вдруг понизил голос, почти до злобного хрипа: – Как же она откажет в чем-нибудь своему любимому сыночку? Она слишком добросердечная, и ты воспользовался этим. Слушай, если что-то случится, отвечать будешь передо мной. Мне не нравится эта девчонка. Она какая-то двуличная. Я буду за ней хорошенько присматривать, и, если что не так, вы оба вылетите отсюда в мгновение ока. Да, и будешь выполнять свою часть работы, если не хочешь быть нахлебником. Она тоже может помогать по дому, а то на маме все хозяйство.

Джек развернулся и собрался уйти, но потом ядовито добавил:

– Ты, наверное, был так занят другими делами, что не заметил, как устал отец. Работа дается ему все тяжелее.

– Ну конечно я помогу! – крикнул я вслед. – И Алиса тоже.


За ужином все, кроме мамы, молчали. Скорее всего, потому что за столом был незнакомый человек. Воспитание, конечно, не позволяло Джеку открыто сердиться, но он поглядывал на Алису так же свирепо, как на меня. Поэтому я радовался, что мама держалась весело и хоть немного скрашивала царившее за столом уныние.

Элли пришлось дважды выйти из-за стола, чтобы успокоить малышку, которая вопила на весь дом, разве что крыша не сотрясалась. Во второй раз Элли принесла дочку с собой.

– Никогда не видела такого беспокойного ребенка, – заметила мама с улыбкой. – Ну, по крайней мере у нее сильные и здоровые легкие.

Крошечное личико девочки все покраснело и перекосилось. Я бы никогда не признался Элли, но этот ребенок был не самым красивым. Ее лицо напоминало маленькую злую старуху. Девочка ревела так громко, что казалось, она вот-вот лопнет от крика. А потом совершенно неожиданно затихла, вытаращив глазки. Она пристально смотрела в центр стола, где рядом с латунным подсвечником сидела Алиса. Сначала мне это не показалось странным. Может, дочка Элли просто зачарованно смотрела на огонь свечи. Но позже, когда Алиса помогала маме убирать со стола, ребенок провожал ее взглядом каждый раз, как Алиса проходила мимо. В кухне было тепло, но у меня почему-то пробежал мороз по коже.

Потом я отправился в свою комнату, сел в плетеное кресло у окна, и все как будто бы вернулось. Словно я и не уходил из дома.

Я смотрел на север, в сторону Холма Палача, и думал о том, почему ребенок так заинтересовался Алисой. В памяти всплыли слова Элли, и меня снова пробрала дрожь. Ее малышка родилась после полуночи в полнолуние. Слишком странно для случайного совпадения. Река унесла Мамашу Малкин примерно в это же время. Ведьмак предупреждал меня, что она может вернуться. А что, если ведьма вернулась раньше, чем я предполагал? Она должна стать нечистью. А может, Ведьмак ошибся? Вдруг она вырвалась из своих костей, и ее дух вселился в тело ребенка Элли в самый миг рождения?


В ту ночь я не сомкнул глаз. Лишь одному человеку я мог доверить свои страхи. Маме. Вот только нелегко было застать ее одну и не привлечь излишнего внимания.

Почти весь день мама проводила на кухне: готовила и делала другую работу по дому. Можно было там с ней и перемолвиться словечком. Я ведь работал неподалеку: Джек поручил мне починить дверь в амбаре, и я до захода солнца, наверное, сотни гвоздей забил.

Но оставалась Алиса, которая была при маме все время. Она так усердно трудилась, что на лбу выступал пот и прорезывались морщины. Но Алиса не жаловалась на усталость.

Только после ужина, когда утих звон посуды и женщины закончили вытирать тарелки, я, наконец, урвал минутку, чтобы поговорить. В то утро отец отправился на большую весеннюю ярмарку в Топли. Помимо торговли, это давало ему редкий шанс встретиться со старыми друзьями. Поэтому он будет отсутствовать два-три дня. Джек оказался прав. Отец и правда очень устал. А так сможет хотя бы отдохнуть от фермы.

Мама разрешила Алисе передохнуть в комнате, а Джек развалился в гостиной. Элли пыталась вздремнуть наверху, пока малышка не проснулась снова. Поэтому, не теряя времени, я поведал маме о своих опасениях. Она опять раскачивалась в кресле, но я и слова не мог вымолвить, пока кресло не остановилось. Мама внимательно выслушала все о моих страхах и подозрениях насчет ребенка. Но ее лицо при этом оставалось совершенно спокойным, и я понятия не имел, о чем она думает. Не успел я произнести последнее слово, как мама поднялась на ноги.

– Подожди-ка, – сказала она. – Надо выяснить все раз и навсегда.

Она вышла из кухни и поднялась наверх. Когда мама вернулась, у нее на руках был ребенок, завернутый в шаль Элли.

– Возьми свечу, – сказала она, направившись к двери.

Мы вышли во двор. Мама шла очень быстро, как будто точно знала, что нужно делать. Мы остановились за помойной кучей, на краю пруда, в котором хватало воды для коров даже в самое жаркое лето.

– Держи свечу повыше, чтобы все было видно, – сказала мама. – Ошибиться нельзя.

А потом, к моему ужасу, она вытянула руки и подняла ребенка над темной стоячей водой.

– Если она поплывет, то в ней живет ведьма. А если потонет, то она невинна. Давай посмотрим…

– Нет!!! – закричал я. Рот сам собой открылся, и слова вылетели прежде, чем я даже успел подумать. – Пожалуйста, не надо! Это же ребенок Элли.

Сначала я думал, что мама все равно бросит младенца в воду, но потом она улыбнулась, прижала девочку к себе и поцеловала в лобик.

– Ну, конечно, это малышка Элли, сынок! Только посмотри на нее! Все равно эта проверка с «плаванием» годится для дураков и никогда не срабатывает. Они обычно привязывают женщине руки к ногам и бросают ее в глубокую стоячую воду. Но выплывет она или нет, зависит от удачи и от силы женщины. К колдовству это не имеет никакого отношения.

– А как же то, как девочка смотрела на Алису? – спросил я.

Мама улыбнулась и покачала головой.

– Младенец не может правильно сфокусировать взгляд, – объяснила она. – Скорее всего, ее внимание привлек огонь свечи. Помнишь, Алиса сидела возле него? А потом, когда Алиса проходила мимо, глаза ребенка просто реагировали на изменение света. Ничего странного. Не о чем беспокоиться.

– А вдруг ребенком Элли все равно овладела ведьма? – спросил я. – Может, в нем живет то, чего мы не видим?

– Знаешь, сынок, я принесла в этот мир и зло, и добро и могу узнать зло, когда увижу его. Это доброе дитя, и нам не о чем беспокоиться. Все нормально.

– А разве не странно то, что ребенок Элли родился примерно в то же время, когда умерла Мамаша Малкин?

– Такое бывает, – ответила мама. – Иногда, если что-то плохое покидает мир, в нем рождается добро. Я видела такое и раньше.

Тогда я понял, что мама вовсе не собиралась бросать ребенка. Она просто хотела встряхнуть меня и привести в чувство. Но пока мы шли назад через двор, у меня еще подкашивались колени при мысли о том, что могло произойти. И только у кухонной двери я кое-что вспомнил.

– Мистер Грегори дал мне одну маленькую книжку об о держании, – сказал я. – Он посоветовал мне ее внимательно прочесть. Но она написана на латыни, а у меня было только три урока.

– Не люблю этот язык, – ответила мама, остановившись у двери. – Посмотрим, что я смогу сделать, но придется тебе подождать до моего возвращения. Меня могут вызвать сегодня. А пока – попроси Алису тебе помочь! Она наверняка сумеет.


Маму и правда вызвали вечером. Сразу после полуночи за ней приехала повозка, лошади были в мыле. Кажется, жена какого-то фермера не могла разродиться уже больше суток. Нужно было ехать довольно далеко, за двадцать миль отсюда на юг. Значит, мамы не будет дня два или больше.

Вообще-то мне не очень хотелось просить Алису о помощи. Вряд ли Ведьмак бы это одобрил. Все-таки это книга из его библиотеки, и он наверняка не хотел бы, чтоб Алиса даже брала ее в руки. Но у меня просто не оставалось выбора. С самого возвращения домой я постоянно думал о Мамаше Малкин и не мог выкинуть ее из головы. Какое-то чутье, интуиция подсказывали мне, что она где-то рядом, скрывается во тьме и с каждой ночью подбирается все ближе и ближе.

Так что, как только настала ночь и Джек с Элли отправились спать, я тихо постучался в комнату Алисы. Днем я не мог даже подойти к девочке, потому что она была все время занята. Да и если бы Джек с Элли нас услышали, им бы это не понравилось. Особенно учитывая отношение Джека к ремеслу ведьмака.

Мне пришлось постучать дважды, прежде чем Алиса открыла дверь. Сначала я думал, что она уже спит, но оказалось, что Алиса даже не разделась. Я не мог не обратить внимание на ее остроносые туфли. На ночном столике рядом с зеркалом стояла свеча. Она уже погасла, но от нее еще шел слабый дымок.

– Можно войти? – спросил я, подняв свою свечу так высоко, что она освещала лицо девочки сверху. – У меня к тебе есть одна просьба.

Алиса кивнула, впустила меня в комнату и заперла дверь.

– Мне нужно прочитать одну книгу, но она написана на латыни. Мама сказала, ты сможешь помочь.

– Где книга? – спросила Алиса.

– У меня в кармане. Это очень маленькая книжка. Тот, кто знает латинский, прочитает ее очень быстро.

Алиса глубоко и устало вздохнула.

– У меня и без того дел по горло, – жалостно протянула она. – О чем книга?

– Об одержании. Мистер Грегори считает, что Мамаша Малкин может вернуться за мной и воспользуется для этого одержанием.

– Ну, давай посмотрим, – сказала Алиса, протянув руку.

Я поставил свою свечу рядом с ее свечой и достал книжку из кармана штанов. Девочка быстро пролистала страницы, не произнеся ни слова.

– Можешь ее прочесть? – спросил я.

– Почему бы и нет. Лиззи учила меня многому, а латынь она знает назубок.

– Так, значит, ты мне поможешь?

Алиса не ответила. Вместо этого поднесла книгу к лицу и понюхала.

– Ты уверен, что ее нужно читать? Она написана священником, а они обычно мало что знают.

– Мистер Грегори сказал, что эта книга – «основополагающий труд», – ответил я. – То есть лучше и полнее книги об одержании нет.

Алиса посмотрела на меня поверх книги и вдруг разозлилась.

– Я знаю, что такое «основополагающий», – огрызнулась она. – Думаешь, я совсем глупая? В отличие от тебя, новичка, я училась много лет. У Лиззи было очень много книг, но их сожгли. Они все сгорели в огне.

Я пробормотал неуверенное «извини», и она улыбнулась.

– Загвоздка в том, – добавила Алиса, вдруг подобрев, – что на чтение понадобится время, а я сейчас слишком устала, чтобы начать. Завтра твоя мама еще не вернется, и я буду занята по горло. Твоя невестка обещала мне помочь, но она все время с ребенком. Так что весь день я буду готовить и убираться. Но вот если бы ты мне подсобил по дому…

Я не знал, что ответить. Ведь у меня самого есть работа: надо помочь Джеку, поэтому вряд ли найдется свободная минутка. Да и мужчины никогда не убираются и не готовят на кухне. Так принято на нашей ферме и во всем Графстве. Мужчины работают на ферме, в поле, а дома их ждет горячий обед. На кухне мы помогали только в Рождество: мыли посуду, чтобы сделать приятное маме.

Алиса как будто прочитала мои мысли, потому что на ее лице вдруг появилась широкая улыбка.

– Это так трудно? – спросила она. – Женщины ведь кормят цыплят и помогают убирать урожай, так почему же мужчины не могут потрудиться на кухне? Просто помоги мне помыть посуду, вот и все. А с утра надо будет почистить кастрюли.

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Что я мог поделать? Лишь бы Джек меня не поймал за девчачьей работой. Он не поймет.


Я встал гораздо раньше обычного и успел вычистить кастрюли до того, как спустился Джек. Потом решил потянуть с завтраком и ел очень медленно, что было на меня совсем не похоже. Этим мне удалось привлечь не один подозрительный взгляд брата. После того как он ушел в поле, я быстренько вымыл горшки и начал их вытирать. Вообще-то я мог бы и догадаться, что Джек не станет меня дожидаться.

Он вернулся во двор, проклиная весь свет, и увидел меня в окно. Его даже перекосило. Потом он сплюнул и со скрипом отворил дверь в кухню.

– Когда закончишь, – язвительно сказал он, – для тебя найдется мужская работа. Можешь начать с загона для свиней. Его надо проверить и подправить. Завтра придет Рыло. Пятерых нужно заколоть, а я не собираюсь потом весь день гоняться за сбежавшей скотиной.

«Рыло» – это прозвище мясника. Джек был прав. Иногда свиньи начинали беситься, когда приходил Рыло, и если ограда была непрочная, то многие сбегали.

Джек развернулся, чтобы уйти, но вдруг громко выругался. Я подошел к двери, не понимая, в чем дело. Брат случайно раздавил большую жирную жабу. Это плохая примета – убить лягушку или жабу. Джек опять выругался и так нахмурился, что его густые брови встретились на переносице. Он пнул мертвую жабу под водосточную трубу и ушел, качая головой. Не понимаю, что на него нашло. Раньше Джек никогда не был таким злобным.

Я остался вытирать последние горшки. Раз уж он поймал меня, надо было все же закончить работу. К тому же я не сильно рвался к вонючим свиньям.

– Не забудь про книгу, – напомнил я Алисе перед уходом, но она лишь загадочно улыбнулась в ответ.


Мне не удалось поговорить с Алисой наедине до самой ночи, когда Джек и Элли легли спать. Я хотел снова сходить к ней в комнату, но Алиса сама спустилась в кухню с книгой и села в мамино кресло-качалку поближе к янтарным язычкам огня.

– Молодец, справился с кастрюлями. Похоже, тебе и правда не терпится узнать, что в книге, – сказала Алиса, постучав пальцем по корешку.

– Если Мамаша Малкин вернется, я должен быть готов. Мне надо знать, что делать. Ведьмак сказал, что она, скорее всего, нечисть. Ты знаешь, что это такое?

Алиса вытаращила глаза и кивнула.

– Надо быть готовым. Если книга поможет…

– Этот священник не похож на других, – произнесла Алиса, протянув мне книгу. – Знает свое дело. Он бы понравился Лиззи больше лепешек.

Я засунул книгу обратно в карман, подвинул стул к очагу и начал задавать Алисе вопросы. Сначала она отвечала с неохотой, а то, что мне удалось из нее вытянуть, не очень-то успокаивало.

Во-первых, меня интересовало название книги: «Окаянные, неуклюжие и отчаянные». Что это означает? Почему книга так называется?

– Первое слово используют священники, – объяснила Алиса, недовольно опустив уголки рта. – Так называют людей, которые делают все иначе. Вроде твоей мамы. Они не ходят в церковь, не молятся. Они не похожи на других. Левши, например, – добавила она, многозначительно улыбнувшись.

– Второе слово более распространено, – продолжила Алиса. – Тело одержимого не может хорошо удерживать равновесие. Оно постоянно спотыкается. Необходимо время, чтобы приспособиться к новому телу. Это как новая пара обуви. А еще человек становится злобным. Спокойный и мирный может ни с того ни с сего взорваться. Еще один признак одержания.

Что же до третьего слова, то тут все просто. Ведьма, у которой некогда было здоровое человеческое тело, отчаянно пытается найти новое. А когда ей это удается, она изо всех сил держится за него. И ни за что не отдаст без боя. Она готова на все. Абсолютно. Поэтому те, кем овладели, очень опасны.

– Если Мамаша Малкин придет, то кто это будет? – спросил я. – Если бы она была нечистью, то кем бы овладела? Мной? Может, так ей будет легче меня погубить?

– Да, если бы только она могла, – ответила Алиса. – Это не так уж легко, учитывая то, кто ты. Со мной то же самое, но я не дамся. Нет, она нападет на слабейшего. Кого проще всего побороть.

– Ребенок Элли?

– Да нет, это бесполезно. Придется ждать, пока ребенок вырастет. У Мамаши Малкин не хватит терпения, а от сидения в яме старины Грегори она стала еще хуже. Придя за тобой, она захватит сильное тело.

– Значит, Элли? Она выберет Элли!

– Да разве ты не знаешь? – Алиса, не веря, покачала головой. – Элли сильна. Ее трудно победить. С мужчинами совладать легче. Особенно с теми, кто прислушивается к зову сердца. Теми, кто может вспылить без причины.

– Джек?

– Скорее всего. Представь только, что Джек стал бы охотиться за тобой. Каково, а? Но в книге верно сказано: с тем, чьим телом овладели, справиться нетрудно. Он отчаянный, но и неуклюжий.

Я достал свою книгу и записал все, что показалось мне важным. Алиса говорила не так быстро, как Ведьмак, но потом разошлась, и уже скоро у меня заболело запястье. Наконец, она дошла до главного: как справиться с одержимым человеком. Оказалось, есть много способов узнать, живет ли еще в теле настоящая душа. Ведь причинив зло телу, причинишь боль и душе. Следовательно, просто убить человека – не выход.

Меня разочаровало то, что в этой части книги было мало написано о том, как же поступить. Сам автор был священником, поэтому считал, что лучше всего попробовать изгнание духов с помощью свечи и святой воды. Так можно освободить жертву. Но он признавал, что не все священники делают это правильно. Кажется, лучше получалось у тех, кто был седьмым сыном седьмого сына.

Рассказав обо всем, Алиса пожаловалась, что очень устала, и пошла спать. Меня тоже клонило ко сну. Я и забыл, как тяжела работа на ферме, и сейчас все тело ломило. Я поднялся в свою комнату и свалился на кровать, предвкушая сладкий сон. Но собаки во дворе вдруг подняли лай.

Решив, что их что-то напугало, я открыл окно и посмотрел в сторону Холма Палача. Как хорошо вдохнуть ночного воздуха, который легко прочистит голову! Собаки постепенно успокаивались, а потом вдруг разом и вовсе умолкли.

Я собирался закрыть окно, когда на небо из-за облака выглянула луна. Алиса как-то сказала, что лунный свет показывает истинную суть вещей. Так моя большая тень показала Костлявой Лиззи, что я не такой, как все.

Эта луна даже не была полной – просто убывающая, которая уменьшалась до полумесяца. Но она показала мне нечто новое, то, чего бы я без нее не увидел. Я заметил слабый серебристый след, который спускался с Холма Палача. Он скользил под ограду, через северное пастбище, пересекал восточное поле и исчезал из виду где-то под амбаром. Я сразу вспомнил о Мамаше Малкин. Я видел такой же серебристый след, когда столкнул ее в реку. Теперь появился еще один, и он вел ко мне.

Сердце забарабанило в груди. Я на цыпочках спустился вниз и прошмыгнул в заднюю дверь, осторожно закрыв ее за собой. Луна скрылась за облаками, и, когда я обошел амбар, серебристый след исчез, но все равно было заметно, что кто-то спустился с холма к нашему дому. Трава была примята, как будто по ней проползла гигантская улитка.

Я подождал, пока снова появится луна, и еще раз осмотрел вымощенную плитами площадку у амбара. Когда облака рассеялись, я увидел то, что меня действительно напугало. Серебристый свет замерцал в темноте, и не осталось сомнений, куда он вел. Он обходил стороной загон для свиней, змейкой вился вокруг амбара, а потом ко двору, дому – и заканчивался прямо под окном Алисы, где ступеньки, ведущие в погреб, закрывала деревянная крышка люка.

Несколько поколений назад наши предки-фермеры занимались пивоварением и отвозили пиво на соседние фермы и постоялые дворы. Поэтому местные звали нашу землю «Фермой Пивовара», хотя для нас это был просто дом. А ступеньки здесь были затем, чтобы заносить и выносить бочки, не заходя в здание.

Крышка по-прежнему закрывала люк, и две ее половинки скреплял большой ржавый висячий замок. Но между створками все равно оставалась щель, не шире моего пальца. И серебристый след исчезал как раз там. Естественно, что бы ни пробралось сюда, через это крошечное отверстие оно могло легко просочиться. Мамаша Малкин вернулась, и она была нечистью, а ее тело стало таким мягким и податливым, что могло протиснуться в любые щели.

Она уже в погребе.

Мы больше не пользовались им, но я хорошо его помнил. Там земляной пол, и в основном погреб завален старыми бочками. Двери у дома толстые, но полые – значит, уже скоро ведьма проберется по стенам в любой уголок дома.

Я поднял глаза и увидел огонек свечи в окне Алисы. Она еще не спала. Я вошел в дом и скоро уже стоял у двери в ее спальню. Надо было постучать, но не очень громко: чтобы Алиса знала, что я здесь, а другие не проснулись. Я едва коснулся двери костяшками пальцев, как услышал изнутри нечто неожиданное.

Это был голос Алисы. Она с кем-то разговаривала.

Мне не понравилось то, что уловил мой слух, но я все равно постучал. Прошло какое-то время, но Алиса не открыла, и я приложил ухо к двери. С кем она разговаривала? Элли и Джек давно спят, и я слышал только голос Алисы. Хотя… он звучал как-то иначе. Где-то я такое уже слышал. Вспомнив, я отпрянул от двери, как будто она загорелась.

Из-за двери доносилось монотонное бормотание. Мне сразу вспомнилось, как Костлявая Лиззи с белыми костями в кулаках шептала заклятие над моей ямой.

Еще не поняв, что делаю, я дернул за дверную ручку и распахнул дверь.

Алиса стояла у зеркала и читала заклинание. Она сидела на краю стула с прямой спинкой и смотрела в зеркало поверх пламени свечи. Я глубоко вздохнул и подкрался ближе, чтобы взглянуть получше.

Ночью становилось холодно, но, даже несмотря на это, по лицу Алисы катились капельки пота. При мне две слились на лбу и стекли в глаз, а потом из него – как слеза по щеке. Алиса, не отрываясь, смотрела в зеркало, вытаращив глаза, а когда я позвал, даже не моргнула.

Я подошел сзади и поймал отражение латунного подсвечника в зеркале. Но, к моему ужасу, лицо над пламенем принадлежало не Алисе.

Это было старое лицо, изможденное и морщинистое. Жесткие седые патлы, будто вуаль, спадали на осунувшиеся скулы. Это было лицо того, кто провел много лет в сырой земле.

И тут глаза шевельнулись, зыркнули влево и поймали мой взгляд. Они были словно два красных уголька. И хотя лицо тронула улыбка, в глазах горели злость и ненависть.

Ошибки быть не могло. Передо мной – лицо Мамаши Малкин.

Что же это такое? Неужели Алиса одержима? Или она с помощью зеркала пыталась говорить с Мамашей Малкин?

Не задумываясь, я схватил подсвечник и с силой ударил им по зеркалу. Оно с треском и звоном разбилось, бросив в меня сверкающий дождь осколков. Алиса пронзительно закричала.

Представить себе не смогу крика страшнее. Он был полон муки, и я вспомнил вой свиней, когда их закалывают. Но мне было совсем не жаль Алису, хотя она заплакала и начала рвать на себе волосы.

Дом быстро наполнился шумом. Сначала завопил ребенок Элли, потом я услышал ругательства и топот ног по лестнице.

Джек в ярости ворвался в комнату. Он бросил взгляд на зеркало, потом подошел ко мне и замахнулся. Наверное, он с ходу решил, что это я во всем виноват, потому что Алиса до сих пор кричала. Я держал подсвечник, а на пальцах у меня блестели кусочки стекла.

Как раз вовремя в комнату вбежала Элли. Она держала на руках ребенка, и он надрывался от крика, но свободной рукой Элли схватила Джека за локоть и не дала меня ударить.

– Не надо, Джек! – взмолилась она. – Не бери грех на душу!

– Поверить не могу, что ты это сделал, – зарычал Джек, свирепо глядя на меня. – Ты знаешь, сколько лет этому зеркалу? Что теперь скажет отец, когда узнает?

Джек не на шутку разозлился. Мало того что я разбудил весь дом, так ведь и ночной столик принадлежал еще моей бабушке. После того как отец отдал мне трутницу, это была последняя семейная реликвия, оставшаяся в доме.

Джек шагнул ко мне. Свеча не погасла, когда я разбил зеркало, но от крика моего брата огонек задрожал.

– Зачем ты это сделал? Да что на тебя нашло? – зарычал Джек.

Что мне было ответить? Я просто пожал плечами и уставился на сапоги.

– Что ты вообще здесь делаешь? – продолжал кричать Джек.

Я молчал. Что ни скажешь, станет только хуже.

– Теперь будешь сидеть у себя, – прокричал Джек. – Я мог бы давно уже выгнать вас отсюда!

Я глянул на Алису, которая все еще сидела на стуле, уронив голову на руки. Она перестала плакать, но ее всю трясло.

Когда я оглянулся на брата, злость Джека сменилась тревогой. Он смотрел на Элли, которая вдруг побледнела и закачалась. Не успел брат двинуться, как она потеряла равновесие и упала на стену. Джек тут же забыл о злосчастном зеркале и засуетился возле жены.

– Не знаю, что это со мной, – простонала Элли взволнованно. – У меня вдруг закружилась голова. Ах, Джек! Джек! Я чуть не уронила малышку!

– Но все ведь в порядке. Не беспокойся. Дай-ка мне ее…

Взяв дочку на руки, Джек успокоился.

– А теперь, – сказал он мне, – убери здесь. Поговорим утром.

Элли подошла к кровати и положила руку Алисе на плечо.

– Алиса, пойдем вниз, пока Том убирается. Я согрею что-нибудь попить.

Они все ушли в кухню, а я остался собирать стекло. Через десять минут я сам спустился за веником и совком. Они молча сидели за кухонным столом, попивая травяной чай. Ребенок спал на руках у Элли. Никто даже не взглянул на меня.

Я вернулся наверх и быстро убрал осколки, а потом ушел в свою комнату. Там я сел на кровать и начал смотреть в окно, мучаясь от страха и одиночества. Вдруг Алиса уже одержима? Все-таки из зеркала на меня смотрело лицо Мамаши Малкин. Если это она, то тогда малышка и все остальные в. опасности.

Пока она ничего не сделала, но Алиса относительно мала по сравнению с Джеком. Поэтому Мамаше Малкин придется пойти на хитрость. Она подождет, пока все лягут спать. И я стану главной мишенью. Или ребенок. Кровь младенца придаст ей сил.

А может, я разбил зеркало как раз вовремя? И разрушил заклинание в тот самый момент, когда Мамаша Малкин собиралась вселиться в тело Алисы? Или Алиса могла просто разговаривать с ведьмой через зеркало. Но даже если и так, легче не становилось. Теперь у меня два врага.

Надо было что-то делать. Но что? У меня голова разрывалась от мыслей. Вдруг кто-то постучал в дверь. Я подумал, что это Алиса, и не встал. Но из-за двери послышался голос Элли. Я открыл дверь.

– Мы можем поговорить? – спросила она. – Дай мне войти, не хочу разбудить малютку. Я только-только ее утихомирила.

Я отступил назад, Элли вошла и тихо прикрыла дверь.

– С тобой все в порядке? – спросила она озабоченно.

Я кивнул с несчастным видом, но не смог посмотреть ей в глаза.

– Хочешь поговорить об этом? Ты ведь разумный парень, у тебя должны были быть серьезные причины для такого поступка. Если ты со мной поделишься, тебе станет легче.

Как я мог сказать ей правду? Ей ведь надо было заботиться о ребенке. Что будет, если Элли узнает о ведьме, которая жаждет детской крови? А потом я понял, что ради невинного дитя должен был все рассказать. Элли нужно знать обо всем, какой бы горькой правда ни была. Тогда она сможет спастись.

– Есть кое-что, Элли… Не знаю, как сказать об этом…

Элли улыбнулась:

– Лучше всего начни сначала…

– За мной что-то пришло, – произнес я, глядя прямо Элли в глаза. – Зло, которое хочет моей смерти. Поэтому я и разбил зеркало. Алиса разговаривала с ним, и…

В глазах Элли вдруг зажегся недобрый огонек.

– Только скажи Джеку, и точно узнаешь, какой у него кулак! То есть ты принес с собой зло, когда в доме ребенок? Да как ты мог? Как ты мог так поступить?

– Я не знал, что так получится, – возразил я. – Узнал лишь сегодня. Поэтому говорю тебе только сейчас. Тебе нужно уйти отсюда вместе с ребенком, ради вашей же безопасности. Уходи, пока не поздно.

– Что? Прямо сейчас? Среди ночи?

Я кивнул. Элли твердо мотнула головой.

– Джек бы не ушел. Его бы не выжили из собственного дома посреди ночи. Ни за что. Нет, я подожду. Я останусь здесь и буду молиться. Так меня учила мама. Она говорила, что если истово молиться, то никакое зло тебя не коснется. И я верю ей. Ты ведь можешь ошибаться, Том, – добавила она. – Ты еще юн и лишь недавно начал осваивать свое ремесло. Все не так страшно, как тебе кажется. И твоя мама вот-вот вернется. Не сегодня, так завтра. Она что-нибудь придумает. А пока – держись подальше от комнаты Алисы. С ней что-то не так.

Я открыл было рот, чтобы попытаться уговорить ее снова, но на лице Элли вдруг промелькнуло тревожное выражение. Она пошатнулась и оперлась рукой о стену, чтобы удержаться на ногах.

– Смотри, что ты наделал. Мне становится плохо при одной мысли о том, что тут творится.

Она села на кровать и опустила голову на руки. Я сокрушенно смотрел на нее, не зная, что делать или говорить.

Спустя пару минут Элли снова поднялась на ноги.

– Надо будет поговорить с твоей мамой, как только она вернется. Не забывай: лучше тебе держаться подальше от Алисы. Обещаешь?

Я пообещал, и Элли с улыбкой отправилась в свою комнату.

Тут меня поразила одна догадка…

Элли уже второй раз споткнулась и сказала, что у нее кружится голова. Один раз – еще случайность. Просто усталость. Но дважды! Она была неуклюжей. Элли была неуклюжей, и это первый признак одержания!

Я начал бродить взад-вперед по комнате. Да нет, разумеется, это ошибка. Не может этого быть! Только не Элли. Может, она всего лишь устала. Все-таки из-за ребенка почти не спит.

Но Элли – сильная и здоровая женщина. Она сама выросла на ферме, и мало что ей не давалось. А эти разговоры о молитвах?.. Однако она ведь могла нарочно сказать это, чтобы я не заподозрил ее.

Но разве Алиса не говорила, что Элли трудно овладеть? Еще она сказала, что скорее всего жертвой будет Джек. Но он-то не показывал никаких признаков слабости. Хотя нельзя отрицать, что он становится все более злобным. Если бы Элли не вмешалась, он бы снес мне голову с плеч!

В то же время, если Алиса заодно с Мамашей Малкин, ей нельзя верить ни в чем. Она могла специально направить меня по ложному следу. Я даже не мог ручаться, что она не солгала мне по поводу книги Ведьмака! Я же не читаю по-латыни и не могу проверить. Алиса могла обо всем солгать!

И тут я понял, что моим врагом мог быть любой из них. Опасность придет с любой стороны, в любой момент, и я ничего не узнаю!

К счастью, мама должна вернуться к рассвету. Она-то придумает, что делать. Но до рассвета еще ой как далеко. Сон – непозволительная роскошь для меня. Придется быть начеку всю ночь. Если Джек или Элли одержимы, то сделать я ничего не могу. Мне нельзя заходить в их комнату. Остается приглядывать за Алисой.

Я вышел из комнаты и сел на ступеньки между спальней Джека с Элли и моей. Отсюда мне была видна комната Алисы. Если она выйдет, то, по крайней мере, я об этом узнаю.

Я решил, что если мама не вернется, то на рассвете уйду. Кроме нее, помочь может только один человек…


Ночь оказалась очень долгой. Поначалу я вскакивал при малейшем шорохе – скрипе половиц, ступенек. Но постепенно успокоился: все-таки дом старый, к этим звукам привыкаешь. И все равно с приближением рассвета тревога ко мне вернулась.

Я начал слышать странный скрежет в стенах. Словно чьи-то когти царапали камень и не всегда в одном и том же месте. Иногда слева у лестницы; потом внизу, возле комнаты Алисы. Такой слабый скрежет, что я даже не мог точно понять, на самом ли деле я его слышу или мне просто чудится. Но меня охватил холод, настоящий, и это значило, что рядом опасность.

А потом начали лаять собаки, за ними разбушевались другие животные. Волосатые свиньи фыркали так громко, что можно было подумать: мясник уже пришел. В довершение всего, и ребенок заплакал.

Теперь мне было так холодно, что все тело тряслось от дрожи. Надо что-то делать.

Тогда, на берегу реки, мои руки знали, как поступить. На этот раз помогли ноги, которые действовали быстрее моей мысли. Я встал и бросился бежать. Сердце молотом стучало в груди. В ужасе я почти кубарем сбежал с лестницы, добавив шума ко всей какофонии. Мне надо было выбраться оттуда, бежать от ведьмы. На все остальное – плевать. От храбрости не осталось и следа.

ГЛАВА 13

Волосатые свиньи

Я в панике выбежал из дома и ринулся на север, прямо к Холму Палача, остановившись только у северного пастбища. Мне нужна была помощь – и как можно скорее. Поэтому я решил вернуться в Чипенден. Теперь только Ведьмак мог помочь.

Когда впереди меня показалась ограда, животные вдруг замолчали, и я обернулся. За фермой вилась дорога, превратившаяся в жижу. Она черным пятном выделялась на лоскутном одеяле серых полей.

И тогда я увидел на дороге свет. К ферме приближалась повозка. Может, мама? На какое-то мгновение я подумал, что мои надежды оправдались. Но когда повозка остановилась у ворот, я услышал громкий кашель и харканье, потом кто-то сплюнул. Это был всего лишь Рыло, мясник. Ему нужно было заколоть пять самых больших свиней. Чтобы снять с каждой шкуру, потребуется много времени, поэтому он обычно начинал как можно раньше.

Мясник ни разу не сделал мне ничего плохого, но я почему-то всегда радовался, когда он заканчивал работу и наконец уезжал. Мама его тоже недолюбливала. Ей не нравилось, как он постоянно кашлял и плевался во дворе.

Это был здоровенный детина, выше Джека, с мускулистыми ручищами. В его работе иначе нельзя. Некоторые свиньи весят больше человека и бьются под ножом как бешеные. Но одно в Рыле никогда не менялось. На нем всегда были короткие рубашки, пуговицы внизу расстегнуты, жирное, белое и волосатое брюхо вываливалось наружу и свисало на коричневый кожаный фартук. Мясник надевал этот фартук, чтобы не испачкать штаны кровью. Рылу было не больше тридцати, хотя его волосы давно поредели.

Разочаровавшись, что это не мама, я стоял и смотрел, как мясник достал из повозки фонарь и начал выгружать инструменты. Он приготовил себе место перед амбаром, рядом с загоном для свиней.

Время все-таки шло, и я полез дальше через ограду в лес, но вдруг уловил боковым зрением какое-то движение на холме подо мной. Тень торопливо направлялась в мою сторону, к перевалу в дальнем конце пастбища.

Это была Алиса. Я не хотел, чтобы она шла за мной, но лучше дождаться ее здесь, чем где-то в лесу. Я уселся на ограду и подождал, пока девочка меня догонит. Ждать долго не пришлось, потому что Алиса всю дорогу бежала.

Она не стала подходить близко и остановилась в десяти шагах от меня, упершись руками в колени и пытаясь восстановить дыхание. Я оглядел Алису с головы до ног и снова обратил внимание на черное платье и остроносые туфли. Видимо, я разбудил ее, когда сбегал вниз по лестнице. Но она как-то очень быстро оделась и бросилась за мной вдогонку.

– Не хочу с тобой разговаривать! – крикнул я. От волнения голос дрожал и звучал выше обычного. – Ты попусту тратишь время! У тебя был шанс, так что теперь лучше обходи Чипенден стороной.

– А тебе лучше выслушать меня, если знаешь, что надо делать, – ответила Алиса. – Иначе скоро будет поздно. Ты должен кое-что знать. Мамаша Малкин уже здесь.

– Я знаю, – сказал я. – Я ее видел.

– Не только в зеркале. Это не все. Она вернулась и прячется где-то в доме. – Алиса показала пальцем на ферму у подножия холма.

– Сказал же: знаю, – злобно повторил я. – Лунный свет показал мне ее след, а когда я поднялся к тебе, чтобы сказать, что я увидел, ты уже разговаривала с ней, и, возможно, не в первый раз.

Я вспомнил первую ночь, когда пришел к Алисе с книгой. От свечи перед зеркалом еще шел дымок.

– Может, это из-за тебя она здесь. Это ты сказала ей, где я.

– Неправда, – ответила Алиса с той же злостью в голосе и сделала три шага вперед. – Я ее выследила через зеркало. Я не думала, что она так близко, честно. Она оказалась настолько сильна, что я не могла прогнать ее. К счастью, ты подоспел вовремя и разбил зеркало.

Я хотел поверить Алисе, но как? Когда она подошла поближе, я развернулся вполоборота, готовый прыгнуть на траву за оградой.

– Я иду назад, в Чипенден, за мистером Грегори. Он знает, что делать.

– Нет времени, – возразила Алиса. – Когда вы вернетесь, будет слишком поздно. Подумай о ребенке. Мамаша Малкин хочет убить тебя, но она жаждет человеческой крови и больше всего – детской, которая придаст ей силу.

Мои собственные страхи заставили меня напрочь позабыть о ребенке Элли. Алиса была права. Ведьма не завладеет им, но захочет его крови. Когда я приведу Ведьмака, будет поздно.

– Но что же делать? – спросил я. – Мне не справиться с Мамашей Малкин в одиночку.

Алиса пожала плечами и опустила уголки рта.

– Это твоя работа. Ведь старина Грегори успел научить тебя чему-то полезному? Если ты не записал, это должно быть у тебя в голове. Просто вспомни – и все.

– Он мало говорил про ведьм, – сказал я с досадой.

Ведьмак в основном учил меня бороться с домовыми, призраками и неупокоенными душами. А во всех моих бедах оказались виноваты ведьмы.

Я по-прежнему не доверял Алисе, но теперь, после того, что она сказала, не мог уйти в Чипенден. Мне все равно не успеть вовремя. Алиса не зря предупредила меня насчет ребенка Элли. Даже если в ней живет ведьма или она на стороне Мамаши Малкин, ее слова не оставили мне иного выбора, кроме как возвратиться на ферму и остаться под самым носом у ведьмы.

На обратном пути с холма я держался в стороне от Алисы, но она была рядом, когда мы вошли на двор.

Рыло точил свои ножи. Он поднял глаза и кивнул мне. Я ответил ему тем же. Лицо мясника больше походило на морду волка, чем на свиное рыло. Потом он молча уставился на Алису, разглядывая ее с головы до ног. А перед тем, как мы скрылись в кухне, мясник громко и насмешливо присвистнул.

Алиса сделала вид, что ничего не слышала. Ей надо было еще многое сделать до завтрака, поэтому она пошла прямо в кухню и начала готовить цыпленка. Он висел на крючке у двери, обезглавленный и выпотрошенный накануне. Алиса принялась мыть и чистить его в соленой воде, сосредоточившись на работе, чтобы ничего не упустить.

И тогда, наблюдая за ней, я, наконец, вспомнил, что может помочь.

Соль и железо!

Я не был до конца уверен, но попробовать стоило. Так Ведьмак связывал домового в яме, и это могло сработать и с ведьмой. Если я брошу соль и железные опилки в человека, которым овладели, то смогу выжить Мамашу Малкин.

Я не верил Алисе и не хотел, чтобы она разгадала мой план. Поэтому подождал, пока она закончит чистить цыпленка и уйдет из кухни.

Достав соль, я отправился прямиком в мастерскую отца.

Я быстро нашел, что искал. Из большого количества напильников и пил, сложенных на полке над станком, я выбрал самую большую и острую пилу. Такую называли «фальшивой ведьмой», когда я был маленьким. Только говоря о пиле я мог произнести слово «ведьма» и не получить по шее. Я начал пилить старое железное ведро, и визжание пилы отдавалось у меня в зубах. Но вскоре воздух разрезал более громкий звук.

Крик умирающей свиньи, первой из пяти.

Я знал, что Мамаша Малкин может быть где угодно, и если она еще ни в кого не вселилась, то вот-вот выберет жертву. Поэтому надо было сосредоточиться и все время быть настороже. По крайней мере теперь я знал, чем можно защититься.

Джек хотел, чтобы я помог мяснику, но у меня все время находился предлог отказаться. Я говорил, что как раз заканчиваю одно дело или начинаю другое. Если придется работать с Рылом, то я на весь день окажусь к нему привязан и не смогу присматривать за остальными. А раз уж я был всего лишь гостем, то Джек не мог настаивать, хотя был близок к этому.

В конце концов, после обеда, хмурый, как черная туча, он был вынужден сам помочь Рылу. Мне только того и надо было. Работая перед амбаром, Джек постоянно находился у меня на виду. Я то и дело придумывал предлог отлучиться и навестить Элли или Алису. В любую из них могла вселиться ведьма. Если это Элли, то шанс спасти ребенка был очень мал, потому что малышка все время была у нее на руках или спала в кроватке рядом.

У меня были и соль, и железные опилки, но я не знал, хватит ли их. Лучше всего было бы достать серебряную цепь. Хотя бы коротенькую – все лучше, чем ничего. Мальчиком я как-то подслушал, как папа и мама говорили о маминой серебряной цепочке. Я никогда ее не видел, но она могла быть где-то в доме. Может, в кладовой под чердаком, которую мама всегда запирала на ключ.

Зато их спальня была не заперта. Обычно мне не разрешали туда заходить, но сейчас было не до этого. Я перерыл мамину шкатулку с драгоценностями: броши, кольца, но никакой цепочки. Обыскал всю комнату. Роясь в ящиках, я горел от стыда, но что оставалось делать? Вдруг там где-нибудь ключ от кладовой? Ничего.

Тут я услышал звук тяжелых ботинок Джека. Он поднимался наверх. Я замер, едва смея дышать, но брат зашел в свою комнату на пару минут, а потом опять спустился вниз. Потом я закончил поиски, но так ничего подходящего не нашел и спустился проверить, как остальные.

В тот день в воздухе стояли прохлада и спокойствие, но когда я проходил мимо амбара, поднялся слабый ветерок. Солнце садилось за горизонт, обливая все вокруг мягким алым теплом и обещая хорошую погоду на завтра. Перед амбаром вниз головами на крюках висели три заколотые свиньи. С них только что содрали кожу, и с последней еще капала кровь в ведро. Рыло, стоя на коленях, боролся с четвертой, которая заставила его порядком помучиться. Трудно сказать, кто из них рычал громче.

Джек, в запачканной кровью рубашке, свирепо посмотрел на меня, но я прошел мимо и даже улыбнулся. Работа шла вовсю, но дел еще оставалось много, поэтому они закончат ближе к ночи. Никто не проявлял особой неуклюжести, и я не мог догадаться, кем же овладела ведьма.

Через час стемнело. Джек и Рыло все еще работали – при свете костра, который отбрасывал пляшущие тени по всему двору.

Все началось, когда я пошел в сарай за мешком с картошкой…

Кто-то закричал. Этот крик был наполнен ужасом. Это был крик женщины, с которой случилось самое страшное.

Я бросил мешок на землю и бросился к амбару. А там встал как вкопанный, не в силах поверить своим глазам.

Элли стояла в двадцати шагах от меня, вытянув руки, и кричала, кричала, как будто ее пытали. У ее ног лежал Джек, весь в крови. Сначала я подумал, что Элли кричит из-за него, но оказалось – из-за Рыла.

Мясник повернулся ко мне, словно с нетерпением ждал моего появления. В левой руке он по-прежнему держал свой любимый острый нож, которым перерезал свиньям глотку. Я застыл в ужасе, когда понял, почему кричала Элли.

В правой руке Рыло держал ее ребенка.

Сапоги мясника были густо залиты свиной кровью, и она еще капала с его фартука. Рыло поднес нож к младенцу.

– Иди сюда, мальчик, – позвал он меня. – Иди ко мне, – и захохотал.

Мясник открывал рот, но голос был не его, а Мамаши Малкин. И не его смех, грохочущий где-то в брюхе. Кудахтанье ведьмы.

Я медленно шагнул к Рылу. Потом еще раз. Я хотел подойти ближе. Я хотел спасти ребенка Элли. Я пытался идти быстрее. Но не мог. Ноги одеревенели. Как будто в страшном сне, когда отчаянно пытаешься бежать и не можешь. Мои ноги больше мне не принадлежали.

Внезапно меня осенило, и от страшной догадки бросило в холодный пот. Я шел навстречу Рылу не потому, что сам так хотел, а потому, что меня звала Мамаша Малкин. Это она тянула меня туда, где в ожидании застыл острый нож. И мне не спастись. Я погибну. Меня околдовали.

Что-то похожее я чувствовал тогда у реки, но как раз вовремя моя левая рука смогла столкнуть Мамашу Малкин в воду. А сейчас конечности не слушались меня и были такими же беззащитными, как разум.

Я приближался к мяснику. Ближе и ближе к ножу. У Рыла были глаза Мамаши Малкин, и лицо начало чудовищно разбухать. Как будто ведьма внутри искажала его облик, раздувая щеки, выкатывая глаза. Брови выступили, словно крутые холмы, под ними – выпуклые угольки глаз, излучающие гибельный огонь.

Я сделал еще шаг, и сердце трепыхнулось в груди. Опять шаг – и новый удар сердца. Теперь я был очень близко к Рылу. Тук, тук, – стучало сердце, отбивая каждый шаг.

Когда до ножа оставалось каких-то пять шагов, я услышал, как Алиса бросилась к нам, выкрикивая мое имя. Я краем глаза увидел, как она возникла из мрака и кинулась прямо к Рылу. Ее черные волосы развевались, словно она бежала навстречу ураганному ветру.

Даже не замедлив бег, Алиса изо всей силы ударила Рыло ногой. Она метила как раз в живот над кожаным фартуком, и я заметил, как острый носок ее туфли исчез в жирном брюхе.

Рыло всхлипнул, согнулся от боли и уронил ребенка Элли, но гибкая, как кошка, Алиса упала на колени и успела поймать младенца. Потом она рванула назад, к Элли.

В тот самый момент, когда Алиса ударила мясника в живот остроносой туфлей, чары рассеялись. Я снова был свободен и мог самостоятельно двигать конечностями. Мог шевельнуться. Или напасть.

Рыло согнулся почти пополам, но быстро выпрямился. Несмотря на то что он выронил ребенка, в другой руке у него по-прежнему был нож. Я увидел это, когда Рыло двинулся ко мне. Мясник немного хромал и пошатывался – может, он был неуклюжим или это были последствия удара Алисы.

Когда я освободился от чар, во мне поднялась целая буря чувств: скорбь по Джеку, страх за ребенка Элли, злая досада на то, что это случилось с моей семьей. И в ту минуту я осознал, что был рожден стать ведьмаком. Самым лучшим ведьмаком в мире. Я могу – и стану. Мама будет гордиться мной.

Я быстро засунул руки в карманы штанов и набрал полные кулаки того, что там лежало. Потом метнул пригоршни в Рыло: из правой руки – белую, из левой – черную. Они слились в одно черно-белое облако и осыпали голову и плечи мясника.

Соль и железо – смесь, которая помогает справиться с домовыми. Железо высасывает силу, соль сжигает домового. Железные опилки с ведра и соль из кухни. Оставалось надеяться, что на ведьму это тоже подействует.

Наверное, если бросить такую смесь в лицо, кому угодно будет худо: по меньшей мере начнешь кашлять и плеваться. Но с Рылом случилось нечто похуже. Сначала он разжал кулаки, и нож упал на землю. Потом мясник закатил глаза и медленно повалился на колени, сильно ударился лбом о землю, чуть не свернув шею.

Из его левой ноздри начало сочиться что-то густое и вязкое. Я просто стоял и смотрел, не в силах пошевелиться. Мамаша Малкин медленно вытекала из его носа, булькая и пузырясь, постепенно принимая знакомые очертания. Да, это была она. Но что-то изменилось.

Во-первых, ведьма уменьшилась раза в три. Теперь ее плечи доходили мне только до колен, но на ней был все тот же длинный плащ, который волочился за ней по земле, а седые волосы спадали на горб и плечи, как траченные молью занавески. Изменилась и ее кожа. Она вся мерцала, растягивалась и тянулась. Но красные глаза остались прежними. Лишь раз старуха в ярости взглянула на меня, затем отвернулась и заковыляла к углу амбара. На ходу она продолжала уменьшаться. Неужели это все из-за соли и железа? Я не знал, что еще делать, поэтому просто провожал ее взглядом, изможденный до предела.

Но Алиса, похоже, не думала, что с ведьмой покончено. Она отдала малышку Элли, ринулась к огню, вытащила головешку и побежала за Мамашей Малкин.

Я знал, что она собирается сделать. Одно прикосновение – и ведьму охватит пламя. Что-то внутри меня противилось этому. Слишком жестоко. Я поймал Алису за локоть, когда она бежала мимо, и заставил ее бросить горящую палку.

Девочка свирепо глянула на меня, и мне показалось, что сейчас я тоже отведаю ее остроносых туфель. Но вместо этого Алиса так крепко сжала мою руку, что ее ногти глубоко впились в кожу.

– Борись, иначе не выживешь! – зашипела она мне в лицо. – Доведи дело до конца, а не то и сам сгинешь, и нас всех погубишь!

Она выпустила мою руку, и я увидел капельки крови там, где ее ногти вонзились в кожу.

– Ты должен сжечь ведьму, – сказала Алиса, и злости в ее голосе поубавилось. – Тогда она больше не вернется. Сажать в землю мало. Это временное средство. Старик Грегори знает это, но он слишком мягкосердечен, чтобы жечь их. А теперь слишком поздно…

Мамаша Малкин исчезала во тьме за амбаром, уменьшаясь с каждым шагом. Ее черный плащ тянулся следом по земле.

И тогда я понял, что ведьма совершила большую ошибку. Старуха пошла неверной дорогой, через самый большой загон для свиней. Теперь она с легкостью могла прошмыгнуть под самой низкой перекладиной загона.

Свиньи сегодня натерпелись. Пятерых закололи, и это шумное грязное действо очень напугало остальных. Поэтому они стали не очень-то дружелюбными, чтобы не сказать больше. Сейчас в амбар никому не стоило заходить. Большие волосатые свиньи сожрут все, что попадется.

Скоро настала очередь Мамаши Малкин пронзительно кричать.

– Это то же самое, что сжечь, – сказала Алиса, когда все наконец затихло.

Я видел облегчение на ее лице, да и сам его чувствовал. Мы оба были рады тому, что все кончено. Я так устал, что просто пожал плечами, в голове не осталось ни единой связной мысли. Потом я повернулся к Элли, и мне не понравилось то, что предстало моим глазам.

Элли была напугана до смерти. Она смотрела на нас, не веря в то, что случилось и что мы сделали. Она как будто впервые по-настоящему меня рассмотрела и поняла, кто я такой.

И я тоже осознал одну вещь. Мне вдруг стало ясно, что значит быть учеником ведьмака. Люди обходят нас стороной, боясь к нам приближаться. Я видел, как они вздрагивали и крестились только потому, что мы шли через их деревни, но никогда не принимал этого на свой счет. Мне всегда казалось, что это относится к Ведьмаку, а не ко мне.

Но я не мог отрицать, что теперь это происходило со мной и в моем собственном доме.

Меня вдруг охватило невыносимое одиночество.

ГЛАВА 14

Coвeт Ведьмака

Не все сложилось так трагически. Джек не погиб. Я не стал задавать слишком много вопросов, чтобы не бередить раны, но все-таки узнал, что произошло. Рыло собирался сдирать шкуру с пятой свиньи, но вместо этого в неистовстве набросился на Джека.

У брата на лице была кровь свиньи. Мясник просто сбил его с ног, и Джек потерял сознание. Потом Рыло бросился в дом и схватил ребенка. Так он хотел приманить меня.

Нет, это я не совсем правильно рассказал. Все-таки это был не мясник: в него вселилась Мамаша Малкин. Через пару часов Рыло очнулся, пришел в себя и, не понимая, что же с ним произошло, уехал домой. Кажется, он даже ничего не помнил, и ни у кого не было желания просветить его на этот счет.

В ту ночь мы спали мало. Элли зажгла огонь в камине и до утра просидела в кухне, не выпуская дочку из рук. Джек отправился в постель – думал, что так его голове полегчает, но постоянно просыпался от приступов рвоты.

За час до рассвета домой вернулась мама. Радости в ее глазах я тоже не заметил. Наверное, стряслось что-то плохое.

Я донес ее вещи до дома и спросил:

– Все в порядке, мам? Ты выглядишь усталой.

– Ничего, сынок. А что здесь произошло? Я по твоему лицу вижу – что-то не так.

– Долгая история, – ответил я. – Идем лучше домой, я там все расскажу.

Когда мы пришли в кухню, Элли была так счастлива видеть маму, что заплакала, а вслед за ней заревел и ребенок. Потом спустился Джек. Мы пытались разом все рассказать, но я сдался почти сразу: Джек, как всегда, повысил голос и не давал другим и слова вставить.

Мама быстро его угомонила.

– Спокойнее, Джек, – сказала она. – Это пока мой дом, и я не выношу криков.

Он, конечно, не обрадовался такому обращению, тем более на глазах у Элли, но понял, что лучше не спорить.

Мама выслушала нас по очереди, начав с Джека. Я оказался последним, и когда настала моя очередь, она отправила Джека и Элли спать, чтобы поговорить со мной наедине. Не то чтобы она сказала много. Просто молча выслушала, а потом взяла за руку.

Наконец, мама поднялась в комнату Алисы и очень долго с ней разговаривала.


Еще и часа не прошло от восхода солнца, когда появился Ведьмак. Почему-то я ждал его прихода. Он остался стоять у ворот, я вышел к нему и рассказал всю историю. Ведьмак молча выслушал, отставив свой посох в сторону, а потом, как обычно, покачал головой.

– Я чувствовал, что что-то не так, парень, но пришел слишком поздно. Но ты все сделал правильно. Ты взял дело в свои руки и сумел вспомнить мои уроки. Если больше ничего не помогает, положись на соль и железо.

– А то, что Алиса хотела сжечь Мамашу Малкин? Мне нужно было ее останавливать?

Ведьмак вздохнул и почесал бороду.

– Я уже говорил тебе, что сожжение – это жестоко даже по отношению к ведьме. Я сам так не делаю.

– Видимо, придется столкнуться с ней еще раз, – сказал я.

Ведьмак улыбнулся:

– Нет, парень, можешь не беспокоиться. Она больше не вернется в наш мир. Никогда. Помнишь, я говорил тебе о том, что убить ведьму можно, съев ее сердце? Свиньи сделали это за нас.

– Они съели не только сердце. Все до последнего кусочка. Так значит, я в безопасности? В самом деле? Она не вернется?

– Да, Мамаша Малкин тебе больше не страшна. Пока тебе нечего бояться, но кто знает, какая опасность поджидает нас впереди.

Я с облегчением вздохнул. Как будто гора с плеч свалилась. Я жил в сплошном кошмаре, а теперь, когда не нужно остерегаться Мамаши Малкин, мир показался мне гораздо ярче и счастливее. Все наконец позади, и я могу снова смотреть в будущее.

– Что ж, тебе ничто не грозит, пока не наделаешь новых глупых ошибок, – добавил Ведьмак. – Только не говори, что этого не повторится. Не ошибается только тот, кто вообще ничего не делает. Без промахов нет учебы. А пока – что нужно сделать? – спросил он, щурясь от солнечных лучей.

– С кем? – не понял я.

– С девочкой, – ответил он. – Кажется, ее ждет яма. Не вижу другого выхода.

– Но она же спасла ребенка Элли, – запротестовал я. – И меня тоже.

– Она умеет обращаться с зеркалом, парень. Это дурной знак. Лиззи многому ее научила. Алиса слишком много знает. А теперь показала нам, что готова воспользоваться своими знаниями. Никто не знает, что она предпримет в следующий раз.

– Но она хотела добра. Она использовала зеркало, чтобы найти Мамашу Малкин.

– Возможно, но она очень сообразительна. Сейчас она только девочка, но потом станет женщиной, а умные женщины очень опасны.

– Моя мама тоже умная, – ответил я с досадой. – Но она добрая. Все, что она делает, она делает во благо. Мама помогает людям. Когда я еще был маленьким, неупокоенные души с Холма Палача мешали мне спать по ночам. Мама пошла туда ночью и заставила их замолчать. Я не слышал их много месяцев.

Я мог рассказать об этом уже давно, ведь Ведьмак считал, что с неупокоенными душами справиться почти невозможно. Мама доказала обратное. А я не сказал ему. Теперь сболтнул лишнего. Не надо было, наверное, говорить.

Ведьмак ничего не ответил. Он просто молча смотрел на наш дом.

– Спросите у мамы, что делать с Алисой, – предложил я. – Они вроде хорошо ладят.

– Я все равно собирался это сделать, – ответил Ведьмак. – Пора нам с ней парой слов перемолвиться. Подожди здесь.

Ведьмак пересек двор, но дверь кухни уже открылась, и мама пригласила его на порог.

Позже мне довелось узнать немного из того, о чем они говорили, но их беседа длилась почти полчаса, и я тогда так и не понял, обсуждали ли они неупокоенные души. Когда же Ведьмак наконец вышел из дома, мама осталась в дверях, а он сделал кое-что необычное. Этого я не ожидал. Сначала мне показалось, что он просто кивнул маме на прощанье. Только он как-то странно двинул плечами. Слегка, но недвусмысленно. Ведьмак поклонился маме.

Идя мне навстречу через двор, он даже украдкой улыбнулся.

– Теперь я возвращаюсь в Чипенден, – произнес он, – но, думаю, твоя мама хочет, чтобы ты задержался еще на день. В любом случае решай сам. Это же касается и Алисы. Можешь привести ее назад, и мы посадим ее в яму, а можешь отвести к тетке в Стаумин. Выбор за тобой. Интуиция подскажет, что лучше.

Потом он ушел, оставив меня в замешательстве. Я знал, чего хочу для Алисы, но надо было убедиться, что это правильное решение.


Итак, мне посчастливилось отведать еще один мамин ужин.

К тому времени отец тоже вернулся, но, хотя мама была очень рада его видеть, напряжение невидимым облаком висело над столом. Поэтому праздничного ужина не получилось и говорили мало.

Мама приготовила свое самое лучшее блюдо, поэтому мне было не до разговоров: я старался побыстрее набить желудок вкуснятиной и взял добавки, когда Джек только доедал первое.

К Джеку вернулся аппетит, но он чувствовал себя немного подавленным, как, впрочем, и все остальные. Ему многое пришлось пережить, и громадная шишка на лбу была тому наглядным подтверждением. Что же до Алисы, то я не сказал ей о разговоре с Ведьмаком, но мне все равно казалось, что она знает. Она ни слова не произнесла во время ужина. Но тише всех вела себя Элли. Она, конечно, радовалась, что ребенок уцелел и беда прошла стороной, однако случившееся потрясло ее, и вряд ли она быстро оправится.

Когда все ушли спать, мама попросила меня задержаться. Я сел у огня в кухне, совсем как в ту ночь, когда мама провожала меня на учебу. Только что-то в выражении ее лица сказало мне, что разговор будет иным. Раньше мама была уверена во мне и возлагала на меня большие надежды. Она знала, что все получится. Теперь же в ее глазах стояли грусть и сомнение.

– Почти двадцать пять лет я помогала женщинам Графства рожать, – начала мама, опустившись в кресло-качалку, – и некоторых детей потеряла. Для родителей это горе, но такое случается. Бывает и с животными на ферме, Том. Ты же сам видел.

Я кивнул. Каждый год несколько ягнят рождались мертвыми. Этого можно было ожидать.

– На этот раз оказалось хуже, – продолжила мама. – Умерли оба – и мать, и дитя. Со мной прежде такого не происходило. Я знаю как смешать нужные травы, чтобы остановить сильное кровотечение. Я знаю, что необходимо делать. Эта мать была молодой и сильной женщиной. Она не должна была умереть, а я не смогла ее спасти. Я сделала все, что в моих силах, но не спасла их. И от этого мне очень больно. Больно в душе и в сердце.

Мама тихо всхлипнула и схватилась за грудь. В какой-то ужасный момент я даже подумал, что она сейчас заплачет, но потом мама глубоко вздохнула, и к ней вернулись силы.

– Мам, овцы умирают во время родов, и коровы иногда тоже, – сказал я. – Этой роженице было суждено умереть. Чудо, что такого никогда прежде не случалось.

Я старался, как мог, ее утешить. Мама приняла все очень близко к сердцу. Ей пришлось столкнуться с горем.

– Тьма наступает, сынок, – проговорила она, – и скорее, чем я ожидала. Я надеялась, что ты успеешь повзрослеть и набраться опыта. Но времени мало. Поэтому внимательно слушай и запоминай все, что говорит тебе учитель. Любая мелочь имеет значение. Тебе нужно приготовиться как можно скорее. Учи латынь старательно.

Затем она помолчала и протянула руку.

– Покажи книгу.

Я отдал, и она быстро просмотрела страницы, вычитывая по строчке то там, то здесь.

– Она помогла?

– Не очень, – признался я.

– Ее написал твой учитель. Он говорил тебе об этом?

Я отрицательно покачал головой:

– Алиса сказала, что эту книгу написал священник.

Мама улыбнулась:

– Когда-то твой учитель был священником. Так он начинал. Он обязательно все расскажет тебе когда-нибудь. Только не спрашивай сам. Всему свое время.

– Вы об этом говорили с мистером Грегори? – спросил я.

– И об этом тоже. Но в основном об Алисе. Он спрашивал меня, как с ней поступить. И я сказала, что он должен оставить выбор тебе. Ты уже решил?

Я пожал плечами:

– Я до сих пор не уверен, что делать, но мистер Грегори сказал, что интуиция мне поможет.

– Хороший совет, сынок.

– А как считаешь ты, мам? – спросил я. – Что ты сказала мистеру Грегори об Алисе? Она ведьма? Хотя бы это скажи.

– Нет, – медленно ответила мама, взвесив каждое слово. – Она не ведьма, но когда-нибудь ею станет. Алиса родилась с сердцем ведьмы, и у нее почти нет других путей в жизни.

– Значит, ее место – в яме, – печально произнес я, понурив голову.

– Вспомни об уроках, – строго сказала мама. – Помни, чему тебя учил хозяин. Ведьмы бывают разные.

– «Добронравные», – прошептал я. – Хочешь сказать, Алиса станет доброй ведьмой, которая будет помогать другим?

– Вполне вероятно. А может, и нет. Сказать тебе, что я думаю на самом деле? Возможно, тебе это не понравится.

– Все равно скажи, – настоял я.

– Алиса может получиться не доброй и не злой. Она станет кем-то посередине. Это сделает ее опасной. Девочка может отравить тебе жизнь, стать чумой, ядом для всего, что ты делаешь. Или превратится в твоего друга, лучше и ближе которого у тебя никого не будет. Алиса может перевернуть твою жизнь. Только я не знаю, по какому пути она пойдет. Не вижу, как бы ни старалась.

– А разве можно это увидеть? – спросил я. – Мистер Грегори говорил, что не верит в предсказания. Он сказал, что будущее нельзя предугадать.

Мама положила руку мне на плечо и сжала его.

– Перед нами открыты все дороги, – сказала она. – Но может быть, самым главным решением в твоей жизни станет это – об Алисе. Иди в постель и хорошенько выспись, если получится. Подумаешь об этом завтра на восходе солнца.

Я не спросил у мамы одного: как ей удалось успокоить мертвых на Холме Палача. Снова моя интуиция подсказала, что спрашивать не стоит. Я почему-то знал, что она не захочет об этом говорить. О некоторых семейных тайнах лучше не спрашивать. Придет время, и все узнаешь.


Мы отправились в путь вскоре после рассвета. На душе у меня было тревожно.

Элли проводила меня до ворот. Я остановился, но махнул Алисе, чтобы она меня не ждала. Девочка, ни разу не оглянувшись, поднялась на холм.

– Мне надо кое-что тебе сказать, Том, – произнесла Элли. – Это тяжело, но ты должен знать.

По ее голосу я понял, что ничего хорошего не услышу. Грустно кивнув, я заставил себя посмотреть ей в глаза. И меня поразило то, что из них лились слезы.

– Тебе здесь всегда будут рады, Том, – сказала Элли, смахнув со лба волосы и вымученно улыбнувшись. – Ничего не изменится. Но мы должны подумать о наших детях. Поэтому приходи, но только не после наступления темноты. Ты ведь знаешь, почему Джек так обозлился последнее время. Мне бы не хотелось говорить тебе об этом, но ему совсем не по душе твоя работа. Она его пугает. И он боится за ребенка. Мы оба напуганы. Вдруг, явившись ночью, ты навлечешь на нас беду? Ты можешь принести с собой зло, а мы не хотим, чтобы такое повторилось с нашей семьей. Приходи в гости, Том, но только днем. Приходи, когда светит солнце и поют птицы.

Элли обняла меня, и от этого мне стало еще хуже. Я знал: что-то встало между нами, и ничего уже не будет, как прежде. Мне хотелось плакать, но почему-то я сдержался. Не знаю, как у меня вообще это получилось. В горле стоял комок, и говорить я не мог.

Я проводил Элли взглядом, и мои мысли опять вернулись к решению, которое мне предстояло принять.

Что же делать с Алисой?

Я проснулся с уверенностью, что мой долг – отвести ее обратно в Чипенден. Мне казалось это правильным. Безопасным. Ведь это мой долг, разве нет? Когда я относил Мамаше Малкин лепешки, то поддался своему мягкосердечию. И вот куда это привело. Так может, лучше справиться с Алисой сейчас, пока не поздно? Как сказал Ведьмак, надо подумать о невинных, которые могут пострадать в будущем.

В первый день нашего путешествия мы с Алисой мало разговаривали. Я просто сказал, что мы возвращаемся в Чипенден повидаться с Ведьмаком. Даже если Алиса знала, зачем мы на самом деле туда идем, она не сопротивлялась. Но на второй день, когда мы подошли к деревне и уже были на склоне холмов в миле от дома Ведьмака, я сказал Алисе о том, что меня волновало и что я держал в себе с тех пор, как обнаружил, из чего приготовлены лепешки.

Мы сидели на зеленом берегу реки недалеко от дороги. Солнце уже село, и его лучи таяли в воздухе.

– Алиса, ты когда-нибудь лжешь? – спросил я.

– Все лгут, – ответила она. – Это свойственно человеку. Но обычно я говорю правду.

– А как насчет той ночи, когда меня посадили в яму? Когда я спросил тебя о лепешках, ты сказала, что в доме Лиззи не было другого ребенка. Это правда?

– Я никого не видела.

– Тот, что пропал первым, не мог сам уйти далеко. Ты уверена?

Алиса кивнула и наклонила голову, уставившись на траву.

– Скорее всего, его утащили волки, – сказал я. – Так думали ребята из деревни.

– Вполне возможно, – согласилась Алиса. – Лиззи говорила, что видела волков в тех местах.

– А как же лепешки? Что в них было?

– Почечное сало и свинина. Ну, еще хлебный мякиш.

– А кровь? Ведь кровь животных не придала бы Мамаше Малкин такой силы, чтобы перегнуть прутья. Откуда кровь, Алиса? Чья это была кровь?

Алиса заплакала. Я терпеливо подождал, пока она успокоится, и снова задал вопрос:

– Так откуда она?

– Лиззи говорила, я все равно что ребенок, – ответила Алиса. – Они много раз брали у меня кровь. Взяли бы и еще раз, ничего страшного. Это не так уж и больно. Особенно когда привыкнешь. Да и как мне было помешать Лиззи?

С этими словами Алиса подняла рукав и показала мне предплечье. Я увидел шрамы. Их было много: старые и относительно свежие. Самый новый еще даже не зажил до конца и все еще кровоточил.

– Их гораздо больше. Но я не могу их все тебе показать, – добавила Алиса.

Я не знал, что сказать, и просто промолчал.

Теперь все изменилось. Я передумал. И скоро мы пошли прочь от Чипендена.

Я решил отвести Алису в Стаумин, где жила ее тетка. Не мог позволить, чтобы ее бросили в яму у Ведьмака в саду. Это слишком жестоко. И потом, я вспомнил о другой яме и том, как Алиса сама помогла мне спастись от Клыка и Костлявой Лиззи, которые уже шли за моими костями. Но прежде всего на мое окончательное решение повлияли слова Алисы. Она тоже была невинной жертвой.

Мы поднялись на Клин Парлик и двинулись на север к Чащобному Холму, держась возвышенностей.

Я был и сам рад отправиться в Стаумин. Эта деревушка стояла на побережье, а я никогда еще не видел моря, разве что издалека, с высоких холмов. Я выбирал окольные тропы, чтобы побродить по холмам под низко висящим солнцем. Да и Алиса была не против.

Путешествовать в компании с Алисой оказалось увлекательно, и мы впервые по-настоящему поговорили. Она многому меня научила. Алиса знала больше звезд, чем я, и умела ловить кроликов.

Еще девочка показала мне травы, о которых пока не говорил мне Ведьмак. Например, белладонну и мандрагору. Многое, что она мне поведала, было просто невероятно, но я все равно это записал. Ее ведь учила Лиззи, а мне было бы полезно знать, во что верят ведьмы. Алиса умела отличать съедобные грибы от ядовитых поганок – некоторые из них настолько опасны, что даже маленький кусочек мог свести с ума или убить. Со мной была моя книга для записей, и под заголовком «Ботаника» я исписал три страницы полезными сведениями.

Когда до Стаумина оставался день пути, мы заночевали на лесной опушке. Зажарили на углях двух кроликов, и мясо просто таяло во рту. После ужина Алиса сделала кое-что странное. Она повернулась и вдруг взяла меня за руку.

Так мы просидели довольно долго. Она смотрела на огонь, а я – на звезды. Мне не хотелось отнимать руку, но я был в замешательстве. Моя левая рука держала ее руку, и я вдруг почувствовал себя виноватым. Мне казалось, будто я держу за руку мрак. Ведьмаку это бы не понравилось.

От правды все равно никак не убежать. Когда-нибудь Алиса станет ведьмой. Тогда я понял, что мама права. Не нужно быть пророком, чтобы понять. Я видел все у Алисы в глазах. Она всегда была кем-то посредине, ни хорошей, ни плохой. Но разве не все мы такие? Никто ведь не безупречен.

Поэтому я не отнял руку. Я просто сидел там, и одна часть меня радовалась этому прикосновению, которое было как бальзам на душу, в то время как другая продолжала испытывать стыд и вину.

Алиса сама отняла руку. Она дотронулась до того места, где поцарапала меня в ту ночь, когда мы расквитались с Мамашей Малкин. При свете костра шрамы были хорошо видны.

– Вот, поставила на тебе мое клеймо, – сказала Алиса с улыбкой. – Оно никогда не исчезнет.

Ее слова мне показались странными, и я не совсем понял, что они значат. Дома мы ставили клеймо на скот – чтобы показать, что он принадлежит нам, и не спутать с чужими заблудшими животными. Но как мог я принадлежать Алисе?


На следующий день мы спустились в широкую долину. Большей частью это были сырые болота и топи, поросшие мхом. Но мы все-таки нашли дорогу в Стаумин. Мне не удалось встретиться с теткой Алисы, потому что она не захотела со мной разговаривать. Но все же согласилась приютить Алису, а я был и этому рад.

Недалеко текла широкая река, и, перед тем как вернуться в Чипенден, я решил прогуляться с Алисой по ее берегу почти до самого моря. Меня, правда, местность эта не особенно впечатлила. Унылая деревушка, день ветреный, и вода такая же серая, как небо. Поднимались волны.

– Тебе здесь будет хорошо, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал бодро. – Наверное, когда солнце светит, тут красиво.

– Буду радоваться тому, что есть, – ответила Алиса. – Не хуже, чем на холме Пендл.

Мне вдруг снова стало ее жалко. Иногда мне самому становилось одиноко, но у меня хотя бы был Ведьмак. А Алиса толком не знала свою тетку, и суровое море делало все холодным, унылым, блеклым и бесцветным.

– Послушай, Алиса. Вряд ли мы когда-то еще увидимся, но если тебе понадобится помощь, попробуй найти меня, – предложил я.

Наверное, я сказал так, потому что Алиса стала мне кем-то вроде друга. А обещание на этот раз не было опрометчивым и сумасшедшим, как первое. Я не обещал сделать что-то конкретное. В следующий раз, когда Алиса о чем-то попросит, я сначала посоветуюсь с Ведьмаком.

К моему удивлению, она улыбнулась, и я заметил, как что-то странное мелькнуло в ее глазах. Мне вспомнились слова отца о том, что иногда женщины знают больше мужчин, – а если поймешь это, то лучше не спрашивать, о чем они думают.

– Да нет, мы еще увидимся, – ответила Алиса. – Не сомневайся.

– А теперь мне нужно идти, – сказал я, собираясь ее оставить.

– Я буду скучать по тебе, Том. Без тебя совсем не то.

– Я тоже буду скучать, – улыбнувшись, произнес я.

Мне показалось, что эти слова вырвались у меня из вежливости. Но уже через десять минут после того, как мы расстались, я понял, что ошибался.

Каждое слово было чистой правдой, и я снова почувствовал себя очень одиноким.


Почти все я записал по памяти, но некоторые воспоминания взял из своего дневника. Теперь я снова в Чипендене, и Ведьмак мной доволен. Он считает, что я делаю успехи в учебе.

Костлявая Лиззи сидит в яме, где Ведьмак раньше держал Мамашу Малкин. Прутья выпрямили, и она точно не получит от меня никаких лепешек. Что же до Клыка, то он похоронен в той самой могиле, которую вырыли для меня.

Бедняга Билли Бредли снова в своей могиле за оградой церковного кладбища в Лейтоне, но у него хотя бы все пальцы на месте. Заниматься всем этим было не очень приятно, но такова уж работа. Либо люби ее, либо терпи, как говаривал мой отец.

Я должен поведать вам еще вот что. Ведьмак согласился с моей мамой. Ему тоже кажется, что зимы становятся длиннее и силы зла сгущаются над нами. Наша работа все труднее и труднее.

Поэтому я продолжаю прилежно учиться. Как сказала однажды моя мама, никогда не узнаешь, на что способен, пока не попробуешь. Так что я попробую сделать все, что в моих силах, и она будет мной гордиться.

Пока я лишь ученик, но скоро стану настоящим ведьмаком.


Томас Дж. Уорд

Примечания

1

Трутница – металлическая коробка с куском трута, стали и кремнем для высекания огня. (Прим. перев.)


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10