Анатолий Днепров
      Трагедия на улице Парадиз
      I
      - Жаль, со времен Раффера никто не занимается палеопатологией, - услышал я сзади себя сказанные по-французски слова.
      Я повернулся и увидел малопривлекательного субъекта - не то гида, не то полунищего,- здесь, в Гизе, возле пирамид и тех и других было немало. Но фраза была непонятной, и я спросил:
      - А что такое палеопатология и кто такой Раффер?
      -Палеопатология, это наука о заболеваниях древних, а Раффер - создатель этой науки. Но она берет начало значительно раньше, с того времени, когда ею предложил заниматься профессор анатомии в Каире Аллан Смит.
      Я засмеялся:
      - Каких только наук люди не придумали...
      - Да. Палеопатология должна была бы объяснить многое.
      - Что именно? - спросил я.
      - Например, почему до сих пор врачам не удается справиться с раковыми заболеваниями.
      Этого, признаться, я меньше всего ожидал. "Интересный прием, - подумал я, рассматривая незнакомца. - Во всяком случае это не банально".
      Он был высокого роста, с тонкими чертами лица, с блестевшими черными волосами. Они лежали монолитной глыбой на узкой, вытянутой вверх голове. Нос с горбинкой придавал его сплющенному с обеих сторон лицу сходство с какой-то птицей.
      - Так почему же, по-вашему, никто не занимается палеопатологией? - опросил я.
      - Сложная наука. Обнаружить на мумиях признаки заболевания, знаете, не так-то легко. Это может сделать только очень крупный специалист. Он должен быть одновременно и хорошим анатомом, и онкологом, и биологом, и палеонтологом. Вообще, такими делами может заниматься только очень эрудированный человек.
      - И все же я не вижу связи между проблемой рака и этой вашей странной наукой.
      Француз улыбнулся (я решил, что он француз, потому что он хорошо говорил по-французски, и мои попытки перейти на арабский язык ни к чему не привели).
      -Это длинная история. Если у вас есть время, я бы мог ее вам рассказать за... десять пиастров.
      - Все правильно, - подумал я. - Дело в пиастрах. И тем не менее это забавно.
      Я посмотрел на часы. Было восемь по местному времени. Скоро должны были наступить короткие египетские сумерки и затем черная, как сажа, ночь. Впрочем, до отеля "Мен-Хауз" было не более сотни метров, и поэтому я решился:
      - Хорошо, вот вам десять пиастров. Расскажите.
      - Пройдемте вон туда, к западной стороне пирамиды. Там будет светло еще около часа. Я думаю, нам этого хватит.
      Пока мы шли, он вдруг спросил:
      - Вы когда-нибудь были в Париже?
      - Нет, не был, - ответил я.
      Француз глубоко вздохнул:
      - Сейчас там хозяйничают фашисты. Это они убили профессора Дешлена и Ирэн...
      Я задумался. Шла война, и вся Европа стонала от немецкой оккупации. Сотни тысяч людей бежали с насиженных мест на чужбину, спасаясь от хищной свастики. Может быть, действительно, и этот человек покинул свой далекий город и, чтобы не умереть с голоду, бродил здесь, вокруг раскаленных древних камней и рассказывал за деньги свои причудливые истории. Может быть, эти истории сплошной вымысел, а может быть...
      - Сядем здесь, - сказал незнакомец.
      - Хорошо, - согласился я и приготовился слушать.
      II
      -Лучше всего, пожалуй, начать этот рассказ с того памятного дня в194...году, когда в одной из парижских газет появилось такое сообщение, - я хорошо его запомнил: "Сегодня ночью в музее Восточной культуры Гиме совершено страшное кощунство. Неизвестный проник в зал, где хранятся египетские мумии и, вскрыв саркофаг второго царя пятой династии Сахура, унес часть мумицированных останков фараона".
      Незнакомец на минуту умолк и затем, нагнувшись ко мне совсем близко, шепотом произнес:
      - Я могу вам сообщить, что ко всей этой истории я имею самое непосредственное отношение. Саркофаг фараона из Абусира вскрыл я...
      - Зачем? - удивился я.
      - Мне нужен был позвонок фараона.
      Я чуть не расхохотался. "Сейчас последует какая-нибудь стандартная детективная повесть", - решил я. Но, как бы угадав мои мысли, незнакомец быстро заговорил:
      -Ради бога, не думайте, что я вас хочу заинтриговать глупым рассказом о краже и поисках вора. Если вы согласитесь дослушать все до конца, вы поймете, что это было необходимо...
      - Я готов вас слушать до конца, но при чем тут проблема рака и все остальное?
      - Месье, - не торопясь, продолжал мой рассказчик. - В одном вы можете быть уверены. Я не преступник. Преступники сейчас хозяевами расхаживают по парижским улицам и сидят в парижских кафе и ресторанах. Они расточают золото, заработанное на крови и смерти людей. А я, вот видите, здесь...
      Помолчав минуту, он стал продолжать:
      -Я буду говорить о людях Франции, которые в страшное время оккупации сделали, увы, трагическую и непродуманную попытку оказать услугу своей родине.
      Первый, о ком я хочу рассказать, - Морис Дешлен. Поверьте, несмотря на все его заблуждения, Франция потеряла в его лице выдающегося ученого и пламенного патриота.
      До войны он был профессором Сорбоннского университета. Он принадлежал к тому редкому типу ученых, которых интересует буквально все. Он не принимал разделение наук на различные дисциплины - математику, физику, биологию, социологию, медицину. На лекциях он неоднократно повторял, что мы живем в едином мире и что искусственное расчленение познания мира говорит не в пользу величия человеческого разума. Просто еще не родился гений, который бы синтезировал все воедино.
      Когда началась война, Морис Дешлен ушел добровольцем на фронт. И знаете кем? Обыкновенным санитаром, хотя накануне в университете читал факультативный курс кристаллографии и почему-то интенсивно занимался изучением египтологии.
      Прежде чем мы снова вернемся к профессору Дешлену, я должен вам представить себя. Мое имя может вас совершенно не интересовать. При данных обстоятельствах оно не имеет никакого значения. Замечу только, что я также имею некоторое отношение к науке. Выражаясь точнее, я недоучившийся химик-органик. В университете я познакомился с Дешленом. Меня поразила его огромная эрудиция. Я с наслаждением слушал его лекции. Хотя они были посвящены специальным вопросам кристаллографии, они охватывали огромный круг проблем. Кстати, именно в этих лекциях профессор Дешлен высказал идею, которая впоследствии была подхвачена другими учеными, в том числе известным физиком, одним из создателей квантовой механики, Эрвином Шредингером, который назвал живой организм апериодическим кристаллом. Дешлен говорил об этом еще в сороковом году...
      Так вот, когда началась война, Дешлен ушел добровольцем в армию и бросил университет. Чтобы не умереть с голоду, я был вынужден устроиться на работу в одну из парижских аптек. Здесь я познакомился с сотрудницей этой аптеки Ирэн Бейе, которая впоследствии стала моей женой. Дешлена я потерял из виду.
      В конце сорокового года, уже после того, как немцы заняли пол-Франции, я получил от одного своего старого друга письмо. В нем он, между прочим, писал: "Наш Дешлен во время кампании проделал колоссальную карьеру - от санитара до главного хирурга полевого госпиталя. Я не знаю, какому из своих многочисленных талантов он этим обязан. Но одно любопытно: немцы отдали приказ разыскать Дешлена. Говорят, он разработал какой-то невероятный способ лечения ранений..."
      Прошло еще немногим более месяца. Однажды в аптеку, где я работал, прихрамывая, ввалился некий верзила с забинтованной физиономией и подал мне рецепт. Каково было мое изумление, когда вместо обычных латинских названий лекарственных препаратов я прочел строки, написанные знакомым почерком: "Завтра в семь вечера этот человек встретит вас у входа в церковь святой Мадлены и проводит ко мне. Вы мне нужны. М. Д.". Записка была от Дешлена!
      На следующий вечер в назначенном месте я с нетерпением ждал перевязанного парня. Он появился внезапно и сделал мне едва заметный знак, чтобы я следовал за ним.
      Путь был очень длинным. Мы все время двигались в северо-восточном направлении. Через час мы оказались в каком-то темном квартале, о существовании которого я и не подозревал. Когда мы шли по узенькой, окутанной темной мглой улице, мой провожатый приблизился ко мне и тихо произнес:
      - Это улица Парадиз.
      Мне это ровным счетом ничего не говорило. Мы вошли в какую-то подворотню, повернули направо. В глубине двора стоял дом с мезонином.
      Профессор Дешлен встретил меня холодно, без всякого энтузиазма, так, как он обычно встречал студентов, пришедших к нему на экзамен. Кивком головы он пригласил меня сесть. Я как-то оробел и не решался начать разговор.
      Он заговорил первым:
      - Известно ли вам, молодой человек, что мы живем в мире кристаллов?
      Я пожал плечами и про себя улыбнулся. Уж очень все походило на добрые старые времена в Сорбонне.
      - Этот мир можно так назвать лишь с известной натяжкой, профессор. Да, действительно, кристаллических образований в природе очень много, - ответил я.
      - Много! Они всюду! - произнес он сурово.
      Я осмотрелся вокруг, пытаясь в темноте обнаружить хоть что-нибудь, что имело бы кристаллическую природу. Стол, стулья, книжный шкаф с книгами, кожаное кресло, стекла в окне. Ни одно из этих предметов не напоминало мне о кристаллах.
      -Я не совсем понимаю, профессор, что вы имеете в виду. Но если под кристаллами вы подразумеваете то, что...
      - Под кристаллами, молодой человек, я понимаю именно то, что под ними нужно понимать. Кристалл, это упорядоченная в пространстве материя.
      Я задумался. Меня сбили с толку слова "упорядоченная материя", потому что это было не одно и то же, что материя с периодически повторяющейся структурой. А ведь именно так мы определяем кристаллы. Когда мы берем в руки кристалл каменной соли, то мы знаем, что в нем, в совершенно строгой периодической последовательности ионы натрия чередуются с ионами хлора. Если затравку кристалла поместить в насыщенный раствор соли, то он начнет расти во все стороны, однако к его структуре ничего нового не прибавится.
      - Ваше определение слишком общно, чтобы из него можно было сделать какие-либо выводы, - попытался возразить я.
      - Как по-вашему, это кристалл или нет? - вдруг спросил он и ударил кулаком по столу.
      - Конечно, нет, - не задумываясь, ответил я.
      - Не кристалл? - переспросил он и еще громче забарабанил по столу. - Ну, знаете, я думал, что вы более сообразительны.
      - Если вы имеете в виду древесину, из которой сделан этот стол, то она, конечно, не является кристаллом, хотя... - Я задумался.
      - Хотя что? - спросил Дешлен, приблизившись ко мне.
      -Хотя она чем-то и напоминает кристалл, - пролепетал я, будучи не в состоянии сформулировать ту мысль, которая вдруг у меня возникла.
      - Ага! - торжествующе воскликнул он. - Хорошо! Очень хорошо! Так вот теперь вы мне и скажите, чем же эта древесина напоминает вам кристалл? - И, не дожидаясь моего ответа, он ответил сам. - Тем, что она состоит из волокон, которые в свою очередь представляют собой отнюдь не случайные, а упорядоченные цепи молекул. - Это непериодический, или апериодический кристалл. А кто сказал, что кристаллы обязательно должны иметь периодическую структуру?!
      - Это следует из самого определения... - бормотал я.
      - К черту определения! Определения выдумываем мы, а природе на них наплевать. Если определение не выражает самую сущность вещей, его необходимо забыть, и чем скорее, тем лучше!
      - Я не понимаю, профессор, в чем смысл всего этого разговора. Я подозреваю, что вы позвали меня сюда вовсе не для того, чтобы рассказать, что такое кристаллы. Вы мне писали, что я вам нужен. Я в вашем распоряжении.
      - Чудесно. Вы нужны мне для того, чтобы помочь выращивать новые кристаллы...
      Это заявление Дешлена меня поразило. Увлечение чистой наукой в разгар национального бедствия показалось мне странным. Поэтому я не без горечи воскликнул:
      - Не думаете ли вы, что наша с вами совесть будет спокойна, если мы таким весьма оригинальным способом постараемся убежать от действительности?
      - Нисколько. Даже наоборот. Очень скоро вы поймете, что то, что я собираюсь делать, имеет огромное значение для Франции.
      Затем Дешлен кратко изложил свой план. Его квартира превращается в физико-химическую лабораторию. Я и Жокль (так звали доставившего меня к нему парня) станем его сотрудниками. Моя жена будет помогать нам в качестве лаборанта. На нее также возлагалась обязанность вести наше домашнее хозяйство. Предварительно мы должны будем приобрести массу реактивов, где только можно.
      III
      - Вам не надоел мой рассказ? - спросил меня француз. - Тогда я продолжу. Итак, через несколько дней я и моя жена переселились в мрачный дом на улице Парадиз. Наша квартира была этажом ниже квартиры Дешлена. После того как мы разложили наш немногочисленный скарб в двух комнатах, Жокль пригласил нас наверх, к профессору.
      При дневном свете я заметил, что его квартира была довольно просторной, особенно средняя комната. Справа и слева от нее были комнаты поменьше, в правой находился кабинет профессора, в котором я уже побывал, а левая была заполнена еще не распакованной химической посудой и какими-то приборами.
      Профессор встретил нас довольно приветливо. Его темные глаза метали задорные искорки из-под густых нависших бровей.
      - Та-та-так! - говорил он. - Значит, все в сборе. Хорошо. Сейчас мы устроим генеральное совещание и разработаем план действий. Кстати, Ирэн, обратился он к моей жене, - богата ли наша аптека?
      - У нас есть все, кроме сульфамидных препаратов, - ответила жена.
      -Они нам пока что не понадобятся. Есть ли у вас какие-нибудь аминокислоты или их производные? Есть ли цистеин, глобулин? Есть ли, наконец, обыкновенная желатина?
      - Это найдется. Особенно желатина.
      - Прекрасно. Тогда прошу всех в кабинет.
      Когда мы расселись, он подозвал к себе Жокля и сказал:
      - Ну-ка, закати рукав на правой руке.
      Парень смущенно улыбнулся и поднял рукав выше локтя.
      Я и Ирэн встали и подошли поближе.
      - Посмотрите внимательно на нижнюю часть руки этого молодого человека, лукаво сказал профессор.
      Вначале мы ничего особенного не увидели. Рука была как рука. Дешлен приказал Жоклю подойти поближе к окну, и только тогда я обнаружил нечто совершенно странное. Начиная от локтя, к плечу, на руке росли густые черные волосы. Но ниже локтя никаких волос не было. Собственно, они были, но очень светлые и очень тонкие, как на теле у маленьких детей. Цвет кожи ниже локтя был светлым, она казалась тоньше и нежнее по сравнению с огрубевшей желтоватой кожей выше.
      - Внизу рука у вас моложе, чем наверху, - вдруг сказала моя жена.
      - Совершенно верно, - произнес профессор. - Так оно и есть. Этой руке всего три месяца, а локтю, если я не ошибаюсь, уже двадцать девять лет.
      Мы удивленно смотрели на Дешлена. Парень опустил рукав и сел.
      К сожалению, я должен начать с некоторых, довольно элементарных истин, которые, кажется, известны всем, но над которыми, к сожалению, до сих пор никто серьезно не задумывался.
      Вы, конечно, знаете, что такое эксплантация, или культура ткани. Вы берете кусочек живой кожи и помещаете ее в пробирку с питательной средой. Если продуктов питания и кислорода в этой среде достаточно и обеспечен хороший обмен веществ, то клетки живой ткани начинают размножаться вне организма.
      Напомню вам и другие факты. Есть замечательное свойство некоторых живых организмов восстанавливать свои поврежденные органы - регенерация. Если, например, у человека удалить часть печени, то со временем она может полностью или частично восстановиться. Но это еще не самое удивительное. Известно, что если взять кусочек обыкновенного кольчатого червяка - я повторяю: кусочек размером только в одну трехсотую долю целого червяка и поместить этот кусочек в подходящую питательную среду - из него вырастет целый червяк, точь в точь такой, как и тот , от которого мы взяли для опыта "затравку". Есть и другие организмы, которые могут регенерировать полностью из небольшой части своего тела, например гидра.
      Ирэн вдруг заявила:
      - По-видимому, профессор, вы разработали способ регенерации ампутированных у людей конечностей путем помещения оставшейся части в соответствующую питательную ванну?
      - Если хотите, да, - ответил Дешлен и улыбнулся.
      - Значит, именно таким образом вы восстановили руку господина Жокля?
      - Совершенно верно.
      -Но ведь это революция в восстановительной хирургии или как еще можно назвать эту область медицины? Может быть, восстановительная биохимия?! воскликнул я.
      - Нет, это еще не революция. Это - полреволюции, - произнес Дешлен. Революция будет дальше.
      Мы переглянулись. Если регенерация ампутированных частей человеческого организма путем помещения остатков в питательную ванну не революция, то что же может быть большим?
      - Разве вас не удивляет, - продолжал Дешлен, - что каждый из нас появился на свет и вырос в огромный организм всего лишь из одной клетки? Ведь когда-то, в период зарождения, все мы представляли собой всего лишь на всего одну единственную зародышевую клетку! Именно в этой, одной единственной клетке была сосредоточена программа, если хотите план или проект, построения всего нашего организма. Тот порядок, который мы наблюдаем в обычных кристаллах, это всего лишь геометрический порядок, в то время как порядки и последовательности молекул в новом организме - это порядок, определяющий смысл всей жизни.
      - А теперь я перехожу к самому главному, нашему патриотическому долгу перед Францией, - сказал Дешлен и встал.
      Именно этот внезапный переход от рассуждении о строении живого организма к судьбе нашей родины, произвел на нас самое сильное впечатление.
      -Я не хочу описывать вам, какое горе и унижение претерпевает сейчас Франция... Об этом все вы хорошо знаете. Я и Жокль, может быть, знаем немножко больше, потому что были на фронте, или во всяком случае в местах, которые условно можно было бы назвать фронтом. Наша задача заключается в том, чтобы помочь тем, кто продолжает борьбу. Мы поможем им приобрести оружие. Им нужны деньги, много денег.
      - Вы имеете в виду движение Сопротивления? - тихо спросила Ирэн.
      - Да.
      - Но ведь в Алжире существует штаб этого движения. Он ему помогает.
      Дешлен поморщился.
      - Что это за помощь, я знаю. Листовки, бумажки, поздравления, несколько сотен старых карабинов. А нужно больше, значительно больше... Мне иногда кажется, что там, в Алжире, даже боятся серьезно помочь нашим партизанам...
      - Где же вы собираетесь достать такие большие средства? - заинтересовался я, все еще будучи не в состоянии понять смысл всего разговора.
      - В Египте, - вдруг сказал Дешлен, и мы все привстали со своих мест.
      - Г-д-е-е??
      - В Египте. В селении Абусир, сто километров южнее Каира.
      Пока мы, ошеломленные, сидели и непонимающе переглядывались, профессор Дешлен открыл письменный стол и вытащил из него пожелтевший листок бумаги.
      - Не знаю, известно ли вам, что до войны я занимался проблемой рака. Меня заинтересовали научные сообщения Раффера, относящиеся к 1918-1923 годам. Он писал, что для выяснения природы ракового заболевания необходимо установить, давно ли на земле существует эта болезнь. Он исследовал останки древних животных и особенно тщательно египетские мумии и пришел к выводу, что древние египтяне были незнакомы с этой болезнью. Вот тогда-то я и решил выяснить, насколько живучи раковые клетки и могут ли клетки опухоли, пролежавшей пять-шесть тысяч лет, возбудить болезнь в живом организме. Чтобы решить этот вопрос, я прежде всего обратился к документам; мне хотелось узнать, не умер ли кто-нибудь из египетских фараонов от рака. Я искал долго. Но все же мои поиски увенчались успехом. На глиняной табличке, выставленной перед мумией царя Сахуры в музее Гиме - он жил в тринадцатом веке до нашей эры, - было сказано, что он умер, возымев на груди и коленях "кровавый свет".
      - А что это за "кровавый свет"? - спросил я.
      - Рак, - мрачно произнес Дешлен. - Я а этом убедился, когда осматривал мумию в музее. Множественный рак на груди и на конечностях. Вы знаете, опухоли рака имеют кроваво-красный оттенок.
      - Но причем здесь оружие для отрядов Сопротивления?
      Дешлен усмехнулся:
      -Вы торопитесь. В надписи сказано еще и то, что перед смертью Сахура приказал принести богу Ра жертвоприношение - чуть ли не целую гору золота и драгоценных камней. И клад этот был зарыт в тайнике.
      - Ну и что, - сказала Ирэн. - Если вы имеете в виду дары Сахуры, то они, конечно, безнадежно потеряны. Прошло ведь столько тысячелетий.
      - Я уверен, что клад остался нераскопанным, во всяком случае мы можем это проверить.
      - Проверить? - я вообще перестал что-либо понимать. - Как же вы собираетесь узнать, где он находится или находился?
      - Нам об этом расскажет сам царь Сахура, - произнес Дешлэн и отошел к окну.
      Если бы в этот момент в комнате взорвалась граната или потолок прошиб метеор, мы бы были меньше удивлены: я и Ирэн переглянулись и поняли, что у нас мелькнула одна и та же мысль: "В голове у Дешлена не все в порядке". Только Жокль благоговейно хранил молчание и восхищенными глазами смотрел на своего спасителя.
      Позволив нам за несколько мучительных минут передумать все, что нам хотелось, Дешлен продолжал:
      - Мои дорогие друзья, это не парадокс. Я верю, что вы умные люди и правильно поняли то, что я вам говорил. В затравке содержится в зашифрованном виде план построения всего живого существа. Если такую затравку поместить в подходящую питательную среду, она вырастет в полноценный взрослый организм. Рука и нога Жоклена - этому свидетельство. Какой должна быть питательная среда, я знаю. Остается дело за немногим - хотя бы за одной клеткой фараона Сахуры.
      - Но это бессмысленно! - закричал я. - Фараон пролежал в земле более тридцати столетий! Всем известно, что полная минерализация, то есть полное разрушение органических веществ в земле происходит максимум за двадцать лет. У нас нет никаких шансов раздобыть затравку для регенерации Сахуры!
      - Это никем не доказано, - безжалостно произнес Дешлен. - Последние археологические раскопки показали, что зерно пшеницы, извлеченное из гробницы фараона, хорошо проросло, хотя и пролежало несколько тысяч лет. Жизнь более цепка и более живуча, чем мы думаем.
      - Учтите, - продолжал он, - что труп Сахуры был забальзамирован и захоронен в каменном гробу, в песчаной почве, в жаркой, лишенной грунтовых вод стране. Я не верю, что в теле фараона не сохранилось ни одной дремлющей тысячелетия живой клетки. Для эксперимента мне нужна кость из трупа фараона, одна-единственная кость...
      IV
      - Когда осенью сорок первого года, - продолжал незнакомец, - я пришел в музей Гиме, там было сумрачно и пусто. Был дождливый весенний вечер, и тишина залов нарушалась шагами редких посетителей. Улучив минуту, я спрятался за одной из египетских статуй и выждал, пока все не уйдут и привратник не закроет вход в помещение. Ночью без труда я вскрыл стеклянную витрину, за которой хранилась мумия, и при помощи ножа и небольшой пилы отсек кусочек позвоночника. Как только утром дверь в музей снова открылась, я, никем не замеченный, вышел на улицу.
      Вы знаете, что люди по утрам думают совершенно иначе, чем ночью. Часто серьезные и величественные мысли, возникшие ночью кажутся смешными и мелкими утром. Примерно так было и со мной, когда я шагал по улицам Парижа с прахом фараона в кармане. Редкие прохожие обращали внимание на мою смеющуюся физиономию, не подозревая, что причиной этому был находившийся в моем кармане египетский фараон, который должен был своими богатствами помочь французскому сопротивлению! Что может быть более диким! Я шел на улицу Парадиз преисполненный иронии и сарказма по адресу автора этой бредовой идеи, профессора Дешлена. Насколько убедительными казались мне доводы Дешлена, когда я его слушал, настолько сумасбродными они представлялись мне теперь, после того, как я собственными руками почувствовал, из чего мы собираемся восстановить древнего египтянина.
      В кабинете Дешлена все меня ждали. Ирэн бросилась мне на шею со слезами на глазах. Она волновалась всю ночь, боясь, что со мной что-нибудь случится.
      Я бросил мешочек с останками мумии и сел.
      - Вот ваш подарок Франции, профессор! Надеюсь, здесь хватит материала не на одного, а на десять фараонов.
      Не обращая внимания на мои слова, Дешлен высыпал содержимое мешочка на большое стекло. Своими тонкими и быстрыми, как у пианиста, пальцами он стал быстро разгребать желтовато-серую массу, отделяя маленькие комочки от больших. Одна из костей была размером с кулак. На ней-то он и остановил свое внимание. Он долго рассматривал ее в лупу и затем сказал:
      -Я вас поздравляю. Вам удалось добыть седьмой позвонок египетского владыки. Он хорошо сохранился. С него-то мы и начнем наши опыты.
      Дальше было следующее. Дешлеи осторожно промыл позвонок в дистиллированной воде и поместил его в банку со слабым раствором лимонной кислоты. Затем Дешлен извлек его и переложил в раствор щелочи, для того чтобы удалить минеральные образования, содержащие соли кремния. Процесс растворения кремниевых соединений продолжался долго. Вначале Дешлен помешивал раствор стеклянной палочкой, а затем знаком пригласил заняться этим Жокля. Он стал ходить из угла в угол в напряженном раздумье. Мы молча следили за ним глазами. Несколько раз он останавливался и пытливо рассматривал кость. Затем он улыбнулся и, потирая по обыкновению руки, сказал:
      -Я совершенно уверен, что когда мы уберем верхний защитный слой, мы найдем то зерно, которое должно дать свои ростки!
      Удаление кремниевой оболочки с кости происходило очень медленно, тем более, что по мере ее растворения Дешлен заменял раствор щелочи на все более и более слабый и понижал температуру ванны. Это длилось несколько дней.
      За это время мы успели оборудовать в большом зале столы, расставили дистилляторы, термостаты, холодильники, колонки для качественного и количественного анализа органических соединений. На одном из столов моя жена поставила в ряд множество склянок с растворами аминокислот, приготовленных по рецептам Дешлена.
      У самого окна, на водяной бане был установлен небольшой прямоугольный аквариум, возле которого расположился баллон с кислородом. Именно в этом аквариуме должна была осуществляться первая стадия регенерации царя из Абусира.
      И вот однажды вечером, дней через десять после того, как кость начала подвергаться тщательной обработке, мы по обыкновению сидели в большом зале и каждый занимался своим делом. Ирэн развешивала на аналитических весах вещества для физиологического раствора, я проверял чистоту недавно приобретенного глобулина, а Жокль сидя дремал, медленно помешивая раствор в банке с костью. Вдруг раздался голос Дешлена, который как вкопанный остановился возле Жокля.
      - Смотрите! - закричал он. - Смотрите скорее!
      Я и Ирэн подбежали к нему.
      Как мы ни напрягали зрения, мы не могли заметить в кости никаких изменений.
      - Да обратите же внимание на цвет кости! Разве вы не видите, что она стала розовой!
      Это сообщение нас ошеломило, хотя поверить в его справедливость было трудно: при свете электрической лампы кость по-прежнему казалась желтоватой и безжизненной.
      - Обратите внимание вот на этот участок справа, у реберного отростка.
      Только после того, как Дешлен точно указал нам куда нужно смотреть, мы увидели, что действительно там обнажилось небольшое, величиной с десятифранковую монету, розовое пятно. Жокль начал перемешивать раствор еще более энергично, и розовое пятно стало расти на глазах. От удивления я и Ирэн потеряли дар речи.
      Первым пришел в себя Дешлен. Он вдруг сказал:
      - Ирэн, срочно заполняйте аквариум физиологическим раствором и питательной жидкостью. Добейтесь полного насыщения раствора кислородом.
      В лаборатории закипела работа. Ирэн заполнила аквариум густой бледно-розовой жидкостью. Я приладил несколько капилляров к баллону с кислородом и опустил их на дно. Открыв редуктор баллона, я добился того, что газ мелкими пузырьками быстро заполнил весь объем.
      В питательный раствор кость была перенесена ровно в полночь. Она не опустилась на дно банки, как мы ожидали, а повисла в центре, поддерживаемая током пузырьков кислорода. Сюда мы поднесли яркую настольную лампу и стали ждать.
      Мы простояли не двигаясь до самого утра, но ничего не произошло. Ноги у нас затекли, и мы устали. Устал и Дешлен. Утром он приказал сменить раствор и идти отдыхать. У аквариума остался дежурить Жокль.
      С этого момента потянулись мучительные дни, в течение которых мы всеми силами старались увидеть хоть какие-нибудь признаки того, что кость в аквариуме оживает. Но их не было. Дешлен был мрачнее тучи. Он почти не выходил из своего кабинета, день и ночь листая какие-то журналы, делая записи и вычисления. Изредка он на минутку выбегал в большой зал и, бросив свирепый взгляд на аквариум, снова уходил к себе в кабинет. Чувствовалось, что вот-вот разразится буря и вся наша дикая затея лопнет. И это произошло бы, если бы не один случай.
      Это был один из тех редких случаев, благодаря которым в науке иногда совершаются большие открытия.
      В одну из ночей у аквариума дежурил я. Как и все дежурные, я должен был следить за давлением кислорода, за концентрацией водородных ионов в питательной среде и температурой раствора. Она не должна была подниматься выше температуры человеческого тела. Регулирование температуры достигалось при помощи небольшой водяной бани, на которой стоял аквариум с костью. Температура бани в свою очередь изменялась в зависимости от сопротивления реостата, при помощи которого менялся накал электрической печки.
      Так вот, примерно около трех часов ночи я задремал. Не знаю, сколько я проспал, но проснулся я от ощущения, как будто бы мне под нос поднесли тарелку горячего супа. Я быстро вскочил со стула и оцепенел: из аквариума валил пар. Я взглянул на термометр. Он, к моему ужасу, показывал семьдесят градусов!
      Оказывается, во время сна я случайно сдвинул рычаг реостата!