Часть первая

Люди убеждены, что всякая история имеет четко обозначенные начало и конец.

Но это лишь доказывает то, что человеческое сознание не только линейно, а еще и ограниченно.

На самом деле любую Сагу о Великом Герое можно начать с момента встречи его дедушки с бабушкой, а закончить не в момент торжества над Вселенским Злом, а после того, как могилу Героя забудут и свившая гнездо на могильном камне птичка очень не вовремя справит нужду на голову очередному добру молодцу, как раз собравшемуся замахнуться мечом…

Все истории переплетаются, образуя некое полотно, окинуть которое взглядом может разве что Творец.

Нашу историю можно начать с момента, когда компания богов, то ли безумных, то ли просто очень хорошо проведших время в божественном аналоге Амстердама, создала мир.

Самым простым способом – с помощью плагиата.

Божественного плагиата.

Для этого они надергали кусков самых разных Вселенных и сшили из них нечто вроде огромной скатерти. Украсили ее всяческими прибамбасами типа солнца, системы обогрева, работающей на горючих душах…

А потом боги протрезвели и… скорее всего, ужаснулись.

После чего отправили свое творение болтаться в космосе подальше от взглядов приличных существ (то есть тех, что изобрели астрономию).

Можно начать нашу историю с этого момента, но мы поступим более традиционно.

В любом городе обитаемой Вселенной есть стража. Надо же кому-то с воплями гоняться за преступниками, бродить по темным улицам и питаться кофе с пончиками! Имеется она и в Ква-Ква, самом большом городе Лоскутного мира, где носит забавное название – Торопливые.

Возглавляет местных стражей порядка не какой-нибудь там капитан, а Магучий Единственный Ночальник Торопливых.

И занимает эту должность Игг Мухомор, прирожденный полицейский.

По крайней мере, в том, что касается дурного нрава и склонности гореть на работе.

В данный момент он сидит в своем кабинете, где непонятно почему всегда пахнет брагой, и на лице МЕНТа, багровом и круглом, кверху переходящем в лысину, красуется плохо скрываемое удивление.

Вызывает его то, что по другую сторону стола сидит желающий стать стражником.

Точнее, то, что этот желающий не выглядит сумасшедшим.

Было бы неверно утверждать, что Торопливые не обладали в городе авторитетом. Авторитет у них был, огромный – можно сказать, даже колоссальный, просто являлся он величиной отрицательной.

Все, вплоть до последнего гоблина, приехавшего в Ква-Ква два дня назад и живущего в ящике из-под селедки, знали, что Торопливые не смогут поймать даже собственную задницу, пойди она на преступление. Что они берут взятки, когда у них хватает для этого ума, а случается подобное не так часто, что они первыми бегут от опасности.

– Так, начнем сначала, – сказал Игг Мухомор. – Повтори, как тебя зовут?

– Форн Фекалин.

– И ты хочешь служить в страже?

– Да. Защищать закон и порядок. И найти свое место в жизни.

Торопливые имели к закону и порядку примерно такое же отношение, как сапог – к балету. То есть балерины выступают в обуви, и у нее есть носок, подошва и приближенно сапожная форма…

– Хм! – Игг Мухомор вынул из кармана клетчатый носовой платок и принялся вытирать лысину.

Тот, кто назвался Форном Фекалином, был невысок и мог похвастаться тем сложением, обладателей которого кличут словом «жилистый». Бледное длинное лицо характеризовалось крайним отсутствием индивидуальности. Уши, глаза, волосы, нос – все как у людей, стандартный комплект, взгляду не за что зацепиться.

Хотя для стражника это скорее плюс – преступник не запомнит твоей рожи, чтобы потом найти и поколотить.

Но не имелось в этом лице, в скромной, но опрятной одежде ничего, что указывало на причину, по которой Форн Фекалин захотел стать Торопливым.

– Тебе розовые слоники не мерещатся? – спросил Игг Мухомор с тактичностью падающего на голову кирпича. – Или чертики зеленые?

– Нет.

– В полнолуние не начинаешь выть? Ходить во сне?

– Нет. – На лице Форна Фекалина появилась слабая улыбка.

– Может быть, ты любишь убивать? Ешь сырое мясо? Или… – тут МЕНТ затаил дыхание, – полагаешь себя героем?

– Нет.

– Хорошо. Тогда считай, что собеседование ты прошел.

– Да? – Форн Фекалин нахмурился. – А я что, не должен доказать, что умею владеть оружием? Показать, что знаю законы? Предъявить какие-нибудь рекомендации? А?

– На самом деле нет. – Игг Мухомор немного посопел и решил расставить все точки над всеми буквами: – Оружие стражнику не очень-то нужно. Еще поранишь кого. Законов этих никто на самом деле не знает, от них морока одна. Рекомендации в Торопливые тебе дадут лишь в сумасшедшем доме. Понял?

– Да.

– Вот и славно. – МЕНТ прокашлялся и рявкнул: – Дежурный!!!

Форн Фекалин, не привыкший к звуковым атакам подобной мощности, вздрогнул, и на мгновение что-то странное произошло с его глазами. Игг Мухомор не успел понять, что именно, поскольку дверь открылась, и вошел дежурный сержант.

– По вашему приказанию прибыл! – объявил он.

– Так, отведи вот его в караулку… Он с сегодняшнего дня принимается на службу этим… постовым. В подразделение лейтенанта Лахова. Пусть тот объяснит ему про довольствие, выдаст снаряжение и все прочее. Ты понял?

– Так точно.

МЕНТ посмотрел на Форна Фекалина:

– У тебя вопросы есть?

– Нет.

Когда за сержантом и новоназначенным постовым закрылась дверь, Игг Мухомор облегченно вздохнул.

Он решил, что избавился от небольшой проблемы.

И на самом деле он даже в чем-то был прав.

Маг по имени Урно Кеклец обладал настолько суровым лицом, что, увидев его, самые опасные бритвы должны были кончать жизнь самоубийством.

И немудрено – Урно Кеклец возглавлял кафедру демонологии в Магическом Университете, самом старом, почтенном и жутком учебном заведении Лоскутного мира. Сам по себе МУ был местом очень странным, а уж кафедра демонологии выделялась на общем фоне.

Если построить график странности, то она торчала бы, как волос на родинке.

Сейчас Урно Кеклец улыбался, и только фотографию одной этой улыбки можно было использовать для изгнания демонов. К счастью для них, процесс фотографирования в Ква-Ква еще не изобрели.

Сидевшие перед заведующим кафедрой студенты глядели на него почти без страха.

За пять лет успели привыкнуть.

– Господа студиозусы, – сказал Урно Кеклец, – шестой курс – не время для отдыха. К следующему лету мы дадим вам пинка под зад… то есть, я хотел сказать, с радостью выпроводим из стен МУ. Вы знаете порядок. С первого месяца вам предстоит начать работу над дипломным трудом. Осень должна посвящаться штудиям. Но ученый совет университета решил…

– Очередную гадость затеяли, – вздохнул студент, что сидел в углу, около окна.

Звали его Арс Топыряк, и он был бы очень похож на Гарри Поттера, если бы носил очки и имел на лбу шрам.

– Точно, – вздохнул сосед Арса, откликавшийся на имя Нил Прыгскокк и обладавший внешностью мастерски раскрашенного снеговика, которому вместо ведра на макушку положили кучку рыжей пакли.

– Типа, – поддержал беседу двоечник Рыггантропов, перенесшийся в аудиторию словно из каменного века.

Смени Рыггантропов зеленую мантию на вонючую шкуру, неандертальцы приняли бы его за своего. И не просто приняли, а избрали бы вождем.

– Сссс, – прошипел четвертый студент, маленький, ушастый и очень глазастый.

Тем, кто видел его в первый раз, он напоминал помесь Чебурашки с филином.

Принадлежал этот биологический феномен по имени Тили-Тили к народу йода и изъяснялся исключительно шипением. При этом он ухитрялся переходить с курса на курс, сдавать экзамены и зачеты, в том числе устные.

Урно Кеклец тем временем закончил лирическое отступление, посвященное мудрости университетского начальства, и сообщил:

– Ближайшие три месяца вам придется провести на социальной практике.

В аудитории наступила тишина. Стало слышно, как негромко урчат студенческие мозги.

– Э, прохфессор… – подал голос отличник Орландо Хряпс. – Социальную? А что это значит?

Будущие демонологи знали, что такое архивная практика (когда копаешься в старых ненужных бумагах), что такое практика общемагическая (когда занимаешься полной ерундой), полевая (когда предыдущая ерунда кажется тебе важной и крайне интересной)…

Но о социальной они слышали в первый раз.

Урно Кеклец нахмурился – брови его сошлись с хорошо различимым металлическим лязгом.

– Кхм-хм, – прокашлялся он. – Ну, извольте знать, в последнее время участились случаи… что наши выпускники, только попав за пределы университета, ведут себя это… не совсем адекватно…

– Испепеляют людей за резкое слово и все такое? – спросил Арс негромко.

Но заведующий кафедрой его услышал.

– Ну да, примерно так, – кивнул он. – И мы решили, что это как бы плохо отражается на репутации МУ.

– Но почему? – Шептать Рыггантропов не умел. Это получалось у него так гулко, словно двоечник сидел в пещере. На самом деле маленькая пещера сидела на его туловище и называлась головой. – Когда всех испепеляешь, тебя уважают, в натуре… И никакой репутации не надо.

А вот этой фразы, эхом отдавшейся в углах аудитории, Урно Кеклец благодаря какому-то акустическому феномену не услышал.

– И поэтому мы должны научить вас жить в обществе, – вещал он с тем истовым блеском в глазах, который возникает, когда человек сам понимает, что несет полную ерунду, но не может остановиться, – не причиняя вреда окружающим существам… сделать вас полноценными частицами социума, научить правилам общежития и поведения в активной среде…

Тили-Тили, прозванный сокурсниками Трали-Вали, озадаченно засвистел.

– Так что вот, – с облегчением выдохнул Урно Кеклец. – Эту практику нужно пройти, отчет написать и все такое. Кто не пройдет – не будет допущен к диплому. Всем ясно? Или есть вопросы?

Тут вопросы чудесным образом исчезли даже у самых головастых.

– Вот и хорошо. – Заведующий кафедрой взял со стола лист пергамента. – Так, посмотрим, кто у нас куда направляется…

Арс вздохнул, предвкушая неприятности.

После того как он уничтожил реализатор справедливости, созданный тысячи лет назад одним безумным магом, удача решила, что Топыряк обойдется и без нее. А неудача свила гнездо где-то поблизости. Результатом стала история с беглым демоном и странным гостем из иного мира, а также куча мелких неприятностей, которые не столько создавали проблемы, сколько портили настроение.

Так что и сейчас Арс не ждал ничего хорошего.

Его вполне могли отправить на практику к ассенизаторам, в их подземное вонючее царство, или к…

– Топыряк, Тили-Тили, Рыггантропов, – объявил Урно Кеклец, – музей Натуральной истории.

– Ы? – сказал Рыггантропов, а йода нервно взмахнул ушами.

Про этот музей знали все студенты, но бывали в нем лишь самые заученные умники. По слухам, он благополучно покрывался пылью где-то на левой окраине города, и в его стенах имелась самая большая в Лоскутном мире коллекция всяческого древнего хлама.

– И зачем? – с отчаянием спросил Арс. – Для чего там нужны демонологи?

– Ну, типа, – Рыггантропов решил, что вопрос адресован ему. – Тебе же все сказали. Мы должны это… сделаться полноценными частицами социума, узнать правила поведения в активной среде…

– А в роли активной среды будут окаменелости?

На этот вопрос двоечник ответить не смог.

Живи Поля Лахов в другом месте и в другое время, его бы назвали гламурным стражником. Склонностью к пьянству, вымогательству и злобным нравом он походил на коллег, но при этом тщательно следил за собственной внешностью. Шлем снимал редко, волосы мыл по праздникам, зато торчавшие наружу кончики аккуратно завивал и мазал помадой.

Грязные и обкусанные ногти покрывал лаком для мебели, а под старой ржавой кольчугой носил шелковое белье.

В подчинении у лейтенанта Лахова находились двое сержантов. Васис Ргов, больше всего на свете похожий на мешок с картошкой, на который кто-то нацепил портупею. И Дука Калис, добрый и отходчивый выходец из Лоскута Низкие горы.

Доброта выражалась в том, что он убивал людей сразу, не мучая, а отходчивость – в том, что быстро об этом забывал.

Сейчас они втроем разглядывали новобранца.

– Отлично, – сказал Поля Лахов, когда Форн Фекалин облачился в кольчугу и повесил на пояс ножны от меча с торчащей из них рукояткой. – Главное, не пытайся вытащить оружие. А то кто знает, что там внутри. Вот старик Хилый, которому принадлежал этот комплект, понадеялся на оружие – и что? Где теперь старик Хилый?

– Где? – спросил Фекалин.

– В лучшем случае – его едят черви, – сказал Дука Калис, автоматическим движением вынимая и пряча обратно под плащ крохотный арбалет. – А в худшем – собаки или те парни, что собираются у Толстого Маззи.

– А, – кивнул новобранец, и в блеклых глазах его на мгновение появилось очень странное выражение.

– Да, забыли шлем, – заметил Лахов и выволок из-под стола нечто металлическое, кое-где блестевшее.

Форн Фекалин, нужно отдать ему должное, не упал в обморок.

– Я обязан это носить? – спросил он.

Железная хреновина на башке, больше всего похожая на сотворенный авангардным дизайнером ночной горшок, была опознавательным знаком Торопливых, и они таскали ее с гордостью.

Ну, или со стыдом, когда приходилось удирать от преступников.

– Да, – кивнул Ргов и постучал себя по шлему. Звук получился гулкий, мощный, с намеком на то, что внутри хватает пустот.

– Хорошо. – Форн Фекалин надел шлем. – Ну что, теперь мы отправимся на какое-нибудь дежурство?

Лахов и Калис переглянулись, а Ргов принялся задумчиво ковырять в носу.

– Это сложный вопрос, – ответил лейтенант. – А что?

– Я хотел просто… ну… – новобранец облизал губы тонким и бледным языком, – а то я думал, что, может быть, должен как бы… проставиться в первый день… а?

– В смысле – угостить нас пивом? – уточнил Лахов.

– Да.

– Тогда дежурство подождет. Всем встать и вперед, шагом марш. В «Потертое ухо»!

Они выбрались из караулки, затем вышли из покосившегося здания городской стражи и оказались на улице Тридцатисемилетия Отрытия Канавы. Что это была за канава и кто ее отрыл – исчезло во мраке веков, но этот вопрос Торопливых мало волновал.

Они окунулись в незабываемую атмосферу Ква-Ква, сравнимую лишь с концертом обкурившихся дури панк-рокеров на складе, где протухло несколько тысяч яиц. Шумовая волна состояла из сотен возгласов, выкриков и обрывков фраз, а в городском «аромате» смешивалось слишком много компонентов, чтобы в них разобрался даже электронный анализатор запахов.

Но общее впечатление было таким, словно в ноздри запихивали трубочки из наждачной бумаги.

У входа в «Потертое ухо», около лужи, где дозволялось лежать только самым постоянным клиентам, сидел чуднo одетый бородатый старикан с повязкой на глазах. Решительными движениями он терзал струны, натянутые на деревянную рамку, и пел:

– Встала над морем с пальцами багровыми Зоря! Врата распахнула она, и отверзли тут очи герои! Гневом пыхали сердца их и сладкой отвагой, яростный Мили-Пили-Хлопс к победам их души направил!

Перед дедом стояла миска, а в ней лежало несколько бублей.

Проходя мимо, Ргов наклонился и потянулся пальцами к монетам. Старик же, не прекращая играть, сменил тему:

– Лапы свои убери, а не то по башке ты получишь! И не погляжу я тогда, что ты стражник во шлеме высоком!

Ргов руку отдернул и застенчиво заулыбался, а Лахов покачал головой и сказал с улыбкой:

– Ай да слепой!

– Великий слепец я, Умер, славный поэзией громкошумящей, – сообщил старик, гордо выпячивая бороду. – Слава моя распростерлась по миру, подобно свечению мощному солнца златого…

– Кто умер? – спросил Калис, который иногда (а честно говоря, почти всегда) соображал не очень хорошо.

– Не умер, а Умер, – поправил Лахов.

– А разница? И он что, не слепой?

В том, что касается подозрительности, Калис был настоящим стражником.

– А это смотря как поглядеть. – Лахов пожал плечами, и с его кольчуги посыпалась ржавчина. – Великий певец обязан быть слепым. Так же как великий писатель – алкоголиком, наркоманом или хотя бы игроманом. А великий художник – просто чокнутым…

– А великий стражник? – спросил Ргов.

– Э… просто великим.

– Хватит стоять тут, подобно дубам на утесе, – вмешался в беседу Умер, похоже, умевший разговаривать только гекзаметром. – Бизнес вы портите мне и ярость рождаете прямо в чувствительном сердце аэда…

– Бизнес – это святое, – кивнул Лахов, и Торопливые вошли в «Потертое ухо».

Через пять минут они сидели за столиком, и перед каждым стояла кружка с похожей на слегка взболтанную мочу жидкостью.

За нее заплатил Форн Фекалин.

– Ну, за нового стражника, – сказал Лахов, поднимая кружку. – Чтобы он хорошо охранял свою безопасность…

– Лучше, чем старик Хилый, – добавил Ргов.

И они выпили.

Судя по реакции на пиво из «Потертого уха», Форн Фекалин прибыл в Ква-Ква совсем недавно. После первого глотка он позеленел, после второго – побледнел, затем сделался того цвета, который нельзя назвать даже серо-буро-малиновым. Волосы его встали дыбом, слегка приподняв шлем, а глаза выпучились.

Торопливые-ветераны наблюдали за муками нового коллеги с умилением.

Они пили это пиво многие годы, но все помнили тот совсем не радостный день, когда познакомились с ним.

Привыкнуть к этому вкусу было невозможно.

– Так ты, значит, откуда родом? – спросил Лахов, когда шлем на голове Форна Фекалина осел, а глаза стали нормального размера.

– Слева.

– Это из Шести Королевств, что ли? – блеснул знаниями Ргов.

– Почти.

– Ага, а что там у вас говорят насчет того, что случилось в Диких горах? – спросил Калис. – Гномы болтают про какой-то взрыв. Вроде бы одна из вершин обзавелась пламенным прыщом…

Прямо налево от Ква-Ква лежит Лоскут Горы, заселенный мелкими бородатыми шахтерами, и именно за ним находятся Шесть Королевств. На запад от них расположен Пик – громадная гора, занимающая целый Лоскут. Еще западнее – Разбойные горы, где обитают тролли, и за ними – Дикие горы, местечко настолько неприятное, что даже орлы облетают их стороной.

– Огненный прыщ? Это как? – подал голос Ргов. – Я ничего не слышал.

– Стала вулканом, – пояснил Лахов. – Ну что? Чего сидим, точно на поминках? А ну-ка, выпили…

Они выпили, и никто не обратил внимания на то, что Форн Фекалин лишь омочил губы в пиве.

– Так что с этой горой? – спросил любопытный Ргов.

– Лопнула, – с видом авторитетного свидетеля, находившегося в момент происшествия на расстоянии примерно шестисот километров, заявил Лахов. – Начисто. Хрусть, бах-бах и того… Эй, хозяин, неси по второй!

Через пять минут стражники забыли о лопнувшей горе и заговорили о кознях начальства и тяготах собственной жизни. А еще примерно через полчаса в пропахший пивом туман улетела причина, по которой они тут собрались.

Калис то и дело порывался петь, Лахов осаживал его, Ргов что-то монотонно бурчал себе под нос. Время от времени появлялся хозяин, забирал пустые кружки и приносил полные.

А Форн Фекалин сидел, не притрагиваясь к пиву, и слушал.

У него был отличный слух и феноменальная память.

В лапищах Рыггантропова листок пергамента казался несчастной бабочкой, что потеряла не только лапки и усики, а еще и форму крыльев.

– Ну, чего там написано? – спросил Арс.

– Сссс? – поддержал его Тили-Тили.

– Ы… хххы. – Двоечник некоторое время посопел, готовясь к сражению с буквами. – Э… н а п р а в л е н и е… н а… п р а к т и к у… В натуре, и что это все значит? Есть направление направо, налево, на запад… И еще – на практику?

– Дай сюда, – сказал Арс и забрал листок.

Направление в конверте они получили вчера из рук самого заведующего кафедрой. Тот отдал его почему-то Рыггантропову и велел вскрыть конверт не раньше утра следующего дня. Пришлось вставать в жуткую рань и встречаться около входа в университет, чтобы ни в коем случае не опоздать.

Всем студентам известно, что первый день практики самый важный, а иногда – еще и единственный.

Вообще главная особенность любой практики в каждом из миров состоит в том, что она никому не нужна. Ни студентам, ни преподавателям, ни тем бедолагам, которым в руки попадают дармовые работники. Но ее всегда проводят, и это заставляет задуматься о некоем заговоре высших сил…

Может быть, Практика приведет нас к Просветлению, позволит постичь Мировую Гармонию и научиться терпеливо относиться к соседям? Если это так, то эффект появится не ранее чем через пятьсот лет и пару жизней.

– Направление на практику. – Арс быстренько пробежал листок глазами. – Ага, вот. Улица Шести Струн, дом один. Я знаю, где это. Пошли.

И они зашагали прочь от университета в сторону левой окраины Ква-Ква.

Величайший город Лоскутного мира, если можно так выразиться, потягивался и продирал глаза.

На улицах было довольно пустынно, ночные жители с них убрались, а дневные еще не появились. Скрипели телеги, тянувшиеся к рынку на площади Изопилия, трубы извергали пахнувший завтраком дым.

Почти добравшись до цели, студенты немного поплутали – сначала свернули на улицу Одной Струны и только потом выбрались к музею.

Огромный, точно авианосец, он напоминал каменный гроб, который бросили на землю с большой высоты. А потом оставили так валяться, обрастать мхом и покрываться трещинами.

– О, – сказал Рыггантропов, – теперь я понял, почему он называется музеем Натуральной истории.

– Почему?

– Потому что это, в натуре, история.

Да, музей сам по себе являлся историей. Судя по виду, он наверняка помнил битвы Предначальных Времен и был уже стар, когда около реки Ква-Ква построили городок. Время обломало об него зубы, после чего обзавелось вставными, вернулось и опять не добилось успеха.

Здание располагалось за хлипким заборчиком, а заросли боярышника вокруг его могучей туши изображали парк.

– Верно, – поскреб затылок Арс. – Вон там ворота, а тропинка от них ведет, похоже, к входу.

Тропинка привела к крыльцу, такому широкому, словно по нему должны были боком подниматься удавы. На крыльце обнаружилась спрятавшаяся между толстенными колоннами дверь.

Когда Арс толкнул ее, из внутренностей здания повеяло могильным холодом, а хриплый голос, наводивший на мысли о тяжких болезнях горла, мрачно поинтересовался:

– Хто такие?

– Вот, – сказал Арс, показывая направление и пытаясь разглядеть, кто прячется в музейном мраке. – Мы… эти… студенты… прибыли на практику.

– Это вам к главному хранителю, – сообщил тот же голос. – Сейчас я его позову.

И дверь захлопнулась.

– Типа, – сказал Рыггантропов задумчиво.

– Шшшш, – настороженно добавил Тили-Тили.

Вскоре дверь открылась снова, и на крыльцо вышел некто лысый, сгорбленный, в длинном темном халате и еще более длинной бороде, кончик которой болтался у тапочек с помпонами.

Арс ощутил, что глаза его собираются выбраться из черепа и хорошо прогуляться.

– Бурылик мурпляк хрыльк, – сказала фигура. – Ну, так и будем стоять? Давайте ваши буль-документы.

– Чего? – спросил Рыггантропов.

– Буль-документы? – слабым голосом уточнил Арс.

– Дарульк мпляк да. Вы что, никогда эльфов не видели?

Перед ними и в самом деле стоял настоящий эльф.

Только лысый, морщинистый и бородатый.

Всем известно, что эльфы не стареют. Хотя от кого это известно? От тех же эльфов, которые настолько гордятся имиджем собственного народа, что вполне могут врать. А еще прятать стариков от посторонних глаз где-нибудь в глубине своих Лоскутов, куда чужакам хода нет.

Но то, что эльфы живут долго, много дольше всех остальных рас, – известный факт. Чтобы состариться, уроженцу Высокого леса или Солнечных полян нужен не один век и не два.

Похоже, старший хранитель возрастом превосходил многие экспонаты музея.

Или просто возник вместе с ним.

– В-видели. В-вот в-вам. – Арс сумел справиться с собой и протянул направление на практику.

Эльф почмокал, производя те самые чудные сочетания звуков, и недовольно изрек:

– Прлюк ральп понятно. Навязали нам этих практикантов, словно музей демонами набит. Хлюп.

– Так мы вам не нужны?

– Зарлип мульк почему? – Эльф посмотрел на Топыряка подозрительно. – Рабочих рук не хватает. Лульк. Приставим к делу на полный срок, не сомневайтесь. Меня можно называть Простодрэль.

– Я – Арс, а это – Рыггантропов и Тили-Тили.

– Дарлюк плюх ну и имена. Идите за мной.

За дверью они окунулись в темноту, столь глубокую и пахнущую пылью, словно она вылезла из шкафа со старой одеждой.

Что-то шевельнулось во мраке, и Арс разглядел человекоподобную фигуру.

– Харульт пальк не бойтесь, – сообщил Простодрэль. – Это Пасюк, наш привратник. Он зомби. Очень удобно. Никогда не спит, по нужде с поста не отлучается, а подкупить его хрульп невозможно.

– Это верно, – свистящим голосом подтвердил привратник.

– А чего его, типа, к работе не приставить? – спросил Рыггантропов.

– Нульк цалюк должен же кто-то у дверей стоять? А руки у Пасюка то и дело отваливаются. Не рабочие они бульк какие-то.

За новой дверью начались залы с экспонатами, огромные, словно внутренности левиафана. Окна, узкие и высокие, были закрыты темными шторами. Мягко поблескивали стекла витрин.

Музей строил архитектор, считавший, что колонны – это главное и что чем их больше, тем лучше. Массивные и толстые, украшенные резьбой, они уходили вверх, в полумрак, где благополучно подпирали потолок.

Доносились шорохи, намекавшие, что тут существует жизнь, пусть не очень яркая и заметная, но живая.

В витринах лежали камни, совершенно обычные, какие можно найти на улице, кости, какие-то вовсе не понятные штуки. Странно смотрелись валуны, неясно каким образом попавшие внутрь здания.

– Что-то тут неинтересно, – прошептал Рыггантропов, породив в углах очередного зала гулкое эхо. – Это разве, в натуре, история?

Арс, честно говоря, тоже ощущал легкое разочарование, а кончики ушей йоды выглядели печально обвисшими.

– Йобулк вальк тля, – сердито забулькал эльф. – Это та история, о которой мы, смертные, имеем мало представления. Та история, для которой мы всего лишь налет, слизь хлобрап на теле вечности! Это ее тело! Вечное, неизменное! И вы, молодые маги, должны быть рады, что видите его!

– А я думал, история – это когда один король убил другого или там битва с кучей трупов, – сказал Рыггантропов.

Он, как обычно, бил не в бровь, а в глаз.

Простодрэль больше ничего не сказал, но в шарканье его тапочек возникли презрительные нотки.

Они прошли еще три зала, а в четвертом, что был заполнен бревнами, ветками, шишками и почками, остановились.

– Тальк цытьк сегодня будете работать тут, – проговорил эльф и показал на столик в углу. – Вот краска и кисточки. Ваша задача – обновлять стертые таблички хдюп на экспонатах. А стерлись они почти все.

– А откуда мы узнаем, что писать, если они стерлись? – спросил Арс.

– Ляпул пробтых ну вы же маги? Вы должны уметь восстанавливать надписи. Или вы не умеете?

– Умеем.

Да, такому их действительно учили – немного, не так, как студентов с кафедры магии слова. Но все же достаточно, чтобы прочитать почти уничтоженную надпись из нескольких слов.

– Хляк тогда за дело.

И Простодрэль удалился, бурча себе под нос.

Рыггантропов подошел к столику, на котором стояли три жестяные банки и лежали старые облезлые кисти.

– В натуре, – сказал он уныло, – это будет типа похуже лекций по теории магического анализа.

– Сс, – согласился Тили-Тили, а Арс печально вздохнул.

Лейтенант Поля Лахов выпрямился и оглядел собственное войско.

Калис и Ргов выглядели помятыми и с трудом стояли на дрожащих конечностях, но это было нормально после вчерашней пьянки. К таким стражникам обитатели Ква-Ква привыкли. А вот новобранец казался подозрительно бодрым, и это внушало тревогу. А ну как горожане решат, что жизнь у Торопливых пошла хорошая? Тогда неприятностей не избежать.

– Так, – тут Лахов икнул и содрогнулся, ощутив вонь собственного перегара. – Ты, Форн, хоть лицо поглупее сделай. Или перекосись, словно у тебя зубы болят. Все разом.

– Зачем?

– А чтобы не выделяться.

Форн Фекалин слегка наморщился и отвесил нижнюю челюсть, после чего стал напоминать жертву удара молотком по голове.

– Вот так-то лучше. А теперь пошли. Нас ждет оно. Патрулирование. В районе Молоточной площади.

Негромко лязгая и распространяя специфические запахи, Торопливые выбрались на улицу и зашагали на право-запад.

По дороге Лахов рассказывал новобранцу правила патрулирования:

– Нужно глядеть в оба. И слушать тоже в оба, но в других. И еще чуять спинным хребтом, где опасно.

– Чтобы отправиться туда и задержать преступника? А? – спросил Форн Фекалин.

– Нет. Чтобы сбежать и остаться в живых. Если кто-то начинает звать стражу, то мы, конечно, идем туда, но очень медленно и крайне шумно. Понимаешь, зачем?

– Чтобы остаться в живых?

– Верно. – Лейтенант похлопал новобранца по обтянутому кольчугой плечу и затряс ушибленной непонятно обо что ладонью. – Ты сразу показался мне умным парнем. Но есть и вторая задача – немножко подзаработать. На паршивую горсточку бублей, что платит нам город, не проживешь. Поэтому мы… как бы это сказать…

– Тащим все, что плохо лежит, – брякнул честный Калис.

– И это… дружим с всякими людьми. – Ргов пнул в спину катившегося мимо калеку на тележке.

Тот брякнулся наземь, вскочил на внезапно отросшие конечности. Открыл рот, готовясь разразиться теми выражениями, которые в интеллигентной среде называют непарламентскими.

И тут увидел, с кем имеет дело.

– А, сержант, – сказал калека, потирая спину. – Как счастлив вас видеть. Какой хороший сегодня день…

Это напоминало попытку суслика договориться с пикирующей на него совой.

Ргов протянул руку и сказал:

– Я тут уронил немного денег. Ты их не видел?

– Э? – Лицо калеки перекосилось и стало напоминать букву из тетради первоклассника. – А, сейчас…

Несколько монет перекочевали в ладонь Ргову и мгновенно исчезли где-то под его кольчугой.

– Вот примерно так мы и дружим с людьми, – сказал Лахов.

И они пошли дальше, а Сизый Мотыль, последние двадцать лет зарабатывавший на жизнь с помощью ног (а точнее, как бы их отсутствия), наконец получил возможность облегчить душу.

И он ею немедленно воспользовался.

За старыми городскими стенами, больше похожими на вал мусора, обклеенный рекламными объявлениями, стражники наткнулись на группу шептавшихся стариков. Увидев их, Лахов побледнел, из недр организма Ргова донеслись квакающие звуки, а на неустрашимом лице Калиса обозначилось беспокойство.

А старики, все четверо, уставились на Форна Фекалина.

– Мы просто мимо идем… да, – сообщил Лахов заискивающим голосом, каким обычно разговаривают с большими и очень злыми собаками. – Не подумайте ничего плохого, господа…

Старики проводили стражников подозрительными взглядами, а один, маленький и воняющий чесноком, презрительно сплюнул.

– Кто это такие? – спросил Форн Фекалин, когда угол скрыл стариков от стражников.

– Герои, – с дрожью в голосе ответил Ргов. – На пенсии. Держись от них подальше, если хочешь носить голову на плечах, а не под мышкой.

А престарелые герои перестали пялиться Торопливым вслед и поглядели друг на друга.

– Ха, – сказал Старый Осинник, известный на весь Лоскутный мир охотник на вампиров. – А он что-то мне кровососа напомнил.

– Кто? – поинтересовался Долговязый Эрик, произошедший, судя по росту и скорости мышления, не от обезьяны, а от жирафа.

– А тот, бледный.

– Кхе-кхе, а мне – дракона, – вздохнул рулон черной ткани, внутри которого прятался Стукнутый Черный, самый скрытный герой на свете. – Аж руки зачесались, так прямо захотелось его убить. А о чем мы, кстати, разговаривали?

– О мажях для пояшницы, – напомнил Брежен, получивший за геройскую карьеру наград больше, чем все олимпийские чемпионы вместе взятые. – Или от пояшницы, это уж как пошмотреть…

И герои погрузились в пенсионный разговор о болячках и о том, как с ними бороться.

А стражники шли себе и шли, пока около самой Молоточной площади не наткнулись на еще один патруль. Вел его лейтенант Клячисон, чья неуничтожимая бодрость была сравнима лишь с его же тупостью.

– Ха-ха! Вот и они! – затараторил он, едва увидев коллег. – Слышали новости? На левой окраине труп нашли!

– Эка невидаль, – проворчал Лахов. – Их в городе каждый день десятками находят. Вот если бы труп не нашли…. Тогда о-го-го.

– Да не, не обычный труп! – Клячисон замахал руками, создав небольшой ветерок. – А с вырванным горлом! И говорят, что уже не первый! И не второй! А третий или четвертый! Это маньяк!

– Враки, – махнул рукой Калис и со скрежетом почесал затылочную часть шлема. – Маньяк тут не выживет.

И в этом сержант был прав. Любой маньяк, попав в город, где убивают так же легко, как сморкаются, а на кровожадные ужимки не обращают внимания, получит стресс, невроз и быстро покончит с собой.

– Тогда кто? – нахмурился Клячисон.

– А какая разница? – пожал плечами Лахов. – И кто жертвы?

– Старьевщик, нищий… Точильщик ножей…

– Слава богам, – вздохнул лейтенант. – Беднота. Значит, нас не заставят это расследовать. Понятно, что, когда убивают богатея, всем есть до этого дело. Если прирезали нищего, то никто о нем и не вспомнит…

– И беспокоиться не о чем, – сделал вывод Калис. – Ну что, пойдем, изобьем хоть кого-нибудь?

– Зачем? – спросил Форн Фекалин.

– Чтобы скучно не было, – пояснил Ргов. – А то ходят тут всякие, нагло дышат тем же воздухом, что и мы…

– Да, кстати, – Лахов посмотрел на Форна, – а где ты снял жилье?

– На левой окраине, на улице Семи Струн.

– Тогда будь осторожнее, ха-ха, – предупредил Клячисон. – А то вдруг это и правда какой-нибудь маньяк.

И два патруля разошлись, точно корабли в море.

Арс пошевелил руками, напрягся, и деревянная табличка, выглядевшая девственно-чистой, занялась бирюзовым огнем. Огонь погорел немного и сложился в буквы. Те забегали, словно букашки, и образовали два слова:

«Коралия Аморалия».

Витрина, на которой висела табличка, содержала в себе чучело существа, выглядевшего так, словно на него уселся тролль. Сел, а потом еще хорошенько повозил тяжелой задницей.

Плоская харя, круглый рот, выпученные буркала и торчащие во все стороны то ли лапы, то ли шипы.

– И почему она аморалия, интересно? – спросил Топыряк и взялся за торчавшую из банки с краской кисточку.

– Плохо вела себя, типа, – предположил Рыггантропов, возившийся у пустой на первый взгляд витрины.

На самом деле в ней стоял прозрачный хмырь, вымерший хищник из породы халявщиков. Когда-то он водился в крупных городах, где питался пивом из кружек набравшихся посетителей. Понятное дело, такое поведение никому не нравилось, и хищника с помощью магов истребили.

Как ни странно, жалоб на пропажу пива из кружек меньше не стало.

Похоже, хмыри эволюционировали и научились быть невидимыми даже для поисковых чар.

– Наверно, – кивнул Арс. – И за это ее наказали.

– Шшшш, – подтвердил Тили-Тили.

В музее студенты трудились второй день. Вчера закончили с залом, посвященным всяким занятным растениям, вроде дуба редкого, конопли самородной (которая размножается косяками) или хищной яблони, что заманивает мальчиков и девочек замаскированной под качели удушающей плетью.

Сегодня обновляли таблички в зале, отведенном вымершим тварям.

За два дня успели привыкнуть к тому, что Простодрэль умеет подкрадываться бесшумно даже в домашних тапочках. Увидели кучу разных диковинок, в том числе одного посетителя музея.

Судя по ошарашенной физиономии, он зашел сюда случайно.

А в остальном все было до зевоты тоскливо. Краска пахла, кисти шуршали, студенты работали.

– Готова, – сказал Арс, покончив с аморальной коралией. – Так, кто у нас следующий? Ух, какой красавец…

В соседней витрине стояло чучело существа, формой тела похожего на человека. Только вместо кожи тут была чешуя, вместо ногтей – острые длинные когти, а глаза напоминали змеиные.

И на голове торчал цветастый гребень, отдаленно похожий на петушиный.

Рыггантропов на мгновение оторвался от буквы «Ы», с которой любовно сражался уже полчаса.

– Да, – сказал он, оглядев страхолюдную тварь. – Такого у нас в Ква-Ква я не видел. И это странно.

– Сссс! – В шипении Тили-Тили послышалось легкое беспокойство.

– Посмотрим, кто это.

Топыряк повторил простенькое заклинание, вызывающее призрак сгинувшей надписи. Вновь засуетились голубые буквы, и в воздухе над табличкой повисло слово «ЗМЕЕМОРФ».

– Вон как его зовут. – Арс почесал в затылке. – Кажется, нам про них рассказывали. В курсе истории, что ли…

– Хбульп чавк хлюп, конечно, рассказывали, – сказал появившийся точно из воздуха Простодрэль. – Во дни моей молодости о них еще помнили. Горульп опасные были существа.

– И чем же?

– Салюльк да, вы на лекциях, похоже, спали. – Эльф поглядел на Арса презрительно. – Это не просто хищник. Он вылельм разумен, невероятно кровожаден и умеет менять облик.

– Сссс!

– О.

– Типа?

– Пальп ненаучно говоря, превращаться в человека. Эльфа. Большую собаку. Толстого гнома или тощего тролля.

– Почему тощего? – спросил Топыряк.

– Чтобы хляк масса примерно совпадала. Змееморфы жили в горах и воевали со всеми, кто оказывался рядом. Пленников просто-напросто съедали. Это всем каруляв марлювк надоело, и их уничтожили. Истребили до последнего. Только чучела от них и остались.

– Э… точно, вспомнил, – сказал Арс, но постеснялся упомянуть о том, что на лекции, посвященной войнам со змееморфами, вовсе не дремал, а играл в карты на задней парте. И проиграл тогда целых два бубля.

– Да? – Простодрэль ехидно прищурился и погладил себя по бороде. – Тогда на сегодня, я думаю, хватит. Завтра жду вас в то же самое время.

Он усмехнулся и затопал прочь, поскрипывая суставами и шаркая ногами.

– Почему мы не слышим, как он подходит? – спросил Арс, с удивлением разглядывая непонятно откуда взявшиеся на мантии пятнышки краски.

Судя по тому, что они появлялись всегда, как бы аккуратно ты ни работал, краска обладала не только разумом, а еще и вредным характером.

– Эльф, типа, – сказал Рыггантропов так, словно это все объясняло.

Но на самом деле это и вправду все объясняло.

Эльфы могут посоревноваться с кошками за самую бесшумную походку во Вселенной.

Даже старые, лысые и бородатые.

Засунув кисточки обратно в банки с краской, студенты зашагали к выходу из музея. У дверей попрощались с Пасюком, и тот очень осторожно кивнул в ответ. Для зомби, чья голова пришита нитками, в этом движении жизненно необходима осмотрительность.

Снаружи Арса, Тили-Тили и Рыггантропова встретили немного вонючие ква-квакские сумерки. Сегодня, в день Опрятной Свиньи десятого месяца, природа вдруг вспомнила, что наступила осень, и в небо над городом были доставлены серые тучи.

Сейчас они старательно прыскали холодным дождем.

– Ну что, по пиву? – предложил двоечник.

– Можно, – кивнул Топыряк и поглядел на йоду. – А ты что скажешь, Трали-Вали?

– Шшшшш!

Рыггантропов осклабился:

– Одобряет, ушастый. Я знаю отличную пивную неподалеку.

Тут Арсу и Тили-Тили стоило насторожиться. Обычно за фразой «я знаю пивную неподалеку» следуют долгие поиски, много ругательств, ноющие ноги. А в конце – очень неприятное открытие, что пивная на самом деле пельменная и что пива в ней не наливают.

Но пропитанные испарениями краски мозги дали сбой. Топыряк безропотно кивнул, йода промолчал. А Рыггантропов повел их за собой в шелестевший мокрый полумрак.

Они миновали парочку грабителей, решивших, что связываться с магами-студентами себе дороже, и погрузились в паутину переулков, что находятся слева от Длинной улицы.

В этом районе, называвшемся Косые ямы, сломал бы ногу не только черт, но и сам сатана.

Дома здесь росли старые, высокие и такие покосившиеся, что стояли лишь потому, что опирались друг на друга. Умные люди тут даже днем ходили с фонарем и обязательно нанимали проводника. А дождливым вечером в Косых ямах было не светлее, чем на дне затопленной шахты.

– Еще немного, – подбодрил спутников Рыггантропов, и в этот момент впереди, во тьме, что-то зашевелилось.

Студенты остановились.

– Шшш! – сказал Тили-Тили.

– И я это видел. – Арс сглотнул, ощутив острое желание прибегнуть к славному боевому приему, известному с глубокой древности.

К тому самому, что начинается на букву «бе».

– Но мы же маги, в натуре, – проворчал Рыггантропов. – Мы не должны кого-либо бояться. Это нас все должны бояться, типа.

Во тьме вновь что-то пошевелилось, донеслось то клацанье, какое могут издать только очень острые когти.

– Н-надо п-поглядеть, что т-там такое. – Рука Топыряка тряслась, и световой шар вышел маленьким и дрожащим.

Из тьмы неохотно выступили стены домов, покрытые таким количеством слоев грязи, что казались чешуйчатыми. Появилась мостовая – оживший кошмар тополога, кое-где прикрытый лужами.

И некое существо, открывшее зубастую пасть.

Арс не успел разглядеть его как следует и тут осознал, что бежит, несется, не разбирая дороги, и что за спиной тяжело сопит Рыггантропов, а впереди легко прыгает Тили-Тили. Душа скользнула в пятки, прихватив с собой рассудок, и управление телом взял на себя мозжечок.

Благодаря его усилиям Топыряк ни во что не врезался, ни разу не споткнулся и не поскользнулся.

Потом душа и рассудок вернулись на место и мгновенно присвоили всю славу за спасение себе. Но случилось это в тот момент, когда Арс стоял под светившим уличным фонарем и шумно дышал, приходя в себя.

– Где это мы? – прохрипел обнаружившийся рядом Рыггантропов.

Топыряк огляделся.

– Улица Дохлых Кошек. А вон там, чуть дальше, находится Оранжевая больница. Я в ней однажды побывал.

– Сссс?

– Да мы полгорода одним махом пробежали! Хотя я ничуть не испугался и даже ловко выбрал правильный путь.

Самообман – страшная сила. Не будь его розовых очков, наушников и фильтров в ноздри, человечество давно покончило бы жизнь самоубийством. Сразу после того, как изобрело каменный топор и съело мамонтов.

Ну, или через недельку-другую.

– А кто там был такой, типа?

– Шшшш!

– У него была чешуя, глаза… когти. – Арс на мгновение замер. – И гребень на… на голове.

– Не человек, – совершенно справедливо заметил Рыггантропов.

– Сссс!

– И не йода, Трали-Вали, зуб даю. И не эльф…

– Змееморф. Но этого не может быть! – Арс потер лоб, ощущая, как резко поднимается температура внутри головы.

Йода задвигал ушами, потом вовсе свернул их и с резким хлопком развернул.

А Рыггантропов вздохнул с облегчением.

– Типа, все нормально, – сказал он.

– Это почему?

– Ну, мы же краски нанюхались сегодня.

– И чего?

– И мы, в натуре, разве видели после этого розовых слонов? Или там розовых теток без одежды?

Фантазия Рыггантропова не могла похвастаться богатством. Честно говоря, она попрошайничала на помойках мегаполиса Вселенского Воображения. И где-то там нашла убеждение, что все галлюцинации должны быть одного цвета. Того же, что и поросячьи пятачки.

– Нет, не видели, – сказал Топыряк.

– Ну вот, а теперь увидели. Хоть что-то, падлой буду. Она вроде была розовой, страшила эта. Значит, краска виновата.

– Ага, хм… – Арс переглянулся с Тили-Тили, тот пожал плечами, что заметил бы только очень внимательный наблюдатель.

Очень уж узкие плечи у йоды.

Версия с краской выглядела правдоподобной, особенно для того, кто хочет, чтобы она выглядела правдоподобной.

– Точно, так и было, – сказал Топыряк. – Да, оно было розовым. Поэтому мы сейчас пойдем в «Утонченное блаженство» и выпьем по кружечке.

Спорить никто не стал.

Тощий Брык и вправду был тощим.

В те давние времена, когда только начинал делать карьеру и телосложением напоминал швабру.

Теперь, когда в его массивную тушу можно было спрятать несколько бочек, старое прозвище звучало скорее как насмешка. Но мало кто смеялся над Тощим Брыком. Слишком дорого обходились шутки над одним из богатейших жителей Ква-Ква, которому принадлежала примерно четверть города.

Дом Тощего Брыка, то есть главный дом, где он жил большую часть года, стоял, само собой, на Мокрой улице. Там, где полагалось жить богатым купцам. Между ней и Сырой улицей, где обитали аристократы, во всем шло негласное, но ожесточенное, как драка бультерьеров, соперничество.

Дом Тощего Брыка больше напоминал замок.

В нем было три этажа, внутренний двор с воротами, сторожевые башенки на крышах, решетки на окнах. В доме имелась куча охранников, отряд слуг и множество помещений.

Некоторые были тайными.

А некоторые из некоторых – настолько тайными, что о них знали только двое – хозяин и архитектор.

Но архитектор мог наслаждаться причастностью к секретам в необычайно роскошном, набитом золотом гробу, так что Тощий Брык не беспокоился насчет сохранения тайны.

Сегодня после легкого ужина (пара поросят, горка блинов высотой полметра и тарелочка куриных крылышек) он решил посетить одну из сокровищниц. Для этого Брык поднялся в спальню и неспешно запер за собой все восемнадцать замков.

Приложив ухо к одной из скважин, убедился, что слуга ушел, и только после этого направился к шкафу с одеждой. Шкаф был так велик, что мог послужить домом какому-нибудь бедняку, а в глубинах его, за костюмами, пошитыми на Тощего Брыка, и поэтому немного похожими на воздушные шары, пряталась тайная дверца. Открывалась она нажатием на нос стоявшего на шкафу чучела утки.

Тощий Брык нажал на утиный нос.

Дождался, когда из шкафа донесется тихий щелчок, и, прихватив свечку, полез внутрь. С трудом протиснулся в тайную дверцу (проектировали ее лет десять назад, когда хозяин был чуть стройнее) и зашагал вниз по узкой винтовой лестнице.

Тут все было как положено – мрачно, сыро и пыльно.

Закончилась лестница еще одной дверцей, запертой на массивный навесной замок.

Тощий Брык снял с шеи цепочку с ключом и открыл его. Поднял свечку повыше и шагнул в сокровищницу. Несколько мгновений постоял, открывая и закрывая рот, как попавший на сушу сом, а потом ругнулся:

– Ляжка демона!

Сокровищница была наполнена первосортным затхлым воздухом.

Комната, где во время последнего визита, то есть месяц назад, находилось пять пудов золота в слитках и монетах, опустела. При этом стены, пол и потолок остались целыми.

– Я брежу? – спросил себя Тощий Брык и обнаружил, что подсвечник в его руке дрожит.

На мгновение показалось, что слышит эхо далекого, очень слабого крика.

Купец, преодолевая сопротивление брюха, с кряхтением нагнулся и пощупал пол. Пальцы испачкала рыжая, похожая на ржавчину пыль. Тощий Брык поднес их к лицу, и тут осознание того, что именно произошло, обрушилось на него, словно молот размером с диван.

Пять пудов золота стащили какие-то очень хитрые, ловкие и смелые проходимцы!

Хозяин дома засипел, захрипел, сжал кулаки и повалился на пол. Тот не выдержал удара, какой наносит не всякое пушечное ядро, и опасно затрещал. Тощий Брык проломил перекрытия и брякнулся в подвал, разбив одну из стоявших там винных бочек. Ту, около которой мирно выпивали дворецкий и главный повар.

– О! Кто это? – спросил дворецкий, ощущая, что стал много более мокрым и, если можно так сказать, винным.

– Наш хозяин, – отозвался повар, разглядывая тушу, распростертую в луже хереса, точно некое диковинное блюдо.

– А что это значит?

Повар посмотрел вверх, на дыру в потолке, и ответил:

– Что одна из сокровищниц перестала быть тайной. И еще кое-что.

– Что именно?

– Что у нас будут неприятности. И не только у нас.

Патруль двигался по улицам Ква-Ква тесной группой.

То есть и обычно Торопливые старались особенно не удаляться друг от друга. А сейчас они и вовсе жались друг к другу. И причиной являлось то, что патруль двигался по НОЧНЫМ улицам Ква-Ква.

А темное время суток в величайшем городе Лоскутного мира – это не благостная темнота, шорох ветра и веселые песни вдалеке. То есть песни вполне возможны, только исполнять их будет самоубийца. А обычно все ограничивается мягким топотом ночных хищников (на двух ногах), вскриками и лязгом, о происхождении которого не хочется даже задумываться.

Узнай о ночных улицах Ква-Ква портовые кварталы Бомбея, гопницкие окраины Нижнего Новгорода и переулки Южного Бронкса, они бы все дружно написали заявление об уходе на пенсию.

Так что Торопливые шагали кучкой, нервно оглядывались, и даже факелы в их руках горели неярко, боязливо.

– Э-это что там? – спросил Ргов, когда во тьме сверкнули два желтых огонька.

– Кошка, – ответил Калис. – Или ты думаешь, кто-то лежит на земле, поджидая нас в засаде?

– А почему нет?

По своей воле стражники никогда не вышли бы на улицу ночью. Но сегодня их заставили.

– Как он орал, – сказал лейтенант Лахов, когда огоньки, оказавшиеся на самом деле кошачьими глазами, остались позади. – У меня до сих пор в голове звенит. И гудит.

Сержанты дружно буркнули что-то вроде «ага».

Вспоминали они, само собой, МЕНТа, который как-то прознал о странных убийствах. Потом он почему-то решил, что они должны прекратиться, и отправил большинство Торопливых ночью бродить по городу.

С какой стороны ни посмотри – возмутительный поступок.

Разве так должен себя вести настоящий начальник стражи?

– Орать всякий может, – проговорил Ргов, благодаря жене хорошо знакомый с этой истиной. – А вот ходить тут… когда всякие…

Справа, из-за реки, донесся низкий, очень неприятный, кровожадный вой, что мог принадлежать собаке.

А мог и оборотню.

Или кому-нибудь похуже. Сложно представить что-то хуже оборотня, но если это «что-то хуже» есть, то оно обязательно болтается где-нибудь в Ква-Ква, пугая прохожих до смерти.

Лахов вздрогнул, Ргов сделал попытку спрятаться в свой шлем, как улитка в раковину. Калис стремительным движением выхватил четыре взведенных арбалета. Только Форн Фекалин остался спокоен, его бледное лицо даже не дрогнуло, и лишь в глазах мелькнул огонек.

Но остальным Торопливым было не до того, чтобы обращать внимание на всякие глупости.

– Вроде бы далеко, – сказал Лахов. – И это хорошо. Так что там у нас впереди? Мотыжная площадь?

Приближение большой площади, где днем работал скотный рынок, чувствовалось издалека.

– Может, обойдем ее? А? – предложил Форн Фекалин.

– Можно и обойти, – согласился лейтенант. – А то воняет там. Пойдем, пожалуй, налево.

– А может, направо?

Лахов удивленно посмотрел на неожиданно разговорившегося новобранца, потом на переулок, куда он предлагал свернуть.

– Там же темно, – сказал Ргов.

– Но если войти туда с факелами, там сразу станет светло. – Форн Фекалин нетерпеливо моргнул.

– О!

– Главное – что там тихо. Идем туда, – вынес вердикт лейтенант, хорошо знавший первое правило выживания в ночном Ква-Ква.

Держись подальше от любых источников звука.

И тогда ты, может быть, проживешь на пять минут дольше.

Переулок оказался узким, кривым и извилистым. А через пару дюжин шагов Торопливые наткнулись на два тела. Одно лежало на животе, и вокруг его головы растекалась лужа крови. Другое валялось на спине, храпело и распространяло запах дешевой выпивки.

В руке оно держало бутылку из-под кукурузного самогона «Рыгач», а во второй – огромный, покрытый красными пятнами нож.

– Это что? – спросил Калис, подав уверенную заявку на первое место в конкурсе «Самый тупой вопрос года».

– Вялый Пырк, – дрожащим голосом ответил Ргов. – Он… э, грабитель из Нор… Может, пойдем отсюда, пока чего не случилось?

– Хорошая идея, – кивнул Лахов. – Медленно, не шумим, отсту…

– Да вы что! – вмешался Форн Фекалин. – Это преступление! Мы поймали того, кто всех убивал! Я уверен, что если перевернуть тело, то у него окажется вырван кадык, как и у остальных.

– Маленькая поправочка, – пискнул Ргов, – мы его не поймали, а только нашли…

– Так в чем проблема?

Форн Фекалин шагнул вперед. Перевернул труп на спину, и стало видно, что вместо горла у него и вправду жуткая рана. Затем подошел к Вялому Пырку, вынул из лапищи окровавленный нож. После чего снял с собственного пояса веревку и связал грабителя по рукам и ногам.

Остальные стражники боязливо наблюдали за происходящим.

– Так ты что, арестовал его? – спросил Лахов, соображавший немного быстрее подчиненных.

– Да. На месте преступления.

– Ооооо.

Ргов и Калис растерянно переглянулись.

Вялый Пырк – заметная фигура в преступном мире Нор, криминального квартала на восточной окраине Ква-Ква. Вряд ли его дружки сильно обрадуются, узнав, что его взяли и засадили в тюрьму. Но, с другой стороны, использовать обычную тактику – то есть тихо удрать – уже не получится.

И все из-за слишком ретивого новобранца…

– Сержант Калис! – скомандовал лейтенант, пришедший к тем же выводам.

– Я!

– Прочитайте задержанному его права.

– Есть!

– А может быть, надо привести его в сознание? – спросил Форн Фекалин.

– Зачем? – удивился Лахов. – Мы должны их прочитать, но нигде не указано, что он должен их услышать. Приступайте, сержант.

– Ты имеешь право болтать все, что угодно. Имеешь право на три удара по печени, на яркую лампу в глаза и… – забормотал Калис, нависнув над Вялым Пырком, точно скала над морем.

Знакомые сочетания звуков были уловлены тем, что у подобных типов сходит за подсознание, и грабитель открыл глаза. Некоторое время они вращались, точно шарики из цветного стекла, потом остановились на Калисе, и в них появилось искреннее удивление.

– Очухался, негодяй, – сказал Лахов лишь чуточку дрожавшим голосом. – Э, мирные граждане мирно радуются в мирных домах…

Лейтенанта от переживаний несколько понесло.

– Век воли не видать, начальник, – просипел Вялый Пырк хриплым голосом настоящего бандюгана. Без такого голоса нет смысла выбирать карьеру убийцы или преступного авторитета. Все равно никто не воспримет вас всерьез. – Мы слегка бухнули с Брашом Серым и с этим, третьим… как его…

– Слегка бухнули? – ухмыльнулся Калис. – Глянь-ка вон туда.

И он показал на труп с разорванным горлом.

Вялый Пырк перевел взгляд, и удивления в его глазах стало больше, чем огня – в топке паровоза.

– Э… Браш Серый… что с ним? Он кашлял вроде… Может, сильно кашлянул? Да, помню… – Грабитель сел. – Мы сидели в таверне… Нам наливал еще этот, как… Скользкий такой… А потом пошли гулять…

– Хватит пороть ерунду! – заявил Лахов. – Ты напился и убил своего приятеля! И ты убил всех остальных!

– Всех? Это не под силу человеку…

Тут Вялый Пырк дернулся. Веревка, связывавшая его руки за спиной, непонятным образом лопнула. Лапищи грабителя оказались свободны, и одна машинально дернулась к лежавшему неподалеку ножу.

– Режут! – завопил Лахов.

Ргов метнулся в сторону, с металлическим звоном врезался в стену и упал. Калис полез за арбалетами, но запутался в плаще. В руках Форна Фекалина сверкнул длинный меч. Его острие мягко, почти нежно вошло Вялому Пырку в спину. Тот всхлипнул и упал наземь.

Стало тихо.

Лахов сглотнул, издав звук, который невозможно изобразить буквами обычного алфавита.

– Ничего себе, – сказал Калис, выпутавшись наконец из взбунтовавшейся одежды. – Он что, мертв?

– Да. – Форн Фекалин аккуратно вытер лезвие меча об одежду убитого и убрал оружие в ножны. Затем наклонился, подобрал веревку, которой был связан грабитель, и спрятал ее в карман.

– А что это значит?

– Что надо подобрать Ргова и убираться отсюда поскорее, – предложил слегка отошедший от шока лейтенант.

– А я думаю, это значит другое, – уверенно заявил Форн Фекалин. – Убийств больше не будет.

Утренний туман в Ква-Ква обладает большей индивидуальностью, чем лондонский смог. В отдельные, особо удачные дни его можно не только пробовать на вкус, но и мазать на хлеб вместо масла. Масло это окажется бурым, несколько зловонным, но зато невероятно пикантным.

Туман, в который сегодня утром вступили направлявшиеся к музею студенты, был не из таких. Обыкновенная серая дымка, едва справлявшаяся с основной задачей – прятать город и глушить звуки.

Вчера приятели несколько засиделись в «Утонченном блаженстве» и поэтому сейчас выглядели не очень бодро. Арс зевал, Тили-Тили спотыкался через шаг, и даже Рыггантропов спал на ходу.

В себя он пришел лишь после того, как на него чуть не наехала телега водовоза.

– Чтоб тебя вспучило, – пожелал двоечник ей вслед и окончательно проснулся.

Несколько минут посопел, обозревая то, что в Ква-Ква зовется гордым словом «улица», а потом спросил:

– И все же что вчера это было, в натуре?

– Пиво, – ответил Арс, пребывавший где-то на пятой минуте последнего сна.

– Не, типа, в темноте.

– Галлюцинация. Мы же решили.

Топыряк вынырнул из вполне розовой полудремы и с упреком взглянул на Рыггантропова. Упрек срикошетил от толстой шкуры двоечника, улетел в небеса, где и поразил ни в чем не повинную пташку.

Та почувствовала себя очень неловко и поспешно облегчилась.

Иных способов бороться со стрессом пташка просто не знала.

– А может, сходим туда, посмотрим? – предложил Рыггантропов. – Следы всякие. Вдруг они остались?

– От галлюцинации?

– А почему нет?

Топыряк обдумал предложение, которое даже в похмельное невыспавшееся утро казалось странным. Посмотрел на двоечника и понял, что в голову тому попала мысль и что бороться с ней поздно.

Мысли посещали этот толстостенный маленький резервуар не так часто, поэтому Рыггантропов ими очень дорожил. Расставался с каждой неохотно, только после долгих уговоров.

– Пойдем, посмотрим, – сказал Арс. – Ты хоть место запомнил?

– Шшшшш! – поддержал разговор йода.

– Трали-Вали запомнил, так что все, в натуре, в порядке, – перевел Рыггантропов.

Пути для отступления оказались отрезаны.

Они выбрались на Длинную улицу, некоторое время поплутали в переулках Косых ям. Топыряк раз шесть готов был воскликнуть: «Вот, это же здесь!» – но йода упорно шагал дальше.

И только в седьмом похожем месте остановился.

– Ссс! – сказал он.

– Ага, точно. Наши следы вижу, – кивнул Арс. – Вон там рытвина, это Рыггантропов старт взял. А галлюцинация стояла, значит… где? Вон там… прямо под аркой… сейчас глянем, что там…

Под аркой непонятным образом сохранился кусочек мостовой – дюжина камней, что держались на месте с упорством последних зубов во рту глубокого старца. След на них оставил бы только тролль, да и то если бы хорошенько попрыгал.