– Может, не ехать? Может, обойдется? – под занавес робко предположила Вероника.

– Да нет, лучше уж – как Петруня говорит: «На бога не надейся и сам не плошай…» А Виквас даже благодарен будет, ему же меньше забот.

Жестом он поманил ее за собой следом на лестничную площадку.

– Юльку к телефону не допускай, чтобы не брякнула чего-нибудь.

– Я его выключу.

– Ну… это уж лишнее. А в общем… как хочешь, – Андрей поцеловал Мисюсь и от чистого сердца сказал: – Ты у меня умница.

Только в лифтовом одиночестве до него дошла брезгливая гримаска, мелькнувшая на миг на лице Вероники, когда он процитировал Суслопарова. Сделал он это случайно, просто подвернулось на язык. Ну и хорошо, а то Мисюсь подумает, что он испугался до беспамятства. И еще хорошо, что нет душка предательства. Пусть знает, что он своих приятелей из анналов истории не вычеркивает, что бы ни случилось. Поэтому удачно вышло, очень политически правильно.

Еще не было половины одиннадцатого, когда он выехал. Дождь не мутил больше темноту, от его обильных слез, которые они с Петруней переждали в «Пингвине», остались лишь таинственные медузы луж на асфальте и тревожащий озон в воздухе. Машин почти не было, но Андрей все равно ехал спокойно, поскольку не относился к любителям голливудской езды, когда трещат клапана и скулят покрышки. Только очутившись на алеппском шоссе, он позволил двухтонной «Вольво» разогнаться до цифры 120. После 25-го километра он свернул к Дмейру на дорогу провинциальную, узкую, но гладкую и пустынную.

До Пальмиры оставалось около двух часов бодрой езды. Трасса хорошая, надо только опасаться пучков кордной проволоки, остающихся от лопнувших покрышек.

Дамаск, наверное, уже совсем заснул. Хотя, на Шааляне летом и поздно вечером сутолока, даже гуляют девчонки (а там ничего есть девчонки); фруктовые и кондитерские лавки веселят прохожих яркими лампами; звенит миска на цепочке, прикованная к крану, устроенному в помин души шейха Нури – одного из столпов бедуинского племени шаалян, когда-то полюбившего здешние места и давшего им свое имя. И отросток ветвистого древа правящего клана племени с надменно закрученными усами – весь в белой галабии[13] и с четками из ягод терновника – сидит на венском стуле на тротуаре перед входом в наследственный особняк, отличаясь от далеких предков, 13 веков тому назад поставивших свои палатки в здешних садах, только носками фабрики «Редуан Халляк» и ботинками со шнурками.

Иногда, впрочем, стоит только стул.

Сейчас, по случаю зимы, стул, разумеется, убран и дверь наверняка закрыта.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.