Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лошадиный остров

ModernLib.Net / Детские приключения / Диллон Эйлис / Лошадиный остров - Чтение (стр. 3)
Автор: Диллон Эйлис
Жанр: Детские приключения

 

 


Пэт тыкался носом то в шею жеребенка, то в морду, точно он был его родной братец.

— Он сделает все, что я ему скажу, — ответил Пэт, ласково погладив жеребенка. — Идем, малыш! Поплывешь с нами.

Но у причала Пэт вдруг остановился как вкопанный.

— Краб! — воскликнул он. — Краб для бабушки! Я чуть было не забыл о нем. Держи нашего дружка. Я мигом вернусь!

В ту же секунду он сорвался с места и помчался вдоль берега, прыгая с камня на камень, к тому месту, где мы накануне наловили столько угрей. Прыгнув на большой плоский камень, Пэт лег на него и повис вниз головой над заводью, высматривая для бабушки краба. Вдруг рука его, как гарпун, метнулась в воду, выскочила оттуда, и я увидел, как его пальцы крепко держат за панцирь небольшого толстенького краба, который беспомощно шевелил в воздухе своими короткими глупыми клешнями. Еще минута — и Пэт был у причала, прыгнул в лодку и спрятал краба в ящик под лавку на корме, куда рыбаки кладут рыбу. Затем встал на планшир у нижней ступеньки и сказал мне:

— Теперь, Дэнни, веди его ко мне.

Я подвел жеребенка к краю причала, у самых сходней он остановился и, как подобает норовистому коню, стал рыть землю копытами. Вид у него был при этом очень сердитый. Пэт протянул к нему руки — так матери зовут малых детей. Жеребенок глянул вниз, как будто хотел проверить, выдержит ли лодка морскую прогулку. Затем очень осторожно, пробуя копытцем каждую ступеньку, стал за мной спускаться. На нижней ступеньке он весь подобрался и коротким легким прыжком соскочил на дно лодки. В первый момент он, казалось, решил сейчас же прыгнуть обратно на твердую землю. Вздернул голову, глаза дико завращались. Но в следующую минуту он опомнился, как видно, сообразив, что все-таки безопаснее оставаться там, где стоишь. Лодка мерно покачивалась, жеребенок в такт балансировал на своих тоненьких ножках. Увидев это, я понял, что бояться в пути будет нечего.

Теперь пришла пора подумать и об угрях. Не приходилось рассчитывать, что жеребенок тут же ляжет на дно, а поскольку он явно предпочитал Пэта, то я опять оставил их вдвоем и отправился за угрями, прихватив с собой длинную веревку и большой пробковый поплавок: мы решили взять бочки на буксир, использовав силу прилива.

Бочки так и лежали на песке, только теперь от них до кромки воды оставалось уже не больше четырех футов. Сначала я связал бочки той самой веревкой, которой они были приторочены к скале, затем привязал к ней особым крепким узлом, которому научил меня отец, еще одну веревку. К свободному концу ее принайтовил поплавок и забросил в море как можно дальше. Он упал за линию бурунов и начал тихо покачиваться на воде. Когда я вернулся на лодку, Пэт мне сказал:

— Это мы с тобой здорово придумали, если только прилив не отнесет наши бочки в серебряную бухту.

— Если отнесет, придется мне за ними сплавать, ничего не поделаешь, — самоотверженно предложил я.

Плавал я хорошо, однако считал, как, впрочем, и теперь считаю, что в море должны обитать рыбы и прочие морские твари, а вовсе не человек. Кроме того, Атлантический океан в апреле месяце меньше всего располагает купаться, в чем я убедился накануне.

Мы сидели в лодке и наблюдали, как с каждой волной прилив все ближе подступает к бочкам. Приблизительно через час они уже легко покачивались на волнах. Тогда мы отчалили, стараясь не делать резких движений, чтобы как-нибудь нечаянно не испугать жеребенка. Больше всего мы боялись, что при сильном крене он прыгнет в воду и поплывет к родному берегу. Но он совсем освоился и пока не доставлял нам никаких хлопот. На всякий случай я привязал свободный конец уздечки к планширу. А Пэт все время, что мы плыли вдоль берега, гладил жеребенка и нашептывал что-то ласковое. Всякий раз, как лодку подбрасывало на волне, жеребенок почти касался головой гика, при этом он весь съеживался, точно старался уклониться от удара.

К счастью, мне не пришлось плыть за бочками. Поплавок мы выловили без труда; я взял бочки на короткий буксир, и мы легли на обратный курс в сторону Инишрона.

Это было нелегкое плавание. Дул попутный ветер, но корма сильно погрузилась в воду под тяжестью бочек с угрями, и все время казалось, что она вот-вот зачерпнет воду. К тому же мне приходилось одному управляться с парусом: Пэт ни на секунду не мог отнять руку от жеребенка. Вначале мы думали, ничего страшного не случится, если жеребенок прыгнет за борт и поплывет. Но, когда мы увидели, какие тяжелые темные волны преследуют нас, почувствовали, как нелегко идет лодка, мы поняли, что если наш пленник и впрямь прыгнет за борт, то парусник перевернется и всех троих поминай как звали. Все семь миль плавания Пэт не снимал руки с головы жеребенка и все время шептал ему что-то ласковое.

Мы забыли напечь в дорогу картошки — о стольких вещах пришлось думать перед отплытием. Среди снастей мы нашли ржавую банку с водой, но, увидев, что на дне ее обитает целое семейство извивающихся червей, я молча протянул банку жеребенку. Тот сунул в воду свой мягкий нос и всю до капли выпил вместе с не на шутку изумленными ее обитателями.

— Вот счастливчик, никакой брезгливости! — позавидовал Пэт, глядя, с каким удовольствием жеребенок облизывает губы.

Время от времени то я, то Пэт оборачивались и глядели на удалявшийся остров. Его краски и очертания с каждой минутой менялись. Высокий зеленый холм уменьшался, темнел; белый кипящий прибой замер и умолк; исчезли из виду мол с причалом, и вот уже вместо острова — синий бугор на голубом окоеме моря, понизу отороченный белым кружевом; я знал его таким всю жизнь. И как же он не походил сейчас на то благодатное место, где мы провели два дня! Уж не заснул ли я у себя на кухне, разглядывая висящие на стене картинки, и не пригрезилось ли мне все происшедшее во сне, как бывало не раз в детстве?

Но рядом со мной в лодке Пэт, жеребенок и две бочки, полные угрей. Значит, два дня на острове были явью, хотя уже далеко отошли от нас. Впереди был Инишрон, и мы стали думать, что нас ожидает.

— А шхуна Майка все еще здесь, — сказал Пэт. — Я-то надеялся, что к нашему возвращению он уберется отсюда.

— И Голландец здесь, — заметил я, когда мы подошли совсем близко к пристани.

Его серая приземистая, широкая посудина стояла на якоре у самого входа в бухту. У Голландца было, конечно, имя, но никто на острове его не помнил. Сам он был такой же крепкий коренастый, как и его шхуна. Он был очень вежлив со всеми, любил ходить в гости: сядет на кухне, положит на колено фуражку, а мальчишки тут как тут, таращат на него глаза. Носил он всегда черную матросскую фуфайку, подпоясанную черным кожаным ремнем, черные брюки. У него были добрые, спокойные карие глаза, как у тюленя, и во всю голову лысина, которую он прикрывал форменной фуражкой. Никто на острове не знал ни слова его языка, а он не знал ни одного нашего, но это не мешало ни добрым отношениям, ни делу: мы продавали Голландцу пойманных омаров и угрей. Было видно, что ему нравится на Инишроне. Он часто задерживался у нас на день-другой, просто так, безо всякого дела; любил сидеть на молу, греясь на солнышке. Себе в помощники он нанимал кого-нибудь из инишронских парней. В то время с ним на шхуне ходил один наш парнишка по имени Брайен О'Доннел из Темплбриди, поселка, расположенного на противоположной оконечности острова. Брайен рассказывал нам о заграничных портах, описывал удивительные вещи, которые там видел. И мы все отчаянно ему завидовали.

Когда мы были у самой бухты, я бросил удочку и поймал для матери отличного окуня. Жеребенку, неизвестно почему, эта рыба очень не понравилась. Первый раз за все плавание он стал лягаться и даже вставать на дыбы. Пэт покрепче его взнуздал, а я стал убирать паруса и в одиночку повел лодку к причалу. Мы так были заняты каждый своим, что только у самого причала заметили, что делается на берегу. Добрая половина всех жителей Гаравина высыпала на пристань. Был здесь и мой отец и отец Пэта, Бартли Конрой. Они глядели на нас и не верили своим глазам: их сыновья после двухдневного отсутствия возвращались домой целыми и невредимыми. Мужчины бросились наперебой помогать нам, чему мы очень обрадовались. Они привязали к причалу парусник, вывели на берег жеребенка, отвязали и вытащили обе бочки с угрями. Мэтт Фейерти, хозяин харчевни, увидев жеребенка, всплеснул руками.

— Что за красавчик! Чудо, а не конек! — то и дело восклицал он.

— Где вы его взяли? — спросил мой отец.

— Он плыл, а мы его подобрали, — не моргнув глазом, ответил Пэт.

— Надо же! — удивился кузнец Дерри Фолан и, поглядев на его копытца, прибавил: — А его еще ни разу не подковывали.

И тут меня осенило. На острове в моей голове мелькнула было одна мысль, но так быстро, что я никак не мог ухватить ее за хвост, а теперь я даже онемел от изумления. К счастью, никто ничего не заметил: все ахали и восторгались, разглядывая жеребенка.

— Он наверняка принесет вам счастье, как гусь миссис Кланси, — сказал наш сосед Том Кении.

Все громко рассмеялись. Семья Кланси была очень большая и очень бедная. Вся наша деревня помогала им, иначе они померли бы с голоду. Часов в одиннадцать утра босоногий малыш Кланси приходил на кухню. Протягивал бутылку для молока или робко просил взаймы парочку яиц, муки для лепешек или луковицу. Взятый продукт редко возвращался. Но никто не обижался на матушку Кланси. Хозяйка в ответ на просьбу малыша отрезала большой ломоть хлеба для него и охотно давала ему то, за чем он пришел. Получив требуемое, малыш поскорее бежал домой, перепрыгивая через изгороди и нахохлившись, как воробушек в сырой день. У матушки Кланси было шестеро ртов, все мал мала меньше, и все они утром убегали на промысел. Кланси были так бедны оттого, объясняли нам родители, что отец их не фермер, а матрос.

Но вот года два назад один из ребятишек Кланси нашел на берегу гуся. Как-то ухитрился его поймать и принести на руках матери. Матушка Кланси была хоть и бедная, но честная женщина: она обошла весь остров, спрашивая в каждом доме, не потерялся ли у кого гусь. Гусь ни у кого не терялся, и инишронцы на сходке постановили: пусть гусь остается у тех, кто его нашел.

Земли у матушки Кланси было совсем мало, ласточку похоронить и то негде, как говорят на Инишроне. Гусь матушки Кланси пасся с гусями соседа. Оказалось, что это не гусь, а гусыня. Она снесла яйца и высидела целый выводок гусят. К рождеству матушка Кланси гусей продала, а на вырученные деньги купила овечку. Другой сосед пустил овечку к себе в отару. Овечка выросла и принесла пару ягнят. Вот таким образом и завела матушка Кланси свое маленькое хозяйство.

Пока инишронцы на все лады обсуждали находку, Голландец открыл бочку с угрями. Увидев наш улов, он громко вскрикнул, и к нему сейчас же подошли несколько человек.

— Где вы поймали этих чудовищ? — спросил Мэтт Фейерти.

— За мысом Голлем-хед, — не задумываясь, ответил Пэт. — Утро было очень холодное, и целый косяк угрей лежал без движения на поверхности воды. Так что ловить их было проще пареной репы.

По крайней мере последние слова Пэта были истинной правдой. Голландец опорожнил бочки в свою лодку и тут же отсчитал нам деньги, которые мы с Пэтом поделили пополам. Сунув деньги в карман, я почувствовал на плече чью-то руку. Кто-то с такой сердечностью похлопывал меня по плечу, что в искренности чувств можно было не сомневаться. Еще не обернувшись, я уже понял, что это Майк Коффи. Вид денег, исчезающих в чужом кармане, был ему, без сомнения, невыносим. Над моим ухом раздался медовый голос:

— Ах, как приятно видеть таких смелых, таких удачливых ребят! Вот матушка обрадуется, вот будет гордиться, увидев такие деньги! — Последнее слово он протянул смакуя. — Но кое-что ей бы понравилось еще больше.

— Что?

— Вот смотри.

Ловким движением он развернул передо мной рулон голубого ситца в цветочках, который держал за спиной наготове. В мгновение ока Майк понял, что ситец мне приглянулся и что я призадумался, купить или нет. Я знал, что моя матушка очень любит фартуки из ситца в мелкий цветочек. Я видел однажды, как она разглаживала на себе новый фартук, когда рядом никого не было: глаза у нее сияли от удовольствия.

— А ты пощупай, какая материя, — говорил тихо Майк. — Да пощупай, не бойся. Женщины что хочешь отдадут за такой ситчик.

Если бы не эти его слова, я бы купил у него этот ситец. Но в них прозвучало такое презрение к простодушным покупательницам, что он даже не сумел его скрыть, несмотря на все свое лукавство.

— Спасибо, — сказал я. — Но пусть лучше она сама себе выберет. Тогда уж ей наверняка понравится.

— И ты хочешь идти домой с пустыми руками? — в притворном возмущении воскликнул Майк.

— Я отдам ей все деньги. И еще морского окуня, — ответил я.

Майк понял, что от меня толку не будет, сунул под мышку ситец и пошел восвояси.

— Хороша нынешняя молодежь — не хотят стариков порадовать! — сказал он на ходу с притворным вздохом.

Я глядел ему вслед, не сводя глаз с красивой материи. И тут вдруг заметил, что на меня смотрит отец, одобрительно улыбаясь.

— А ты молодец, Дэнни, — сказал он. — Не дал провести себя этому мошеннику. У Стефена Костеллоу точно такая материя стоит в два раза дешевле.

— Но жеребенок не гусь, — сказал подошедший Дерри Фолан. — Вполне возможно, что объявится его законный владелец.

— Конечно, может объявиться, — сказал Пэт, не задумавшись.

В одной руке он держал краба для бабушки, другой сжимал уздечку. Я взял своего окуня поудобнее за жабры, и мы двинулись домой. Жеребенок изящно ступал тонкими, длинными ножками по булыжной мостовой. Как славно опять быть дома, среди друзей в этот ясный ветреный вечер! Одни проводили нас до деревни, другие — почти до самого дома. Вечером договорились встретиться всем у Конроев, и мы с отцом свернули на тропинку к нашей усадьбе.

Глава 5

РАЗГОВОР С МАЙКОМ КОФФИ

До моей матушки уже дошла весть, что мы вернулись, и она наварила и напекла столько, что хватило бы на троих таких голодных, как я. Морской окунь ей очень понравился, а узнав, что я устоял перед Майком Коффи, она похвалила меня за рассудительность. Но я вырвал у нее обещание, что в первую же поездку на Росмор она купит себе такой материи на фартук. Когда я съел последний кусок картофельной ватрушки, запив ее целым кувшином пахты, отец сказал, обращаясь к матери:

— Ты бы видела, какого Пэнчи Конрой привез жеребенка! Черный как смоль. Всю дорогу простоял в паруснике спокойно. Только под конец проявил норов.

— А где вы его взяли? — спросила мать.

— Он плыл, — ответил я.

— Где плыл? — продолжала она спокойно, но настойчиво расспрашивать.

— Возле Голлем-хеда.

Я не умел лгать, особенно матери. И я видел, что она не верит ни одному моему слову.

Когда она перестала спрашивать, я вздохнул с облегчением, решив убедить Пэта рассказать родителям все, как было. Мало радости считать себя честным, когда родная мать не верит тебе. Надо было обсудить с Пэтом еще одну очень серьезную вещь, а то как бы мать не оказалась права, усомнившись в моей честности.

Я наелся, и мы с отцом пошли доить наших двух черных коров. Они паслись в поле недалеко от дома, и мы не стали загонять их в хлев, а доили прямо под открытым небом. Я был очень этому рад. В тесном коровнике разговор обязательно зашел бы о жеребенке, и отец очень скоро заметил бы неувязки в моем рассказе; а я чувствовал такую усталость, что складной истории ни за что бы не выдумал. Да и от картофельных ватрушек меня, как всегда, потянуло в сон. В поле было так хорошо, косые лучи солнца пригревали, колени ощущали прохладу шелковистой травы — я доил корову, стоя на коленях.

Она размеренно махала упругим хвостом и, хотя, наверное, посмеивалась над моим сонным видом, хвостом не ударила ни разу.

Дома мы распределили молоко по надобностям. Часть перелили в высокую маслобойку, часть — в большое корыто свиньям. Когда мы покончили с молоком, мать уже управилась с посудой и заперла на ночь кур в курятник. Потом сняла с вешалки за дверью свою воскресную шаль, накинула на плечи, и мы отправились к Конроям.

Народу у Конроев была полная кухня. Лучшего помещения для танцев, чем кухня Конроев, не было на всем острове. И я сразу понял: сегодня без танцев не обойдется. Мэри и Нора, сестры Пэта, переставляли глазированные кувшины с нижних полок на верхние. Стеклянную масленку — пестрая курочка на гнезде — водрузили на каминную доску по соседству с фотографиями тетушек, уехавших в Америку. Большой обеденный стол передвинули в дальний угол кухни, и мужчины постарше уселись за него играть в карты. Табуретки расставили вдоль стен.

Джон сидел на левой лавке возле самого очага и играл на мелодионе. Я поискал глазами Пэта; он сидел на низенькой скамейке, придвинутой к правой лавке, где любила сидеть его бабушка. Она и сейчас тут сидела и, слушая рассказ Пэта, смеялась своим каркающим смехом, то и дело наклоняясь к внуку. Из-за общего шума и звуков мелодиона я не мог расслышать, о чем они говорят.

Миссис Копрой увела мою матушку в уголок, и там они стали что-то с большим увлечением обсуждать. Отец пошел к играющим в карты, и я оказался предоставленным самому себе. Меня, как магнитом, потянуло к Пэту, и я двинулся к нему вдоль стены. Рядом с Пэтом в кресле-качалке сидел Голландец, он не спеша раскачивался, попыхивая трубкой, и улыбался всем своей широкой улыбкой, наблюдая, как танцующие выстраиваются парами для первого тура. Джон заиграл кадриль, и на пороге как раз в эту минуту появилась фигура Майка Коффи. Взгляд его тотчас упал на качалку, и лицо от досады пошло морщинами, как пенка на скисшем молоке. Голландец не обратил на его гримасу ровно никакого внимания. Весь его вид говорил о том, что он устроился в этой качалке до конца вечера и никому не собирается ее уступать.

Как только мы с Пэтом встретились взглядами, я едва заметно кивком указал ему на дверь черного хода. Он в ответ кивнул, продолжая описывать бабушке самый захватывающий момент ловли угрей. Танцы были уже в разгаре. Я проскользнул за спинами наблюдающих к черному ходу. Игроки, увлеченные игрой, даже не взглянули на меня, и я беспрепятственно выскочил на улицу.

Вечерняя заря еще догорала. Я прислонился к стене дома и стал ждать Пэта. Дом Пэта стоит довольно высоко, и отсюда хорошо видна деревня Темплбриди, лежащая на другом конце острова. В той стороне тянулась в море полоса рифов и горел маяк, предупреждающий корабли об опасности. Сейчас его огонек весело мигал на спокойной глади моря. Вдали на горизонте, темнел силуэт Лошадиного острова.

Появился Пэт. Мы спустились коротким путем на дорогу, ведущую в деревню, и сели на поросшую травой обочину как раз на повороте. Здесь обычно собирались поговорить наши деревенские, но сейчас мы были совсем одни. И все-таки я огляделся кругом, нет ли кого случайно рядом. Убедившись, что никого нет, я начал:

— Пэт, мы должны рассказать, где мы нашли жеребенка.

— Рассказать и выдать тайну? — Пэт очень удивился моим словам.

— Рассказать только родителям. Ты скажешь своему отцу, а я — своему.

— У тебя, конечно, должна быть веская причина, чтобы это предлагать, — заметил Пэт. Но так как я, подыскивая слова, молчал, заговорил он, волнуясь все сильнее: — Ведь мы решили никому ничего не рассказывать, а то все понаедут туда, переловят коней и увезут. Мы ведь договорились: Лошадиный остров — наш и никто, кроме нас двоих, ездить туда не должен.

— Но туда все равно ездят, — сказал я.

— Кто ездит? От кого ты это слыхал?

— Ни от кого я не слыхал. А дело в том, что некоторые лошади на острове были подкованы.

Пэт так долго молчал, что я легонько тряхнул его. Пэт упавшим голосом проговорил:

— Такого идиота, как я, Дэнни, на белом свете еще не было! А когда ты это заметил?

Я понимал, что Пэта мучает мысль, вдруг у жеребенка есть хозяин, и старался говорить как можно мягче:

— Когда мы вышли из хижины в первое утро и увидели на земле множество следов, мне уже тогда показалось в них что-то подозрительное. Но что, я никак не мог понять. Меня осенило, когда Дерри Фолан сказал, что жеребенок еще не подкован. Да, наш жеребенок не подкован, это верно, но некоторые лошади там были подкованы.

— Ничего не понимаю! — пожал плечами Пэт, и мы оба замолчали надолго, ломая голову над этой загадкой.

Мы, наверное, так бы и просидели до восхода солнца, если бы позади нас не послышались чьи-то тяжелые шаги со стороны дома Конроев. Я обернулся и стал вглядываться в темноту. С тропы послышался грубый, но сдобренный притворной веселостью голос Майка Коффи. Он, конечно, уже давно нас заметил.

— Ну конечно, это они. Два храбреца, которых танцы не интересуют.

Он вынул из кармана старый клетчатый носовой платок, аккуратно расстелил рядом со мной и тяжело на него опустился. Чувствовалось, что он изо всех сил старается подольститься к нам, и я все ждал: вот-вот вынет из кармана какой-нибудь товар и начнет опять предлагать. Майк Коффи был не из тех, кто скоро забывает виденные в чужих руках деньги. Но ничего подобного. Он привалился спиной к поросшему травой крутому склону и заложил руки за голову: нате, мол, глядите, моя любимая поза.

— Какое славное путешествие вы совершили! — воскликнул он. — Ваши матери могут гордиться вами.

«Ну вот, — подумал я, — начинается». Но Майк Коффи продолжал совсем в ином духе:

— А они спрашивали вас, где вы взяли жеребенка?

«Так вот оно что, Майк позарился на жеребенка», — подумал я и ответил:

— Моя мать спрашивала.

— И что ты ей ответил? — полюбопытствовал Майк.

— То же, что и вам.

— То есть что он плыл в море и вы его подобрали? — подчеркивая каждое слово, проговорил Майк. — Прекрасный, исчерпывающий ответ. И спрашивать больше нечего. Плыл себе, и все. Но если вы хотели, чтобы вам поверили, вы бы хоть догадались искупать его, чтобы он был мокрый.

— А он успел обсохнуть за время пути, — не очень уверенно возразил я.

— Промокшая до нитки лошадь обсыхает долго, — наставительно заметил Майк. — Но, кроме того, разве вам под силу втащить в лодку из воды даже маленького жеребенка? Я представить себе не могу, как вы это проделали, не перевернув лодки.

— Он долго плыл и очень устал. Увидел нас, сам в лодку запросился.

Пэт легонько толкнул меня локтем в бок, чтобы я не очень-то завирался.

— Так ты говоришь, он сам в лодку прыгнул? — с насмешливым удивлением переспросил Майк.

— Я этого не говорил! — крикнул я.

— Ну-ну, полегче!

Он положил свою руку на мою, и я едва удержался, чтобы не ударить его по этой руке. Убрав руку, он продолжал дальше:

— Ну, а угрей вы где наловили?

— А вам-то что до этого?

Мы, конечно, могли бы вскочить и убежать, но мы почему-то сидели и слушали. Скорее всего, нас удерживало любопытство: что он еще скажет? Пропустив мимо ушей грубость, Майк Коффи продолжал как ни в чем не бывало:

— Меня ведь тоже интересуют угри. Так вот, рыбаки из Темплбриди ходили вчера за угрями к Голлем-хеду и ничего оттуда не привезли.

Я промолчал. Без сомнения, весть о нашем богатом улове очень скоро облетит остров. И, конечно, кто-нибудь из Темплбриди не сегодня-завтра заглянет к нам и скажет отцу, что они вернулись пустыми с того места, откуда мы привезли две полные бочки. Я сидел как на иголках. Скорее бы уж Майк уходил! Я немедленно вернусь в кухню Конроев, позову отца и все ему расскажу.

Но тут вдруг из темноты донеслось громкое, визгливое хихиканье, точно поблизости заржала лошадь, и рядом с Майком на траву неуклюже опустился его сын Энди.

— Вот ты, оказывается, где, отец, вот ты где, — зачастил он захлебываясь. — Ты нашел этих мальчишек; конечно, ты их нашел.

— Садись и попридержи язык! — с холодной злобой проговорил Майк.

Энди издал короткое блеяние, внезапно оборвав его, точно кто стал его душить. Я подумал, что Майк, наверное, бьет сына, когда они остаются одни на шхуне в открытом море. Энди наконец уселся, с трудом подобрав тонкие, длинные, как у паука, ноги, и замолчал.

— Я-то знаю, где вы были, — как бы между прочим, сказал Майк. — Вы плавали на Лошадиный остров.

Последовало долгое молчание. Энди привстал и по очереди заглянул в наши лица: как, интересно, мы воспримем эти слова отца. Но Майк огромной ручищей спокойно усадил его на место. Меня слова Майка как громом поразили. Я хотел было что-то возразить, раскрыл рот, но не мог произнести ни звука. Майк был явно разочарован. Он думал, что мы будем с ним горячо спорить. Не дождавшись от нас возражений, он принялся по пунктам доказывать, что мы просто не могли никуда больше плавать. Как будто мы оспаривали каждое его слово.

— Во-первых, вас не было дома два дня. А мы уже знаем, что у мыса Голлем-хед вы не могли быть, потому что угрей там сейчас и в помине нет. И на Аранах вы не были. Я спрашивал одного приятеля из Инишмана, он сказал, что ни на одном из трех островов вас не видали.

— Очень много знает этот ваш приятель! — ехидно заметил я.

— Не знал бы, не говорил, — отпарировал Майк. — Два дня назад он рыбачил в море в своем кураке (курак — плетенная из ивняка лодка, обтянутая брезентом или шкурами — прим.автора) и видел парусник, который шел в сторону Лошадиного острова. Он очень испугался: неминучая беда грозит тем, кто отважится пристать к Лошадиному острову. Потому-то он и приплыл сегодня в Инишрон: хотел узнать, вернулись ли вы живыми. Когда его курак подплыл к причалу, мы с Энди кончали у себя на шхуне нашу скромную трапезу. По его виду я сразу понял, что его привело к нам нешуточное дело. Он мне все рассказал, и я посоветовал ему ехать обратно, не волновать понапрасну ваших матушек. Я сказал ему, пусть не беспокоится: таких храбрецов не испугает и целый полк испанских привидений.

Пэт слегка поежился. Я знал, о чем он сейчас думает: мы должны благодарить Майка за то, что он отправил назад этого паникера. Он наверняка переполошил бы весь остров, и, чего доброго, наши отцы снарядили бы на поиски целую экспедицию. Майк почувствовал, что наше отношение к нему смягчилось.

— Я люблю храбрых ребят, которые не боятся приключений, — проговорил он дружелюбно. — Если в юности держаться за юбку матери и сидеть дома, ничего в жизни не добьешься, ведь правда, Энди?

С этими словами он ткнул Энди кулаком в бок, и тот тихонько заблеял, как недужная коза.

— Но одно дело храбрость, а другое — безрассудство, — продолжал Майк назидательно. — Я знаю вас обоих с пеленок и, если бы не считал себя вашим другом, ни за что бы не стал вмешиваться. Вот вам мой совет: пусть ноги вашей больше никогда не будет на Лошадином острове.

— Почему это? — спросил Пэт таким будничным голосом, что патетическое предупреждение Майка прозвучало очень глупо.

— Пожалуйста, смейтесь, если хотите. Можете считать все рассказы о Лошадином острове выдумкой. Но вспомните хотя бы Пэтчина Молони или Джерри Саливана. А Морти О'Нейл? Вы их всех хорошо знали. Все они были храбрецы, каких мало; все трое плавали, как и вы, на Лошадиный остров. И все трое не вернулись назад.

— Но ведь они утонули, когда рыбачили, — возразил я. — Ушли далеко в море, их застиг шторм. Упокой господь их души.

— Аминь! — подхватил Майк, и вслед за ним заблеял бесконечное «аминь» Энди, пока отец не дал ему тычка.

— Вас просто не хотели пугать, — продолжал Майк. — Но теперь вы уже взрослые, и вам можно рассказать правду. Эти трое, как и вы, плавали на Лошадиный остров просто для забавы. Но в отличие от вас они плавали поодиночке и провели каждый на острове ночь. Вы, наверное, потому и остались живы, что вас было двое.

— А что с ними случилось? — спросил я, от страха выбивая зубами дрожь, так напугали меня эти слова Майка.

Майк схватил мою руку и крепко сжал ее.

— В полночь верхом на конях вышли из морской пучины привидения — испанская конница, которая утонула два столетия назад. Увидев на острове человека, привидения очень рассердились, окружили его, таращили пустые глазницы, лязгали челюстями, хотели что-то сказать. Бедняга стал кричать, звать на помощь, но никто его не услышал, ведь рядом никого не было. Тогда привидения подхватили его, посадили на круп коня и ускакали вместе с ним в море. Все глубже и глубже, наконец волны над ними сомкнулись, и человек утонул. Так было со всеми тремя.

Меня по коже мороз продрал: значит, мы чудом остались живы! То-то, находясь на острове, я все время ощущал вокруг себя чье-то зловещее присутствие. Я оцепенел от ужаса, как вдруг раздался спокойный, чуть насмешливый голос Пэта:

— А вам откуда все это известно?

В мгновение ока Майк был на ногах. Мы почувствовали, как вокруг нас закрутился вихрь ненависти.

— Ладно, поступайте как знаете, — сказал он сухо, не повышая голоса. — Плавайте куда хотите. Посмотрим, чем все это кончится. Идем, Энди!

И отец с сыном зашагали вниз по дороге, ведущей в Гаравин. Мы слушали, пока не стихнут шаги. Тогда Пэт сказал:

— И откуда он взялся со своими советами? Я просто не мог больше выносить его гнусную болтовню. Ты слышал, что он тут городил про испанские привидения? Как будто они чем-то хуже ирландских или турецких. Я видел этих испанских духов. По-моему, такие славные, мирные призраки!

«Славные, мирные призраки!» — эти слова так просто и естественно прозвучали в устах моего друга, что у меня опять волосы на голове зашевелились от ужаса. Темень была вокруг, хоть глаз выколи. Ни луны, ни звезд, только луч маяка вдали да желтые четырехугольники окон в доме Конроев. Ночные тени казались от этого полными тайн. Сверху из окон лились слабые звуки музыки. Я вдруг озяб — ночь была холодная.

— Да, — сказал Пэт, когда мы шли обратно, — я скажу отцу, что мы поймали жеребенка на Лошадином острове. И ты скажи своему. Мне теперь совершенно ясно: вороные на острове дикие, а все остальные, даже если забыть о подковах, несомненно ходили в упряжи. У них, по-моему, даже гривы и хвосты подстрижены. Но маленькие черные — дикие. В этом нет никакого сомнения.

— А как туда могли попасть эти лошади? — спросил я.

— Надо было спросить об этом Майка Коффи, — ответил Пэт. — Сами-то они не могли туда доплыть. Теперь я понимаю, почему он отправил назад своего приятеля с Аранов. Побоялся, что тот раструбит всему свету, куда мы уплыли. Не знаю, что за игру он ведет, но, как видно, ему не очень улыбается появление инишронской флотилии у Лошадиного острова.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9