Плащ

Когда исчезла последняя надежда и казалось, ожиданию не будет конца, Джованни вернулся домой. Стоял серый мартовский день. В небе кружили вороны. Еще не пробило двух. Мать убирала со стола. Он появился на пороге неожиданно. С криком «Сынок!» мать бросилась его обнимать. Пьетро и Анна, маленькие братишка и сестренка Джованни, радостно заверещали. Этот долгожданный, мелькавший в сладких предрассветных снах миг должен был принести им счастье.

Джованни едва проронил несколько слов, с трудом сдерживая слезы. Он положил тяжелую саблю на стул. На голове у него была зимняя солдатская шапка.

– Ну-ка, покажись, – сказала сквозь слезы мать, отступая назад. – Покажись, каким ты стал красавцем. Уж больно бледный…

Джованни и впрямь был очень бледен. Силы словно оставили его. Сняв шапку, он прошел в комнату и опустился на стул. Он так устал, что даже улыбка давалась ему с трудом.

– Сними плащ, сынок, – сказала мать, оглядывая сына как диковинку и слегка робея перед ним: он был таким статным, красивым, мужественным (только очень бледным). – Давай сюда. Жарко ведь в доме.

Джованни резко отстранился и еще плотнее запахнул плащ, боясь, что его сорвут.

– Нет-нет, не надо, – ответил он, не глядя на мать. – Так удобнее. Да и потом – скоро надо идти…

– Идти? Два года не был дома и сразу уходишь? – воскликнула мать в отчаянии. Не успела и порадоваться по-настоящему, да, видно, такова материнская доля. – Что это так сразу? Отдохни с дороги, поешь!

– Я уже ел, мама, – ласково улыбнулся Джованни, вглядываясь в знакомый полумрак комнаты. – Мы остановились в таверне. Неподалеку отсюда.

– Так ты не один? А с кем? Это твой однополчанин? Не сын ли Мены?

– Да нет. Попутчик. Он остался ждать на улице.

– На улице? Что же ты его в дом не позвал? Бросил товарища одного!

Мать подошла к окну. За огородом, по ту сторону забора, медленно прохаживался незнакомец, закутанный в темный плащ.

В это мгновение в глубине ее души, среди круговорота неисчерпаемой радости, зародилась таинственная, щемящая боль.

– Лучше не надо, – ответил Джованни решительно. – Он этого не любит.

– Может, угостить его стаканчиком вина?

– Говорю, не надо, мама. Он не как все. Ему не понравится.

– Да кто он? Зачем ты с ним связался? Что ему нужно?

– Я его почти не знаю, – чуть слышно промолвил Джованни. – Мы повстречались в пути. Вместе пришли. Вот и все.

Джованни словно чего-то стеснялся. Мать сразу заговорила о другом. Прежний радостный свет, озарявший ее лицо, начал угасать.

– Вот Мариэтта узнает, что ее Джованни вернулся, запрыгает от счастья! Это ты к ней собрался?

Вместо ответа он лишь улыбнулся, как человек, которому хотелось бы порадоваться, да невмоготу: что-то гложет его душу.

Мать терялась в догадках: почему Джованни все сидит, понурив голову, как в тот далекий день отъезда? Ведь он вернулся, впереди новая жизнь, сколько прекрасных дней, чудных вечеров проведут они вместе! Перед ними открывался бесконечный путь в необозримое будущее. Не будет больше тревожных ночей с огненными вспышками на горизонте, когда начинаешь думать, что и он там лежит, смертельно раненный в грудь, среди обагренных кровью руин. Наконец он вернулся, возмужавший, красивый. Дождалась Мариэтта своего часа! Скоро весна. Воскресным утром молодые обвенчаются в церкви под звон колоколов. Что же он сидит такой бледный и рассеянный? Почему не смеется, не рассказывает о сражениях? И этот плащ? Почему Джованни никак не снимет его, когда в доме такая жара? Может, форма под плащом порвалась и запачкалась? Но разве можно стесняться родной матери? Думала, все мучения позади, а тут новые заботы. Склонив голову, мать ласково смотрела на сына, готовая угодить ему во всем, мгновенно исполнить любое его желание. А ну как Джованни заболел? Или просто очень устал? Почему он молчит, даже не взглянет на нее?

Джованни и вправду старался не смотреть на мать, точно боялся. Пьетро и Анна молча разглядывали брата, сгорая от любопытства.

– Джованни! – не сдержалась мать. – Наконец-то ты дома, наконец-то! Погоди, я соберу на стол.

И она поспешила на кухню.

Джованни остался с братишкой и сестренкой. Где-нибудь на улице они бы и не узнали друг друга: так сильно все трое изменились за эти два года. Они молча переглядывались, не находя нужных слов, и улыбались по старой, еще не забытой привычке.

Из кухни вернулась мать. Она несла дымящийся кофе и аппетитный кусок пирога. Джованни залпом выпил кофе и нехотя принялся за пирог.

«Неужто не нравится? А ведь любил когда-то!» – подумала она, но промолчала, чтобы не досаждать сыну.

– Джованни, – предложила она вслух, – хочешь посмотреть свою комнату? Знаешь, теперь там новая кровать, стены побелены, лампа тоже новая. Иди погляди… Только плащ, может, все-таки снимешь? Жарко ведь!

Солдат не ответил. Встал и пошел в соседнюю комнату. Ступал он тяжело и медленно, словно глубокий старик, а не двадцатилетний юноша. Мать кинулась вперед распахнуть ставни. Проникший в комнату свет оказался серым и безрадостным.

– Славно, – устало произнес Джованни. Оглядел с порога новую мебель, опрятные занавески, белоснежные стены: все вокруг чистое, свежее.

Мать нагнулась поправить новенькое покрывало на постели. Он взглянул на ее хрупкие плечи. И была в этом взгляде непередаваемая печаль. Никто не мог этого видеть. Анна и Пьетро стояли позади брата. Детские личики сияли в предвкушении волшебного праздника, полного веселья и неожиданностей. Но праздник не состоялся.

– Как все красиво! Спасибо, мама, – повторил Джованни и не прибавил ни слова.

В глазах юноши замелькало беспокойство: поскорей бы кончить тягостный разговор. Время от времени Джованни нетерпеливо посматривал в окно, на зеленую калитку, за которой прохаживался его спутник.

– Ну как, сынок? Нравится? – робко спросила мать. Ей очень хотелось видеть сына счастливым.

– Еще бы, просто здорово, – ответил Джованни (почему же он не снимет плащ?), улыбаясь через силу.

– Джованни! – взмолилась мать. – Что с тобой, сынок? Ты что-то от меня скрываешь!

Джованни молчал, закусив губу; у него перехватило дыхание.

– Мама, – сказал он немного погодя тихим голосом. – Мама, мне пора.

– Уже уходишь? Приходи побыстрей, ладно? Ты к Мариэтте? Скажи правду, к Мариэтте? – Она старалась быть веселой, хотя чувствовала недоброе.

– Не знаю, мама, – ответил Джованни сдержанно и печально. Взяв шапку, он направился к двери. – Не знаю. Мне нужно идти. Он ждет.

– Когда вернешься? Часика через два? Я позову дядю Джулио и тетушку. Вот радости-то будет! Постарайся быть к обеду.

– Мама! – Он словно умолял ее не говорить больше слов, сжалиться над ним и не причинять столько боли. – Меня ждут. Он и так слишком терпелив. – Джованни пристально смотрел на мать, желая заглянуть ей в самую душу.

Он подошел к двери. Малыши, для которых праздник еще продолжался, прижались к нему. Пьетро приподнял полу плаща, чтобы узнать, во что одет брат.

– Пьетро, ты что делаешь! Отпусти сейчас же! – крикнула мать, опасаясь, что Джованни рассердится.

– Не надо, не трогай! – воскликнул солдат, опомнившись. Было поздно. Голубые полы на мгновение распахнулись.

– Джованни, сыночек, что они с тобой сделали? – пробормотала мать, закрыв лицо руками. – Ведь это кровь!

– Мне пора, мама, – повторил он с отчаянной твердостью. – Я и без того заставил его долго ждать. Пока, Анна. Пока, Пьетро. Прощай, мама.

Джованни уже стоял на пороге и вышел, точно подхваченный ветром. Быстрым шагом он прошел через огород и открыл калитку. Две лошади пустились галопом, но не в сторону деревни, а через луга, на север, в горы. Под серым небом они мчались все дальше и дальше…

И тут мать все поняла. Беспредельная, вовек невосполнимая пустота раскрылась в ее сердце. Она поняла, что означали этот плащ и печаль в глазах сына. А главное, кто был тот загадочный незнакомец, стоявший у калитки, тот зловещий и терпеливый спутник. Такой терпеливый и сострадательный, что согласился проводить Джованни до дома (прежде чем забрать с собой навсегда), чтобы сын мог проститься с матерью. Тот, кто, не присев, ожидал его на дороге – он, повелитель мира, весь в пыли, как жалкий нищий.

Как убили дракона

В мае 1902 года некий Джозуэ Лонго – крестьянин графа Джерола, часто ходивший на охоту в горы, – сказал, что он видел в Сухом Долу какую-то здоровенную зверюгу, похожую на дракона.

В Палисано, деревушке, находившейся в самом конце долины, испокон веку жила легенда о том, что где-то здесь, в одном из безводных ущелий, до сих пор сохранилось такое чудище. Да только никто не принимал эти россказни всерьез. Однако на сей раз доводы Лонго, убедительность его слов и подробности пережитого им приключения, совершенно не менявшиеся от рассказа к рассказу, наводили на мысль, что и впрямь что-то такое там есть, и граф Мартино Джерол решил убедиться в этом самолично. Он, конечно, понимал, что ни о каком настоящем драконе и речи быть не может, но нельзя было исключить, что в здешних пустынных ущельях обитает какая-нибудь крупная змея редкого вида.

Компанию в этой экспедиции ему составили губернатор провинции Куинто Андронико со своей бесстрашной красавицей женой Марией, ученый-натуралист Ингирами и его коллега, искусный мастер по изготовлению чучел, Фусти. Губернатор, человек скептического склада ума и не очень сильной воли, уже давно заметил, что жена его неравнодушна к Джеролу, но как-то не придавал этому значения и, когда Мария предложила ему поехать вместе с графом охотиться на дракона, согласился не задумываясь. Он совершенно не ревновал жену к Мартино и нисколько ему не завидовал, хотя тот был намного моложе, красивее, сильнее, храбрее и богаче его.

И вот как-то после полуночи из города в сопровождении восьми верховых охотников выехали два экипажа; к шести утра они были уже у деревни Палисано. Джерол, красавица Мария и оба натуралиста спали. Бодрствовал один лишь Андронико; он и велел остановить лошадей перед домом своего старого знакомого – доктора Таддеи. Вскоре, поднятый с постели кучером, из окна второго этажа выглянул доктор – заспанный, в ночном колпаке. Андронико, подойдя к окну и весело поздоровавшись, рассказал ему о цели экспедиции. Он рассчитывал, что доктор, услышав историю о каких-то драконах, просто посмеется. Но Таддеи лишь неодобрительно покачал головой.

– На вашем месте я бы туда не ездил, – сказал он твердо.

– Почему? Думаете, там ничего нет? Может, все это пустая болтовня?

– Нет, не потому, – ответил доктор. – Я-то как раз думаю, что дракон есть, хотя мне лично видеть его не доводилось. Но ввязываться в это дело я бы не стал. Есть во всем этом что-то зловещее.

– Зловещее? Уж не хотите ли вы, Таддеи, сказать, что действительно верите?..

– Я уже стар, дорогой мой губернатор, – ответил доктор, – и повидал на своем веку достаточно. Может быть, конечно, все это враки. Но возможно, и правда. Нет, на вашем месте я бы в это дело не ввязывался. И вообще, послушайте меня: дорогу туда отыскать трудно, много оползней, породы здесь рыхлые – от легкого ветерка может начаться целое светопреставление, – и совершенно нет воды. Оставьте эту затею, губернатор, отправляйтесь-ка лучше вон туда, на Крочетту (он указал на округлую, поросшую густой травой гору за деревней), там пропасть зайцев. – И, немного помолчав, добавил: – Нет, с вами я бы действительно не пошел. Слышал я как-то… Да что вам говорить, еще смеяться станете…

– Клянусь, не стану! – воскликнул Андронико. – Говорите, говорите же!

– Ну ладно. Ходят слухи, что дракон изрыгает дым и что дым этот ядовит. Даже малой толики его достаточно, чтобы убить человека.

Вопреки своему обещанию Андронико расхохотался.

– Я всегда знал, что вы ретроград, – заключил он, – чудак и ретроград. Но это уж переходит всякие границы. Сейчас же не Средневековье, дорогой Таддеи. До свидания. Мы вернемся вечером – и непременно с головой дракона!

Помахав рукой, он сел в экипаж и приказал кучеру трогать. Входивший в группу охотников и знавший дорогу Джозуэ Лонго двигался во главе отряда.

– Почему тот старик качал головой? – спросила проснувшаяся между тем Мария.

– Пустяки! – ответил Андронико. – От нечего делать миляга Таддеи занимается еще и ветеринарией. Мы говорили с ним об эпидемии ящура.

– А о драконе? – спросил граф Джерол, сидевший напротив. – Ты не спросил, известно ли ему что-нибудь о драконе?

– Признаться, нет, – ответил губернатор. – Не хотел выглядеть смешным. Я сказал, что мы приехали сюда поохотиться. И только.

Поднявшееся солнце развеяло сонливость путников; лошади побежали резвее, а кучера затянули песню.

– Этот Таддеи был нашим домашним врачом, – сказал губернатор. – Когда-то у него была превосходная клиентура. Но однажды, не помню уж почему, кажется, из-за несчастной любви, он уединился в деревне. Потом опять что-то приключилось, и он забрался в эти горы. Случись с ним что-нибудь еще, не знаю уж, куда он сможет податься отсюда… тоже станет чем-то вроде дракона!

– Что за глупости! – откликнулась Мария раздраженно. – Только и разговору у вас что о драконе. Эта музыка мне уже надоела, за всю дорогу ничего другого я не слышала.

– Да ведь ты сама захотела поехать, – мягко, но не без иронии возразил ей муж. – И потом, как ты могла слышать, о чем мы говорим, если спала? А может, ты притворялась?

Мария не ответила: она с беспокойством смотрела в окошко на горы, которые становились все выше, круче и суровее. В конце долины виднелось хаотическое скопление конусообразных вершин, в большинстве своем голых – ни тебе леса, ни луга, – желтоватых и бесконечно унылых. Под палящим солнцем они светились ровным и сильным светом.

Около девяти утра экипажи остановились: дальше дороги не было. Путники поняли, что находятся в самом сердце этих зловещих гор. Вблизи было видно, что сложены они из рыхлых и осыпающихся пород, чуть ли не из сухой земли – сплошная осыпь от вершины до подножия.

– Ну вот, здесь как раз и начинается тропа, – сказал Лонго, показывая рукой на протоптанную людьми дорожку, которая вела в небольшую лощину. – Если идти по ней, то за три четверти часа можно добраться до Буреля, где как раз и видели дракона.

– Воду взяли? – спросил Андронико, обращаясь к охотникам.

– У нас есть четыре фляжки с водой и еще две с вином, ваше превосходительство, – ответил один из охотников. – Думаю, хватит…

Странно. Теперь, когда они были вдали от города и эти горы отгораживали их от всего мира, мысль о драконе казалась уже не такой абсурдной. Путешественники огляделись: картина, представшая их взору, была малоутешительной. Желтоватые гребни, куда еще не ступала нога человека, лабиринт разбегавшихся в стороны трещин, извивы которых невозможно было проследить взглядом, – великое запустение.

Молча тронулись в путь. Впереди шли охотники с ружьями, старинными кулевринами и прочим охотничьим снаряжением, за ними – Мария, а замыкали шествие оба натуралиста. К счастью, тропа вилась по теневой стороне: среди этих желтых склонов терпеть солнце было бы просто мукой.

Лощинка, которая вела к Бурелю, тоже была узка и извилиста, по дну ее не бежал ручей, на склонах не росли ни кусты, ни трава, кругом виднелись только камни да осыпи. Ни птичьего щебета, ни журчания воды, лишь изредка прошуршит осыпающаяся галька.

Пока группа двигалась вперед, ее догнал поднимавшийся по тропе быстрее, чем наши путники, юноша с козьей тушей на плечах.

– Это он к дракону идет, – сказал Лонго. Сказал совершенно серьезно, даже без намека на шутку. И пояснил, что жители Палисано очень суеверны и ежедневно отправляют в Бурель козу, чтобы задобрить чудовище. Дань эту таскают по очереди деревенские парни. Не дай Бог услышать голос чудовища – тогда жди беды.

– Значит, дракон ежедневно съедает по козе? – шутя спросил граф Джерол.

– Во всяком случае, на другое утро там ничего не находят, это точно.

– Даже костей?

– Ну да. Он утаскивает козу в свою пещеру, там ее и съедает.

– А не может быть, чтобы ее съедал кто-то из деревенских? – спросил губернатор. – Дорогу сюда знают все. И вообще, кто-нибудь видел, как дракон утаскивает козу?

– Не знаю, ваше превосходительство, – ответил охотник.

Между тем юноша, тащивший тушу, поравнялся с ними.

– Послушай-ка, парень, – сказал граф Джерол своим властным голосом, – за сколько продашь эту козу?

– Я не могу ее продать, синьор, – ответил тот.

– Даже за десять скудо?

– Ну, разве что за десять… – согласился юноша. – Но тогда мне придется сходить за другой козой. – И с этими словами опустил свою ношу на землю.

Андронико, посмотрев на графа Джерола, спросил:

– Зачем тебе эта коза? Надеюсь, ты не собираешься ее есть?

– Скоро сам увидишь… – ответил граф уклончиво.

Один из охотников взвалил козу себе на плечи, парень из Палисано побежал вниз, в деревню (было ясно, что он отправился за другой козой для дракона), и группа продолжила свой путь.

Не прошло и часу, как они добрались до места. Лощина неожиданно перешла в большой пустынный цирк – Бурель, нечто вроде естественного амфитеатра, с глинистыми склонами и торчащими из них красновато-желтыми обломками скал. Здесь, в самом центре площадки, в верхней части конусообразной кучи камней виднелась черная дыра – пещера дракона.

– Он там, – сказал Лонго.

Все остановились поодаль, на усыпанной галькой ровной площадке, служившей отличным местом для наблюдения и расположенной метров на десять выше пещеры, почти прямо против нее. Площадка эта имела еще и то преимущество, что снизу взобраться на нее было невозможно из-за крутого обрыва.

Мария могла чувствовать себя здесь в полной безопасности.

Все притихли и стали прислушиваться. Но вокруг царило великое молчание гор, лишь изредка нарушаемое шорохом щебня. То справа, то слева внезапно обрушивался какой-нибудь глинистый выступ, и мелкие камешки тоненькими ручейками долго сыпались вниз, являя картину вечного разрушения. Казалось, будто эти забытые Богом горы мало-помалу рассыпаются в прах.

– А что, если дракон сегодня не покажется? – спросил Куинто Андронико.

– У меня же есть коза, – ответил Джерол. – Ты забыл, что у меня есть коза!

Всем было ясно, что он имеет в виду: мертвая коза поможет им выманить чудовище из пещеры. И начались приготовления. Два охотника с трудом поднялись по откосу метров на двадцать выше пещеры, чтобы в случае необходимости ее можно было забросать камнями. Третий отнес козу на галечник и положил поближе к входу. Остальные разместились по обеим сторонам под надежной защитой больших валунов и зарядили свои ружья и кулеврины, и только Андронико не двинулся с места: он хотел видеть все.

Красавица Мария молчала. Вся ее уверенность куда-то улетучилась. С какой радостью Мария сию же минуту вернулась бы назад! Но признаться в этом не решалась. Ее взгляд блуждал по отвесным склонам, по старым и новым осыпям, по подпиравшим стенки рыхлым глиняным пилястрам, которые могли рухнуть в любую минуту.

Вся их группа: и муж, и граф Джерол, и натуралисты, и охотники – казалась ей малой песчинкой в этом море одиночества.

Перед входом в пещеру положили козью тушу и стали ждать. Уже перевалило за десять, и солнце теперь заливало Бурель, раскаляя все вокруг. От стен ущелья струился горячий воздух. Чтобы укрыть губернатора и его жену от палящих лучей, охотники, взяв в экипаже полости, соорудили из них что-то вроде навеса. Мария все время пила воду.

– Внимание! – крикнул вдруг граф Джерол, стоявший на большом камне внизу, на галечнике; в руках у него был карабин, а у пояса болтался металлический ломик.

Все вздрогнули и затаили дыхание: в зеве пещеры что-то зашевелилось.

– Дракон! Дракон! – закричали два или три охотника, и непонятно было, чего в этом крике больше – радости или ужаса.

Какое-то живое существо, извиваясь и покачиваясь, выползло на свет. Вот оно, легендарное чудовище, один рев которого нагонял страх на целую деревню!

– Ой, какой противный! – воскликнула Мария с явным облегчением: она была готова к худшему.

– Ну, держись! – весело закричал один из охотников, и все приободрились.

– Похоже, что это маленький рогатый динозавр, – сказал профессор Ингирами, овладевший собой настолько, что у него вновь проснулся интерес к научным проблемам.