Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Фэрчайлды (№1) - Настоящая леди

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Додд Кристина / Настоящая леди - Чтение (Весь текст)
Автор: Додд Кристина
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Фэрчайлды

 

 


Кристина Додд

Настоящая леди

Глава 1.

Шотландия, 1793

Как всегда, все шло как по маслу. В кухне, где готовились к приему гостя, стоял шум. Повар-француз, воинственно потрясая ложкой, отдавал команды направо и налево. Его подчиненные усердно что-то размешивали, растирали, толкли и пробовали. Запахи будоражили воображение. Служанки сновали туда-сюда, представляя на обозрение суровому дворецкому свои новые платья и удостаиваясь время от времени одобрительного кивка. Даже в поблекших глазах Бронсона вновь появился блеск давно прошедшей молодости, когда он выбирал вина для такой выдающейся персоны, как Себастьян Дюран, виконт Уитфилд.

Поваренок, в чьи обязанности входило поворачивать вертел с мясом, сидел среди всей этой суматохи, прижавшись носом к холодному оконному стеклу, ожидая появления верховых. Когда, наконец, он крикнул: «Едет, мисс!», шум на мгновение затих.

Взоры всех обратились к Мэри Роттенсон. Она налила в чайник кипяток и поставила его на поднос, где уже были искусно разложены пирожки и печенье.

В улыбке, с которой она обратилась к своим подчиненным, была заметна холодноватая уверенность, ставшая теперь ее второй натурой.

– Вы неплохо потрудились, и я знаю, что могу во всем на вас положиться. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

Присутствующие вздохнули облегченно. Мэри была готова рассмеяться над их глупыми опасениями, но она понимала, что, как солдаты перед сражением, все они нуждались в поддержке и одобрении, прежде чем ринуться в бой.

– Продолжайте заниматься своими делами, – сказала она, беря в руки поднос. Как только за ней закрылась дверь, шум поднялся вновь.

Десять лет назад Мэри ни за что не поверила бы, что управление хозяйством в загородной усадьбе могло принести ей чувство удовлетворения. Какая страсть, какая самая прихотливая фантазия могла сравниться с сознанием, что прислуга, до единого человека, уважает ее! Она добилась этого только собственными усилиями, что давало ей полное право быть довольной собой.

У двери в библиотеку ее ожидал с докладом Тримэйн.

– Камин разожжен, мисс, и я добавил свечей. И… – он переминался с ноги на ногу, как будто допустил какую-то неловкость, нарушив этикет.

– Да? – помогла ему Мэри.

– Я немного передвинул мебель.

– Зачем? – спросила она изумленно.

– Миледи приказала.

Мэри по привычке успокоила его.

– Тогда все правильно. Приказы миледи должны выполняться неукоснительно.

Хорошая экономка всегда ободряет прислугу.

– Вот и я так подумал, – ухмыльнулся Тримэйн.

Но Мэри знала, что способностью думать он как раз не отличается. Да и ухмылка эта – безусловно лишняя.

– Постучите, пожалуйста, – попросила она его.

Тримэйн повиновался, и, когда леди Валери отозвалась, раскрыл перед Мэри дверь.

Она бесшумно проскользнула в комнату, три стены которой были с пола до потолка уставлены книгами.

Хорошая экономка – скромна и ненавязчива.

Мебель, как и предупредил ее Тримэйн, была передвинута. Кресло леди Валери оказалось повернуто боком к камину. Вся композиция получилась завершенной и неожиданно уютной. В центре ее помещался чайный столик, создавая окончательную гармонию.

Однако мебель не только передвинули, но и добавили одно кресло. Что это могло значить? Кто-то еще приглашен? Почему ее не предупредили? Мэри даже слегка разволновалась, чего уже давно не случалось с нею. Ведь комната для нового гостя не готова. Мэри хотела повернуться с порога, чтобы тут же распорядиться, но леди Валери остановила ее:

– Входите, дитя мое, и поставьте этот тяжелый поднос.

Она стояла у книжных полок, касаясь кончиками пальцев переплетов любимых книг. Ее низенькая располневшая фигура начисто утратила изящество, позволившее ей некогда заслужить славу первой красавицы Лондона и заполучить двух мужей. Но улыбка леди источала такую сердечность, что те, кого она ею удостаивала, по праву считали себя баловнями судьбы. Именно эта улыбка десять лет назад придала Мэри смелости обратиться к леди Валери, и сиявшая в ней доброта навеки сделала девушку ее преданной слугой.

Поставив поднос на стол, Мэри сказала:

– Экипаж лорда Уитфилда уже приближается. Лорд будет здесь через час.

Она подошла задвинуть тяжелые занавеси и усилием воли заставила себя не бросить взгляд в окно. Для этого у нее были свои причины. Уже наступал ранний зимний закат. Клубы тумана поднимались с холодной земли, и навстречу им такие же волны опускались с потемневших небес. Все постепенно затягивалось серебристой завесой. Свет угасал, меркнул, тонул в ночном небытии, а мрак, как ничто другое, имел свойство нарушать душевное равновесие Мэри.

Хэдден был сейчас где-то там, но Хэдден наслаждался тьмой. Он находил блаженный покой в призрачном свете звезд, в душной туманной мгле. Его не страшило леденящее душу одиночество, он никогда не сбивался с пути в темноте. Никогда. Никогда.

Мэри с трудом преодолела растущую тревогу и овладевающее ею смятение. Собираясь с духом, она старалась обрести уверенность в окружающем ее уюте. Обилие света, тепла и вкусной еды умиротворяли и успокаивали.

Леди Валери села, и Мэри подошла к чайному столику.

– Может быть, вы разольете чай? – Леди Валери опустила ладони на шелковые поручни кресла и добавила: – Заодно налейте и себе.

Мэри помедлила, насторожившись. Леди Валери никогда раньше не приглашала ее к чаю. Это было что-то новое и весьма нежелательное. Мэри повторила про себя одну из заповедей, которыми она руководствовалась теперь в своей жизни.

Хорошая экономка никогда не позволяет себе фамильярности с господами.

– Сядьте, – обратилась к ней леди Валери. – Разливать чай людям своего круга – вполне подобающее занятие для дочери Чарльза Фэрчайлда из Сассекса.

Второго приглашения Мэри не понадобилось.

Она едва успела добраться до кресла, как ноги у нее подкосились. Самообладание, взращенное годами, было начисто утеряно.

Дочь Чарльза Фэрчайлда. Этого не знал никто. Ни один человек. Вот уже десять лет, как Джиневра Мэри Фэрчайлд исчезла с лица земли. Осталась только экономка Мэри Роттенсон.

Приподнявшись с кресла, леди Валери погладила ее по руке.

– Как вы, однако, побледнели. Неужели вы думали, что правда так никогда и не выйдет наружу?

Да. Да, именно так она и думала. Во всяком случае, старалась думать. Место Джиневры Фэрчайлд заняла Мэри Роттенсон. И одна была совсем не похожа на другую. Мэри была серьезна, а Джиневра весела и беспечна; Мэри была благоразумна – Джиневра легкомысленна. Они были настолько разные, что после нескольких первых тревожных лет страх разоблачения исчез. Ну, может быть, не совсем, но запрятался так глубоко, что и помыслить было невозможно о том, что он вновь будет ее преследовать.

– Откуда вам это известно? – Ее собственный голос показался Мэри странным, чужим. Она задала вопрос очень спокойно, как всегда, но на тон выше. Она изо всех сил старалась погасить вспышку безудержного страха. Ей еще удавалось сохранять лицо, но силы таяли. Положение экономки требовало высокой степени самообладания. Мэри выработала его ценой непрестанных тяжелых усилий, и теперь она уже почти непринужденно несла бремя власти и ответственности, и все это грозило рухнуть с минуты на минуту.

Леди Валери небрежно отмахнулась. В этом жесте сказалось все превосходство хозяйки положения.

– Не имеет значения. Что действительно имеет значение, так это то, что мой крестник приезжает, чтобы увидеться не со мной, но с вами.

Судорожно сдвинув дрожащие колени, Мэри спросила:

– Почему? Он намерен… арестовать меня? – Это было уже начало поражения. Никогда не следует говорить лишнего.

Леди Валери от души рассмеялась.

– Быть родом из семьи Фэрчайлд не преступление, хотя Себастьян, быть может, и попытается убедить вас в обратном.

Смех ее умолк, и она взглянула на Мэри с таким острым любопытством, что Мэри захотелось съежиться в комочек.

– С чего бы кто-то пожелал вас арестовать, милочка?

Мэри опустила глаза и покачала головой. Лучше было промолчать, чем неожиданно для себя выболтать то, что должно быть похоронено навсегда.

– Вам правда было двадцать, когда вы попросили меня взять вас на место? – спросили леди Валери.

Что пользы теперь лгать?

– Мне было шестнадцать, – равнодушно призналась Мэри.

– Вы были очень юны, даже для шестнадцати.

– Да. – Как это было теперь далеко и неважно. Оглядываясь сейчас назад, Мэри вполне могла себе это представить. Всего шестнадцать лет, положение безнадежное, ни фартинга в кармане и маленький брат на содержании. Она не любила ничего вспоминать.

– Я до сих пор не перестаю удивляться, что вы пошли мне навстречу и проявили такую щедрость.

– Моя экономка старела и желала уйти, чтобы поселиться у сына. Вы были, по всем признакам, настоящая леди, и под юной неуверенностью я видела богатые задатки. Признаки… зрелости. Похоже, я не ошиблась.

– О да, – прошептала Мэри. – Я уже начала взрослеть.

Повзрослела она внезапно, после одного страшного происшествия, наполнившего ужасом ее душу и оставившего в ней незаживающий след. Каждый раз, когда в Мэри Роттенсон просыпалась юная Джиневра Фэрчайлд, Мэри безжалостно загоняла ее в глубины памяти.

Подумать страшно, каких только безумств могла бы натворить эта необузданная Джиневра, если дать ей волю! Если бы от нее можно было совсем избавиться! Мэри едва заметно печально улыбнулась уголком рта. Нет, такой путь не годится. Ведь Джиневра – это тоже она. Мэри и Джиневра – два ее лица, столь реальных и столь различных, что она порою пугалась.

– Я иногда задумывалась над тем, что могло бы вынудить вас бежать из Англии, но вы были очень сдержанны, когда речь заходила о вашем прошлом. Я, знаете ли, немного любопытна.

Незаданный вопрос повис в воздухе.

Мэри промолчала.

– Как, впрочем, и теперь, – с улыбкой заметила леди Валери, давая понять, что не ставит ей эту сдержанность в вину. – Вам следует знать, что Себастьяна очень интересует дочь Чарльза Фэрчайлда.

Хорошая экономка никогда не теряет самообладания. Мэри не уставала повторять это мысленно. Именно такое поведение позволило ей добиться всего, что она имеет.

Хотя ее подлинная личность установлена, еще не все потеряно, напомнила себе Мэри. Быть может, лорду Уитфилду известно что-либо, но не все. Мэри осторожно расслабила напряженные плечи, пытаясь принять обычный нормальный вид.

– Могу я спросить, почему, миледи? – спокойная вежливость, и только.

– Он хочет попросить вас об одной услуге, которую могли бы оказать ему именно вы.

За время службы у леди Валери Мэри многое слышала о лорде Уитфилде. Она знала, что он человек могущественный как в политике, так и в деловом мире. Мэри не особенно верилось, что он совершил весь этот путь из Лондона, чтобы просить кого-то о какой-то услуге. Меньше всего – экономку, хотя бы и экономку леди Валери.

– Он сам вам хотел все рассказать. Мне показалось, что было бы жестоко открыть вам все сразу и тем более при совершенно постороннем человеке.

– Благодарю вас за вашу заботливость, миледи. – Мэри была сейчас просто необходима чашка чая, но она боялась его расплескать. Поэтому она сидела неподвижно, стараясь не шелохнуться.

– В какой услуге нуждается лорд Уитфилд? – это тоже было бы недурно знать заранее.

Теплая ладонь леди Валери соскользнула с пальцев Мэри. Она пыталась заговорить, но слова, казалось, не шли у нее с языка.

Плохой признак, подумала Мэри. Ведь леди Валери, как никто, всегда знает, что сказать и как сказать, чтобы никого не обидеть, не вызвать никаких осложнений. Большого ума и такта женщина. Ей бы править страной! Но в этом мире правят мужчины!

Подняв палец, леди Валери сказала:

– Слышите?

Мэри услышала топот сапог по деревянному полу, низкий звучный мужской голос. Лорд Уитфилд прибыл, и леди Валери вздохнула с явным облегчением. У Мэри, напротив, еще больше усилилось предчувствие катастрофы.

Дверь библиотеки распахнулась, и появился высокий мужчина в шляпе и шарфе.

– Дорогая крестная!

Когда он протянул к ней руки, полы его черного плаща взметнулись вверх, словно крылья. Леди Валери бросилась к нему, и он заключил ее в объятия, как гигантская летучая мышь, завладевшая своей жертвой.

Мэри поднялась, глядя в сторону. Леди Валери приветствовала лорда Уитфилда со всем пылом страстной матери, увидевшей любимого сына после долгой разлуки. Уж конечно, она бы не желала иметь Мэри свидетельницей такой нежной сцены.

– Отступите на шаг, – сказал лорд Уитфилд, – дайте мне взглянуть на вас хорошенько.

Его отчетливый голос резанул по уже и без того натянутым нервам Мэри. Где она слышала его раньше?

– Не вижу никаких признаков старости, которыми вы могли бы оправдаться. За что вы лишили Лондон элегантности и остроумия?!

– Какой льстец! – В смехе леди Валери прозвучало искреннее удовольствие. – Вот это я в тебе и люблю. Иди же к огню, погрейся.

– С радостью. Надо сказать, в вашем здешнем изгнании чертовски холодно, миледи.

Мэри сделала знак Тримэйну. Он подошел и взял у лорда Уитфилда плащ и шляпу.

Мэри по-прежнему избегала смотреть на гостя. Она просто не могла. Во всяком случае, пока. Разумнее было копить силы для предстоящего, безусловно, неприятного разговора.

Проскользнувшая в дверь, служанка Джилл подала Мэри чайник со свежим кипятком.

– Ужин через час, – шепнула она. Все шло по заведенному порядку. Все в Валери-хаус осталось как прежде. Это могло бы утешить ее, если бы в действительности все не изменилось бы так страшно.

– Скажи повару, пусть готовятся подавать, – приказала Мэри. Девушка проворно присела и вышла, захватив остывший чайник. Тримэйн закрыл за ней дверь, оставив Мэри наедине с леди Валери и лордом Уитфилдом.

Мэри отступила за чайный столик, надеясь раствориться в сгущавшихся тенях. Двигаясь с четкостью часового механизма, она, не глядя, расставила чашки – в исполнение воли леди Валери их было три – и начала разливать чай. Она так долго исполняла анонимную, нейтральную роль экономки, что входила в нее теперь без малейшего усилия, с чувством облегчения от сознания, что некая леди Джиневра Фэрчайлд уступила место Мэри Роттенсон.

Лорд Уитфилд начал медленно к ней приближаться, но она не поднимала глаз, как и подобает солидной экономке. Он подходил все ближе и ближе, настойчиво навязывая ей свое присутствие. Он загородил от нее огонь свечей и тепло камина, но, напустив на себя полное безразличие, она протянула ему чашку.

Мэри увидела, как обе его руки взялись за блюдце, и в это же мгновение узнала шрам, располосовавший четыре пальца правой руки.

Это он. Это он!

Горячая жидкость в чашке не расплескалась, даже не дрогнула. Мэри не зря провела последние десять лет, воспитывая в себе образцовую экономку. Она не позволит смутить себя видом чьих-то рук, даже рук человека, который может опознать в ней убийцу.

Глава 2.

Медленно, очень медленно Мэри подняла голову и встретилась с ним взглядом. У него серые глаза. Холодные, как леденящий душу ветер за окнами. Настоящие английские глаза цвета английских туманов. Она вновь поспешно потупилась.

Это, без сомнения, он. Последний раз она видела его ночью. Огни конюшни слабо освещали двор, и она молилась в душе, чтобы он не заметил ее грязные руки и пятна крови на платье. Тогда она не смела взглянуть ему в глаза и поэтому сосредоточила все внимание на его руках. Она запомнила их навсегда. Эти изрезанные шрамами, но сильные руки могли затянуть петлю у нее на шее. А еще его губы… Несмотря на ужас происходившего, она запомнила и их.

Они не изменились. Крупные твердые губы обнажили в улыбке ряд белых острых зубов, ярко выделявшихся на смуглом лице. Когда он принял из ее рук чашку чая, улыбка стала шире. Зловещим оскалом, напомнив ей бродячую собаку, преследующую зазевавшегося котенка.

Сердце у нее забилось чаще – но, в конце концов, много ли найдется женщин, способных, не дрогнув, взглянуть в лицо палачу? Мэри с привычной ловкостью налила вторую чашку.

Ведь он, вполне возможно, ее не узнает. Она слишком изменилась с тех пор. Скромный чепец экономки скрывал ее белокурые локоны. На смену юношеской пылкости пришла солидная рассудительность. Она подавила в себе душевные порывы, ставшие причиной постигшей ее трагедии. В этом, как ни в чем другом, проявлялось различие между юной, полной надежд девушкой, какой она некогда была, и благоразумной серьезной женщиной, какой она стала теперь.

И тут он спокойно произнес:

– А я вас помню.

Она застыла на месте, на секунду как бы потеряв сознание. Горячая красноватая жидкость переполнила края хрупкой фарфоровой чашки и вылилась на блюдце, а с него – на поднос.

Леди Валери тихонько вскрикнула, и Мэри мгновенно овладела собой. Она поставила чайник и потянулась за полотенцем, которое у нее всегда было при себе.

Хорошую экономку нельзя застать врасплох.

Собирая полотенцем потоки на подносе, она мысленно порадовалась, что не закричала, не упала в обморок и даже не изменилась в лице. Немалое достижение для женщины, ожидающей предъявления обвинения и ареста. Как все-таки помогают собраться все эти милые вещи: чайник, поднос, полотенце.

Когда у тебя есть четкая обязанность, поневоле не станешь биться в истерике.

Он отхлебнул из чашки, пристально за ней наблюдая.

– Вы дочь Чарльза Фэрчайлда.

Ожидавшая чего-то несравненно более драматичного, Мэри была озадачена столь лаконичным заявлением. Она вопросительно взглянула на лорда Уитфилда.

– Чарльза Фэрчайлда…

Мэри неловко коснулась пальцем серебряного чайника и вздрогнула от внезапного сильного ожога. Она с трудом удержалась, чтобы не взять палец в рот и ослабить резкую боль.

Опытная экономка не показывает свои чувства.

– А ну-ка, – схватив ее за кисть, он решительно окунул ее пальцы в молочник со сливками. – Молоко помогает от ожога.

Когда ее пальцы погрузились в прохладные сливки, Мэри попыталась представить, что бы сделала в подобных обстоятельствах хорошая экономка. Но на этот раз придумать ничего не удалось. Но не могла же она держать пальцы в молочнике. Это неприлично.

Однако гость сдавил ее руку как кандалами, и сопротивляться она не могла. Это было бы совсем уж непристойно. Положение было весьма сомнительное, если не сказать глупое.

Поэтому оставалось одно – оставить все как есть. Она стояла неподвижно, не сводя глаз с его руки, сжимавшей ее кисть, и думала, ну почему ей было суждено судьбой снова увидеть эту руку и этого человека.

Казалось бы, это совершенно невероятно, но вид у него был еще более угрожающий, чем десять лет назад. Искусно сшитый фрак облегал его мускулистые плечи. Длинные темные волосы с уже заметной проседью были гладко зачесаны назад и перевязаны простой лентой. Этот стиль прически еще сильнее подчеркивал жесткие складки у рта, придавая дополнительную суровость его лицу.

– Господи, Себастьян, я уже сказала ей, что мы знаем, кто она, и хорошо сделала. – В голосе леди Валери прозвучал легкий упрек. – Ты ее напугал до полусмерти.

– Это я от неожиданности, миледи, не принимайте во внимание, – сказала Мэри насколько могла спокойным тоном. – У вас такая напористая манера, лорд Уитфилд. Немного обескураживает.

Лорд Уитфилд слегка приподнял брови, как будто удивившись ее обвинению, но легкая насмешливая улыбка говорила Мэри яснее всяких слов, что ей не удалось его провести.

– Это только потому, что мною движет безудержное любопытство, мисс Фэрчайлд.

Что он мог запомнить из тех давних событий, думала она, похолодев.

– Оно и видно. Ты натворил Бог знает что. Правда, сегодня ты ведешь себя более чем странно. – Леди Валери слегка поморщилась. – Уж не хочешь ли ты, чтобы я теперь налила себе в чай эти сливки?

– Ничего страшного. У нее совершенно чистые руки. – Приподняв за кисть руку Мэри, лорд Уитфилд тщательно вытер ее своим платком.

– Ну как, вам ведь лучше, не так ли? Отличное средство!

Мэри ужасно не хотелось в этом признаваться, но боль действительно прошла.

– Да, благодарю вас, сэр. – Ей захотелось отодвинуться от него подальше. Он стоял нестерпимо близко, задевая ногой ее юбки, тесня ее, так что ей было нечем дышать. Наверное, поэтому она ощущала слабую боль в груди и спазм в горле.

Ей не хотелось задавать этот вопрос, но без него не обойтись. Она перевела дыхание и вступила в игру.

– Разве мы встречались раньше? – осторожно проговорила она.

– Я знал вашего отца.

Таким образом, он избежал прямого ответа на ее вопрос, и Мэри почувствовала, что выдержка начинает ей изменять. Неужели он вправду не узнал ее или просто играет с ней, как кот с мышью? Ей хотелось прочитать его мысли, и в то же время она опасалась их узнать. Ей хотелось расспросить его, и в то же время она боялась его ответов. Игра становилась слишком опасной, если это вообще была игра. Странно и необъяснимо.

Как хорошо было бы убежать!

Она жаждала одного – выбраться из этой комнаты. Любым способом, только поскорее.

– Если можно, я схожу на кухню за другим подносом.

– Нет, нельзя. Сядьте и расскажите мне, что вы делаете в Шотландии.

Его низкий мягкий голос вызвал в ней давно забытые чувства, но Мэри и виду не подала. Она так и продолжала стоять, безвольно свесив одну руку и предоставив ему возиться с другой.

– Вы бы лучше сели, дитя мое, – сказала леди Валери. – От Себастьяна так легко не отделаешься.

Лорд Уитфилд бросил скомканный платок на поднос, где он тут же пропитался разлитым чаем. Мэри устремила взгляд на кресло, стоявшее в отдалении в самом темном углу, но лорд Уитфилд указал ей на кресло у камина.

– Нет, моя милая, сядьте сюда, – голос его звучал немного насмешливо.

Жесткий, как кираса, корсет, слава Богу, не давал ей согнуться и поникнуть под этим пристрастным допросом, а постоянная упорная борьба с собой позволяла ей держаться прямо, как стрела, не прикасаясь к спинке кресла.

Увидев, как леди Валери веером прикрывает улыбку, Мэри совсем пала духом. Что они затеяли?

– Смотрите на меня, – приказал лорд Уитфилд. – Я хочу видеть ваше лицо.

Вся беда в том, что ей тоже придется видеть его лицо. Но хорошая экономка всегда старается ублаготворить гостей.

Подняв голову, Мэри взглянула ему прямо в лицо. Главное – не дать ему запугать себя. Она находилась в невыгодном положении: он стоял, а она сидела, он мог пристально наблюдать за ней, когда ей хотелось бы стать невидимкой; заслонив собой свечи и огонь камина, он одним своим присутствием разом лишил ее тепла и света.

– Да, вы и в самом деле дочь Чарльза Фэрчайлда, – сказал он с явным удовлетворением. – У вас такой же взгляд – только он никогда так холодно ни на кого не смотрел. Где вы этому научились?

Возможные ответы на этот вопрос промелькнули у нее в голове, один резче другого. С каким удовольствием она выкрикнула бы ему в лицо что-нибудь дерзкое, но она промолчала.

Лорд Уитфилд, видимо, догадался. Голос его смягчился.

– Хотите послать меня к черту, правда? Ничего не выйдет. Вы экономка, а положение обязывает. Как прикажете вас теперь называть?

Самым учтивым тоном, на который была способна, Мэри отвечала:

– Мэри Фэрчайлд, к вашим услугам.

– Мисс Джиневра Мэри Фэрчайлд, так будет вернее, – поправил лорд Уитфилд. – Ведь вы все еще «мисс»? Вы не вышли замуж, чтобы избавиться от ваших обременительных обязанностей?

– Они вовсе не обременительны, – Мэри улыбнулась в сторону леди Валери. – Я считаю за честь, и я благодарна…

Но леди Валери перебила ее.

– Я, кажется, запретила вам употреблять это слово. Вам не за что меня благодарить.

– В таком случае, могу я сказать, что ценю вашу доброту? – все так же улыбаясь, спросила Мэри.

– Вы отплатили мне с лихвой.

За заострившимся носом, отяжелевшими веками и поблекшей кожей Мэри все еще могла различить красоту, которой леди Валери в былое время блистала в лондонском обществе.

– Думаете, я не знаю, милая, сколько моих гостей пытались похитить у меня мою экономку? Всего месяц назад моя собственная сестра хотела подкупить вас и увезти с собой в Англию.

Откуда это ей стало известно, подумала Мэри. Леди Валери часто казалась абсолютно всеведущей. Но она никогда не позволяла себе ни намека на то, что ей что-либо известно о событиях, приведших Мэри в Шотландию. Именно поэтому та испытывала к ней чувство непоколебимой преданности.

– Я не желаю служить ни у кого другого.

Леди Валери раздвинула тяжелые портьеры. За большими окнами еще клубился туман, который уже скоро должна была поглотить ночь.

Наклонившись к огню, леди Валери протянула над ним худые руки с набухшими венами.

– В Англии было бы теплее.

Теплее? Да, пожалуй, в Англии Джиневру Мэри Фэрчайлд сожгли бы живьем!

Лорд Уитфилд снова злорадно улыбнулся, как будто почувствовав ее уязвимость.

– Чарли тоже всегда отличался преданностью.

Он по-прежнему не сводил с нее глаз, но Мэри обрадовало, что он переменил тему.

– Но увы, и расточительностью тоже, – лорд Уитфилд вздохнул, изобразив сочувствие. – Он оставил вас без гроша, насколько мне известно?

В охватившем ее порыве ярости Мэри одним внезапным плавным движением поднялась и направилась к двери.

Она сама не понимала, что ее так разозлило. В сущности, он не сказал ничего особенного. В бытность свою экономкой она наслушалась от мужчин кое-чего и похуже. Но непререкаемый тон этого человека вывел ее из себя настолько, что она потеряла свою хваленую выдержку.

Но его рука неожиданно обхватила ее за талию и вынудила повернуться лицом к леди Валери.

У Мэри создалось впечатление, что леди Валери наблюдала за происходящим с каким-то прямо непристойным любопытством.

Когда лорд Уитфилд привлек Мэри к себе так тесно, что они оказались вплотную друг к другу, как серебряные ложки, которые она каждый вечер тщательно укладывала в ящик, у нее все вылетело из головы. Уже много лет ни один человек не смел обойтись так с достопочтенной экономкой.

Понял ли он, что он сделал? Сознавал ли он, какое воздействие оказывает близость сильного мужского тела на женскую плоть, закосневшую в одиночестве? Ей хотелось немедленно ударить его изо всех сил, дать ему пощечину или дернуть его за волосы так, чтобы искры посыпались из этих наглых глаз – все, что угодно, только бы заставить его ощутить боль. Такую же, которую она испытывала от постоянного леденящего душу и тело одиночества. Она старательно приучила себя к этому и научилась, наконец, смиряться. Но, Боже, как быстро слабеет человек, поддаваясь натиску своего земного естества.

Он проговорил ей на ухо, обдавая ее теплом своего дыхания:

– И, похоже, слишком много гордости тоже, прямо как у Чарли.

Мэри содрогнулась. Как посмела она хоть на минуту так расслабиться, что стоят ее чувства? Ведь она всего лишь экономка, пустое место, ничтожество… убийца. И этому человеку, единственному во всем мире, она вынуждена позволить все, чего бы он ни пожелал.

Он медленно, слишком медленно, разжал кольцо своих рук, отстраняясь так осторожно, как заботливый отец, отпускающий навстречу опасности нетвердо стоящего на ногах ребенка. И так же медленно Мэри отступила от него.

Он продолжал смотреть на нее. Она чувствовала его взгляд так же отчетливо, как его объятие. Ее кожа все еще горела, кости все еще ломило. Слезы обжигали ей глаза. Она слегка отвернулась, чтобы он их не заметил.

С трудом, на трясущихся ногах, она преодолела расстояние до кресла. Больше она с него не встанет.

Минутной близости хватило, чтобы дать ей понять, что следует всеми способами избегать его прикосновений. Такие уроки не забываются.

Лорд Уитфилд сел. Опираясь локтями на ручки кресла, он медленно сводил и разводил ладони, наблюдая за ней.

Очевидно, преследовать и покорять женщин было у него в обычае. Мэри хотелось дотронуться до своих тщательно уложенных волос, чтобы убедиться, не выбился ли где локон. Она с удовольствием потерла бы все еще болевший палец, прошлась рукой по телу, где она все еще мучительно ощущала его прикосновение.

Но она себе этого не позволила. Хорошая экономка не суетится и не ерзает в кресле – в особенности, когда всему, что досталось ей с таким трудом, угрожает опасность.

– Откуда вы знаете моего отца?

– Мы были когда-то соседями, – сказал лорд Уитфилд. – Он был добр ко мне.

Добр? Да, это было на него похоже. К кому только он не был добр. Он также отличался верностью, гордостью и, как и сказал лорд Уитфилд, расточительностью. Мэри любила отца, просто боготворила его, а он бездумно и легко заразил ее своими взглядами и погубил.

Мэри не хотелось вспоминать сейчас о нем.

– Я никогда еще не встречал женщины, обладающей способностью так застывать в неподвижности, – лорд Уитфилд преувеличенно пристально присматривался к ней. – Интересно, с чего бы это.

Потому что для затравленных спасение в неподвижности. Только так можно сосредоточиться и что-то предпринять. В Мэри боролись два противоречивых желания – ей хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть его, и в то же время ей было необходимо наблюдать за ним. Не делая ни единого движения, он, казалось, кружил вокруг нее, выискивая наиболее уязвимое место, куда бы нанести удар.

– И такой молчаливой. – Он как будто в задумчивости поиграл кончиками пальцев. – Ведь она благоразумна и осмотрительна? – спросил он, оборачиваясь к крестной.

– В высшей степени. – Леди Валери уже не прикрывала веером улыбку. Она вообще больше не улыбалась, и Мэри вдруг ощутила всю серьезность намерений лорда Уитфилда. А быть может, это были намерения и леди Валери тоже? В чем же они заодно?

Очень хотелось наконец прояснить обстоятельства и не длить более эту мучительную неопределенность. Решившись сделать первый шаг, Мэри спросила:

– Чем же может помочь вам дочь Чарльза Фэрчайлда, лорд Уитфилд?

– Есть одна дама, – сказал он, – очень красивая и большая умница, которая была любовницей некоторых наших уважаемых министров. Она имела на них большое влияние и использовала это влияние очень умно. Но вот что было очень неумно – она вела дневник, где записывала многие подробности.

Лорд Уитфилд сделал многозначительную паузу.

Внимание Мэри невольно обратилось к леди Валери. Легкая улыбка пробежала по ее губам и тут же исчезла, вспорхнув как бабочка.

– Дневник украден людьми весьма дурного нрава, желающими использовать его во зло, и в результате прекрасная дама может пострадать.

Страх и сознание неизбежного охватило Мэри. «Да переходи же к сути дела!» – хотелось крикнуть ей.

Но экономка никогда не выражает нетерпения.

– Прекрасная дама могла бы заплатить этим гнусным мерзавцам. В этом случае они обещают вернуть дневник, но она справедливо опасается – и в этом я с ней полностью согласен – что это маловероятно. Но если она не заплатит, содержание дневника будет уж точно предано огласке, и ей не удастся избежать скандала.

В комнате стояла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в камине. В воздухе чувствовался слабый запах дыма, и Мэри пришла в голову совсем неуместная в этот момент мысль, что камин не мешало бы прочистить. Как, однако, прочно обосновалась в ней экономка. Подсознательно же она всячески старалась прогнать ужасную догадку о том, от чего у нее холодело внутри, – что разыскиваемый лордом Уитфилдом дневник принадлежал…

Мэри прямо взглянула в лицо леди Валери.

– Ведь это ваш дневник?

Да.

Это был всего лишь едва слышный шепот, но в ушах Мэри он прозвучал как щелчок замкнувшихся на ее руках кандалов. Обычно она собранна. И ради леди Валери она пойдет на все.

Пока Мэри собиралась с силами, чтобы сохранить самообладание, леди Валери направилась к двери. Открыв ее, она сказала Тримэйну несколько слов. Затем она вернулась и села на свое место с совершенно безмятежным видом, как будто и не она только что отдала распоряжение, разом нарушившее все так тщательно продуманные планы Мэри.

Каким образом, когда, как это случилось, что вся жизнь Мэри вышла из-под контроля и покатилась под откос? Она пристально посмотрела на лорда Уитфилда. Вот виновник всех ее будущих несчастий.

– Это кажется мне похожим на начало сказки, – печально сказала она. Голос сорвался. – С плохим концом. – Мэри вопросительно взглянула на гостя.

– Да, – согласился лорд Уитфилд. – Но появление такой сказки в газетах потрясет основы государства. С тех пор как французы обезглавили своего короля, мы опасаемся подобного восстания в Англии.

– Варвары! – с отвращением воскликнула леди Валери. – Они заставили бедного короля Людовика расплатиться за грехи его отцов.

– Сейчас там происходит чудовищное кровопролитие, – лорд Уитфилд взглянул в упор на Мэри. – Не знаю, слышали ли вы, но там отправляют на гильотину целые семьи. Для французских крестьян не имеет значения, что среди их жертв женщины и дети. Они рубят головы всем с одинаковым усердием.

– Мы все же живем в Шотландии, а не на необитаемом острове, – сказала леди Валери. – Мы, разумеется, слышали все эти рассказы, а я еще и побольше других. Ведь мой бедный дорогой герцог де Валери был француз.

– Для вас эта революция весьма крупная неудача, – Себастьян небрежно стряхнул со своих лосин невидимую глазу пушинку. – Вы, вероятно, потеряли доход от поместий Валери?

– Я пока еще не нищая и ни в чьей жалости не нуждаюсь, – отрезала леди Валери. – У меня, слава Богу, достаточный доход с Гальдена. А разве возможное падение правительства не отзовется и на твоих делах, Себастьян?

Она сказала это, не скрывая насмешки, но Себастьян отвечал совершенно невозмутимо:

– Да, не без этого.

Леди Валери обратилась к Мэри.

– Для меня в данном случае речь идет о гораздо большем, чем правительство. Люди, близкие мне, поплатятся своей карьерой, делом всей своей жизни. Я не стыжусь своего прошлого. Оно было прекрасно. Если бы мне позволили прожить жизнь сначала, я бы повторила все, все до последнего блаженного момента. Но я всегда была осторожна. Мои наслаждения никому никогда не повредили. А теперь кто-то, какой-то грязный негодяй, не имеющий понятия о чести, угрожает уничтожить мои достижения.

– Достижения? – недоуменно повторила Мэри, это слово озадачило ее.

– Достижения, – твердо повторила леди Валери. – Скажу больше, я не собираюсь сидеть сложа руки, пока мужчины, которых я любила, и их семьи будут страдать от этого скандала.

Мэри во все глаза смотрела на женщину, спасшую жизнь ей и Хэддену. Чувствуя себя в западне, она спросила ее крестника:

– Какое все это имеет отношение ко мне?

Лорд Уитфилд небрежно откинулся в кресле.

– По моим сведениям, дневник находится в Фэрчайлд-Мэнор.

Кровь застыла у Мэри в жилах и тут же вновь зажглась вспышкой откровенной ненависти.

– Так вы обвиняете меня в том, что я украла его и отослала Фэрчайлдам?! – тон вопроса был, конечно, совершенно недопустимым.

Вместо ответа он приложил палец к губам, потому что в этот момент в комнату вошла целая процессия слуг. Джилл внесла еще один поднос с чайником, другая девушка забрала старый, а лакей принес дрова и подложил их в камин. С подобающим приличием они не смотрели в сторону господ, но Мэри знала, что они, безусловно, отметили то, как она сидит и разговаривает с леди Валери и ее гостем.

Мэри прекрасно могла себе представить, какие разговоры теперь пойдут среди прислуги. И, слава Богу, лорд Уитфилд вовремя остановил ее. Как бы они изумились, если бы она подняла голос на эту самодовольную скотину, развалившуюся в кресле. Но даже в мыслях, оставаясь примерной экономкой, она пыталась называть злобное животное по-прежнему лордом Уитфилдом.

Мэри ненавидела его с неистовой силой. Она обрела в этом доме покой и безопасность, и, будь ее воля, никто никогда бы не узнал, что она родилась английской аристократкой. Будь ее воля, сегодняшний вечер остался бы в ее памяти всего лишь кошмаром. Но сейчас этот кошмар обретал черты реальности с невероятной быстротой.

Джилл подошла к Мэри и привычно наклонилась к ее уху.

– Ужин подавать в обычное время?

– Да, – твердо отвечала Мэри.

– Поставить еще один прибор?

Мэри оглянулась на нее с холодным удивлением.

– Для кого?

– Для вас, – как ни в чем не бывало уточнила Джилл.

Но под сердитым взглядом Мэри она поспешно выпрямилась.

– Ужин накрыть на двоих, – сказала Мэри бесстрастно.

Торопливо присев, словно была в чем-то виновата, Джилл выбежала из библиотеки. Лорд Уитфилд с интересом наблюдал за всей этой сценой. Когда дверь закрылась, он сказал:

– Вопрос вполне естественный. Девушка не заслужила выговора.

– Едва ли это можно назвать выговором, – Мэри говорила нарочито медленно. – Но экономки не садятся за стол с хозяевами.

– Что за маленькая педантка! Это у вас, безусловно, не от Чарли.

Мэри было ненавистно слышать и то, как он говорит о ее отце и как он сравнивает ее с ним.

– Так вы обвиняете меня в краже? – холодно повторила она.

– Кому же еще было знать, где хранится дневник, как не экономке?

– Я не воровка. – Это она сказала громко и убежденно, четко выговаривая каждое слово. Убийца, да, но не воровка. А это – про себя, просто печально констатируя факт.

– Значит, вы первая из Фэрчайлдов, кто может этим похвастаться.

Его цинизм взбесил ее, тем более что ей было отлично известно, что ее отец действительно умел ловко «подцепить кое-что», когда была нужда.

– Хватит! – подняла руку леди Валери. – Ты прекрасно знаешь, Себастьян, что дневник был украден больше года назад. Это было во время приема, который я устроила для этого гнусного старого козла.

– Французского посла? – уточнила Мэри.

– Для него самого. – С чуть заметной улыбкой леди Валери перебирала у себя на пальцах кольца. Мэри знала, что у леди Валери сохранилось не одно нежное воспоминание о «гнусном старом козле».

– Кто-то украл одну из моих шкатулок для драгоценностей. В ней не было ничего, что могло бы заинтересовать настоящего вора. Несколько побрякушек, веер – но шкатулка была прелестной работы.

– Почему вы мне ничего не сказали, миледи? – спросила Мэри.

– Милочка, у меня не так часто бывали такие вечера, чтобы вам знать о таких подробностях, но всегда что-нибудь пропадает, а иногда и несколько вещей.

Вот как. – Значит, есть и другие, такие же, как и ее отец. Мэри со стыда сгорела при мысли, что эти безобразия происходили в ее образцовом хозяйстве.

– Простите. Я не знала…

Леди Валери пренебрежительно отмахнулась.

– Французы славятся ловкостью рук, а слуги у них приучаются воровать с колыбели. Я думала – во всяком случае, надеялась, – вор просто выбросит дневник, не догадываясь о ценности его содержания. С тех пор, знаете ли, прошло уже так много времени, я считала себя почти в безопасности.

Мэри поняла, что в глазах леди Валери она была чиста от всяких подозрений. Это несколько успокоило ее.

Так что это удивительное по своей наглости письмо прямо-таки поразило меня, – закончила леди Валери.

– Какое письмо? – спросила Мэри.

– Ах, да то самое, в котором меня шантажируют, – леди Валери слегка потерла себе пальцы, как будто одно упоминание об этом письме вызвало у нее ощущение нечистоты.

– А вашей экономке об этом что-нибудь известно? – Лорд Уитфилд по-прежнему не доверял Мэри. Одно слово – Фэрчайлд. Принадлежность к этому роду уже бросала тень. Он высказывал это и раньше. Теперь сказано вроде бы ничего не было, но подозрение выражалось в издевательской полуулыбке и насмешливой интонации.

– Я имею здесь свободный доступ ко всему! – Мэри стремилась убедить его, что в этом хотя бы она невиновна. – Зачем мне было красть дневник, когда я могла завладеть драгоценностями?

– Дневник дороже коронных бриллиантов. – Он встал, и Мэри невольно отшатнулась. Что мелькнуло в ее взбудораженном мозгу – Бог весть, но он всего лишь сбросил фрак. Такая свобода поведения была вполне уместна. Здесь он был в своем праве. В конце концов, он находился в доме крестной, и к тому же все приличия были соблюдены – оставался еще двубортный жилет. Рукава белой рубашки скрывали его руки, но, видимо, по дороге он развязал галстук, и тот висел у него теперь вокруг шеи мятыми складками. Лорд Уитфилд медленно стянул его и бросил вместе с фраком на диван.

Руки у Мэри так и чесались подобрать эти вещи и повесить их как следует, но она подавила в себе инстинкт образцовой экономки. Сейчас это было бы неуместно.

Он снова уселся в кресло, перекинув через ручку одну ногу.

Мэри при ее строгих понятиях такая поза показалась неуважительной… почти неприличной. Совершенно недопустимое поведение при дамах. Она бросила взгляд на леди Валери, но ту, казалось, только забавляла подобная бесцеремонность.

– В Фэрчайлд-Мэнор ожидают гостей, – сказал он.

Мэри перевела дыхание и с порожденной отчаянием учтивостью заметила:

– В Фэрчайлд-Мэнор – вечный праздник.

– Меня туда не приглашали, – сказал он.

– Уж не думаете ли вы, что приглашали меня? – изумилась Мэри.

– Разумеется, нет. Фэрчайлды понятия не имеют, где вы. – Он пристально наблюдал за ней. – Хотел бы я знать, почему.

Паника вновь охватила Мэри. В разговорах случайных посетителей, к которым она всегда незаметно прислушивалась, ей никогда не случалось встречать имени Джиневры Мэри Фэрчайлд, разыскиваемой правосудием. Но этот человек, казалось, стремился возродить прошлое и вместе с ним угрозу позора, тюрьмы и смерти, ставшую с течением времени почти призрачной. С трудом разжав губы, она отвечала:

– Я ничем не могу вам помочь. Когда умер отец, мы просили помощи у деда и он нам отказал. У семьи нет никаких оснований ни разыскивать, ни привечать нас сейчас.

– Нас?

Боже, что с ней происходит? Она опять сказала лишнее, как это у нее сорвалось? Обычно она более осторожна. Теперь, волей-неволей, придется договорить до конца.

– Хэддена и меня. Хэдден мой брат.

– Значит, у Чарли был наследник.

Это прозвучало так, словно он размышлял о чем-то или, хуже того, пытался восстановить что-то в памяти. Мэри вовсе не стремилась к этому. Если он действительно забыл события той страшной ночи, то пусть так и остается. И она попыталась сбить его с толку, быстренько продолжив разговор.

– Я просто хочу сказать, что Фэрчайлды нам бы не обрадовались.

Он, конечно, обратил внимание на то, что она смутилась, но для этого человека имели значение только его собственные интересы. Он снова задумчиво откинулся в кресле.

Мэри поняла его намерения. Решив, что ее не пугает угроза ареста, он сам теперь станет для нее вечной угрозой. Весь его вид внушал ей опасность. Под тонким белым полотном рубашки – темные волосы на мускулистой груди, плечи напоминают больше плечи борца, чем аристократа. Ее безотчетно раздражала любая его черта, необъяснимое беспокойство овладевало ею просто от его присутствия. Она уже раньше обратила внимание на его руки, а лицо… у палачей бывают менее суровые лица.

Да, он решительно угрожает ей.

– Я не вижу никакой возможности вам помочь. – Она все еще пыталась ускользнуть.

– Но вы должны. Туда приглашена добрая половина высшего общества, включая людей очень могущественных. Я не сомневаюсь, что обмен дневника на деньги произойдет именно там.

Мэри передернуло.

– Я хочу воспользоваться вашим прибытием в Фэрчайлд-Мэнор как отвлекающим маневром, пока сам стану заниматься поисками. Полагаю, что все внимание будет обращено только на вас.

О, в этом Мэри нисколько не сомневалась. В особенности, если ее узнает кое-кто из гостей. Эффект обещает быть потрясающим. Вероятно, то, чем это грозит ей самой, лордом не может быть принято во внимание. Такие пустяки!

– Уверю вас, я позаботился о том, чтобы, устранить все препятствия.

– Неужели?

– Видите ли, – он наклонился вперед, и глаза его были серыми и холодными, как ночной туман, которого она так боялась, – вы появитесь там в качестве моей невесты.

Глава 3.

– Что за вздор!

Мэри знавала беду и раньше, но теперь у беды имелось определенное имя: Себастьян Дюран, виконт Уитфилд. С усилием овладев собой, она твердо заявила:

– Я не имею ни малейшего намерения изображать из себя вашу невесту.

– Можно мне наконец вставить хоть слово в вашу оживленную беседу?

Мэри вздрогнула. Леди Валери так долго молчала, что она почти забыла о ее присутствии. И к тому же – каковы бы ни были обстоятельства, хорошая экономка всегда внимательна к своей госпоже.

– Прошу вас, леди Валери. Я уверена, здравый смысл будет говорить вашими устами.

– Милочка, может быть, эта идея и кажется на первый взгляд нелепой. Во всяком случае, мне. – Леди Валери смерила крестника царственным взглядом. – Но может быть, нам следует выслушать весь план Себастьяна. Ведь наша главная цель – вернуть дневник.

– Наша цель? – слабым голосом переспросила Мэри. Она хотела воззвать к благоразумию леди Валери, но вместо этого взглянула на лорда Уитфилда и увидела, что он, улыбаясь, смотрит на ее руки, конвульсивно вцепившиеся в юбку. Она даже не заметила, как это произошло. Она совсем потеряла голову. Какой стыд!

Распрямив пальцы, она усилием воли заставила себя сохранять их в неподвижности.

Но, очевидно, она уже совершенно выдала себя. Он рассмеялся резко и зло.

– Разумеется, она поедет туда как моя невеста. Это единственная возможность.

Мэри поняла, что ей придется защищаться, рассчитывая только на собственное благоразумие.

– Фэрчайлды не пустят меня на порог, – привела она возражение, первым пришедшее ей на ум.

– Теперь пустят. – Голос лорда Уитфилда, звучал более чем уверенно. Он приложил руку к сердцу – Мисс Фэрчайлд, примите мои соболезнования. Ваш дедушка, маркиз Смитвик, в прошлом году покинул нас и отошел в лучший мир.

«Надеюсь, там разожгли для него огонь пожарче, – подумала Мэри, – но, по крайней мере, хоть что-то приятное я сегодня услышала».

Воспоминания Мэри о Фэрчайлд-Мэнор и его хозяине таили в себе только стыд и острый затаенный гнев против человека со злобным взглядом. Она помнила его длинный палец, указывающий ей на дверь. Мэри просто не могла поверить в такое жестокое равнодушие. Тогда он просто велел вышвырнуть ее вон.

– Так старый похотливый негодяй умер, наконец? Туда ему и дорога! – воскликнула леди Валери, выразив вслух мысли Мэри.

Мэри помнила с тех пор также и высокого элегантного мужчину, называвшего себя ее кузеном. Когда дед скрылся в кабинете, он сунул ей пригоршню денег. Эти деньги спасли их, когда пришло время бежать. На них они с Хэдденом добрались до Шотландии.

– А где же ваше христианское милосердие? – упрекнул крестную Себастьян. – Но как бы то ни было, старый маркиз умер и его сын унаследовал только титул и земли – и больше ничего.

– Ну, что вы говорите, разве у маркиза не было денег? Я не могу этому поверить! – сказала леди Валери. – У Фэрчайлдов их всегда было полно, а после того как твой отец…

– О, деньги, безусловно, были, – заметил Себастьян. – Но по причинам, известным только ему самому, лорд Смитвик предпочел не оставлять их своему сыну. – Он колебался, как будто желая сказать еще что-то.

Мэри не могла дольше сдерживаться.

– Вам не кажется странным, что я ничего не слышала о его смерти?

Что видел лорд Уитфилд, глядя на нее сейчас? Гнев, горечь обиды, презрение, которое она испытывала по отношению ко всем Фэрчайлдам? Что он понимал, этот лорд Уитфилд?!

Семья состояла из четырех братьев ее деда и Бэба Фэрчайлда, брата ее отца. Теперь именно Бэб унаследовал титул маркиза. Ни один из них не пытался помочь ей, когда она взяла на свое попечение брата. Все они думали только о своих жалких шкурах.

Себастьян заговорил с нарочитой сдержанностью.

– Вы живете в глуши Шотландии. Фэрчайлды живут на юге Англии. Вы изменили имя и внешность…

Мэри подскочила. Сколько еще ошеломляющих заявлений он припас для нее?!

– Внешность?! Откуда вы знаете?

– Все Фэрчайлды выглядят потрясающе – порода, знаете ли. А вы по наружности настоящая экономка.

Благодарю вас за вашу любезность, сэр! Но вслух она этого не сказала.

И по правде говоря, испытала большое облегчение, поскольку он ограничился только этим наблюдением.

– Новый маркиз вас, конечно, не разыскивал, – сказал Себастьян. – А почему бы он стал это делать? Не вижу никаких причин. Бэб Фэрчайлд боялся отца при жизни. А представьте себе, как он разозлился на него после смерти! Что ему делать без денег с титулом, землями и семьей?

– Вы подозреваете, что дневник у него?

– Я подозреваю каждого из этой чудной семейки. – Себастьян стиснул ручки кресла, словно намереваясь задушить полированное дерево. – Неужели вам, мисс Фэрчайлд, не хотелось бы увидеть, как ваш дядюшка станет извиваться червем?

В том-то и беда, что ей бы хотелось. Ах, как ей бы хотелось увидеть, как все они станут корчиться. Но все же она сочла нужным огрызнуться:

– Вы принимаете безразличие за интерес. – Это прозвучало дерзко.

– Мэри! – Леди Валери сделала вид, что она шокирована, но вся эта сцена скорее забавляла ее. – Если вы не хотите мне помочь, так и скажите, но не роняйте своего достоинства.

Уитфилд взял руку крестной и, целуя пальцы, покрытые мелкими веснушками, прошептал:

– Успокойтесь, дорогая. Я прекрасно справлюсь с этим делом. Я же обещал.

Склонив голову набок, леди Валери смотрела на своего крестника так, будто он был очаровательный проказник, а не безжалостный тиран. Мэри видела, что на свою крестную он производил именно такое впечатление. Он казался символом искренности с полотна французского художника. Глаза его светились мягким блеском. Губы улыбались, но не насмешливой, а призывной улыбкой. Он протянул к леди Валери руки ладонями вверх, как будто желая принять в них ее благословение.

Остро ощущая его силу и обаяние, Мэри боялась его до безумия – во всех его обличьях. Она уже не понимала ни его целей, ни его средств.

Тщательно подбирая слова, она попыталась вновь обрести почву под ногами:

– Я сделаю все, что будет вам необходимо, леди Валери. Но я полагаю, что у лорда Уитфилда гораздо больше оснований получить доступ в Фэрчайлд-Мэнор, чем у меня.

– Может быть, нам следует взглянуть на это с другой стороны, – ободряюще улыбнулся он. – Подумайте только, как будет озадачена семья, когда узнают, что давно пропавшая племянница уже помолвлена.

С чего бы это могло их беспокоить? Право, им должно быть все равно.

– Я мог бы предположить, что после смерти маркиза каждый член семьи вынужден стремиться к одному – выйти за богача или жениться на деньгах, в зависимости от пола. Я бы сказал, что теперь они даже сожалеют, что в вашем лице они лишились еще одной приманки. Ведь они же считают, что вы такая же как и все они, – обаятельная, веселая, красивая…

– Пустая, легкомысленная, мстительная, вероломная, – закончила она за него этот перечень.

Он откинулся в кресле, всем своим видом изобразив изумление.

– О, так вы недурно знаете их?

– Мне ли их не знать! – сказала Мэри.

– Но мне уже кажется, что не все они… мстительны, – признал он, продолжая очаровательно улыбаться, – и не все вероломны.

Она хотела спросить, кого именно он имел в виду, но Уитфилд с нескрываемым удовольствием уже вновь вернулся к наметившейся ему мысли:

– Фэрчайлды ожидают, что вы одна из них и будете вести себя соответственно.

– Вы думаете? – равнодушно произнесла Мэри. – Они попытаются разлучить нас. В этом не будет ничего удивительного. Ведь сразу же бросится в глаза, что между нами очень мало общего и нет особой привязанности.

– Разве? – Подняв палец, он провел им по губам жестом, в котором Мэри усмотрела явный неприличный намек. – Я полагаю, мы сможем убедить их, что мы… любовники.

Но тут решительно вмешалась леди Валери, с глубоким вниманием наблюдавшая эту сцену. Она не пропустила ни слова из сказанного и среагировала мгновенно.

– Ничего подобного ты не сделаешь! Я не позволю тебе погубить ее репутацию, Себастьян, после того, как она прожила у меня столько лет.

– Она поедет, миледи, не сомневайтесь. У нее нет выбора. – За время этого короткого разговора его высокомерные интонации сначала сменились властными, а теперь и безжалостными.

– Несмотря ни на что, вы намерены меня принудить? – спросила Мэри, впрочем, уже уверенная в этом.

– Вовсе нет. – Его оскал бродячей собаки вызвал у нее желание выгнуть спину и вцепиться когтями ему в лицо. – В вашем отце, если вы помните, не было ни капли вероломства. Уж не хотите ли вы сказать, что не унаследовали от него верности и преданности?

– Я ничего не унаследовала от отца, – сказала она с ожесточением. – Вся преданность, что есть во мне, – моя и только моя.

Выпрямившись, он принял выражение и манеру учтивого незнакомца.

– Ну что же, тогда мне придется поговорить с вашим братом. Может быть, я сумею убедить хотя бы его сопровождать меня.

Эта новая идея вызвала у Мэри приступ отчаяния. Допустить, чтобы этот человек разговаривал с Хэдденом? Предлагал ему возможность поехать в Англию? А потом допрашивал его так же, как ее?

Не то чтобы Хэдден был глуп. Отнюдь нет, он мог бы – нет, он должен был бы – учиться в университете. Но он был откровенен, неопытен, и Мэри ужаснулась при мысли, какие сведения он может бесхитростно выдать в беседе с таким человеком, как лорд Уитфилд.

Ей ничего не оставалось, как признать свое поражение. Поднявшись с кресла и собрав все достоинство, какое она смогла в себе найти, Мэри спросила:

– Когда вы желаете отправиться, милорд?

– Завтра, – отвечал он.

– Глупости, Себастьян, – возразила леди Валери, – она не сможет собраться за одну ночь.

– Разве у нее найдется так много вещей? – спросил он нетерпеливо.

– Ей еще нужно распорядиться прислугой на время своего отсутствия.

– Она сюда больше не вернется.

– Не вернусь?! – воскликнула Мэри. – Что вы такое говорите?!

– Фэрчайлды не служат в экономках, – отвечал он.

– Он прав, дорогая, – улыбнулась ей леди Валери. – Как мне ни неприятно вас терять, но ваша служба у меня на этом заканчивается.

Мэри почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Похоже, она была близка к обмороку. Слишком многое произошло за эти несколько часов. Кого хочешь подведут нервы.

– Но что же мне делать? Куда я денусь?

– Поверьте мне, что на этот раз Фэрчайлды примут вас с распростертыми объятиями, – сказал лорд Уитфилд.

Мэри чуть не закричала. Она с удовольствием набросилась бы на него с кулаками. Неужели он ничего не понял?

– Фэрчайлды мне не нужны. Я знать их не хочу. Я не желаю никого из них видеть! И уж во всяком случае, я никак не могу у них жить!

– Вы всегда сможете жить у меня, – успокоила ее леди Валери. – Если не как экономка, то как мой друг. – Мэри начала было бормотать слова благодарности, но, как и следовало ожидать, леди Валери не обратила на них никакого внимания и перешла сразу к делу. – Вам придется договориться с Хэдденом. Вы возьмете его с собой?

– Конечно, нет! – Мэри поняла, что это прозвучало слишком категорично, и попыталась смягчить свою резкость. – Ему нет никакой необходимости ехать туда. Разве я неправа?

– Хэдден уже взрослый, – мягко заметила леди Валери. – У него могут быть свои соображения.

Мэри отрицательно покачала головой.

– Ему здесь нравится. Он не будет против остаться.

– Сколько ему лет? – спросил Себастьян.

Мэри даже не соизволила повернуться к нему лицом, прежде чем ответить:

– Девятнадцать.

– Он, должно быть, тупица, если довольствуется жизнью в этой глуши.

Что за несносный человек этот лорд Уитфилд! Ни ума, ни такта – одна злоба! Ей никогда никого не удастся убедить в том, что она его любит. Никогда! Мэри постаралась, чтобы ее ответ прозвучал насколько можно спокойнее:

– Хэдден любит приключения, как всякий нормальный молодой человек. Но в отличие от некоторых других он умеет находить их не только в лондонских притонах.

– Прямое попадание, – сказал он, негромко хлопнув в ладоши. – Браво!

Мэри повернулась к нему спиной, выражая полное презрение, и обратилась к леди Валери.

– Когда я должна быть готова к отъезду? – спросила она.

– Время имеет большое значение, в особенности если кто-то из гостей собирается купить дневник. – Сведя кончики пальцев, леди Валери в задумчивости перебирала ими. – Вы смогли бы собраться за два дня?

– Как вам будет угодно, миледи, – Мэри сделала реверанс леди Валери, сухо поклонилась Себастьяну и направилась к двери.

Леди Валери выждала, пока за ней закрылась дверь, встала и подошла к крестнику.

– Что за вульгарную сцену ты устроил?! Я никогда бы не открыла тебе, кто она такая, допусти я хоть на минуту, что ты с ней так грубо обойдешься.

Она ждала, как он будет оправдываться, с чувством удовлетворения. Себастьян по-прежнему уважал и побаивался ее. Это льстило ее самолюбию. Теперь, когда ей было уже за семьдесят, ее не волновало, что красота с годами поблекла, что вокруг глаз – морщины и что ей приходится выщипывать жесткие волоски на подбородке. Но ее весьма беспокоила угроза быть исключенной из общества сильных мира сего.

Мужчина, независимо от возраста, пользовался уважением. Женщину, в особенности пожилую женщину, удостаивали только поглаживания по голове и чашки молока с хлебом. Это была именно та из многих несправедливостей жизни, к которой ей было труднее всего приспособиться.

Прижав палец к его щеке, она повернула лицо Себастьяна к себе.

– Я сама поеду с тобой к Фэрчайлдам в качестве дуэньи при Мэри, – сказала она почти весело.

– Дуэньи?

Лорд Уитфилд раскрыл рот от удивления, и леди Валери закрыла его ему, хлопнув по подбородку так, что у него лязгнули зубы.

– Уж не думаете ли вы, что мне настолько не хватает самообладания, что я способен опозорить эту женщину? – спросил он с негодованием.

– Нет, мой милый, я думаю иначе. У тебя как раз настолько не хватает самообладания, что ты не прочь соблазнить Мэри. – Она поцеловала его в лоб. – В конце концов, это мой дневник мы собираемся отыскать. Я поеду с тобой, или тебе не видать моей экономки как своих ушей.

– Что вы говорите?! Вы же, как никто, знаете – у меня нет оснований питать расположение к кому-либо из семьи Фэрчайлдов, значит, и к ней тоже.

Он защищался так горячо, так, что леди Валери поняла – она, безусловно, попала в точку. Таинственная Мэри Фэрчайлд заинтриговала Себастьяна. А если так, то все может быть.

– Она ведь истинная представительница своей прелестной семейки. – Было видно, что он старается подавить растущее в нем против его воли желание. – Стоит только на нее взглянуть.

Еще больше уверившись в своем плане действий, леди Валери подошла к двери и распахнула ее.

– Милый мой, как долго будешь ты еще питать к ним эту вражду?

– Как долго будут еще существовать Фэрчайлды в этом мире.

Уходя, она усмехалась. Давно уже ничто ее так не развлекало.

Глава 4.

Мэри, не отрываясь, смотрела на свечу, поставленную на кухонном окне. Она слишком отупела от переживаний, чтобы молиться, а тревога стала для нее уже привычным состоянием. Поэтому она не мерила шагами комнату. Она просто ждала. Привычно обвела взглядом жилище, подробно разглядывая, – так было легче ждать. Деревянный стол перед ней столько раз мыли, что он стал совершенно гладким, побелел, а в середине, где его больше всего скребли, образовалась ложбинка. На каминной полке тикали часы. Огонь постепенно угасал, и темнота обступала ее все теснее.

С ним все должно быть в порядке. С ним всегда все бывает в порядке.

С полуночным боем часов дверь распахнулась, и среди волн тумана появился Хэдден.

– Сестрица, тебе совсем не нужно было меня дожидаться. – Ее брат полюбил Шотландию со всем юношеским пылом. Ему доставляли удовольствие ее дикие просторы и нередко поднимавшиеся бури. Здесь он возмужал и окреп. Сейчас от него пахло сыростью и вереском, а глаза возбужденно блестели, когда он, наклонившись, клюнул ее в щеку. – Ты же знаешь, я не могу заблудиться.

Она откинула салфетку с подноса, где лежали хлеб и сыр.

– Я думала, ты нагуляешь аппетит.

– Я и сам мог все это достать, – фыркнул Хэдден, – стоило тебе трудиться. Только зря утомляешь себя. – Последние слова он произнес на местном диалекте.

– Я нахожу, что тебе не подобает пользоваться шотландским диалектом… – Он усмехнулся. Мэри поняла, что он просто дразнит ее. С улыбкой она шлепнула его по руке.

– Ну что ж с того, что я и правда дожидалась тебя. Я побаиваюсь темноты, хотя это и глупо. И недолюбливаю твои занятия, – не сдержавшись, прибавила она.

Не успев еще отломить кусок хлеба, он остановился и кинул на нее предостерегающий взгляд.

– Удалось тебе разговорить их? – спросила она.

Какое-то время он молча смотрел на кусок хлеба у себя в руках.

– Разумеется. Они любят говорить со мной.

– Ну еще бы. Кто же еще станет слушать их россказни о старине?

Он взял кусок сыра, положил его на хлеб и откусил.

Ей бы следовало замолчать. В этом главном их споре он всегда проявлял сдержанность, но она все-таки продолжала приставать к нему. Вот и сейчас она не смогла остановиться.

– Уж если тебе так необходимо слушать их никому не нужные истории, ты мог бы делать это и днем. Это ведь гораздо безопаснее.

Он с нарочитой медлительностью прожевал хлеб с сыром прежде чем ответить.

– Днем бедняки в Шотландии зарабатывают себе на жизнь. Единственно, когда они могут говорить со мной, так это по ночам.

И тут он взорвался. Ударив ладонью по столу, он сказал:

– После битвы при Келладене старые обычаи умирают. Половина всего населения Северной Шотландии эмигрировала, а тысячелетние национальные традиции сметены англичанами и их подлой системой. Не знаю, почему ты этого не понимаешь. С этим невозможно смириться! Мы это обсуждали сотни раз… – он остановился, чтобы перевести дух. – Ну что, для этого ты меня и дожидалась? Чтобы нам опять поссориться и все по тому же поводу?

Он негодовал, и, по совести, она не могла осуждать его за это. Всю жизнь она была с ним рядом, ободряя его, помогая ему, превознося его как самого умного, самого способного. Но вот теперь они с ним разошлись во мнениях, и что она могла поделать? Он проникся болью Шотландии, которую она старалась не замечать. Она просто сменила место жительства, ничего не чувствуя к этой земле. Ему было девятнадцать. Широкоплечий, длинноногий, он был выше ее. Голос его так походил на отцовский, что стоило ей только закрыть глаза, и прошлое вставало перед ней – и в этом-то, собственно, и была вся сложность. Право, ей было не до шотландских легенд.

Мэри справилась с собой, попыталась улыбнуться и похлопала рукой по сиденью стула, стоящего рядом.

– На самом деле, сегодня я дожидалась тебя по другой причине.

– По какой же?

– Я, видишь ли, даже не знаю, с чего и начать. – Мэри сжала ладони и вдруг решилась. – Я еду в Англию.

– В Англию? – На мгновение она увидела в его блестящих глазах жажду приключений. Затем это выражение сменилось озабоченностью.

– Зачем?

Что она должна сказать ему? Как ему это сказать?

– Все это очень непросто, Хэдден. Мне трудно объяснить тебе.

Сомнение было ей обычно несвойственно. Он понял, – за этим что-то кроется, потому что глаза его сузились. Положив хлеб, он взял ее за руку и настороженно спросил.

– Что случилось?

– Этот человек, который приехал вчера… – она не договорила.

– Лорд Уитфилд? – Хэдден сжал ее руку так, что суставы у него побелели. – Он оскорбил тебя?

– Нет! – ужаснувшись его предположению, она снова воскликнула: – Нет, конечно, нет! Леди Валери никогда бы этого не допустила и… Нет! Не смей так думать!

– Тогда что же он тебе сделал?

Она высвободила свою руку и потрясла онемевшими пальцами.

– Ничего! – Ей вдруг захотелось думать, что все как-нибудь уладится само собой.

– Только не говори мне «ничего». Я слишком хорошо тебя знаю. Ты расстроена, и я хочу знать, почему.

Мэри поняла, что ее братец вырос, и с этим ничего не поделаешь. Он стал взрослым, и ей придется рассказать ему всю правду.

– Ты помнишь что-нибудь о той ночи в Фэрчайлд-Мэнор?

– Той ночи? – Хэдден застыл на месте. Они никогда не говорили об этом, – слишком тяжелы были воспоминания. Мэри увидела, что глаза его потемнели от страха.

– Да, – сказал он, – я помню все.

– Значит, ты помнишь, как мы возвращались, зарыв труп? – Ее рука снова оказалась в руке Хэддена. – Во дворе у конюшни нас остановил мужчина.

Он потер ей пальцы, как будто прихваченные морозом.

– Да.

Это был лорд Уитфилд.

– Боже!

Это была молитва. Хэдден смотрел поверх ее головы на темный прямоугольник окна, где все еще горела свеча.

– Неужели он обвинил во всем тебя? Я всегда считал, что это целиком моя вина. Я так и скажу им, когда они придут…

– Никто не придет, и это не твоя вина! – Теперь настал ее черед успокаивать его. – Как ты можешь так говорить?

– Это я…

– Замолчи! – сказала она твердо. – И никогда так не думай! Это я была так глупа, так несчастна. Я все мечтала, что явится какой-то принц и спасет меня. Господи, как будто бывают на свете принцы. Я только и жила мечтами – это все отец вечно тешил меня сказками, будь он проклят за это. – Она не плакала уже много лет, но сейчас ее словно прорвало – слезы градом лились по лицу.

Хэдден вскочил и, порывшись в карманах, достал платок. Вместе с ним он вытряхнул на стол и остальное их содержимое – какие-то странные камешки с таинственной резьбой на поверхности. Сунув ей платок, он спросил:

– А при чем тут папа?

Мэри утерла слезы. Она немного посидела молча, справляясь с подступающими рыданиями, и начала рассказывать.

– Он был такой никчемный мечтатель. Он все плел эти бесконечные истории. Он называл меня принцессой Джиневрой и говорил, что после многих испытаний явится прекрасный принц, соединившись с которым я одолею все на свете. – Ей было невыносимо вспоминать, с какой жадностью она слушала эти рассказы и как горячо верила. Ах, как молода и наивна была она в ту пору. – Отец научил меня мечтать, и это было все, чем я занималась. Даже когда он умер и дед отказался от нас, даже когда я поступила в экономки, я все еще мечтала. Я все еще не хотела видеть реальной жизни вокруг себя.

– Ты была тогда как будто другим человеком.

– А я действительно была другим человеком. – Она остро ощутила, что это чистая правда. Мэри Роттенсон уничтожила Джиневру Фэрчайлд, раз и навсегда. Джиневры не стало, но последствия ее поступков по-прежнему имеют власть над их судьбами.

Джиневра позволяла графу Бессборо посещать классную комнату. Джиневра думала, что он и есть принц. Мэри как бы очнулась от забытья. Не то она вспоминала вслух, не то мальчик уже читает ее мысли, но он вдруг произнес:

– А на самом деле граф был мерзкой старой жабой. – Лицо Хэддена исказилось от отвращения. И вдруг он внезапно положил обе руки на стол перед ней.

– Так вот почему тебе не нравится, когда я собираю старые легенды и записываю их.

– Нет… – она уже не хотела говорить об этом.

– Да. Ты думаешь, что я такой же, как папа.

Ей было слишком тяжело это признать, потому что она действительно его любила, но он был таким, как папа, в этом она нисколько не сомневалась. Он жаждал приключений и романтики, а когда из таких желаний получалось что-нибудь хорошее?

Но Хэдден хочет поступить в университет. Там подвергнется совсем другим влияниям, и весь этот вздор с сохранением старинных преданий улетучится. На это она серьезно рассчитывала. Продолжать этот вечный спор не имело смысла, и она вернулась к тому, с чего начала.

– Похоже, что лорд Уитфилд не узнал меня.

– Он правда тебя не узнал? Ты в этом уверена?!

– Ему известно только, что я дочь сэра Чарльза Фэрчайлда. Он уже знал это, когда приехал. Очевидно, леди Валери это каким-то образом вспомнила.

Хэдден застенчиво сознался:

– Она расспрашивала меня вскоре после того, как мы сюда приехали, и я рассказал ей…

– Все?! – воскликнула Мэри.

– Нет, нет. Только о папе. Ну, как он умер. И как тебе пришлось наниматься на работу, потому что дедушка не позволил нам жить у него.

В этих словах чувствовалась обида, которую он все еще испытывал, которая всегда возникала вновь при этом воспоминании.

– Я даже не знаю, почему дед не взял нас к себе, когда мы так нуждались в помощи, – вдруг сказала Мэри.

– Разве папа тебе ничего не рассказывал о деде?

– Я что-то не припоминаю.

Она прижала руку ко лбу. У нее начиналась привычная головная боль, которую она всегда ощущала, думая об отце.

– Мы почему-то никогда не гостили в Фэрчайлд-Мэнор. Я об этом не задумывалась, пока была жива мама.

По лицу Хэддена было видно, как захватывают его эти воспоминания. Их мать умерла, когда ему было два года. Отец умер, когда ему было девять. Мэри делала все, что могла, но она была слишком молода, чтобы заменить ему родителей. Она так много совершила глупостей. Глядя теперь на Хэддена, Мэри уже в который раз с тревогой подумала, что брату необходим наставник, учитель – словом, мужчина, которого он мог бы уважать.

– Неважно, не мучай себя. – Хэдден пожал плечами, как будто он уже давно смирился со своей потерей. – Я, наверное, не очень виноват. Ты же знаешь, какой настойчивой может быть леди Валери, а я тогда был еще мал. Разве я мог ей противостоять?

– Я знаю, знаю, – она легко провела рукой по его золотистым волосам. – Просто жаль, что ты не рассказал мне раньше.

– Это – да. Я ведь помню наш уговор: будет лучше, если ты станешь делать все так, как находишь нужным. – Он улыбнулся ей. – Ты тогда была очень серьезная, Джиневра Мэри.

– Правда? – Что же, такой она и осталась. Только теперь – Мэри, и никаких Джиневр.

– Расскажи мне про лорда Уитфилда.

Она с трудом оторвалась от прошлого, чтобы перейти к тому, что было важным теперь.

– Ну ведь я уже сказала, главное, мне кажется, он меня не узнал.

Ночь была темная, – сказал Хэдден без большой уверенности.

– И я изменилась. Но он знал папу.

– Откуда? – спросил Хэдден.

– Он сказал, что они были соседи. Лорд Уитфилд говорит, что я похожа на папу, хотя и не так привлекательна, конечно. – Мэри усмехнулась.

Откинувшись, Хэдден посмотрел на нее изучающе.

– С точки зрения брата, ты довольно хорошенькая.

– Лорд Уитфилд мне не брат. Бог миловал, и на него я не произвела впечатления, что неудивительно. – Мэри расправила свою скромную темную юбку. – Тем не менее, он хочет, чтобы я вернулась в Фэрчайлд-Мэнор в качестве его невесты.

– Что?! – Хэдден так и вскочил.

Она крепко схватила его за руку и насилу удержала. Он готов был выбежать из кухни, так поразило его сказанное.

– Это необходимо. Клянусь тебе, что это необходимо, – терпеливо выговорила Мэри.

– Расскажи-ка мне все, – сказал он, сурово на нее глядя. – И постарайся быть очень убедительной.

Она быстро пересказала ему всю историю с дневником леди Валери. Когда Мэри закончила говорить, Хэдден встал и прошелся по кухне.

– Но он должен понимать, что подвергает тебя опасности. У Фэрчайлдов скверная репутация. Они уже однажды вышвырнули нас в грязь и обрекли на голодовку. Они, не задумываясь, убьют тебя.

– Я уверена, что до такой крайности не дойдет, – слабо возразила она. Но надо сказать правду – эта мысль также посещала ее.

– Я поеду с тобой, Мэри. – Он обнял ее за плечи. – Ясно, что с лордом Уитфилдом тебе не справиться, и в любом случае пора мне уже взять хоть часть этой ноши и на свои плечи.

– Нет! – Его заявление разбудило в ней задремавшую было энергию. – С этим я справлюсь сама.

– Ты не сумеешь. Джиневра Мэри, ты же знаешь, что ты не сможешь. Позволь мне, наконец, почувствовать, что я уже вырос. Обращайся, наконец, со мной как с мужчиной.

Его фантастическое сходство с их отцом смущало ее, недоверие к такому типу мужчин глубоко поселилось в ней. Но говорил он как зрелый рассудительный мужчина.

– Я тебя не подведу, и вдруг, может быть, ты вновь будешь счастлива.

Какое искушение – освободиться хотя бы от части своего бремени! Но могла ли она себе это позволить? Нет. Она должна оставаться хозяйкой положения. Когда она побывает в Англии и благополучно вернется, не замаранная скандалом, вот тогда Хэдден сможет проявить себя. Она должна хотя бы и недолгое время, но сохранить его под своей защитой, ведь ее собственное взросление было таким внезапным и жестоким. Этого не должно было случиться с Хэдденом. Пока она может, она должна беречь его.

Мэри похлопала его по плечу.

– Спасибо, но прошу тебя, не осложняй для меня все.

Хэдден выпрямился, готовый снова спорить, но она не дала ему заговорить.

– Пойми, я смогу добиться своего, только если буду знать, что ты в безопасности в Шотландии. Если бы мне еще пришлось беспокоиться о тебе…

Голос ее дрогнул, и она умолкла. Ей было неприятно оказывать на него давление таким некорректным способом, но в данный момент все средства были хороши.

– Прошу тебя, останься здесь последний раз. Ну пожалуйста, Хэдден, прошу тебя, для моего спокойствия, – она все повторяла одни и те же слова как заклинание!

Он подошел к столу и замер, глядя на собранные им камешки. Старики говорили ему, что на этих древних камнях были вырезаны знаки, по которым можно было узнать будущее. Он попытался однажды показать их Мэри, но она, замахала руками, не стала даже слушать.

Сейчас он машинально выложил их в ряд и, когда она закончила, поднял на нее глаза. Лицо его было лишено всякого выражения.

– Конечно, сестрица, ты, как всегда, права. Гораздо лучше, если ты будешь знать, что я в безопасности в Шотландии. Поезжай с миром, и, когда придет время, мы снова увидимся.

Закрывая дверь, она подумала: что такое он увидел в этих камнях, заставившее его так внезапно уступить.

Глава 5.

– Хорошая экономка всегда отправляется туда, где в ней есть необходимость, – невнятно прозвучало в утреннем воздухе.

Себастьян услышал у себя за спиной это бормотание и обернулся. Мэри смотрела на пышно разукрашенный экипаж леди Валери так мрачно, как будто перед ней был ее собственный катафалк.

Боже, да она разговаривает сама с собой. Недурно! Мисс Совершенство Фэрчайлд разговаривает сама с собой. Какая занятная эксцентричность! Неплохой козырь в руках человека беззастенчивого и нещепетильного.

Себастьян щепетильностью, безусловно, не отличался.

– Простите, мисс Фэрчайлд, боюсь, что я вас не совсем понял.

Он готов был поклясться – она не заметила, как он подошел. Но тем не менее, увидев его, она не отпрянула. Нет, в выдержке ей все-таки не откажешь. Она сжала перед собой руки, пальцы были переплетены, как на молитве. Себастьян подумал, что такой неподвижности он не видывал и у монахинь. Зато ему случалось встречать монахинь, излучавших больше женственного тепла.

Мэри оглядела его равнодушно, и столь же равнодушно произнесла:

– Я, кажется, говорила не с вами, лорд Уитфилд.

Он картинно оглядел ступени лестницы, ведущей от открытой двери к ожидавшим экипажам. Всем своим видом демонстрируя, как он удивлен, что там никого нет.

– Сами с собой беседуете, стало быть? Все Фэрчайлды отличаются известной эксцентричностью, но все они, насколько я знаю, в здравом уме.

Мэри отвернулась и небрежно бросила через плечо:

– Значит, вы знаете о них не так много, как вам кажется.

– О, у меня еще будет масса возможностей узнать их получше. – Ему явно доставляло удовольствие напоминать ей об этом. – Ведь мы помолвлены.

Наверно, тяжелый узел белокурых волос стал сильно оттягивать назад ей голову, потому что экономка Мэри никогда не смотрела на него сверху вниз, как это делала теперь мисс Фэрчайлд. Какой, однако, гонор появился в этой особе.

– Да, мы помолвлены, но только пока мы находимся в Фэрчайлд-Мэнор и только ради того, чтобы обнаружить дневник леди Валери. Не забывайте этого!

Он подошел ближе, оттеснив ее к двери, и поймал руку, которую она подняла, чтобы отстранить его.

– Но неужели вы не принимаете в расчет удовольствие, которое мы могли бы найти в объятиях друг друга?

Не будь на ней шерстяных перчаток, ее ногти с удовольствием впились бы в его кожу. Единственное, что она могла пустить в ход, были холодный тон и ледяной взгляд.

– Мне не нужны ничьи объятия.

Это что же выходит, он ей не по вкусу? Ну да ему все равно.

– Дорогая, это только потому, что вас еще не обнимал тот, кто вам нужен.

– Вы меня не так поняли, лорд Уитфилд. – Она подчеркнуто устремила взгляд на их переплетенные руки. – Я не была еще ни в чьих объятиях.

Она, верно, пошутила.

– И не намерена никому этого позволять впредь.

И он поверил ей. Поверил женщине из семьи Фэрчайлдов, лгунье по определению, потому что каждый раз, когда он смотрел на нее, его охватывало мучительное желание. Он сказал ей, что по наружности она настоящая экономка – так оно и было.

На ней было черное платье, и с помощью старомодного корсета она держалась очень прямо, словно аршин проглотила. Избегая новых более свободных фасонов, она носила нижнюю юбку на китовом усе. Сознание, что ни один мужчина не разглядит ее фигуру под жесткими обручами, придавало ей уверенности в своей безопасности. Волосы она собирала в пучок, накрывая их сеткой, не позволявшей локонам выбиваться, а иногда еще и добавляла к этому простой без отделки чепец. Ее щеки не знали ни румян, ни мушек.

Правда, никакой корсет не мог скрыть ее пышную грудь, и непокорные локоны никогда не задерживались в плену строгой прически. Румяна могли бы спрятать предательскую краску, то и дело выступавшую у нее на лице, и он подумал – когда он поцелует ее, останется ли след его губ на ее нежной коже? Если он снимет с нее этот нелепый головной убор, хлынет ли, дразня его, каскад золотых волос? Если он сорвет с нее это унылое платье, этот ужасный корсет и коснется ее розовеющей кожи – уступит ли она, станет ли мягкой, нежной, щедрой, сумеет ли заставить его забыть вражду ко всему ее проклятому клану?

Он вздрогнул. Нет. Нет, он никогда не сможет забыть. Он не пережил бы такого предательства.

За долгий путь из Лондона он тщательно обдумал свой план. Кнутом и пряником он подчинит ее своей воле. На это не потребуется много усилий – все это семейство легко поддается на лесть. На глубокие чувства они неспособны, этого им не понять. Он очарует ее своим обаянием, и она растает, как таяли другие Фэрчайлды.

Вся беда в том, что, оказавшись с ней лицом к лицу, он бездарно использовал свое обаяние. Вернее, не использовал его совсем. Вместо этого он ощущал непреодолимую потребность вызвать у нее ответный всплеск желания.

Он знал, что не должен был этого делать. Он нуждался в ее помощи. Но в ней было что-то такое, отчего ему нестерпимо хотелось заставить птицу в силках запеть. Возможно, это была ее манера говорить, тихо, словно она боялась, что ее подслушивают, и медленно, словно она взвешивала каждое слово, прежде чем произнести его. Быть может, это была ее манера двигаться: легко и грациозно, словно опасаясь кого-то обеспокоить или задеть, и в то же время размеренно, словно каждое ее движение было рассчитано и продумано.

Он отпустил, наконец, ее руку и последовал за ней, когда она скользящей походкой стала спускаться по лестнице. Он смотрел на нее и представлял себе, что под этим бесформенным черным платьем она была воплощением женственности. Вероятно, если ей сообщить об этом, вряд ли такое придется по вкусу чопорной мисс.

Он думал – он надеялся, – что она сделает ему честь, когда в шелку и кружевах предстанет перед своей семьей как его нареченная. Они убедятся, что он выиграл приз. Это имело для него большое значение. Похоже, большее, чем следовало.

– Кстати, где ваш брат? – спросил он. – Я думал, что он явится хотя бы проститься с вами.

Мисс Фэрчайлд улыбнулась, в изгибе губ читалось напряжение и вызов.

– Хэдден собирался встретиться с одной старушкой с Севера. Он говорит, что она может рассказать о видениях на поле битвы при Каллодене, а он очень интересуется… войной.

Она лжет. Нет, она совершенно точно что-то скрывает. Себастьян видел это так же отчетливо, как шрам на своей руке. Но как он мог это доказать? Раздумывая, он огляделся по сторонам. На вершинах гор лежал снег. Да, сильно похолодало! Каждую ночь, пока он здесь, на почве были заморозки. А это и неплохо. По промерзшей дороге будет куда легче ехать. Мысли его бродили Бог знает где, но на самом деле он думал о том, что происходит с Мэри.

Он был уверен, что Мэри нарочно прятала брата. Что-то в ее поведении говорило, что совесть у нее нечиста. Именно ее нечистая совесть подтолкнула ее на быстрые сборы. Как она и обещала, она приготовилась за два дня. Ему не пришлось дожидаться Джиневры Мэри Фэрчайлд.

Он усмехнулся. То ли дело его крестная.

– Себастьян, ты проследил, чтобы весь мой багаж был уложен? – В меховой шубе, подарке какого-то давно забытого русского любовника, леди Валери стояла на лестнице, глядя на него сверху вниз, как на какого-нибудь крестьянина, рожденного для того, чтобы быть у нее на посылках и предупреждать каждую ее прихоть.

И хотя он отнюдь не был крестьянином, служить ей ему приходилось. Она была единственная женщина на свете, которую он уважал и побаивался. Он направлялся сейчас прямо в ад, – который некоторые называли Фэрчайлд-Мэнор, – и делал это, конечно, ради своей страны. Он собирался не допустить политической катастрофы. Но он будет совершать свои подвиги еще и ради леди Валери. Он был слишком многим ей обязан и всегда преданно служил ей.

– Ваш багаж помещается в этих двух дополнительных экипажах, – сказал он, указывая на перегруженные повозки рядом с ее каретой на удобных рессорах. – Саквояж мисс Фэрчайлд – на коленях у горничной из тех, что вы берете с собой, а мои жалкие сундуки водружены на самый верх, открытые всем ветрам.

– Так тому и следует быть, мой милый. – Нахмурившись, она спускалась по лестнице. – Кроме, разумеется, саквояжа Мэри. Это совершенно недопустимо. Ты же понимаешь, что нам придется остановиться на какое-то время в Лондоне, чтобы создать для нее подобающий облик.

– Ну, он-то у нее как раз есть, – возразил лорд Уитфилд. – Что ей нужно, так это добавить к нему кое-какие туалеты.

– Разумеется, именно это я и имела в виду, – спокойно отвечала леди Валери.

Неожиданно он услышал что-то, похожее на рычание. Обернувшись, лорд Уитфилд увидел, что мисс Фэрчайлд гневно уставилась на леди Валери и на него.

Уж не обидчива ли она, не дай Бог! – спросил он крестную, искусно изображая удивление.

– Раньше за ней такого не водилось. – Леди Валери остановилась на нижней ступеньке, наблюдая за тем, как мисс Фэрчайлд садилась в карету. – Интересно, чем бы это могло быть вызвано?

Себастьян взглянул на располневшую, но ловко стянутую фигуру леди Валери. Черт возьми, она заткнет за пояс любого мужчину в Англии. Она знает о правительстве и его делах больше, чем все эти депутаты парламента. Законы ей тоже прекрасно известны. А пользоваться ими она умеет получше многих. Он должен найти этот дневник не только для того, чтобы защитить ее репутацию. Надо, чтобы ее зловредное влияние не распространилось на всю Британскую империю. Если другие женщины обнаружат, что можно управлять, и притом мудро, на что им тогда мужчины? Нет, эту инициативу нужно в корне пресечь, пока не поздно.

Он помог крестной сесть в карету и отступил, зная, что женщинам нужно время, чтобы расположиться со всеми своими пожитками, прежде чем он сможет присоединиться к ним, не выслушав различного рода упреков.

Со свойственным ему пристальным вниманием к мелочам он осмотрел все три экипажа, пока дамы устраивались. Благодаря усилиям колесного мастера ступицы блестели. На козлах рядом с каждым кучером сидел слуга, вооруженный пистолетами, – разбои на дорогах были обычным явлением. И при каждой карете дополнительно был приставлен еще лакей, его собственный или леди Валери, на случай какого-либо происшествия. А может быть, лошадям, великолепным, кстати, животным, понадобится уход. В отдельном экипаже ехали две горничные, а наблюдал за всем его ловкий и умелый камердинер.

Вот и сейчас он прохаживался вдоль вереницы экипажей, проверяя последние приготовления. Когда он поравнялся с Себастьяном, тот сказал:

– Если Бог пошлет хорошую погоду, мы должны добраться до Лондона за две недели.

Когда мужчина повернулся к нему лицом, Себастьян понял, что ошибся, и недоумевал, как это могло случиться. Этот человек ни в коем случае не мог быть его камердинером. Он одет не в тонкое черное сукно, а в грубую шерсть, голову и шею прикрывает шарф, явно связанный руками какой-нибудь деревенской бабушки. Джеральд скорее бы умер, чем показался в таком виде. Да, забавно, что он так обознался. И все же этот человек – этот лакей – имел довольно представительную наружность, отличавшую прислугу высшего ранга.

Но когда он заговорил, в его голосе проявился заметный шотландский акцент.

– Бог пошлет нам хорошую погоду, пока мы в Шотландии, милорд, а уж потом мы окажемся в руках дьявола.

– Так может говорить только истинный шотландец. – Себастьян не мог удержаться от улыбки. Такой вызывающий тон позабавил его. – Зачем же ты едешь, если Англия тебе так противна?

– Должен же кто-то позаботиться о мисс Фэрчайлд.

Обычно такая дерзость еще больше развлекла бы Себастьяна. Но во взгляде голубых глаз этого странного человека было что-то такое, отчего лорд Уитфилд перестал улыбаться. Он, похоже, бросал ему вызов как мужчина мужчине, и Себастьяну это не понравилось.

– С ней будет все в порядке, я тебя заверяю, – снисходительно заявил лорд.

– Нет уж, это я вас заверяю. А поэтому я должен продолжать осмотр.

– Ты лакей? – спросил Себастьян, изумленный таким ответом.

– Я конюх.

Да уж не воображает ли этот конюх себя поклонником высокородной Джиневры Мэри Фэрчайлд?

– Как тебя звать?

– Хэйли, милорд.

Себастьян колебался. Ему следовало бы прогнать этого человека. Надо сказать ему, что за свою дерзость он лишается права заботиться о мисс Фэрчайлд. Но что-то в уверенной позе Хэйли – его расправленные плечи, руки на бедрах – дало понять Себастьяну, что слова эти будут сказаны зря.

– Ну что же, – сказал он. – Заботься о мисс Фэрчайлд, если хочешь, и ради этого обеспечь нам благополучное путешествие.

– Постараюсь, милорд. – Подойдя к запяткам кареты леди Валери, он высвободил привязанный там веревками большой таз.

– Вот, возьмите.

Себастьян взял его осторожно двумя пальцами.

– Зачем это?

Хэйли ухмыльнулся. Себастьян увидел морщинки, образовавшиеся у него вокруг глаз.

– Для мисс Фэрчайлд, – сказал Хэйли. – Она плохо переносит дорогу.

Глава 6.

Оглядываясь вокруг затуманенными глазами, Мэри подняла голову с подушки. Экипаж перестало качать, прекратили свой бесконечный стук колеса, и в отворившуюся дверцу ворвался поток свежего воздуха.

– Приподнимитесь, мисс Фэрчайлд, – сказал лорд Уитфилд.

– Что случилось? – Сознавая, что вид у нее был такой же неважный, как и самочувствие, Мэри потянулась за лежавшей на полу шляпой.

– Мы приехали.

Преисполненный особого значения тон его голоса заставил ее выпрямиться. Она ухватилась за край сиденья, на протяжении многих дней служившего ей постелью.

– Это Фэрчайлд-Мэнор?

Себастьян протянул ей отмеченную шрамом руку.

– Давайте я вас вынесу.

– Не надо, не хочу, – пробормотала она, завязывая под подбородком ленты шляпы.

– Вы никогда ничего не хотите, если это исходит от меня, – отвечал он, – но я сомневаюсь, чтобы вы желали вывалиться носом вперед. – Он сделал чуть заметную паузу. – Как это уже недавно с вами случилось.

Он никак не давал ей забыть о неприятности. Это становилось просто невыносимым. Действительно, первая ночь по дороге из Шотландии не оказалась одним из самых светлых моментов ее существования, совсем напротив. Но настоящий джентльмен, предложив свои услуги, не поминал бы ей то и дело этот злополучный инцидент в грязной гостинице.

С явным неудовольствием она подала ему руку и позволила стащить себя с сиденья. Как это бывало каждый вечер во время их путешествия из Шотландии в Лондон, а оттуда в Фэрчайлд-Мэнор, она оперлась руками ему на плечи. Не дав ей коснуться ногами земли, он ловко подхватил ее одной рукой под спину, а другой под колени.

Это было ужасно. Она терпеть не могла, когда к ней прикасались. Особенно он. Особенно сейчас. По дороге в Лондон ее защищали бесконечные слои плотной шерстяной ткани, китовый ус и прочие приспособления. Ей не хотелось выглядеть столь беспомощной, но она чувствовала себя слишком плохо, чтобы сопротивляться.

В Лондоне, где они сделали остановку, началась сумасшедшая гонка по лавкам и модисткам. Лорд Уитфилд настоял, и леди Валери с ним согласилась, что необходимо обновить весь гардероб Мэри. Новая мода, как объяснила ей модистка, не допускала корсетов и нижних юбок на китовом усе. Теперь под бархатным с высокой талией платьем на Мэри была только рубашка и тонкая нижняя юбка. Но что было еще хуже, по мере того, как они ехали на юг, в Сассекс, погода становилась все теплее, и Мэри пришлось расстаться с накидкой. Она теряла один защитный покров за другим.

И вот теперь пальцы лорда Уитфилда сжимали ее ребра, ладонь его лежала у нее на бедре, и физическая близость тела к телу, которой она так старалась избегать, стала чувственной реальностью. Когда ткань скользила, он перехватывал руку поудобнее и его прикосновения распространялись дальше. Стараясь устроить ее получше, он вторгался все в новые места. При каждом дыхании он касался ее груди, и она прижала руку к животу, пытаясь успокоить ноющую боль. Это была не дорожная дурнота, но томительная истома женщины, привыкшей к одиночеству. К тому же она изо всех сил убеждала себя, что уж она-то не подвержена человеческим слабостям. И вот результат ее стараний.

Лорд Уитфилд властно напомнил ей обо всем, равнодушно и бесчувственно разрушив созданный панцирь из времени и пространства. Мэри боялась, что, когда он осуществит свой план, она снова станет беспомощной и жалкой Джиневрой Фэрчайлд. И что хуже всего – он знал это и упивался этим знанием. У Мэри не было иллюзий на его счет. Он использует ее ради своих целей, и, если ему еще удастся и унизить ее во время исполнения задуманного, он сочтет это дополнительным преимуществом.

Ей уже встречался человек, подобный ему. Она уже однажды убила такого человека.

– Я ничего не имею против, если у вас болезненный вид, это вполне объяснимо, – сказал вполголоса лорд Уитфилд. – Но почему он должен у вас быть еще и испуганный?

– Я боюсь. – И не Фэрчайлдов, как он думает, а его.

– И вы хотите, чтобы они об этом знали?

– Разумеется, я не хочу, чтобы они об этом знали. – Как он всегда ухитряется ее разозлить! – Я не хочу, чтобы они вообще что-нибудь обо мне знали. Но ведь именно вы об этом позаботились?

По его губам пробежала легкая усмешка.

– Вот теперь вы выглядите просто вне себя. Это гораздо лучше.

Она знала, что ему доставляет удовольствие его роль победителя, возвращающегося с поля битвы с добычей. А добыча вот она – в руках! Если он все это планировал, то преуспел свыше всяких ожиданий.

– Ну, ты извлек ее наконец?

Леди Валери оперлась на трость, которой она редко пользовалась, только, чтобы создавать впечатление – ложное, как это было прекрасно известно Мэри – хрупкости и немощи.

– Бедняжка, – обратилась она к Мэри. – Пари держу, вы не так воображали себе свое возвращение.

– Я никак его не воображала, – отвечала Мэри и при этом ни вот столечко не солгала. Она действительно никогда не позволяла себе отрадную мечту о том, как она по возвращении поразит обитателей Фэрчайлд-Мэнор своим великолепием и роскошью.

– Мы на месте, – сказала леди Валери, – Самое худшее позади. Вам больше не придется пускаться в путь, дорогая.

– Да, до отъезда.

Как ни тяжко досталось ей это путешествие, Мэри все же надеялась, что они уедут скоро. А лучше всего – если бы прямо сейчас.

– Сначала надо осуществить нашу цель, – сказал лорд Уитфилд, – а потом можно будет поговорить и об отъезде. – Он окинул все вокруг себя неприязненным взглядом.

Что он такое увидел? Что вызвало у него явное выражение отвращения?

Мэри осторожно подняла глаза на фасад дома своих предков.

Воображая его себе в юных грезах огромным, величественным и нарядным, она, оказывается, ничего не преувеличивала. За прошедшие годы сверкающая беломраморная постройка не уменьшилась в размерах. Здание по-прежнему заполняло небо своей высотой и расползалось, как гигантский спрут, по сассекской равнине. Каждый купол, каждый шпиль, каждый балкон был специально задуман, чтобы создавать впечатление богатства. Огромного, сказочного, несметного богатства.

Переживания душили ее. Ей хотелось съежиться от стыда. Ей хотелось орать от бешенства. Ей хотелось, хотелось, хотелось владеть частицей, нет, быть частицей наследия Фэрчайлдов.

И все же она ненавидела и этот дом, и наследие, и Фэрчайлдов. Ничто не могло этого изменить. Ничто, сколько бы ей ни было суждено прожить.

И лорд Уитфилд их тоже за что-то ненавидел, она ясно видела это. Ненавидел их всех без различия. Даже ее, женщину, которую он привез сюда в качестве жертвы, женщину, в которую он станет притворяться влюбленным.

Быть может, страдание, причиняемое его прикосновениями, означало не просто крушение ее одинокого мира. Быть может, это была ненависть, горевшая в его душе и обжигавшая ее душу.

Она с тоской взглянула на экипажи леди Валери. Слуги-шотландцы уже выгружали вещи, а конюх разговаривал с лошадьми, гладил их, весело сообщая им о конце пути. Мэри удивило, что лицо его все еще было завязано грубошерстным шарфом, а шапка натянута по самые уши.

Потом он повернулся и взглянул на нее.

Глаза ее изумленно мигнули и снова уставились на него, можно сказать, они почти вылезли из орбит.

Нет, это был не Хэдден. Этот мужчина был стар и сутуловат, а когда он повернулся и пошел к следующей упряжке, Мэри увидела, что он хромает.

Она просто скучала по брату и принимала желаемое за действительное. Или… нет, это было бы безумием.

– Внимание! – Руки Себастьяна крепче стиснули ее. – Сейчас начнется спектакль! Вы готовы, моя дорогая?!

От экипажа до дверей по обе стороны дорожки выстроилась здешняя прислуга. Некоторые молодые служанки и лакеи подталкивали друг друга локтями и хихикали. Дамы не прибывают в гости на руках мужчин. Мэри изо всех сил старалась принять достойный вид. Ведь когда она была экономкой, такие юнцы были у нее под началом и ходили по струнке.

Из толпы с поклоном выступил дородный лакей.

– Милорд, вы позволите мне нести леди?

– Никто не смеет прикасаться к моей бесценной мисс Фэрчайлд, – сказал лорд Уитфилд. – Она моя и только моя.

Мэри сжала зубы, чтобы удержать слова, готовые сорваться с языка. Но этот блистательный выпад достиг цели, поскольку его дерзкое заявление долетело до ушей человека, стоявшего наверху широкой лестницы.

Мэри напрягла зрение, стараясь разглядеть его.

Это не был Йен, ее темнокудрый спаситель в те давние дни. У нее вырвался вздох облегчения. Слава о Богу, это не Йен. Она еще не готова встретиться с ним вновь.

– Кто это? – тихо, не поворачивая головы, спросила она.

– Бэб Фэрчайлд, новый маркиз Смитвик, – лорд Уитфилд, широко улыбаясь, кивнул в его сторону. – Глава вашего семейства.

– Боже мой! – Бэб устремился вниз по лестнице. – Неужели это вы, Уитфилд?

– Ваши глаза вас не обманывают, – согласился лорд Уитфилд. – Я прибыл к вам в гости, если вы, конечно, пожелаете принять меня.

Когда Бэб приблизился к ним, Мэри увидела, что это был типичный Фэрчайлд. Такой, как она. Как Хэдден. Только значительно богаче. Деньгами от него так и разило. Портной трудился много дней над его сюртуком. Цирюльник так уложил его белокурые локоны, что они волной вились вокруг его пышных щек. Камердинер безупречно выбрил его упрямый подбородок. Он воплощал в себе искусство дюжины слуг, и в то же время он сам по себе был совершенен. Уже за пятьдесят, но высок, прекрасно сложен и так красив, что, наверное, все еще заставлял трепетать женские сердца. Если человек был создан по образу Божию, значит, Бог походил на Бэба.

Он широко раскрыл блестящие голубые глаза. Неожиданно темные ресницы придавали ему трогательно невинный вид, но его улыбка была не такой, как у Мэри. Она была искренней.

– Господи, да конечно, вы у меня всегда желанный гость! – он радушно протянул руки, словно желая заключить в объятия дорогого лорда Уитфилда.

Мэри почувствовала, что тот как будто окаменел. Бэб, наверно, это тоже заметил, потому что легко и свободно изменив свой жест, он просто похлопал лорда Уитфилда по спине.

– Если бы вы не пренебрегали моими многочисленными приглашениями раньше, я бы послал вам еще одно и на этот раз. И вы привезли с собой…? – Бэб улыбнулся леди Валери, и она улыбнулась в ответ.

– Моя крестная, герцогиня де Валери. – Лорд Уитфилд представил их. Взгляд его ни на секунду не отрывался от Бэба.

С детской непосредственностью Бэб, сияя улыбкой, приветствовал старую даму.

– Для нас большая честь принимать вас у себя.

В ответ леди Валери грациозно наклонила голову, и Мэри услышала, как лорд Уитфилд подавил вздох. Он надеялся сразу увидеть какой-то признак вины и был бесконечно разочарован. Между тем Бэб перенес все свое внимание на Мэри. Он осмотрел ее с головы до ног, отмечая сходство между ними. Она ответила ему таким же оценивающим взглядом. Мэри стиснула руку лорда Уитфилда, сдерживая волнение.

Широко улыбаясь и покачивая головой, что, видимо, должно было изображать полный восторг, Бэб сказал:

– Неужели это та, о ком я думаю? Мне достоверно известно, где сейчас все остальные родственники – по крайней мере, законные.

Он подошел ближе и наклонился к ее лицу.

– Неужели это Джиневра Мэри Фэрчайлд?

Его певучая интонация еще больше усилила у нее чувство дурноты, но она отвечала со всей учтивостью:

– Да, это я.

– Джиневра Мэри Фэрчайлд. – Бэб прямо-таки ворковал. – Джиневра Мэри Фэрчайлд. Мы искали тебя по всей Англии.

Она нисколько не поверила ему, и это недоверие прозвучало у нее в голосе, хотя высказалась она весьма лаконично.

– Зачем?

Бэб всплеснул руками.

– Да ты шутишь! Боже мой, она еще спрашивает, зачем?

Мэри молча продолжала в упор смотреть на него. Бэб в свою очередь уставился на нее.

– А разве ты ничего не знаешь, дорогая? – Ответа не последовало.

– Вы сказали ей? – обратился он к лорду Уитфилду.

Лорд Уитфилд так приятно улыбнулся, что Мэри инстинктивно уловила его раздражение.

– Я предоставляю эту привилегию вам, Фэрчайлд.

– Что мне надо знать? – Мэри надоело слушать, как о ней говорят, словно ее тут нет. Глаза Бэба раскрылись еще шире.

– Что ты… ты Джиневра Мэри Фэрчайлд – богатая наследница. Весь капитал, помимо поместья, мой отец оставил тебе.

Глава 7.

– Скорее, пошлите за моей женой! – кричал Бэб по дороге в свой обширный кабинет. – Нам немедленно нужна леди Смитвик. Нора знает, что делать. Положите мою племянницу на диван. – Он дернул шнурок звонка. – И давно она болеет?

Леди Валери подошла к Себастьяну и взяла безвольную руку Мэри в свою.

– Бедняжка! Приезд сюда для нее такое потрясение, она просто измучилась. Ей необходим отдых.

«Потрясена известием, что она богатая наследница, – подумала с раздражением леди Валери. – Почему Себастьян держал это втайне?»

Она прочла ответ в презрительном взгляде, которым он окинул изысканно обставленный кабинет Бэба.

Да, конечно, он боялся, что если Мэри узнает о своей удаче, она наотрез откажется ехать в Фэрчайлд-Мэнор, а она ему нужна здесь. Она отвлекла на себя столько внимания, что этим уже оправдала поездку.

Себастьян бережно опустил ее на диван и сел рядом. Леди Валери видела, что он вправду встревожен. Он вовсе не ожидал, что Мэри упадет в обморок. Леди Валери и сама немного удивилась, но она понимала – такое состояние было вызвано дорожной усталостью в сочетании с шоком, а не физической слабостью. К тому же леди Валери не без основания подозревала, что Мэри пользуется этим легким обмороком, чтобы иметь время обрести самообладание. Не каждый день экономка узнает, что она богатая наследница.

Бэб набросился на явившегося на звонок лакея.

– Что вы там копаетесь?! Послали за моей женой? Она нам нужна здесь и побыстрее.

Явно привыкший к таким бурным проявлениям лакей отвечал спокойно:

– Леди Смитвик направляется сюда, милорд. Не прикажете ли подать чего-нибудь спиртного?

– Спиртного? – все больше расходился Бэб. – Спиртного для бедного сломанного цветка?

Между тем леди Валери удобно устроилась в кресле и тростью пододвинула себе под ноги скамеечку.

– А я бы, пожалуй, чего-нибудь выпила. Немного бренди, пожалуйста, – произнесла она со спокойным достоинством.

Бэб уставился на нее с совершенно невменяемым видом, как будто недоумевал, как она здесь оказалась. Но ее строгая манера напомнила ему, что обязанности хозяина с него никто не снимал.

– Конечно, леди Валери. А вы, Уитфилд, не откажетесь…

– Да, бренди, – остановил гость не в меру суетившегося хозяина.

Себастьян снял с Мэри ее легкомысленную шляпу и теперь был занят тем, что осторожно распутывал сетку на ее волосах. Он почему-то сразу невзлюбил эту сетку и еще в Лондоне постоянно убеждал Мэри ее выбросить.

Его настойчивость удивляла леди Валери. Ведь эта сетка удерживала в порядке массу ее белокурых локонов, но впрочем… может быть, Себастьян как раз и хотел видеть их в беспорядке. Это вполне объяснимо, улыбнулась леди Валери.

Она с нескрываемым удовольствием наблюдала за тем, как он распустил волосы Мэри по жесткой подушке, которую положили ей под голову. Да, очевидно, беспорядок был ему больше по вкусу.

Мэри подняла руку и, схватив Себастьяна за кисть, произнесла что-то вроде «оставьте», но ее слабый голос был еле слышен в большой комнате. Себастьян наклонился к ней, демонстрируя нежнейшее отношение, и тихо заговорил. Все должны были видеть, как он очарован видом своей невесты.

Да, она очень изменилась с тех пор, как перестала быть экономкой. Туалеты сидели на ней прекрасно. Даже леди Валери, всегда гордившаяся своей способностью видеть то, чего не видят другие, удивилась, когда Мэри впервые надела новое платье. Голубой бархатный лиф подчеркивал синеву ее глаз, а темно-синяя шелковая юбка соблазнительно обвивалась вокруг ее ног при каждом движении, давая проницательному наблюдателю намек на скрываемые под ней прелести.

Себастьян всегда был проницательным наблюдателем, и он точно знал, хотя, может быть, сама Мэри об этом не догадывалась, что вдвоем они составляли поразительную пару. Если бы они сейчас были обнаженными, думала леди Валери, могло бы показаться, что они только что сошли с легкомысленного содержания миниатюры, которую ей подарил в свой последний приезд датский посол. Да, игривые мысли порой посещали ее.

Бэб лично поднес леди Валери бренди, а лакей подал напиток Себастьяну.

Взяв рюмку, Себастьян помахал ею под носом у Мэри. На этот раз голос ее прозвучал так громко и отчетливо, что все присутствующие явственно услышали, как она сказала «нет!»

Себастьян мягко уговаривал ее, очаровательно улыбаясь, и леди Валери с трудом подавила счастливый вздох. Она обожала красивую интригу. Как это чудесно: заварить кашу, а потом сидеть и наблюдать, что из этого получается. Возраст все-таки имеет свои неоспоримые преимущества.

– Ха, она очнулась?! – взревел Бэб, так что все присутствующие встрепенулись.

– Я думаю, – в дверях появилась небольшого роста стройная женщина. Она подошла к Бэбу. – От твоего крика кто угодно очнется, но с головной болью, Бэбби.

Вспышка безудержного веселья нарушила все мысли разнежившейся леди Валери о любви, браке и внуках. Бэбби? Эта женщина назвала маркиза Смитвика Бэбби?

– Я Нора, леди Смитвик, – представилась она леди Валери с извиняющейся улыбкой. – Простите, что я не приветствовала вас сразу по приезде, но сегодня мы еще не ожидали гостей.

– Это нам следует извиняться. Но Себастьян думал, что нам лучше приехать пораньше на тот случай, если лорд Смитвик, – леди Валери ужасно хотелось назвать его Бэбби, но она удержалась, – решит выкинуть нас из своих владений.

Нора, чрезвычайно удивившись, бросила нежный взгляд на своего мужа.

– Ну что вы? Он на такое абсолютно не способен. Бэб – добрейший из людей.

Вспомнив ходившие некогда слухи о грандиозном семейном скандале, леди Валери решила, что Нора может говорить искренне. Она с пристрастием усмотрела новую маркизу и пришла к выводу, что у нее милая улыбка, скромные манеры и… что вся она какого-то коричневого цвета. Карие глаза, каштановые волосы, спускавшиеся локонами на плечи, смуглая кожа, усыпанная, ближе к мизерному бюсту, грязноватыми веснушками. Правду, наверно, говорили, что Бэб Фэрчайлд женился на гувернантке.

Занятно! Леди Валери взглянула на Бэба, потом на Нору и снова на Бэба. Никогда бы не подумала, что у этого олуха хватит смелости не послушать отца. А новоиспеченная леди Смитвик, пожалуй, окажется с характером.

– Мне уже значительно лучше. – Мэри явно не испытывала такого порыва нежности к Себастьяну, как леди Валери, потому что она оттолкнула его довольно резко и села. – Я приношу извинения за такое странное появление в вашем доме, леди Смитвик.

– Вздор. Все вздор. – Нора приблизилась, шурша шелками, и положила руку Мэри на лоб. – Бэб настолько здоров и силен, что ему не понять – женщину может расстроить даже малейший пустяк. – Она посмотрела на мужа с упреком. – Известие о наследстве следовало сообщить дома в подобающей обстановке. А ты – на лестнице, без какой-либо подготовки. И вот – результат! Так вести себя впору только легкомысленному мальчишке.

Бэб виновато повесил голову. С его понурым видом и золотистыми волосами он походил на одну из охотничьих собак леди Валери, когда она ругала их за какие-нибудь провинности.

Леди Валери критически к нему присматривалась. Бог с ним, со всем прочим, но он замечательно хорош собой. Да, она легко вздохнула, он женат, а на чужую собственность леди Валери обычно не покушалась. По крайней мере… редко и уж, конечно, если это не были браки по любви. Как-то она здесь развлекалась, можно сказать, едва переступив порог. Игра, кажется, стоила свеч.

Помимо всего леди Смитвик ей сразу же понравилась. Это ее несколько удивило – в ее возрасте понимаешь, что нельзя доверять первым впечатлениям. Но что-то в худощавой и стройной фигуре Норы и ее твердом подбородке привлекало леди Валери. Она угадывала здесь родство душ, родство, основанное на сходстве интеллекта и близости целей. На этом ее размышления прервала Мэри.

– Меня очень удивило известие о наследстве, – призналась она.

А это, подумала леди Валери, на ее языке означает «ошеломило» и «взбесило». Мэри всегда старалась не вкладывать свой темперамент в слова. Леди Валери взглянула на отошедшего в сторону Себастьяна. Да, он сыграл с мисс Фэрчайлд славную шутку. Это не могло ее не разъярить. Ну, ну, посмотрим.

Мэри опустила ноги на пол. Держась обеими руками за сиденье дивана, чтобы сохранять равновесие, она нагнула голову почти к коленям, чтобы избавиться от головокружения. На самом деле она не теряла сознания совсем, но в ушах у нее шумело, и в глазах стоял туман, так что она была на грани этого. Во всяком случае, было полезно расслабиться и выиграть время, пока она не обретет какую-то ясность мысли.

Сейчас она поняла, что этого ей не дождаться еще много часов, а может быть, и дней. Бэб сказал, что она унаследовала состояние Фэрчайлдов. Если это так, она уже не зависит больше от леди Валери и не в тягость Хэддену. Она совершенно свободна. Если это так…

Ее медленно охватывало ликование и чувство торжества. Если это так, то теперь она может диктовать свои условия Себастьяну Дюрану, виконту Уитфилду. Эта мысль доставила ей мстительное удовольствие. Она не знала, чего он надеялся достичь, скрыв от нее то обстоятельство, что она богатая наследница. Но что бы он там ни замышлял, у него ничего не получится. Теперь она независима и сможет дать Хэддену все, что он пожелает. Она богата.

Откинув назад спутанные волосы, она осмотрелась по сторонам и узнала эту комнату. Она помнила блеск полированной меди, дорогие ткани повсюду, запах воска и свежих цветов. Она увидела перед собой огромный письменный стол из дорогого темного дерева, рассчитанный на то, чтобы внушать страх каждому, кто перед ним стоял. Кресло у стола было в рост ее самой, с чудовищами, впившимися когтями в спинку и подлокотники. Они гневно таращились на простого смертного, осмелившегося бросить вызов хозяину Фэрчайлд-Мэнор.

Много лет назад именно она осмелилась это сделать и была изгнана отсюда. Она все еще ощущала остатки того страха, смешавшиеся с чувством торжества, переполнявшим ее. Она наследница всего состояния Фэрчайлдов. Единственная наследница. И по иронии судьбы, именно благодаря деду.

Взглянув на Нору, Мэри попросила:

– Может быть, вы могли бы рассказать мне побольше об этом наследстве.

В свою очередь пристально глядя на Мэри, Нора обратилась к лакею:

– Вы можете удалиться, Генри, и закройте за собой дверь.

Вышколенный лакей молча поклонился и незамедлительно исполнил приказание, даже движением ресниц не выразив никакого интереса к обсуждаемому вопросу. А ведь он, конечно, не мог не интересоваться. Вся прислуга была крайне заинтригована таким поворотом событий. Мэри могла себе представить, что будет происходить у замочной скважины. О неуемном желании прислуги быть осведомленной о жизни своих хозяев она знала из первых рук.

Наступившее после ухода лакея молчание было нарушено Себастьяном, представившимся Hope и, вслед за ним Бэбом, предложившим всем еще выпить. Оба явно считали, что добавочные порции любезности и спиртного помогут смягчить напряженность ситуации.

Оба, с удовольствием отметила про себя Мэри, присмирели и старались вести себя как можно приличнее. Это хорошо, значит, они не уверены в себе. Так им и следует – в особенности этому хитрому лису, именующему себя лордом Уитфилдом.

– Я, помню, видела вас, когда вы приходили к моему свекру, – сказала Нора, обращаясь к Мэри. – Вы были молоденькая и очень храбрая. Он вас прогнал тогда.

Себастьян свирепо уставился на Бэба. Бэб, опустив глаза, раскачивался с пяток на носки, с носков на пятки.

У Мэри загорелись щеки – она поняла, что ее молитвы не были услышаны. Она так хотела, чтобы этот эпизод начисто стерся у всех из памяти.

– Он и со мной пытался проделать то же самое. – Нора собирала в складки шелк своей юбки, внимательно следя за движением собственных пальцев. Видимо, эти воспоминания нисколько не радовали и ее. – Бэбу удалось помешать ему.

Мэри испытала невольное расположение к жене своего дяди.

– Значит, быть замужем за Фэрчайлдом лучше, чем принадлежать к этой семье по рождению.

– Я бы не сказала. – Нора слегка нахмурилась, но выражение ее лица тут же прояснилось.

– О, вы шутите, конечно. Извините, но говорят, что у меня совсем нет чувства юмора.

Мэри вовсе не шутила, но ей не хотелось разочаровывать Нору, и она продолжала:

– Когда лорд Фэрчайлд – отец Бэба – пытался выдворить меня, он уже лишил наследства вашего отца. Я полагаю, он хотел иметь хотя бы одного сына на своей стороне. В этом все дело, – просто объяснила Нора.

Не особенно лестно тут обрисована роль Бэба, подумала Мэри. Но, быть может, вполне справедливо?

– Но деньги-то он все-таки оставил мне. Почему?

– Чувство вины за то, как он обошелся с вашим отцом? – Нора развела руками, демонстрируя свое неведение. – Или с вами? А я думаю, скорее всего назло Бэбу.

– Будет ли мне позволено высказать предположение? – вмешалась леди Валери. – Я знала маркиза много лет, и я думаю, он оставил деньги Мэри просто потому, что предполагал – это вызовет раздор среди его потомства.

Нора поджала губы, ноздри у нее раздулись, словно она пыталась есть испорченное мясо или вдыхала тяжелый запах тления. Мэри, судя по выражению лица Норы, решила, что та просто вспомнила своего свекра. Воспоминание, безусловно, было не из приятных, но Hope удалось сохранить достаточно вежливый тон.

– Возможно, вы правы, леди Валери. Не следует говорить дурно об умершем, но такая идея скорее всего пришлась бы ему по душе. С чего бы иначе он оставил все огромное состояние внучке, которую перед этим сам же выгнал из дома?

Странно, но обсуждение ее вновь приобретенного богатства помогло Мэри полностью избавиться от последствий тяжелой дороги.

– О какой собственно сумме идет речь? – спросила она.

– Бэбу, разумеется, достался титул и земля, которая закреплена за старшим в роду. – Нора погладила спускавшийся ей на грудь локон. – Помимо этого, у вашего деда скопилось состояние в сто двадцать тысяч фунтов.

У Мэри по всему телу проступил пот.

– Вы покраснели, – шепнул ей Себастьян. Еще бы не покраснеть, она никогда в жизни даже не слышала, чтобы кто-то упоминал такую сумму.

Бэб хлопнул в ладоши, этим внезапным звуком заставив всех вздрогнуть.

– Давайте отпразднуем это событие. Выпьем за здоровье моей вновь обретенной племянницы и за ее огромное состояние. Ведь хорошо снова оказаться среди своих, а Джиневра?

Несколько мгновений Мэри пристально смотрела на него. Достаточно долго, чтобы вызвать у него чувство неловкости. Не мог же он говорить искренне? Это было бы уже что-то запредельное.

Хорошая экономка всегда заботится, чтобы все были довольны.

Медленно переводя дыхание, Мэри сказала себе, что ей больше нет надобности думать об удобствах других. Но от десятилетней привычки не так-то легко отделаться, и она постарался говорить возможно более вежливым тоном.

– Я предпочитаю, чтобы меня называли Мэри, лорд Смитвик.

– Ну, конечно, – Бэб, казалось, совершенно не ощущал никаких скрытых мотивов ее заявления. Он сиял улыбкой, как мальчишка, которому доверили тайну. – Называй меня дядя Бэб. Ведь я теперь твой опекун.

В мгновение ока одна эта фраза открыла Мэри глаза на всю гениальность плана Себастьяна! Надо отдать ему должное – он действительно все продумал. Незамужние женщины не имеют права на владение состоянием. Если она промолчит об их притворной помолвке, она и ее состояние окажутся в руках Бэба. Мэри передернула плечами, как от озноба.

Если она даст Себастьяну право на себя, он защитит ее богатство от жадности Фэрчайлдов.

Кого она предпочтет? Бэба, вечного расточителя, одного из многочисленных Фэрчайлдов, при всем своем добродушии не потрудившегося помочь ей, когда дед ее выгнал? Или Себастьяна, который… Она уставилась на Себастьяна невидящим взглядом. Себастьян Дюран виконт Уитфилд! Одержимый жаждой власти. Нетерпеливый грубиян. Шантажист. Волна ненависти, лишающей разума, окатила ее.

Но никакой слабости. Она никогда не спрашивала, что имеет для нее в виду Себастьян, когда закончится этот несчастный маскарад. Ее не волновало, что, лишив ее состояния, он может выбросить ее на навозную кучу.

Может быть, он запрячет ее в тюрьму. Это наиболее вероятно.

Не дав себе времени передумать, она сказала:

– Дядя, у меня для вас хорошие новости. Лорд Уитфилд и я помолвлены.

Бэб ничуть не изменился в лице и ничем не выказал своего удивления. Значит, он прекрасно видел, как лорд Уитфилд вынес ее из кареты, как они обходились друг с другом с непринужденностью людей, привыкших часто и подолгу бывать вместе. Возможно, он слышал, как лорд Уитфилд заявил о своих притязаниях на ее расположение. Бэб казался недалеким весельчаком, но не скрывались ли за этой грубовато-добродушной наружностью далеко идущие финансовые планы? Мэри стало не по себе, когда она вспомнила тревожные предсказания Хэддена. Ее ожидает опасность.

Неужели они правда готовы убить ее?

Лорд Уитфилд подошел к ней и, опустив руку ей на плечо, крепко сжал его.

– Не забывайте чаще называть меня Себастьян, любовь моя, а иначе ваш дядя не поверит, что мы без ума друг от друга.

– Я полагаю, мой дядя понимает необходимость соблюдения приличий для женщины, – сказала Мэри, ни к кому не обращаясь.

– Ну, разумеется. – Лорд Уитфилд сел рядом с ней, ленивым, чувственным движением гладя ее руку чуть повыше локтя.

Мэри невольно сжала кулаки, призывая на помощь всю свою выдержку хорошей экономки, чтобы, размахнувшись, не влепить ему пощечину.

Взяв Мэри за кисть, он расстегнул ее перчатку. Медленно, палец за пальцем, он стянул перчатку с ее руки. Мэри и все присутствующие наблюдали за ним как завороженные, пока руки мнимых влюбленных не соприкоснулись ладонь к ладони.

Теперь она поняла его намерение. Ощутив всю интимность этого жеста, она попыталась высвободить свою руку, но он задержал ее в своей.

Для него спектакль еще не закончился. Громко, так что голос его раздался по всей комнате, он сказал:

– Ваш дядя также, несомненно, понимает вечное желание любовника нарушать границы приличия и простит нас. – Поднося ее руку к губам, он нежно взглянул ей в глаза.

Это могло бы произвести на нее впечатление, если бы она не вспомнила, как две недели назад в Шотландии он таким же жестом взял руку леди Валери. Ну и что? Тогда он только приложился губами к суставам ее пальцев. Надо сказать, репертуар у него довольно однообразный. Она чуть не пожала плечами, вовремя вспомнив о полной неуместности этого жеста.

Но он неожиданно взял в рот ее указательный палец и слегка прикусил.

Она так подскочила, что это ни для кого из присутствующих не осталось незамеченным. У нее перехватило дыхание, когда, чтобы облегчить причиненную боль, он сомкнул губы вокруг пальца и поглубже втянул его в рот.

Смущенная и зачарованная, она смотрела на него, на эти губы, которые она ясно увидела еще в момент их первой встречи, когда ей было уж совсем не до таких деталей. Память о них не померкла даже в ужасе той кровавой ночи. А теперь он прикасался к ней губами так, как это мог делать только очень близкий человек. Она не знала, что он хотел доказать этим, так явно выставляя напоказ интимные подробности, но все ее инстинкты твердили ей, что это был жест любовника.

И у него это выглядело так неподдельно искренне. Стоило только посмотреть, как он вглядывался ей в лицо. Как светились его глаза, когда он наблюдал ее борьбу с ощущением острым, как его зубы, и нежным, как его губы.

Если он собирается и впредь столь убедительно разыгрывать роль ее жениха, ей будет очень нелегко сохранить здравый смысл.

Здравый смысл. Должен же он быть хоть у кого-то в этом сумасшедшем доме. Она оглянулась по сторонам, безмолвно взывая о помощи, но никто не откликнулся.

Ни леди Валери, наблюдавшая за происходящим с откровенным удовольствием.

Ни Нора, поджавшая губы с напускным равнодушием.

И уж, конечно, ни Бэб, который сразу же напал на самое слабое место в их планах.

– А брачный контракт уже заключен и подписан?

Себастьян выпустил палец Мэри так медленно, как будто никак не мог оставить это наслаждение.

– Разумеется, – он с улыбкой посмотрел на Бэба.

– Заключать брачные контракты без согласия опекуна незаконно.

Негодование заставило Мэри на минуту забыть ее недовольство Себастьяном. Она просто полыхала гневом.

– Я и не знала, что у меня есть опекун! Я слишком долго жила сама по себе. – Ее обвинение так и повисло в воздухе.

Бэб не обратил на нее никакого внимания.

– Но вам-то это было известно, Уитфилд.

– Ну, было.

– Тогда вам следовало сообщить об этом мне, лорд Уитфилд, – сказала Мэри почти сердито. Когда она думала о том, сколько всего он посмел скрыть от нее, она готова была закричать.

Что чуть было и не произошло, когда он неожиданно обвил рукой ее талию. Это мог быть обыкновенный жест собственника, но нет. Ему все нужно было превращать в спектакль. Сначала рука его легко скользнула по ее спине. Потом, дотянувшись дальше, он с силой прижал ее к жесткой подушке и к себе. Слишком близко к себе. Так близко, что она ощутила сокращение мускулов у него в бедре. О если бы на ней были фижмы!

Его дыхание обожгло ей щеку.

– Себастьян, – прошептал он.

– Что? – У нее хватило ума не поворачивать к нему лицо. Он был слишком, слишком близко.

– Себастьян. Меня зовут Себастьян. – Его голос медом вливался ей в уши. Ей одной. – Если мы хотим провести ваше семейство, вы должны позволить мне хоть маленькую фамильярность.

Она позволит ему все, что угодно, только бы он отпустил ее. По счастью, это высказывание она оставила про себя, вслух же тихо произнесла только одно слово:

– Хорошо.

Он снова заговорил, но это прозвучало скорее как вздох.

– Себастьян. – Он будто околдовал ее своим именем.

– Себастьян, – покорно повторила она. Он поправил ей волосы. Его губы коснулись ее уха – ее уха! Что ему там понадобилось – у ее уха? Она ожидала что-нибудь услышать, но вдруг внезапно поняла, что движение, которое она ощутила, была улыбка. Он склонился к ее голове, приложил губы к ее уху и улыбался. Подумать только – так играть! Для него это был всего лишь ряд автоматических движений. Для окружающих – трогательное проявление преданности.

Тем не менее, она вздрогнула… почему? Потому что он вызывал у нее дрожь? Или в предвкушении его следующего движения?

Он прикасался к ней, и она реагировала на его прикосновения и все это время постоянно твердила про себя, что презирает его. Он мог изображать из себя человека, наделенного даром редкой доброты, он мог нежно и осторожно выносить ее на руках из экипажа и ласково уговаривать ее выпить бульону, когда она была так больна, но его поступки скрывали лишь пустое сердце. Если бы это было нужно ему для достижения его целей, он принес бы ее на руках и в Лондон. Ему было нужно только использовать ее и выбросить за ненадобностью. Она не должна об этом забывать.

Мысленно принося благодарность за суровую выучку на протяжении десяти бесплодных лет, она собрала все свое душевное равновесие и достоинство и улыбнулась дяде:

– Как вы можете догадаться, лорд Уитфилд обладает редкой способностью убеждать, в особенности, когда это касается особы, засидевшейся в девицах.

Себастьян ущипнул ее, когда она произнесла его титул, но ответил очень мягко и любезно:

– Двадцать шесть лет еще не старость, дорогая.

– И все же он не сообщил вам о вашем состоянии, а ему было о нем известно. Вам не кажется это странным? – Нора смерила Себастьяна суровым взглядом. Очевидно, его игра произвела на нее значительно меньшее впечатление, чем на Мэри.

– Я не сомневаюсь, что это как-то ускользнуло у него из памяти, когда он впервые…

– Увидел ее распущенные волосы, – продолжил Себастьян, собрав в горсть ее великолепные локоны и взглянул на зрителей с выражением полной искренности на лице.

– Я не мог устоять, Бэб. Вы же знаете, каковы все Фэрчайлды. Но вы должны также знать, что я пытался устоять.

– Ну конечно, старина. – Бэб проглотил все его слова, словно они были золотой истиной, а он царем Мидасом.

Золото – вот что тебя погубит, хотелось сказать Мэри. Ее удивило, что у нее возникло желание предупредить его.

Схватив руку Мэри, ту, что была еще в перчатке, Нора потянула ее к себе, как будто стараясь освободить ее от влияния Себастьяна.

– Неужели вам не приходило в голову, что он хочет жениться на вас только ради ваших денег?

Может быть, это в первую очередь пришло бы ей в голову, если бы он действительно собирался на ней жениться. Но во всем этом фарсе Мэри была уверена только в одном – Себастьян презирал Фэрчайлдов. Он бы не женился на ней, будь он нищим, а она владелицей английского банка. Не дрогнув, она солгала:

– Если он хочет жениться на мне ради денег, это только справедливо. У меня ведь тоже есть свои причины выйти за него, и нарушить брачный контракт ему будет нелегко.

Нора тихо ахнула, Бэб, оправившись от минутного шока, засмеялся. Леди Валери, подняв брови, глотнула еще бренди. Озадаченная Мэри повернулась к Себастьяну.

– Что?.. Что-нибудь не так?

– Вы сказали, что у вас есть «свои причины» выйти за меня. Они сочли, что вы имеете в виду…

– Что я имею в виду? – она искренне не понимала ситуацию.

Он и бровью не повел.

– Что вы имеете в виду мои мужские достоинства.

Мэри вся сжалась, залившись краской по самые плечи. Он навязал ей свои ласки, он вынудил ее получать от них удовольствие. Теперь он возбуждал ее словами, образами, никогда до сих пор не существовавшими даже в ее воображении. Самые невинные слова при нем приобретали двойной смысл, каждое движение стало для нее ловушкой. И куда это ее приведет?

В его постель. Как язык колокола, эта мысль билась в ее разгоряченном мозгу, и она сказала яростным шепотом, предназначенным только для его ушей:

– Ни за что! Будь вы в золоте с ног до головы, будь у вас рекомендации от всех куртизанок Венеции. Пусть даже…

– Если даже я пообещал бы сделать вас самой счастливой женщиной на свете?

Он с улыбкой стиснул ее руку. С той самой улыбкой, которая напоминала ей оскал сторожевой собаки на поводке, ждущей своего часа.

– Я понимаю, – так же тихо ответил он. Мэри отвернулась и обратилась ко всем присутствующим в кабинете:

– Я желаю выйти за лорда Уитфилда… Себастьяна… из-за той власти, которой он обладает. Я знаю, что как его невеста я буду в безопасности.

– В безопасности? – переспросила Нора. – От чего?

Бэб широко распростер руки.

– Ты же теперь в семейном кругу.

Нора вдруг заговорила поспешно, словно не желая дать Мэри время задуматься над ее словами:

– А вам не кажется, что у лорда Уитфилда могут быть свои планы на ваш счет? Вам, быть может, это неизвестно, но Фэрчайлды и Уитфилды – старинные враги. Вас это не пугает? Безопасность, которой вы так желаете, может оказаться весьма ненадежной.

Почему это должно было ее удивить или испугать? Разве Мэри не подозревала, что под внешней учтивостью Себастьяна скрывались зловещие тайны?

Но сейчас ей все это было безразлично. У нее была теперь своя цель – вырвать состояние из рук Фэрчайлдов, получить его в бесконтрольное владение, если выйдет.

– Значит, пора покончить с этой враждой, – твердо заявила она.

– Ты права. – Бэб был, казалось, искренне счастлив. – Пора. Давно пора. И какой конец, а? Вражда кончается брачным союзом! Вы станете Ромео и Джульеттой из семей Уитфилдов и Фэрчайлдов.

– Интересная идея, – пробормотал Себастьян.

Какая, право, гадость, подумала Мэри.

– Ты, Мэри, – истинная Фэрчайлд, – продолжал Бэб. – Для мужчин ты неотразима. А Себастьян – о, он настоящий мужчина! А, Себастьян?!

Бэб подмигнул какому-то невидимому собеседнику.

Себастьян попытался его утихомирить.

– Я не хочу, чтобы моя будущая жена знала о моем беспутстве.

– Слишком поздно, – невнятно пробормотала Мэри.

Он дотронулся до нее чуть ниже груди. Ни один мужчина никогда не прикасался к ней в этом месте. Резко повернувшись, Мэри гневно на него воззрилась.

– Любовница жалуется на своего нареченного наедине, – насмешливо прошептал он.

Мэри поняла, что Себастьян часто слышал наставления, даваемые ею самой себе, и сейчас она узнала свой знакомый поучительный тон.

Тепло его руки горячило ей кровь, но она прошептала твердо:

– Я вам не любовница.

– Нет, – шепотом согласился он. Его улыбка не только не успокоила, но еще больше ее встревожила.

– Я никогда не буду вашей любовницей.

– Нет?

Это прозвучало очень неубедительно. Скорее это был вопрос, причем каким-то образом утверждающий обратное. Себастьян был великий мастер интонации. А время шло, и Мэри все сильнее испытывала неизвестное ей ранее ощущение. Не столько вызванное его прикосновением, хотя оно и было для нее постоянным источником беспокойства, но пробуждением в ней способности чувствовать.

Она быстро стянула с руки вторую перчатку. Ей не хотелось, чтобы он снял ее с такой же нарочитостью, как он это сделал с первой. Он поступил так, чтобы произвести впечатление на Фэрчайлдов, показать им, насколько полно он владеет ею. К сожалению, он произвел впечатление и на нее. Она чувствовала, что теряет контроль над собой.

Она нестерпимо боялась этого человека. Не потому, что он мог сделать так, чтобы ее арестовали за убийство, и не потому, что он был беспощаден в достижении своих целей. Нет, все это не было причиной ее страха. Она боялась потому, что, когда он страстно шептал ей на ухо и смотрел на ее тело холодными серыми глазами, она чувствовала что-то внутри себя. Напряжение. Слабость. Обжигающий жар.

– Оглашение уже состоялось? – громко осведомился Бэб.

Глупости, это только дурное самочувствие, вызванное дорожной тряской. Мэри прижала руку к животу. Это не что иное, как последствия тяжелого и утомительного путешествия.

– Да. – Себастьян, казалось, вел себя вполне непринужденно, не сводя, однако, глаз с Мэри.

– Где? – продолжал настаивать Бэб, направляясь к двери.

Ему ответила леди Валери.

– В Шотландии. В англиканской часовне в моем доме.

Да, к такому ответу не придерешься. Это не только трудно проверить, но даже намекнуть на такую возможность леди Валери означало усомниться в правдивости ее слов. Это было бы слишком. Мэри оценила это какой-то частью своего сознания, в то время как она продолжала лгать себе о природе мучивших ее страстей.

Она не терпела людей, имевших обыкновение лгать самим себе. Некогда она сама в этом очень преуспела, и только потрясшая ее катастрофа отбила у нее эту унизительную привычку.

Но как она могла осмелиться назвать чувство, возбуждаемое в ней Себастьяном?

Впервые в жизни на помощь ей пришел Фэрчайлд. Бэб – неуклюжий, бесхитростный Бэб – провозгласил:

– Мэри, пора представить тебя твоей семьей.

Церемонным жестом он распахнул дверь. Мужчины и женщины, подслушивавшие у замочной скважины, ввалились в комнату. Переругиваясь, они всем скопом покатились по полу. Подобающая манера появления для шайки негодяев! Мэри чуть и вправду не стошнило. Так вот они, Фэрчайлды!

Глава 8.

Мэри с глубоким изумлением наблюдала, как ее родственники суетливо приводили себя в порядок, поправляя пудреные парики.

Сидевший с ней рядом Себастьян проговорил изысканным скучающим тоном:

– Ну конечно, в обществе сейчас все вваливаются в открытую дверь лицом об пол. Это, знаете ли, такой новейший способ входить в комнату.

Мэри недоверчиво взглянула на него. Неужели этот угрюмый человек способен шутить?

Со скрипом в суставах и корсетах поднялись мужчины. Они расправляли свои алые, сиреневые, зеленоватые и желтоватые жилеты, отряхивали колени и беспорядочно толклись перед большим в золоченой раме зеркалом. То, что четыре самых старых джентльмена были сморщенные, как изюмины из рождественского пудинга, и почти без зубов, не имело никакого значения. Подправить искусно подкрашенные лица было значительно важнее, чем позаботиться об утраченном достоинстве. Да, собственно, что такого произошло? Леди и джентльмены ничего не должны заметить. А остальные в счет не идут. Они усиленно оттесняли друг друга от зеркала локтями.

Женская половина поднималась на ноги подольше. Сначала они вдоволь полюбовались собственными лодыжками на фоне оборок, покрывавших нижние юбки. Заодно представив возможность оценить их ножки и другим. А одна из девиц, взглянув на Себастьяна, подмигнула ему.

Вот шлюха!

Затем, не спеша оправив юбки, они вместе с мужчинами приблизились, чтобы исполнить свой долг гостеприимства. Одна за одной женщины выступали вперед, принимая затейливые позы и стараясь при этом превзойти одна другую. Вся комната наполнилась причудливыми ароматами, колыханьем вееров и многоцветием тканей. Мэри с трудом удержалась, чтобы не прикрыть себе ладонью глаза, дабы не так пестрило.

– Я как раз собирался отдать распоряжение позвать вас, – расплывался в улыбках Бэб, явно не смущаясь тем обстоятельством, что его семейство застали подслушивающим под дверью. – Мои дяди – братья твоего деда, Мэри – дядя Лесли, дядя Освальд, дядя Берджес, дядя Кэлвин.

Пожилые джентльмены одновременно кивнули, Мэри так и не поняла, кто из них кто. Да и какая разница? Эти братья ее деда так удачно скрылись из вида, когда она давным-давно явилась сюда, прося о помощи.

Мерзавцы!

– Мои дочери, – продолжал Бэб, представляя дам, – Лилит – вдовствующая графиня Плейстед, Вильда, Дэйзи и близнецы – Раделла и Друзилла.

Девицы одна за одной присели. Приподнялась и опустилась изумрудно-зеленая юбка. Затем розовая. Затем оранжевая. И одновременно две каштановые.

Все видные, высокие, прекрасно сложенные, в роскошных туалетах. Фэрчайлды – одно слово!

Мэри с благодарностью подумала о леди Валери, настоявшей на полной смене ее гардероба. Пусть богатая наследница давно поутратила бойкость и развязность, пусть у нее не такая самодовольная улыбка, зато ни одна из этих девиц не одета по последней лондонской моде.

– Лодыжки у вас, бесспорно, лучше всех, – сказал ей на ухо Себастьян.

И вновь она взглянула на него с недоумением. Неужели ее неуверенность настолько очевидна?

Бэб, казалось, не замечал всех этих переглядываний и перешептываний. Улыбаясь и пребывая в полном восторге, он торжественно повел рукой в сторону Мэри.

– Дяди, доченьки, это наша давно потерянная родственница. Мы наконец нашли наследницу!

– Какие прекрасные новости. – Голос самого старшего из мужчин звучал как нельзя более скучающе.

– И она помолвлена с виконтом Уитфилдом, – сказал Бэб.

– В чем же скрыта причина такой поспешной помолвки? – Одна из женщин – Лилит в изумрудно-зеленом – с треском сложила веер и оставила его болтаться у себя на руке с видимым отсутствием всякого интереса. Но это именно она задала столь бестактный вопрос.

– И к тому же с кем – с молодым Себастьяном? – ухмыльнулся младший из стариков.

– Если она в ожидании, Уитфилд, я требую, чтобы ребенок походил на меня, – едко пошутил кто-то из толпы любящих родственников.

Мэри не могла, была просто не в состоянии сразу понять всю гнусность их намеков. Ведь у них не было никаких причин проявлять к ней жестокость и марать ее репутацию.

Потом она сообразила, что это не имеет значения. Им и раньше не было до нее дела; с чего бы им теперь беспокоиться? Ей просто не следует обращать на них внимание. Но когда она попыталась перевести дыхание, она почувствовала, что легкие у нее как в тисках.

– Вот дьяволы! – Себастьян весь подобрался, но прежде чем он успел шевельнуться, спокойно заговорила леди Валери.

– В отличие от большинства Фэрчайлдов, – сказала она холодным насмешливым голосом, – Мэри сумела сохранить девственность к двенадцати годам.

Все обернулись и уставились на надменную и элегантную пожилую женщину. Это еще что за сюрприз?

Мэри почувствовала, как у Себастьяна немного расслабились мышцы. А она сама, кажется, снова могла дышать свободно. Что она и сделала, с чувством огромной признательности к леди Валери.

– Она жила со мной в Шотландии, и я сберегла ее, – леди Валери картинно окинула взглядом дядей, – от старых распутников и от, – она взглянула на слишком низко вырезанный корсаж Лилит, – дурных влияний.

– Но позвольте, – залопотал бессвязно младший из стариков, – однако, послушайте!

– Зловредная старуха. – Лилит с треском раскрыла веер и энергично замахала им над обширным декольте.

– Она изумительна, – прошептал Себастьян – Взгляни, она поддела-таки, зацепила-таки крючочком за живое этих аристократических олухов. Ах, теперь они страдают от оскорбленного достоинства. – И не без яда он добавил: – Бедные, бедные Фэрчайлды.

Леди Валери поджала губы и сухо заметила:

– Таких, как вы, мисс Фэрчайлд, я, бывало, как орешки щелкала, не забывайте об этом.

Затем она указала тростью поочередно на каждого из дядей, сопровождая эти действия словами.

– Не стану говорить, что я проделывала с подобными вам, но я уверена, что если мне очень уж захочется, я смогу поведать занимательные вещи.

Мэри с трудом удерживалась от смеха, глядя на изумленные физиономии своих родственников. Да, такого им видеть еще не приходилось. Если бы только, думала она с сожалением, я могла бы дать волю своему веселью.

Хорошая экономка никогда не привлекает к себе внимания.

Но ведь, с другой стороны, она больше и не экономка. Мэри немного поежилась при этой новой для нее мысли. Она – богатая наследница, а богатая наследница может делать все, что пожелает, в том числе и вести себя сколь угодно грубо. Но пожелает ли она уподобиться Фэрчайлдам?

Нора постучала по столу косточками пальцев.

– Прошу внимания.

Ее дочери тут же послушно к ней повернулись. Дяди притворились, что они не слышат.

– У нас сегодня почетные гости, – сказала она как ни в чем не бывало и спокойно представила семью леди Валери. При этом она вела себя так, словно ей было не впервой напоминать им о хороших манерах.

Услышав имя леди Валери, один из стариков бросил на Нору растерянный и одновременно разъяренный взгляд. Нора и глазом не моргнула. Стряхнув крупинки табака с жилета и поправив кружева манжет, он на глазах у Мэри превратился из опустившегося распутника в джентльмена.

– Леди Валери? Мне кажется, мы встречались. Ведь вы были замужем за графом Гальденом?

– Да. – Леди держалась изумительно. Следующий по возрасту старик важно выступил вперед.

– Я помню. После смерти графа все джентльмены в Лондоне охотились только за вами, но вы нас всех надули, выйдя за герцога де Валери.

– И это правда.

Леди Валери наблюдала за ними, слегка склонив голову набок.

Лучше всех сохранившийся старик подскочил поближе и возбужденно выпалил:

– Все время ходили слухи, что вы…

Вдруг с обеих сторон ему в бока с силой уперлись чужие локти, и он согнулся от боли. Братья сгрудились вокруг него, скрыв его ото всех. А представление шло своим чередом.

– Я Лесли Фэрчайлд, – сказал самый старый.

– Я Освальд, – помахал испачканными в чернилах пальцами следующий.

– Кэлвин. – Этот спокойно и внимательно наблюдал за братьями, словно они были не приученными к дому животными.

– Берджес, – выдохнул последний из-за их спин. Он был когда-то самым красивым из старшего поколения Фэрчайлдов. Пока от излишеств сладкой жизни у него не распух нос и не выступили крупные синие вены на щеках.

Леди Валери зевнула.

Подойдя к креслу рядом с леди Валери, Лесли спросил самым приветливым тоном:

– Наша дорогая племянница и есть ваша маленькая протеже?

– Да, она находится под моим покровительством. – Леди Валери сняла шляпу и разгладила падавший ей на плечи каскад седых локонов. – Вот почему я так довольна, что она выходит за Себастьяна. – Она самодовольно улыбнулась. – Себастьян, как вы знаете, мой крестник.

Все взгляды обратились на Себастьяна. Он нежно сжал руку Мэри.

– Так странно и неожиданно оказаться плененным представительницей семьи Фэрчайлд. – Его улыбка была как лезвие бритвы.

Мэри подумала, что на этот раз острие оказалось внутри и он исходит кровью от пронзительного наслаждения. Вглядываясь в него, Мэри пыталась разгадать его сущность. Он разгладил пальцами спутавшиеся на ветру волосы, но вид его от этого не стал более благопристойным. Он притворялся таким же, как все, но ему никогда не стать похожим на остальных. Он жил вне респектабельного общества, собирая всяческие сведения и используя их как оружие против того же общества, не заботясь о том, кому он может повредить. Его бы ничуть не взволновало, если бы ее арестовали, пытали и осудили за убийство, совершенное много лет назад и по важной причине.

Ей нужно охранять себя от любого проявления великодушия по отношению к этому человеку. Он не замедлит обратить его в свою пользу и во вред ей. Надо все время быть начеку.

– Уитфилд, я много слышал о вас, – сказал Освальд. – Например, я в курсе, что в прошлом году ваши торговые суда принесли вам огромные барыши.

– Ведь вы… – Берджес учтиво помедлил, как бы смущаясь, – купец?

– О, не просто купец, – нетерпеливо вмешался Кэлвин. – А очень богатый и преуспевающий купец.

Себастьян крепче сжал руку Мэри, но голос его оставался любезным.

– Я рад, что вы признаете различие.

Прислонившаяся к высокой спинке кресла отца Раделла прихотливо изогнулась.

– Я сразу же увидела в вас необыкновенного человека.

Рука Мэри, которую сжимал Себастьян, невольно напряглась при этой манящей интонации. Бессознательно пытаясь удержать его внимание, она ласково погладила шрамы на его пальцах. Себастьян воспринял ее движение как разрешение возобновить свою чувствительную атаку на ее тело. Он делал это открыто, целуя ее в щеку, поглаживая большим пальцем суставы ее пальцев.

На этот раз она была довольна. Вот стало чуть-чуть легче, но одно воспоминание угнетало ее. Когда-то давно отец взял ее с братом посмотреть диких животных, и Мэри увидела там большую змею. Ее пестрая кожа была прекрасна, как и напряженный взгляд косящих глаз. Она настигла свою жертву так же, как и сейчас Фэрчайлды: то двигаясь, то замирая в ритуальном танце с целью загипнотизировать ее перед нападением. Она, как живую, видела перед собой эту змею, стоило ей только бросить взгляд на кого-нибудь из Фэрчайлдов.

Отшатнувшись, Мэри прижалась к Себастьяну.

Она не забывала об источаемой им опасности, но своих родственников она боялась больше.

– Осиное гнездо, – прошептал он.

Пораженная его проницательностью, она повернулась и снова посмотрела на него. На губах его играла снисходительная улыбка, углубившая складки у рта. Солнце юга Англии покрыло его кожу загаром. По внешности он напоминал ей рыбаков с побережья Шотландии – закаленных в напастях, равнодушных к оскорблениям, не дрогнув, встречающих позор и смерть. Она отчаялась понять этого человека.

– Я не отдам вас никому. – Он потерся щекой о ее волосы. – Клянусь, со мной вы будете в безопасности.

– Так постарайтесь сдержать клятву.

– Не стану говорить лишних слов. События сами покажут.

Внезапно внимание Мэри привлекла какая-то неестественная тишина в этом проклятом кабинете, и она заметила, что Фэрчайлды прекратили свои телодвижения. Все они как один повернулись к двери и не сводили с нее глаз. Мэри, отвлекшись от Себастьяна, взглянула в том же направлении.

Йен. Еще до того, как на него упал свет, Мэри его узнала. Она встала, не обращая внимания на предостерегающее движение руки Себастьяна.

Йен улыбался, протягивая к ней руки.

– Это ты, маленькая кузина?

– Да, это я. – Как будто у нее для него других слов не нашлось! Ведь это же был Йен, который дал ей денег в ее последний приезд сюда. Он буквально спас ее, единственный из родственников, который был к ней добр и сказал, что такой невинной девочке, как она, лучше жить где-нибудь в другом месте. В любом другом месте, только не здесь.

Он был добр. Более того, он был красив. Красив непохожей на других Фэрчайлдов темной мрачной красотой. Как соболь, как звездное небо, как сам Мефистофель. Его карие глаза блестели, когда, взяв ее за руку, он осмотрел ее с головы до ног.

– Как ты удивительно расцвела, маленькая кузина!

Мэри хотелось смеяться.

Нет, хуже. Ей хотелось хихикать, как глупой девчонке. Один из тех снов, что она запретила себе видеть, осуществлялся наяву. Йен в восхищении не сводил с нее глаз.

Это опасно. Очень опасно.

Хорошая экономка – Мэри глубоко вздохнула, чтобы успокоиться – нет, хорошая экономка навсегда осталась в прошлом. Скажем так, богатая наследница всегда соблюдает свое достоинство.

– Ты тоже неплохо выглядишь.

Он засмеялся так хорошо, так по-доброму, что ей захотелось погреть себе руки в этих звуках.

– Стараюсь, по мере сил.

Вдруг на нее откуда-то повеяло холодом, и рядом с ней неожиданно возник Себастьян. Если ей и раньше казалось, что он с ней суров, то сейчас ее просто бросило в дрожь от его вида.

Устремив взгляд на Йена, он спросил тоном, способным превратить собеседника в лед:

– Вы кто?

– Это мой кузен.

Мэри отняла у Йена руки, чувствуя, что, представляя его, она как будто оправдывается или извиняется за что-то.

– Это Йен. – Мэри изо всех сил пыталась смягчить ситуацию. Йен улыбнулся. Себастьян улыбкой не ответил.

– Кузен? Мне еще не случалось слышать о темноволосом Фэрчайлде.

– Это потому, что Фэрчайлды старательно берегут породу, – сказал Йен. – Как правило. Мы обычно находим себе пару среди своих, чтобы наши дети были под стать своим белокурым голубоглазым кузенам. Так происходит почти всегда. Но иногда кто-нибудь ошибается.

– И кто же ошибся в вашем случае? – спросил Себастьян.

– Лесли, будучи в расцвете лет. – Йен раскланялся, и лунный камень в его кольце сверкнул фантастическим блеском. – А в результате получился я.

Он весело оборачивался во все стороны, как бы приглашая всех полюбоваться.

– Твоя мать была сирена, – Лесли с неприязненным видом наблюдал за сыном, – она меня совершенно околдовала.

– Симпатичный он субъект, да? – сказал Йен как-то поверх головы, не глядя на отца. – Он бы от меня непременно отрекся, но, видно, слишком уж боялся семьи моей матери.

Законное семейство тем временем переминалось с ноги на ногу, прочищая горло. Пожалуй, этот человек мог бы превратить их всех из хищников в жертв, подумала Мэри.

– Отец говорил мне, что ни один из его дядей никогда не был женат, – сказала она.

– Так оно и есть, – беспечно сказал Йен.

Ах, ну разумеется. Йен ведь незаконный. Мэри почувствовала себя крайне неловко. Как это некрасиво, что именно она напомнила об этом и ему, и остальным. В этом как раз крылась причина его доброго отношения к еще одной отверженной. Мэри ощутила еще большее расположение к нему. Даже Себастьян, стоявший с ней рядом, немного расслабился.

Йен непринужденно заглянул Мэри за спину, словно ожидая увидеть там кого-то.

– А разве не было еще брата или сестры? – подумав, спросил он.

– У меня? – Глупый вопрос, подумала Мэри, когда он кивнул. – Да, у меня был брат. – Мэри дотронулась левой рукой до уха, надеясь, что он поверит ей. – Его больше нет.

Йен проследил за ее жестом, словно уловив в нем особый смысл. Мэри полагала, что так оно и было. В своем звании экономки она приучилась улавливать в жестах благородных гостей признаки неудовольствия или неудобства. Прислуга ведь замечает гораздо больше, чем хотелось бы хозяевам. Возможно, в Фэрчайлд-Мэнор Йен был на положении чуть ли не слуги. Нежеланный, непризнанный, непохожий на других. Чувство симпатии к такому кузену неудержимо росло в ней. Губы у нее дрогнули, и она искренне улыбнулась. Впервые с той минуты, как она переступила порог этого дома.

– У нас, Фэрчайлдов, есть явное предрасположение терять своих родственников. – Йен снова завладел ее рукой и поднес ее к губам. – Но теперь, раз уж мы отыскали такую жемчужину, мы тебя не выпустим, кузина Джиневра.

– Ее зовут Мэри, прошу запомнить. – Себастьян увлек ее в свои объятия так резко, что она только пискнула как мышь и обхватила его за шею, чтобы не упасть. – И она устала.

В немом молчании следили Фэрчайлды за тем, как виконт Уитфилд завладел их самым ценным призом.

Ни малейшая подробность этой сцены не ускользнула от внимания Йена.

Когда старая леди, кто бы она там ни была, направилась к двери, дяди следили за ней с нескрываемой жадностью, прямо как за живым денежным мешком. Быть может, ему следовало бы прийти пораньше, подумал Йен, но тогда бы его появление не произвело такого эффекта. Зато теперь он немного не в курсе дела. Впрочем, это исправимо.

А эффект был замечательный! Его маленькая кузина не забыла его, на что он и рассчитывал. Она была влюблена в него, ведь он так добр и хорош собой, и, к счастью, слишком неопытна, чтобы скрыть свои чувства. Ах, как все удачно получается! Ему хотелось от удовольствия потереть руки, но вместо этого он чинно достал из кармана носовой платок. Вытерев пот с ладоней, он отошел в угол и сел.

Остальные Фэрчайлды поспешили расположиться в соответствии с их положением в семейной иерархии. Видное место заняла старшая дочь Бэба – Лилит. Она удачно вышла замуж, принеся в семью большие деньги, а ранняя смерть мужа открыла ей новые возможности для брачной охоты. В семье на Лилит возлагали самые большие надежды.

Остальные места заняли дяди. Йен их всех терпеть не мог, особенно Лесли – своего отца.

Положив руки на блестящую лакированную поверхность письменного стола, Бэб опустился в обитое алым бархатом хозяйское кресло. Он старательно подражал своему отцу, но у бедняги Бэбби кишка была тонка, чтобы сравняться со стариком. В кресле с высокой спинкой он казался меньше ростом. Пышно отделанный письменный стол совершенно затмевал его.

Как следующий по старшинству, Лесли мог бы стать маркизом, если бы не было Бэба, и никогда не мог этого племяннику простить.

– Бэбби, ты похож не на короля, а на марионетку.

Прекрасное лицо Бэба омрачилось.

Гневно на него глядя, Лесли сказал:

– Да перестань ты строить такую мрачную физиономию. Тебе никогда не быть таким, как отец, можешь не пыжиться.

– Благодарение Богу за это, – сказала Нора. Лесли не обратил на нее никакого внимания.

– Что они здесь делают? Что им известно? – отрывисто бросал Лесли в лица остальным.

Йен недоуменно выпрямился. О чем это он? Нора опустила руку на руку мужа, не дав ему ответить.

– Я думаю, мы поговорим об этом позже.

– Позже, – кивком головы подтвердил Баб. Нора села возле письменного стола, но сбоку, как и подобает покорной жене.

Но она вовсе не была покорной женой. О, она играла свою роль в совершенстве, но Йен готов был голову прозакладывать, что в уединении супружеской опочивальни Нора вкладывала в пустую голову Бэба каждую разумную мысль, какую ему когда-либо случалось высказывать. Она же заботилась и о том, чтобы он, не дай Бог, не высказывал собственных измышлений.

А самое главное, она имела железный характер – ничто не могло вывести ее из себя, даже нацеленные на нее свирепые взгляды Лесли.

Тот кивнул головой, потрясая многочисленными подбородками, и, шумно переводя дух, сказал:

– Наш план состоял в том, чтобы найти себе богатых жен и мужей. Сейчас в нашу ловушку попали целых три жирных мыши. Эта Джиневра…

– Она хочет, чтобы ее звали Мэри, – перебила его Нора.

Трудно было с уверенностью сказать, что он в данную минуту думает и чувствует, но Йену казалось, что назойливая спесь Лесли раздражает ее.

– Эта Джиневра, – Лесли не собирался сдаваться и намеренно выделил имя, – первая в нашем роду, кого не назовешь неотразимой. Если нам удастся изолировать ее от влияния Уитфилда, то она и, разумеется, ее деньги будут в нашем полном распоряжении.

– Позвольте мне попробовать, – Друзилла проворно облизала губы маленьким розовым язычком. – Я с удовольствием отвлеку лорда Уитфилда от кузины Джиневры.

– Ее зовут Мэри, – настаивал Бэб. Друзилла небрежно отмахнулась от отца, и только, когда Нора погрозила ей пальцем, она с возмущенным видом повиновалась.

– Ну, Мэри, – произнесла она сквозь зубы и надулась.

– На тебя в этом деле положиться нельзя. – Это сказала Дэйзи.

Дэйзи было восемнадцать. По мнению Йена, она одна из всех девиц унаследовала мозги матери. Обращаясь к близнецам, Дэйзи сказала:

– Ни одна из вас на это не годится. Вам никогда не приходилось проделывать такие тонкие штуки, а нам абсолютно необходимо преуспеть.

Друзилла и Раделла немедленно обиделись.

Дэйзи с независимым видом тщательно расправила свою оранжевую юбку.

– Этим займусь я, – уверенно сообщила она.

– Еще чего! – тут же вмешалась Лилит. – Ты же еще девушка. Или во всяком случае… считаешься таковой.

– Лилит! – В голосе Норы прозвучал упрек.

– Да, я девушка. Не то, что она, – Дэйзи махнула рукой в сторону Вильды. – И не то, что ты, Лилит. Вам, похоже, неизвестно, что Уитфилд весьма разборчив.

– Да, он слывет таким, и у Дэйзи правда довольно невинный вид. Так что действовать придется ей, – холодно решила Лилит.

– А когда моя очередь? – потребовала ответа Вильда.

– Твоя очередь прошла. – Если Лилит была всего лишь холодна, то Дэйзи была абсолютно безжалостна. – Ты отдалась барону, а чего ради? Что ты получила? Жалкие гроши от его семейства в уплату за позор.

– Он так любил меня. – Глаза Вильды мгновенно наполнились слезами. Она уродилась с более мягким характером, чем другие, и не была готова пристать к этой стае волков, которых она называла своими родными.

– Любил-то любил, да только деньгами распоряжалась его мать. Первое дело – узнать источник дохода. Это даже я знаю, – самодовольно сказала Раделла. – И все же, я считаю, если Дэйзи не отобьет его за неделю, тогда мы все имеем право начать охоту.

Дэйзи скромно сложила руки на коленях.

– Уж от меня он не уйдет.

Лесли достал щепотку табаку из открытой табакерки Кэлвина.

– Хоть одно тебе в жизни удалось, Бэбби. Ты воспитал хороших дочерей.

– Они понимают свою ответственность перед семьей, – сказала Нора. – И этому научила их я.

Лесли засмеялся.

– Конечно, ты на все готова ради Фэрчайлдов. Пари держу – ты продашь душу дьяволу, чтобы спасти нас!

Бэб резко наклонился вперед в своем кресле. Впервые оно не показалось слишком велико для него.

– Мы все благодарны Hope за ее преданность, дядя Лесли. Мы себе ее другой и представить не можем. Ведь так! – с нажимом произнес он.

Лесли снова засмеялся, но все же опустил перед племянником глаза и занялся своей понюшкой.

Перекрывая своим громким голосом его чихание, Дэйзи спросила:

– Когда я разлучу Уитфилда с нашей дорогой кузиной, а уж я не замедлю с этим, что с ней станется?

Наконец, настал и его час. Йен холодно и расчетливо сделал свой ход.

– Бывает, что женятся на двоюродных сестрах.

Никто не сказал ни слова, но глаза у всех широко раскрылись. Все они обратили внимание на отношение к нему Мэри и считали, что он готов потрудиться для семьи. И на лицах семейства отразилось удовлетворение.

На всех, кроме Лесли.

– А почему бы ей не выйти за дядю? – поинтересовался он.

– Потому что это – противозаконно, дядя Лесли, – сказал Бэб.

– Ну, законы никогда не были нам преградой? – возразил Лесли.

Йен медленно поднялся и подошел к шкафчику с напитками.

– И еще потому, отец, что много лет назад, когда кузина Джиневра просила о помощи, ты бросился бежать со всех ног. Если тебе почему-либо кажется, что она об этом забыла, то ты плохо рассмотрел выражение ее лица, когда она глядела на тебя.

– Он был слишком занят, пялясь на леди Валери и размышляя, насколько верны слухи о ее шашнях, – Раделла ехидно захихикала, и Друзилла к ней с готовностью присоединилась.

Мать остановила их со свойственным ей спокойствием.

Лесли немного заколебался.

– Они правы. Но это неважно. Я просто пытался вспомнить, какое у нее состояние.

Рука Йена, сжимавшая стакан, ослабела. Он ожидал, что Лесли отвергнет этот план, так как любой поступок сына приводил его в бешенство, и он оказывал противодействие из одной только злобы. Но все остальные так легко согласились с его планом, и теперь Лесли, кажется, тоже уступил. Впервые в его жизни судьба улыбнулась Йену.

Конечно, свои права на Мэри громогласно и решительно заявил Уитфилд. Но уж с этим Йен совершенно не собирался считаться. Он повертел на пальце кольцо с лунным камнем. Жизнь с Фэрчайлдами научила его подкрадываться незаметно, нападать внезапно и исчезать прежде, чем его настигнет мщение. Пусть Уитфилд сам о себе позаботится.

– Я помню, – Освальд, который всегда отличался хорошей памятью на числа, самодовольно ухмыльнулся. – Четырнадцать тысяч четыреста фунтов в год – это у нее осталось после Гальдена. Что касается Валери, я не уверен – он ведь был француз – но, по слухам, там вдвое больше. Хотя, может быть, этот доход у нее и прекратился, с тех пор как эти чертовы лягушатники принялись уничтожать у себя тех, кто почище.

Заговорил молчавший до сих пор Кэлвин.

– Жаль, что так получилось с ее французским доходом, но как я тебя понял, леди Валери и без того богата. – Он шумно вздохнул. – И чего я здесь с вами рассиживаюсь? Мне пора переодеваться к ужину!

Братья силой вернули его на место.

– Не стоит ссориться из-за того, кому на ней жениться, – сказал Лесли. – Поступим по справедливости.

– Почему вы воображаете, что она вами вообще заинтересуется? – презрительным тоном спросила Лилит.

Трое дядей взглянули на нее с изумлением, а Берджес что-то в негодовании залопотал.

Освальд первым пришел в себя. Как можно быть такой дерзкой и одновременно бестолковой.

– Но ведь она же женщина? – воскликнул он, как бы объясняя все.

– И женщина, в молодости вдоволь насладившаяся плодами любви, – продолжил Лесли, обнажив в крокодиловом оскале вставные зубы.

– Всем известно, что женщины, пожившие всласть, жаждут удовольствий и тогда, когда они уже давно перестали привлекать мужчин.

Освальд сделал кислую мину.

– Леди Валери сейчас уже никого не соблазнить. Она располнела и вся в морщинах.

– Ну, прямо, как вы, – сказала Дэйзи.

– Мужчины – другое дело, – высокомерно отозвался Лесли.

Йен громко рассмеялся. Лесли бросил на него взгляд, полный ненависти.

– Мужчины еще сохраняют свою силу и привлекательность, когда женщины уже усыхают и становятся отвратительными. Это – закон природы. Ну уж так и быть, я готов пожертвовать собой и спать с леди Валери.

«Теперь понятно, почему он так легко уступил мне Мэри, – подумал Йен. – У него была на уме приманка покрупнее».

– И все денежки, значит, приберешь к рукам? – хихикнул Освальд. – Не выйдет!

Лесли принял оскорбленный вид.

– Я бы поделился с братьями.

В ответ ему раздался дружный общий смех. В чем в чем, а в ненависти друг к другу Фэрчайлды были едины.

– Ну, ладно, мне вы можете не доверять, – огрызнулся раздраженный Лесли. – Но все-то мы не можем на нее навалиться. Так что же, станем соломинки тянуть, кому обхаживать эту ведьму?!

– Если только держать их будет Бэбби, – сказал Берджес. – Он здесь единственный, кому можно хоть сколько-нибудь верить.

Бэб позвонил и приказал явившемуся на звонок лакею достать соломы. Когда ее принесли, он подозвал дядей к столу. Но подошли только трое.

Освальд подозрительно обвел взглядом братьев, потом – каждый угол.

– Давно ушел Кэлвин?

– Он нас опередил! – топнул ногой Лесли. – Я этого не допущу!

– Не знаю, как ты теперь остановишь его, – Берджес ринулся к двери, – или меня.

Освальд как сумасшедший бросился за ним и, оттолкнув, выскочил в коридор. За ним, потрясая пышными бедрами, помчался Лесли. Дочери Бэба откровенно захихикали.

В дверях появился лакей.

– Гости прибывают, милорд.

Девицы вспорхнули разом и, болтая как сороки, выскочили из кабинета. Каждая была намерена завладеть наилучшей добычей среди простофиль, рискнувших посетить Фэрчайлд-Мэнор.

Не обращая внимания на Йена, Бэб и Нора встали, поправляя наряды и всячески прихорашиваясь. Им не было необходимости ловить себе спутников жизни, но и им предстояло сыграть свою роль. Они должны были приветствовать и развлекать гостей, отвлекая холостяков от мысли об опасности, грозившей им в обществе знаменитых красавиц из рода Фэрчайлдов.

Бедняги. Лучше бы и не трепыхались. Все равно им никуда не деться.

Йен по опыту знал, что Фэрчайлды – это племя людоедов, пожиравших друг друга.

Вот и ему предстояло теперь проявить себя подлинным Фэрчайлдом во всей своей красе.

Глава 9.

Мэри была абсолютно не в восторге от того, что ее несут. Себастьян чувствовал это. Она держалась, как будто она была королевой, а он портшезом.

Ему было наплевать. Наплевать, что ей нравится и что не нравится, и какие еще игры она затеет, чтобы ускользнуть из его рук. Ничего подобного ей не удастся, пусть лучше и не пробует.

Себастьян взглянул на нее. Надо же, как старается! Она прилагала кошмарные усилия, чтобы сохранять неподвижность, но разве могут отпугнуть его все ее ухищрения, когда прямо перед ним ее полуобнаженная, в открытом платье, грудь? Она сложила руки на груди, не понимая, насколько этим жестом она оттянула вниз линию декольте. Получилось более чем привлекательно.

И пусть она знает, что это зрелище – его привилегия и что он имеет право нести ее куда и когда пожелает. И то, что она богатая наследница и у нее, ах, какой красавец кузен, расточающий ей комплименты, никоим образом не освобождает ее от обязательств перед ним.

Ну и перед его крестной, разумеется. Он оглянулся. Леди Валери торжественно шла за ними по длинному коридору восточного крыла в составе целой процессии горничных и лакеев, сгибающихся под тяжестью их багажа. Возглавляла процессию экономка Фэрчайлдов, миссис Бэгги-как-ее-бишь.

– Вот мы и прибыли, мисс Фэрчайлд. – Миссис Бэгги-как-ее-бишь распахнула двери, пропуская Себастьяна. – Я надеюсь, вам здесь понравится.

– Здесь прекрасно, миссис Бэггот, – невозмутимо одобрила Мэри.

Бэггот. Вот-вот. Себастьян был уверен, что ее фамилия начинается с «Б».

Когда он опустил Мэри на постель, она заметно расслабилась. Она полагает, что избавилась от него хотя бы до утра, сообразил Себастьян. Забавная особа. Пора бы ей уже понять – она не избавится от него, пока он сам этого не захочет.

По крайней мере, у Фэрчайлдов хватило ума поместить Мэри в роскошной спальне. На огромной постели горой лежали одеяла. Приятно будет закутаться ночью. Полог скроет их от нескромных взглядов прислуги, если ему вздумается поразвлечься с утра. Весьма предусмотрительно. Он придавил рукой перину. Пуха в ней было достаточно, так что им будет удобно и вместе, и каждому на своей стороне.

– Мне нравится большой шкаф и этот столик у кровати, – сказала Мэри, чтобы только произнести что-нибудь. – А какое огромное зеркало!

Ее совершенно не устраивал тот повышенный интерес к устройству кровати, который проявил Себастьян.

А он как раз вовсе не обратил внимания на другую мебель, но все же счел нужным заметить:

– Славная комната.

Пари держу, что от моей ее отделяют целые мили коридоров и дюжины стражей, маскирующихся под прислугу, подумал он при этом. Фэрчайлды не дураки, чтобы не нагородить мне всяческих препятствий. Впрочем, это вряд ли меня остановит.

Вежливо, но твердо оттеснив его, миссис Бэггот приблизилась к постели и взбила подушки у Мэри за спиной:

– Я слышала, вы были нездоровы, мисс Фэрчайлд. Я прикажу подать вам легкий ужин сюда, а завтра, я надеюсь, вы уже будете за столом го всеми.

Мэри положила руку на нервно двигавшиеся пальцы миссис Бэггот.

– Я не хочу доставлять никому лишнего беспокойства.

Миссис Бэггот, пытавшаяся укрыть ей ноги одеялом, замерла, не сводя глаз с руки Мэри, касавшейся ее пальцев.

– Никакого беспокойства, мисс. Это моя обязанность.

– Я уверена, что у вас есть множество других обязанностей, особенно когда в доме гости. – Мэри понимающе улыбнулась ей. – Скольких вы ожидаете?

Миссис Бэггот была явно смущена таким повышенным вниманием к своей особе. Мэри по-прежнему держала ее за руку, и экономка неловко переминалась с ноги на ногу.

– Мы готовы принять шестьдесят человек.

– А вместе с прислугой это составит человек двести. И всех их нужно разместить и накормить. – Мэри сочувственно покачала головой. – Это столько работы!

– Я никогда не уклонялась от работы и своими обязанностями не тяготилась, – возразила миссис Бэггот.

Мэри поспешила отпустить ее руку.

– Что вы, мне бы такое и в голову не пришло. Фэрчайлдам, безусловно, повезло, что вы у них служите.

– Благодарю вас, мисс Фэрчайлд.

Миссис Бэггот всматривалась в искренне дружелюбное выражение лица Мэри с непонятной Себастьяну настороженностью.

– Я считаю для себя честью занимать эту должность. – Ее тонкие губы раздвинулись в ответной улыбке, но озабоченность все равно не исчезла, оставалась в морщинках вокруг глаз, да и в самих глазах, выражение которых составляло резкий контраст мило улыбающимся губам. Нет, миссис Бэггот была явно обеспокоена!

– Лорд Уитфилд, ваша комната в западном крыле.

Значит, он был прав, их разделяют целые мили. Ничего, он найдет выход.

– Я покажу вам дорогу.

Миссис Бэггот направилась к двери, горя нетерпением увести наконец этого неудобного гостя отсюда, и готова была уже пропустить его вперед, когда на пороге появилась леди Валери.

– Где моя комната? – спросила она слегка капризно.

– По другую сторону коридора, миледи.

– Прекрасно. Проводите меня туда.

– Да, но… – миссис Бэггот встревоженно оглянулась на стоявшего у постели Себастьяна. Это явно противоречило полученным ею инструкциям.

– Я уже немолода, – жалобно проговорила леди Валери. – Моим костям тяжко выносить такие долгие путешествия.

Себастьян постарался скрыть улыбку. Леди Валери была неподражаема. Путешествие из Шотландии могло только взбодрить его двужильную крестную. Его единственно беспокоило, что она загонит свою лошадь, понукая ее двигаться быстрее.

Но миссис Бэггот этого не знала, и она тут же подошла к леди Валери.

– Конечно, миледи. Прошу вас, следуйте за мной.

Пока они выходили, сопровождаемые служанками, Себастьян подумал, что-то такое новенькое появилось на уме у леди Валери теперь. Помнится, в Шотландии она твердо настояла на том, чтобы поехать вместе с ними, утверждая, что считает своим долгом защитить Мэри от его гнусных посягательств. Теперь она ухитрилась оставить их одних в ситуации, которая могла легко оказаться компрометирующей. Ее легкомысленное отношение насторожило его; стало быть, ему следует проявлять осторожность. Большую осторожность.

– Для чего вам понадобилось пугать миссис Бэггот? – резко осведомилась Мэри.

Себастьян взглянул на покрасневшее негодующее лицо женщины на постели. Медленно обвел взглядом ее разметавшиеся по подушке волосы, элегантную синюю атласную туфельку, белый шелковый чулок, обтягивающий стройную лодыжку. К черту осторожность, решил он. Что бы там ни замышляла леди Валери, он как-нибудь сумеет с ней справиться, но в первую очередь он должен постараться нарушить наконец чопорную выдержку своей мнимой невесты.

– Бедную экономку могут уволить за то, что она оставила нас одних в моей комнате, – сказала Мэри.

– Она слишком уж беспокоится. – Себастьян кивнул в сторону суетившихся в комнате слуг. – Можно подумать, что их присутствия недостаточно.

Разумеется, недостаточно. Это ведь простые служанки, а не компаньонки или дуэньи. Даже горничную Мэри, шотландку, распоряжавшуюся потоком шляпных картонок, коробок с обувью и сундуков с платьями, вливавшимся в спальню, нельзя было принимать всерьез. Он мог их всех выслать вон, если бы пожелал, и им бы оставалось только подчиниться приказу лорда. У них не было выбора.

Мэри хорошо понимала это. Она следила за ним с той же настороженностью, что и за Фэрчайлдами. И не зря, потому что он был вдвое их опаснее. Ее тревога, которую Мэри не удавалось скрыть, давала ему понять, что она его боится. Поэтому он постарался ее отвлечь.

– Я совсем не то имел в виду, – сказал он, небрежно прислоняясь к столбику в ногах постели. – Экономка почему-то ужасно нервничает. Она ведет себя так, как будто знавала дурное обращение.

Глаза Мэри стали холодными, как шотландские озера зимой.

– Уверяю вас, что роль экономки состоит только в том, чтобы проследить за тем, как справляется прислуга. Каждый гость должен быть сыт и удобно устроен. Обычно ее никто не видит и не замечает. Это в порядке вещей. Привыкнуть нелегко, но это все же лучше, чем когда гости замечают, – она запнулась, не желая упоминать себя, – экономку. Это бывает, когда они хотят пожаловаться на что-либо или скучают, или…

Она замолкла, но он закончил за нее:

– Или когда им захочется с ней позабавиться.

– Мы говорим о миссис Бэггот.

– Нет, дорогая, вовсе не о миссис Бэггот. – Он подошел к ней ближе и спросил:

– Стало быть, они пытались и не раз?

Не обращая на него внимания, Мэри обратилась к своей горничной:

– Джилл, это уже последний сундук?

Джилл бросила в сторону постели тревожный взгляд.

– Да, мисс Фэрчайлд.

– Все платья следует прогладить. Не надо просить помощи у миссис Бэггот. Здесь слишком много гостей, сама видишь. Служанки и так очень заняты. Постарайся сделать все, когда найдется время.

Ни служанка, ни госпожа в тревоге не спускали глаз с Себастьяна. Он подошел еще ближе и взяв ее пальцами за рукав, наклонился прямо над ее головой. Ей оставалось смотреть либо на него, либо в стену.

Мэри храбро выбрала его.

– Эти высокорожденные гости. Они, наверно, частенько пытались затащить вас в постель, – настойчиво повторил он.

– Не так уж часто, и больше одной попытки никто не делал. – Мэри выговорила эти слова особенно отчетливо, давая понять, что они относятся и к нему. У нее в манерах появилось высокомерие, которое он раньше редко замечал. Она перестала быть экономкой не тогда, когда обнаружилось ее происхождение из рода Фэрчайлдов, об этом она-то знала всегда, а когда Бэб провозгласил ее наследницей деда.

Провались этот Бэб! Как не вовремя он влез со своим сообщением. Себастьян рассчитывал публично заявить на нее свои права до того, как она узнает о наследстве. Он надеялся так заманить ее в ловушку, что ей было бы не выкрутиться. Он был ее женихом. И не мог позволить ей в этом усомниться.

Ни ей, никому другому, вроде…

– Кто этот Йен? – Он погрозил ей пальцем. – Только не говорите мне, что он ваш кузен. Я прекрасно видел, как вы к нему отнеслись. Скажите мне, кто он вам на самом деле.

– Он единственный член моей семьи, кто был добр ко мне в мой первый визит сюда. – Она говорила твердо, но покраснела, черт ее побери, она покраснела.

– Визит? Вот как? Вы это называете визитом? – Несмотря на все его логические выкладки, гнев закипел в нем под этими безупречными рассуждениями, вздымаясь, как черная зловонная жижа.

– Вы не можете говорить потише? – зашептала она в раздражении. – Вы, может быть, думаете, что слуги глухи? Высокородные господа часто склонны забывать о прислуге. Уверяю вас, что они слышали каждое ваше слово, и мне не нравится, когда мое имя романтически сочетают с именем кузена.

– Я стану говорить тише, только когда вы скажете мне, что для вас значит Йен.

– В мой первый визит он был добр ко мне, разве этого недостаточно? – повторила Мэри. Она оглянулась на все еще возившихся слуг.

Они отвлекали ее от него. Еще чего не хватало! Себастьян резко повернулся.

– Вон!

Мужчины, вносившие сундуки, беспрекословно опустили их на пол, но женщины, помогавшие Джилл распаковывать вещи, все еще суетились.

– Вон отсюда! – Себастьян указал на дверь. Джилл вытерла руки о подол юбки.

– Милорд…

– Тебя я тоже выгоню, – пригрозил он. Озабоченная Джилл покорно присела перед ним.

– Молодец, соображаешь! – сказал он, снова поворачиваясь к Мэри.

– Ну теперь вас ничто не смущает? Расскажите мне о Йене все.

Она решила не раздражать его упрямством, но быть предельно краткой.

– Он дал мне денег. Это спасло нам жизнь. Он спас нам жизнь.

– И за это вы ему, конечно, благодарны?

Мэри сделала вид, что не замечает его иронии.

– Да. Благодарна.

– Так же, как и мне?

Мэри в изумлении выпрямилась, не опираясь больше на подушки.

– Вам?

– Ведь это я привез вас сюда. Если бы не я, вы по-прежнему жили бы в экономках в глуши Шотландии.

Мэри понизила голос, но это не уменьшило резкости ее тона.

– Если бы вы не держали меня в неведении относительно моего наследства, я бы могла остаться в Лондоне и получить деньги там, не приезжая в этот гадюшник.

– Да, но тогда бы вы не встретились с… Йеном. – В том, как он произнес это имя, звучала насмешка.

В ее глазах блеснул гнев, но она сдержалась и сказала вежливо:

– Какое вам дело до Йена? От него не больше вреда, чем от других моих родственников. По крайней мере, он не набросился на меня сразу.

Себастьян пренебрежительно отмахнулся.

– Это был их первый выпад, и он был направлен против меня.

– Против вас? – в негодовании вскинулась Мэри. – Тогда почему именно я чувствую себя оплеванной?

Откуда у этой женщины взялась такая властная сила, думал Себастьян, глядя на розовый бутон ее сжатых губ, на ее нежные щеки, на огромные сверкавшие гневом глаза. Представительной внешностью она не отличалась. Ее рост не имел к этому тоже никакого отношения. В тех редких случаях, когда он позволял ей оставаться на ногах, она едва достигала макушкой его плеча. По возрасту, хотя она и упорно называла себя старой девой, она была намного моложе его. Ее наивность порой вызывала у него смех. И при всем том врожденное достоинство прибавляло ей зрелости, так что теперь ее негодование казалось еще сильнее.

– Ваша родня, – сказал Себастьян, – стадо мерзких свиней.

Негодование превратилось у нее в бешенство.

– Значит, вы так и предполагали, что они непременно обойдутся со мной, как с какой-нибудь шлюхой?

– Я не знал наверное, какого от них ожидать приема, но ваши дяди всем известны своими грубыми шутками и жестокими проделками. Что и говорить, их манеры далеки от совершенства.

О да, кто-кто, а он мог это засвидетельствовать. Мэри бессильно опустилась на подушки. Голод и усталость быстро свели на нет краткую вспышку гнева.

– В какое осиное гнездо вы меня заманили, лорд Уитфилд.

Это правда. При виде ее сейчас, с закрытыми глазами, опущенными уголками рта и лихорадочным румянцем, его начала мучить совесть. Куда ей устоять против своей многоопытной в интригах родни? Он должен защитить ее.

– Прошу прощения, милорд.

Он обернулся.

За ним стояла Джилл с подносом.

– Я принесла немного еды для мисс Фэрчайлд, если ей будет угодно поужинать.

Голос ее звучал терпеливо, как будто она повторяла одно и то же много раз и никто ее не слушал.

– Очень хорошо.

Это было очень кстати. Как раз то, что ему нужно.

Он решительно взял поднос из рук Джилл.

– Я накормлю ее. Вы можете идти.

– Я вполне могу поесть сама, – сказала Мэри. – И Джилл, конечно, останется при мне.

– Да, я помогу ей, милорд. – Джилл снова храбро взялась за поднос.

Себастьян холодно улыбнулся, так, что Джилл побледнела. Это случалось всякий раз, когда он улыбался.

– Я останусь со своей невестой и накормлю ее, – в голосе его послышалась нотка раздражения.

– Но я уже вполне отдохнула после дороги, – запротестовала Мэри.

– Не успокоюсь, пока не буду полностью в этом уверен.

Себастьян спокойно опустил поднос прямо Мэри на колени и, развернув, встряхнул салфетку. Он начал было заправлять ее Мэри за декольте, но та, резким движением выхватив у него салфетку, расправила ее и постелила у себя на коленях, сдвинув поднос дальше.

Она управляла своим раздражением так же, как и он своими торговыми операциями. У нее было слишком много общего с миссис Бэггот. Не только опыт по прекращению приставания благородных гостей, но и подозрительность и настороженность.

В болезни у нее открылась и новая черта. По пути из Шотландии она несколько смягчилась. Стала беспомощной. Ребенок, нуждающийся в заботливом уходе. И кто-то должен был о ней позаботиться.

Леди Валери для этого не годилась. Ее стихией было совсем другое. Она могла свести с ума кого угодно. Она могла провести юношу сквозь причудливый лабиринт высшего общества, но дети… дети бежали от нее, крича от страха. Нет, тут леди Валери – не помощница. Себастьян знал, что если он хочет, чтобы Мэри не ударила в грязь лицом в Фэрчайлд-Мэнор, ему следует постараться, чтобы она благополучно дожила до того момента, когда от нее потребуется полное напряжение всех ее сил и возможностей.

К собственному удивлению, ему доставляло удовольствие ухаживать за ней.

Себастьян нахмурился, ощущение такой зависимости досаждало ему.

Может быть, стоит завести какое-нибудь домашнее животное. Он явно чувствовал в себе потребность заботиться о ком-то.

Мэри сняла с подноса серебряную крышку. Со своей обычной аккуратностью она положила великолепно отделанный предмет на столик у постели и взглянула на свой ужин. В маленьком глиняном горшочке был пудинг. Спальня наполнилась смешанным ароматом сливок, яиц и корицы.

Сев на постель рядом с ней, Себастьян потянулся за ложкой. Успев схватить ее раньше, Мэри сильно ударила его ложкой по пальцам и приступила к еде.

Она сломала золотистую корочку, и новая волна аппетитных запахов распространилась по комнате. Попробовав, Мэри зажмурилась от удовольствия. Себастьян следил, как она смаковала пудинг, как она проглотила его и он проскользнул в ее нежное горлышко. Ее пышная грудь всколыхнулась, когда она вздохнула. Розовый язычок слизнул с губы прилипшую крошку.

Себастьян воображал себе, как этот глоток придает ей силу, возвращает румянец ее коже и блеск волосам.

Он представлял себе, как, покончив с пудингом, она откинется на подушки и станет отдыхать, сытая и довольная, пока он не разденет ее и не доставит ей удовольствие другого рода. Удовольствие, которое насытит ее душу.

Почти что с изумлением он осознал, что просто не в силах не овладеть ею. Он понял, что всегда ее желал. Леди Валери это сразу заметила. В какой-то момент он действительно позволил другим соображениям взять верх. Но она принадлежит ему. Быть может, не навсегда, но хотя бы пока они здесь, в Фэрчайлд-Мэнор.

У Мэри снова появился аппетит. Она наслаждалась вкусом и запахом еды. Восхитительный аромат пудинга почти что одурманил ее, заставил забыть, что за ней наблюдают.

А он всегда наблюдал за ней, вызывая у нее чувство тревоги и неуверенности в себе. Но Мэри намеревалась раз и навсегда отучить его от этой привычки. В конце концов, он всего лишь мужчина. Леди Валери уверяла ее, что мужчины легко поддаются обучению.

– Неплохое угощение для болящей, – сказал он.

– Хотите попробовать? – неожиданно для себя спросила она.

Он удивился такому предложению.

– По-моему, вам самой необходимо подкрепиться.

– Да, пожалуй. – У нее и в самом деле не было никакого желания делиться с ним. И все же на какое-то мгновение лицо этого человека смягчилось и глаза его затуманила нежность. А может быть, благодушие. А может быть, подумала Мэри, его просто распирали газы.

Но взгляд его со вниманием провожал каждое движение ложки от золотистой корочки до самых ее губ. Хотя у него и слишком тонкий вкус, чтобы удовлетвориться пудингом, но Мэри видела, что он, безусловно, голоден. В бытность ее экономкой ей доводилось кормить многих, так что глаз у нее был наметанный.

– У вас прямо слюнки текут, – сказала она. Этого, конечно, она видеть не могла, но зато, когда он смотрел ей в лицо, рот у него был слегка полуоткрыт, и кончик языка двигался за нижней губой.

– Я пошлю еще за одной ложкой, – предложила она.

– Не нужно. Я стану есть вашей.

Мэри еще не успела отодвинуть от него ложку подальше, как он схватил ее за руку. Открыв рот, он поднес ее руку с ложкой к своим губам. Лицо его утратило всякое выражение. Раздув ноздри, он жадно облизал ложку сначала изнутри, а потом, повернув руку Мэри за кисть, и снаружи.

Только мужчины могут превращать еду в наслаждение. Чтобы скрыть произведенное на нее впечатление, Мэри спросила:

– Откуда у вас этот шрам на руке?

Он взглянул на свои пальцы. По четырем из них пролегла глубокая дугообразная впадина, указательный палец был слегка искривлен.

– Мальчишкой я работал с лошадьми. – Все еще не отпуская ее руку, он заставил ее зачерпнуть и проглотить еще ложку. – Бывает больно, когда лошадь на тебя наступит.

Мэри попыталась хотя бы отдать ложку ему, но он не собирался ее брать. Он хотел держать ее за руку и принуждать ее – она просто поверить этому не могла – именно принуждать ее есть. Он поднес ложку к ее губам. Мэри сердито нахмурилась.

– Ешьте, – прошептал он, поглаживая большим пальцем нежную кожу ее кисти. – Вам необходима сила, которую дает пища.

Это было совершенно справедливо, но ее удивил его тон. Решив, что сопротивляться бесполезно, она проглотила еще ложку.

Уступив после этого ложку ей, Себастьян изменил положение. Теперь он полулежал у нее в ногах. Опершись на локоть, он улыбался ей своей самой противной улыбкой. Той самой улыбкой, которая говорила ей, что ему известно кое-что, чего не знает она.

Джилл громко кашлянула.

– Столько всего нужно гладить! – вздохнула она.

Себастьян, не обращая внимания на вздохи Джилл, улыбался, дожидаясь, пока Мэри покончит с пудингом. А она ела и размышляла, что он такое хотел ей сказать и для чего ему понадобилось принять такую интимную позу. Быть может, он хотел погубить ее репутацию? Так это ей и так было известно.

Беспокоило ли ее это? Право же, трудно сказать. Она уже однажды совершила преступление, и этот тяжкий грех в значительной степени изменил ее представления о многом. А ее обязанности экономки за многие годы научили ее по-другому оценивать порядочность и респектабельность. С точки зрения женщины, прислуги… преступницы все условности казались просто глупостью.

Другие вещи имели куда больше значения, и, если Себастьян предпочел развалиться на ее постели, внушая всем, что он ее любовник, она могла на это ответить только безразличным пожатием плеч.

Как только Мэри доела пудинг, выпила чай и аккуратно сложила на подносе салфетку, к постели подошла Джилл.

– Позвольте мне забрать поднос, мисс Фэрчайлд. – Она неодобрительно покосилась на Себастьяна. – А вам, лорд Уитфилд, давно пора уходить. Мисс должна отдохнуть.

Джилл была не из робких, и Мэри удалось завоевать ее преданность, но против Себастьяна ей было не устоять.

– Отнеси его на кухню, – приказал он, небрежно взмахнув рукой.

– Но, милорд…

– На кухню! И закрой за собой дверь.

Мэри посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Это уже заходит слишком далеко, лорд Уитфилд. Дверь должна оставаться…

Себастьян вновь сделал знак Джилл.

– Прошу вас, милорд, я не могу оставить вас наедине с моей госпожой.

Он поднялся.

– Она – моя невеста.

– Но подумайте о приличиях, – умоляла Джилл.

Не обращая на нее никакого внимания, он обратился к Мэри, пытавшейся сесть в постели.

– Лучше не вставайте, а то мне придется вас преследовать.

Мэри сидела не шевелясь. Когда она только начинала служить у леди Валери, ее многие пытались преследовать. Это было унизительно. Мэри поняла тогда, что, убегая, она обрекала себя на роль жертвы. Всегда лучше смутить преследующего спокойным взглядом в лицо, если удастся.

Себастьян решительно теснил Джилл к двери. Она все еще лепетала что-то о своем долге, но он мгновенно выпроводил ее в коридор.

– Я сейчас позову леди Валери, – пригрозила она оттуда.

Но он с такой силой захлопнул за ней дверь, что Мэри призадумалась: а вправду, сработает ли ее тактика отпугивания похотливых юнцов и стареющих развратников с этим сумасшедшим по имени Себастьян Дюран виконт Уитфилд?

Глава 10.

Ключа в замке не было.

Какая досада! Разочарованный Себастьян раздраженно выругался.

– И не пытайтесь уверить меня, что это случайность, – накинулся он на Мэри, как будто это была ее вина. – Интересно, чего Фэрчайлды надеются достичь, обеспечив себе свободный доступ в вашу спальню в любое время дня и ночи?

– Может быть, моей безопасности? – предположила Мэри, не задумываясь. – От похотливого козла вроде вас.

Глаза его сузились. Похоже, ей удалось задеть его. Придвинув к двери кресло, он нацепил его спинкой на ручку.

Мэри огляделась по сторонам. Едва ли съеденный пудинг придал ей достаточно сил, чтобы выбраться из окна верхнего этажа.

– Лорд Уитфилд, мне трудно поверить, чтобы человек в вашем положении и с вашим состоянием счел необходимым прибегать к таким детским приемам.

– Я просто хочу вас поцеловать. – В его устах это прозвучало невинно, как объявление своего хода в партии в вист.

– Тогда зачем запирать дверь?

Он сбросил фрак и жилет и распустил галстук.

– У вас, знаете ли, на редкость невинный вид. Надо как-то поправлять положение.

Полотняная рубашка плотно обтягивала его мускулы, и Мэри поспешно постаралась умерить свое воображение, рисовавшее ей, что еще скрывается под этой рубашкой.

Галстук полетел на пол. Себастьян уперся коленом в перину.

– Невинность – это не заразная болезнь, милорд. – Мэри попыталась отодвинуться.

– Нет, именно болезнь, когда она так волнует мужчин. На свете не найдется человека, который, глядя на вас, Мэри Фэрчайлд, не пожелал бы продемонстрировать вам, какие замечательные чудеса могут происходить между мужчиной и женщиной.

– В этом нет необходимости. – Мэри надеялась, что у нее это прозвучало естественно и по-деловому. Между тем она не могла оторвать взгляд от его обнаженной шеи. – Мне давно известно, чем занимаются между собой мужчины и женщины.

Он изогнулся над ней как волк и почти по-волчьи прорычал:

– Откуда же вам это известно, Мэри?

– Высокородные джентльмены воображают, что экономка глуха и слепа к их проделкам. – Она сохраняла спокойный холодный тон, стараясь не выдать волнение, вызываемое его позой. – Некоторым из них, мне кажется, доставляло большое удовольствие, когда я заставала их за этим занятием. – Она еще слегка отодвинулась.

– Мы как-нибудь поговорим и об этом. – Он вытащил подушки у нее из-под спины. – О том, чего вы насмотрелись и какие у вас еще были трудности. Вы расскажете мне обо всех, кто оскорблял и преследовал вас, и я заставлю их пожалеть об этом.

Мэри сидела неподвижно. Себастьян взял ее за руки и откинул на подушки. Они вздымались теперь вокруг нее, ограничивая поле зрения, как монашеский куколь. Она видела перед собой только Себастьяна, и его медлительность одновременно завораживала и пугала ее.

– Ну, не бойтесь так. – Он, как всегда, полностью подавлял ее своим видом. – Целоваться – очень приятное занятие. Женщинам оно обычно нравится, а у меня, говорят, это отлично получается.

– Скажите, какая скромность! – Мэри еще пыталась шутить.

Он лег рядом с ней, так что она оказалась зажатой между ним и стеной. Мэри изо всех сил пыталась справиться с острым ощущением неловкости и неудобства. Ей все равно не будет стоить большого труда с ним справиться, думала она. В ее распоряжении были надежные, временем испытанные средства.

Только когда он перекинул ногу через ее бедра и его руки стали гладить ее рукава, она вспомнила, что ее холодность еще никогда не останавливала его.

Его обычная суровость на некоторое время смягчилась, неизвестно почему, и очертания его губ казались даже нежными, когда он произнес:

– Я думаю, вас уже целовали раньше.

Разумнее было не вступать в пререкания.

– Да.

Мэри почувствовала, как он весь напрягся.

– И вы отвечали на поцелуй?

– Нет.

Мэри по опыту знала, что умелое обращение со стойкой для зонтов охладит любой пыл.

Он снова рассмеялся. Глаза его слегка прищурились, лениво и чувственно.

– Тогда позвольте мне вам показать, как это делается. – Он слегка коснулся губами ее губ.

Мэри вздрогнула и застыла при его прикосновении, но это не был настоящий поцелуй. Скорее приглашение к поцелую, если ей было угодно его принять. Ей не было угодно, но она не могла скрыть, по крайней мере от себя, что ей нравилось ощущать тепло его тела. Оно больше успокаивало ее, чем пугало.

Но его загрубевшие ладони двигались все выше, к ее обнаженным плечам.

Мэри вздрогнула. Страх вновь охватил ее.

Обнаженная кожа касалась обнаженной кожи.

В этом уже не было ничего успокаивающего. Такая близость обжигала.

Нет, она на это пойти не может. Она этого просто не выдержит. Что такого страшного в поцелуе, говорила она себе, пытаясь унять дрожь. Но он умело пользовался любой самой маленькой ее уступкой. Каждое прикосновение его пальцев напоминало ей сцену в кабинете, которую он разыграл, снимая с ее руки перчатку. Но тогда он сделал это, чтобы обмануть Фэрчайлдов.

Обмануть Фэрчайлдов. Ведь это была его цель – обмануть Фэрчайлдов. Он и сейчас просто репетирует, уговаривала себя Мэри.

– Благодарю вас, – сказала новоявленная наследница. – Я получила большое удовольствие.

Себастьян, не обращая внимания на эти слова, продолжал гладить ее плечи медленными круговыми движениями. Он поднял голову.

– У вас изумительно нежная кожа. Когда я ее нажимаю, – он так и сделал, – она бледнеет, а когда отпускаю, ее опять заливает розовая волна.

Он наблюдал за этими изменениями так пристально и внимательно, словно только это действительно и занимало его изобретательный ум.

Все еще уверенная в том, что безусловно сможет положить конец этой пытке, Мэри сказала:

– Вы же говорили только о поцелуе.

– Спасибо, что вы мне напомнили.

Себастьян наклонился к ней, но она уперлась рукой ему в шею.

– Мы уже поцеловались, вполне достаточно.

Поднеся ее ладонь к губам, он поцеловал ее, и она ощутила его близость всем своим существом. Он целовал ее кисть и сгиб ее локтя. Исходивший от него, ему одному свойственный запах словно одурманивал ее, и Мэри невольно расслабилась.

В конце каждого дня во время их долгого пути он на руках выносил ее из кареты. Ведь она так плохо переносила дорогу, тогда она опускала голову ему на плечо и вдыхала запах лошадей, зимней свежести и мыла. Это особенное сочетание отложилось у нее в сознании вместе с ощущением покоя и сочувствия. И сейчас она вспомнила о нем, чтобы разубедить саму себя.

Нет, он совершенно неопасен. Он просто слишком настойчив. Он не тронет ее. Ведь она же из семьи Фэрчайлдов.

Мэри закрыла глаза, чтобы хоть не видеть, как он ласкает ее нежную кожу. Не чувствовать этого она же не могла. Из семьи Фэрчайлдов. Он никогда этого не забудет. Она монотонно повторяла это про себя как заклинание. Видит Бог, она тоже не могла этого забыть.

– Я все слежу и слежу за вами, а вы так тщательно прячете ваши настроения, как веревку, на которой вас могут вздернуть.

Мэри широко раскрыла глаза. О чем это он? Что у него на уме?

– Я иногда чувствую, что мог бы полностью заручиться вашей помощью во всем, что мне нужно, если бы только знал ваши тайны.

Но ведь он их и знает, по крайней мере, одну, самую важную. Он знает об убийстве.

А впрочем, может быть, и нет. Может быть, она просто неправильно истолковала одну случайную фразу… Но спросить его она не смела.

Лучше отвлечь его внимание. Мэри опустила руку, защищавшую ее от него. Она исполнила его невысказанное требование. Она поцеловала его.

Мэри старалась проявить себя опытной, вспоминая, как много лет назад она практиковалась со своей подушкой.

Очевидно, ей это не удалось, потому что он тихо рассмеялся, обдавая ее щеку горячим дыханием.

– Нет, не так. Позвольте мне показать вам.

Мэри застыла в напряжении, ожидая повторения ситуации со стойкой для зонтов. Но все произошло совсем не так. Последовало еще одно легкое, как дуновение ветерка, прикосновение. В нем было столько нежности, что можно было подумать – Себастьяном движет сама доброта. Ни тени жестокости – неужели он всегда так обходится с преступницами?

Его прохладные пальцы скользили по ее теплой шее. Когда он касался ее так осторожно, так ласково, ей стоило больших усилий помнить о том, что он ее шантажирует.

Языком он пытался снять напряжение ее губ. Сейчас Мэри осознала, как никогда, всю полноту его желания. Ему хотелось проникнуть внутрь ее, задушить ее своей лаской. Она снова вся напряглась.

Мягко поглаживая ей шею, он сказал:

– Это не больше чем поцелуй.

Себастьян снова прижался губами к ее губам, все время усиливая нажим, пока каждая жилка в ее теле не запела – или по меньшей мере не замурлыкала про себя. Мэри не узнавала мелодию – она знала одно, если она не остережется, ей придется выучить и слова.

Себастьян снова коснулся языком на этот раз ее зубов, и Мэри ощутила его вкус. Вкус пудинга и еще какой-то неизъяснимый привкус, присущий только ему. Она осторожно шевельнула языком, чтобы лучше его распробовать, и он встретил ее на полпути.

Если бы его тело не удерживало ее своей тяжестью, Мэри слетела бы с постели. Но она только издала какой-то невнятный звук, а ее руки инстинктивно поднялись, чтобы оттолкнуть его.

Себастьян покорно отпустил ее и сел.

– Что случилось? – невинно спросил он.

– Что вы со мной сделали? Когда мы… – ей было ужасно неловко говорить об этом. Почему она еще должна ему что-то объяснять?

– Когда мы что? – Себастьян явно был намерен заставить ее говорить дальше.

– Ну, когда мы коснулись друг друга языком… – Господи, это же ужасно, разве с мужчинами говорят о таком?! – Мне… мне стало почти что больно.

– Как будто я вас… укусил?

– Нет! Как будто… – Мэри попыталась не высказывать эту мысль, но было уже поздно. – Как будто я ртом поймала падающую звезду.

Из их прикосновения родилась искра.

Нет, не так. Искра всегда была, они просто раздули ее, и вспыхнул пожар.

Глядя в его внезапно потемневшие глаза, Мэри поняла, что он с самого начала предполагал такую реакцию.

– Давай попробуем еще раз. – Он вновь поцеловал ее. Огонь разгорался все сильнее.

Себастьян отодвинулся от нее, по-прежнему сжимая в ладонях ее лицо. Он хотел, чтобы она говорила о своих ощущениях.

– Больно? Или приятно?

Что она могла сказать? Что теперь она поняла источник своего беспокойства? Его это, безусловно, позабавит. Хуже того, он будет доволен. Молча, глядя в его опушенные густыми длинными ресницами глаза, она кивнула. Хотя бы ничего не произносить – ни слова, так все-таки легче.

– И губы у тебя тоже девственные. – Себастьян улыбнулся – белозубая улыбка на загорелом лице. Мэри заметила, что нос у него был сломан. Этого ему не скрыть. Он не может управлять его формой по своему произволу, как улыбкой и выражением глаз. Такая странная мысль доставила ей смутное удовольствие. Сломанный нос явно говорил о его прошлом, о боях, в которых он участвовал. Но подбородок его, уверенно выдающийся вперед, не менее явно давал понять, что из всех сражений он вышел победителем. Он был закаленным бойцом, этот Себастьян Дюран, и сопротивляться ему было себе дороже. Сопротивляться, однако, было необходимо.

Он снова прильнул к ее губам. Его руки беспорядочно скользили по ее подбородку, щекам, ушам, потом он запустил их ей в волосы, слегка массируя кожу кончиками пальцев. В то же время ее руки еще крепче стиснули его предплечья и впились в его мускулы в неосознанном порыве. Она хотела бы лучше владеть собой, но не могла.

Мэри обратила внимание на его мускулы еще тогда, когда он сидел, развалясь в кресле, в библиотеке леди Валери. Теперь она чувствовала их игру под своими ладонями, и в ней все больше росло убеждение, что этот человек создан для нее и только для нее.

У него вырвался стон, как будто ему тоже было больно.

Дрожь пробежала по телу Мэри, когда дыхание их слилось в предвкушении подлинного полного обладания друг другом.

Ах, Боже мой, куда делись ее годами взращенное самообладание, ее выдержка? Все разлетелось в пух и прах! Мэри с готовностью – нет, с жадностью! – исследовала языком его рот, позволяя его рукам скользить по своим ребрам. Затем его пальцы, не спеша проникнув за высокую талию ее платья, оказались у нее под грудью.

Мэри опомнилась. Она пыталась отстраниться, освободиться от его рук, но ее сопротивление было ничтожно слабым, потому что на самом деле она… желала большего.

– Потрогать тебя? – шептал он. – Хочешь?

Он знает! Это ужасно, унизительно, но он знает, как ей хочется, чтобы он дотронулся до ее груди, чтобы она вся была в его власти, особенно томящиеся мучительной болью соски.

И вопреки всякому здравому смыслу, Мэри думала, что только он может успокоить, утолить эту боль.

– Вот так, – сказал он, захватывая их пальцами. Слезы наслаждения выступили у нее на глазах. Кружево рубашки царапало ей кожу, но оно не раздражало, а возбуждало ее – и не только ее, но и его.

Смутное беспокойство холодно шевельнулось где-то в глубине ее сознания.

Удастся ли ему владеть собой? Ну конечно, а как же иначе? Ведь он не кто иной, как могущественный лорд Уитфилд.

Но беснующаяся плоть – чья? Его или ее? – требовала удовлетворения. Он слегка изменил положение. Мэри сначала едва обратила на это внимание. Восторг новых ощущений, переполнявший ее, нежность его рук, тепло его дыхания заглушило в ней это беспокойство.

И вдруг его колено вторглось между ее ногами. Мэри с силой оттолкнула от себя его голову.

– Подожди!

Он подождал, пока напряжение в ней ослабло, и потом снова приник к ней, нетерпеливо и властно.

– Милорд, остановитесь! – Схватив его за волосы, Мэри оттянула назад его голову и тут увидела его лицо.

Не могло быть и речи, чтобы так легко и просто остановить его. Вот что сказало ей выражение этого лица. Все его тело было напряжено в порыве страсти. Глаза горели таким огнем, что ей хотелось зажмуриться, закрыть лицо руками. И что хуже всего, он улыбался. Но это была не его обычная снисходительная всезнающая улыбка. На этот раз она говорила, что и он предавался наслаждению в полной мере.

Он уже не владел собой. Его поцелуи стали необузданными и опасными.

Но хорошая экономка никогда не теряет самообладания и не выказывает своих чувств.

– Лорд Уитфилд, опомнитесь! – отчетливо выговорила она.

Он все-таки услышал ее, потому что взгляд его сосредоточился на ней, и она увидела в нем самое дно его смятенной души.

– Себастьян, – произнес он, еле шевеля губами. Мэри встряхнула его за плечи.

– Мы должны… вы должны немедленно перестать.

Он следил за движением ее губ, словно читая по ним.

– Себастьян, – повторил он.

– Если я назову вас Себастьян, вы перестанете?

– Я не так глуп! Что бы я был за купец, если бы я согласился на такие условия?

Сознавал ли он, что она была готова уступить? Себастьян коснулся ее уха пальцем, потом языком.

Мэри тщетно пыталась высвободиться, но он был слишком тяжел. Что она могла сделать, не имея под рукой стойки для зонтов? Или… или серебряной крышки от подноса, все еще остававшейся на краешке стола, где она ее положила?

Но как она может ударить его? Ведь ему будет больно!

Себастьян целовал ее грудь, щекоча ее губами. Это ощущение щекотки вызывало у нее желание прижаться к нему. Мэри вздрогнула и уцепилась за него, всхлипнув. Кожа у нее блестела и горела от жара все падавших и падавших звезд.

Вдруг он замер, и Мэри поняла, что, покрывая поцелуями ее шею, он только старался отвлечь ее от своей истинной цели. Ее юбка вдруг оказалась где-то наверху, а рука Себастьяна скользнула по ее колену к краю шелкового чулка. Его загрубевшая кожа цеплялась за шелк. Мэри пыталась сжать колени, чтобы скрыть свою уязвимость. Но он был уже там. Он был везде! Если она что-то немедленно не предпримет, если он еще раз коснется ее обнаженной кожи в самом потайном месте, звезды обратятся в прах. Тогда Мэри Роттенсон пропала, и ее место займет Джиневра Фэрчайлд.

А овладев Джиневрой, Себастьян станет издеваться над Мэри, пока вся ее рассудительность и благоразумие не умрут в ней, увянув и засохнув.

Голова его была запрокинута, глаза закрыты. Он походил на человека, впавшего в экстаз.

Мэри медленно протянула руку за серебряной крышкой. Только бы суметь!

Сейчас.

Его рука нащупала ее подвязку и развязала ее.

Сейчас.

Пальцы Мэри напрасно скользнули по отполированной поверхности крышки. Она сделала еще одну попытку, и на этот раз ей удалось ухватиться за ручку.

– Сейчас. – Глаза его широко раскрылись, и ярко сияли торжеством.

Он провел пальцем между ее ног. Наконец добравшись до цели, он ласкал самое укромное место ее тела.

Мэри вся выгнулась, звезды рассыпались мириадами искр и огня, огня страсти и наслаждения. Если она сейчас сдастся, то власть его над ней будет неизмеримой.

Вне себя, Мэри изо всех сил размахнулась крышкой и с глухим стуком опустила ее ему на голову.

– Это что за..? – Своим промедлением он дал ей возможность размахнуться еще раз и уже ничего не успел сделать.

Этот удар пришелся ему прямо по щеке. С криком боли он закрыл лицо рукой и скатился на пол.

Мэри нагнулась, чтобы снова размахнуться. Она пришла в неописуемое состояние.

Теперь он сумел уклониться от удара.

Разъяренная, униженная, распаленная, Мэри выставила крышку щитком впереди себя.

– Убирайся! – прошептала она, боясь, что если она хоть немного возвысит голос, он сорвется на истерический крик.

– Убирайся вон, и чтобы я тебя здесь больше не видела!

Себастьян отнял руку от лица и посмотрел на кровь на ладони. Потом он поднял взгляд на нее.

Какое там самообладание, какая цивилизованность? С чего ей пришло в голову, что ему вообще знаком смысл этих слов? Даром, что он лорд. В его взгляде она увидела только слепую ярость животного, лишенного естественного права на соединение со своей парой. Некоторое время он молча смотрел на нее.

Она прочла в его глазах обещание будущих встреч. Преодолевая возбуждение и страх, она попыталась укрыться за безопасной личиной Мэри Фэрчайлд, но ей это не удалось.

Себастьян подошел к постели ближе. Мэри подняла крышку, приготовившись защищаться, несмотря ни на что.

– Положи, – сказал он обычным холодным тоном. Лорд Уитфилд уже вполне овладел собой. – Если бы я захотел, я бы мог отнять ее у тебя вместе с твоей девственностью. Но сейчас не время.

Они услышали стук в дверь. Как долго кто-то пытался привлечь их внимание? Мэри не могла придумать ничего лучше чем:

– Там кто-то стучит.

Стук возобновился с новой силой, и они услышали внятный отчетливый голос леди Валери:

– Себастьян!

Он только небрежно оглянулся на дверь, с полынным равнодушием ко всем правилам приличия. Мэри вновь судорожно схватилась за крышку. Что бы он там ни говорил, она не верила ни единому его слову. Теперь она знала истинную цену его самообладания. Мэри не сомневалась, что ему было все равно, хоть бы и сам король дожидался там за дверью. Пока он не скажет всего, чего хочет, он не откроет. А она ни за что не выпустит из рук крышку.

– Теперь ты знаешь, что нас связывает друг с другом. – Его щека распухла, ссадина на ней наливалась багровым цветом, из рассеченной скулы тонкой струйкой сбегала кровь. – Я хочу, чтобы ты хорошенько запомнила, что случилось в этой постели. Когда ты будешь лежать в ней сегодня одна, думай обо мне. О том, что мы чуть было сейчас не совершили! Лежи и представляй себе, как это было бы хорошо.

Себастьян не спеша подошел к двери, сдернул кресло с ручки и снова повернулся к Мэри.

– Нам скоро снова будет так же хорошо и даже еще лучше. Полагаю, что не раз.

Он отвесил ей поклон.

– До следующего свидания, Мэри.

Глава 11

– Миcc Роттен… я хочу сказать, мисс Фэрчайлд, да какая же вы, оказывается, красивая! – взвизгнула Джилл.

Мэри охотно простила своей горничной такое нелестное для себя удивление. За многие годы Джилл так привыкла видеть Мэри в унылом обличье экономки, что никак не могла сдержать своих чувств, когда та же самая экономка стала… Мэри не могла оторваться от своего отражения в зеркале. Та же самая экономка стала совершенно ослепительна. Есть чему изумиться.

Но все это суета и тщеславие, напомнила себе Мэри. Самолюбование только развивает в ней пустую гордость жалкими остатками ее красоты. Кому, как ни ей, хорошо известно, как быстротечна юность. Отвернувшись от прелестной девушки в зеркале, одетой в белый атлас, с бриллиантами в ушах, на кистях рук и вокруг шеи, Мэри спокойно сказала:

– Не по хорошу мил, а по милу хорош. А потом не забудь, без твоего искусства я по-прежнему оставалась бы бесцветной мисс Роттенсон.

Джилл завернула остывшую длинную шпильку для завивки в прихватку.

– Ну нет, мисс Фэрчайлд, не скажите. Мы, горничные, бывало судачили между собой, как бы нам хотелось за вас хорошенько взяться. Немного-то и надо было. Мы всегда знали, что только приодень вас как следует, и вы расцветете в такую красавицу, что только держись. Я жду не дождусь, когда вернусь домой и всем расскажу, что мы были правы. И что кое-кто теперь богатая наследница.

Мэри взяла кружевной носовой платок и положила в кошелек, висевший у нее на поясе, потом помогла Джилл натянуть себе на руки длинные, украшенные бриллиантами перчатки. Затем она завершила свой туалет, взяв резной веер слоновой кости. Тут Джилл притворно засуетилась, захлопотала над чем-то невидимым, но Мэри, выразительно кашлянув, протянула руку. Джилл молча подала ей шаль, всем своим видом выражая неодобрение. Эту деталь она считала явно лишней.

– Я ни за что не покажусь на люди в таком декольте, – сказала Мэри.

– Как изволите, мисс Фэрчайлд, – сухо сказала Джилл.

Ну хоть в чем-то Мэри удалось настоять у своем.

Джилл не позволила Мэри надеть фижмы, настояв на гладкой нижней юбке. Она не позволила Мэри надеть парик, потому что парики вышли из моды. Джилл слегка надушила ее духами с нежным запахом розы, потому что мода требовала природной свежести и только намека на искусственные ароматы. Мода, мода… не сходила с языка бойкой горничной.

Когда Мэри спросила с раздражением, зачем ей все это, Джилл таинственно улыбнулась со знающим видом. С момента своего первого появления в обществе Мэри, безусловно, должна утвердиться в нем как законодательница моды.

А кто такая Мэри, чтобы спорить в таких вопросах? Последние десять лет она мало следила за модой, а кроме того… ей нравились легкие цветочные ароматы. Ее чудные волосы отливали золотом, и ей не очень хотелось прятать их под париком. Если ей и было неловко без фижм, она могла скрыть краску в лице за веером, а грудь под кружевной шалью.

Мэри подтянула повыше вырез на платье и завязала на груди шаль свободным узлом.

– Я готова.

Джилл убрала в нижний ящик шкафа ненужные фижмы.

– Смотрите, не позволяйте лорду Уитфилду уводить вас в сад. Травяные пятна потом не отмоешь.

Мэри выпрямилась во весь рост, который был у нее чуть-чуть повыше Джилл.

– Ты уж не дерзить ли вздумала?

Джилл бросила на нее удивленный взгляд.

– Что вы, вовсе нет, мисс Фэрчайлд.

Быть может, это действительно совсем и не дерзость, а обыкновенная правдивость, подумала Мэри. Ведь она сама виновата – позволила Себастьяну задержаться у себя в спальне. Она по глупости сочла, что сумеет с ним справиться, что его выдержка никогда ему не изменит, что он слишком презирает всех Фэрчайлдов, чтобы сойтись с одной из них. Да, ошибка на ошибке!

Теперь она приобрела опыт и стала умнее. Она, конечно, знала, что он будет сегодня на балу. Ей придется встретиться с ним впервые лицом к лицу после этой потрясающей – нет, этой унизительной! – вчерашней сцены. Она не могла себе представить, как он собирается ей отомстить.

Что он скажет? Что он сделает? Как ей вести себя с ним после всего этого? Мэри никак не ожидала от себя, что она способна позволить мужчине такую фамильярность.

Позволить? Да уж что обманывать себя? Правильнее было бы сказать, поощрить его к этому, мысленно высказала она упрек в свой адрес. Она позволила ему целовать и ласкать себя и сама отвечала ему поцелуями и ласками, с наслаждением впитывая в себя его запах и вкус. Как он и предсказал ей, она в панике проснулась ночью, думая о том, что они чуть было не совершили, и, мучаясь, воображала себе, насколько это было бы хорошо.

А ведь Мэри, лучше чем кто-нибудь другой, знала, к чему ведут такие мечты. Ах мечты, как опалила она уже однажды крылышки. Ей было хорошо известно, к каким бедам приводит воображение. Она с яростью схватила подушку, все еще хранившую его запах, и отшвырнула ее как можно дальше от постели. Да что с того?

Такая выходка, конечно, не помогла, но все-таки она хоть немного облегчила свои чувства.

– Мисс Фэрчайлд, вам пора. – Джилл распахнула перед ней дверь. – Но вы не выходили из своей комнаты с тех пор, как приехали сюда, и я боюсь, вы можете заблудиться. Хотите, я вас провожу?

Джилл тактично дала ей понять, что заметила ее беспокойство. Она подумала, что это застенчивость, но Мэри-то знала, что это – страх быть узнанной.

Десять лет назад она была всего лишь гувернанткой, существуя под покровом анонимности, распространяющимся на всю прислугу. К несчастью, глупая Джиневра Фэрчайлд была молода, прекрасна, порывиста и своим поведением привлекла к себе внимание. Если кто-нибудь узнает в ней гувернантку, исчезнувшую сразу после убийства графа Бессборо… Мэри встряхнула головой. Если кто-нибудь узнает, она будет все отрицать. Или, еще лучше, обратит все в шутку. Или, бросив вызов своему обвинителю, потребует, чтобы он доказал реальность своих подозрений. Или… растеряется и признается во всем… Нет. Нет, только не это. Она найдет наилучший выход.

Экономки не теряются перед лицом опасности. И богатые наследницы тоже.

– Я прекрасно дойду одна. Если я действительно заблужусь, я спрошу дорогу у слуг или других гостей.

– Хорошо, мисс Фэрчайлд. – Джилл улыбалась, глаза ее блестели. – Я буду ждать, пока вы вернетесь и расскажете мне, как вы были царицей бала.

– Ну, конечно, я буду царицей бала. Там ведь не найдется других таких богатых наследниц.

Мэри величественно выплыла в коридор, но до нее все же еще долетели слова Джилл:

– О, совсем не деньги вскружат им голову, мисс Фэрчайлд, а ваша грудь – если только у вас хватит ума ее показать.

Мэри медленно шла в направлении парадных зал. Она сама не знала, надеялась ли она встретить кого-нибудь по дороге или, наоборот, боялась таких встреч. Вдруг дверь, с которой она поравнялась, отворилась. Мэри охнула от испуга, и ей захотелось исчезнуть, слиться с деревянными панелями стены.

В коридор вышел всего лишь дядя Кэлвин. Он держал в руке парик, а редкие перья еще оставшихся у него на голове волос топорщились в разные стороны. Жилет у него был застегнут не на те пуговицы, краски на лице расплылись, и, судя по виду его талии, он был без корсета.

«Что за чудо?» – удивилась Мэри.

Ее он, казалось, совершенно, не заметил. Судя по ошеломленному выражению его лица, он вообще не замечал ничего вокруг. Он обернулся и, глядя в темноту покинутой им комнаты, дрожащим голосом проговорил:

– Дорогая, это было такое захватывающее переживание. Могу я надеяться, что мы вскоре его повторим?

Мэри еще теснее прижалась к стене. Пожалуй, и вправду лучше остаться незамеченной.

– А ты считаешь, что оно так потрясло нас обоих, Кэлвин? – отозвался из глубины комнаты довольно равнодушный женский голос.

– Н-н-но, неужели… – пробормотал он, заикаясь.

– Если будешь хорошо себя вести и достаточно любезно беседовать с моим крестником, я, быть может, потанцую с тобой сегодня.

Мэри узнала этот голос. Она с трудом могла поверить своим ушам и не знала, ужаснуться ей или рассмеяться.

– Но ты обещаешь? – умоляюща произнес Кэлвин.

Пухлая в кольцах рука, показавшись из темноты снисходительно похлопала его по плечу.

– Обещаний я никогда не даю. Они слишком связывают. Я уже говорила тебе вчера ночью. А теперь, будь пай-мальчиком и ступай, откуда пришел. Я должна готовиться к балу.

Дверь захлопнулась. Кэлвин бессмысленно таращился на крашеные доски, а Мэри с изумлением взирала на Кэлвина. С видом человека, сразившегося с судьбой и потерпевшего поражение, он поплелся по коридору.

Мэри неторопливо следовала за ним на почтительном расстоянии, размышляя о том, какой хитроумный план изобрела ее бывшая хозяйка. Известие о том, что леди Валери на протяжении многих лет фактически руководила английским правительством, было воспринято ею с недоверием. Теперь она была гораздо более склонна этому верить. Увидев Кэлвина в его смятенном состоянии, Мэри убедилась в своих подозрениях: леди Валери попытается вернуть дневник без посторонней помощи. Без ведома Себастьяна она уже приступила к испытанию подозреваемых.

Мэри страстно желала ей помочь; никто не желал возвращения дневника сильнее, чем она. Может быть, тогда она сможет уехать. Каждый лишний день, пока она остается здесь и вечно торчит у всех на виду, грозит ей разоблачением. Но вмешательство в дело леди Валери ее очень встревожило. Леди Валери явно не остановилась перед тем, чтобы заманить врага в свою постель. И похоже, весьма преуспела. Право, очень изобретательная дама. Видя, с каким живым интересом она наблюдает за отношениями между ней и Себастьяном, Мэри обрела уверенность в том, что леди Валери не задумается завлечь и их в подобную ситуацию. Мораль у нее тоже была крайне своеобразная. Мэри дала себе слово быть начеку и следить не только за своими врагами, но и за своей патронессой.

С мрачной решимостью она продолжала свой путь в бальный зал, и чем дольше она шла, тем больше людей встречалось ей по дороге, пока она наконец не почувствовала себя каплей в огромном человеческом потоке. И при этом довольно незначительной каплей.

При входе в зал Мэри чуть не наступила на шлейф дамы в пышных фижмах. Подумать только – фижмы! Уж не осрамится ли она, последовав совету Джилл?

Мэри огляделась по сторонам, и всякая мысль о модах мгновенно вылетела у нее из головы.

Зал преобразился в изумительно разукрашенное волшебное царство. Он был весь задрапирован темно-голубым шелком. Легкая ткань колыхалась на проникавшем в открытые двери ветерке, чаруя всеми оттенками цвета, принимая причудливые очертания и поблескивая в огне свечей. Тысячи их, горящих в золоченых люстрах, как звезды в ночном небе, производили сказочное впечатление. Вдали, над морем сверкающего паркета, оркестр играл романтические мелодии Томаса Линли.

Растерявшаяся Мэри с улыбкой застыла на месте. Она никогда не позволяла себе мечтать о том, что она может оказаться на таком балу. Но при всем богатстве воображения она не могла бы и представить себе ничего более великолепного.

Роскошно одетые гости и не думали заговаривать с ней. Они только с вниманием рассматривали ее. Они заметили и ее ненапудренные волосы, и ее гладкую юбку, они даже наклонялись к ней, принюхиваясь к ее духам. Мужчины дерзко улыбались, женщины в париках обсуждали ее туалет с видом, явно говорившим, что раз они ее не знают, стало быть, она никто и ничто.

Да и откуда им было знать, что перед ними гувернантка, волею судьбы ставшая экономкой, а в промежутке побывавшая еще и убийцей? А таких нелегко смутить.

Выступив вперед, она тоже вглядывалась в гостей и никого не узнавала. Слава Богу, и ее вроде тоже никто не узнал.

– А вот и наша наследница. – Голос Бэба возвысился над стоявшим вокруг гулом. – Мэри, иди скорее сюда и встань рядом с нами, чтобы приветствовать наших гостей.

Фэрчайлды гордо выстроились в ряд. Первым стоял Бэб, маркиз Смитвик, белокурый красавец, привлекавший всеобщее внимание. Рядом с ним Нора, одетая в блестящий розовый шелк, казалась мелковатой и незначительной. Затем следовали все дяди – кроме, впрочем, Кэлвина, который, видно, еще не пришел в себя, и дочери. И мужчины, и женщины были в роскошных нарядах. Ни в чем в доме Фэрчайлдов: ни в них самих, ни в прислуге, ни в обстановке не было и малейшего намека на бедность. Неужели они действительно находятся на грани разорения, думала Мэри, и знакомо ли хоть кому-нибудь из них значение слова «экономия»?

– Господи, неужели никто не говорил тебе, что в парадных случаях необходим придворный туалет? – сквозь зубы прошипела Дэйзи. – У тебя будет просто глупый вид с этими распущенными волосами, что за странная манера одеваться?

– А мне кажется, она выглядит прекрасно. – Друзилла зажмурилась и скривила губы, как ребенок, которого чем-то обидели, и он вот-вот разревется. – И это так несправедливо.

– Ты, должно быть, каким-то способом разузнала, как будет убран зал, хитрюга? – притворно улыбнулась Лилит, глядя на нее с ненавистью.

И тут Мэри наконец поняла, почему Джилл настояла, чтобы она надела белое с золотом.

Лилит была в голубом. Вильда в серебристом. Близнецы, которым по возрасту здесь вообще быть не полагалось, были в одинаковых шафрановых платьях, а Дэйзи в роскошной золотой парче. Каждое платье сияло, как украшения на потолке в форме звезд. Но ни одно из них не выделялось так ярко на темно-голубом фоне, как платье Мэри.

– Сними-ка лучше эту шаль, – сказала Раделла, когда Мэри с ней поравнялась. – Скромность годится только для крестьянок.

Если Раделла так думает, значит, она была права, надев шаль, решила Мэри и затянула узел потуже.

– По-моему, ты очень красивая, – робко сказала Вильда.

Мэри бросила на нее благодарный взгляд. Единственное доброе слово дорогого стоит.

– Встань со мной рядом, – Нора протянула ей руку. – Мы представим тебя обществу как подобает наследнице состояния Фэрчайлдов.

Мэри встала между Норой и дядей Лесли. Ей все время казалось, что Лилит и Дэйзи, Друзилла и Раделла прячут кинжалы где-то на своих пышных туго зашнурованных бюстах. Только отвернись, и ножи вонзятся ей в спину. Она заметила и злобный взгляд Лесли. Ее присутствие было более чем неприятно Фэрчайлдам, за исключением, быть может, Бэба и Норы.

Если бы они только на секунду представили себе, насколько ей самой было здесь невыносимо.

Бэб торжественно представлял ее подходившим гостям, а Нора выражала радость по поводу обретения дорогой племянницы. Такое у них было разделение обязанностей. Гости проходили один за другим, и у Мэри от постоянной улыбки уже начало сводить челюсти. Шум в зале становился все громче, по мере того как повторялась история о возвращении в лоно семьи блудной родственницы.

Прикрывшись веером, Нора сказала:

– Обрати внимание, дорогая, последний в ряду гостей – граф Шоу с сыном. Сын еще холост и надеется выгодно жениться.

Мэри мельком взглянула на прыщавого юнца.

– Я его по меньшей мере лет на десять старше.

– Не больше, чем на восемь, – спокойно возразила Нора.

– Но ты богатая наследница и притом красавица, такую упускать нельзя. Тут никакой возраст не помеха.

С чувством облегчения Мэри заметила:

– Я помолвлена, как вам известно.

Бэб, очевидно, прислушивался к разговору, потому что тут же, отвлекшись от виконта, чью руку он в это время пожимал, он наклонился к Мэри за спиной Норы.

– Твой жених, кажется, еще не появлялся. Вероятно, он стыдится синяка под глазом, который ты ему так ловко подставила.

Мэри внутренне застонала.

– Я ему подставила синяк? Что вы такое говорите?

– Ну, не столько под глазом, сколько на щеке. – Нора недобро улыбнулась. – Видно, ты не так уж сильно к нему расположена, как делаешь вид?

Вот именно такого вопроса Мэри и опасалась. Последние десять лет ей не случалось врать. И теперь ее легко можно было застать врасплох. Еще несколько минут назад она не хотела встречи с Себастьяном; теперь он был ей необходим.

– Вовсе нет. Вы совершенно напрасно так думаете. Я просто считаю, что чем раньше мой будущий муж проникнется уважением ко мне, тем лучше. Не так ли?

Мэри приятно улыбнулась виконту, чтобы возместить ему недостаток внимания со стороны хозяев.

Восхищенный виконт отвечал ей не менее приятной улыбкой.

– Могу ли я осмелиться пригласить вас танцевать со мной, мисс Фэрчайлд?

Прежде чем Мэри успела ответить, вмешалась Нора:

– Она пока еще не принимает приглашений, лорд Тислуэйт. Она еще мало с кем здесь знакома, оставьте шанс и другим джентльменам.

Между тем Лесли настойчиво оттеснил виконта от Мэри, положив ему руку на плечо.

Девицы Фэрчайлд немедленно окружили незадачливого кавалера.

Лесли напустился на Мэри:

– Лорд Тислуэйт для тебя не кавалер и к тому же он известный охотник за приданым. Постарайся больше не забывать, что ты Фэрчайлд, и прибереги свои улыбки для более подходящих поклонников.

Ах ты, злющий тиран! Неужели она позволит ему распоряжаться собой, еще чего?! Мэри повернулась к нему и взглянула ему прямо в лицо, в его изумительные, как и у всех Фэрчайлдов, глаза.

– Я веду себя как и подобает в моем положении.

– В твоем положении? Твоем положении? – поперхнулся Лесли. – Откуда тебе знать, как ведут себя богатые наследницы? – съязвил он.

– Меня прекрасно обучила всему, что нужно, леди Валери. Почему бы и вам не обратиться к ней за наставлениями? Право, она этого стоит.

– Мне… к женщине… за наставлениями?

Как индюк, обреченный на заклание, Лесли кудахтал и тряс головой. Все многочисленные складки у него под подбородком пришли в волнообразное движение. Но какая дерзость!

– Да будет тебе известно, я еще никогда не обращался за этим к женщинам, – потрясенно заявил Лесли.

– Вот потому-то на вас такие старомодные кюлоты.

Мэри нанесла ему это оскорбление холодно и расчетливо.

Пока Лесли озабоченно косился на свои ляжки, Мэри вежливо приветствовала графа Шоу с сыном. Когда юнец попросил разрешения пригласить ее на танец, она сказала:

– Это мой первый выход в свет, и леди Смитвик не позволяет мне пока принимать приглашения. Она считает, что я сначала должна познакомиться со всеми.

Что оставалось делать Hope? Она натянуто улыбнулась и невнятно пробормотала что-то в знак согласия. Мэри впервые после приезда в Фэрчайлд-Мэнор испытала ощущение одержанной победы. Может быть, она все-таки не станет покорной жертвой этой волчьей стаи!

Если бы только она могла разделить это ощущение с Себастьяном! Он бы ее понял!

Она осмотрелась по сторонам. Его нигде не было видно. Как он мог покинуть ее в такой важный момент? Если только он не решил, воспользовавшись случаем, приступить к поискам дневника.

Мэри удивлялась собственной непоследовательности. Она собиралась покинуть это зловещее место как можно скорее, и в то же время она хотела, чтобы этот суровый человек с рассеченным лицом, от усилий которого зависело ускорить ее отъезд, был при ней. Вероятно, тревоги и неприятности, преследовавшие ее в дороге и сопровождавшие ее прибытие в Фэрчайлд-Мэнор, слегка помутили ее рассудок. Во всяком случае, она предпочитала такое объяснение другому – что она желает Себастьяна и его поцелуев.

– Посмотри, милочка, – обратилась к ней с довольным видом Нора, – вот кого ты должна вознаградить согласием танцевать с ним. Это Йен.

Мэри усилием воли заставила себя отвлечься от мыслей о Себастьяне. Йен был тоже темноволос и суров и тоже, вероятно, страдал от ран, хотя и не физических, а душевных, но не он был ей нужен. Он не притягивал ее к себе с такой силой, одним словом, он был не тот.

– Маленькая кузина, ты все хорошеешь! Я убеждаюсь в этом каждый раз, как вижу тебя. – Йен говорил всегда так искренне, что она сразу почувствовала себя свободнее.

Под его восхищенным взглядом к ней вернулось радостное возбуждение, вызванное ее ошеломляющим успехом. Мэри знала, что с ним ей будет легко, он не станет смеяться над ее наивными восторгами.

Она весело покружилась на месте.

– Прелестное платье, правда? – она даже была кокетлива.

– Я скорее сказал бы это о женщине в платье.

– Ну, женщина, какой была, такой и осталась. – Успех, конечно, вскружил ей голову, но в глубине души Мэри продолжала пребывать все той же рассудительной экономкой. – И что-то раньше никто ей такого не говорил, – закончила она фразу.

– Это только потому, что раньше с тобой не было меня, – живо отвечал Иен.

– Ты такой милый! – сказала она искренне. Он понимает, что ей не по себе в незнакомой для нее обстановке, и хочет подбодрить ее.

Йен посмотрел на нее недоуменно, как будто его озадачил ее комплимент, и затем лицо его приняло свойственное ему циничное выражение.

– Мужчины не любят слыть милыми. Это как-то слащаво. Дерзкими, отважными, остроумными, неотразимыми – да! – но только не милыми!

– Ну что ж, запомню на будущее, – сказала она и, наклонившись к нему, прошептала:

– И все же ты милый! – и весело рассмеялась.

– Мэри уже познакомилась почти со всеми, – вмешался Бэб. – Пройди с ней в зал, Йен.

Мэри, разумеется, не познакомилась «почти со всеми», но она поняла, что имел в виду Бэб. Она познакомилась с теми, кто заслуживал внимания. Если какое-нибудь важное лицо вдруг явилось с опозданием, Бэб или Нора позаботились бы о том, чтобы ее представить.

Обвив рукой ее талию, Йен повел ее к толпе гостей.

Мэри доверительно прошептала ему:

– Как хорошо подальше от родственников, правда? Я редко кажусь себе очень доброй и добродетельной, но по сравнению с ними мы с тобой просто святые! Вокруг них клубится злоба и зависть. Мне там душно.

Он молчал так долго, что Мэри смутилась.

– Я не хотела тебя обидеть, – сказала она. – Ты, наверно, не сумел бы ужиться с ними, не будь у тебя к ним какой-то привязанности. Я не стану больше дурно говорить о них, тебе, конечно, это неприятно.

– Привязанности, ты говоришь – привязанности?! – повторил Иен. – Уверяю тебя, с ними вполне можно ужиться, не испытывая к ним ни малейшей привязанности. Я только удивляюсь, что ты отделяешь меня от них.

– Тебя? – Мэри засмеялась. – Ты же дал мне денег, помнишь? Ты посоветовал мне убраться подальше от Фэрчайлд-Мэнор. Ты сказал, что мне повезло, что меня выгнали. Ты, можно сказать, спас мне жизнь, Йен. Я на опыте убедилась в твоей правоте.

Йен, казалось, боролся с собой, но, прежде чем он успел что-либо сказать, раздался добродушно-приветливый мужской голос:

– Йен, старина, ты привел к нам прекрасную мисс Фэрчайлд, спасибо, дружище, можешь теперь отчаливать.

Мэри сразу же узнала веселого джентльмена. Его ей представили. Это был виконт Дайн, сорокалетний холостяк, всячески старавшийся произвести на нее впечатление.

– Ступай, ступай, мисс Фэрчайлд желает танцевать только со мной, – упорно настаивал он.

– Не думаю, – Йен покрепче обнял Мэри. – Она моя кузина, у меня преимущественное право.

– Право? – вмешался другой мужской голос. – У кузенов нет никаких прав. И у тебя тоже. Дайн – убирайся! Мисс Фэрчайлд, безусловно, обожает меня.

Мэри оглянулась и увидела графа Эгасса. Он был помоложе Дайна. Фалды его фрака отличались чрезмерной длиной, жилет – самой причудливой вышивкой, но лицо его было изрыто оспой, следы которой он пытался скрывать под толстым слоем пудры и многочисленными мушками. Самым неприятным в нем была его крайняя самоуверенность и то, что Мэри называла чванством.

– Мисс Фэрчайлд совершенно не нуждается в вашем обществе, – заявил мистер Муэтт, расправляя оборки на рубашке. – Потому что она любит меня.

– Перестаньте, право, на самом деле, господа, я никого из вас не люблю, – заявила Мэри авторитетным тоном экономки, прекращающей ссору, разгорающуюся между ее подчиненными. На лицах мужчин выразилось искреннее изумление, и она поспешила усилить произведенное впечатление, предупредив:

– Я не люблю ни ребячества, ни фатовства, так что если вы хотите мне понравиться, вы должны вести себя достойно.

Кавалеры, переглядываясь, отступили. Йен с трудом подавил улыбку.

В это время другой голос, спокойный, приятный, голос человека, искренне забавляющегося происходящим, произнес:

– Ну что, сваляли дурака, друзья? Теперь позвольте мистеру Бриндли дать вам урок.

Высокий, хорошо сложенный мужчина лет пятидесяти подошел к Мэри с изящным поклоном.

– Мисс Фэрчайлд, весь последний час я восхищаюсь вами издали. Не удостоите ли вы меня чести протанцевать со мной первый танец?

Мэри не узнала ни этого человека, ни его фамилию. Почему-то его ей не представили. Возможно, он был одним из многих, кого ее дядя и тетка находили «неподходящими». Это еще больше расположило ее к нему.

– Я бы с удовольствием отдала первый танец вам, сэр, – отвечала она, – но я не танцевала много лет, боюсь, что стану наступать вам на ноги.

Взяв ее руку в свои, он погладил ее своими большими ладонями.

– Я готов, чтобы мне отдавили все пальцы ради удовольствия быть кавалером столь обворожительной молодой леди. – Мистер Бриндли был сама учтивость.

Мэри не могла удержаться от улыбки. С каждой сменой выражения на его уже немолодой коже появлялись морщинки. Он выглядел сильным, как грузчик, и его широкие плечи еще не начали сутулиться. Одет он был по моде двадцатилетней давности, и его пудреный парик был в лучшем случае из конского волоса, но все эти недостатки тонули в море его обаяния. Неудачливые поклонники мрачно наблюдали за тем, как он вывел Мэри в круг выстроившихся пар.

– Я Эверетт Бриндли, моя милая, и в молодости считался неплохим танцором. Лучшего кавалера для первого менуэта вам здесь не найти.

Он поставил ее в ряд с другими дамами и, как только заиграла музыка, занял место среди кавалеров.

– Я к тому же еще и купец. Значит, вовсе не подходящий поклонник для такой прелестной юной аристократки. Поэтому обещаю не ухаживать за вами, если только вы со своей стороны пообещаете не влюбляться в меня.

Нет, какой он занятный, этот «неподходящий» купец! Настроение ее все улучшалось.

– Это может оказаться затруднительным, сэр, поскольку к джентльмену столь любезному невозможно остаться равнодушной.

– Я сразу понял, что вы настоящая леди. – Он небрежно кивнул в сторону отвергнутых поклонников. – Эти ничтожные пиявки недостойны целовать подошвы ваших туфелек.

Мэри поразила его горячность.

– Вы уж слишком резки, сэр.

– А вы чересчур добры. – Внезапно вспомнив свою роль бального кавалера, он как-то странно улыбнулся.

– По правде говоря, вы напоминаете мне мою дорогую покойную миссис Бридли. – Он прижал руку к сердцу. – Я слышал, что вы помолвлены с виконтом Уитфилдом.

Утвердительно кивнув, Мэри сосредоточилась на тщательном подражании медленным грациозным движениям других дам.

– Как это печально для всех этих мужчин, которые даже сейчас следят за вами жадными взглядами.

– Не сомневаюсь, что пострадает главным образом их карман.

Мэри удалось плавно повернуться в такт музыки. Она с торжеством осознала, что не окончательно забыла уроки отца, наставлявшего ее когда-то в танцевальном искусстве.

Тоска по прошлому внезапно охватила ее с какой-то неистовой силой. Как бы понравился ее отцу сегодняшний вечер! Как бы он гордился ею! Обычно Мэри старалась подавлять в себе воспоминания об отце. Временами она даже ненавидела его. Но сейчас, под влиянием праздничного настроения, в ней воскресали только светлые картины, его доброта и жизнерадостность.

Мэри мимолетно пожалела, что не позволила Хэддену поехать с ней. Она боялась опасности, но какая в такой обстановке может быть опасность? Она совершенно расслабилась.

– Так значит, виконт Уитфилд прочно утвердился в вашем сердце, – сказал мистер Бриндли, проделывая сложные па. – А вы, я полагаю, в его?

Озадаченная фамильярностью вопроса, Мэри сбилась с такта и должна была ускорить шаг.

– Ага, я вижу, я вас смутил. – Он вполголоса подсказал ей несколько следующих па и снова вернулся к теме разговора. – Простите старику, если я позволил себе лишнее.

Мэри не могла согласиться с тем, что он называл себя стариком. В его грациозных легких движениях чувствовалась значительная сила. До старости ему было явно еще далеко.

– Вы вовсе не старик. Не клевещите на себя.

– Благодарю вас, но молодость моя уже миновала, оставив мне сознание, что у меня слишком мало времени, чтобы исправить мир. – Он усмехнулся. – Мне не дождаться, пока изменится Уитфилд. Я его знаю много лет. Нам случалось вместе участвовать в некоторых предприятиях, и я проникся к нему уважением. Он напоминает меня самого, когда я был молод. Энергичный. Решительный. Неукротимый. – Мистер Бриндли подчеркивал каждое слово взмахом руки.

– Да. – Мэри пристально всматривалась в другие пары, чтобы скрыть от мистера Бриндли выступивший у нее на лице румянец и убедиться, что никто не подслушивает их странный разговор. – Да, он такой, – шепотом подтвердила она.

– Не беспокойтесь, нас никто не слышит, – ободрил ее мистер Бриндли. – Человек с моим опытом знает, как пользоваться голосом. – Он откашлялся. – Торговые переговоры, знаете ли.

Мэри снова осторожно огляделась. Хотя танцующие изо всех сил напрягались, чтобы их услышать, судя по неудовлетворенному выражению их лиц, им это не удавалось.

– Да, но мы ведь говорили о молодом Уитфилде. Я желаю ему большой и настоящей любви. Я так рад за вас. – Он стиснул руку Мэри, и его подбородок задрожал. – Такой, какая была у нас с миссис Бриндли.

У Мэри тоже задрожал подбородок.

Какой он славный! Приятно встретить в этой толпе такого человека.

– Я вижу по вашему румянцу, что Уитфилду повезло. – Голос мистера Бриндли был сама нежность. – А танец тем временем закончился, и я полагаю, что вы сыграли со мной хорошенькую шутку.

– Что вы хотите этим сказать, сэр? – удивленно спросила Мэри.

Его карие глаза лукаво блеснули.

– Вы очень хорошо танцуете.

– Только с хорошим учителем.

Мэри сделала ему реверанс, и мистер Бриндли проводил ее на место.

– Довольно вам хмуриться, молодежь, лучше запоминайте, что такое приличные манеры, – обратился мистер Бриндли к явно расширившемуся кругу поклонников Мэри. – В любом случае, она вам не достанется. Мисс Фэрчайлд – собственность виконта Уитфилда, и вам лучше об этом не забывать. А то ведь он не замедлит напомнить!

Когда он удалился твердой упругой походкой, граф Эггас тихо сказал:

– Грузчик из доков, портовый рабочий.

– Вот именно, – мистер Муэтт глумливо усмехнулся. – Или был таким. И хвалится этим направо и налево. Тоже мне манеры…

– Говорят, он анархист или и того хуже, – снова заговорил Эггас почти шепотом.

– Каким образом он вообще здесь оказался? – спросил мистер Муэтт. – Я не знал, что Фэрчайлды принимают у себя торговцев вместе со сливками общества.

– Сливки общества столько назанимали у мистера Бриндли, что пригласят его, куда он только пожелает, – исчерпывающе объяснил все виконт Дайн, не отличавшийся сдержанностью на язык, – как это известно Фэрчайлдам по их собственному опыту.

– Лучше уж пригласить его в гости, чем столкнуться ночью на лондонской улице с парочкой его головорезов.

Вид у Эггаса был совершенно больной. Он махнул кружевным платком в сторону Мэри.

– Вы ничего не подозреваете, а это страшное испытание.

Мэри не поверила ни единому его слову. Этому жалкому ничтожеству нужно было только сочувствие, и ничего больше.

– Мистер Бриндли, на мой взгляд, очень приятный человек, – сказала она. – Вы должны быть весьма признательны, что он готов одалживать вам свои деньги.

Йен громко захохотал, остальные замялись.

– Тебе следовало притвориться, что ты не слышишь эти разговоры о ростовщичестве. Молодым незамужним женщинам полагается быть несведущими в таких делах.

– О Господи, постараюсь не забыть, – пообещала Мэри, подумав про себя, что женщина любого ранга все равно что экономка, ей приходится изображать из себя немую, чтобы угодить мужчинам. Или воистину быть глупее глупого.

– Лично я нахожу откровенность мисс Фэрчайлд восхитительной. – Перед ней склонился человек лет тридцати, по наружности закоренелый распутник. – Барон Харлоу к вашим услугам.

– Такой же восхитительной, как и ее красота. – Прыщавый сынок графа Шоу завладел ее рукой и запечатлел на ней поцелуй.

Поистине в Англии нет никого прелестнее ее, – лорд Тислуэйт попытался протиснуться к ней, но ему не дали возможности это сделать. Пришлось ему удовольствоваться выкрикиванием комплиментов поверх чужих голов. Выглядел он при этом довольно смешно.

Мэри с сожалением вспомнила былое свое легковерие. Окажись сейчас здесь, среди всего этого великолепия, осыпанная комплиментами шестнадцатилетняя Джиневра Фэрчайлд, она была бы осчастливлена сверх всякой меры. В тот момент сбылись бы все ее самые смелые мечты. Но Мэри Роттенсон равнодушно рассматривала украшения на стенах и потолке зала и думала о том, сколько они могли бы стоить и как долго придется прислуге их убирать. Слушая эти потоки лести, она недоумевала, как все эти гордые аристократы, ранее столь равнодушные к ее прелестям, могут подумать, что она поверит им теперь. Это же просто нелепо.

Экономка, с грустью подумала она, никогда не предается самообману. А как бы иногда хотелось!

Йен взял ее за руку.

– Музыка заиграла. Ты не окажешь мне честь?

Они заняли свои места среди танцующих пар.

Под звуки оркестра Йен спросил:

– Куда ты направилась отсюда тогда, много лет назад?

Мэри промолчала. Она не хотела лгать кузену, который был так добр к ней. Но с другой стороны, она не могла и во всем признаться. Даже Йен, при всей его доброте и сочувствии, осудит преступницу.

– Успокойся, ты можешь мне ничего не рассказывать – Йен погладил ее руку. – Ты мне ничем не обязана.

– Нет, я тебе очень обязана! Если бы не ты, нам с Хэдденом пришлось бы… голодать. – А ее бы еще пытали и повесили.

– Ты так хороша сегодня.

Мэри склонилась перед ним в реверансе, как этого требовала очередная фигура танца. Когда она выпрямилась, он коснулся пальцами локона у нее на груди.

– У тебя был кто-то? Какой-то мужчина?

Да, был. Конечно, был. Только не в том смысле, в каком имел это в виду Йен.

– Нет, – отвечала она твердо. – Я долго искала себе место, пока леди Валери не взяла меня в экономки.

– В экономки? – Йен раскрыл рот от изумления. – Не может быть!

– Может. И я была очень хорошей экономкой. – Мэри с трудом удерживалась от смеха, глядя на выражение его лица. – А ты думал, что могло со мной случиться? Как я жила, по-твоему, все это время?!

– Я, честно говоря, думал, ты стала любовницей какого-нибудь богача. Я воображал, что у тебя все совершенно благополучно. Всякий раз, бывая в Лондоне, я искал тебя. Но мне в голову не могло прийти искать тебя среди прислуги.

В его карих глазах вспыхнуло возмущение.

– Положение любовницы тебе, несомненно, больше бы подошло.

– Это что, все вокруг так думают? Что я любовница Себастьяна и что теперь он женится на мне, потому что я стала богатой наследницей?

– Вообще говоря, да. Ведь ты же сама знаешь, что он женится на тебе из-за денег.

– Какая глупость, – сказала она, не задумываясь. – Если бы он женился на мне из-за денег, он мог бы сделать это еще в Шотландии. То есть до того, как мне стало известно о наследстве. Тогда бы он завладел моим состоянием, о существовании которого я даже и не слышала.

Йен стиснул ей руку и, когда она поморщилась, тут же извинился.

– Только не говори никому правду. Пусть они лучше думают, что ты жила на содержании. Ты не представляешь, как они к этому отнесутся.

– Тебе не кажется, что эти благородные особы очень странные? Они предпочли бы, чтобы я продавалась кому-то, а не служила честно?

– Что я об этом думаю, не имеет никакого значения. – Йен говорил торопливо и настойчиво, как будто у него было мало времени, чтобы внушить ей эту мысль. – Смотри только, не позволяй никому заманить тебя в уединенное место.

Мэри ощутила какое-то странное покалывание в шее, пониже затылка и с трудом удержалась, чтобы не коснуться этого места рукой. В чем дело?

– Здесь любой не задумается задрать тебе юбку и опозорить тебя ради твоих денег. – Йен кинул взгляд куда-то поверх ее головы.

Она готова была поклясться, что ему не по себе. Что случилось? Или шепот какой-то пробежал по залу? Или откуда-то холодом вдруг повеяло?

– Я не забуду твое предостережение, – сказала она.

– И твоя помолвка тебя не спасет.

Ах, так это Себастьян. Себастьян появился наконец здесь, в зале!

– Если Уитфилд женится на тебе не ради приданого, то потому, что он такой же, как и все. Он просто не может устоять перед девушкой из семьи Фэрчайлд.

Себастьян, вероятно, следит за ней. Вот почему по телу пробегает дрожь. Вот почему ей хочется бежать и еще сильнее хочется остаться. Она теряет всякое самообладание, даже когда он просто смотрит на нее.

– Все знают, что он скорее задушит тебя, чем женится на женщине, беременной от другого.

Даже не оглядываясь, Мэри знала, что Себастьян приближается к ним. Она чувствовала также, что ее разговор с Йеном ему неприятен.

Вызывающе глядя через ее плечо Йен закончил:

– Он не позволит Фэрчайлдам снова одурачить себя.

Себастьян отвлек ее внимание от Йена, проведя ладонью по ее обнаженной от плеча до локтя руке. Она не испугалась, не вздрогнула. Она ждала этого прикосновения, почти что жаждала его. Мэри повернулась к нему. Щека у него распухла, на ней темнел кровоподтек. Но глаза его пронзительно блестели, отражая полыхавший в его душе огонь.

– Мы же танцуем, приятель, – запротестовал Йен.

– Хватит, натанцевались, – отвечал Себастьян, уводя Мэри. Она повиновалась ему без звука.

Глава 12.

Себастьян тащил ее за собой через зал, но когда они дошли до дверей на балкон, она уперлась.

– Мне нельзя идти с вами в сад, – сказала она.

Он быстро повернулся, как будто так и ждал ее возражений.

– Это еще почему?

– Джилл мне запрещает.

Себастьян пристально вгляделся в ее лицо. Затем взгляд его медленно окинул ее всю, вплоть до кончиков атласных туфель, выглядывавших из-под платья.

– Понимаю, – сказал он, оценив белизну и нежность облекавшей ее ткани. – Тогда зайдем в этот альков, там и поговорим.

Мэри снова не пожелала никуда идти, и он опять повернулся к ней уже с раздражением.

– В чем дело на этот раз?

– Мы не можем оставаться наедине. Йен предостерег меня от этого.

– С каких это пор ваш кузен стал таким знатоком приличий? – С легкой гримасой боли Себастьян дотронулся до своего лица. – Если вам чем-либо не понравится мое поведение, вы всегда можете ударить меня крышкой от подноса.

Приличных размеров кровоподтек шел от рассеченной скулы вверх до самого глаза, придавая ему вид уличного бродяги после хорошей драки. Такой вид ему подходит, подумала Мэри. Но, наверно, унизительно для него, привыкшего к победам, почувствовать, хотя бы и мимолетно, вкус поражения.

Но что всего хуже, Мэри была довольна, что пометила его как свою собственность. Гордость, которую она испытала при этой мысли, ужаснула ее. В поисках спасения от этой новой опасности она снова обратилась к своему опыту экономки. Она спокойно сложила перед собой руки.

– Рада видеть, что мой первый урок был вами усвоен.

Себастьян поджал губы, ноздри у него раздулись.

– Все это ваша проклятая чопорность. Может быть, вы предпочитаете беседовать в таком тоне на людях?

Мэри оглянулась. Сотни глаз беззастенчиво на них уставились. Они все без исключения заметили разбитое лицо Себастьяна и, несомненно, наслушались разговоров от прислуги о сцене в спальне Мэри. Хотя самого интимного момента никто, безусловно, не видел, но она прекрасно могла себе представить, какого рода сплетни разносились по многочисленным коридорам и лестницам. Все еще держась лицом к нему, Мэри нерешительно отступила на шаг по направлению к алькову.

– Я обещаю, что больше вас не ударю, если вы в свою очередь пообещаете не…

Себастьян последовал за ней в образованную двумя колоннами нишу. Губы его скривились в дерзкую насмешливую улыбку падшего ангела.

– Не… что? Не целовать вас? Не желать вас? Вы с этим немножко опоздали, мисс Фэрчайлд.

Их недавняя близость превращала его официальный тон в издевательство.

В этом уголке за занавесями между колоннами она должна была бы чувствовать себя в безопасности. Но ей казалось, что ее загнали в ловушку.

– Здесь есть другие Фэрчайлды, гораздо красивее меня. Почему бы вам не поговорить с ними?

– Я помолвлен с вами.

– Вам бы ничего не стоило это устроить и с кем-нибудь из них. – Она махнула рукой в сторону танцевального зала.

Боже, что она, с ума сошла, внушать ему такие мысли? А вдруг…

Но если он ее и услышал, то не придал ее словам никакого значения.

– Мне они не нужны. Для моей цели мне вполне достаточно вас.

Вот так, и поделом ей. Он поставил ее на место, разом излечив ее от возможной склонности к тщеславию.

– Другие красивее меня.

– Кто, к примеру? – спросил он с крайним раздражением.

– Дочери моего дяди. Только взгляните на них, и сравнивать смешно.

Она вновь указала веером в зал, и он, усмехнувшись, посмотрел в ту сторону. Как может он остаться равнодушным? Все ее прежние фальшивые поклонники жадно следили за грациозными движениями ее кузин в контрдансе. Глядя на этих женщин, чья красота была бесспорна, Мэри сознавала себя дурнушкой. Себастьян не может не заметить разницы, и лучше раньше, чем позже, добавила она мрачно про себя.

– Присмотритесь, как они прекрасно танцуют, они умеют вести беседу, они привлекают все взоры своим обаянием, не правда ли, лорд Уитфилд?!

– Да, да, они очень милы, но я думаю, вы просто напрашиваетесь на комплимент. Ну что ж, вы своего добились.

Упершись в стену ладонями по обе стороны ее головы, Себастьян наклонился к ней.

– Ни одной из них никогда не удастся так разжечь мне плоть.

Комплимент не слишком изысканный, пожалуй, даже грубоват, подумала она и невольно опустила глаза, ожидая увидеть рвущееся из темной ткани пламя. Разумеется, ничего подобного она не увидела. Зато когда она подняла взгляд, то увидела в его глазах огонь, испепеляющий его душу.

– Здесь нет никого прекраснее вас. – Терпение его, казалось, было на исходе. – Я не могу оторвать от вас глаз, рук, и перестаньте выставлять себя напоказ, если не хотите убедиться в том, насколько велико мое желание, прямо здесь, в этом проклятом зале.

Удивление сменилось в ней удовольствием, а затем искренним изумлением.

– Как это я себя выставляю напоказ?

– Вы… вы смотрите на меня. – Он переступил с ноги на ногу, как будто его и правда что-то жгло. – И зачем вы надели это платье? Вся ваша грудь… как будто на витрине.

– Это вы настояли, чтобы я его купила.

– Я безмозглый идиот.

– С этим я ни в коем случае не стану спорить.

Напряжение в нем чуть-чуть ослабло, и он иронически улыбнулся.

– От вас другого и ждать не приходится, маленькая хищница.

– Хищница? Я? – мгновенно разъярилась Мэри. – Как вы посмели… вы… тупоголовый осел!

– Дорогая мисс Фэрчайлд! – Себастьян прижал руку к сердцу и слегка поклонился. – Я потрясен! Я в ужасе! Вы меня поражаете!

И себя тоже. Он, наверно, подумал, что она превратилась в какое-то иное существо прямо у него на глазах.

Да так оно и есть. Она вновь на минуту стала Джиневрой Фэрчайлд, воображающей, что весь мир – это бланманже, и нетерпеливо требующей себе порцию побольше.

Мэри в ужасе отшатнулась к одной из колонн. Себастьян обхватил ее за талию, как бы в беспокойстве, что она ударится.

– Что случилось? – спросил он.

– Я просто поверить не могу. Неужели я настолько забылась, что назвала вас… обозвала вас.

– Ослом?! – Он погладил ее обнаженное плечо и криво улыбнулся. – Да, вы назвали меня ослом. Без всякого сомнения, я это заслужил.

– Нет! Я очень сожалею… – виновато сказала Мэри.

– А вы забыли, что я назвал вас хищницей?

– Это не оправдание, чтобы и я опустилась до того же!

– Ах, стало быть, мне разрешается выходить из себя, а вам нет. – Он принял задумчивый вид. – Какая вы, однако, интересная женщина.

Он следил за ней слишком пристально, и ей показалось, что он ее понимает.

Почему это ее так встревожило?

– Смиренно прошу прощения за хищницу, – церемонно произнес он, – и прощаю вам осла. Это для меня еще очень мягкое словечко. Забудьте об этом.

Забыть? Да она ни о чем другом и думать не могла! Как она, Мэри Роттенсон, настолько забылась? Так низко пасть! И он понял это, потому что рука его гладила ее шею и плечи с такой же фамильярностью, как накануне. Еще бы, ведь он наверняка считает ее распущенной девкой, не умеющей даже держать себя в руках.

– Да, я была бедна, я служила в экономках, но я всегда могла называть себя леди. Не лишайте меня этого права, лорд Уитфилд, – Мэри очень надеялась, что это вышло у нее с достоинствам, а не просто с отчаянием.

Он приоткрыл рот. Мэри совсем близко видела его белые зубы и чуть заметные движения губ при дыхании. Его тепло проникало сквозь слои ткани у нее на корсаже. Даже легкое движение каждого его пальца она чувствовала всем телом. Но Себастьян как будто хотел, помимо ее желания, сдержать ее.

Мэри всем своим существом сосредоточилась на нем, остро ощущая его прикосновение, испытывая, чего в них было больше: удовольствия, гнева, безумия страсти, боли неудовлетворенного желания?

– Вы всегда останетесь леди. – В его голосе была искренность и вместе с тем некое удивление. – В отличие от других женщин из вашей семьи. В отличие от многих и многих женщин, находящихся здесь, титулованных, как угодно громко, но не умеющих себя держать.

До нее смутно долетал гул голосов этих самых дам, но она их не видела. Отчасти их скрывали от нее его грудь и плечи, но главным образом потому, что когда он был так близко, она ничего больше не замечала вокруг.

– Рано или поздно мы с вами спаримся.

Его уверенность и грубо сказанное слово озадачили и раздражили ее.

– Я не животное, чтобы спариваться.

– Разве? – вопрос прозвучал как вызов. Его изрезанные шрамами руки с длинными пальцами потянулись к ней и ухватились за шаль, скрывавшую ее грудь. Кружево легко поддалось его ласкающим движениям, и он слегка приподнял его за концы. Себастьян взглянул сначала на то, что открылось его взору, потом перевел взгляд на ее лицо.

– А разве может быть иначе? – повторил он свой вызов несколько по-другому.

Он сумасшедший – это несомненно, и он заразил ее своим безумием; только это могло быть единственным объяснением всему. Прошло столько долгих лет вынужденного одиночества, нарушаемого только присутствием Хэддена. Хотя, конечно, при чем тут Хэдден. Ведь она имеет в виду одиночество особого рода, родной брат тут ничем помочь не в силах. Ей было двадцать шесть лет, и она начисто отринула свое женское естество. Она считала себя неспособной на такое. Даже сегодня, когда она вошла в зал, она безумно волновалась, но внешне-то выглядела спокойной. А вот сейчас она себя выдала.

Ноги у нее подгибались, губы пересохли. Она хотела вырвать у него шаль, но не могла, настолько у нее дрожали руки. Внутри нее ожила женщина, о существовании которой она прежде даже и не подозревала. Не Джиневра и не Мэри, с их неопытностью и наивностью, а другая, вся охваченная неистовым желанием и сладким предвкушением и все из-за одного-единственного, чье сумрачное обаяние мгновенно лишало ее самообладания, где бы она ни находилась.

Но все же она с благодарностью подумала о шумевшем где-то там у него за плечами бале. Не будь кругом так много людей, она не поручилась бы ни за Себастьяна, ни за саму себя. Это сыграло свою роль, спасая ее от совершенного уже безрассудства.

Ах, но все становилось слишком опасно. Она постоянно чувствовала себя ходящей по острию ножа. Если бы не ее преданность леди Валери, она оттолкнула бы стоявшего перед ней мужчину, вернулась в Лондон, затребовала бы оттуда свое наследство и вместе с Хэдденом отправилась бы странствовать по свету. Впрочем, возможно, она уже и не смогла бы так поступить. Что, если это только иллюзия, будто она способна освободиться от влияния Себастьяна? Неужели их действительно так намертво связывает зов плоти? Именно об этом он говорил ей вчера. Но как бы там ни было, обстоятельства складываются так, что ей приходится оставаться здесь, и она обязана заставить его понять, в каком она положении.

– Моя репутация должна остаться совершенно незапятнанной. Все должны знать, что я холодна, тверда и во всем безупречна, как платина.

– И платину можно расплавить на сильном огне. – Завязывая на ней шаль, он чуть-чуть прикасался пальцами к ее коже, вызывая легкую дрожь. – Вы сами в этом скоро убедитесь. Когда вы расплавитесь, вы по-прежнему останетесь леди. Вполне… ублаготворенной… леди.

Он нарочно произнес эти слова медленно, прочувствованно, с расстановкой. Сладострастная истома охватила ее. Вот этого он и добивался. Он хотел, чтобы она была мягкой и податливой, и она уже была готова стать для него чем угодно.

Но как ужасно сознавать, что ты отдаешься ему в полное подчинение!

Он как будто прочитал ее мысли.

– Вы были экономкой, но это было не больше чем роль, которую вам приходилось играть. Вы не были рождены слитком платины, скорее наоборот. Это совершенно неестественное для вас состояние, дорогая. Поэтому вы и не смогли заполнить этим драгоценным металлом всю свою душу. Вы просто Джиневра Мэри.

– Фэрчайлд, – добавила она. – Вы сказали, что я не родилась слитком платины, но я Фэрчайлд по рождению, и, поверьте мне, лучше иметь в жилах драгоценный металл, чем кровь этой семьи.

Нахмурившись, Себастьян пытался что-то сказать.

– Нет, подождите, не перебивайте. Раз уж я начала, я хочу быть до конца откровенной. Вы говорили мне в Шотландии, что эта помолвка всего лишь фарс. Так я и пытаюсь к этому относиться. Теперь вы говорите, мы должны, как вы изволили выразиться, «спариться», то есть поддаться… низким инстинктам. Что вы себе позволяете? Когда все будет кончено между нами, я все равно останусь Фэрчайлд, а вы по-прежнему будете ненавидеть меня и весь наш род. А я погибну.

Он этого не отрицал.

– Значит, вы слышали историю этой вражды.

У Мэри было искушение солгать, сказать, что eй все известно, но между ней и этой ложью непреодолимой стеной стояла ее окаянная природная правдивость.

Он видел ее насквозь, потому что буквально после секундной заминки он сказал:

– Мне совершенно ясно, что вы ничего не знаете. Я думал, Фэрчайлды не замедлят воспользоваться этим, как верным средством разлучить нас. Но они скорее всего не могут придумать, каким образом им представить свою роль в этой истории менее гнусной, чем она была на самом деле.

С чувством, близким к отчаянию, она сказала:

– Вот видите? Вы ненавидите Фэрчайлдов, и я не знаю почему, но я уверена, что если мы… – она запнулась, но потом уверенно продолжала, – сойдемся, вы запятнаете себя близостью с презираемой вами семьей.

– Пятно иногда не повредит.

Он шутит! Он все время шутит. Но если бы он когда-нибудь вспомнил, что совершила Джиневра Фэрчайлд, он бы знал, что во всей ее родне не было никого хуже ее.

– Жизнь вдали от вашего проклятого клана сильно отдалила вас от него.

Себастьян стоял перед ней, между ней и бальным залом, между ней и свободой… между ней и безопасным бесплодным миром, где обитала Мэри Роттенсон. Самонадеянный, как и всякий мужчина, он полагал, что может изменить ее. Он не знал, как она уже изменила себя сама.

– Я уже прошла сквозь огонь, Себастьян. Наверное, вам трудно это себе представить. Когда-то я была слаба – я никогда уже не буду такой.

Он не сводил с нее взгляда, и безумное желание постепенно все больше овладевало им. У нее такие огромные глаза. И цвет их схож с цветом штормовой волны в океане. Колдовская глубина моря не сумеет заворожить, как они. Сверхъестественной длины ресницы трепещут, когда она говорит, а губы, чтобы она ни произносила, заставляют думать только о поцелуях. Ее кожа розовеет в пылу разговора, а ее искусная прическа, окончательно утратив парадную пышность, приобрела очарование непосредственности. Ей двадцать шесть, и она ведет себя с твердостью и решимостью зрелой женщины и невинностью юной девушки. Она сопротивлялась ему так стойко, что он был совершенно убежден в ее добродетели, строгой нравственности и абсолютной честности. К сожалению, то, чего он добивался от нее, не имело никакого отношения к этим достоинствам. Она решительно сводила его с ума. Желание настолько переполняло его, что он не решался даже расстегнуть свой сюртук, чтобы никто не увидел, в каком он состоянии. И все же он невольно восхищался ею и уже совсем вопреки обыкновению начал задумываться, не была ли права его крестная, говоря, что Джиневра Мэри Фэрчайлд может стать его спасением.

– Значит, вас беспокоит не то, что я погубил вашу репутацию, а то, что я желаю вас и намерен овладеть вами, – сказал он. – Для вас имеет значение суть, а не видимость.

– Меня весьма беспокоит моя репутация. Женщина не может быть к этому равнодушной.

Мэри перебирала в пальцах бахрому шали, опустив глаза, чтобы избежать необходимости встречаться с ним взглядом.

– Но жить-то мне придется не с обломками моей репутации, а с самой собой. Я хочу быть в ладах со своей совестью. Если бы я позволила себе стать вашей любовницей…

– Нет, – перебил ее Себастьян, настойчиво возвращая ее к истинной причине ее беспокойства, – вас пугает вовсе не роль любовницы. – Он взял ее за руку и прижал ее руку к своей груди, так что она могла чувствовать биение его сердца. – Вас пугает сама мысль лежать в моих объятиях и что я использую все средства, чтобы вы предались мне полностью. Вам известно, Джиневра Мэри, какой женщиной вы могли бы стать, и мне тоже. Я не успокоюсь, пока вы ею не станете.

Мэри попыталась высвободить свою руку.

– Я вас вовсе не понимаю, – отчаянно лгала она, – кем вы хотите, чтобы я стала?

Себастьян не отпускал ее.

– Отчасти Мэри Роттенсон, отчасти Джиневрой Фэрчайлд.

Мэри неожиданно дернула руку с такой силой, что он был вынужден ее выпустить.

– На что вам она? Глупая тщеславная девчонка.

– Вы говорите о Джиневре? – Он еще не вполне понимал, почему она делила себя пополам, но был очень близок к истине. – Вы говорите о ней, как будто она что-то отдельное от вас, но она…

– И зачем вам вообще одна из Фэрчайлдов? Вы пользуетесь мною ради мести? – перебила его Мэри, торопясь высказаться.

Так это и должно было быть, так это и задумывалось, но рядом с ней он забывал о необходимости рассчитаться с Фэрчайлдами.

– Это слаще всякой мести.

– Не говорите так со мной! – Мэри настолько разволновалась, что повысила голос и, казалось, не замечала прислушивавшихся со всех сторон к разговору любопытных.

Себастьяна не особенно беспокоили благородные гости, прохаживавшиеся поблизости в надежде подслушать что-нибудь пикантное. Но он хотел избежать любой неловкости и замешательства ради нее. Он подчеркнуто тихо сказал, призывая тем самым и ее понизить голос:

– Большинство женщин оскорбились бы, если бы мужчина их не желал.

Мэри отвернулась, словно боясь того, что он может прочесть по ее лицу.

– Я не такая, как другие. Вы уже имели не один шанс убедиться в этом. Я шла на то, что другие женщины отвергли бы с презрением. Кому как не вам это знать.

– Да, вы работали. Быть может, дело в том, что я такой же, как другие мужчины.

Себастьян непринужденно потянул за золотой шнурок, прикреплявший к стене волны темно-синего шелка. Поблескивающая ткань, закрепленная еще и на потолке, упала вокруг них. Теперь, хотя колыхавшийся на сквозняке занавес и не скрывал их полностью, но давал им все же некоторую возможность уединения. Себастьян надеялся, что музыка в зале достаточно заглушала их голоса, чтобы сделать разговор недоступным для чужих ушей.

– А может быть, дело в том, что я не могу устоять перед одной из Фэрчайлдов? – продолжил Себастьян и подумал про себя, ужасно, если это так на самом деле! Но вслух он произнес совсем другое. – Мне повезло, я нашел среди них одну, чья честность самой высшей пробы. Редкий бриллиант в платиновой оправе.

Себастьян погладил ее нежную округлую щеку. Мэри отдернула голову.

– Я хочу покончить с нашим делом здесь как можно скорее и уехать.

Ее голос звучал отчаянно, умоляюще. Оглянувшись, она заговорила тише:

– Вы искали дневник? Нашли какие-нибудь следы?

– Искал, но безуспешно. – Он снова погладил ее по щеке, настойчиво предлагая ей свою поддержку и в то же время наслаждаясь ощущением ее бархатной кожи под своими пальцами.

– Мы пробыли здесь в общей сложности всего один день. Вы же наверняка знали, что на поиски дневника потребуется много больше времени.

– Да, но я не представляла себе, насколько отвратительным окажется этот фарс. Я не могу больше переносить это! Мне это все ненавистно!

И он тоже?! Нет. Он никогда не претендовал на то, что понимает женский ум, но тело этой женщины он понимал и знал, что она желала его. Против собственной воли, но желала.

– Я могу отвлечь дочерей Бэба, пока вы станете обыскивать их комнаты, – сказала она. – Я могу подружиться со слугами и расспросить их. Позвольте мне помогать вам. Может быть, получится побыстрее.

Она позволила его руке нежно обхватить ее за талию и ближе притянуть к себе, но ему показалось, что в этом проявилась всего лишь покорность. Удовлетворения ей это явно не приносило.

– Вы уже помогли и довольно существенно. Последний день я избегал наших хозяев под предлогом того, что мне неловко появляться с разбитым лицом.

Он улыбнулся ей своей неподражаемой улыбкой, стараясь заставить улыбнуться и ее.

– Вы уже оказались замечательным поводом для отвлечения вашего семейства.

Мэри уперлась взглядом в пол, надувшись, как ребенок, еще не умеющий играть во взрослые игры, но упрямо желающий подражать старшим. Черт возьми, да эта женщина, похоже, никогда не улыбается. Во всяком случае… ему.

– Я бродил по дому, чтобы вспомнить расположение комнат.

Мгновенно забыв о своих обидах, Мэри удивленно подняла на него глаза.

– Вы бывали здесь раньше?

Черт! Надо же было ему проговориться!

– Много лет назад, – ответил он небрежно, как о чем-то не стоящем внимания.

Мэри хотела еще что-то спросить, но он не дал ей такой возможности.

– Сегодня, перед тем как прийти сюда, я обыскал кабинет Бэба.

Как он и рассчитывал, это возбудило ее любопытство.

– Что вы нашли там?

– Много чего. Завещание вашего деда, пачку неоплаченных счетов, сейф… – он многозначительно помолчал.

Уголки ее губ опустились.

– Запертый, разумеется.

Он усмехнулся.

– Ну, конечно, и ни один из моих ключей к нему не подошел.

– Вы привезли с собой ключи?

– Я взял с собой все, что, по моим расчетам, могло мне понадобиться, чтобы обыскать этот дом от подвалов до крыши.

Он сделал недовольную гримасу.

– Но, очевидно, подходящего ключа у меня не оказалось.

– Я могу вскрыть сейф и без ключа. – Мэри нетерпеливо потерла друг о друга кончики пальцев, вспомнив, как их бывало царапал напильник.

– Откуда у вас такой странный талант? – спросил он настораживаясь.

– Отец заставил меня научиться. – Мэри взглянула ему в лицо. – Он говорил, что это может пригодиться, и, похоже, оказался прав.

Ее отец, Чарльз Фэрчайлд.

Иногда Себастьяну казалось, что он узнает черты этого человека в лице его дочери.

– Я бывал в Фэрчайлд-Мэнор, когда Чарли был еще любимым сынком, – признался он.

– Вы помните, как мой отец жил здесь?

– Да. – Неожиданно для самого себя, Себастьяну захотелось сделать ей приятное, и он добавил:

– Чарли был старше меня и такой франт, мне всегда хотелось походить на него.

Ее лицо зарумянилось.

– Моего отца все любили, – сказала она мечтательно.

– Кроме его собственного отца, – холодно добавил Себастьян.

Внутренний огонь, согревший ее черты, сразу погас.

– Папа говорил, что его лишили наследства за то, что у него не хватало подлости.

– Охотно верю.

Чарли исчез, а Себастьян лишился всего примерно в одно и то же время. Они встретились снова годы спустя. К тому времени Чарли успел жениться, овдоветь и был в очень стесненных обстоятельствах. Себастьян осиротел, ожесточился и тоже был в стесненных обстоятельствах.

Чарли тогда выразил раскаяние по поводу жестокой выходки Фэрчайлдов и ее трагических результатов. Себастьян извинения принял, поскольку в Чарли действительно не было ни капли подлости. За что тот и поплатился.

Но вся жизнь Чарли была сплошные приключения, карточная игра, поиски сильных ощущений. В последнее их свидание он занимал деньги, занимал… у Себастьяна. Себастьян, конечно, знал, что обратно он их не получит, потому что даже в лучшем из Фэрчайлдов было что-то от мошенника.

– Не могу себе представить, как он сумел воспитать двух детей – особенно девочку.

– Он сделал все, что мог, для нас после смерти мамы, – печально сказала. Мэри.

Себастьян вновь поспешил подтвердить то, во что ей так хотелось верить.

– Чарли мне нравился, правда, нравился.

Какое-то странное выражение, смесь боли и нежности, пробежало у нее по лицу. Но оно мгновенно исчезло, и она снова облеклась в личину той достойной особы, с которой он познакомился в Шотландии, – служанки высшего ранга, начисто лишенной всяких сантиментов.

– Каждый человек, знавший моего отца, располагался к нему, – сказала она как само собой разумеющееся.

Боже, но ведь они уже оставили позади все эти ее игры в экономку и попытки скрыть от него свои переживания. Женщины обычно хорошо понимают эти тонкости в отношениях; почему она не желает этого понимать?

Ему хотелось встряхнуть ее хорошенько, чтобы она, наконец, прекратила эти глупости, превратить ее в Джиневру Мэри, заставить ее окончательно раскрыться перед ним, но он понимал, что этому не бывать. Поэтому он продолжал хвалить единственного достойного Фэрчайлда, ему известного – до сих пор.

– Ваш отец был мудр, если он научил вас вскрывать сейфы.

Мэри снова смягчилась. Наружные уголки ее глаз слегка приподнялись, на нежных щеках задрожали ямочки, и Себастьян понял, что наконец-то ему это удалось. Он заставил ее улыбнуться!

Очень милая улыбка, полураскрытые губы… О, эти созданные для поцелуев губы! Все устои полетели к черту!

Он еще сам не успел осознать это, как уже целовал ее. Она не противилась, хотя менее искушенный мужчина приписал бы это удивлению. Себастьян предпочитал думать, что после вчерашнего его поцелуи стали ей нравиться. В этом была, безусловно, доля истины.

Ощутив в ней какую-то нерешительность, Себастьян понял, что Мэри тоже вспомнила про вчерашнее. Боясь спугнуть ее, он ослабил напряжение в руке, сжимавшей ее талию, и осторожно погладил ее спину, тщательно скрывая неистовую жажду обладания, несмотря ни на что, настойчиво требовавшую утоления.

– Себастьян.

Она чуть слышно прошептала его имя, и в этом шепоте он услышал неуверенность. Как он ни старался это скрыть, его страстное желание подавляло ее. Для этой маленькой девственницы оно было чересчур пылким.

Черт, он был даже не совсем уверен, что сможет вовремя обуздать его, а ведь они не где-нибудь, а в бальном зале. Здесь только тонкий шелк отделяет их от жадных глаз.

Но он не может остановиться. Не может. Пока она не ответит ему.

Полураскрытыми губами он нежно прижался к ее рту, согревая ее своим дыханием, надеясь, что любопытство возьмет в ней верх. Он ожидал, что это произойдет раньше. Но, когда она, наконец, в изнеможении прислонилась к стене и ее напряженные мускулы расслабились, Себастьян понял, что одержал победу.

Хотя, надо заметить, что охватившее его внезапно чувство торжества было несоизмеримо с тем малым, чего ему удалось достичь. Но это все равно была победа.

Ее рот чуть приоткрылся; он ощутил на себе легкое дуновение ее дыхания. Он осторожно коснулся языком ее языка; она позволила ему это. Ее руки стиснули ему плечи, затем медленно скользнули вокруг его шеи.

Но он жаждал большего. Ему было мало этого. Он хотел, чтобы Мэри запустила пальцы ему в волосы. Он хотел услышать, что за звуки она станет издавать, когда он вновь коснется ее обнаженной груди.

Кровь ударила ему в голову. Одна картина сменяла другую в его распаленном воображении. Он уже почти чувствовал, как, приподняв ее на руках, он будет совсем близко… и…

– О Боже! – отшатнувшись, он, не отрываясь, смотрел на ее размягченное податливое тело, на полузакрытые в истоме глаза.

Когда Джиневра Мэри Фэрчайлд была застывшей и непреклонной, он желал ее. Но когда она уступала ему хоть чуть-чуть… о, тогда его желание возрастало стократ.

С трудом переводя дыхание, маленькая сирена прошептала:

– Когда и где мы встретимся?

Сердце билось у него с такой силой, что ему казалось, что оно вот-вот разорвется. Победа! Вот теперь полная победа! Он придет к ней в спальню, на эту огромную постель. Она будет ожидать его в ночной рубашке, немного настороженная. Он будет нежен с ней. Он медленно ее разденет, покроет ее поцелуями.

– Я же нужна вам, чтобы открыть сейф. – Мэри выпрямилась. – Когда вы хотите, чтобы мы встретились?

Лежа, или стоя, или на коленях, но как бы там ни было, он насладится ею.

Но он уж постарается, чтобы и ей было хорошо.

– Никакого сейфа, – с трудом выдавил он из себя. – Никогда. – Как он только мог подумать о том, чтобы подвергнуть ее такой опасности? Где была его голова?! – Ни за что! Вы что, не понимаете? Этот дневник – большая опасность. Не мы одни за ним охотимся.

– Очень даже понимаю. – Мэри упрямо вздернула подбородок, и в глазах у нее блеснул огонек. – Но есть вещи пострашнее.

Нет, она все-таки не понимает, о чем говорит, просто старается не вдумываться. Положив руки ей на плечи, он погладил их под тонким шелком, успокаивая ее. Годы физической работы, конечно, сделали ее сильной и выносливой. И все же она оставалась женщиной – хрупкой, беззащитной и нуждалась в заботе.

– Это я нахожусь здесь затем, чтобы украсть дневник, – произнес он, сделав ударение на слове «я».

– Знаю, а я здесь затем, чтобы помочь вам, – настаивала она.

– Поймите, кто-то еще должен быть здесь затем, чтобы купить дневник! Твердо могу вас уверить, он пойдет на все, чтобы завладеть им. А в довершение всего Фэрчайлдам необходимо нажиться на продаже, а каждый дурак знает, что Фэрчайлды убьют кого угодно за шиллинг.

Черт бы побрал эту женщину вместе с ее ослиным упрямством, оно так и написано у нее на лице. Вот, полюбуйтесь, глаза горят, губы сжаты, и ни малейшего желания пойти хоть на какие-то уступки.

Он был готов убеждать ее логическими доводами, но если она не внемлет здравому смыслу, ему придется привязать ее к кровати. Впрочем, он с удовольствием бы сделал это в любом случае.

Вы в центре внимания из-за окружающей вас атмосферы тайны, вашего происхождения, а главное, вашего наследства. Так будьте же умницей и постарайтесь отвлечь внимание от меня. Пока это у вас недурно получалось.

Себастьян приподнял ей голову за подбородок и взглянул в глаза.

– И я обещаю вам вознаграждение, какого вам не забыть никогда.

Глава 13.

Широкими шагами Себастьян удалялся от алькова, где оставил Мэри. При этом он улыбался так обольстительно, что по крайней мере трое из девиц Фэрчайлд, попавшихся на пути, чуть не попадали в обморок.

На леди Валери эта демонстрация тонкости их натуры не произвела никакого впечатления. По ее мнению, девицы Фэрчайлд никогда не сомлеют от улыбки ценою меньше чем в сто тысяч фунтов. И все они – прирожденные актрисы. Но когда он прошел мимо, обращая на них не больше внимания, чем на стаю надоедливой мошкары, она вынуждена была признать – у мальчика есть кое-какой вкус, хотя ей самой и приходилось слишком часто шлифовать его.

Ну что ж, она могла себя поздравить, результаты неплохие.

Леди Валери заметила, как он остановился и зачем-то заговорил с этим купцом, этим, как его, мистером Бриндли. Ничего не скажешь, очень учтиво с его стороны, особенно если принять во внимание, насколько неуместно появление купца в таком высоком собрании.

А взоры вышеупомянутого высокого собрания, в нетерпении предвкушавшего появление Мэри, были в настоящий момент устремлены на синий шелковый занавес. Каждый в меру своей испорченности воображал, в каком виде она появится. Любопытство – вульгарное чувство, и если она срочно не предпримет что-нибудь, чтобы защитить Мэри, та может предстать перед всеми в самый неподходящий момент.

Небрежно держа трость под мышкой, леди Валери царственной походкой приблизилась к алькову, где все еще скрывалась Мэри. Отдергивая занавес, она услышала, как та бормочет про себя:

– Экономка никогда не вонзит нож в сердце человека, претендующего на роль ее жениха.

Леди Валери помедлила немного, прежде чем прервать ее странную болтовню.

– Так что оно и к лучшему, что при мне нет ножа, – неожиданно добавила Мэри.

Рассмеявшись, леди Валери вошла в альков.

– Вполне достаточно того, что вы уже сделали, моя дорогая. На нем уже остались отметины. Представьте себе только, какой бы поднялся шум, если бы вам удалось теперь его убить.

Мэри побледнела.

– Я бы ни за что на свете не убила бы его на самом деле, – сказала она быстро. – Я бы не смогла пойти на убийство с легкой душой.

– Разумеется, нет, детка. Я никогда и не думала ничего подобного, – поспешила разуверить ее леди Валери, искренне недоумевая, почему вдруг Мэри так резко среагировала на простую шутку.

Поджав губы, Мэри уставилась в пол, пытаясь справиться с обуревавшими ее чувствами, об истинных причинах которых ее покровительница и не подозревала. Но леди Валери узнавала в них вину, неукротимый гнев и остатки неудовлетворенной страсти – все то, чего ей никогда не случалось видеть в Мэри за все годы их знакомства.

Заполняя время небрежной болтовней о том, о сем, чтобы дать Мэри возможность овладеть собой и окончательно успокоиться, если это вообще в ее силах, леди Валери сказала:

– Всем, безусловно, не терпится узнать, что здесь с вами происходит, но если хотите, я останусь на страже. Никто ничего не увидит, пока вы не будете выглядеть совсем хорошо.

– Да, – с трудом выговорила Мэри. – Благодарю вас.

Она подошла к одной из колонн, устало прислонилась к ней и изрекла:

– Ваш крестник – грубиян.

В ее словах звучала непоколебимая уверенность, обретенная за десять лет общения с разного рода грубиянами.

Леди Валери усмехнулась.

– Не мне с вами спорить. Что же он сделал на этот раз?

– Он вознамерился защищать меня от опасности.

– Да что вы говорите?! И в самом деле, какая грубость! – Леди Валери явно забавлялась.

– Он еще велел мне быть умницей и стараться отвлекать от него внимание.

– Я понимаю, насколько сильно это должно было вас расстроить… – Леди Валери похлопала себя веером по руке, чтобы умерить разбиравшее ее желание расхохотаться.

– Но ведь разве не этого он требовал от вас, когда вы впервые говорили с ним в Шотландии? – Леди Валери попыталась образумить свою бывшую экономку.

Мэри пропустила это мимо ушей. И продолжала в повышенном тоне.

– Он обещал вознаграждение, если мне это удастся.

– Это весьма обнадеживает. – Леди Валери теперь уже откровенно поддразнивала ее.

– Вы думаете, он подарит вам драгоценности?

Резко повернувшись, Мэри сердито на нее взглянула.

– Я полагаю, в качестве награды он намерен преподнести мне самого себя.

– Чего же еще и ожидать от мужчины.

Ловко продев свою руку под руку Мэри, леди Валери оперлась на нее и вывела, наконец, из алькова.

– Впрочем, это было бы не так уж плохо для вас. Дело могло обернуться гораздо хуже.

Она кивнула в сторону хлынувшей к ним толпы, напоминавшей стаю акул.

– Вы могли бы, например, выйти за одного из этих.

– Что верно, то верно, – с ожесточением сказала Мэри. – Но я не верю, что Себастьян имеет в виду брак.

Она все неплохо понимала, но по-прежнему оставалась в неведении относительно планов самой леди Валери. И чтобы в дальнейшем продолжать держать ее в неведении, леди Валери придется позволить и другим попытать счастья у богатой наследницы. Но до чего же ей претило видеть рядом с Мэри этого прыщавого вонючку, графа Эгасса.

Он раскланивался с таким усердием, что фалды его фрака высоко вздымались. Глупейший вид.

– Леди Валери, я желал бы танцевать с достойнейшей мисс Фэрчайлд. Должен ли я просить вашего позволения?

Его тон ясно давал понять, что он хочет потешить старушку.

Что же, эта старушка могла бы научить его уважать себя, пустив в ход трость. Но она этого не стала делать.

– Так вам и следует поступить, – сказала она. – И вы должны привести ее опять ко мне, как только кончится танец. С мисс Фэрчайлд шутки плохи, Эгасс, и я здесь затем, чтобы проследить, как вы себя ведете.

– Я просто весь дрожу, – отвечал Эгасс, взяв Мэри за руку.

– То-то же, – сказала ему вслед леди Валери.

Занимая свою позицию напротив Мэри в ряду танцующих пар, он имел довольно хмурый вид, и леди Валери самодовольно ухмыльнулась. Говоря о ней с Мэри, он не сумеет справиться с раздражением и будет сердит и груб. Мэри это не понравится, и граф навсегда уронит себя в глазах богатой наследницы, которую он так надеялся завоевать.

До чего же легко вертеть этими мужчинами! Леди Валери решительно повернулась к остальным поклонникам Мэри, столпившимся вокруг.

– Кто из вас, джентльмены, желает следующим танцевать с мисс Фэрчайлд?

Она установила строгую очередность и сумела искусно навредить тем, кто мог бы понравиться Мэри. Только с одним кавалером она потерпела неудачу – с этим ее кузеном по имени Йен. Он стоял в стороне и наблюдал за всем с таким видом, словно все это его чрезвычайно забавляло. Леди Валери, между тем, не раз приходило в голову, что прием, применяемый ею против возможных соперников Себастьяна, мог быть использован и Йеном.

За этим молодым человеком нужен глаз да глаз.

Он не только хорош собой, но умен и честолюбив. Следовательно, с ним нужно держать ухо востро.

Ситуация создавалась непростая, но леди Валери обожала именно такие ситуации.

Вообще этот вечер доставлял ей большое удовольствие, а Мэри будет теперь танцевать до утра. Но после полуночи, когда был подан ужин, в зал вошел Кэлвин.

Надо же, она-то думала, что порядком его утомила, а он тут как тут, в самого пронзительного цвета пурпуре, какой она когда-либо видела. О, так и шарит глазами вокруг – в поисках ее! Он, должно быть, просто обожает ее теперь. А откуда ей было знать, что никто его никогда так не ублажал? Видно, он никогда не бывал во Франции.

Похлопав Мэри по руке, леди Валери сказала:

– Я что-то устала, милочка. Не проводите ли вы меня в мои комнаты?

По-прежнему связанная чувством долга, Мэри не колебалась ни минуты. Она тут же забыла и комплименты, и улыбки. Вопль протеста раздался ей вслед, но она пренебрегла этим и только крепче прижала к себе руку леди Валери.

Когда они шли по бесконечным длинным коридорам, освещенным кое-где свечами в подсвечниках, леди Валери спросила:

– Ну как вам это нравится?

– Немного странно быть в центре такого внимания, – Мэри кивнула в сторону ожидавшей под дверьми прислуги и продолжила:

– Мужчины льстят так беспардонно, что я не верю им даже, когда они называют мне свои имена.

Леди Валери засмеялась.

– Умница! Они на все пойдут, чтобы только заполучить вас… и, главное, ваше наследство.

– Вот и Йен тоже так говорит.

– Вот как? – Леди Валери улыбалась, хотя все ее хорошее настроение исчезло в мгновение ока. – Очень мило с его стороны предостеречь вас.

– Он очень добр ко мне.

– О Себастьяне вы бы так не сказали?

Мэри покосилась на нее. Она чувствовала, что леди Валери чего-то добивается от нее, хотя, видимо, и сама не знает хорошенько, чего именно, судя по ее словам. Понизив голос, Мэри сказала:

– Нет, но жестокость как раз то качество, которое необходимо, чтобы найти ваш дневник.

– Я не сомневаюсь, что ему это удастся, и надеюсь, – как бы это обставить поделикатнее, подумала она про себя, – что вам это не повредит.

Мэри слегка вздрогнула, но тут же овладела собой.

– Я постараюсь сама позаботиться о себе.

– Когда я призвала его на помощь, я и подумать не могла, что он вами так заинтересуется.

Что правда, то правда, подумала леди Валери, пытаясь утешить себя этой мыслью.

– Вы здесь ни при чем, – спокойно сказала Мэри. – Никто не мог ничего предвидеть. Все здесь совершенно непредсказуемо.

– Я не могла также подумать, что и вас он настолько заинтересует.

Густая краска мгновенно разлилась по лицу Мэри.

– Я не имею никаких видов на вашего крестника, миледи.

– Ну, конечно, нет. На что бы это он вам сдался? Он дикарь, одержимый жаждой мести всем Фэрчайлдам. И у него, знаете ли, есть для этого основания. Слышали вы когда-нибудь историю о том, как Фэрчайлды погубили семью Себастьяна?

– Нет.

Вежливые интонации Мэри, не выразившей даже малого интереса, не обманули леди Валери. Ей, конечно, хотелось бы все узнать, но она наловчилась – и даже слишком, по мнению леди Валери, – скрывать свои чувства.

Неудивительно, что Себастьян одновременно привлекал и отталкивал ее. С ним она теряла покров внешнего спокойствия и обнаруживала свой тайный мир.

– Дюраны – одна из древнейших родовитых семей Англии. Говорят, что барон Уитфилд сражался в битве при Гастингсе, хотя какое благородное семейство на это не претендует?

– Ну, только не Фэрчайлды, – голос Мэри был полон сарказма.

– Нет, Фэрчайлды при дворе новички, можно сказать, выскочки. Но когда Себастьян был еще ребенком, Фэрчайлды уже в достаточной степени обладали тем, чего у Дюранов не было. Деньгами!

– Мой отец утверждал, что старого лорда Фэрчайлда погубили деньги.

– Вполне возможно, – согласилась леди Валери. – Он скопил приличную сумму, чтобы купить себе титул, а после этого решил, что может вынудить всех плясать под свою дудку.

Остановившись, Мэри беспокойно оглянулась. Чувство тревоги в ней заметно возрастало, как это случалось всегда с наступлением темноты.

– Вам не кажется, что мы куда-то не туда свернули?

– Пожалуй, вы правы, – равнодушно согласилась леди Валери.

Они поравнялись с очередным заполненным светом прямоугольником, образованным пламенем свечей и льющимся из открытой двери огнем камина. Леди Валери, щелкнув пальцами, подозвала маячившего в тени лакея.

– Эй, вы! Молодой человек! Скажите нам, где мы.

Лакей с готовностью выпрямился.

– Вы в западном крыле, миледи.

Леди Валери заметила, что Мэри откровенно занервничала. В западном крыле была комната Себастьяна.

– Не могли бы вы показать нам дорогу в восточное крыло? – Манера Мэри была приветливой, но, когда лакей выступил вперед и на его лицо упал свет, она резко отшатнулась, дернув при этом за руку леди Валери.

Уже в годах, почтенного вида, пристойно одетый, похожий на чьего-то камердинера слуга смотрел на Мэри без особой робости.

– Вы заблудились, миледи?

– Нет! – Мэри старалась отступить в тень.

– А я думаю, да.

Говорил он чистым правильным языком, слуга, достигший привилегированного положения в своей среде.

– Позволю себе заметить, вы сбились с дороги.

– Нет, – повторила Мэри, в голосе ее прозвучала нотка отчаянья.

Леди Валери надоела эта ерунда.

– Я немедленно желаю пройти в восточное крыло. Покажите мне дорогу!

Ее властный тон произвел должный эффект. Лакей почтительно наклонил голову.

– Пройдите вперед и поверните налево, а потом еще раз налево, и вы окажетесь в дальнем конце восточного крыла.

Не дослушав его, они отправились дальше. Мэри старалась держаться поближе к леди Валери.

– Вы его знаете? – спросила та.

– Что? – Мэри, казалось, ничего не слышала и не видела.

– Он бывал у нас в Шотландии? Он узнал в вас мою экономку? – Леди Валери пыталась как-то успокоить охваченную явным ужасом Мэри. – Я предполагала, что такое может случиться. Но я надеялась – ваша внешность настолько изменилась, что никому вас не узнать.

– Он меня узнал, – прошептала Мэри в каком-то оцепенении.

Леди Валери погладила ее по руке.

– Не тревожьтесь, милочка. Я пошлю Себастьяна, чтобы он отвадил его раз и навсегда. Он предложит этому человеку деньги, и, если он понимает свою выгоду, он их обязательно возьмет. Все знают, что враги Себастьяна имеют свойство исчезать таинственным образом. Тут дело в его кораблях, знаете ли. Они плавают по всему свету, а капитанам мало дела до того, по своей ли воле поднимаются к ним на борт пассажиры.

Мэри повернулась и посмотрела на леди Валери. Казалось, она постепенно начинала понимать, о чем та говорит. Она еще больше побледнела.

– Нет! Нет! Не посылайте Себастьяна!

– Но почему? Себастьян не сделает ему зла. Он очень умно ведет дела.

– Нет. Пожалуйста, не надо. Я не хочу вмешивать в это виконта Уитфилда. – У Мэри зуб на зуб не попадал. – Я не знаю этого человека. Мне он просто показался знакомым, но теперь я вижу, что ошиблась.

Леди Валери оглянулась. Лакей явно наблюдал за ними, ухмыляясь довольно нагло.

О, она верила Мэри. В этом не было никаких сомнений.

Пусть прошлое окутано тайной, но у леди Валери уже были планы на ее будущее, и ничто, во всяком случае уж не такой пустяк, как лакей, не может им помешать.

– Миледи, вы начали рассказывать мне о вражде Себастьяна с Фэрчайлдами, – сказала Мэри вкрадчивым голосом.

Стало быть, эта девчонка думает, что она способна отвлечь и провести старуху? Ну, что ж, пусть себе думает, что ей это удалось.

– Да. О чем это я? Ну, конечно. У Фэрчайлдов были деньги, а у Дюранов не было. И вот Дюраны попытались составить себе состояние, ухнув все, что у них было, в разведение лошадей. Это более или менее приличный способ заработка, а отец Себастьяна отлично умел обращаться с лошадьми. У него был прямо-таки талант в этом деле.

Они завернули за угол, и Мэри глубоко вздохнула, как будто только то, что взгляд лакея не преследовал ее, уже принесло ей облегчение.

– И дела у них пошли хорошо?

– Очень хорошо. – Леди Валери снова погладила через перчатку руку Мэри. – Настолько хорошо, что и Фэрчайлды решили попробовать заняться тем же. Можете себе представить, какая получилась неразбериха? Соседи, жившие бок о бок, старались вывести лучшую в Англии породу. Старик-виконт был в ярости, и лорд Смитвик тоже закусил удила.

Леди Валери фыркнула.

– Закусил удила. Понятно вам, что это значит?

Мэри вежливо улыбнулась, но леди Валери не так-то просто было обмануть. Ясно, что девушка все еще была в смятении, и история, раньше ее занимавшая, утратила для нее теперь всякий интерес.

– Посмотрите-ка, – сказала она, – вон наши горничные. Значит, спальни где-то здесь в этом коридоре.

– Так и есть. – Позволив Мэри довести ее до дверей, леди Валери поцеловала ее в щеку. – Спите спокойно, милая. Я не допущу, чтобы кто-то или что-то повредило вам.

Мэри дотронулась до того места, куда пришелся поцелуй леди Валери. Потом она уставилась на собственные пальцы, как будто видя на них отпечаток поцелуя, физическое доказательство проявленной ласки. Леди Валери заметила, как слезы блеснули в ее глазах.

– Благодарю вас, миледи, вам нет необходимости беспокоиться из-за меня.

– А я и не беспокоюсь, – невозмутимо отвечала леди Валери. Но что бы ты там ни говорила, подумала она, я узнаю, какое к тебе имеет отношение этот лакей.


Радуясь такой удаче, как безлунная ночь, Себастьян прокрался под самые окна спальни хозяев. Он уже пробовал войти туда изнутри, но в дверях стояла горничная, объяснившая ему, что это – хозяйские покои. Она учтиво предложила позвать лакея, чтобы проводить Себастьяна туда, куда он желал попасть. Она решила, что он заблудился и, возможно, был еще и пьян; оставив ее в этом заблуждении, Себастьян удалился.

Но он должен попасть туда любым способом. Он тщательно осмотрел стену и окна второго этажа, затем снял с плеча моток веревки, на конце которой был крюк. Размахнувшись им у себя над головой, Себастьян забросил его наверх. Веревка натянулась, крючок зацепился за выступавший подоконник. Себастьян благодарил Бога за то, что в юности ему пришлось потрудиться в доках. Тогда он был другого мнения, но физический труд, которым он создал свою торговую империю, не раз сослужил ему службу.

Веревка была достаточно длинной. Она свисала примерно в четырех футах над землей. Подергав за нее, Себастьян испытал прочность крюка и, убедившись в том, что все в порядке, стал подниматься. Он карабкался, держась руками за веревку и упираясь ногами в стену, пока не добрался до нужного окна. Уцепившись за веревку одной рукой, другой он начал поднимать раму. Когда отверстие оказалось достаточным, чтобы пролезть в него, он проскользнул внутрь.

За дверью весело болтали между собой две горничные, слава Богу, ничего, кроме своего разговора, не слышавшие. В спальне горел камин, постель выглядела слишком пышной для Бэба. При свете свечей Себастьян разглядел множество самых разных мест, каждое из которых могло оказаться тайником. Двигаясь бесшумно, он начал осматривать по порядку полки и ящики в поисках маленькой книжечки в черном кожаном переплете.

Ему попалось несколько похожих, и каждый раз у него перехватывало дыхание. Неужели это то, что он ищет? Сможет ли он найти и сберечь дневник, уехать отсюда вместе с Мэри… с тем, чтобы расстаться с ней навсегда?

Странно, но эта последняя мысль не приносила ему удовлетворения. Более того, всякий раз, как он открывал одну из таких книжек и обнаруживал в ней печатный шрифт и фамилию лондонского издателя, он был почти что доволен.

Обыскивая столик у постели, он нашел еще одну, заполненную записями от руки, и на какое-то мгновение сердце его невольно сжалось в предвкушении желанной находки. Хотя непонятное сожаление и тут не оставило его.

Но почерк был не его крестной, и, открыв первую страницу, он увидел написанное синими чернилами имя Норы. С отвращением швырнув книжицу обратно, Себастьян закончил свои поиски.

Безрезультатно. Так же, как и в кабинете. Но в кабинете был еще сейф, несомненно, самое подходящее место для дневника. К сожалению, в отсутствие Мэри с ее несколько неожиданными способностями в области вскрытия сейфов, он никак не мог изучить его содержимое. А без этого, похоже, ни в чем нельзя быть уверенным. Вслед за этими размышлениями у него появились сомнения насчет использования искусства Джиневры Мэри Фэрчайлд. С каких это пор он стал таким щепетильным? Во всяком случае, сантименты сейчас не к месту.

Убедившись, что он не оставил в спальне следов своего пребывания, Себастьян выбрался из окна и, как можно тише, опустил его за собой. С веревкой в руках он начал осторожно спускаться.

Часть его тяжести приходилась на ноги, которыми он переступал по стене, и это помогало ему сохранять равновесие, но руки у него ныли от непривычных усилий. Человеку, которому порядочно за тридцать, нечего лазать по стенам загородных дворцов. Ему следует мирно сидеть дома у камина, рядом с женщиной…

Мэри. Опять Мэри! Почему она пришла ему на ум? И почему бы ему не использовать ее умение, чтобы открыть сейф? Что не позволяло ему пойти на это? Уж наверное, его сомнения не могли быть вызваны неуместным увлечением. Проклятье, она совсем запутала его своим респектабельным видом, столько лет скрывавшим страсти, таившиеся под ним.

Спускаясь по стене, он ворчал про себя.

Годами она изображала из себя воплощение респектабельности. Ну, это еще он мог понять. Ей, видно, было что скрывать. Никто лучше Себастьяна не знал, на что можно пойти ради того, чтобы исправить прошлое.

Вот оно! В этом-то все и дело. Он испытывал к ней сочувствие. Он полагал, что понимает ее – если мужчина вообще может понять женщину. Без сомнения, он желал ее, но удар, который она нанесла ему по лицу, заставил его полностью переоценить ситуацию. Уступи он своим желаниям, он лишил бы ее невинности, погубил ее репутацию – еще в большей степени, чем он этого уже достиг, – возможно, сделал бы ей ребенка; и все это – без малейшего намерения поступить как полагается порядочному человеку и жениться на ней.

И тем не менее, когда он увидел ее сегодня в бальном зале, разговаривающей с этим красавчиком, ее кузеном, он мог думать только об одном. Как завладеть ею, не дав никому и подступиться, словно она была кораблем с товаром, а он – юнцом, отчаянно добивающимся богатства. Как одна из Фэрчайлдов, она не заслуживала ни внимания, ни уважения, но как Джиневра Мэри… не было ничего такого, чего бы она не заслуживала. Черт, ну и путаница у него в голове!

Растрепанный конец веревки заскользил в руках, и он с удивлением понял, что уже добрался почти до самой земли. Он-то думал, что ему еще лезть и лезть. В этом тоже виновата Мэри. Он был чересчур рассеян и все потому, что она совершенно сбила его с толку.

Но земли он все-таки так и не достиг. Чьи-то руки подхватили его снизу и дернули. Выпустив веревку, он от неожиданности опрокинулся навзничь. Не успел он вздохнуть, как рубашку у него на груди сгреб увесистый кулак. Себастьян инстинктивно размахнулся и, вложив незаурядную свою силу в удар, с треском обрушил его на чью-то скулу.

Нападающий немного ослабил хватку и, пока Себастьян пытался обрести равновесие, крепко ударил его по носу.

Это был совсем иной удар, чем у Мэри. Человек этот был явно опытный боец; он точно знал, что он делает. Себастьян пытался подняться. Его противник, по-прежнему ловко работая кулаками, нанес ему новый удар, на этот раз по подбородку. Себастьян оказался припертым к стене. Мускулистая рука сжала ему горло. К его лицу близко наклонилось чужое лицо, скрытое мраком и шарфом, обматывающим голову.

– Тронь только ее еще раз, и я убью тебя, – медленно и хрипло произнес мужской голос.

Обливаясь кровью, Себастьян едва мог говорить.

– Что?..

Размахнувшись, нападающий ударил его кулаком в живот.

– Не строй из себя дурачка. В Сассексе все слышали, как ты обошелся с ней.

Кольцо вокруг его шеи сжалось, почти полностью перехватив ему дыхание.

– Мэри Фэрчайлд не про тебя. Оставь ее в покое.

Глава 14.

Экономка бесшумно исполняет свои обязанности.

Мэри расправила темное платье, наиболее подходящее к задуманному плану, приладила чепчик, скрывавший ее непокорные локоны, и решительно распахнула дверь кухни. Большинство прислуги примостилось у камина, кое-кто поспешно закусывал у длинного, тщательно выскобленного стола. Тоска по прошлому охватила Мэри, когда до нее донесся тихий гул разговора; точно так же было и у нее на кухне в Шотландии. Пока она пробиралась к свободному стулу, до нее донесся аппетитный запах тостов и свежеподжаренной ветчины. Как она и надеялась, никто не обратил на нее ни малейшего внимания.

Никто, кроме миссис Бэггот.

Ничего другого Мэри и не ожидала. Изысканные блюда были превосходно приготовлены, вчерашний съезд гостей прошел без сучка, без задоринки, дом сиял чистотой от подвалов до чердака. Миссис Бэггот была, без сомнения, образцовой экономкой, а образцовая экономка знает в лицо каждого, кто оказывается в ее владениях. Она стояла у печи, где в горшках бурлила овсянка, и, прищурив глаза, внимательно следила за Мэри. Очевидно, она еще не вполне ее узнала, но Мэри, понимая, что ей долго не удастся сохранять счастливое инкогнито, беззаботно улыбнулась.

Узнав ее, миссис Бэггот слегка отшатнулась в недоумении, но тут же захлопотала.

– Мисс Фэрчайлд! Что случилось, почему вы так рано встали?

– Ничего не случилось. – Мэри положила ей руку на рукав. – Я проголодалась и пришла позавтракать. Прошу вас не беспокоиться так.

Никогда еще Мэри не случалось видеть столь ошеломленного и одновременно подозрительного выражения, так поспешно скрытого. Миссис Бэггот ни на секунду не поверила ей, но она ни за что бы не позволила себе оскорбить леди, высказав свои сомнения вслух. Вместо этого она с готовностью улыбнулась, глубокие морщины, изрезавшие ее лицо, собрались в мелкие учтивые складочки.

– Прошу вас расположиться в столовой, мисс Фэрчайлд, и я сама немедленно займусь вашим завтраком. Прошу покорно простить меня, но господа никогда не встают так рано. Вы напрасно не предупредили о своих привычках. Все было бы готово заранее. Еще раз прошу извинить.

– Нет, нет. – Мэри подошла к столу и подвинула к себе стул. – Я не хочу вас затруднять. Я сяду здесь.

Остальные слуги отпрянули, словно при виде вампира в поисках крови, но Мэри было не до них. Вчера ночью она скрылась в свою спальню, едва держась на ногах от потрясения, вызванного встречей с этим человеком в коридоре. Она пыталась сначала убедить себя, что она ошиблась. Он вовсе не тот, за кого она его приняла. Когда ей это не удалось, она прижалась к подушке, еще хранившей запах Себастьяна, и стала молиться.

Но привычка рано вставать сослужила ей хорошую службу. Она поднялась с восходом солнца и сразу же решила, как ей следует поступить. Она должна воспользоваться навыками, усвоенными в должности экономки, чтобы найти этот дневник и выкрасть его. Это был единственный способ бежать из этого ада прежде, чем перед ней замкнутся его врата. Тогда он станет для нее тюрьмой, и будет слишком поздно что-либо предпринимать.

Мэри вежливо улыбалась слугам, которые все еще не могли опомниться от ее внезапного появления, пока миссис Бэггот наконец не сделала им знак удалиться.

– В столовой вам было бы куда удобнее, мисс Фэрчайлд, но если вы так настаиваете, вы, конечно, можете позавтракать и здесь.

– Благодарю вас, миссис Бэггот. У леди Валери в Шотландии я всегда завтракала на кухне.

Слуги переглянулись, явно подозревая, что она сошла с ума.

– Там, конечно, как вы понимаете, глушь порядочная, но мне бы не хотелось расстаться с этой приятной для меня привычкой, – с бодрой решительностью продолжала Мэри.

Миссис Бэггот молча поставила перед ней тарелку с яичницей, копченую сельдь и булочки с джемом. Мэри попробовала селедку.

– В Шотландии экономка всегда составляла мне компанию, – произнесла она, ненавязчиво предлагая миссис Бэггот присоединиться к трапезе.

– Что ж, – миссис Бэггот поставила на стол две чашки и села. Стул под ней заскрипел. – Я рада, если мы можем дать вам почувствовать себя как дома.

Мэри покидала кухню с чувством, близким к торжеству. Миссис Бэггот просидела с ней все время завтрака. Они беседовали. У них оказалось много общего. Конечно, Мэри не сказала ей прямо, что служила в экономках. О нет! Следуя совету Йена, она решила об этом помалкивать. Но миссис Бэггот сделала для себя вывод, что Мэри безусловно когда-то заправляла большим хозяйством. Мэри решила оставить ее при этом убеждении.

Потом она незаметно вернулась к себе в спальню, только один раз попросив слугу указать ей дорогу. Встревоженная Джилл, топавшая ногой от волнения и нетерпения, ринулась к ней навстречу, как только за ней закрылась дверь.

– Мисс Фэрчайлд! Где это вы были в такой час? – Джилл с изумлением оглядела ее наряд. – Да еще в таком виде!

– Я просто вышла пройтись, – сказала Мэри успокаивающим тоном.

– Одна? Без меня? – накинулась на нее Джилл. – Мисс Фэрчайлд, вам следовало быть более благоразумной. Что станут говорить?

– Ох, ничего, если ты сама никому не станешь рассказывать.

Мэри взглянула на пачку бумаги в руках Джилл.

– А это что такое?

– Любовные письма, я думаю. От ваших поклонников. Они-то меня и разбудили. – Джилл вручила ей запечатанные листы плотной негнущейся бумаги. – Только поэтому я и узнала, что вас нет.

– Да, я надеялась, что ты будешь еще спать. Вчера ты так поздно легла, дожидаясь меня.

Мэри села в удобное кресло и стала просматривать записки. На всех печатях были гербы. На всех, кроме одной. Мэри отложила эту записку под конец.

– Надеялись, что я просплю? С чего бы это? Разве вы не понимаете ваше положение, мисс Фэрчайлд? Вы же богатая наследница. Любой из этих людей мог подкрасться к вам, лишить сознания, ну хотя бы ударив по голове, и утащить Бог весть куда. А вы отправляетесь ни свет ни заря на незапланированные прогулки!

Эгасс, подумала Мэри, взглянув на оттиск герба на первой записке.

– Я думаю, никого из этих джентльменов ранней пташкой не назовешь, – сказала она в свое оправдание.

– Да ради денег любой из них чуть свет поднимется. Они похитят вас, а я-то что стану делать, скажите на милость? Мне-то куда деваться?

– К новой хозяйке? – предположила Мэри.

– Не получится, – фыркнула Джилл. – Когда из меня леди Валери все жилы вытянет, то ваш виконт Уитфилд за меня примется. На мне живого места не останется.

«Дорогая мисс Фэрчайлд!

Я места себе не нахожу, не в силах уснуть. Одна улыбка ваших дивных уст…»

Он не в силах уснуть! Несварение желудка, определила Мэри.

Следующая вскрытая ею записка была от мистера Муэтта.

– Леди Валери, быть может, и была бы недовольна, но она бы тебя не убила, – продолжила Мэри необязательную беседу.

– Про виконта Уитфилда, надеюсь, вы так не скажете? – язвительно заметила проницательная Джилл. – Мисс Фэрчайлд, разве вы не понимаете? Ведь достаточно кому-нибудь похитить вас и опозорить, и вам придется выйти за него замуж.

«С вашим великодушием, мисс Фэрчайлд, вы не можете не видеть, что я изнываю по вашей любви …»,

Что-то непохоже. Все эти записки – вздор. Мэри начала всерьез подозревать, что их написали не сами искатели, а их секретари.

– Кто бы мог догадаться, что меня нет в моей спальне?

– Нет, обещайте, что вы больше этого не сделаете.

– Такого обещания я дать не могу.

– Тогда я пойду с вами.

– Джилл, успокойтесь. Ведь я была экономкой и ходила одна по коридорам много лет. Не раз случалось, что какой-нибудь джентльмен видел для себя возможность развлечься, но поверь мне, я умею громко кричать, да и защищаться всем, что мне под руку попадется.

Мэри вскрыла последнюю записку без оттиска печати на воске. Подняв глаза, она улыбнулась Джилл и, увидев, как та в тревоге ломает руки, почувствовала раскаяние.

Девушка была по-настоящему огорчена и обеспокоена.

– Правда, Джилл, все будет хорошо. Я чувствую.

Но прочитав написанное на листке, Мэри поняла, что никогда еще она так страшно не ошибалась. Там было всего одно слово.

«Убийца».


А вот и опять она.

Последние три дня, в грубой темной одежде, Мэри каждое утро потихоньку спускалась вниз. Она то и дело оглядывалась, как виноватая или как будто боясь чего-то, но всякий раз она непременно исчезала в кухне. Йен не обратил бы внимания, но он сознавал, что не продвинулся ни на шаг в своих планах соблазнить ее.

Эта мысль была ему невыносима. Сознание неудачи раздражало его, тем более, что эта женщина действительно ему нравилась. Он думал, что уж он-то невосприимчив к чарам девиц Фэрчайлд, несмотря на их красоту и обаяние.

Но Мэри была совсем другая. Она восхищалась им. Она, казалось, не видела тьмы, окутывавшей его душу, и не обращала внимания на хихиканья по поводу его незаконнорожденности. Она была как раз такая, каким она назвала его – милая, славная, – и он чуть ли не ненавидел себя за то, что собирался погубить ее.

Из-за этого чувства вины, постоянно его преследовавшего, он так напился в ночь бала, что заснул прямо на одном из диванов в большом зале. Он не мог понять, почему он вдруг проснулся, когда она на цыпочках, едва слышно проходила мимо него; ему хотелось думать, что между ними существовала какая-то внутренняя связь.

По крайней мере, он так полагал, пока не увидел ее с этим негодяем Уитфилдом.

И тогда он понял, что Мэри любит Уитфилда.

Йен был склонен считать, что ей самой это неизвестно. Это чувство, смутное и неосознанное, делало намерение Йена жениться на ней еще более постыдным. Но отступать было поздно.

Он следовал за ней по пятам каждое утро, следил, как она исчезала за дверью кухни, и строил планы. Похитить ее? Или лучше соблазнить? Или погубить ее репутацию якобы «нечаянно»? Но Уитфилд уже этого достиг, и Йена это раздражало. Он был таким же, как и все мужчины. Он хотел бы обладать женщиной, которая обожала бы его. Но Мэри обожает Уитфилда. Он хотел бы обладать чистой женщиной, которой не коснулся бы никто другой. Но на Мэри уже наложили руку, и, что хуже всего, это сделал Уитфилд. Ему хотелось бы обладать богатой женщиной… ах, эти деньги, все упиралось в деньги.

Отойдя в сторону от кухонной двери, Йен поджидал здесь эту хорошенькую маленькую служаночку. Ему легко удалось склонить Салли исполнить его волю. Сегодня утром она должна была впервые сообщить ему о разговорах, которые Мэри вела с экономкой.

Пусть Уитфилду удалось завоевать ее расположение, но денег ее он не получит. Ни за что не получит, если только Йен будет в силах помешать ему.


Спальня Дэйзи.

Держась за ручку двери, Себастьян с неудовольствием огляделся по сторонам. Еще одна комната. И снова поиски. И очередная неудача в попытках найти дневник леди Валери. Он зря тратит время.

Проклятье! Он же знает, где дневник. Он должен быть в сейфе в кабинете Бэба. Себастьян вновь попытался вскрыть сейф. В конце концов, если Мэри считала себя способной на это, то уж, наверно, он не менее ловок, чем любая женщина. Но замок не поддался, и вот теперь Себастьян снова готовился обыскивать еще одну спальню в западном крыле. При этом он был уверен, что результатов это не принесет.

Он вошел в спальню, как хозяин. Его опыт – а у него в последнее время его было предостаточно – доказал, что войти смело было куда надежнее и безопаснее, чем пытаться проскользнуть украдкой. Уверенная манера устраняла необходимость объясняться с горничными.

К счастью для него, залитая лучами заходящего солнца комната была пуста. На всякий случай он спросил нарочито нетерпеливым тоном: «Вы здесь?», но в ответ не раздалось ни шороха.

Розовые занавеси постели были раздвинуты, на полу были разбросаны нижние юбки. Похоже было, что горничная Дэйзи исчезла вместо того, чтобы заняться уборкой комнаты хозяйки.

Обычно он осматривал первым делом книжный шкаф, но в этой комнате его не было. Подойдя к столику у постели, Себастьян пошарил в полуоткрытом ящике. Брезгливо отбросив щетки со сческами длинных белокурых волос, он пытался нащупать что-нибудь напоминавшее книжку.

Ничего похожего.

Растирая побаливавшую челюсть, он взглянул на туалетный столик. Из переполненных ящиков в беспорядке выглядывали шали с бахромой и кружевные носовые платки.

Боже, до чего ему опротивело рыться в чужих вещах. Хотя надо сказать, были и интересные находки. Дядя Берджес, например, держал у себя в шкафу глубоко запрятанный, довольно большой запас опиума. Близнецы самым бессовестным образом обворовывали гостей и прятали свою добычу на чердаке. Старшая дочь Бэба курила опиум. В дневнике Вильды хранилась между страницами прядь мужских волос. Йен… Вот о Йене он не узнал ничего. Его комната была настолько голой, что Себастьян подумал, что попал не туда. Но нет, либо Йену было отказано в роскоши, столь излюбленной другими членами семьи, либо он нарочно избрал себе такой стиль жизни, чтобы постоянно напоминать себе о своем незаконном происхождении.

Себастьян желал бы верить, что Йена просто обделили и все объясняется этим. Но наблюдая за Йеном, видя его сдержанность, то, как жадно следит он за другими, преследуя какие-то свои цели, Себастьян понимал, что этот человек опасен. И его не следовало бы упускать из виду.

Уж не Йен ли был тем таинственным злодеем, который так зверски избил его? Но, поразмыслив, Себастьян отказался от этой мысли. Он изрядно поработал кулаками на лице противника, а на Йене не было и следа побоев.

Ни на ком в целом доме не было следов – кроме него самого.

Обычно на нем все заживало быстро, но не успела сойти опухоль от ударов, нанесенных Мэри, как его сдернули с веревки и снова избили. Всего за три дня, проведенных в Фэрчайлд-Мэноре, испытанный боец Себастьян Дюран пострадал от рук женщины и… неизвестно кого.

Кстати, неизвестного, приказавшего ему держаться подальше от Мэри. Себастьян послушался! Он действительно держался на расстоянии и был преисполнен почтения во время их кратких встреч.

Но это раздражало его. Боже, до чего это его раздражало.

Со вздохом он отвернулся от постели и вдруг почувствовал, как что-то шевелится у него на плече. Он схватил это что-то и увидел у себя в руке изгибающиеся пальцы.

Он уставился на них в ужасе. Рука была женской.

Другая рука уже гладила его по щеке.

– Лорд Уитфилд, вы удивляете меня. Боюсь, что я… не одета.

Себастьян в ужасе посмотрел на постель. Из-за розовых занавесей выглядывала Дэйзи, и она была права. Она была действительно не одета. Окутывавшую ее прозрачную шелковую ткань никак нельзя было назвать одеждой.

– Извините меня! – он попытался увернуться, но ее руки каким-то образом цепко обвились вокруг него.

– Я не знал…

– Что я здесь? Но чем же вы тут занимались?

Ее огромные глаза были устремлены на него, рот слегка полуоткрыт. От нее сильно пахло табаком. Себастьян не выносил запах табака.

– Уж не искали ли вы какой-нибудь сувенир на память обо мне?

«Разумеется нет, корова ты эдакая», – хотелось ему рявкнуть.

Но он благоразумно воздержался. Похоже, он попал в историю куда более опасную, чем когда он болтался на веревке. Ему нужно из нее выбираться, и чем скорее, тем лучше.

– Вы привлекли мое внимание. – Это была только отчасти ложь. Она изо всех сил старалась привлечь его внимание.

Дэйзи опустила ресницы.

– Ах, я и не знала, что вы меня заметили.

– Заметил?! О да, я заметил. – Себастьян снова попытался отстраниться. Ее ногти впились ему в шею.

– Ни один мужчина не может вас не заметить. – «И бежать от тебя, как от чумы», – добавил он про себя.

– О, лорд Уитфилд! – Ее пышные алые губы сложились сердечком, глаза были полузакрыты. Она выглядела на грани экстаза. – Вы сделали меня такой счастливой.

– Хорошо. Прекрасно. А теперь мне лучше уйти.

Он вырвался наконец, уверенный, что на нем остались следы ее когтей. Но это было не страшно. У него их и без нее было предостаточно.

– Так я скажу отцу? – промурлыкала за его спиной Дэйзи.

– Что скажете?

– Что вы … проявили ко мне интерес.

Одна ее грудь, словно по собственному произволу, соблазнительно высвободилась из-под скрывавшей ее ткани.

– Я помолвлен с вашей кузиной.

Бегом бросившись к двери, он рывком распахнул ее.

– Я не должен ей изменять, – проговорил он уже на ходу.

– Но, милый…

Укоризненный голос Дэйзи звучал в его ушах, когда он торопливо шел по коридору. Он хорошо знал, что было нужно от него этой женщине. Это были отнюдь не его мужские достоинства или блеск остроумия, которым он, кстати, и не отличался. Это было его состояние. Девица Фэрчайлд легко могла разыграть оскорбленную невинность, чтобы завладеть такими деньгами.

Поэтому ему нужно алиби. Нужно сейчас и немедленно.

Он мог бы пойти в спортивный зал, где молодежь развлекалась, отшибая друг другу мозги. К несчастью, там бы его задразнили перенесенными от рук Мэри побоями.

Правда, в последний раз кулаки были не ее, но гости были другого мнения. Они громко рассуждали о том, что он опять позволил себе что-то лишнее с Мэри, и за это ему и досталось.

Он этого не отрицал, потому что в обществе ему все равно бы не поверили. Еще и потому, что постоянно роившиеся вокруг Мэри поклонники старались держаться на почтительном расстоянии от ее кулаков. Ни один из них не желал подвергаться насмешкам, которые должен выносить побитый женщиной мужчина.

Черт, можно подумать, что он это так серьезно воспринимал. Он даже и внимания ни на что не хотел обращать, но все же помимо его воли это задевало. Все эти люди, так много о себе мнившие, должны были бы быть для него безразличны. Но за годы бедности, пока он еще не составил себе состояние, ему часто приходилось выносить насмешки, на которые не мог отвечать. Поэтому он и сейчас не мог относиться к ним так легко, как ему хотелось бы.

Значит, в спортивный зал он пойти не мог, как не мог и выставить себя на посмешище в столовой, где был накрыт стол.

Оставалась игральная. Картежники всегда погружены в свои расчеты – а перед этим еще и спиртным нагрузились порядком – они не заметят, когда он среди них появился и создадут ему убедительное алиби на случай… на случай, если Дэйзи станет пытаться его поймать.

Удовлетворившись этим решением, он шагал по коридору. Как он еще раньше обнаружил, все незамужние женщины помещались в западном крыле. Но единственная комната, куда он желал бы войти, была спальня Мэри. Он так сильно этого жаждал, что намеренно обходил ее подальше – отчасти опасаясь засады, но главным образом потому, что она совершенно сводила его с ума. Она лишала его последнего самообладания и при этом вела себя так, как будто ничего не замечала. Хуже того – как будто ей это было безразлично.

Он подошел к ее двери и приложил к ней ладонь. По каким-то только для него явным вибрациям дверной поверхности он ощутил присутствие Мэри внутри. Он как будто видел, как она вздрагивала, входя в полный людей зал. Он вновь замечал, как она бросала через плечо тревожные взгляды, словно опасаясь удара ножом в спину. Он чувствовал, как по мере того, как шло время, в ней все росла и росла тревога. Так он стоял возле двери, погрузившись в подобие транса, и перебирал в мыслях все, что она делала, говорила, как двигалась и наклоняла голову. Словом, он грезил наяву.

Она не знала, что он не выносил, когда она кокетничала с другими, и что его успокаивало только то, как ей это плохо удавалось. И все же никто не оставался равнодушным к ее чарам. Даже мистер Эверетт Бриндли, этот купец, пленился ею. А ведь Себастьян мог бы поклясться, зная его по своим прежним с ним деловым сношениям, что Бриндли всегда холоден как рыба и интересуется только политикой и деньгами.

То, что он привез сюда Мэри, должно было бы упростить ему задачу. Он рассчитывал, что, пользуясь ею для отвлечения внимания, он получит время, необходимое ему, чтобы найти дневник крестной. Заполучив его в свои руки, он спасал страну – а заодно и свои капиталы – от революции.

А вместо этого ее присутствие только осложнило ему жизнь. Теперь эта дурацкая встреча с Дэйзи вынудила его принять решение, к которому у него не лежала душа. Ему придется позволить Мэри вскрыть сейф.

Ну, а почему бы и нет, в конце концов? С каждым днем он доверял ей все больше. С каждым днем она ему все больше нравилась. Каждый день он изумлялся ее уму, ее красоте… ее очарованию.

И это очарование не могло бы действовать на него, если бы он не доверял ей.

Сердце у него забилось так, что дыхание стало коротким и частым. От этой неожиданно осенившей его мысли у него закружилась голова. Но тут действительность нанесла ему отрезвляющий удар. Ему стало смешно глядеть на себя. До чего он дошел – до бессмысленных фантазий! Он – один из королей торгового флота Англии. Он заработал себе состояние собственным умом и силой характера. Он знал лучше, чем кто-либо другой, что доверие и влечение не имели между собой ничего общего. Это его плоть находила ее соблазнительной. Но доверял он ей умом и сердцем.

Себастьян нежно погладил крашеное дерево двери, словно это была ее кожа.

Когда они выберутся наконец из этого проклятого дома, из этого гнойника, заражающего все вокруг жадностью и вероломством, быть может, они встретятся снова и при других обстоятельствах, быть может…

Но на самом деле он не хотел случайных встреч. Он хотел иметь ее при себе всегда. И в своей постели. Но ведь она Фэрчайлд, а он Дюран. Каждой подаренной ей лаской он предавал бы своих родителей.

Странно, но он мог бы легко сойтись с ней, когда он думал, что у нее, как и у всей ее родни, нет ни чести, ни совести. Но когда она оказалась на поверку совсем другой, он столкнулся с моральной проблемой. Иногда он почти что желал, чтобы она проявила семейные черты Фэрчайлдов, и тогда он мог бы овладеть ею без колебаний.

Но вместо этого завтра утром он поведет ее в кабинет Бэба открывать сейф. А после того, как они вернут дневник леди Валери, он проводит ее в эту спальню и скажет ей… скажет ей…

Внезапно распахнулась одна из дверей, и в коридор, спотыкаясь, вылетел дядя Лесли. Ускорение ему придала чья-то нога в атласной туфельке.

– Мерзкое создание, – раздался из глубины комнаты голос леди Валери, – у вас нет ни сколько-нибудь привлекательных физических качеств, ни даже сомнительного обаяния ваших братцев. Понять не могу, с чего вам взбрело в голову, что я буду рада видеть вас в своей постели. Убирайтесь, и чтобы я вас больше не видела!

Дверь с шумом захлопнулась, и Лесли с надеждой оглянулся по сторонам. Когда он увидел Себастьяна, его нарумяненные щеки еще больше покраснели, и он натужно попытался свести все дело к шутке:

– Весьма пылкая особа твоя крестная.

Себастьян позволил себе самую оскорбительную ухмылку, на какую был способен.

– Похоже, вам действительно удалось ее разъярить сверх всякой меры.

У Лесли во рту задвигалась вставная челюсть. Он, без сомнения, ненавидел Себастьяна, а теперь возненавидел его еще сильнее как свидетеля своего унижения. Но он был глуп и, не найдя удачного ответа, вновь обратился к старым сплетням.

– Моя племянница, заметь себе, тоже натура пылкая. Стереги получше ее конюшню, а не то новая кобыла Уитфилдов разродится пестрым жеребенком.

Мэри не предаст его. Себастьян доверял ей, он почти убедил себя в этом.

Но он все же незаметно убрал руку с ее двери.

– Спасибо за совет. Я теперь предателей чую за милю. Фэрчайлды дали мне хороший урок.

Лесли захромал по коридору, все еще не сумев оправиться от удачно нацеленного пинка леди Валери. Себастьян шел за ним и тем самым вынужден был выслушивать все, что тот считал нужным ему поведать.

– То, чему научили тебя мои братья и я, – ничто по сравнению с предательством женщины из нашей семьи. Даже наша мать была самым бессердечным чудовищем, какое когда-нибудь видел свет. Мы впитали измену и вероломство с ее молоком, а следующие поколения наших женщин даже превзошли матушку.

Он злобно усмехнулся.

– И Джиневра твоя ничем не лучше. Это у них в крови. В постели моего сына она потешается над тобой.

У Себастьяна помутилось в глазах. Он прекрасно понимал Лесли. Леди Валери сделала из него посмешище, и, как мальчишка, он издевался сейчас над Себастьяном, чтобы излить хоть на кого-то свою злость и обиду. Себастьян сам был мальчишкой, когда Фэрчайлды погубили его семью.

Лесли ухмылялся, ему явно удалось задеть Уитфилда за живое.

– Ну что, язык проглотил? Бедный мальчик. Бедный Себастьян.

В мозгу Себастьяна ожила навсегда запечатлевшаяся в нем картина. Его собственная растерянность и недоумение при виде того, как кредиторы выбрасывают из дома его семью. Его мать, утирающая покрасневшие глаза, и ее подавленные рыдания. Стоящий в стороне от них отец, внезапно ставший таким далеким и чужим, каким он никогда раньше не был и каким остался до самой своей смерти.

И именно этот человек, этот Лесли Фэрчайлд, верхом на великолепной лошади, с насмешкой наблюдающий за их унижением.

Холодно и расчетливо Себастьян пустил в ход сведения, добытые им в его напрасных поисках в спальне Лесли.

– Никто не станет смеяться надо мной так, как они будут смеяться над глупым стариком, возмечтавшим насладиться пребыванием в женском теле.

– Это в ее-то? – Лесли небрежно махнул рукой в сторону двери спальни леди Валери. – Никто не поверит, что я мог на нее польститься.

– Я не имею в виду вашу жалкую попытку соблазнить мою крестную.

Себастьян остановился, дав Лесли проковылять еще несколько шагов вперед.

– Я хочу сказать о том, что вы действительно мечтаете быть женщиной. Всех гостей очень позабавит ваш обычай привешивать себе искусственную грудь.

Лесли застыл на месте. Это был неожиданный удар.

– То-то будет потеха, когда в обществе узнают о вашей любимой привычке напяливать юбки и заставлять горничных танцевать с вами.

– Довольно!

Лесли дрожал с головы до ног, хотя он так и не повернулся лицом к Себастьяну.

– Это, конечно, ложь, но ведь ты же станешь порочить меня, если я… не заплачу тебе. Назови свою цену.

– У меня нет цены, – спокойно отвечал Себастьян. – Я слишком богат, чтобы продаваться. В этом-то вся ваша беда.

Не ожидая, к чему приведут его угрозы, Себастьян повернулся и пошел назад по коридору.

– Она знает про дневник, – тихо проговорил Лесли ему вслед.

Ноги у Себастьяна неожиданно заплелись, и он, споткнувшись, остановился. Все, что угодно, только не это!

– Она все время знала, где он, – еще тише добавил Лесли.

Себастьян направился было к нему, но при виде его лица тот, казалось, обрел вторую молодость, потому что повернулся и бросился бежать с ретивостью юноши. Себастьян остановился, пытаясь успокоить сильно бьющееся сердце.

Дневник. Наконец-то кто-то признался, что знает о его существовании. Он уже начинал тревожиться, не совершил ли он роковую ошибку. А что если дневника здесь нет? Но Лесли знает о нем и утверждает, что Мэри…

Еще раз повернувшись, Себастьян прошел мимо ее двери, даже не взглянув на нее. Лесли утверждает, что Мэри знает о дневнике. Он сказал, что Мэри и Йен смеются над ним в постели, пока он занимается бесплодными поисками, рискуя сломать себе шею и быть избитым неизвестно кем. И все это ради дневника, который Мэри… украла?

Это было как раз то, что он впервые заподозрил еще в Шотландии, но ее невинный вид, ее кажущаяся откровенность, вместе с заверениями леди Валери, заставили его усомниться. А теперь Лесли говорит… Но никто лучше Себастьяна не знал, что Фэрчайлдам ни в чем нельзя верить.

Но если двое Фэрчайлдов говорят разное, кому из них он должен верить?

Глупо, упрекнул он себя. Это глупо. Конечно, он верит Мэри. Ничто, ничто из сказанного Лесли не может этого изменить. Он, безусловно, лжет.

Себастьян почувствовал, что незаметно для себя он стиснул зубы и с усилием постарался расслабиться.

Да, он верит Мэри. Он заручится ее помощью, чтобы вскрыть сейф.

И упаси ее Бог, если она его обманет.

Глава 15.

– Ax, красотка, ты слишком хороша для этих гадких мест. – Наклонившись вперед, Йен говорил, со всей убедительностью на какую способен только влюбленный.

Молодая кобылка, к которой он обращался, кокетливо опустила глаза.

– Позволь мне украсть тебя. Мы помчимся сквозь лунный свет и никогда не вернемся сюда.

Подняв бутылку бренди ко рту, он пил до тех пор, пока не ощутил жжения в желудке. Когда он опустил бутылку, то увидел, что кобылка посматривает на него укоризненно.

– Да, да, я все знаю. Нам пришлось бы непременно вернуться. Мне – для того, чтобы погубить репутацию хорошей женщины, а тебе, – он усмехнулся, и эта насмешливая, откровенно злобная усмешка дала ему приятное чувство собственного превосходства над молчаливой собеседницей, – а тебе, чтобы поесть. Все вы, женский пол, одинаковы. Хорошее седло, удобная конюшня. Всех вас интересует только то, что можно купить за деньги.

Он повел рукой вокруг конюшни Фэрчайлдов, а потом раздраженно уставился на кобылку.

– Да еще пригоршню овса, когда тебе захочется. Это все, что тебе нужно.

Лошадь вскинула голову, как будто спрашивая, а что он находит в этом плохого.

– Продажная ты тварь. Ну, так и к черту тебя тогда. – Он снял со столба фонарь и, шатаясь, пошел было прочь. Но затем попятился и, наклонившись над загородкой стойла, разразился последним заявлением:

– К черту всех баб. От них больше беспокойства, чем сами они того стоят.

Кобылка выразила свое мнение по этому вопросу сильным влажным выдыхом, так что он отскочил прочь, вытирая рукавом лицо. Бренди плеснуло на его элегантный бархатный жилет, и он ошарашенно уставился на темное расплывающееся пятно.

– Ну, смотри, что ты наделала, – растерянно сказал он. – Из-за тебя я свое полосканье расплескал. Но у меня еще найдется.

Он наклонился и начал шарить глазами по земляному полу, пока не увидел еще одну бутылку, нераскупоренную, стоявшую там, где он ее раньше припрятал.

– Я знаю, ты вот теперь думаешь, как это я ее подниму, с фонарем в одной руке и с бутылкой в другой. Но дело все в том, что есть еще такое чудо – пальцы.

Осторожно прихватив бутылку за горлышко, он показал ее не проявившей никакого любопытства лошади.

– Небось завидно тебе, что у тебя таких нет?

Она, естественно, ничего не отвечала, и он торжествующе затряс головой.

– Вот то-то же!

Бутылки звякали одна об другую, когда он проходил между стойлами. Фонарь отбрасывал по сторонам огненные блики. Он прошел в помещение, где стояли жеребцы. Огромные мускулистые животные шептали ему что-то мягкими губами, когда он проходил мимо, признавая его превосходство со спокойным достоинством. Один из них, украшение конюшни, окончательно утвердивший свое господство над собратьями, качнул головой. Йен ответил на это приветствие:

– Сегодня полнолуние, – сказал он. – Ты чувствуешь, что тебя куда-то тянет, Квик? Ведь тебе хочется скакать и скакать, пока ты не доберешься до конца света?

Квик грациозно закивал.

– Вот и мне тоже. – Йен поднял ко рту бутылку. – Но я вместо этого пью. Для тебя и такого утешения не найдется.

– Ему и не надо, – неожиданно раздался голос откуда-то из темноты.

Йен тупо смотрел на жеребца, но сразу успокоился, когда из стойла поднялась чья-то белокурая голова.

– Я думал, это Квик заговорил, – признался он смеясь.

Но смех его умолк, когда он поднял фонарь, и на свет выступил высокий блондин.

– Бог ты мой, еще один фэрчайлдовский ублюдок!

Молодой человек резко сделал шаг вперед, намереваясь схватить его за шиворот, но Квик легким плавным движением заставил его попятиться к стене. Он не причинил незнакомцу вреда, так что Иен понял – животные любят этого молодого человека, но отодвинул его, надежно защищая Йена.

– Я не хотел никого обидеть, – сказал Йен, пока молодой человек отталкивал от себя жеребца. – Я сам незаконный. Я просто думал, что мы все наперечет. Уж во всяком случае, я всех знаю.

– Ну, ну, пропусти меня. Я не стану его бить.

Юноша говорил с жеребцом как с равным, и Квик отступил. Облокотившись на дверцу стойла, юноша спросил:

– Почему ты думаешь, что я из Фэрчайлдов?

Йен снова засмеялся.

– Тут и думать нечего! По лицу. По волосам. По росту, по обаянию… во всяком случае, я полагаю, оно у тебя есть. Я еще не встречал ни одного Фэрчайлда без него.

Юноша некоторое время смотрел на него серьезно, затем его суровое лицо медленно преобразила улыбка.

– Да, уж обаяния у меня не меньше, чем у тебя.

У него шотландский акцент, подумал Йен. Но говорит он правильно и явно учился где-то. Любопытно. Где же это милый папаша Лесли снова наблудил? Или Берджес? Или…

– Ты знаешь, кто твой отец?

Юноша удивился.

– Разумеется.

– И я тоже. – Йен подхватил бутылки. – Добавим?!

Молодой человек открыл дверцу стойла, вышел и тщательно закрыл ее за собой.

– А я вообще еще не пил.

Йен дал ему нераскупоренную бутылку и подождал, пока тот вытащил пробку и сделал глоток. Он не закашлялся, но глаза у него немного заслезились.

– Бренди хоть куда.

– Самый лучший. Фэрчайлды плохого не пьют.

– Давай-ка мне пока что это. – Парень взял фонарь из руки Йена, не встретив с его стороны никакого сопротивления. – Пожар в конюшне – скверная штука.

– А где же нам пить наш славный бренди?

Парень внимательно к нему пригляделся. Похоже, он был не уверен, как ему вести себя с новым родственником. Наконец он сказал:

– У меня вообще-то есть тут место, где мы могли бы… поговорить.

Йен пошел за ним в глубину конюшни.

– Меня звать Йен. А тебя?..

– Хэдд … Хейли.

– Ну, рад с тобой познакомиться… Хэдд Хейли, – ухмыльнулся Йен.

Хэдд спокойно выдержал его взгляд, не моргнув и глазом.

– Таишься, да? Но долго тебе не продержаться в тени. Все равно твое лицо тебя скоро выдаст. Наверное, конюхи тебя уже опознали.

– Почему ты так думаешь?

– А вот у тебя синяки. – Йен показал на темный отек у него под глазом. – Небось, дрался, чтобы замять какие-нибудь сплетни? Это никогда не помогает. – Йен ткнул себя большим пальцем в грудь. – Мне ли не знать!

– Я приму к сведению, – сказал Хэдд. Речь его отличалась краткостью. Он явно не собирался распространяться на свой счет.

– Значит, у меня появился новый братец. Или кузен? – Йен попытался все же прояснить ситуацию.

– Пожалуй, кузен. Мы могли бы подняться на чердак, там устроено получше, но я не уверен, что ты одолеешь лестницу.

Йен сокрушенно покачал головой, признавая свою несостоятельность.

– Ну, останемся здесь. Тоже неплохо. – Хэдд указал на нишу, заполненную чистой соломой, которую должны были по утрам разложить по вычищенным стойлам.

– Прекрасно!

Иен опрокинулся на толстый слой соломы и сразу же заерзал, уколовшись сквозь одежду.

– И как только лошади на этом спят? – недовольно спросил он.

– Они обычно не ложатся.

Повесив фонарь на крюк, Хэдд расположился с большей осторожностью. Его голубые фэрчайлдовские глаза изучали Йена, пока тому не захотелось съежиться.

Но вместо этого он сказал:

– Выпей. Мне будет немного проще пережить потрясение. Не всякий день находишь кузена, который служит в твоей же конюшне.

– Тебе легче что ли станет, если я выпью? – легкая улыбка пробежала по серьезному лицу Хэдда, когда он последовал этому приглашению.

Как я понимаю, ты во дворце не объявлялся?

Нет, и тебя попрошу молчать обо мне.

Хэдд, похоже, относился слишком серьезно к своему положению. Куда серьезнее, чем на это посмотрел бы любой из дядей. Ну, да он сам в этом скоро убедится. Йен поднял руки ладонями наружу.

– У меня хватает трудностей с кузенами, которые уже живут во дворце. Ты сам разбирайся со своими делами.

Хэдд пристально наблюдал за ним.

– А что ты делал в конюшне?

– Отличное местечко, где можно выпить. – Не удовольствовавшись этим объяснением, Йен решил уточнить: – Ну, здорово выпить. Изрядно нализаться, понимаешь? Компания тут подходящая. – Йен махнул рукой в сторону стойла. – У меня здесь настоящая родня. И потом, в этом месте я не встречаю свою прелестную возлюбленную. Я не должен слушать ее нежный голосок, нашептывающий мне, как она мною восхищается, и притворяться, что я забочусь только о ее интересах.

– А разве не так?

Смех Йена звучал принужденно.

– Не говори глупостей, ты уже не маленький. Уж ее-то интересы меня нисколько не волнуют. Я ее и не люблю. Какая там любовь! – он придал последнему слову самую похотливую интонацию. – Мне ее денежки нужны. – Он неприязненно воззрился на Хэдда, словно тот упрекал его в чем-то. – А что в этом плохого?

– Да ничего, я думаю, – спокойно отозвался Хэдд. – Я знаю, у благородных так водится.

– Вот именно. А я ничем не лучше других Фэрчайлдов, черт побери! Такая же гнусная личность!

Йен пытался выдержать свой задорный тон до конца, но это у него не получилось, и он сбивчиво пробормотал:

– Только я своей гнусностью не наслаждаюсь.

– Ты, стало быть, самый порядочный.

– Да ты что! Скажешь тоже! Если я и переживаю, что мне приходится соблазнить женщину, я от этого не делаюсь лучше, чем вся эта прокаженная семейка.

Йен слишком поздно заметил суховатую нотку в голосе Хэдда.

– Да ты смеешься надо мной!

– Может быть, и так.

Хэдд вытянул свои длинные ноги и скрестил их в лодыжках.

– Ты не жил с ними, как я. Повезло тебе, повезло… – пробормотал Йен.

Тут он сбился с мысли, заметив приставшие к его жилету соломинки, особенно в одном месте. Смахивая их, он почувствовал под рукой влажность и никак не мог понять, кто бы это его облил. Он расстегнул жилет и подложил руку под мокрую ткань.

– О чем я? – Мысли путались в его пьяном сознании.

– О том, что ты обхаживаешь молодую леди ради ее денег.

Его планы в отношении Мэри так быстро пришли ему на память, что он понять не мог, как это он о них забыл.

– Каждый раз, когда она мне улыбается, каждый раз, когда она со мной танцует или смеется, я почти готов во всем признаться и просить прощения.

Хэдд отхлебнул из бутылки.

– А почему бы и нет?

– Да ты не дури. Как я могу пойти на попятный? Это же был мой план. Впервые все семейство меня зауважало.

Впрочем, откуда это мне в голову пришло, подумал Йен.

– Но если я отступлюсь теперь, они меня просто выставят вон. Положим, мне наплевать, что Фэрчайлды обо мне подумают – с их мозгами они и думать-то неспособны – но я слишком долго с ними прожил. Они уже полностью развратили меня. Я ничего не могу поделать.

Это так и было на самом деле. Прошли годы прежде чем Йен обнаружил в себе безнравственность, которую остальные Фэрчайлды так непринужденно выставляли напоказ. Теперь он понимал, что в этой безнравственности была своя притягательная сила.

– Одной женщине, считающей меня порядочным человеком, не изменить меня.

– Если ухаживание именно за этой тебя смущает, почему бы не найти другую богатую наследницу? – с любопытством спросил Хэдд.

– Приглашены были только четыре наследницы, – сообщил ему Йен. – Остальных от меня скрыли, сам знаешь, какая у Фэрчайлдов репутация, да еще эта незаконнорожденность вдобавок. Нет, для меня есть только одна.

– Жаль – Хэдда вся эта история скорее позабавила, чем встревожила.

Удерживая дрожь в руке, Йен поднес бутылку ко рту и, запрокинув голову, отхлебнул, сморщившись, когда стекло звякнуло о его зубы. Опустив бутылку и вытерев губы кружевной манжетой, он сказал:

– И теперь я уж добьюсь, чего хочу и когда хочу, иначе последствия падут на мою же голову. Что ты на меня так смотришь?

– Как? – уточнил Хэдд.

– Ну, как будто ты знаешь что-то, чего мне неизвестно. Уверяю тебя, что я доведу это дело до конца.

Когда он подумал о своем положении в доме Фэрчайлдов, его решимость еще больше окрепла.

– Не желаю больше терпеть лишения. Мне надоело вечное унижение. Я никогда, ни за что не стану больше зависеть от Фэрчайлдов.

– А эта молодая леди, за которой ты ухаживаешь? – Хэдд поводил пальцем по горлышку бутылки, которую он все еще держал в руках. – Ты станешь пренебрегать ею?

– Нет.

– И не будешь бить ее?

– Нет!

– Не поселишь с ней в одном доме свою любовницу?

– Разумеется, нет. Почему ты задаешь такие странные вопросы?

– Нет, просто в чем же тогда дело? Насколько я понимаю, на этих девушках из общества женятся почти всегда ради их состояния. Ты говоришь, что ты такой же распутный, как и другие Фэрчайлды. Я не берусь судить о мужчинах, как судят о них женщины, но мне кажется, что тебе бы ничего не стоило осчастливить эту девушку. – Хэдд говорил так, будто его заботила судьба Йена.

– Еще бы! Такого любовника, как я, поискать! Она должна бы меня обожать.

– Ну, так что мешает делу?

Кто-кто, а Йен хорошо знал, что мешает. Он был слишком пьян, чтобы удержаться от признания:

– Она любит другого.

Это удручавшее Йена обстоятельство вызвало у Хэдда только улыбку.

– Откуда ты можешь это знать?

Йен посмотрел на него с недоумением. Значит, Хэдд не придает ее любви никакого значения. Или он просто не верит, что Йен знает, о чем говорит. Поэтому лучше сказать ему правду.

– А ты разве не знал, что я сын русалки?

– Русалки? – Хэдд поднялся и сел. – Твоя мать действительно из подводного царства?

Йен с удивлением взглянул на своего нового родственника. Тот был моложе, опрятнее, пристойнее его, превосходил его во всем и даже… знал больше его?

– А что ты собственно знаешь о русалках? – спросил его Йен.

– Я слышал в Шотландии древние легенды. – Шотландский акцент Хэдда намного усилился. – Но я еще никогда не встречал никого, кто бы претендовал на происхождение от обитателей моря.

– Я ни на что не претендую, – устало сказал Йен. – Я есть то, что я есть.

Хэдд впервые потянул из бутылки с таким видом, как будто ему было действительно необходимо выпить. Достав из жилетного кармана кожаный мешочек, он бросил его Йену.

Тот поймал его и заглянул внутрь.

– Морские камешки?

– Брось-ка их мне назад. Где твоя мать теперь?

– Вернулась в море. И покинула сына, оставив его отцу. Они всегда возвращаются в море.

– И превращаются потом в тюленей.

Хэдд расчистил место на полу и высыпал туда камни. Он посмотрел на них, потом на Йена, потом снова на камни.

– Это волшебство. И как это на тебя подействовало?

– Я скучаю по ней. – Йен произнес эти слова без особого выражения. Боль с годами прошла, и он уже почти не ощущал ее.

Хэдд ничего не заметил. Собрав камни, он положил их снова в мешочек и опустил его в жилетный карман.

– Я все-таки хочу спросить, откуда ты знаешь, что эта девушка любит другого? Потому что ты сын русалки?

– А, ты вот о чем… – Йен с нарочитой небрежностью пожал плечами. – Я могу видеть… что люди чувствуют.

– То есть как – видеть?

Юноша был явно возбужден и заинтересован, но в его поведении не было никаких признаков недоверия, и поэтому Йен рассказал ему.

– Я вижу свет, окружающий людей. Разного цвета свет.

Йен провел ладонью по лицу, принявшему внезапно совсем утомленный вид.

– Меня трудно обмануть.

– А эта молодая леди – какой ты видишь свет вокруг нее?

– Вокруг нее – золотистый ореол, и он усиливается и превращается в сияние, когда к ней приближается человек, которого она любит.

Йен сознавал, что его тон становится все более мрачным и даже каким-то пророческим, но его это уже не беспокоило. Он смотрел на гладкую поверхность камня в своем кольце и думал, видит ли Хэдд, как загорается изнутри лунный камень, когда он прикасается к нему рукой.

– Мне не часто случается видеть такое. Обычно только у супругов, которые давно женаты. Давно и счастливо женаты.

Йен пристально следил за Хэддом, выжидая первого проявления недоверия или насмешки. Но не заметил ничего подобного.

– Понятно. – Хэдду действительно казалось, что он понимает. Во всяком случае, он не собирался дразнить Йена и не смеялся над ним.

– Но почему она тебя не прогонит, если любит другого?

– Она не понимает, что я ухаживаю за ней. – Как было унизительно в этом признаться! – И не осознает, что она любит того человека.

Глава 16.

Мэри, вздрогнув, проснулась. Как это случалось последние четыре дня, она широко раскрытыми глазами неподвижно уставилась в серую предрассветную мглу, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце.

Убийца.

Это слово эхом преследовало ее везде. Оно осталось у нее в сознании из ночного кошмара, кошмара, заполненного лакеями, которые обвиняюще указывали на нее пальцем, ожившими трупами, бесконечной дорогой на эшафот, над которым болталась петля виселицы.

Убийца!

Поднявшись с постели, она оделась в темное и на цыпочках подошла к куче записок, подсунутых за ночь ей под дверь. Она подобрала их и, подойдя окну, стала разбирать, пока не нашла ту, которую искала. Ту самую, с простой каплей воска вместо печати. Она уже знала, что в ней написано.

Убийца.

Это слово повторялось в каждой из них. Это единственное слово лишало ее покоя так, как это не могли бы сделать самые пространные обвинения.

Мэри знала, кто писал эти записки. Она его больше не встречала, да в этом и не было нужды. У всех камердинеров в ее кошмарах была та же ухмылка, все они так же являли собой угрозу, как и тот человек, которого она увидела тогда ночью в коридоре. Он преследовал ее.

Бросив взгляд на постель, где спала Джилл, Мэри отперла дверь. После того, как она получила первую записку, она попросила у миссис Бэггот ключ в надежде, что взаперти она сможет спать спокойнее, но она надеялась напрасно.

Мэри уже совсем приготовилась выскользнуть в дверь, когда Джилл громко прошептала:

– Будьте осторожны, мисс Фэрчайлд.

– Постараюсь, – неуверенно ответила Мэри.

Джилл явно не полагалась на здравомыслие своей госпожи. Она постоянно твердила, что блуждать одной по коридорам глупо и безрассудно. После получения первой записки Мэри подумала, что она, быть может, и права. Но она нигде не чувствовала себя в безопасности.

В коридоре она проворно подошла к окну, в алькове сломала печать и развернула листок.

«Убийца.

Семья Бессборо все еще предлагает вознаграждение за поимку. Сотни фунтов достаточно, чтобы купить мое молчание. Я дам знать, где и когда».

Бумага шелестела в дрожащей руке Мэри. Сотня фунтов? Он мог бы с таким же успехом запросить и тысячу. Хотя она и богатая наследница, но денег у нее нет и неизвестно, где их достать. Ловушка вот-вот захлопнется.

Она должна бежать отсюда – немедленно!

В панике она бросилась было обратно к себе в комнату. Резкое движение само по себе привело ее в чувство, вернув способность разумно рассуждать. Такое необдуманное поведение ни к чему не приведет. Если она попытается покинуть Фэрчайлд-Мэнор, Джилл пойдет прямо к леди Валери и все ей расскажет. Леди Валери пошлет за Себастьяном. Себастьян задержит ее и потребует объяснений. Плохо. Совсем плохо.

Мэри прислонилась к стене и в бессилии закрыла глаза. Она в капкане. Она понимала это. Но угрозы, содержащиеся в записках, делали необходимость найти дневник леди Валери еще более настоятельной. Она должна найти этот дневник. Причем как можно быстрее. Найти его и выбраться отсюда.

Ее решимость окрепла, и она немного успокоилась. Опустив записку в свой поместительный карман, она, как обычно, направилась на кухню.

Слуги, конечно, взглянули на нее, когда она вошла, но за последние четыре дня она утвердилась в своем положении. К ней привыкли. Каждое утро, пока они заканчивали свой завтрак и начинали долгие приготовления к предстоящему дню, она была с ними дружелюбна, учтива и ненавязчива. Они по-прежнему настороженно за ней наблюдали, но уже не вели себя так, словно видели в ней пушечное ядро, готовое вот-вот разорваться. Пора было приступать к делу. Пришло время наконец выяснить, у кого из ее родни находится дневник.

Миссис Бэггот налила в чайник кипятку и подошла к столу. Они обе сели завтракать. Мэри разливала чай и, между прочим, сказала:

– Я все ищу кого-нибудь, кто бы рассказал мне побольше о моей семье. Я надеюсь, вы мне поможете. Как давно вы служите у Фэрчайлдов?

Конечно, Мэри не сказала ей всю правду, но миссис Бэггот была слишком проницательна, чтобы что-то не заподозрить. В то же время она не могла даже и догадываться о подлинных причинах такого интереса со стороны Мэри, поэтому она с достоинством приняла у нее из рук чашку и произнесла:

– Я начинала здесь судомойкой, мисс Фэрчайлд, когда мне было всего восемь лет.

– Подумать только! – Мэри просто не могла поверить своей удаче. Миссис Бэггот, безусловно, должна знать все семейные тайны. – Редко кому удается так высоко подняться.

– Лучше ослиная голова, чем лошадиный хвост, – изрекла миссис Бэггот известную среди прислуги истину. – Должна вам сказать, что в жизни я ничего не видела, кроме тяжелой работы, но, когда судьба дает женщине такое лицо, как у меня, разве у нее есть выбор?

Мэри попыталась какими-то неопределенными звуками выразить свое несогласие, но тут же умолкла. Миссис Бэггот в этом не нуждалась. Она хотела, чтобы ее принимали за ту, кем она была на самом деле – умную, проницательную женщину, умеющую о себе позаботиться. Она не станет ради Мэри рисковать своим положением, она ясно дала это понять, но она оттаяла настолько, что теперь была готова немного посплетничать.

– Я полагаю, никто не знает мою семью лучше вас, – слегка польстила ей Мэри, так, в качестве пробного камня.

– Могу сказать не хвалясь, мисс Фэрчайлд, что это чистая правда.

– Тогда, быть может, вы все же могли бы мне помочь.

Миссис Бэггот с нарочитой медлительностью отмерила себе сахар в чашку.

– Может быть.

– Почему братья моего деда так жестоки ко мне? Лесли никогда не упускает случая высмеять меня или учить меня или…

– Мистер Лесли обращается с вами так же, как он обращается со всеми. – Экономка внезапно замолчала.

Ложка все звякала и звякала о фарфор. Миссис Бэггот энергично размешивала сахар. Вдруг, вынув ложку из чашки, она указала ею в сторону вертевшейся поблизости служанки.

– Что тебе здесь нужно, Салли?

Высокая неуклюжая девица пробормотала:

– Ничего, мэм.

– Тогда найди себе занятие где-нибудь подальше, а то я тебе его сама приищу. – Миссис Бэггот проследила глазами за медленно удалявшейся Салли и вытерла капли чая на столе. Снова повернувшись к Мэри, она сказала:

– Ваш дядя Лесли – вредный старикашка. Он только тогда и бывает доволен, когда ему удастся принести кому-то несчастье.

– Вам он, видно, приносил его много лет? – высказала догадку Мэри.

Звяк. Звяк.

– Да. Он и его братья. – Миссис Бэггот поджала губы, словно раскаиваясь в своей откровенности.

– Я-то думала, что он только со мной такой. Я не хотела бы показаться сварливой и неуживчивой, но я думаю, все мои двоюродные деды…

Она задумалась. Как же сказать – жестокие? Равнодушные? Любители поиздеваться над теми, кто не может дать им сдачи?

Звяк. Звяк.

Звук становился все громче, но голос миссис Бэггот понизился.

– Видите там у плиты Эмму?

Мэри давно обращала на нее внимание и удивлялась ее ловкости. Эмма размешивала, резала, толкла и все одной рукой. На другой полностью отсутствовали пальцы.

– У нее все очень здорово получается.

– С двумя руками у нее выходило куда лучше.

Звяк, звяк. Так и чашка скоро разобьется.

– Мистер Лесли однажды решил пошутить. Он поставил у себя в шкафу лисий капкан и приказал горничной сделать уборку в спальне.

Мэри с ужасом смотрела на Эмму, затем перевела взгляд на свою собеседницу.

– Вы хотите сказать…

– Что мистер Лесли посмеялся вволю, и вот вам результат.

Миссис Бэггот перестала наконец размешивать свой чай и махнула ложкой в сторону Эммы.

– Он хотел бы избавиться от нее совсем, настаивал, чтобы ее прогнали – говорил, что ему надоели ее жалобы, – но я этого не допустила. Уж мне-то известны такие его тайны! Мне стоило только намекнуть ему, чтобы поставить его на место. Но если что не по нем, он становится опасен. Вот я и держу Эмму с тех пор в кухне, подальше от него.

– И они все такие… ужасные? – Стыд и отвращение заставили ее задать этот вопрос. Не потому ли и она сама совершила убийство много лет назад? Может быть, она решилась на это еще и оттого, что одной крови с этими чудовищами?

– Все же не такие, как мистер Лесли, но про него я могла бы порассказать кое-что… от этого, надо сказать, мне еще более странно, что лорд Уитфилд оказался здесь.

Миссис Бэггот отхлебнула наконец из сваей чашки.

– Он, наверно, и правда обожает вас, мисс Фэрчайлд, раз он обручился с вами после того, что сделали с ним эти негодяи. Но это вам, конечно, давно известно.

Миссис Бэггот улыбнулась, и колючки усиков у нее на верхней губе улеглись.

– И Бэб тоже такой? – спросила Мэри.

– Мистер Бэб? – рассмеялась миссис Бэггот. Смех ее был резкий и надтреснутый. Будь Мэри менее снисходительной, она назвала бы его кудахтаньем.

– Прошу прощения, мисс, он ведь теперь лорд Смитвик, но я все забываю. Уж больно дурашливо он себя ведет. Хотя красивее его не сыщешь, верно?

– Все Фэрчайлды хороши собой, – сухо сказала Мэри.

– Ну конечно, мисс. И вы тоже. – Миссис Бэггот сказала это с удивлением, как будто позабыв ненадолго, кто такая Мэри. – Но мне частенько приходится увольнять горничных, которые настолько в него влюбляются, что с ними никакого сладу нет.

– И он их поощряет?

– Нет, он так привязан к леди Смитвик. И он славный, всегда добр с прислугой, хотя и платит весьма нерегулярно.

– Значит, семья нуждается в деньгах?

– А как же?! С тех самых пор, как старый лорд Смитвик оставил их вам.

Эта мысль явно доставляла миссис Бэггот большое удовольствие.

– Но новый лорд Смитвик все время хвастается, что у него есть планы удержать семейство на плаву.

– Каким же образом? – Мэри обхватила ладонями чашку, и тепло медленно проникало ей в пальцы. – Вы что-нибудь слышали?

– Ничего особенного. Недели две назад он говорил леди Смитвик, что спасет семью, но он ведь просто пустозвон. И леди Смитвик это знает. Она сидела за шитьем, слушала его и со всем соглашалась. Она всегда так поступает, когда он пускается в разговоры.

С того самого момента, как начали съезжаться гости, Мэри наблюдала Нору в роли хозяйки, сводившей дочерей с наиболее подходящими женихами и все время искусно направляющей ее, вновь обретенную родственницу, среди подводных камней светской жизни.

– Леди Смитвик очень неглупа.

– О да. Она ведь была одна из нас, вы знаете.

Миссис Бэггот оглянулась в сторону прислуги и снова увидела ту же служанку, стоявшую немного в стороне, наклонив голову, словно прислушиваясь.

– Салли! Это что такое?!

Щеки Салли вспыхнули.

– Мэм?

– Ступай помешай овсянку, – приказала миссис Бэггот. – А потом будешь чистить лук. Может быть, это тебе напомнит, как нужно работать.

Салли присела и кинулась к плите.

– Понять не могу, что с ней творится, – сказала миссис Бэггот. – Обычно она довольно серьезно относится к своим обязанностям. Не иначе как в этом замешан мужчина.

– Всегда так бывает, – согласилась Мэри.

– Нет, вы только взгляните, где солнце, – сказала, поднимаясь из-за стола, миссис Бэггот. – А у меня столько дел!

– Но вы же хотели рассказать мне о леди Смитвик, – возразила Мэри.

– Ах, да. – Еще раз недовольно взглянув в окно, миссис Бэггот села и наклонилась к Мэри поближе. Она тихо сказала: – Леди Смитвик была одна из нас. Из прислуги.

– Удивительно. – Миссис Бэггот и представить себе не могла, насколько.

– Она была гувернанткой в Брэмбер-Корте, недалеко отсюда, а мистер Бэб – ах, прошу прощения, лорд Смитвик – был обольстителен. Ну, вы можете себе представить, чем все кончилось.

– Честно говоря, нет. – Мэри слушала как завороженная. – Ведь вы расскажете мне?

Миссис Бэггот оглянулась.

– Все та же старая история, мисс Фэрчайлд, вы, несомненно, знаете.

– Нет, – стояла на своем Мэри, – отнюдь, я ведь жила не здесь.

Миссис Бэггот беспокойно задвигалась на стуле.

– Я не могу сплетничать о леди Смитвик. Ну, просто не могу.

Такое самоограничение явно причиняло ей душевные муки.

– Одно я вам скажу. С самой свадьбы она фанатически предана лорду Смитвику. Да это и понятно. – Миссис Бэггот кивнула со знающим видом. – По моему мнению, хотя у меня его никто не спрашивает, если кто-нибудь может спасти Фэрчайлдов от самих себя, так это только леди Смитвик.

– Но, может, какие-то подробности… – продолжала настаивать Мэри.

Миссис Бэггот снова взглянула в окно, откуда струились яркие солнечные лучи.

– Вы только посмотрите, как уже светло! А я-то тут бездельничаю за разговором с вами, когда было приказано подавать завтрак на балконе.

Она встала и сделала Мэри реверанс.

– Но… но… – запротестовала Мэри. Она не могла уйти! Она еще не услышала всего. Схватив миссис Бэггот за руку, она умоляла:

– Ну, хоть одно это. Расскажите мне о моих кузинах.

Миссис Бэггот внимательно посмотрела на ее руку. Приподняв ее, она повернула ее ладонью вверх и взглянула Мэри в лицо.

– Что-то я никогда не видела у благородных дам таких мозолей, мисс Фэрчайлд. И откуда только они могут у вас быть.

Мэри попыталась вырвать у нее руку. Никто не заметил въевшихся ей в кожу следов десятилетнего труда. Только опытный взгляд миссис Бэггот не пропустил такую подробность.

– Не волнуйтесь, мисс Фэрчайлд. – Миссис Бэггот успокоительно похлопала по натруженной ладони. – Я удивлялась, почему это вы так рано встаете и почему вы здесь на кухне, как своя. Если я нашла в этом ответ на свой вопрос, можете мне поверить, я умею хранить тайны.

Разве? Немножко любезности со стороны Мэри, и она с готовностью рассказала ей почти всю историю леди Смитвик и с наслаждением сплетничала о Лесли. Да, теперь у Мэри, пожалуй, будет еще одна причина для беспокойства.

– Так, что ваши кузины? – Миссис Бэггот взяла чашки со стола и стояла, держа их в руках. – Они и отца готовы продать с потрохами, если им только что-нибудь дадут за него. Вы это хотели знать?

– Да. – Мэри тоже встала. – К сожалению, вы правы.

Она поняла, что зря потратила столько времени. Дневник мог украсть любой из ее семьи. Уж такая семейка.

Уходя из кухни, Мэри слышала, как миссис Бэггот снова отчитывала нерадивую Салли. Подавляя зевок, Мэри направилась к себе в спальню. Она исполняла свой долг каждый вечер, как этого требовал Себастьян, и на свой лад каждое утро. Она страшно переживала из-за угрожающих записок и вообразить не могла, откуда ей взять сотню фунтов. А сейчас, оглянувшись, она поняла, что заблудилась. Опять!

Странно, что при ее недюжинных, врожденных способностях к обману и всяким махинациям она так плохо ориентировалась в пространстве. Она использовала сейчас миссис Бэггот, как обыкновенно использовали людей все Фэрчайлды. Ей это не стоило никаких усилий. Как, право, напоминает времена, когда всякая интрига казалась ей занимательной, а ложь – удобным и невинным средством добиться своего. Прошлое преследует ее по пятам.

Дух Джиневры Фэрчайлд все больше завладевал ею. Когда Мэри думала о наслаждении, испытанном ею в объятиях Себастьяна, – а думала она об этом слишком часто, – ей хотелось бежать от него как можно дальше. Но в это же время Джиневра нашептывала ей: «А что плохого в том, чтобы немного поразвлечься после стольких-то лет воздержания? Да и годы идут».

От этого голоса ей было, видимо, никогда не избавиться. Он звучал в ней каждый раз, когда Себастьян почтительно склонялся перед ней. С ночи ее первого бала он не выказал к ней ни малейшего интереса, но Джиневра шептала где-то внутри нее: «Я могла бы заставить его желать меня. Я могла бы заманить его и сделать навсегда счастливым».

Эту Джиневру, пропади она пропадом, ничем не уничтожишь.

Хуже всего было то, что Мэри так и подмывало объяснить ему все обстоятельства убийства. Она безотчетно стала испытывать к нему какое-то доверие. Себастьян – человек разумный. Он бы понял. Тогда она могла рассказать ему об ужасавших ее вымогательствах, и он бы обо всем позаботился. Насколько легче она могла бы жить.

Закрыв глаза, Мэри покачала головой. Какой эгоизм – желать не только его сочувствия, но еще и защиты, и покровительства.

– Мэри, – неожиданно раздался у нее за спиной мужской голос. – Ты пришла ко мне.

Подпрыгнув от испуга, она резко обернулась. В открытой двери вырисовывалась чья-то фигура. На мгновение ее охватил безумный страх. Уж не один ли это из гостей хочет воспользоваться возможностью опозорить ее? Или, упаси Господи, не был ли это негодяй-камердинер?

Но когда мужчина сделал шаг к ней, она его узнала. Чувство облегчения нахлынуло на нее. Она взяла его за руки.

– Йен! Мне еще раз повезло, что я встречаю своего кузена. Скажи мне, пожалуйста, как пройти в западное крыло? Мне стыдно признаться, что я снова заблудилась.

Мэри улыбнулась ему, этому милому кузену, но на этот раз он почему-то не ответил ей улыбкой. Склонив голову набок, он неподвижно стоял, пристально глядя на нее.

– Йен? Что с тобой?

– Я же просил тебя никому не рассказывать, что ты была экономкой.

– А я никому и не говорила, – возразила она. Высвободив свою руку, он сдернул чепчик с ее головы и ткнул его ей в самое лицо.

– А это разве не равносильно признанию?! А твои волосы! – Йен принялся вытаскивать одну за другой шпильки, скреплявшие на затылке ее свернутые узлом волосы.

– Что за чудовищная прическа для одной из обольстительных Фэрчайлд, – приговаривал он.

Сначала Мэри не могла понять, почему он так груб с ней сегодня. Потом она сообразила – он ее просто дразнит. Точно так же вел себя Хэдден, когда оба они были моложе и беззаботнее. С легким смехом она перехватила его руку.

– Перестань сейчас же! Я буду скоро похожа на служанку, возвращающуюся после свидания в конюшне.

– Да. – Не сводя с нее огромных карих глаз, он бросил шпильки на пол. – Так лучше. Но остается еще одно.

Обхватив руками ее талию, он привлек ее к себе. Она не спешила сопротивляться, потому что не сразу поняла, что собственно происходит. Когда он прижался губами к ее губам, она резко отдернула голову.

– Йен, ты соображаешь, что ты делаешь?!

Мэри услышала в собственном голосе повелительную интонацию экономки.

– Тш-ш-ш. – Он не собирался отпускать ее. – Я совращаю тебя.

Он снова поцеловал ее. Ей пришло в голову, что этот поцелуй мог бы быть и приятным в другом ситуации. Но сейчас Йен едва ли сознавал, что он делает. Он нащупывал пуговицы на ее платье, и она услышала треск рвавшихся ниток. Из его горла доносились какие-то странные, даже смешные звуки – они напоминали ей скулящего щенка, – его губы впивались ей в рот. Все это очень мало походило на шутку.

Чтобы разом отрезвить его, Мэри прикусила ему кончик языка.

Йен изумленно отшатнулся, прижимая руку ко рту. Возмущенное выражение его лица вызвало у нее смех.

– А чего ты ожидал? Ведь я же твоя кузина.

Йен пристально смотрел себе на руку.

– Кровь! Ты меня укусила до крови.

– И еще укушу, если ты меня не отпустишь.

На этот раз она сменила тон экономки на манеру старшей сестры. Это оказалось весьма действенно. Он так поспешно опустил руки, словно она объявила ему, что страдает проказой.

Мэри уперлась руками в бока.

– Ну, что с тобой такое? – спросила она с раздражением.

– Ничего. – Он густо покраснел и что-то невнятно бормотал, как это обычно делал Хэдден, когда пытался что-нибудь от нее скрыть.

– Вчера ты казался вполне в здравом уме. Я не могу поверить, что ты вдруг внезапно впал в безумие. Ты не болен?

– Нет.

Он пытался от нее увернуться, но она приложила ему ладонь ко лбу.

– У тебя явно жарок.

– Я здоров, оставь меня, – промямлил он, избегая встретиться с ней взглядом.

– Ты сейчас же ляжешь в постель. Я пошлю Джилл на кухню, чтобы тебе приготовили там горячего молока с вином. Ты выпьешь и уснешь. Вот увидишь, когда проснешься, тебе будет гораздо лучше.

Мэри осуждающе покачала головой.

– Все вы, молодежь, себя не бережете.

Йен выпрямился.

– Я постарше тебя.

– Ну, так и веди себя соответствующим образом! – она подняла с пола свой чепчик. – А теперь скажи мне, наконец, как пройти в западное крыло?

Йен только и ждал этого момента, чтобы улизнуть. Ей, впрочем, тоже не терпелось уйти. По дороге в свою спальню она колебалась между желанием дать ему пощечину и желанием выяснить, понимал ли он, что делает. Хотя для пощечины, пожалуй, уже поздно.

Каждый мужчина, который последнее время совал нос в ее дела – а не считая этого мимолетного эпизода, она всегда имела в виду под «каждым» Себастьяна, – требовал от нее чего-нибудь. Чего-то вроде преданности. Честности. Порядочности.

Или желал научить ее чему-нибудь. Желать. Переживать. Чувствовать. Чувствовать, что угодно.

Порядочности, честности, преданности она научилась сама за последние десять лет, а чувствовать ее учить нечего. Она была не только Мэри Роттенсон, но и Джиневра Фэрчайлд тоже. А Джиневре были доступны такие чувства, о которых этот холодный надменный Себастьян и представления не имел.

Как раз сейчас самые разные чувства обуревали ее. Досада, потому что ей не удалось найти похитителя дневника. Презрение к Йену за дерзость, с которой он хотел заменить ею кого-то, кто обманул его романтические ожидания. И, конечно, злость на Себастьяна, потому что… потому что он был Себастьян.

– Мисс Фэрчайлд! – Джилл отчаянно махала ей руками из открытой двери, пытаясь привлечь ее внимание.

Мэри подошла к ней.

– Это моя спальня?

– Да, но я должна сказать вам… – Джилл указала внутрь комнаты, но вдруг, приглядевшись к Мэри, вытаращила глаза.

– Мисс Фэрчайлд, что с вами произошло?!

– Ты о чем?

– У вас волосы распущены и платье в таком беспорядке!

Джилл дотронулась пальцем до пуговицы, и та оторвалась и со стуком покатилась по полу. Теперь Джилл говорила с ней, как старшая сестра.

– А ваши губы… они распухли!

Джилл с силой хлопнула себя по бедрам.

– К вам, видно, все-таки пристал какой-то мужчина, так ведь? А я говорила вам, не ходите одна по коридорам! Для красивой богатой женщины это опасно.

Мэри моментально вскипела. Ей, конечно, не следовало сердиться на Джилл, ведь девушка желала ей только добра. Но в данный момент Мэри была более чем не расположена выслушивать перечисление своих недостатков и ошибок.

– Это было просто недоразумение! Послушай, Джилл, я хочу, чтобы ты немедленно пошла на кухню и распорядилась приготовить питье для мистера Йена.

– Так мистер Йен и сделал это?! – Взвизгнула от негодования Джилл.

– Тш-ш-ш. – Мэри оглянулась по сторонам. В коридоре никого не было видно, но она бы предпочла, чтобы этот эпизод оставался в тайне. – Добра не будет, если Себа…

Мэри сама себя оборвала. Какое ей дело до того, что подумает Себастьян? Что она несет? Ей это безразлично и все же… как бы чего не вышло, если пойдут слухи о поступке Йена. Некоторые из гостей – мужчин, в особенности те, кто открыто высказывал свое презрение к Фэрчайлдам, могут что-нибудь да заподозрить.

– Мистер Йен теперь болен, – сказала Мэри спокойно. – Он скоро поправится, и мы снова станем добрыми друзьями, но пока… – Мэри перевела дыхание, – мистер Йен очень милый, но сейчас он немного не в себе. И он болен. Я уверена, что он болен. Ему необходимо это питье.

Джилл не трогалась с места. Она застыла, беззвучно шевеля губами, пока Мэри не махнула ей рукой.

– Ступай. Делай, что тебе говорят!

Мэри распахнула дверь к себе в спальню, услышав при этом, как Джилл так резко закрыла рот, что у нее лязгнули зубы.

– Но мисс Фэрчайлд, я должна вам сказать…

Мэри уже вошла в спальню, и дверь за ней захлопнулась. Она стремительно обернулась, но ей не было необходимости слышать этот низкий голос и видеть его крупную фигуру, чтобы знать – Себастьян стоит перед ней, скрестив руки на груди.

– Она хотела предупредить вас, что я вас жду. А я хотел сказать вам, – он сделал шаг вперед и приподнял прядь ее распустившихся волос, – что вы без сомнения вероломнее всех Фэрчайлдов, когда-либо родившихся на свет.

Глава 17.

Да, у Мэри выдалось действительно трудное утро. Ее назвали убийцей и угрожали вымогательствами. Ее намерения расстроить планы похитителя дневника не удались из-за обилия подозреваемых. С нею возмутительно обошелся единственный ее кузен, к которому она питала какое-то уважение. А теперь взбешенный Себастьян, прислонившись к двери ее спальни, уставился на нее так, словно она была самым презренным из насекомых.

Но Мэри, стойко сохранявшая хладнокровие и в общении с наглой прислугой, и с дерзкими благородными гостями, и сейчас не позволит себе его потерять.

– Что вы делаете у меня в спальне?! – голос ее прозвучал громче, чем она того желала. Мэри несколько раз глубоко вздохнула, чтобы вполне овладеть собой.

– Я пришел сюда сказать, что я достаточно доверяю вам, чтобы позволить вам открыть сейф, – Себастьян коротко с горечью рассмеялся. – Но теперь я обнаружил, что ваш дядя Лесли был абсолютно прав в отношении вас.

Она даже не спросила его, что он хочет этим сказать. В этом не было никакой необходимости. Что бы дядя Лесли там ни говорил, это все равно была клевета.

– Какая глупость!

Он пошатнулся, как будто она всадила в него пулю, но тут же справился с собой.

– Да, я глупец! Я видел, как вас роем окружали мужчины, и утешался тем, что вы их не поощряли. Мне не нравилось ваше расположение к вашему кузену, но я убедил себя, что оно вполне невинно.

Уходя утром, Мэри оставила ключ в замке, и сейчас Себастьян повернул его театральным жестом волшебника, переносящего публику за пределы реальности.

– Но даже глупцы умеют мстить.

Себастьян сделал шаг к ней, и только тут она почувствовала, что ее руки плотно сжаты в кулаки.

Она попыталась их разжать, но это ей не удалось.

Сколько уже времени этот человек подкрадывается к ней, как охотник к своей добыче? С того самого момента, как он увидел кровь у нее на руках, он преследовал ее в ночных кошмарах. В тот вечер, в кабинете леди Валери, Мэри поняла, что ее воображаемые страхи были ничто по сравнению с ним, таким, каков он оказался на самом деле.

А теперь он еще имеет наглость намекать, что она виновата и в том, что мужчины проявляют к ней внимание, и в нападении на нее Йена. Но она, с готовностью взявшая на себя вину за многое, на этот раз твердо знала, что она невиновна.

Он потянулся к ней, но она со всей силы ударила его кулаками по рукам.

– Не прикасайтесь ко мне!

Мгновенно, как нападающая кобра, он крепко схватил ее за кисти.

– Я буду прикасаться к вам как хочу и сколько хочу.

Все, что Мэри видела перед собой, – это загорелая кожа, оскаленные зубы и горящие глаза. С еще не зажившими безобразными ссадинами на лице, он походил на самого дьявола, но этого дьявола она слишком долго боялась.

Теперь в ней огнем разгорелся гнев.

– Кто вы такой, что берете на себя смелость судить меня?

– Я вам самый подходящий судья. – Себастьян притянул ее к себе совсем близко. – Никто другой, кроме меня, не сможет осудить вас и привести приговор в исполнение.

Уж не имеет ли он в виду убийство Бессборо?

А не все ли ей равно?

Остатки самообладания покинули ее. Мэри ощутила это физически почти как освобождение.

– Вы совершаете очередную несправедливость по отношению к честной труженице. – Это прозвучало как безнадежное заклинание.

Он отвел ей руки за спину и прижался к ней еще теснее.

Нет, она не вынесет слишком сильное ощущение откровенной физической близости.

– Никакая вы не труженица и уж во всяком случае не честная. – Уитфилд сделал явное ударение на последнем слове.

Если она будет стоять вот так совершенно неподвижно, быть может, удастся сохранить свое достоинство. Она знала, что он думает. Она также знала и правду. Если она окончательно одуреет от злости, она тоже сможет оскорбить его и, уж конечно, не менее унизительно. Она вообще могла бы бросить ему вызов только из чистого упрямства. Но от него несло таким жаром. В силе его мускулов, в упрямом подбородке таилась несомненная опасность. Она должна поостеречься, она скажет ему, что пыталась сделать, она заставит его выслушать себя, иначе он проявит свое упрямство и тогда… тогда…

– Я делала только то, что вы мне приказали. – В ее тоне не было ничего примирительного, да и настроение у нее было далеко не мирное.

– Я, кажется, просил вас отвлечь от меня внимание, пока я ищу дневник. – Лорд Уитфилд был весьма ироничен.

– Вы приказали мне помочь вам его найти.

Он усмехнулся. Усмешка вышла холодной и жестокой.

– Я слышал, что вам давно известно, где он.

– О чем вы говорите? В Шотландии вы потребовали, чтобы я помогла вам его найти.

Мэри попыталась высвободить руки из его железной хватки, скрывая боль под видом напускной храбрости.

– Я и старалась делать, что могла. Я была на кухне, расспрашивала прислугу.

– Зачем? Я повторяю еще раз, вы же знаете, где находится дневник.

– Вы с ума сошли! – Она была теперь в этом совершенно уверена. – Каждое утро я вставала на рассвете и…

– Встречались с кузеном Йеном, чтобы немного поразвлечься. Не так ли?!

– Осел! – сказала она, побелев от гнева.

– Вы опять назвали меня ослом. Не притвориться ли вам и теперь, что вы в этом ах как раскаиваетесь? – издевательски произнес он.

На балу она не притворялась, что сожалеет о своей грубости. Она действительно чувствовала себя виноватой. Теперь она упивалась новым для нее чувством свободы. Свободы от вины и страха.

Потому что то, чего она много лет больше всего боялась, все-таки произошло. Джиневра Фэрчайлд соединилась в ней с Мэри Роттенсон.

И ей – Мэри или Джиневре, или кому бы там ни было – все стало безразлично.

– Что бы там ни твердили вы, я говорю правду.

Он засмеялся.

Этот осел смеялся. Он нисколько не был похож на оскорбленного. Он даже имел наглость выглядеть непринужденно, как будто ее грубость доставила ему удовольствие.

– Вы оказались такой, какой я вас представлял. – Похоже, он был этим безмерно доволен.

С каким-то ожесточенным наслаждением он заставил ее попятиться, направляя ее своим телом и не отпуская ее рук.

– Конечно, честность и порядочность вам и не снились. Ваша двуличность развязывает мне руки, давая возможность делать, что мне угодно.

– А если окажется, что вы были неправы?

– Я всегда прав. – Он заявил это так, словно сам этому верил. – Вы только что это доказали своим распутством.

Ей жгло кожу, как будто она по неосторожности пробыла слишком долго на солнце и обгорела. Мэри могла себе представить, какой у нее сейчас был цвет лица.

– Отпустите мои руки.

– Чтобы вы могли свободно ударить меня крышкой от подноса? На вашем месте я бы на это не рассчитывал.

Они уже были у стены, и он вплотную прижал к ней Мэри, в то же время прислонившись к ней сам, словно нуждался в поддержке. От этой близости у нее заныло где-то в животе. Но ярость переполняла ее.

– Мне больно рукам, – сказала она и, когда он отпустил ее, с наслаждением влепила ему пощечину. Он отшатнулся, ухватившись за щеку.

– Мне не нужна крышка от подноса. – Она бросилась в сторону от него.

Он успел поймать ее за юбку и закружил, направляя в угол. Инерцией ее отнесло опять к стене, но она задержалась руками, чтобы не стукнуться. Уитфилд бросился на нее сзади и толкнул так, что путь к отступлению был отрезан. Ее щека и ладони прижались к прохладной стене.

Схватив ее за плечи, он заставил ее повернуться и жадно приник к ее губам. Она попыталась вырваться, отчаянно извиваясь, но он только сильнее притиснул ее к стене. Тогда Мэри попыталась упасть, но он просунул колено между ее ног. Она попыталась повернуться, но он не позволил ей и этого.

Испуганно открыв глаза, она посмотрела ему в лицо.

Он не улыбался. Она ожидала увидеть хотя бы его улыбку, может быть, жестокую. Или торжествующую. Или, по крайней мере, насмешливую. Но его лицо было серьезным, сосредоточенным, словно он поставил себе важную задачу и решил отдать ей все свое внимание.

Она предпочла бы увидеть какую-нибудь из его улыбок. Любую из его улыбок.

– Вы не посмеете!

Как беспомощно это прозвучало! Как тривиально!

Он придвинулся еще ближе.

– Еще как посмею. И у меня все прекрасно получится.

Его дыхание обжигало ее щеку. Другую щеку холодила стена. Она почему-то, как в яркой вспышке света, увидела рисунок темного мореного дуба. Вот еще один угол, другая стена – и она знала, что где-то там находится дверь.

С тем же успехом выход мог находиться где-нибудь во Франции: там ей от него было бы ровно столько же пользы.

– Отпустите меня.

Мэри старалась ударить его локтем, но у нее ничего не получилось. Она еще раз попыталась рухнуть на пол, надеясь, что ее вес заставит его убрать удерживающую ее ногу. Но ее многочисленные юбки смягчили удар.

Он только сказал:

– Повтори-ка. Вот увидишь, тебе это понравится.

– Ах! Боже мой!

От досады она изо всех сил хлопнула ладонями по стене.

– Да, да. – Он потянул ее за юбку. – Я настаиваю.

Ее юбки задрались так сильно, что оказались выше подвязок, закрепленных у колен. Оборки защекотали голую кожу бедра. Она надеялась – нет, она молила небеса, – чтобы он опомнился, остановился и не обнажал ее совсем. Ведь на ней не было ничего, что прикрыло бы ее наготу. Она слыхала, что некоторые распущенные светские дамы завлекали мужчин, скрывая свой стыд под новомодными панталонами. Но Мэри была девушкой приличной – и вот сейчас она за это поплатится. Он просто сошел с ума, и, похоже, ей уже ничто не поможет.

Почувствовав прохладу обнаженной кожей, она поняла, что все ее надежды оказались тщетными. Она была нага, как новорожденный младенец, и он со вздохом начал ласкать ее самые интимные места.

– Дивно, – прошептал он у ее уха. Мэри резко наклонила голову, рассчитывая боднуть его в нос, но он успел увернуться. Она снова попыталась вырваться, пока он еще не восстановил равновесие. Но он не дал ей сделать и шага.

– Ты научила меня уважать твои бойцовские качества. – Он с силой дернул ее за юбку, словно хотел поскорее сорвать с нее всю одежду. – Такие уроки не забываются.

На секунду она подумала, не обезумел ли он окончательно, но ей следовало бы знать, что разум ему никогда не изменяет.

Ее нижние юбки, шурша, упали на пол, и она поняла, что он их развязал.

Она сгорала от стыда из-за того, что оказалась в таком унизительном положении. Ее шерстяная юбка неудержимо скользила вниз, и Мэри попыталась подхватить ее, хотя это уже ничего не меняло. Просто – жест отчаяния.

Себастьян не обратил на это ни малейшего внимания, продолжая ее ласкать.

Разъярившись, Джиневра разразилась ругательствами, произнося слова, смысла которых Мэри даже не знала.

– Ну и язычок! – выдохнул он у ее шеи. – Ты меня поражаешь, Джиневра Мэри.

Значит он понял, что эта дурочка вернулась. Мэри боялась, что он воспользуется этим так же бесцеремонно, как он пользовался преимуществами, которые давала ему его сила.

Он поднял ногу и согнул колено, так что она скользнула ему на бедро. Его голос и руки стали ласково настойчивыми.

– Двигайся вместе со мной.

Похоже, он прекрасно оценивал ее ощущения, опыта ему было не занимать: он заставил ее двигаться до тех пор, пока прикосновения к его ноге не вызвали во всем ее теле сладкий трепет. И это в ее теле, в теле невозмутимой и респектабельной экономки леди Валери.

Мэри стиснула зубы. А он поглаживал ее бережно, нежно, словно она представляла собой хрупкую драгоценную статуэтку. Нет, она не будет умолять его о пощаде, что бы он ни делал. И она ни за что не даст воли тем вскрикам, что так и рвались из ее горла. Она привстала на цыпочки, пытаясь уйти от этой близости, но где-то там внутри нее зародилась томительная тяжесть.

– Тебе это нравится, я знаю. – Он имел наглость комментировать ее реакцию! Его пальцы нырнули в треугольник туго закрученных волос.

– А так тебе понравится?

И он нажал сильнее. Она вскрикнула.

– Что, чересчур? – он ослабил давление.

Это мало что изменило. Она уперлась лбом ему в плечо, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Он заставлял ее скользить, пока у нее не начали подкашиваться ноги и ее тело не обмякло бессильно у него на бедре. Эти новые ощущения были для нее слишком острыми. Он не позволял ей отступить, не давал и секунды передохнуть, и теперь… ее пальцы скользили по стене, пытаясь ухватиться за что-то там, где ничего не было. Ее тело сотрясали волны экстаза.

Он рассмеялся, торжествуя. Наконец ему удалось разбудить ее такую откровенную чувственность. Подхватив ее на руки, он нежно стиснул зубами кожу у основания ее шеи.

Мэри резко втянула в себя воздух, пытаясь убедить себя в том, что снедающее ее бурное чувство – это гнев.

– Отпустишь ты меня, чудовище?!

Это был не вопрос, это было требование. Но он предпочел истолковать эти слова как вопрос.

– Конечно, отпущу, когда кончу. А я пока не кончил.

Что это должно было означать? Неужели он намерен и дальше унижать ее? Или он намерен овладеть ею, словно шестнадцатилетней дурочкой? Однако деваться ей было некуда. Она уже лежала на постели, и он удерживал ее своим телом.

Его руки, казалось, находили самые уязвимые места ее тела, заставляя ее трепетать и содрогаться.

Боль и наслаждение. Досада и страсть. Ярость и подчинение. Боже, как ему удавалось вызывать в ней такие противоречивые чувства? Где ее здравый смысл и самоуважение? Как она его ненавидит!

– Тебе нравится меня унижать, да? – спросила она дрожащим голосом.

– Неужели ты сейчас испытываешь унижение? – Его полураскрытые губы оставляли влажный след на коже, которую никто не видел с тех пор, как она перестала быть младенцем. – По вкусу не скажешь. Я бы определил это скорее как желание, Джиневра Мэри, причем неистовое желание. Согласна?

– Я ненавижу тебя, – отвечала она, и ее ответ был искренним.

Однако он не отступался.

– Но ты хочешь меня? Я стою перед тобою на коленях, моля о крохе снисхождения. Ты же видишь. А хочешь почувствовать?

Пока он не произносил этих слов, она старалась не думать о том, что происходит. Он действительно стоял рядом с ней на коленях, словно проситель. С чего бы это? Зачем такому человеку, как он, так непонятно вести себя? Чего он надеется добиться столь странной игрой?

И что она боится потерять?

Только невинность. Нет, что всего хуже, остатки холодной отстраненности.

– Джиневра Мэри, – прошептал он. – Откликнись! Скажи мне, как ты жаждешь моего прикосновения.

– Нисколько!

– Лжешь!

Конечно, она лжет. Разве возможно сохранить отстраненность и хладнокровие, когда его руки продолжают так ласкать ее?

Мэри вся таяла. Ей казалось, что этого не выдержать. Невыносимо было ощущать, что ее тело не желает больше повиноваться приказам разума.

Себастьян продолжал эту обольстительную игру, чередуя прикосновения и поцелуи. Вскоре она уже не смогла сопротивляться настойчивым прикосновениям его пальцев. Он поглаживал нежную кожу, понуждая ее раздвинуть ноги.

Мэри закрыла глаза, надеясь, что хоть это поможет ей взять себя в руки, но ничего не вышло – ее ощущения стали только еще более острыми. Она невольно открылась навстречу его ласкам, одновременно испытывая ужас и страсть столь сильные, что от них сотрясалось все ее тело.

Прикосновение. Его прикосновение. Настоящий пир прикосновений для изголодавшейся женщины. Еще немного, и страсть испепелит ее.

Мэри необходимо было овладеть собой, чтобы спасти свою жизнь. Но Джиневра насмешливо откликнулась: «Поздно! Ты уже больше никогда в жизни не будешь принадлежать себе».

– Ради Бога! – у нее уже не осталось ни капли гордости. Голос ее задрожал. Перед глазами все плыло. – Не надо! Не делай этого! Ты причиняешь мне невыносимые страдания.

Его рука замерла.

– Страдания? – в его голосе звучало изумление. Рука скользнула ей на бедро.

Мэри затаила дыхание. Неужели ее мольбы спасли ее?

– Нет, тебе не больно. – Теперь его голос звучал уверенно и гневно. – Не пытайся меня обмануть, Джиневра Мэри.

Она едва успела испугаться, когда его палец проник в нее. Мэри прижала кулаки к губам, чтобы заглушить вскрик, потому что в нем прозвучало бы отнюдь не возмущение, а ликующий восторг. Она не могла позволить, чтобы он услышал это. Он только еще сильнее уверится в том, что она – распутница. Или, что ещё хуже, это добавит ему самодовольства. Он будет смеяться над тем, насколько легко с ней справиться.

Его палец двигался в ней, находя все более чувствительные точки. Он безжалостно будил самые острые ощущения. С ними невозможно было совладать. Мэри чувствовала, что скоро окончательно потеряет рассудок.

Она стонала. Глаза ее были закрыты, голова бессильно запрокинулась.

Сейчас она не могла бы оказать ему ни малейшего сопротивления. Он может делать с ней все, что ему заблагорассудится, и он несомненно этим воспользуется.

– Ради Бога! – прошептала она едва слышно. – Не надо!

– Не надо звучит как вызов.

Мэри не могла даже открыть глаз. Но она и так знала, какое у него сейчас лицо. Это был Себастьян, Себастьян с его суровыми чертами и кровоподтеками на загорелом лице. С его широкими плечами, которые таили такую мощь. Себастьян, который терзал ее, ласкал ее, который посмел…

– Смотри на меня! – процедил он сквозь зубы.

Распахнув глаза, она с изумлением взглянула ему в лицо. Его темно-серые глаза горели, выражая непреклонную решимость довести дело до конца. Мощно раздвинув ей ноги, он улегся между них. Вскинув руки, она схватила его за волосы и дернула, что было силы, так что он охнул от боли. Однако он и тут не упустил ничего. Он воспользовался ее движением, чтобы припасть к ее рту. Его язык толкался в ее губы, без слов говоря о его намерениях. Она может сопротивляться сколько угодно, он все равно добьется своего.

Мэри колотила его по плечам, пока что-то не прикоснулось к самым тайнам ее женственности, там, где совсем недавно побывал его палец. Ужаснувшись, она посмотрела ему в глаза. Он ответил ей серьезным взглядом и резко подался вперед.

Когда он успел освободиться от одежды? А потом она на мгновение замерла потрясенно. Разве это можно выдержать? У нее внутри все горело.

– Не надо! – она попыталась вывернуться, и он не стал ее останавливать: не стал потому, что при этом она невольно еще больше открылась ему.

Боль стала сильнее. Он наполнил ее собой.

– Не надо! – снова вскрикнула она. От слез голос ее сорвался, и она повернула голову. Ей не хотелось, чтобы он видел ее слезы, но ей некуда было бежать, негде спрятаться.

Подобного вторжения она никогда в жизни не испытывала. И отчасти поэтому ему нужно было ею овладеть. По тому, как он наблюдал за ней, она чувствовала, что он наслаждается своей властью над ней.

Будь он проклят! Как он догадался, что навязанная ей близость ненавистна ей еще сильнее, чем ее собственное смятение.

Себастьян поймал губами катившуюся по щеке слезу.

– Она стоит дороже твоей девственности. Твоя слезинка для меня дороже алмаза.

– Как ты можешь быть таким жестоким? – возмутилась она. – Тебе нравится мучить меня?

– Муки. Радость. Страсть. Мне все равно, какие чувства ты высказываешь, лишь бы их видел только я.

Чуть приподнявшись, он замер.

– Тебе все еще больно?

Да, ей было больно. Конечно, больно. Ей казалось, что стоит ему шевельнуться, и она умрет.

– Ведь я была невинной, – невольно вырвалось у нее как обвинение.

– Я ошибался.

– Это тебя не извиняет.

Он сохранял неподвижность, оставаясь в глубине ее тела. Лицо его не выражало сожаления, и почему-то ее это обрадовало.

Он сказал:

– Теперь ты можешь меня ударить, если хочешь.

Он облизнул губы, словно хотел еще что-то добавить, признать свою вину. Но вместо этого он молча подался вперед и поцеловал ее. Мэри поняла, что у него вовсе не было желания признавать свою вину. Это было бы слишком трудно при его независимом характере. Ему хотелось, чтобы она била его, пока его совесть и ее возмущение не получат полного удовлетворения.

А потом они просто закончат то, что начали.

Боль стала стихать. Чувство наполненности вызывало у нее странное удовольствие. Да простит ей Бог, если ей тоже хочется это закончить.

Похоть. Это просто похоть.

– Ну же, – повторил он, – ударь меня.

Мэри подняла руку, и он невольно зажмурился. Но она только приложила ладонь к его щеке.

– Потом.

Глава 18.

Мэри на несколько секунд провалилась в небытие, и когда она снова открыла глаза, на подушке рядом она увидела его лицо.

Она растерянно моргнула. Себастьян чуть было не рассмеялся от охватившего его чувства торжества и ликования. С ней, с Джиневрой Мэри, из семьи его заклятых врагов, он только что пережил самое фантастическое наслаждение, какое он когда-либо испытал в жизни. Он добился своего: он превратил чопорную экономку в создание из огня и света. Разве это не торжество – заставить ее зайти так далеко – и это в первый раз!

Теперь она его навсегда. Никому никогда не стать между ними.

В ушах у него гудело, и этот шум становился все громче и громче. Он взглянул на дверь. Стучало вовсе не у него в висках. Кто-то рвался войти. Эта проклятая горничная, девчонка позвала на помощь.

Он обнял Мэри.

– А теперь отдохни немного.

– С чего бы это?

Себастьян смотрел на нее с изумлением. Он знал, что Мэри невинна с того самого момента, как в ней побывал его палец. Но из случайно услышанного им разговора ее с горничной он понял, что Йен покушался на нее, и это привело его в ярость.

Да, он знал, что перед ним девственница, но это его не остановило. Его тщеславию льстило пробуждать в ней эти необузданные инстинкты.

Такие чувства не делают ему чести, но он никогда не обманывался относительно своих менее привлекательных свойств. Они помогли ему выжить, когда все остальное в его жизни погибло. Он привык добиваться чего хотел всеми доступными ему способами, и он хотел Мэри Фэрчайлд.

Сейчас он видел, как к ней возвращается ее прежняя независимость. У него на глазах мягкая томность, вызванная удовлетворенной страстью, сменялась жесткой холодностью. Теперь он знал: Джиневра Мэри оставалась податливой только первые пять минут после близости. Что ж, приобретение опыта всегда полезно. Если он хотел добиться от нее обещаний или потребовать повиновения, нужно пользоваться этим кратким отрезком времени.

– Тебе нужно отдохнуть, – настаивал он.

– Это ты так думаешь.

Она приходила в себя с ужасающей быстротой. Мэри хотела отодвинуться от него, но он ей этого не позволил, твердо удерживая ее за руки, как он обычно сдерживал упрямую двухлетку.

– Почему ты думаешь, что я должна отдыхать после этого?

В голосе у него появился оттенок раздражения.

– Даже мне пришлось отдыхать после первого раза.

Мэри выпятила подбородок.

– Женщины значительно выносливее мужчин. Очевидно, так.

– Я надеялся обсудить дальнейшие планы в более спокойной обстановке.

– Спокойной? Ты так это называешь?

Мэри повернула голову в сторону двери, сотрясавшейся от непрерывного стука.

– Что им нужно?

Она намеренно игнорировала его, не обращая внимания ни на его взгляды, ни на прикосновения. Притворяется, что ничего не замечает?

В раздражении он опрокинул ее навзничь, не выпуская из своих объятий.

– Я полагаю, им хочется услышать, что то, что только что произошло, не имело места.

Она покраснела. В самом деле покраснела, от основания шеи до корней волос. Его это откровенно обрадовало. Ему было неприятно думать, что пережитое им потрясающее ощущение произвело на нее такое незначительное впечатление. И, конечно, это было не так. Мэри никак не могла избавиться от привычки скрывать от него свои чувства.

– А если это им не удастся, они захотят знать, когда состоится свадьба, – продолжил он. Краска мгновенно сбежала с ее лица.

– Ты об этом подумала?

Она отрешенно уставилась в потолок.

Взяв ее за подбородок, он повернул ее лицо к себе.

– Подумала? – упрямо спрашивал он.

– Ничего я не думала, – огрызнулась Мэри.

Прекрасно. Значит, вот как!

– Да и ты тоже думал вовсе не об этом, а иначе мы никогда не оказались бы в таком положении. – Она попыталась сесть. – Если ты дашь мне встать, мы сделаем все что можно, чтобы поправить дело.

– Да, я с нетерпением жду твоих предложений, – он откинулся на подушки.

– Я поправлю платье, ты причешешься и тоже приведешь в порядок одежду. Мы их впустим и станем отрицать что-либо дурное…

– А что мы скажем им о пятнах крови у тебя между ног?

Ее всю передернуло, но он внезапно разъярился, как это уже бывало с ним раньше.

– И у меня…

– Нет! – она зажала ему ладонью рот. – Не говори об этом.

Схватив ее руку, он оторвал ее от своего лица.

– Не говори, вот как? Умолчание ничего не изменит. Что сделано, то сделано – я не Фэрчайлд. Я привык платить своим кредиторам. Ложь для меня не образ жизни. Я не убиваю соседей.

– Что сделали тебе мои родственники, что ты так зол на них? – спросила она. – Я должна знать. В конце концов, ведь и я – Фэрчайлд.

Он мысленно выругал себя за это неуместное упоминание об их семейной вражде, но злоба так давно жила в нем, что въелась в душу.

– Не имеет значения. Я Дюран! Я поступлю честно! Я женюсь на тебе.

– Нет.

Стуки в дверь теперь уже сопровождались криками. Они подняли такой шум, что могли бы разбудить мертвого – или во всяком случае, сделать пребывание Себастьяна в спальне Мэри общим достоянием.

– Куда ты денешься, лишившись репутации?

Мэри откинула волосы с лица и зажала их в кулак на шее у затылка.

– А куда денешься ты, взяв себе в жены одну из Фэрчайлдов? – спросила она, не уступая ему в жесткости.

– В постель, – расхохотался он. Мэри снова распустила волосы.

– Я останусь той же, кем была.

– Я сделаю тебя Дюран, изменив тебя внутренне.

Она смотрела на него с недоумением, не понимая, что он хочет сказать, или, быть может, сомневаясь в его способности шутить.

Но это была не шутка, хотя он и не собирался ставить ей в вину, что она не поняла ее. Он был не из тех, кто заискивал перед ней, добиваясь ее внимания. Ему было плевать на любые условности, в жизни его мало что занимало. Но он был бы ей лучшим мужем, чем другие. Он знал о ней правду, о чем никто другой и не догадывался.

– Почему ты не хочешь выйти за меня? – спросил он помягче. – Со мной трудно ладить, но я богат…

– И я тоже, – возразила она быстро.

– Не так, как я. До меня тебе далеко.

Он не обольщался мыслью, что все их разногласия закончились. Он отлично знал, что похоть еще не основание для брачного союза. Но у него не было выбора, он должен был завладеть ею навсегда.

– Я не могу стать твоей женой. Между нами никогда не будет ни уважения, ни любви, – губы ее скривились презрительно, он никогда еще не видел ни у кого такого выражения, – ни даже правды и искренности.

Мэри запнулась на последних словах. Так почему же она не скажет ему правду? Ее недоверие болезненно задело его. Отпустив ее, он поднялся. Поживем – увидим. С выражением покорности на лице он сказал:

– Ну, как хочешь.

Себастьян подошел к двери.

– А теперь покажемся публике.


– Но она же не была так уж серьезно скомпрометирована, – Бэб со стаканом рома в дрожащей руке свирепо уставился на собравшихся в его кабинете. – Они оба были вполне одеты.

– Себастьян был у нее в спальне – один. – У леди Валери был такой же стакан, как у Бэба, наполненный бренди, но рука у нее не дрожала. – Вы же понимаете, как это неприлично.

Мэри сидела в кресле, отстраненно глядя на резных чудовищ, украшавших огромный письменный стол. Ей хотелось быть где угодно, только не здесь, в этой комнате. Призрак деда нависал над ней, как вредные испарения, мешавшие ей дышать.

– Как я понял, мой дядя Освальд тоже был один в вашей спальне и с тех пор так и не может сесть.

Бэб, казалось, не знал, как ему себя вести: то ли сердиться, то ли смеяться.

– Это к делу не относится. Я уже давно не девственница… неважно сколько лет, – сказала леди Валери. – Мою репутацию очернить невозможно.

– Конечно, нет. – Бэб замахал руками. – Ну разумеется, нет. Об этом и речи быть не может. Простите. Просто я еще не видел, чтобы мои дяди находились в таком…

– Увлечении? – улыбнулась леди Валери. – Это немудрено! Очень милые джентльмены, оба. Но весьма ограниченные. Мало путешествовали, насколько я могу понять.

– Что бы это значило? – Бэб прикрыл рукой глаза. – Впрочем, нет, я ничего об этом знать не хочу. Мы ведь говорим о моей дорогой племяннице Мэри, и если она утверждает, что ее отношения с этим… этим господином вполне невинны, кто я такой, чтобы ей не доверять? Я менее всех склонен навязывать ей нежеланный брак после того, как Фэрчайлды столь возмутительно с ней обошлись в недалеком прошлом. – Бэб постарался принять благочестивый вид.

– Вы сами были вынуждены жениться, – сказала леди Валери. – Разве вы несчастливы?

– Я… но… – Бэб прекрасно понимал, в каком затруднительном положении он оказался, но не видел достойного выхода, причем с наименьшим ущербом. – Разумеется, я вполне счастлив. Но, как и ваша девственность, мой брак не имеет никакого отношения к обсуждаемому вопросу.

Леди Валери засмеялась одобрительно.

– Браво, лорд Смитвик!

Бэб вытер о штаны вспотевшие ладони и скромно улыбнулся.

– Но одежда Себастьяна была в совершенном беспорядке, – продолжала неумолимо леди Валери. – Господи, каких вам еще нужно доказательств?

Спор продолжался, казалось, уже часами. Леди Валери стояла за брак. Бэб беспомощно оглядывался по сторонам. Один, он не мог ничего противопоставить твердой решимости леди Валери, а поддержки в лице Норы не было.

Будь здесь его жена, он бы, может быть, и преуспел, но она присутствовала только при начале разговора. Она осмотрела сначала Мэри, затем Себастьяна с головы до ног. Улыбнувшись печально и как-то безнадежно, она вышла, оставив Бэба сражаться в одиночку, и с тех пор не возвращалась. Странно, подумала Мэри. В ее отсутствие Бэб все больше и больше уступал леди Валери.

И все же он мужественно продолжал сопротивляться.

– Есть еще один выход, который во всех отношениях предпочтительнее этого поспешного и сомнительного союза. Наш кузен Йен выразил готовность…

Мэри изумленно устремила на него взгляд.

– Даже и не поминайте об этом, – заявила она холодно.

Бэб спорил, конечно, не ради нее. Он спорил потому, что отчаянно продолжал цепляться, пусть надежда была крайне слаба, за ее деньги. Они должны были оставаться в семье! Его отношение, его слова объяснили Мэри яснее ясного поведение Йена в коридоре. Мэри было тяжело сознавать, что этот добродушный красавец Бэб вместе с ее кузеном замышлял погубить ее. Еще мучительнее было обнаружить, как низко пал ее кумир – Йен. Хоть и незаконный – но Фэрчайлд!

О да, Мэри чувствовала рядом с собой присутствие деда. Так сильно, как никогда. Он вовсю потешался над ней. Она вспомнила его слова: «Я говорил тебе, ты в отца – он всегда проигрывал более сильному противнику, поддаваясь своим низменным инстинктам».

Мэри подняла взгляд на Себастьяна. Вот он, ее противник. Он прислонился к книжной полке с непринужденным и до отвращения самодовольным видом. А почему бы ему и не быть довольным? Он добился от нее чего хотел, и в этом деле он тоже настоит на своем. В споре о ее будущем.

– Себастьян, – обратилась к нему леди Валери, – ты хочешь поступить с Мэри честно?

После того, как Себастьян открыл дверь, Мэри целый час спорила. Теперь, когда она отступила, устранилась, они говорили так, как будто она – неодушевленный предмет и не в состоянии ничего понимать. Леди Валери вещала таким тоном, словно речь шла о забеременевшей прислуге, которую нужно было срочно пристроить.

И что хуже всего, так рассуждали они все.

Все, кроме Себастьяна. Этот дьявол стоял, ухмыляясь, с ней рядом и великодушно изъявлял готовность спасти ее запятнанную репутацию.

– Конечно, я готов поступить как честный человек.

Когда он открыл дверь ее спальни, туда, казалось, вломился целый ад. В толпе, возглавляемой леди Валери и этой предательницей Джилл, были и прислуга, и гости. Глаза леди Валери торжествующе блестели, походка ее была легкой и стремительной, трудно было придать случившемуся более широкую огласку. Ее планы воплощались в жизнь.

Себастьян подлил масла в огонь, испепеливший доброе имя Мэри. Он даже не потрудился привести себя в порядок.

Но Мэри была не согрешившая прислуга. Она была Фэрчайлд. Женщина, которая не только совершила убийство, когда этого требовали обстоятельства, но и заплатившая годами своей юности за содержание себя и своего брата. Тогда ей на все хватило сил. Пусть она отдала ему свою девственность, но экономка не уступит так легко тяжким трудом завоеванную самостоятельность.

Она попыталась снова вмешаться.

– Я не желаю…

Леди Валери погрозила ей пальцем.

– Ты лучше помолчи, девочка. Мы устраиваем твою судьбу, твое будущее.

– Миледи, я не нуждаюсь в том, чтобы кто-нибудь устраивал мое будущее. – Мэри старалась вести себя благоразумно и говорить вежливо. – Я прекрасно заботилась о себе последние десять лет.

– Ну, ну, дитя мое, – вставил Бэб. – Едва ли можно ожидать, чтобы женщина понимала, что для нее лучше. Возьми хотя бы твое неосмотрительное поведение сегодня.

Это невольное признание вызвало усмешку у леди Валери.

Бэб поспешно добавил:

– Пусть и вполне невинное. Будь послушной девочкой, сиди тихо и предоставь старшим позаботиться о твоем будущем.

– Говорите, что хотите. Я не выйду за него.

Но ее никто не слушал. Бэб и леди Валери снова нос к носу, начали спорить.

Мэри смотрела на Себастьяна. Это все его вина. Теперь ее считали безрассудной и легкомысленной, когда на самом деле она была уравновешенна и серьезна. По крайней мере, она была такой, пока не встретила его.

Придвинувшись ближе к ней, он тихо сказал:

– Не смотри так злобно. – Опустив руку ей на плечо, он погладил то место, где напряженные до предела мышцы никак не могли расслабиться. – Ты же понимаешь – от твоих протестов будет мало толку. Ты выйдешь за меня. Ты слишком благоразумна, чтобы не согласиться.

Благоразумна. Да, она была благоразумна – пока он не дотрагивался до нее, вот как сейчас. Пока гладившая ее мышцы ладонь не заставила ее предательское тело забыть о причиненной им боли. При нем все ее благоразумие летело к черту. Она забыла о том, что где-то в коридорах Фэрчайлд-Мэнор блуждал некто, знавший правду о ее прошлом и требовавший денег за свое молчание. Когда пальцы Себастьяна царапали ей кожу, эта отвратительная комната расплывалась у нее перед глазами, голоса стихали и в низу живота у нее образовывалась тяжесть. Мэри утрачивала свою власть, и на свет появлялась ликующая Джиневра.

Себастьян всегда умел вовремя извлечь на поверхность эту чертовку. Именно поэтому Мэри и не желала стать его женой.

– Подумай только, – тихо убеждал он. – Ты будешь в полной безопасности.

– Я и сейчас в безопасности, – пробормотала она, думая совсем о другом. Почему он не положит руку на другое ее плечо? Какая досада!

Он так и сделал, как будто услышав ее мысли.

– Ну рассуждай же хоть сколько-нибудь логично, Мэри. Даже в наш просвещенный век случается, что мужчины добывают себе в жены богатых наследниц любым путем. Теперь, с твоей репутацией, никто даже не возьмет на себя труд за тобой ухаживать. Если ты выйдешь за меня, ты будешь избавлена от такой опасности.

Он прав, подумала Мэри.

Не хочу, взвыла Джиневра.

Мэри поразилась. Джиневра не хочет стать его женой? Даже испытав это упоение страстью? Спор двух ее личин между собой продолжался.

А между тем, обе его руки сомкнулись у нее под затылком, и он слегка наклонил вперед ее голову, чтобы размять напрягшиеся связки, продолжал и уговоры.

– Я способен многое сделать и для Хэддена. Я могу определить его в Оксфорд, если он пожелает, или отправить его путешествовать по Европе.

– У меня есть деньги, и я потеряю контроль над ними, если выйду за тебя.

– Мне не нужны твои деньги, на этот счет ты можешь быть совершенно спокойна. Я не хочу иметь никакого отношения к деньгам твоего деда.

Конечно, легко пренебрегать деньгами, подумала она, когда их у тебя и так достаточно.

– Когда мы поженимся, можешь делать с ними все, что хочешь, – продолжал он. Мэри фыркнула.

– Легко сказать. – Эти слова она проговорила едва слышно себе под нос. Голова ее склонилась до самой груди, глаза были полузакрыты. Его большие пальцы разминали ей теперь спину.

– Я торжественно отрекаюсь от твоего состояния. Можешь поступать с ним, как тебе будет угодно.

Видимо, он счел это обещание достаточным, потому что сразу же заговорил о другом:

– Но у тебя нет связей, чтобы помочь Хэддену, и тебе неоткуда их взять.

Снова напрягшись, она попыталась поднять голову.

– Ты хочешь сказать – это все из-за моей репутации?

– Тоже, кстати, помеха. – Его пальцы проскользнули под поспешно надетый ею чепчик и теперь растирали ей кожу за ушами. – Но дело больше в том, что ты женщина. Главы колледжей не питают особого уважения к женскому мнению. Но если бы я использовал свое влияние и устроил так, чтобы Хэддена рекомендовал, скажем… Вильям Питт, я уверен, они бы посчитались с этим.

– Хочешь купить меня ценой благополучия моего брата.

Она хотела высмеять его, но в ее словах прозвучала какая-то грустная задумчивость. Во всяком случае, ей так показалось.

Впрочем, наверно, так оно и было. Он перестал массировать ее кожу и опустился на колени у ее ног. Она не хотела смотреть на него – он был олицетворенным искушением.

Но он говорил так мягко, не требуя и не приказывая, по своему обычаю, но нежно уговаривая, совсем как… влюбленный.

– Почему ты не хочешь стать моей женой? Я не могу извиниться за свой поступок, это было бы неискренне. Я совсем не сожалею. Это было слишком изумительное ощущение.

Быть может, голос его и звучал покаянно, но сами слова свидетельствовали о том, что он был верен себе.

– Ну и осел! – она не нашла ничего лучшего, чем повториться.

– Ты мне это так часто говоришь, что боюсь, так оно и есть. Но я был не прав. Я ошибся в твоем характере.

Он погладил ее лицо ладонью и, подняв ей голову, вынудил ее смотреть на себя. На его резкие черты. На взъерошенные ее руками волосы. На широкие плечи и сильное тело. Боже, все в ней еще болело от этой силы. Но она подумала о том, что произошло в ее спальне, и наконец спросила:

– Ты правда считал, что мне известно, где дневник?

Он поморщился. Она это увидела отчетливо.

– Я осел, тупой виноватый осел.

Виноватым он не выглядел. Поэтому она не успокоилась.

– Ты так думал с тех пор, как мы выехали из Шотландии?

– Нет. – Он отрицательно покачал головой. – Нет. Это был только минутный приступ безумия, вызванный памятью старой вражды.

И тем, что он знал, что она убила человека? Но нет, не может быть. Он не женился бы на убийце. Она вздрогнула, вспомнив записку, и снова пришла в отчаяние.

– Тебе холодно? – он потер ей руки выше локтей.

Нет… я только подумала… если бы мы поженились и ты услышал обо мне что-нибудь ужасное…

– Я бы ничему не поверил. – Он все еще растирал ей руки, словно стараясь согреть ее. – Ты Фэрчайлд, но ты прежде всего Джиневра Мэри, и я узнал о тебе очень многое. В чем бы тебя не обвинили, я всегда буду уверен, что у тебя были достаточные основания для того, чтобы поступить так, а не иначе.

Он пристально посмотрел на нее.

– Ведь есть еще что-то, о чем мне следует знать?

Она чуть было тут же не сказала ему все. Она уже открыла рот. Слова были готовы сорваться у нее с языка. «Я убила человека».

Но она не смогла. Она должна была, но просто не могла. И она заколебалась вовсе не потому, что боялась за будущее Хэддена или при мысли о том, что скажет леди Валери. Она предвидела, как снисходительное выражение его лица резко сменится выражением ужаса и отвращения. Она не смогла бы вынести его презрения.

Плотно сомкнув губы, она покачала головой.

– Нет? – переспросил он.

Мэри снова отрицательно покачала головой, и ей показалось, что на лице у него промелькнуло легкое разочарование. Но, вероятно, это только показалось.

– Неважно. Даже если бы ты нарушила все заповеди, я бы все равно женился на тебе.

– Ты сам не знаешь, что говоришь. Нет.

– Почему нет?

– Потому что ты Дюран.

Он усмехнулся

– Тебя эта вражда нисколько не беспокоит. Ты даже не знаешь, чем она вызвана.

Мэри снова открыла глаза.

– Так скажи мне.

– Это не имеет отношения к нам. Но ты что-то скрываешь. Ты постоянно уклоняешься от ответа. И это непохоже на ту Мэри, которую я знаю. – Он пристально посмотрел на нее. – Уж не Джиневры ли ты боишься? Я помню, что ей-то как раз не хватает логики.

Мэри подняла глаза и, оглянувшись, увидела, что Бэб и леди Валери наблюдают за разыгрывавшейся у них на виду сценой с откровенным любопытством и интересом. Они даже примолкли. Мэри вновь обвела взглядом комнату и заметила, как прочно внедрилось в этих стенах присутствие деда. Но ни Бэб, ни леди Валери, ни ее собственный дед никогда не понимали и даже не пытались понять ее.

Единственный, кто вознамерился это сделать, был Себастьян, и как унизительно сознавать, насколько он в этом преуспел.

Мэри снова полностью овладела собой, мысль ее работала как никогда ясно. Она знала, что должна делать. Замужество станет одним из первых шагов. Ему вовсе и не нужно знать об убийстве. Она достанет денег и как-нибудь откупится от этого камердинера. Репутация ее все равно погибла, и она постарается быть Себастьяну хорошей женой.

Но часть ее, все та же Джиневра по-прежнему скулила: «Я не хочу, не хочу». Джиневра Фэрчайлд отчаянно искала другого выхода, а зачем? Мэри отлично знала, зачем, хотя и не осмеливалась себе в этом признаться.

Джиневра Мэри Фэрчайлд не могла расстаться с мечтой отдаться когда-нибудь человеку, который бы любил и уважал ее.

А разве не убеждалась она неоднократно, что мечтают только дуры?

И это укрепило ее в принятом решении. Она уверенно кивнула в знак согласия.

– Лорд Уитфилд, я стану вашей женой.

Глава 19.

Йен, шатаясь, ввалился в конюшню.

– Хэдд, приятель, ты где?

Измельченная солома приставала к его начищенным до блеска сапогам. Ему было наплевать. Ему на все было плевать.

– Хэдд… А, вот ты где.

Йен прислонился к одному из стойл, где молодой широкоплечий блондин чистил скребницей жеребца.

– Ты что, не слышишь, как я тебя зову?

Парень выпрямился, и свет ударил ему в лицо.

– Да ты не Хэдд! – обвиняющим тоном сказал ему Йен. – Так и не притворяйся им, и лучше скажи мне, где он.

Как все образцовые английские слуги, парень не стал возражать против такой несправедливости, а спокойно сказал:

– Он вон там, возится в загоне с жеребцом.

Йен застонал. Ему совсем не хотелось выходить на свет, но ему было необходимо поговорить с Хэддом.

Он по-родственному расположился к еще одному незаконному Фэрчайлду, и на прошлой неделе они не раз вместе выпивали. Хэдд никогда не позволил себе ни одного неосторожного замечания по поводу происхождения Йена, а Йен в свою очередь, после нескольких осторожных попыток, уже не старался больше узнать что-нибудь про Хэдда.

Они говорили в основном о лошадях, которых оба обожали. Они иногда говорили и об обществе, которого по обоюдному признанию ни один из них не понимал. Нередко Йену случалось отвечать на вопросы Хэдда о том, каково быть наполовину из морских жителей. Он охотно передал новоявленному родственнику кое-что из запомнившихся ему рассказов матери. Хэдд постоянно интересовался старинными обычаями и легендами. Но Йен точно знал, что Хэдда влечет к нему не пустое любопытство, а чувство дружбы.

Не зря вокруг него голубой ореол. Йен знал, когда люди лгут, и обмануть его было трудно.

Как Йен и опасался, солнце ослепило его, когда он вышел в загон. Но он довольно ухмыльнулся, увидев, как Хэдд пытается оседлать Квика. Йену показалось, что в горячке момента Хэдд не замечает его, но тот, не оборачиваясь, спросил:

– Ну не красавец ли он?

– Еще какой, – отвечал Йен.

Один из лучших их жеребцов! Все, что осталось с той поры, когда дяди мечтали разбогатеть, разводя лошадей. Это вполне могло случиться. Порода для разведения была выбрана отличная. Но процесс этот был длительный и требовал усиленного внимания, на что ни один из дядей не был способен. Возможность возродить состояние Фэрчайлдов была упущена.

А теперь и Йен упустил возможность завладеть состоянием Фэрчайлдов и только по своей вине. По своей собственной вине.

Хэдд подъехал к загородке и приготовился слезть.

– Помоги мне, – попросил он.

Йен ни минуты не колебался. Правда, он был здорово выпивши, но с лошадьми он никогда не ошибался, ни трезвый, ни пьяный. Он перелез через ограду и подошел к жеребцу. Осторожно протянув руки, он дал Квику их обнюхать. Потом уверенно придержал узду, пока Хэдд соскользнул с седла.

Хэдд погладил Квика, выражая ему свою похвалу, а потом обратился к Йену:

– Вроде бы рано еще так напиваться.

Йен, прищурившись, взглянул на солнце, клонившееся к закату.

– Нет, не рано. Самое подходящее время. Пошли со мной в деревню. Там в кабачке мы можем просидеть всю ночь.

Хэдд пристально посмотрел на него.

– Вообще-то у меня есть работа.

Не желая лишиться общества, Йен сказал, не подумав:

– Я могу тебя от нее избавить.

Он тут же понял, что совершил ошибку. Хэдд весь подобрался, губы его вытянулись в ниточку.

– Благодарю вас, милорд, – отозвался он саркастически. – Большинству приходится, знаете ли иногда работать. А некоторым это даже нравится.

Может быть, сказалось то, что Йен действительно здорово перебрал. Может быть, это вылезло наружу его отвращение к самому себе. Но у него невольно вырвалось то, чего вовсе не следовало говорить:

– Но ты же Фэрчайлд, черт возьми! Тебе нет никакой необходимости работать.

Подняв кулак, Хэдд размахнулся. Единственное что спасло Йена от побоев, был мгновенный протест Квика.

Посмотрев на жеребца, Хэдд снова перевел взгляд на Йена.

– Значит, ты просто не слышал, что я сказал. Мне нравится работать, а не гоняться за девчонками ради их денег.

Йен презрительно фыркнул.

– Это дело прошлое. – Он вскинул руки, и жеребец попятился, в свою очередь фыркнув. – С этим покончено.

– Ты что, уже помолвлен? – это прозвучало как насмешка.

Но эта насмешка не шла ни в какое сравнение с тем, что ему только что пришлось выслушать от Лесли.

– Хуже. Мне ужасно не повезло. Я неудачник, неудачник, я тебе говорю!

– Значит, молодая леди окончательно решила выйти за того, кого она любит.

– Да, да, черт возьми. И это я во всем виноват.

Раздражение Хэдда, казалось, улеглось немного.

– Что-то я плохо представляю тебя в роли свата.

– Поневоле, уверяю тебя. Все вышло по воле случая.

Хэдд повел жеребца в конюшню, и Йен пошел с ним рядом. Он сам не понимал, почему он упорно продолжал рассказывать Хэдду все эти подробности. Странная потребность вывернуться наизнанку. Лучше ему от этого не становилось. На дне бутылки он тоже сочувствия не находил, и уж, конечно, в этом проклятом доме ему ничего подобного не дождаться.

– Я пытался скомпрометировать ее, а она разозлилась.

– Разозлилась? Право, как странно!

– Ей, понимаешь ли, не понравились мои поцелуи. – Это по-прежнему сильно уязвляло его. – Она обошлась со мной как с младшим братом, который заслуживал хорошего шлепка и ничего больше.

– Вот как. – Хэдд смотрел на него теперь с явным сочувствием. – Мне это тоже знакомо.

– Потом она поторопилась вернуться к себе. В спальню. Как ты думаешь, кто ее там дожидался? Не кто иной, как Себастьян Дюран, виконт Уитфилд!

Хэдд остановился так неожиданно и резко, что Йену пришлось отскочить в сторону, чтобы Квик его не раздавил.

– Осторожнее, кузен. – Йен пошатнулся и чуть было снова не попал под копыта Квика. – Бывает больно, когда лошадь наступит тебе на ноги.

– Виконт Уитфилд?! – переспросил Хэдд.

Йен с трудом удержался на ногах, ухватившись за загородку. Еще немного, и это окаянное солнце перестанет жечь его. Ему становилось так плохо, как будто все выпитое им за последнюю неделю разом бросилось ему в голову.

– Отвечай же, черт тебя побери! – потерял терпение Хэдд.

– Что… о да, виконт Уитфилд. – Чувство обиды за то, как с ним обошлась судьба, снова охватило Йена. – Этот болван, этот варвар тоже решил ее скомпрометировать. И он преуспел там, где я потерпел неудачу. Ему это блестяще удалось.

Йен продолжал повторять это в надежде, что повторение лучше доведет суть дела до сознания Хэдда. И он достиг своей цели, не заметив только, к сожалению, каким зловещим становилось молчание его собеседника.

– Они поженятся еще до захода солнца, если того пожелает леди Валери. – Йен вытер со лба капли пота. – А она желает. Она знакома с архиепископом Кентерберийским.

– До захода солнца? – Хэдд взглянул на облака, красневшие в лучах заходящего солнца.

– А то и раньше. Может быть, они уже поженились. Вчера леди Валери послала человека к своему приятелю архиепископу за специальным разрешением на брак, и лицензия уже получена сегодня утром.

Йен усмехнулся. В этой усмешке сквозила неприкрытая зависть к людям, обладавшим таким влиянием.

– Как удачно, что Кентербери поблизости отсюда. – Он еще пытался иронизировать.

Взяв поводья Квика, Хэдд намотал их на столб изгороди. Потом, схватив Йена за шейный платок, он притянул его к себе.

– Как зовут женщину, которая выходит замуж за виконта Уитфилда?

– Осторожнее, старина. – Йен попытался высвободиться. – Ты мне сомнешь…

– Говори!

Хэдд задал этот вопрос таким тоном, как будто он имел на это право, и впервые какие-то проблески истины замелькали в тяжелой голове Йена.

– Моя кузина Мэри Фэрчайлд, – медленно произнес он.

Наблюдая за выражением лица Хэдда, он заметил, как в глазах его вспыхнула ярость, как только он услышал это имя.

Хэдд все крепче стягивал в руке его шейный платок, пока Йен чуть не задохнулся.

– И это ее ты пытался скомпрометировать?!

– Ты говорил, что знаешь, кто твой отец, – прошептал Йен. – Кто он? – Йен ждал ответа, почти зная его. Хэдд оскалил крупные белые зубы.

– Угадай.

– Неужели Чарльз Фэрчайлд? – выдохнул Йен.

Хэдд молча кивнул.

– А Мэри?

– Моя сестра.

Хэдд убрал свой большой кулак.

– Ты не первый, кого я вздул за попытку соблазнить сестру – и не последний! – угрожающе добавил он.


С тростью в руке леди Валери переходила от одной группы свадебных гостей к другой, прислушиваясь к их разговорам с таким зловредным удовольствием, что отчетливо сознавала – на том свете ей дорога прямо в ад.

Остановившись за колонной, она услышала, как одна из дочерей Бэба взвыла:

– Но папа, он же был у меня в спальне.

– В спальне твоей кузины он был полураздет, – резко отвечал ей Бэб. – Теперь они женаты, и мы счастливы. Счастливы, я тебе говорю! Поэтому улыбайся!

Пройдя мимо, леди Валери быстро обернулась, чтобы увидеть, кто же из девиц Фэрчайлд пытался поймать Себастьяна. Эта потаскушка Дэйзи прижимала платок к уголкам глаз, улыбаясь, как ей было приказано, пока она не увидела леди Валери. Тогда, тряхнув головой, она с надменным видом удалилась.

Леди Валери заметила, что улыбались все, хотя некоторые улыбки были более искренними и естественными, чем другие.

Дочери Бэба улыбались покорно. Поклонники Мэри улыбались, скрежеща зубами, особенно мистер Муэтт, по слухам отчаянно нуждавшийся в деньгах, чтобы не оказаться в долговой тюрьме.

А вот у мистера Эверетта Бриндли торжествующе блестели глаза. Он смотрел на новобрачных с таким удовольствием и гордостью, что можно было подумать, что это именно он, а вовсе не леди Валери, устроил этот брак. Леди Валери подумала, уж не тронулся ли он слегка в уме.

Но таких рехнувшихся старцев было много сейчас в этом великолепно убранном бальном зале. И все они дружно улыбались.

Лесли улыбался так, словно у него до сих пор свербило задницу, как тому и следовало быть. Ведь на ней были туфли с очень острыми каблучками, когда она дала ему пинка. Кэлвин улыбался, стараясь принять учтивый и обольстительный вид, что ему довольно плохо удавалось. Освальд улыбался, всем своим видом показывая, что изнемогает от страсти – откуда ей было знать, что он никогда не был на Востоке? А Берджес… Вот Берджеса она еще не испытала. В его улыбке была явная надежда на ее благосклонность. Леди Валери подумала, что она, может быть, и осуществит сегодня ночью его мечты.

Интересно, бывал ли он в Италии?

Бэб улыбался с сознанием выполненного долга, а Нора… а почему-то Норы не было.

Она как-то совсем исчезла с тех пор, как Себастьяна застали в спальне Мэри, и леди Валери ужасно хотелось знать, почему. Состояние Фэрчайлдов сегодня навсегда ушло из-под их контроля, а женщина, руководившая каждым их шагом, вдруг исчезла. На вопросы о ее здоровье Бэб отвечал только улыбками и пожатьем плеч, а когда он думал, что его никто не видит, лицо его принимало крайне озабоченное выражение.

Без своей жены Бэб совершенно терялся, и, когда Мэри громко заявила о своем согласии стать женой Себастьяна, он мог только что-то невнятно пробормотать. У Норы бы нашлось что-нибудь более разумное, но даже свадьба не заставила ее появиться на люди. Где бы это могла находиться хозяйка дома во время такого важного события?

Конечно, леди Валери не скрывала своего облегчения, когда Норы не оказалось на месте. Уж она, конечно, оказала бы всевозможную поддержку Мэри, сопротивлявшейся всем уговорам и бывшей хозяйки, и Себастьяна. Зато в ее отсутствие леди Валери от души поддерживала все, что бы ни говорил – и ни делал – Себастьян, чтобы убедить Мэри выйти за него. Все удалось, не так чтобы очень легко, но удалось.

Теперь молодые стояли рядом под аркой, принимая поздравления собравшихся. Картина весьма отрадная. Трудно было вообразить себе более прелестную новобрачную, чем Мэри, в бледно-зеленом платье с венком из цветов ракитника на голове. Ни один новобрачный не мог быть красивее Себастьяна, как всегда в черном. Он сиял такой торжествующей улыбкой, что леди Валери подумала, как, наверно, хотелось бы Мэри прямо здесь дать ему оплеуху.

У самой леди Валери рука так и чесалась. Разве он не понимает, что она все устроила? Что она подстроила ему ловушку? И нечего ему иметь такой самодовольный вид. Она решила высказать ему это при первой же возможности.

Но в это время рядом с музыкантами внушительно выдвинулся вперед Бэб, призывая всех выслушать его, и смеющиеся гости притихли.

– Вот вновь, – начал он бодро, – Фэрчайлды заполучили в свою семью ценного родственника. Лорд Уитфилд привносит в нее не только титул и состояние…

Леди Валери досадливо поморщилась. Как бы этот олух чего не вылепил.

– Брак нашей кузины с ним кладет конец длительной и позорной вражде. Как глава семьи Фэрчайлд я искренне приветствую лорда Уитфилда.

Раздались вежливые аплодисменты, хотя леди Валери прекрасно знала, что большинство гостей предпочли бы открытую свару искусственному согласию.

Себастьян вежливо поклонился Бэбу. Бэб в свою очередь раскланялся с ним. Впервые за весь вечер у Мэри на лице было почти счастливое выражение.

Затем выступил Лесли.

– Хорошо сказано, племянник. Уж слишком много внимания было уделено этой юношеской проделке много лет назад.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Себастьяна.

– Но мои братья и я хотим доказать, что мы не держим зла против Уитфилдов…

– Зла! – невольно воскликнул Себастьян.

– И мы с удовольствием преподносим новобрачным наш свадебный подарок.

Лесли сладко улыбнулся негодующему Себастьяну и сделал знак кому-то за порогом зала.

Леди Валери вспомнила сказку о злой волшебнице, омрачающей праздник своим подарком. Очень похоже.

Четверо слуг внесли большой тяжелый предмет, скрытый под покрывалом. Они поставили его на пол и отступили. Лесли, помедлив, сдернул покрывало.

Всем взорам открылась прекрасная бронзовая статуя поднявшегося на дыбы жеребца, почти в половину человеческого роста. Работа была изумительная. Леди Валери могла различить буквально каждый мускул на теле лошади. Полированные копыта сверкали, вся его мужественная стать была гордо выставлена напоказ.

Мгновение ошеломленные гости молчали.

Затем кто-то негромко хихикнул.

Леди Валери, чей слух с возрастом нимало не ухудшился, услышала, как Бэб прошептал:

– Господи, помоги нам.

Себастьян стоял так неподвижно, с таким лишенным всякого выражения лицом, что его самого можно было принять за статую. Бедняжка Мэри не понимала ничего из происходящего, да оно, казалось, не очень ее и занимало. Она не сводила глаз с одного из внесших статую людей. Во взгляде ее читался ужас.

И леди Валери его тоже узнала.

Это был тот самый лакей, заговоривший с Мэри в коридоре. Не зная ни его имени, ни имени его хозяина, леди Валери не смогла его разыскать. Теперь, когда она уже совсем собралась распорядиться схватить этого шута, Лесли адресовался непосредственно к Мэри, выставив в злобной улыбке свои фальшивые зубы.

Театральным жестом он взмахнул рукой.

– Пусть эта статуя всегда напоминает тебе, каким должен быть настоящий жеребец.

Мэри не обратила на него ни малейшего внимания. Себастьян кинул на него такой убийственный взгляд, что Лесли благоразумно отступил за бронзовую скульптуру.

Шумная возня в дверях привлекла всеобщее внимание. Тишину нарушили громкие голоса, полные гнева и негодования. В зал ввалилась целая толпа лакеев. Они походили на пчел, роящихся вокруг своей царицы, а царица – или вернее царь – неудержимо увлекал их за собой.

Леди Валери вспомнила его сразу. Беда – пронеслось у нее в голове. Опасность! Она должна что-то сделать и немедленно, или Себастьян сейчас окажется на полу с новыми синяками. Она выступила навстречу приближавшемуся к новобрачным молодому человеку и крепко схватила его за руку. Он попытался вырваться, но, увидев, кто его держит, остановился и устремил на нее гневный взгляд. Он знал ее слишком хорошо, чтобы прекрасно понимать, чьих рук дело эта свадьба.

– Хэдден! – раздался радостный возглас Мэри, и она бросилась к брату.

– Мэри. – Он обнял ее. Затем немного отстранив ее от себя, он внимательно вгляделся в ее лицо. Казалось, он искал в нем чего-то, потому что, помолчав, он сказал:

– Так значит, это правда. Ты замужем.

– О, не больше часа. Ты приехал из Шотландии? – Мэри не выпускала его из объятий. – Ты бы мог быть здесь со мной все время.

– Он и так здесь был все время. – Сердце Себастьяна все еще бешено стучало от брошенного ему Лесли дерзкого вызова. Теперь перед ним явился новый вызов. Себастьян увидел на лице Хэддена синяки и понял, что одну загадку он разрешил, насколько благополучно – это вопрос.

– Он в ответе за мою вторую порцию синяков.

– И за третью, – грозно сообщил Хэдден. Сжав кулаки, он двинулся в обход Мэри к Себастьяну, но сестра схватила его за руку.

– Только не здесь, – взмолилась она. – Прошу тебя, не устраивай сцену. Их уже столько было, что мне, кажется, хватит до конца жизни.

Хэдден оглянулся на собравшуюся вокруг них толпу. По залу раздавался шепот: «Фэрчайлд», «конюх» и «еще один незаконный?»

Себастьян слышал это и понимал, что и Хэдден все слышит. Решительно взяв сестру за руку, Хэдден повел ее к дверям. Она оглянулась, но не на Себастьяна, как он того ожидал, а на одного из людей, внесших лошадь.

Этот человек гнусно ухмыльнулся, и Себастьян застыл на месте. Кто смеет ухмыляться его жене? Он было направился в сторону лакея.

Леди Валери задержала его.

– Этот жеребец не имеет никакого значения. У нас сейчас гораздо более важная проблема.

Себастьян снова взглянул в сторону наглеца, но тот растаял в толпе. Себастьяну пришлось пока отказаться от преследования. Крестная права, сейчас нужно было справиться с Хэдденом. Под руку с ней он прошел сквозь толпу и увидел стоящего в стороне Бэба. Беспомощность была написана у него на лице.

Леди Валери благосклонно кивнула ему, и, когда он отошел с явным чувством облегчения, она прошептала:

– Ему так не хватает леди Смитвик. Без нее он совершенно не знает, что делать.

– Мог бы пристрелить своих дядюшек, если так уж нечего делать, – мрачно сказал Себастьян.

Лесли стоял, недовольно надув накрашенные губы. Появление Хэдда испортило весь эффект его жестокой выходки.

Себастьян обратился к трем оставшимся лакеям:

– Уберите отсюда эту чертову статую. Пусть не подстрекает других к шуточкам на мой счет.

Молчаливые лакеи повиновались и, сгибаясь под тяжестью лошади, вынесли ее в коридор.

– Сюда. – Себастьян указал на одну из комнат, и дворецкий бросился вперед с канделябром.

Поколебавшись секунду, Мэри вошла в комнату, испытывая легкую дрожь.

Лакеи внесли эту ужасную статую и поставили ее на пол посередине кабинета Бэба. Едва дождавшись, пока последний из них вышел, Себастьян ткнул пальцем в скульптуру:

– Мне придется расплавить ее на пенсы. Много, много пенсов.

Леди Валери оглядела статую со всех сторон.

– А она, право, недурна. Ты бы мог поставить ее у входа…

Себастьян гневно на нее воззрился.

– Но пенсы, пожалуй, лучше, – признала она.

Подойдя к шкафу, где на полке стояли графины, она налила всем. Мэри ни на что не обращала внимания. Она не сводила глаз с Хэддена.

– Зачем ты приехал? Я же говорила тебе, что не нуждаюсь в помощи.

– Ну конечно, абсолютно не нуждаешься. Ты просто позволила крестнику ее светлости тебя скомпрометировать.

Он возвышался над ней, как какой-нибудь белокурый языческий бог.

Но его сестра-богиня совершенно не признавала его власти.

– Твое присутствие здесь ничего бы не изменило.

Хэдден бросил яростный взгляд на Себастьяна.

– Я бы открыто вызвал его…

– Поединок! – Мэри сжала на груди руки. – И с лордом Уитфилдом! Ты с ума сошел, Хэдден, тебе бы пришлось плохо!

От раздражения Хэдден на мгновение закрыл глаза, и Себастьян, оценив положение, пришел ему на помощь.

– Ты его сестра. Что, ты думаешь, он стал бы делать, застав мужчину в твоей спальне?

– Но он слишком молод для кулачного боя, – строго сказала Мэри.

Себастьян едва удержался от смеха, но все же не мог скрыть, насколько это показалось ему забавным.

– Некоторые могли бы справедливо заметить, что у него есть причины меня недолюбливать. А я должен вам сказать, что один раз он меня уже одолел.

– Не вмешивайся, Себастьян. Это касается только брата и меня.

Приподняв брови, Себастьян вопросительно взглянул на леди Валери, протягивавшую ему бокал.

– Ничего, дорогой, это будет забавно, – прошептала она.

Хэдден был явно раздражен, но старался проявлять выдержку.

– Мэри, ты вышла замуж, и я имею право выяснить, при каких это произошло обстоятельствах.

– Ты прямо как дядя Бэб. – Мэри небрежно отмахнулась от предложенного леди Валери бокала.

– Я знаю, что этот человек тебя принудил. – Хэдден залпом проглотил бренди. – В Англии еще много лет об этом будут ходить сплетни.

Он бросил весьма сердитый взгляд на леди Валери.

Она безмятежно улыбнулась в ответ.

– Я имею право знать и остальное, – сказал Хэдден.

– Ничего подобного! – взъерошилась Мэри.

– Мне кажется, он не совсем то имеет в виду, – сказала леди Валери, опускаясь в кресло. Подойдя к статуе, Хэдден ударил по ней рукой.

– Я хочу знать, почему Уитфилд пожелал взять себе в жены Фэрчайлд, когда между ними стоит вот это.

– Статуя? Причем тут она? – Мэри повернулась к Себастьяну. – Что в ней такого особенного?

В кабинете стало вдруг очень тихо, и все поглядели на Себастьяна. Стоит ли ему объяснять? Сегодня, когда брачная ночь еще впереди?

– Это не имеет значения, – сказал он. Хэдден все еще присматривался к статуе. Наклонившись, он выдернул из-под копыт какой-то листок бумаги.

– Визитная карточка Лесли? – спросил с горечью Себастьян. Он поднял руки.

– Это чистая правда, и статуя, и все, что она должна означать, неважно. Что важно, так это то, что я понимаю теперь: не все Фэрчайлды из одного теста.

– Может быть, все-таки кто-нибудь скажет мне… – начала было Мэри.

– А контракт? – Хэдден положил листок бумаги себе в карман. – Я полагаю, Мэри, ты подписала брачный контракт.

Себастьян немного расслабился. Хэдден, очевидно, тоже не хотел рассказов о старой вражде.

– Да, мы подписали контракт, – признал Себастьян.

– Я позаботилась об интересах Мэри. – Леди Валери неторопливо отхлебнула из своего бокала. – Она получает солидное содержание и сохраняет контроль над своим состоянием. Если что-то случится с Себастьяном, она продолжает управлять его делами, если сама того желает. Ну, как?!

– Это очень щедро. – Хэдден, казалось, был удивлен.

– Я всегда горячо желал жениться на твоей сестре, – сказал Себастьян.

– Вот видишь, Хэдден, – Мэри погладила его по руке. – Ничего ужасного не произошло, и в твоем вмешательстве вовсе не было никакой необходимости.

– Я бы не назвал естественную заботу молодого человека о своей сестре «вмешательством». – Себастьян подошел к ней и смахнул локон с ее плеча. – Я назвал бы это скорее чувством ответственности.

– Ты не понимаешь. – Мэри воззвала к леди Валери. – Разве я могу не беспокоиться о безопасности моего брата?

– Разумеется, – улыбнулась ей леди Валери. – Так же, как и он о твоей.

– Но он еще ребенок.

Леди Валери засмеялась. Обхватив ладонями лицо Мэри, Себастьян повернул его к Хэддену.

– Ты только взгляни на него. Он давно не мальчик, он мужчина. Он и сам может о себе позаботиться.

– И о ней тоже, – добавил Хэдден.

– О моей жене я позабочусь сам, – мягко, но настойчиво сказал Себастьян. – Она теперь моя, и я клянусь, что у тебя никогда больше не будет повода обрушиваться на меня с кулаками.

Хэдден посмотрел ему прямо в глаза оценивающим взглядом и, найдя его достойным, протянул руку.

– Помните только, что если вы ее обидите, я найду вас везде и заставлю об этом пожалеть.

– Вы оба говорите обо мне так, словно я не существую.

Мэри недоверчиво наблюдала, как мужчины обменивались рукопожатием.

Себастьян подошел к ней и положил ей руку на талию у самого основания позвоночника. Она почувствовала исходившую от него силу и тепло.

– Пойдем лучше в нашу спальню, и там я поговорю с тобой так, что тебе понравится.

Мэри замерла, когда он попытался увести ее, но живо обернулась на голос Хэддена.

– Я бы хотел задать моей сестре один вопрос, если можно.

– Ну конечно, можно. – Мэри легко отстранилась от Себастьяна.

– Та проблема… с которой мы столкнулись в Англии еще раньше, она снова не возникала?

Хэдден построил свой вопрос очень осторожно. Слишком осторожно. Себастьян недоуменно переглянулся с леди Валери, та пожала плечами, и оба они внимательно посмотрели на Мэри.

Опустив глаза, она сложила руки у пояса. На лице у нее выступил легкий румянец.

– Я, признаться, и думать о ней забыла, – сказала она.

Хэдден задумчиво погладил подбородок.

– Вот как? – голос его звучал недоверчиво. – Стало быть, никаких осложнений не было?

Мэри притворилась, что не слышала его. Коснувшись руки Себастьяна кончиками пальцев, она сказала:

– Ты хотел идти, Себастьян. Я готова, если тебе угодно.

Что за слова! Если тебе угодно! Все это неправда, разумеется. Ей просто хочется избежать настойчивых вопросов Хэддена. Но Себастьян был отнюдь не враг себе, чтобы отказаться от такой удачи.

Он заметил также, как у ее глаза слегка подергивался нерв и губы дрожали. Ее постигла какая-то беда, и вскоре он узнает, что это было.

Быть может, завтра утром. После их брачной ночи.

Дождавшись, пока Мэри удалилась в спальню с молодым мужем, леди Валери взяла на себя труд позаботиться о помещении для Хэддена в Фэрчайлд-Мэнор. И только там он достал из кармана спрятанную записку. Она была адресована леди Уитфилд. Записка была запечатана, но воск не носил следов благородного герба.

Хэдден сломал печать. Он прочел записку и выругался. Широкими шагами выйдя из кабинета, он направился в конюшню.

Глава 20.

– Тебе нравится эта спальня? – Себастьян с улыбкой окинул взглядом комнату, расположенную в крыле дома, отведенном для супружеских пар. Мэри видела, что он старается быть как можно любезнее.

– Слуги перенесли сюда вещи только сегодня… после нашей свадьбы.

– Здесь очень хорошо, – довольно равнодушно сказала она. «Это ты мне не нравишься». Но она не произнесла этого вслух, потому что он, безусловно, счел бы это вызовом. И потом, строго говоря, это – не вполне справедливо. Он действительно был очень мил с тех пор, как она согласилась стать его женой… со вчерашнего дня.

А почему бы и нет? Ведь он настоял на своем. Он победитель. А благородный победитель бывает снисходителен к побежденному.

Мэри взглянула на него. Себастьян стоял, прислонившись к двери, не оставляя ей никакой возможности скрыться. Судя по выражению его глаз, он и сейчас намерен настоять на своем. Он наблюдал за ней с гордостью собственника, только что приобретшего новую породистую лошадь.

– У тебя испуганный вид. – Голос его звучал мягко; приближается хозяин с уздечкой и седлом.

– Испуганный? – старательно избегая его взгляда, Мэри подошла к туалетному столику и начала перебирать на нем щетки для волос. – Я ничего не боюсь.

– В самом деле?

Мэри услышала, как он подошел к ней близко, мягко ступая по дереву кожаными подошвами сапог. Она чувствовала, что его глаза следят за ней, но когда он прикоснулся к локону ее волос, она вздрогнула.

– Все хорошо, – быстро сказала она. Как это глупо, когда все как раз наоборот из рук вон плохо.

– Когда ты смотришь на меня – если ты вообще на меня смотришь, – в твоих глазах не ожидание, не предвкушение чего-то. – Он снова коснулся ее волос, и на этот раз, резко повернувшись, она взглянула ему прямо в глаза.

– Я бы сказал, что в них застыли настороженность или даже страх.

– Я не…

Но она боялась. В ней боролись два мучительных ощущения: стремление следить за каждым его движением, чтобы успеть оказать ему сопротивление, и желание просто закрыть глаза и принять его ласки.

– С девственницами следует обходиться нежно, осторожно посвящать их в искусство страсти. Я причинил тебе боль.

Вдруг Себастьян уперся кулаками в бока. В наружности его сквозило нетерпение, но голос его звучал неожиданно задумчиво. Казалось, он размышлял на ходу.

– Празднество, пожалуй, продлится до утра. Все Фэрчайлды заняты приемом гостей. – Он слегка топнул ногой. – Хочешь пойти сейчас открыть сейф?

Мэри показалось, что под ней провалился пол.

– Что вы сказали, сэр?

– Я приходил к тебе вчера утром, чтобы попросить помочь мне открыть сейф. Но ты меня надолго отвлекла.

Себастьян сорвал с себя галстук и бросил отлично сшитый, но без модных затей, сюртук.

– Ничего не мешает нам сделать это теперь.

– Сделать что теперь? – тупо повторила она.

– Открыть сейф.

Очевидно, он уже вполне сумел подавить свои желания.

– Я забыл о нашей главной цели. Но наш дорогой дядя Лесли и эта проклятая статуя мне напомнили. Если мы найдем дневник, мы сможем уехать отсюда.

Мэри никак не могла собраться с мыслями. Что на это отвечать?

Он продолжал, как будто она с ним согласилась:

– Лучше всего, надень это старомодное платье, что было на тебе, когда ты пришла с кухни.

Голова у Мэри кружилась. Она растерянно взглянула на свое зеленое шелковое платье.

– А это снять? – она непонимающе посмотрела на него.

– За ширмой. – Себастьян насмешливо добавил: – Обещаю не помогать тебе.

Сбросив жилет и белоснежную рубашку, он подошел к комоду и начал рыться в ящике. С минуту Мэри смотрела на мощные плечи и мускулистую спину. Себастьян обернулся к ней с простой черной рубашкой в руках. При виде того, как она неподвижно стоит, безвольно опустив руки, краткая вспышка страсти блеснула в его глазах.

– Поторопись, пока я не передумал.

После этой угрозы Себастьяну показалось, что она задвигалась проворнее. Над ширмой взлетело зеленое платье, за ним последовала пышная нижняя юбка. Он понял, что она стоит там сейчас в одной рубашке, и если он зайдет за ширму… Но он хотел дать ей время. Он хотел показать ей, что может сдерживать свои желания. Нет, он не мог позволить себе передумать.

Прохаживаясь взад-вперед по комнате, он постарался мысленно отвлечься от того, что происходило за ширмой. Когда Мэри вышла, он взял ее за руку и осмотрел с ног до головы.

– Только тот, кто вообще ничего не замечает, примет тебя за экономку. – Себастьян пальцем откинул оборки чепчика, скрывавшего ее предательские локоны. – Но для семейства Фэрчайлд сойдет и эта личина.

– Я всегда так думала.

Когда она в этой одежде, она даже говорить начинает как настоящая экономка. Как бы ему хотелось помочь ей немедленно сбросить ее!

Разобранная постель, казалось, увеличилась в размерах. Она лезла в глаза, поглощая все свободное пространство в комнате, а вместе с ним и силу воли Себастьяна. Пот выступил у него на лбу.

– Пошли отсюда поскорее.

Только один слуга попался им навстречу. Обойдя стороной бальный зал, они благополучно добрались до кабинета. Оглянувшись по сторонам, Себастьян открыл дверь. Как он и надеялся, внутри было совсем темно, и они незаметно без помех проскользнули в комнату.

– Я не люблю темноту и ненавижу эту комнату, – нервно сказала Мэри. – Меня от нее сразу в дрожь бросает.

Голос ее действительно дрогнул, и Себастьян с трудом подавил желание привлечь ее в свои объятья. Если он только сделает это, ему уже не остановиться.

– Дрожь? Тебя здесь бросает в дрожь? – Себастьян спокойно запер за ними дверь. – Почему?

– Здесь я всегда так живо вспоминаю деда, как он наслаждался собственной жестокостью.

Он заметил, что Мэри все еще нерешительно стояла у двери, словно боясь пройти дальше вглубь комнаты. Она казалась темной тенью на фоне других теней. Себастьян пожалел, что не мог видеть ее лица. В кармане у него были свеча и трут, но он не хотел зажигать огня без крайней необходимости.

– Он только любил дразнить людей. – Внимание Себастьяна привлекла окутанная простыней статуя. – Жаль, что старик умер своей смертью. Он несомненно заслуживал худшего. – Подойдя к окнам, Себастьян раздвинул занавеси, и комнату залил холодный лунный свет.

– Так будет получше?

– Да, спасибо, – сказала Мэри, но, несмотря на освещение, комната по-прежнему поглощала все ее силы.

Им нужно сделать дело и немедленно. Подойдя к шкафу, где помещался сейф, Себастьян дернул замок. Как и прежде, он легко открылся. Себастьян с отвращением посмотрел на запертый сейф. Чтобы открыть его, придется воспользоваться помощью молодой жены; вместо этого ему бы хотелось сейчас медленно раздевать ее, лаская обнажавшееся тело, любуясь каждым нежным очертанием, каждым изгибом…

Он еще раз попытался открыть сейф. Он никогда еще не видел ее полностью обнаженной.

Замок выскользнул у него из пальцев.

– Черт тебя побери, – махнул он рукой в сторону так озадачивавшего его серого металлического ящика. Но Мэри, казалось, не обращала ни на что внимания. Обхватив себя руками, она судорожно растирала их от плеча до локтя, как будто холод пробирал ее до костей.

– Ну вот, – сказал он, – тебе нужен свет?

При этом напоминании о ее долге Мэри опустилась на колени у его ног. Волнующая поза – надо запомнить на будущее. Она ощупала замок.

– Нет, не нужно. Я могу сделать это с закрытыми глазами.

Мэри опустила руку в карман передника.

– Чарли заставлял меня все время упражняться, пока я не достигла совершенства.

Себастьян услышал, как что-то звякнуло об пол и приглушенно ахнула Мэри. Встав на колени рядом с ней, он спросил:

– Что ты потеряла?

– Маленький тонкий напильник, больше похожий на иголку. – Она пошарила по полу рядом с собой и с облегчением вздохнула. – Вот он. – Мэри уже подняла руку, чтобы открыть замок, и тут же поспешно убрала ее. Себастьян видел, что ее трясло.

– В чем дело? – он взял ее за руку. Рука была совершенно ледяная. – Не бойся. Мы имеем полное право открыть сейф и забрать дневник.

– Я знаю.

Она попыталась отнять у него свою руку, но он не позволил ей этого. Он положил напильник ей в карман и потер ей пальцы.

– Тогда скажи мне, в чем дело.

Она оглянулась по сторонам и боязливо втянула голову в плечи. Мэри была совсем не похожа на себя.

– Мне кажется, как будто он все еще здесь, – в голосе ее звучал ничем не прикрытый страх. Себастьян невольно оглянулся.

– Твой дед? Ты все еще боишься его?

– Не его. Это призрак бродит здесь. Я вижу, как он сидит в том кресле и гонит прочь меня и Хэддена. Я слышу его голос.

Ее губы, такие пышные, пылкие и нежные, вытянулись в ниточку.

– Он разбил мою жизнь без всякой жалости, так жестоко и равнодушно.

Себастьян от души с ней согласился. Старый граф помог сломать жизнь и ему тоже. Как прилипчивая болезнь, как отрава, он тяготел над Мэри, да и над ним самим, но Себастьян не даст никому, ни живому, ни мертвому, такой власти над собой. И он сумеет защитить свою жену.

– Он сидел здесь в кресле за этим столом, когда выгонял тебя?

– Да. Это ужасное кресло, такое огромное и со всеми этими чудовищами. – Мэри взглянула на их все еще сплетенные руки. – Я вижу в кошмарах, как такое существо вцепляется мне в горло, а я беру кочергу и отчетливо слышу, как под моим ударом у него с хрустом трескается череп. Я вижу вытекающие мозги и… – она остановилась, дрожа, в ужасе от своих собственных слов. Неужели это она говорит такие безумные вещи.

Он понимал, почему ее преследуют кошмары.

– Пойдем! – решительно стряхнув морок, сказал он.

Он встал и потянул ее за собой. Он возвышался над ней, но это никогда не мешало ей сопротивляться ему, и вполне успешно. Ее рост никогда не служил препятствием, когда она считала необходимым сделать что-то. Только сейчас, вспомнив этого дьявола – своего деда, она нуждалась в надежном защитнике.

И он будет ее защитником. Сегодня он дал обещание, а Дюран всегда сдерживает свои обещания. Но сейчас ее страхов не преодолеть ни кулаками, ни даже здравым смыслом. Сейчас поможет только изгнание злого духа.

– Давай вместе одолеем этого преследующего тебя призрака.

Она упиралась, когда он подводил ее к столу.

– Не нравится мне все это.

– Понравится.

Они обошли письменный стол, остановившись за ним. Обнимая ее за талию, он заставил ее повернуться лицом к комнате.

– Взгляни. Отсюда все выглядит по-другому.

Мэри, казалось, не понимала его намерений.

– Да нет, так же, – нервно вздрагивая, отвечала она.

– Присмотрись, – настаивал Себастьян. – Совсем по-другому. Отсюда управляют всем, здесь средоточие власти. Сейчас эта власть в твоих руках.

Мэри внезапно отшатнулась от него, как от сумасшедшего.

– Это так, – подтвердил он. – Титул достался Бэбу, разумеется, но вся власть в семье принадлежит тебе, потому что ты владеешь состоянием.

– Это все только слова, – она не могла отринуть тени прошлого.

– Нет, так оно и есть, – упрямо утверждав он. – Состояние – твое, и ты можешь распорядиться им по своему желанию. У тебя – власть.

– Ты можешь и меня заставить делать все, что захочешь, – помолчав немного, негромко пробормотал он сквозь зубы.

– Что? – изумленно переспросила она. Но уточнять он все-таки не стал. Как он мог, когда это застало врасплох его самого? Но это правда. Какова бы ни была причина, но, овладев ее телом, он позволил ей завладеть собой. То, что он настоял на браке, имело мало отношения к его или ее репутации: все дело было в том, что он был первым, кто стал ей близок, и он твердо знал, что никогда не позволит этой близости никому другому.

Даже радость, испытанная ею в объятьях брата, вызвала у него болезненное чувство. А сейчас он желал ее с жадностью, просто сводившей его с ума. Человек, всю свою сознательную жизнь остававшийся холодным и равнодушным, был сражен слабой женщиной – но ей нет никакой необходимости еще и знать об этом.

Если бы он только мог удержаться от того, чтобы сказать ей об этом, но он не удержался. Оставалось надеяться, что она и вправду не расслышала.

Он отодвинул кресло и сказал:

– Сядь.

Настороженно на него глядя, она тем не менее повиновалась. Вся мебель здесь была действительно огромной. Подлокотники доходили ей почти до подмышек, а высокая спинка превращала ее в карлицу. Стол возвышался перед ней, так что Мэри чувствовала себя ребенком, посаженным за стол со взрослыми.

– Нет, так не пойдет, – решительно сказал он, приподнимая ее за талию. Она неловко поджала ноги, не понимая, что он собственно собирается делать.

– Встань, – приказал он.

Она послушно встала, прямо ногами на сиденье.

– Вот так, – Себастьян слегка поддерживал ее рукой. – Так, пожалуй, будет лучше.

Мэри, правда, так не думала. Она весьма нетвердо держалась на ногах. Ее туфли погрузились подушку в алого бархата, которую ее дед имел обыкновение подкладывать под свой благородный зад. Себастьян ожидал, что она вот-вот завалится в обморок. Но Мэри оказалась сильнее. Себастьян твердо держал ее за руку, пока она не обрела равновесие.

– Что ты видишь? – спросил он. Мэри взглянула на письменный стол.

– Кабинет.

– А за окном?

– Усадьбу.

– И это все теперь твое, – сказал он с жестоким удовольствием. – Изъяви только свою волю, и Фэрчайлды склонятся перед тобой униженно.

Мэри удивленно на него посмотрела.

– Я не хочу!

– Это неважно, но ты могла бы. Это и есть власть – та власть, которой навсегда лишен теперь твой дед. Он был тираном, а одного тирана легко заменить другим – стоит тебе только пожелать. Его нет больше, с ним покончено.

В лунном свете она выглядела необыкновенно прекрасной, как фея, впервые осознавшая, что у нее есть крылья. Желание переполняло его.

– Но ты жива, – сказал он хрипло.

Мэри оглянулась вокруг с достоинством и вдруг оживившимся интересом.

– Это правда. Деда никто не оплакивает. Подумать только, он всю жизнь внушал людям такой страх и не оставил ничего, кроме неприятных воспоминаний.

Мэри слегка подпрыгнула на подушке.

– Было бы недурно здесь похозяйствовать. Есть, где развернуться. Ведь я умею, ты знаешь.

– Да, знаю.

– Когда я была экономкой, прислуга у меня была вышколена и прекрасно справлялась со своими обязанностями. Рука у меня твердая. – Мэри сказала это с нескрываемой гордостью.

Да, его молодая жена на глазах обретала уверенность в себе, и ему это нравилось.

Мэри вдруг нахмурилась.

– Но в нашей семье есть наследственный порок. Я могу пристраститься к власти и злоупотреблять ею в ущерб другим.

– Ты пристрастилась к ней, когда была экономкой?

– Я убедилась, – сказала она мягко, – что предпочитаю иметь власть. Но мне не доставляет никакого удовольствия мучить тех, кому не повезло в жизни.

Он не сказал ни слова. Она была достаточно умна, чтобы понимать собственные слова.

И он убедился, что это так и есть, когда она с легкой улыбкой опустила на него взгляд.

– Но ведь обидно просто отказаться от власти, так и не использовав ее, чтобы направить на путь истинный какое-нибудь чудовище, полное притворства и лицемерия.

Мэри давала ему отличную возможность загладить свою несправедливость по отношению к ней. Глупо было бы такой возможностью не воспользоваться. Себастьян медленно опустился на одно колено и прикоснулся рукой к груди.

– Не лицемерное, но все же чудовище. Разите, миледи, я заслуживаю самого сурового наказания. – Он покорно склонил голову.

Мэри нахмурилась и ухватилась за спинку кресла, словно испугавшись его неожиданной галантности.

– Не понимаю, о чем ты говоришь?

– Последний раз у тебя в спальне я поступил с тобой чудовищно.

Она побледнела от такой откровенности.

– Я несправедливо обвинил тебя в бесчестье, – продолжал он, – и овладел тобой слишком грубо, хотя и знал, насколько ты чиста и невинна. Теперь ты можешь мне отомстить. Я позволю тебе все, что угодно.

Она устремила на него странный взгляд. Наверно, он выглядел довольно глупо – зловещая фигура, вся в черном, преклонившая колено перед своей собственной женой. Но ему было абсолютно неважно, какой у него сейчас вид, единственно, что его действительно беспокоило, так это чтобы Мэри, его молодая жена, чувствовала себя с ним в безопасности.

– Экономка не мстит, – произнесла она чопорно. На этот раз она была полностью Мэри, от Джиневры не осталось и следа.

– Ты больше не экономка. Ты – богатая наследница и моя жена.

Она медленно села и затем, внезапно опустившись на колени с ним рядом, прижалась щекой к его плечу. Никакой иной жест не мог бы подействовать на него так сильно, как это признание женской слабости.

В эту минуту они оба остро почувствовали, что их жизни теперь связаны неразрывно, и, чтобы ни случилось с ними в будущем, эта связь никогда не прервется.

Он обхватил ее за плечи и приник к ее губам, пытаясь в поцелуе передать переполнявшую его нежность.

– Если ты так благодаришь меня за то, что я был чудовищем, у меня будет большой соблазн появляться в таком качестве как можно чаще.

– Этого просто не может быть, – голос ее звучал приглушенно, ее дыхание обжигало его обнаженную грудь, – потому, что ты постоянно остаешься чудовищем.

Себастьян пригладил ей волосы.

– Твоим чудовищем, моя красавица.

Мэри усмехнулась.

– Ну, что, усмирили мы дух твоего деда?

– Деда? А, ты про него. Да, пожалуй.

Она пожала плечами.

– Надеюсь, что он в гробу переворачивается.

Поглаживая ее плечи, он осторожно потянул мягкую ткань лифа. Мэри перехватила его за руку.

– Но я тебя еще не видел как следует. Может быть, у тебя есть какие-то уродства, родимые пятна или пупок не на месте.

– Что же, теперь тебе от меня все равно не отделаться.

Но она все же позволила ему освободить себя от платья и спустить с плеч рубашку.

Как он и представлял себе в мечтах, она была невыразимо прекрасна. Упругое тело, ослепительная кожа. Грудь, как раз соответствующая размеру его ладоней.

– Совершенство, – сказал он негромко, опуская руки ниже.

– Никакого уродства? – Голос Мэри был даже чуть насмешлив.

– Совершенство! – повторил он, распуская шнуровку ее юбки.

– Себастьян, у нас же есть дело, – сказала она.

Спустив чулок, он поцеловал ее обнаженную ногу.

– Сейчас.

– Общество все еще празднует свадьбу, надо довести наш план до конца.

Как бы в подтверждение ее слов раздался особенно громкий взрыв смеха.

Поколебавшись немного, он сокрушенно вздохнул и снова натянул ей чулок.

– Что, все мужчины такие же, как ты?

– Нет. – Он прижался лбом к ее лбу. – Я, несомненно, лучше всех.

– Я хочу сказать, все они только и думают о… постели?

Он покачал головой, отрицая обвинение.

– Я совсем не такой. Только с тобой, моя милая Мэри, мне трудно не думать так.

Улыбнувшись, она прижалась губами к ласкавшей ее ладони.

У него вырвался невольный стон.

– Если ты будешь продолжать в таком духе, мы никогда не вскроем этот сейф, потому что я никогда не отпущу тебя.

Отодвинув кресло, он встал и помог подняться ей.

– Если мы поторопимся, у нас останется время подняться наверх и заняться тем, о чем я не могу сейчас не думать.

– Как тебе угодно.

Это прозвучало очень церемонно. Она снова предстала в своей привычной роли экономки, но ее обнаженная грудь никак не соответствовала облику этой достойной особы.

Под хорошим руководством его жена может легко преобразиться в пылкую возлюбленную. Такая идея никогда раньше его не занимала, но теперь у него был побудительный мотив, который мог сделать из него неплохого наставника.

Он помог ей одеться, лаская ее только тогда, когда уже никак не мог справиться с собой. Они вместе подошли к сейфу. Когда он опустился на колени рядом с ней, держа зажженную свечу, Мэри издала ликующее восклицание.

– Замок открыт, – сказал она. – Хочешь посмотреть сам?

– Благодарю. – Это было великодушно с ее стороны!

Себастьян протянул руку и быстро распахнул тяжелую железную дверцу. Сейф был пуст. Все было напрасно.

Глава 21.

Он тонет. Он, сын русалки, и он тонет, тонет на этой предательской твердой земле. Йен пытался как мог отбиваться и брыкаться руками и ногами, но нападавший был неумолим. Он погружал его голову в воду, вытаскивал и снова погружал. Наконец, в одно краткое мгновение, когда он оказался на поверхности и смог вдохнуть немного свежего воздуха, Йен заорал, что было сил:

– Мне уже лучше! Честное слово, гораздо лучше! Отпусти меня!

– Правда? – Хэдден приостановил свою деятельность.

– Правда, – пробурчал Йен довольно беззлобно, хотя чувствовал себя хуже некуда.

Хэдден, посомневавшись, все же отпустил его, и Йен, шатаясь, поспешно отступил подальше от корыта.

– Отвратительно.

Он откашлялся и сплюнул в растоптанную копытами грязь конюшенного двора.

– Ведь здесь лошади пьют, – укоризненно обратился он к Хэддену.

– Знаю. – Тот стоял, упершись в бока, созерцая своего сильно помятого, страдающего тяжелым похмельем кузена. – Я ведь сам сюда их приводил не раз.

– Теперь тебе больше не придется этого делать.

Йен, не торопясь, выжал воду из волос, потом скинул мокрую рубашку и долго ее выкручивал.

– Ведь ты брат богатой наследницы, – объяснил он.

– Но ты же мне этого в упрек не поставишь?

Хэдден говорил вполне вежливо, но Йен был уже способен воспринимать сарказм и разозлился.

– А почему бы и нет? Ты ведь намеренно солгал мне про себя, наложил руки на денежки, на которые я сам метил, дал мне затрещину… – он готов был и дальше перечислять мнимые прегрешения Хэддена, но тот прервал его.

– Ты все это заслужил, – сказал он. И это было справедливо.

Йену было нечего возразить.

– А кто затащил тебя вчера в это удобное, выложенное соломой стойло? А к тому же я дал тебе проспаться и разбудил тебя, только когда уже нельзя было больше ждать. – Хэдден указал на солнце. – Уже за полдень, и гости начинают разъезжаться.

– Пусть проваливают поскорее, – раздраженно сказал Йен.

– Да, у них теперь найдется, что порассказать. Каждый рвется первым попасть в Лондон, чтобы все разблаговестить, как очевидец.

– Им бы только везде свой нос сунуть. Бездельники!

– Да, но у меня как раз неотложное дельце к одному из них, так что нам нужно пошевеливаться.

– Интрижка с женщиной? – привычно осклабился Йен.

– Как же, есть у меня на это время! Мало разве у меня работы в конюшне?

Йену было все еще очень трудно понять, что этот завзятый лошадник, этот его собутыльник, этот Фэрчайлд имел все привилегии законного наследника, да вдобавок еще и преимущества богатства. Это так несправедливо, но ведь если посмотреть правде в глаза, в жизни Йена никогда не было никакой справедливости.

Он жалел, что не может презирать Хэддена, как он презирал всех остальных законных Фэрчайлдов. Так ему было бы легче. Но Хэдден был братом Мэри, а ее Йен не презирал. Помимо того, они с Хэдденом были все-таки товарищи. И наконец, сегодня утром Йен был слишком утомлен, чтобы взвинтить себя до бешенства.

– А что такое спешное случилось, что понадобилось вытаскивать меня из моего стойла – которое скорее всего и будет мне теперь постоянным домом, раз я умудрился потерять твою сестру, – и подвергать меня таким изощренным пыткам?

– Ты спрашиваешь, что случилось? Это!

Хэдден сунул ему прямо под нос покрытую нервными каракулями бумагу. Йен взял ее, вытерев руки о штаны. Он прочел то, что там было написано, и недоуменно взглянул на Хэддена.

– А кто убийца?

Хэдден только молча смотрел на него, скрестив руки на груди.

– Ты? – высказал Йен догадку. – Неужели Мэри? – продолжал он, не получив ответа.

Хэдден не подтвердил его высказываний ни словом, ни даже кивком, но кто бы еще это мог быть? Что еще могло бы заставить Хэддена предпринимать ответные действия? И без того нетвердо державшийся на ногах Йен зашатался, пытаясь вдуматься и понять. Но не смог, это было выше его сил. Черт его побери, если он позволит этому гнусному змею – шантажисту погубить его кузенов, вот единственное, что он сообразил сразу.

– Мы этим займемся, – насколько мог бодро, произнес он.

Губы Хэддена скривились в улыбку.

– Я так и знал, что ты захочешь помочь.

Несколько оживившись, Йен спросил:

У тебя есть какой-нибудь план?

Хэдден обнял его за плечи.

– Есть.


Подъездная аллея была заполнена экипажами. Кучера старательно удерживали горячившихся лошадей. У дверей высокородные гостьи прилежно махали друг другу платочками, сожалея о том, что они теперь расстаются надолго. На балконе их мужья, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, обсуждали лошадиные стати. Толпа постепенно редела. Гости разъезжались, торопясь поделиться с друзьями и знакомыми захватывающей, хотя и не совсем правдивой историей об очередных неприличных происшествиях у Фэрчайлдов.

Семейство Фэрчайлд с завидным упорством исполняло свой долг, выстроившись в дверях и на балконе, чтобы проводить гостей. Но то огромное напряжение, которого им стоило сохранять любезный вид, начинало понемногу на них сказываться. Улыбки становились все более натянутыми, голоса звучали все более резко.

Себастьян стоял рядом с Мэри, как будто для того, чтобы убедиться в том, что приносимые им вновь и вновь поздравления были достаточно учтивыми. Когда толпа гостей поредела, он прислушался, слегка наклонив голову, и затем подтолкнул Мэри поближе к Лесли.

– Послушай-ка, – сказал он настойчиво.

Мэри старалась сделать вид, что она не подслушивает, но ее дядям и в голову не приходило сколько-нибудь сдерживаться.

– Ты что-то похудел, Кэлвин, – язвительно адресовался Лесли к брату. – Все тоскуешь по своей возлюбленной?

И без того грустное лицо Кэлвина еще больше сморщилось, и голосом, в котором желание сливалось с доходящим до поклонения обожанием, он провозгласил:

– Леди Валери изумительна.

Презрительно усмехаясь, Лесли повернулся к Освальду.

– Ты только посмотри, солидный человек, а изнемогает от страсти к женщине. Да и разве это женщина, тьфу, просто стыд! У него просто нет гордости.

– Гордости? – Освальд с трудом оторвал полный собачьей преданности взгляд от окон комнаты леди Валери. – Что такое гордость, когда ты побывал в раю!

Лесли негодующе фыркнул.

– Вздор. Какой может быть рай с этой безобразной старухой!

– А тебе-то откуда знать? – уничижительно усмехнулся Освальд. – Тебя-то она к себе не подпустила.

Лесли бросил на него злобный взгляд.

– Она мне не нужна. Она стара. Она безобразна. Она…

– Она моя единственная настоящая любовь, и если ты скажешь хоть еще одно слово, я тебя убью.

Сжав кулаки, Освальд подступил к Лесли. Лесли молчал, пока Освальд не отошел. Тогда он внезапно спросил:

– А где Берджес? Он должен был бы быть здесь.

Кэлвин сокрушенно вздохнул.

Освальд в досаде пнул ногой мраморную ступеньку.

Лесли выругался и вошел в дом.

– Обычная история, – шепнул Мэри Себастьян. – Она покоряет их всех одного за другим. Каково?!

По губам Мэри пробежала непочтительная улыбка.

– Тем лучше для нее.

Себастьян кивнул в сторону Бэба, уныло и озабоченно оглядывавшего подъездную аллею.

– Он ищет Нору.

– Да. – Мэри посмотрела вслед Бэбу, который поплелся исполнять долг гостеприимства по отношению к гостям. Некоторые из них настолько перепились, что были не в состоянии даже уехать.

– Не понимаю, куда она могла исчезнуть. И так надолго.

– Очень странно, – согласился Себастьян. – Понятия не имею, что бы это значило.

Мэри невольно вспомнила о пустом сейфе. Не имело ли исчезновение Норы какое-то отношение к дневнику?

– Да, хотел бы я знать, где дневник. – Себастьян как будто прочитал ее мысли. – Это единственное, что нас здесь удерживает.

С прошлой ночи они не говорили о дневнике. С того самого момента, как выяснили, что сейф пуст. Они вообще почти не разговаривали. Трудно даже объяснить, как на них это подействовало. Не то чтобы между ними произошла ссора – нет, Себастьян всю ночь не выпускал ее из объятий, – но какая-то напряженность все же чувствовалась. Неужели их затея была напрасной? Такой путь, столько страданий – и все зря?!

– Мне кажется, он у Дэйзи, – сказала Мэри.

– Почему?

Потому что она не сводит с тебя жадного взгляда, подумала Мэри.

– Потому что она готова на все, чтобы получить то, что она хочет.

– Такое определение подходит к любому из Фэрчайлдов. Мне кажется, это Лесли.

– Почему? – в свою очередь спросила она.

– Потому что Лесли знает про дневник.

Мэри широко раскрыла глаза.

– Вот как? А ты откуда это знаешь?

– Он сам мне сообщил. – Его поджатые губы дрогнули. – Когда издевался надо мной у комнат леди Валери.

– А, это когда он сказал тебе, что дневник у меня? – догадалась она.

– Да, но я безоговорочно верю тебе теперь.

Ей очень хотелось думать, что это так.

– А сейчас, с твоего разрешения, я вплотную займусь поисками этого проклятого, судьбоносного и такого неуловимого дневника.

Он ласково погладил ее по щеке и вышел.

Мэри понимала теперь его такое неожиданное и неудержимое бешенство в тот день в ее спальне. Ей следует благодарить дядю Лесли за свое замужество. Благодарить ли ей его на самом деле, подумала она, или призывать проклятья на его лысеющую голову.

Но как бы там ни было, она замужем, и ничто не может этого изменить.

Экономка всегда смотрит в лицо фактам. Мэри всегда следовала этому правилу. А сейчас ей нужно сто фунтов, чтобы заплатить этому вымогателю. На мгновение ей пришла мысль обратиться к леди Валери, но тогда неминуемо пришлось бы давать объяснения, чего ей не хотелось. А, кстати, что случилось с самим этим шантажистом? Он собирался войти с ней в контакт, но ей больше не подсовывали под дверь анонимных записок. Быть может, он уехал вместе со своим хозяином?

К подъезду приближался пышный экипаж. Кто-то возвращается, подумала Мэри. Зачем бы это? Кто-то забыл свои перчатки или комнатную собачку. Мэри повернулась, чтобы уйти. У нее не было больше никакого желания говорить ни о своем неожиданном наследстве, ни о скоропалительном замужестве

Но в этот момент она заметила герб на дверце кареты.

Это был экипаж Фэрчайлдов. Вот так так! Мэри с любопытством следила за тем, как кучер остановил лошадей у подъезда, как лакей откинул ступеньки кареты, и тут она широко раскрыла глаза от изумления: из кареты выскочила пропавшая Нора.

– Мэри, – позвала она. – Мэри Фэрчайлд. Или теперь ты уже Мэри Дюран?

– Дюран. – Мэри слегка запнулась. – Леди Уитфилд.

– Так я и думала после этого эпизода у тебя в спальне.

Поднимаясь по лестнице, Нора выглядела смертельно усталой. Перо у нее на шляпе небрежно обвисло, шаль то и дело сползала с плеч. Сумочка, болтавшаяся у нее на руке, при каждом шаге ударяла ее по ноге. На все эти неудобства она не обращала никакого внимания. Поравнявшись с Мэри, она сказала:

– Поэтому-то я и уехала так внезапно. У меня были причины. Пойдем, милая. – Она взяла Мэри под руку, и они вместе вошли дом. – Я ездила в Лондон за свадебным подарком для тебя.

– В Лондон за подарком? Зачем же так далеко? – Мэри едва удержалась, чтобы не обвинить Нору во лжи. – Вы предпочли не присутствовать на свадьбе, чтобы поехать за подарком?

– О, это очень важный подарок!

Увидев спешившую им навстречу миссис Бэггот, Мэри приказала:

– Чай для леди Смитвик и поскорее.

– Да, это было бы кстати. – Нора прошла в кабинет. Она наконец освободилась от шляпы и шали и, опустившись в кресло у камина, положила досаждавшую ей сумку на пол.

– Поездка в Лондон – это кошмар. Надеюсь, мне не скоро случится вновь побывать там.

Любопытство все больше одолевало Мэри. Происходило что-то очень странное. Она, как ни пыталась, не могла объяснить себе ситуацию.

– У нас есть кое-что общее, – продолжала Нора. – Мы плохо переносим дорогу, обе мы были в услужении.

Мэри неуверенно попыталась возразить. Нора приподняла брови и махнула рукой.

– Ах, оставь это! Миссис Бэггот мне все рассказала. А ты что думала, она промолчит?

Вот, стало быть, чем закончились все ее хитроумные расследования.

– Раз она рассказала вам, значит теперь это всем известно, – сказала Мэри с горечью.

– Вовсе нет. Она мне вполне искренне предана, хотя и имеет склонность посплетничать, если ей должным образом польстить. Ну, а кто без греха? Я, видишь ли, сказала ей, что, если хоть одно слово о твоем прошлом станет известно, ее уволят без всяких рекомендаций, и я сочту своим личным долгом проследить, чтобы она никогда не получила другого места. Мне кажется, она мне поверила, а ты как думаешь?

Перед Мэри постепенно раскрывалась подлинная суть характера Норы, а может быть, просто раньше гостья не присматривалась так близко к хозяйке дома. Нора обладала здесь реальной властью. Это ощущалось в ее спокойном взгляде, ее холодном вежливом выражении лица, в ее неулыбчивых губах.

Но настоящая леди не делает замечаний прислуге в чужом доме.

Когда за экономкой закрылась дверь, Мэри сказала:

– Я ничего не понимаю. Почему вы говорите мне, что знаете о моем прошлом? Зачем вы поехали в Лондон, если вы знали о нашей предстоящей свадьбе? Что вообще происходит?

– Все очень просто, моя милая. Я никогда не хотела, чтобы ты хоть в чем-нибудь пострадала. Ты одна из немногих избранных. Ты – Фэрчайлд.

– Я сама себе хозяйка, – возразила Мэри с негодованием.

– Ну, конечно, как и все Фэрчайлды, – согласилась Нора.

Мэри хотела было возразить против этой явной лжи, но промолчала из вежливости.

– У меня мало увлечений, но тем, что у меня есть, я предаюсь всецело. – Нора взяла чашку со стола, но, не сделав ни глотка, поставила ее обратно. Сняв перчатки, она сказала:

– Ты, конечно, слышала, что я была гувернанткой, когда Бэб на мне женился. Известны ли тебе все подробности?

Мэри была рада, что могла совершенно честно это отрицать.

– Мне было всего только пятнадцать лет, когда я стала гувернанткой в соседней усадьбе. Я была очень неопытна и несведуща в житейских делах, хотя, уверяю тебя, что не считаю это своим оправданием.

Мэри отрицательно покачала головой.

– Однажды Бэб застал меня плачущей, потому что я скучала по матери. Хозяйские дети мне очень досаждали – но я не помню уже все детали. Я много тогда плакала. Бэб был очень добр ко мне… ну, ты понимаешь. Он вообще очень добрый. Когда он снова приехал туда в гости, он ускользнул от девицы, за которой, как предполагалось, он ухаживал, чтобы передать мне какие-то сладости. Я была рада. В моей жизни было так мало хорошего.

На губах у Норы мелькнула улыбка. Она разглаживала лежавшие у нее на коленях перчатки.

– С того момента для меня началось счастливое время. Я с нетерпением ожидала его посещений. Это была единственная отрада в моем унылом существовании, и вскоре гувернантка Нора… начала полнеть.

– Да, обычная история, – сочувственно пробормотала Мэри. Слишком обычная. Слишком похожая на ее собственную. Она зацепила Мэри, как рыбу на крючок, и Мэри, затаив дыхание, ждала продолжения.

– Я даже не понимала… я просто не знала, что со мной происходит. Но моя хозяйка мгновенно узнала соответствующие симптомы и выкинула меня на улицу. Бэб нашел меня. – Нора прижала руку к сердцу. – Мы бежали в Гретна-Грин, и там он женился на мне.

Мэри перевела дух. Ее история имела совсем другой конец, куда менее благополучный. В этой не было тайного убийства, а только безрассудная страсть и неожиданная порядочность.

– Это делает ему честь!

– У него больше благородства, чем у любого лорда, какого я когда-либо встречала. – Глаза Норы блестели мягким блеском, как у влюбленной женщины. – С его положением и его внешностью он мог бы жениться на любой девушке. Но он выбрал меня. Да! Он и теперь мог бы иметь любую женщину, но он верен мне. Он порядочный человек, Мэри. Он хороший человек. А послушать его отца, так он просто идиот, погубивший семью. Как мог его наследник жениться на гувернантке, на полном, по его мнению, ничтожестве? Пока я не услышала эти крики старика, я не понимала все величие жертвы, принесенной Бэбом ради меня. Но в тот момент я поклялась быть достойной оказанной мне чести.

Мэри с трудом удерживалась в границах приличия. Ее безмерно раздражали неумеренные на ее взгляд похвалы Норы.

– О да, такая честь. – Это еще вопрос, кто кому оказал честь, думала она про себя, скорее все как раз наоборот!

– Да, и я должна сказать тебе – все, что бы я ни делала с тех пор, было ради благополучия Фэрчайлдов.

От пылкости ее тона у Мэри мороз пробежал по коже. Перед ней была фанатичка, почти страшная в своей одержимости.

– Я бы хотела, чтобы вы поговорили об этом с Себастьяном, – неловко попыталась пошутить она. – Он, по-видимому, совсем не знает, какую честь я ему оказала.

– Ничего, поймет, когда я передам тебе это. – Наклонившись, Нора порылась в сумочке, лежавшей у ее ног, и достала оттуда книжку в черном кожаном переплете. Она спокойно вручила ее Мэри.

– Вот, теперь он у тебя, – просто сказала она. Мэри тупо смотрела на книгу.

– Что у меня?

– Дневник леди Валери, девочка. – Нора усмехнулась. – Я тебя, похоже, сильно ошарашила. Ну, приди в себя. А ты думала, у кого он?

– Я начинала уже подозревать, что это вообще выдумка, – выпалила Мэри, – с целью заманить меня сюда.

– Вовсе нет. Я надеялась, что он станет спасением семьи.

– Что вы хотите этим сказать, миледи?

– С тех пор как состояние Фэрчайлдов перешло к тебе, ты сама понимаешь, мы были весьма в затруднительных обстоятельствах, так что мне пришлось… свести знакомство с ростовщиками, чтобы заложить… ну, скажем, некоторые ценности. Один болван ростовщик хотел сбыть шкатулку леди Валери вместе со всем содержимым, но я вовремя сообразила, что дневник во сто крат дороже шкатулки, и приобрела его за бесценок.

И это Нора, казавшаяся такой покорной, кроткой женой! Кто мог предвидеть, какая кипучая энергия таилась в этой маленькой женщине. Мэри понимала теперь, что именно Hope Фэрчайлды были обязаны жизнью.

– Эта небольшая, в сущности, тетрадь могла бы погубить многие репутации. Я сначала написала леди Валери, предлагая ей вернуть его за соответствующее вознаграждение. Я получила очень высокомерный ответ, так что после этого решила войти в контакт с людьми, которые, на мой взгляд, могли бы быть заинтересованы в его публикации. Я устроила это прием, чтобы провести негласный аукцион… – На лице Норы появилось что-то вроде интереса. – А Эгасс уже уехал?

– Да, – с трудом выговорила Мэри.

– Я просила Бэба передать ему – ну, сказать всем им – что я передаю дневник тебе.

Мэри медленно перевела дыхание.

– Но почему? Почему именно сейчас?

– Леди Валери и ее репутация были мне абсолютно безразличны, но теперь она, можно сказать, вошла в семью. Это уже совсем другое дело, согласись. – Нора слабо улыбнулась. – Она наша родственница по Себастьяну и друг семьи из-за Кэлвина и Освальда, как я подозреваю.

Мэри сделала непонятное движение рукой.

– И Берджес тоже? – спросила Нора, по-своему его истолковав.

– Да, как я подозреваю. – Неожиданное сочувствие охватило Мэри. – А что станут делать Фэрчайлды… без дневника?

Чашка чуть дрогнула в руке Норы.

– Мне придется чаще посещать ростовщиков.

Мэри погладила обложку дневника.

– Быть может, Себастьян…

Поджав губы, Нора покачала головой.

– Не думаю, чтобы семейное чувство, вынуждающее меня вернуть дневник, может в свою очередь вынудить лорда Уитфилда простить то, чему нет прощения.

Такая непримиримость не укладывалась у Мэри в голове, к тому же… Себастьян заверял ее, что таинственная семейная вражда не имеет значения. Как-то не увязывалось одно с другим.

– Я даже не знаю, о чем идет речь, – попробовала она хоть что-то выяснить.

– Если твой муж захочет тебе рассказать, тем лучше. А не захочет, – Нора пожала плечами, – пусть так и останется.

Быть может, дяди действительно заслужили бедность. Быть может, дочери заслужили все доставшиеся им на долю огорчения и даже больше. Но Бэб, он почти невиновен, он всего лишь жертва полученного воспитания. Йен, как бы дурно он с ней ни поступил, заслуживает не только презрения. И Нора не должна одна нести на себе все тяготы.

– Мне пришла в голову одна идея, – сказала Мэри. – Вы не приняли бы часть состояния Фэрчайлдов в подарок?

Нора выпрямилась, оживившись. Но тут же снова поникла.

– Зачем?

– Я бы хотела таким образом выразить благодарность за возвращение дневника.

Нора поджала губы.

– Это подарок?

– Да, разумеется. Но по крайней мере позвольте мне выразить благодарность за то, что вы… так успешно ввели меня в общество.

Мэри видела, что Нора продолжает чувствовать себя оскорбленной, поэтому она торопливо добавила:

– Будем говорить откровенно. Я вовсе не презираю деньги. Больше чем кто-нибудь из Фэрчайлдов, я знаю их власть. Мне вполне ведомо и отчаяние, порождаемое их отсутствием. Но на деньгах моего деда лежит печать проклятья. Они оставлены мне не в возмещение зла, сделанного в прошлом, но с тем, чтобы я заставила Фэрчайлдов помучиться.

– Откуда ты это знаешь? – спросила Нора.

– Знаю. – Откинув со лба выбившийся локон, Мэри вздохнула. – Я знаю, потому что у меня было искушение использовать их именно для этой цели.

Нора смотрела на нее в упор, широко раскрыв глаза.

Когда в тот день десять лет назад я пришла сюда за помощью, только Йен выразил готовность помочь мне. Никто другой даже и не побеспокоился. Я в ответ возненавидела Фэрчайлдов. Я ненавидела вас всех.

Это признание обнажило червоточину, таившуюся в душе у каждого Фэрчайлда, но Мэри говорила спокойно и уверенно, потому что она одолела демона мести.

– Поэтому я хочу передать две трети состояния вам. Одну треть я хочу закрепить за Хэдденом.

В глазах Норы по-прежнему было недоверие.

– Ты хочешь сказать, что позволишь… даже моим дочерям воспользоваться этими деньгами? И дядям тоже?

Отказавшись от денег, Мэри избавилась от чувства несправедливости, десять лет омрачавшего ее жизнь.

– Да, – отвечала она безмятежно. – Распоряжайтесь этими деньгами, как найдете нужным.

Глаза Норы блеснули и снова померкли. Она медленно покачала головой.

– Дитя мое, лорд Уитфилд не любит Фэрчайлдов, а он твой муж.

– Вы имеете в виду, что он распоряжается моим состоянием. Но он поклялся предоставить мне делать с этими деньгами, что мне угодно. А мне так угодно.

– И когда же он тебе это обещал? – В голосе Норы было не только сомнение, в нем был и цинизм, и насмешка. – Это было до свадьбы? Ведь так, дорогая?!

– Да, но Себастьян… – Мэри замолчала и вопросительно взглянула на Нору.

– Такой же, как и все мужчины, и готов пообещать все на свете, лишь бы завладеть своей добычей.

Она заметила, что Мэри хочет возражать, и предостерегающе подняла руку.

– Я не говорю, что он не лучше других. Только он все равно скажет что угодно, чтобы настоять на своем. Со временем ты привыкнешь к таким разочарованиям.

– Нет! – вырвалось у Мэри. – Он мне не стал бы лгать. Он ясно дал мне понять, что мое состояние принадлежит только мне.

– М-мм. – Нора поставила чашку на поднос и отодвинула его от себя. – Я вижу, у тебя есть основания для таких надежд. Я бы, конечно, приняла деньги с благодарностью. Но если ничего не получится, уверяю, что мое отношение к тебе не изменится. По-моему, ты лучшая из Фэрчайлдов и достойна уважения.

Мэри не понимала, шутит ли она или говорит всерьез, но сказала:

– Я такого же мнения о вас.

Глава 22.

Себастьян стоял на пологой крыше, облокотившись на парапет, доходивший ему до пояса, и смотрел вдаль на земли Фэрчайлдов и простиравшуюся за ними соседнюю усадьбу. Она должна была бы принадлежать ему.

Теперь ею владела чужая семья, какие-то выскочки из торговцев, не знавшие, что им делать с избытком денег. Разбогатевшие торговцы – вроде него самого. Однажды он попытался за большую сумму выкупить у них свою бывшую усадьбу. Теперь можно было себе это позволить. Он не удивился, когда они отказались продавать. Теперь Себастьян мог признаться себе – он рад тому, что так вышло. Ему не хотелось бы жить среди тяжелых воспоминаний, наполнявших этот дом. Он предпочел бы начать снова… с Мэри.

С тех пор как он женился, снова встал вопрос о земельной собственности. У них с Мэри будут дети, и они должны получить такое же воспитание, какое он сам получил в детстве. Они должны вволю резвиться на свободе в полях, лазать на деревья, удить рыбу в местной речонке. Но что важнее всего, у них будут родители, способные оказывать им поддержку всю жизнь.

Ему хотелось скорее увезти Мэри отсюда и немедленно приняться за этих будущих детей.

Но вместо этого он по-прежнему занимался поисками дневника леди Валери. Ох уж этот таинственный неуловимый дневник, наверняка это был миф – если бы только Лесли не раздразнил его тогда!

– Себастьян?

Он обернулся на голос и увидел Мэри. Она направлялась к нему между каминных труб, словно окутанная дымом. Но дым исчез под порывом ветра, и солнечный луч упал на ее непокрытую голову, превратив в чистое золото ее распущенные волосы. Бахрома шали льнула к ее плечам, словно сам ветер вознамерился приласкать ее. При виде жены Себастьян испытал какое-то странное чувство, не то, чтобы прилив желания, – хотя оно и вспыхнуло в нем с новой силой, – но что-то еще помимо этого, чему он не сразу нашел название. Это, пожалуй, гордость, подумал он: несмотря на отягощавшую Мэри наследственность, она держалась со спокойным достоинством. Или, может быть, – восхищение: она перенесла столько несчастий и не сломалась, но стала хладнокровной и смелой женщиной.

Но как бы он ни называл это вновь возникшее в нем чувство, сдержанность не позволяла ему выразить его открыто.

Последние две недели он провел с Мэри, привыкая доверять ей. Тридцать лет своей жизни он презирал всех и все, что имело отношение к ее семье.

Хотя ему казалось, что он полностью преодолел ненависть и жажду мщения, какая-то частица этого чувства все еще жила в нем.

Мэри улыбалась ему открытой радостной улыбкой, от которой у него закружилась голова. Не впервые ли она улыбалась ему так искренне? Наверно, так оно и было, потому что сердце у него забилось, как от быстрого бега. Бурное дыхание распирало грудь. Его зрение обострилось настолько, что, казалось, он мог заглянуть в вечность. Чувства переполняли его.

Он потерял рассудок. Он просто помешался на ней. Но, по обыкновению, он не желал, чтобы она догадалась о его безумии, поэтому он попытался обрести достоинство.

– Что ты здесь делаешь?

Его наигранное высокомерие достигло цели: улыбка на ее лице погасла. Зачем он сделал это? Теперь он испытывал чувство вины, и ему захотелось вернуть эту чудесную улыбку.

– Я хочу сказать, как ты сумела найти меня? – он постарался улыбнуться сам и возможно приятнее. – Здесь на крыше довольно уединенно.

Ее это явно не успокоило, потому что она отступила на шаг.

– Я просто спросила, где ты. Кто-то из слуг видел, как ты поднимался сюда.

Он попытался принять добродушный вид.

– Что ж, я рад, что ты пришла. Это прямо как в доброе старое время.

– Какое время? – Может, теперь он расскажет ей что-нибудь о прошлом?

– Последний раз я поднимался сюда с твоим отцом.

– С отцом? – заслонив рукой глаза от солнца, она смотрела на него, как на сумасшедшего. Разве он был так дружен с ее отцом?

Чувствуя себя радушным хозяином, старающимся помочь гостю обрести непринужденность, он продолжал этот пустой разговор.

– Твоему отцу нравилось на крыше. Он говорил, что здесь хорошо мечтать.

– Да, это на него похоже. Это, наверное, единственное, что он действительно любил. – Мэри опустила руку и заботливым тоном старшей сестры осведомилась:

– Себастьян, ты не болен?

Решив, наконец, перестать пугать ее, он поклонился.

– Благодарю, я вполне здоров.

Она сделала ему реверанс в ответ.

– Я спросила потому, что мне кажется, на гостей напала какая-то хворь. Я только что встретила в коридоре неподалеку от кабинета мистера Бриндли. Он совсем позеленел и поспешил прочь, не сказав мне ни слова. А обычно он так приветлив.

Себастьян процедил сквозь зубы, раздражаясь:

– Я здоров.

Выражение ее лица прояснилось.

– Ну, тогда у меня есть для тебя хорошие новости.

Он заметил, что она прижимала к груди какую-то книгу, как будто это было немыслимое сокровище.

Да? – Тон его был довольно равнодушен. Он привык говорить так.

Она радостно протянула книжицу ему.

– Вот он! – В голосе ее звучало нескрываемое торжество.

Себастьян рассеянно взглянул на простой черный переплет.

– Он?

– Дневник. Он у меня!

Себастьян стремительно приблизился к ней. Он выхватил у нее из рук дневник и открыл его наугад. Ему бросился в глаза прекрасный ровный почерк. Почерк леди Валери. Никаких сомнений!

«Я ласкала его на русский манер, пока он не пообещал исполнить то, о чем я просила его, и повлиять на других лордов, чтобы билль был принят парламентом. Я доставила ему такое наслаждение, какого он никогда раньше не испытывал. Он стал умолять меня позволить ему сделать для меня что-нибудь еще. И тогда я позволила ему доставить наслаждение мне».

В смущении Себастьян захлопнул дневник.

– Да, это он. Ты права. Откуда он у тебя?!

Он так долго и с таким трудом искал его, и вот теперь собственная жена запросто отдает дневник ему, словно какую-нибудь ненужную мелочь.

– От леди Смитвик.

Мэри снова улыбалась спокойной довольной улыбкой.

– Мы могли бы проискать его всю жизнь, но так бы и не нашли. Он был в Лондоне… Нора именно там пробыла последние два дня.

– Она ездила за дневником, специально чтобы отдать его тебе? – В его тоне было нескрываемое недоверие.

На этот раз Мэри почувствовала его недовольство, улыбка ее исчезла. Она нашла его настороженность неуместной.

– В самом деле, она действительно привезла его, чтобы отдать тебе.

– Дюран может ожидать от Фэрчайлдов только неприятностей.

– Это ее свадебный подарок нам и, заметь, подарок драгоценный. Она собиралась продать его тому, кто больше даст, и на эти деньги спасти семью от долговой тюрьмы. А вместо этого, из-за нашей свадьбы и бесконечной преданности Фэрчайлдам, она отдала его нам.

– Постой. Подожди минуту. – Он держал дневник перед собой в протянутой руке. – Ты говоришь, что она украла дневник и намеревалась погубить леди Валери, мое состояние и, быть может, всю страну только ради своей выгоды, а теперь она, видите ли, преподносит его нам в качестве подарка? Здесь наверняка что-то кроется!

Он никак не ожидал такого раздражения в голосе Мэри, когда она со вздохом отвечала:

– Она не украла, она купила его у ростовщика, которому его заложил вор.

– Ну и ну! – Он сделал жест, как будто вытирает со лба пот. – А я-то прямо умирал со страху, что она замешана в нечистых делах. – Сарказм в его тоне становился все заметнее от сдержанной ярости. – Скажи-ка мне, сколько же мы должны заплатить за этот так называемый подарок?

Мэри отвела глаза, устремив их вдаль.

– А! Я так и знал. – Он хотел опустить дневник себе в карман. – Сколько?

Она быстро выхватила у него дневник, положила его себе в карман и взглянула ему прямо в лицо.

– Она ничего не просила взамен. Поэтому я отдала ей мое состояние.

– Что?! – Это был не вопрос, это был рев протеста, поднявшегося из самых глубин его закосневшей в грехах души. Он схватил ее за плечи и приподнял, так что она была вынуждена подняться на цыпочки. – Скажи, что ты пошутила!

– Себастьян, мне больно.

Он опустил руки в ожидании, и его ожидание было вознаграждено. Да еще как! Она призналась – нет, она просто безапелляционно заявила ему, – что передала две трети своего состояния этой подлой, жестокой, предательской, порочной семейке. Она отдала его Фэрчайлдам.

Себастьян при всем желании не мог этому поверить. Это было просто дико! Ее невозмутимые откровения уничтожили зарождавшуюся в нем нежность, как заморозки побивают первые весенние побеги. Пока она говорила, он поджаривался, как на сковородке. Он корчился и извивался внутренне, медленно умирая. Руки его судорожно сжались в кулаки. Он хотел задушить ее за то, что она сделала. Вместо этого, когда она закончила, он просто сказал:

– Нет. – Столь мирный ответ стоил ему чудовищных усилий.

А эта дрянь еще имела наглость прикидываться изумленной. Даже озадаченной.

– Что ты хочешь сказать?

– Я сказал нет. Ты не сможешь, передать свое состояние Фэрчайлдам.

– Но оно не попадет в руки к Бэбу, – объяснила она, как будто это имело значение. – Всем станет распоряжаться Нора.

– Мне нет до этого никакого дела. Я вижу перед собой прекрасное будущее. Будущее, когда Фэрчайлды лишатся всего, даже самого необходимого, когда они окажутся в нищете, станут клянчить… – Мэри смотрела на него во все глаза, поэтому он сдержался. – Нет, пусть все они горят в аду здесь, на этом свете.

– Я вижу, у тебя нет никакого сочувствия, – заключила она спокойно. – Однако все это действительно не имеет значения. Что имеет значение, так это твое обещание позволить мне делать с моими деньгами все, что я пожелаю. Это была ложь?

– Нет, не ложь! Нет! Ты можешь делать все, что хочешь, со своим богатством – кроме этого, – выпалил он.

Она смотрела на него, и выражение ее лица омрачилось. Было такое впечатление, что это он в чем-то виноват, а не Нора и все ее гнусное семейство.

– Почему ты хочешь сделать это? Я думал, что ты ненавидишь их так же, как я, – сурово сказал он.

– Когда я смотрю на них, – возразила она, – я вижу только одно насквозь прогнившее поколение. Я не знаю почему, но я уверена, что это так. Есть же другие.

Себастьян вспомнил слова Лесли, что все они всосали вероломство с молоком матери. Но это не оправдание. Нет, он не простит им ничего и никогда. Пусть не надеются смягчить его.

– Ведь я и сама Фэрчайлд, если ты помнишь, – гордо продолжала она. – Мой отец был Фэрчайлд. Мой брат Фэрчайлд. В нас нет таких пороков. И у Бэба тоже нет – хотя его и… крайне плохо воспитали. Дочь Бэба, Вильда, очень милая. В новом поколении, быть может, уже не будет и следа этой заразы. Тем временем я могу обречь их на нищету, имея средства их спасти. Я не хочу этого!

Многолетний опыт сделал его неумолимым.

– Тебе не спасти Фэрчайлдов от них самих. Болезнь глубоко внутри.

Она тоже умела быть несговорчивой.

– Не их пороки повергли их в нищету, но завещание деда.

Да, она упряма. Господи, до чего же она упряма. И она совершенно несправедлива к нему. Ведь она не знает всех подробностей.

Он не хотел, чтобы она судила его слишком строго за то, что он неспособен простить. Ему это было вовсе не по вкусу. Быть может, все-таки пришло время рассказать ей правду.

– Ты слышала, как между нашими семьями возникла вражда?

Что-то промелькнуло в ее глазах.

– Леди Валери говорила мне, что обе семьи разводили лошадей.

– Да, Фэрчайлды – для забавы. Дюраны – из-за нужды в деньгах.

Он выждал, не шокирует ли ее признание, что, хотя его отец и был лордом, семье приходилось зарабатывать себе на жизнь. Она только кивнула, ожидая продолжения.

– В продаже появился великолепный племенной жеребец, и, внимательно к нему присмотревшись, мой отец решил, что он будет прекрасным производителем. Отец, не остерегаясь, рассказал об этом старому Фэрчайлду – мы были соседи и не перебивали друг у друга покупки, – но на этот раз на аукционе управляющий Фэрчайлдов выступил против отца. – Себастьян улыбнулся одной из своих опасных, как острие бритвы, улыбок. – Мы выиграли.

– Но у Фэрчайлдов было гораздо больше денег.

– Управляющему было разрешено повышать цену только до определенных пределов, и старый Фэрчайлд не подозревал, что мой отец готов был поставить все, все до последнего фартинга, на этого жеребца.

– Я понимаю.

Она, конечно, все понимала. В его истории изначально были все признаки трагедии. Семья Дюран рискнула всем, что было. Частенько это не доводит до добра.

– Фэрчайлды были в бешенстве. В качестве мести твои дяди запустили в стойло к нашим кобылам самого захудалого беспородного жеребца.

Он уже давно примирился со случившимся, но сейчас, рассказывая об этом Мэри, он словно пережил все заново. Краска бросилась ему в лицо, старая горечь поднялась в нем. Обнаружив перед ней свою слабость, он внутренне собрался, приготовившись к насмешкам.

– Этот жеребец перепортил их всех, и наш ценный производитель не пригодился.

Мэри не смеялась.

– Значит жеребец, которого подарил нам на свадьбу Лесли…

– Это насмешка, издевательство. – К старой боли примешалась ярость.

– И ты… твой отец разорился?

В ее лице не было и тени улыбки, скорее мягкое сочувственное выражение. Жалость? Жалость хуже насмешки. Он расправил плечи и изменил тон, чтобы показать, как теперь ему было все безразлично.

– Мы поставили на кон весь наш капитал и в результате злобной шутки потеряли наших лошадей. Мы потеряли дом.

– И никто не дал взаймы? – не на шутку удивилась Мэри.

На этот раз засмеялся он. Невеселым смехом, но засмеялся.

– Шутка, разыгранная Фэрчайлдами, сделала нас всеобщим посмешищем. Никто.

На мгновение, к его стыду, волнение так перехватило ему горло, что он не мог говорить. Он закрыл глаза, стараясь вернуть себе свою обычную бесстрастность. Что-то тихонько коснулось его руки. Он ухватился за это, как за неожиданную помощь. В руке его оказалась рука Мэри. Ее пальцы обвились вокруг его пальцев, их ладони соприкоснулись, и в ее прикосновении действительно была поддержка. Он открыл глаза, взглянул на нее и каким-то чудом снова обрел дар речи.

– Это была очень забавная шутка. Из нее мог бы получиться недурной фарс.

Она что-то проговорила тихо, пытаясь возразить.

– Никто не желал одолжить нам денег, боясь навлечь на себя насмешки, – угрюмо рассказывал он.

Этот смех по-прежнему звучал у него в ушах. Поэтому его так взбесил намек Лесли на неверность Мэри. Поэтому он пришел в такую ярость при мысли, что Мэри могла предать его.

Но она этого не сделала и не сделает, даже в этой истории с ее деньгами. Когда она все узнает, она поступит так, как хочет он.

– Дяди нарочно подоспели, чтобы не пропустить зрелища. Нас выкинули из дома. Моя мать плакала. Отец стоял в стороне, казалось, что сердце его было разбито навсегда. Так, вероятно, оно и было, потому что неделей позже он кончил самоубийством. Он не вынес этой шутки.

Себастьян гордился собой. Он никогда еще не произносил вслух эти страшные слова – мой отец кончил самоубийством – и ему показалось, что голос его даже не дрогнул.

Мэри крепче сжала его руку. Другой рукой она обняла его, и сама тесно прижалась к нему, как будто он нуждался в утешении.

К своему удивлению, он понял, что и впрямь в нем нуждался.

– Бедный мальчик. – Голос Мэри задрожал. – Как же ты жил? Ты поехал к родным? Твоя мать нашла работу?

– У меня не было родных.

– А леди Валери?

– Леди Валери была дружна с семьей отца. Мать отказалась обращаться к ней за помощью.

Он пылко обнял Мэри, не понимая, как эта малышка могла придать ему такую силу.

– Мать не могла работать. Она… плакала. Плакала чаще и чаще, пока не заболела. Тогда она стала плакать еще больше. Непрерывные потоки слез. Всхлипывания, стенания, вздохи и – ни слова утешения растерянному сыну.

Мучительная боль переполняла его, разъедая его самообладание, но он подавил се привычным усилием воли.

Как будто не замечая, как он спокоен и как прекрасно владеет собой, Мэри продолжала гладить его по спине, издавая какие-то невнятные успокаивающие звуки.

Себастьян презирал утешения и в то же время наслаждался ими. Под нежными прикосновениями ее руки он таял, как масло на горячей булочке.

– Я работал. В доках. Когда мать умерла, я пошел к леди Валери. Она немного пообтесала меня и одолжила денег на покупку торговых судов. Я давно расплатился с ней, и она неплохо на этом нажилась. Я с лихвой возвращал долги.

– Разумеется, – сказала Мэри.

Ее объятья оказывали на него опьяняющее воздействие, расслабляя его, но он решительно заставил свои мускулы вновь напрячься.

– Теперь ты понимаешь, почему ты не должна отдавать свое состояние Фэрчайлдам.

Она отодвинулась от него так быстро, что он покачнулся, словно потеряв опору. Повернувшись к нему спиной, она отошла и стала смотреть вдаль, как это делал он перед ее появлением.

Что она видела там? Неправедное богатство? Или просто первые признаки пышной летней зелени? Он хотел сказать ей, что нужно смотреть глубже, не ограничиваясь только поверхностью вещей, но он почему-то не решился. Он опасался, что, если она присмотрится пристальнее к собственной семье, она станет присматриваться и к нему. Что она увидела бы в его прошлом? Увидела бы парнишку, бродившего по лондонским улицам в поисках работы. Работы он не находил, но находил других ребят, сильнее и грубее его. Они дрались с ним, срывая с него его более приличную одежду, вываливая его в грязи. Она увидела бы, как этот парень очерствел и огрубел с возрастом. Тогда зарождалась его жестокость. Она увидела бы, как он опускался до мелких краж, как его чуть было не ловили на месте преступления, как он плакал, когда, вернувшись домой, он убедился, что все усилия его оказались напрасными, и мать его умерла с горя.

Ветер донес до него ее совершенно невозможные слова:

– Значит, ты женился на мне ради денег.

Его уныние моментально слетело с него.

– Нет! – Себастьян решительно сделал шаг к ней. – Ты можешь их в окно выбросить, если хочешь. Мне это безразлично.

– Нет, не безразлично, – упрямо возразила она. – Ты женился на мне, чтобы состояние Фэрчайлдов никогда не досталось Фэрчайлдам. Это не любовь ко мне, это – ненависть к ним.

– Мне это и в голову не приходило.

Он заставил ее повернуться к себе лицом.

– Бога ради, с чего ты это взяла? Я никогда бы не подумал, что у тебя появится такая дурацкая мысль.

Она не отвечала. Она, стало быть, уже забыла о только что рассказанной им истории. Истории, которая так ясно давала понять, почему она не могла отдать состояние своей семье ни при каких обстоятельствах.

Он залечил раны прошлого. Его не трогали больше страдания его родителей. Он был сильным, стойким, выносливым – пока Мэри не вошла в его жизнь. Сейчас ему было нужно что-то, чего он и сам не понимал. Но он отчетливо сознавал, что она могла дать ему это. И вот, вместо того, чтобы проявить справедливое сочувствие к нему, она захныкала о своем семействе. И неожиданно, необдуманно – глупо, наконец – он предъявил ей ультиматум:

– Выбирай! Они или я!

Где-то в глубине души он отчаянно надеялся, что она тут же заключит его в объятья, доставляющие ему такое неизъяснимое наслаждение. И все решится к их общему ликованию. Когда она просто уставилась на него с отсутствующим выражением лица, он почувствовал, как внутри у него похолодело. Его эмоции стремительно прошли все стадии: от мучительной боли к осуждению, от обиды к гневу – кипящему, безудержному гневу. Это он сумеет дать ей почувствовать.

– Прекрасно! – Это слово прозвучало как плевок. – Я тебе не нужен. Оставайся с твоими драгоценными Фэрчайлдами, хотя хотел бы я увидеть, как они поведут себя, когда тебя повесят за убийство.

Краска исчезла у нее с лица, глаза ее округлились, и в них появилось безумное выражение.

– В чем дело? – издевательски спросил он. – Я же рассказал тебе свои тайны. А ты отчего не хочешь поделиться со мной твоими?

– Это не моя тайна, – вырвалось у нее. Она вздрогнула и, стиснув руки, с мольбой воздела их к нему.

– Я тебя умоляю! – Голос ее дрожал. Он не получил ожидаемого удовольствия. На самом деле его жестокость была ему даже несколько противна.

Мэри порылась в кармане и поспешно протянула ему маленькую черную книжечку.

– Вот. Возьми. Только не выдавай меня.

– Ты пойдешь на все, чтобы спастись. – «Не ее тайна», сказала она. Конечно, это была не только ее тайна. Ему это было хорошо известно.

Она взяла его руку. Она так сильно дрожала, что с трудом могла сомкнуть его пальцы вокруг книжечки.

– Если ты так думаешь, пожалуйста, думай. Но прошу тебя…

Он взглянул на дневник. Этот проклятый дурацкий дневник был причиной всех их бед. Дневник и это проклятое богатство Фэрчайлдов. Ему было плевать на то и на другое.

– Возьми, – она опустилась перед ним на колени. – Но обещай мне…

– Черт! – он сунул ей дневник. – Бери. Отдай твои деньги Фэрчайлдам. Делай, что хочешь! Мне все равно.

Отступив, он осознал, что хочет бежать. Бежать… от чего? Он взглянул на распростертую перед ним женщину.

От нее? Какая нелепость! Что он делает?! Что он говорит?! Ведь это непоправимо!

Он резко ткнул в ее сторону указательным пальцем.

– Только держись теперь от меня подальше.

И с этими словами он бросился прочь.

Глава 23.

«Убийца.

Приходи одна к фонтану в саду и приноси сотню фунтов, или я расскажу все и получу обещанное вознаграждение».

Убийство. Йен вздрогнул. Хэдден не сообщил ему никаких подробностей. Йен, впрочем, и не спрашивал, потому что на самом деле они не имели значения. Он в любом случае помог бы своим кузенам.

Йен постучал в дверь спальни Вильды и обольстительно улыбнулся открывшей ему горничной.

– Я хотел бы поговорить с твоей хозяйкой.

Горничная привычно присела в реверансе.

– Она отдыхает, сэр, и не принимает никого.

– Ничего, меня она примет.

Не слушая возражений, он протиснулся в дверь.

Вильда лежала на кровати, закрыв лицо подушкой.

– Вильда, ты нужна мне, – проворковал он, склонившись над кроватью и приподнимая подушку.

Лицо девушки опухло от слез. Щеки были в пятнах, глаза покраснели, она выглядела совершенно несчастной. Йен вздохнул. Бедняжка все еще оплакивает измену молодого человека, который соблазнил и покинул ее. Кому-то нужно заняться ею.

– Что тебе, Йен? – Голос у нее был сдавленный, и подбородок дрожал.

Он отпрянул. Кажется, она опять собирается плакать. О Боже, она сейчас снова заплачет. Надо быстро что-нибудь предпринять.

Именно эта кузина была ему сейчас необходима. Ему были нужны эти волосы, этот рост, эта фигура. Другие сестры только посмеялись бы, если бы он попросил их об одолжении. Им бы скорее доставило удовольствие как-то навредить ему. Так что только Вильде, кроткой Вильде, придется оказать ему эту услугу.

– Утри слезы, милая, поскорее, – прошептал он. – Мне нужна твоя помощь.


Итак, Себастьян все знает. Словно внезапно лишившись слуха и зрения, придерживаясь рукой за стену, Мэри уныло брела по коридорам Фэрчайлд-Мэнор, волоча ноги как старуха.

Он с самого начала все знал.

Ужас овладел ею. Значит, Себастьян запомнил забрызганную кровью девушку, убившую Бессборо, и он просто выжидал, храня про себя эти воспоминания. Он хладнокровно ждал того момента, когда он сможет наилучшим образом использовать их против нее.

На самом деле она могла бы и не испытывать такого страшного смятения. Она ведь всегда подозревала, что у него могли сохраниться такие воспоминания. Она ведь не зря так испугалась в первую их встречу. Кроме того, она чувствовала, что у него безжалостный, неумолимый нрав. Но за последнюю неделю ее твердое мнение о нем как-то пошатнулось. Ей стало казаться, что он тоже был в чем-то ранимым, она видела, или хотела видеть, в нем проблески нежности. Она начала даже лелеять мечту о том, что их помолвка могла быть не просто фарсом, а брак их не был вынужденным.

Да, она опять начала мечтать. О Боже, неужели это неистребимо?!

Мэри громко засмеялась, но, уловив истерические нотки в собственном голосе, она заставила себя замолчать.

«Папа, – прошептала она, – почему я все продолжаю мечтать, когда мои надежды и мечты – не более чем больная фантазия?»

Дура, о какая же ты дура! Она утерла струившиеся у нее по лицу слезы. Глупо плакать, когда от судьбы не уйти. Глупо мечтать о сладостном союзе под названием удачное замужество, исполненном радости и доверия. Зачем она позволила себе мечтать?!

Мечты! Мечты были для нее всегда причиной слез.

У нее невольно вырвалось рыдание. Она поспешно оглянулась в смущении. Служанка, согнувшаяся набок под тяжестью ведра с водой, взглянула на нее с любопытством, но чинно прошла мимо, занятая своим делом. И неудивительно: потребуется основательная уборка прежде, чем дом предстанет после такого количества гостей в своей обычной образцовой чистоте и порядке. Кому-кому, а экономке такие вещи хорошо известны.

Она остановилась в холле у стола и, наклонив голову, с силой прижала пальцы к переносице, пытаясь хоть как-то сдержать слезы. Экономка всегда владеет собой. Но она больше не экономка. Она…Мэри уже не знала, кто она есть теперь. Она знала только, что ей непременно нужно удержаться от слез, по крайней мере пока она не доберется до своей спальни. Господи, да где же ее спальня? Перед глазами все плыло. Она опять заблудилась.

– Голубушка? – Этот добрый голос был ей слишком хорошо знаком. – В чем дело? Что случилось?

Мэри низко опустила голову, желая спрятать лицо.

– Ничего. Благодарю вас, мистер Бриндли.

Он подошел к ней и, наклонившись, настойчиво заглянул ей в глаза.

– Ай-яй-яй! Это очень похоже на слезы. Но отчего же плачет прелестная новобрачная?

– Я вовсе не плачу. – Голос ее предательски задрожал.

– Ну конечно, нет. – Он протянул ей чистый носовой платок, и Мэри с благодарностью вытерла себе лицо. – Вот так. Теперь вам получше?

– Да. Спасибо. – Мэри наконец взглянула на него. Парик у мистера Бриндли съехал набок, так что лицо его тоже как-то скривилось. И цвет лица у него отнюдь не улучшился. Вспомнив, каким он ей еще раньше показался бледным и расстроенным, Мэри сказала:

– Вы неважно выглядите. Вам бы нужно было прилечь.

Он ее, казалось, не слышал.

– Пойдемте куда-нибудь и поговорим.

– Благодарю вас, но я не могу.

Она не имела ни малейшего намерения рассказывать кому-нибудь о происшедшем, пусть даже самому расположенному к ней человеку.

– Но вы же не хотите, чтобы кто-нибудь еще увидел вас в таком состоянии, – продолжал настаивать он.

– Тогда, пожалуйста, проводите меня в мою спальню.

Взяв ее под руку, он с готовностью повел ее по коридору, и она рассеянно следовала за ним, пока они не дошли до маленькой лестницы, ведущей в помещения для прислуги и на чердак. Она уже точно поднималась сегодня по этой лестнице на крышу, чтобы сообщить Себастьяну хорошие новости. И она уже спускалась по этой лестнице, раздавленная его презрением.

– Мы ведь не туда идем! – Она попыталась повернуть, но он не позволил ей этого сделать.

– Мы сейчас поднимемся на крышу. Я полагаю, вы уже бывали там раньше.

– Разве всем в доме известно о моих делах? – спросила она с раздражением.

– Я надеюсь, нет, – очень тихо пробормотал он, потянув ее за руку.

Мэри, спотыкаясь и недоумевая, поднималась за ним по ступенькам. Он был на удивление силен для старого больного человека и упорно тащил ее за собой. Ей не хотелось идти с ним, но и шум поднимать она не собиралась.

– Мистер Бриндли, право же я не думаю…

– И не думай, милочка. Пусть добрый старый Бриндли обо всем позаботится.

По еще более узкой лестнице они поднялись на крышу. Мэри совсем перестала сопротивляться и позволила ему без помех волочить себя. Так ей было легче.

Они оказались на крыше. Погода менялась. Дым из каминных труб нависал над ними, по небу плыли серые облака. Настроение у Мэри совсем упало. Казалось, даже небо готово было плакать вместе с ней.

– Ну, теперь расскажите мне, что случилось. – В тоне мистера Бриндли на удивление исчезло малейшее сочувствие. Он был скорее деловым.

Мэри высвободила у него свою руку. Торчавшие вокруг бесчисленные каминные трубы напоминали какую-то Богом забытую долину после извержения вулкана. Она пробралась между ними к огораживающему крышу парапету на то самое место, откуда еще недавно обозревала владения Фэрчайлдов. Она поняла теперь, что Себастьян настолько закоснел в своей ненависти, что никогда не смягчится. Ей бы раньше следовало знать, что это безнадежно. Ей совсем не нужно было удивляться предъявленному ей обвинению в убийстве.

Тем временем мистер Бриндли заговорил снова. Голос его звучал грубо, и ее удивила очень заметная теперь вульгарность его произношения, явно свидетельствующая о его происхождении из низов. Как неожиданно изменился не только его тон, но и сама речь.

– Расскажите-ка мне, миледи, только быстренько, что такое вдруг произошло между вами и вашим мужем, что заставило его удалиться отсюда в таком бешенстве?

Сплетя пальцы, Мэри с трудом подыскивала нужные слова.

– Как я ни ценю вашу любезность, мистер Бриндли, должна сказать вам, что произошедшее между мной и моим мужем не имеет к вам никакого отношения.

– Напротив, милочка, уверен, что имеет. Я полагаю, он взбеленился потому, что вы не отдали ему дневник, – заметил он холодно.


– Ты опять свалял дурака, Себастьян.

Себастьян стоял перед леди Валери в ее спальне по стойке смирно, но заложив руки за спину. Вопреки всему он снова чувствовал себя провинившимся мальчишкой. Но ведь он давно взрослый мужчина, и крестная уже не может стращать его, как бывало.

Если бы только кто-нибудь внушил ей это. А пока она отчитывала его, и он почему-то покорно терпел это безобразие.

– Твоя жена недавно приходила ко мне и рассказала мне совершенно невероятную историю. Историю о том, как она нашла мой дневник, не причинив никому ни малейшего беспокойства. А ты обвинил ее в убийстве. Ты сошел с ума, дорогой?!

– Она хотела отдать свое состояние Фэрчайлдам, – упрямо вздернув подбородок, заявил он, являя собой образец непримиримости.

– Вот именно, свое, Себастьян. – Леди Валери села и для большей выразительности взмахнула тростью. – Это ее состояние. И ты обвинил ее в убийстве. Я жду объяснений.

– Ну и что, ведь я ее видел, – пробормотал он, теряя уверенность.

– Что ты видел? – продолжала допрос неумолимая леди.

– Видел ее после убийства. – При тусклом огне, освещавшем конюшенный двор, пятна крови и грязь слились вместе. Ему тогда и в голову ничего не пришло, кроме того, что девчонка – одна из Фэрчайлдов – возилась в темноте с любовником. Он отпустил ей какое-то замечание и пошел своей дорогой. – Я понял, что это она совершила убийство, когда тело нашли там, в неглубокой яме.

Было очевидно, что леди Валери все это мало волновало.

– И это что, дает тебе право пользоваться ее виной как оружием против нее?! В наказание за это она лишила себя последней радости в жизни, а кого она убила? Я тебя спрашиваю, кого она убила?

Он попробовал независимо промолчать, но ее пылающий взор настоятельно требовал ответа.

– Бессборо, – неохотно сообщил он.

– Бессборо! – Это имя прозвучало в ее устах, как ругательство. – Самый гнусный совратитель малолетних в Англии. Не притворяйся, что ты этого не знаешь. Да, мне известны люди, которых он опоганил. О, они бы сегодня дорого заплатили ей за то, что она сделала!

– Я понимаю. – Разумеется, он знал о Бессборо.

– А почему она убила его? – не отставала леди Валери.

– Вот этого я и не знаю. – Себастьян всеми силами старался не выказывать разочарование и обиду, но он почувствовал, что его нижняя губа непроизвольно выпятилась.

– У нее есть брат, которому в то время было девять лет. Вот теперь догадайся.

Себастьян догадался еще десять лет назад. Но он невольно поморщился при мысли о графе Бессборо и Хэддене. В глубине души он был целиком на ее стороне. Просто дело было в том…

– Она внушила тебе страх, ведь так? – спросила леди Валери. – Ты был готов ради нее отказаться от своей глупой мести, и вот это-то тебя и напугало!

– Еще чего! – Черт, до чего же это вышло у него по-ребячески! – Ничего я не боялся. – Он произнес эти слова с нарочитой четкостью. – Я просто решил, что она должна выбрать между…

– Она мне и это сказала. Ну и болван же ты, Себастьян, просто редкостный экземпляр. Ты хочешь, чтобы твоя жена была доброй, честной, преданной, милосердной, а когда она проявляет все эти у качества, ты упрекаешь ее за них. Да еще какими словами! Если бы она с готовностью отреклась и от своей семьи, все ближайшие пятьдесят лет ты бы ждал, что она каждую минуту может отречься и от тебя тоже.

Леди Валери была безусловно права. Ему было тяжко это признавать, но она была права.

– Может быть, – недовольно согласился он.

– Тебя разозлило, что после таких твоих усилий она получила дневник без всякого труда?

– Нет! – слишком поспешил ответить он. Леди Валери пристально посмотрела на него.

– Разумеется, нет, – повторил Себастьян, значительно менее уверенно.

Она по-прежнему не сводила с него глаз, слегка усмехаясь.

– Мне вовсе не было досадно, что она его получила. – Ему было досадно, но не очень. – Мне было обидно другое. Я хотел, чтобы она постоянно нуждалась во мне. Я хотел, чтобы она… – он заколебался. Что это за слово такое, которое он никак не может подобрать?

– Чтобы она любила тебя? – Леди Валери укоризненно покачала головой. – Ах, Себастьян, Себастьян. И что мне с тобой делать? Конечно, она любит тебя. Подумай сам, ну, если бы она тебя не любила, на что женщине, безупречно порядочной и строго добродетельной, такой, как ты?

Луч надежды блеснул у него в душе.

– Правда?

– Правда. И мне кажется, ей хотелось бы знать, что ты тоже любишь ее.

– А разве я ее люблю?

Леди Валери усмехнулась, вот ведь бестолочь какая!

– А разве нет?

Он потер себе рукой подбородок и попытался выразить обуревавшие его чувства.

– Не знаю, я никогда… Но с другой стороны, я никогда не чувствовал так… Она как будто… Но я тоже нет.

– Ну, значит, так тому и быть. – Выговор был закончен. Леди Валери ласково ему улыбнулась. – Поцелуй меня и ступай! Найди Мэри и скажи ей, что любишь ее.


Мэри резко повернулась и в упор уставилась на подступавшего к ней мистера Бриндли.

– Дневник?! А вам что об этом известно?!

– Мне известно достаточно – я здесь для того, чтобы купить его. Лорд Смитвик прямо сказал мне, что его жена намерена отдать дневник вам. Он всячески пытался заставить меня уехать.

Дым клубился вокруг мистера Бриндли. Словно какой-нибудь демон, он взмахнул руками, и дым рассеялся.

– Без него я не уеду.

– Вы хотите получить дневник? – задала она глупый вопрос.

А ведь мистер Бриндли был один из тех, о ком Себастьян говорил с таким пренебрежением. Мэри смотрела на него по-прежнему во все глаза. Она не узнавала его. Куда делась так запомнившаяся ей добродушная наружность? В глазах этого человека был холодный металлический блеск. Он держал наготове огромные мясистые кулаки, словно собираясь нанести ей удар.

Она беспомощно оглянулась по сторонам. Защищаться ей было нечем. Здесь не было ни стоек для зонтов, ни серебряных крышек от подносов. Она попятилась, стараясь держаться подальше от выступов в стене.

– У меня его нет.

– Докажите мне это.

– Что? Как?!

– Вытряхните сумку, что у вас в руках.

Мэри покачала головой.

– У меня его больше нет.

С угрожающим видом он сделал шаг вперед. Мэри поспешно вытряхнула сумку.

– Ну что? Видите…

Книга в черном кожаном переплете упала к ее ногам.

– Но это не дневник! – выговорила она, задыхаясь.

Подхватив его, мистер Бриндли торжествующе захихикал.

– Ну конечно, нет.

– Но вы не понимаете!

– Нет, миледи, это вы не понимаете! – Он победно потряс книжечкой у нее перед лицом. – Теперь он – мой, и никто не сможет…

Среди дыма и тумана вдруг появилась какая-то тень. Мэри вскрикнула и совершенно напрасно. Мистер Бриндли мгновенно обернулся. Тень приняла отчетливые очертания Себастьяна.

Мэри услышала глухой звук, когда оба они налетели на стену. Затем, сцепившись, покатились по крыше, и мистер Бриндли потерял в пылу борьбы свой парик. Он покатился, как отрубленная голова из-под ножа гильотины. Затем послышался первый удар.

Себастьян. Это Себастьян ударил первым! Книжка вылетела из руки мистера Бриндли. Мэри успела подхватить ее, прежде чем та сорвалась бы с высоты третьего этажа.

Мужчины, все еще не отпуская друг друга, подкатились к ней. Она торопливо отползла в сторону.

Себастьян был моложе. Мистер Бриндли – крупнее, и он вырос на лондонских улицах. Но и Себастьян тоже кое-чему научился в трущобах. Вместе они словно кружились в свирепом танце, пуская в ход ноги и руки, кряхтя под каждым мощным ударом.

Мистер Бриндли крепко обхватил Себастьяна своими длинными руками, а потом попытался зажать его голову под мышкой. Себастьян всадил ему локоть под ребра так, что чуть не вышиб из него дух. Пока Бриндли хрипел, пытаясь отдышаться, он откатился от него в сторону. Бриндли, шатаясь, поднялся на ноги и попытался лягнуть Себастьяна в живот. Поймав его за ногу, Себастьян с силой дернул за нее. Бриндли рухнул, как подгнивший вяз, ударившись головой об одну из каминных труб. Потасовка закончилась так же внезапно, как началась.

Себастьян стоял, с трудом переводя дыхание. Кровь струилась у него по лицу.

– Сдавайся, предатель.

Бриндли поднялся, пошатываясь. Он пошарил у себя в кармане – как подумала Мэри, в поисках носового платка.

– Нет! – закричал Себастьян и бросился на него.

Слишком поздно. Бриндли уже держал в руке пистолет, черное дуло которого равнодушно вставилось прямо на Себастьяна. Тот застыл на месте.

– Лучше бы тебе этого не делать, – попытался он образумить противника.

Из другого кармана Бриндли не спеша достал еще один пистолет.

– Не тебе учить меня, что хуже и что лучше. Я слишком дорогой ценой выбился в люди и только потому, что я всегда твердо знал, что для меня лучше.

Без парика, с расцарапанным кровоточащим лицом, мистер Бриндли походил на сбежавшего из сумасшедшего дома.

– Наше правительство – продажное, все да единого, жалкая кучка аристократов, по которым виселица плачет. Мы расправимся с ними почище французов. Я заварю такую кашу! Вот тогда мы увидим, на чьей стороне победа.

Мэри вдруг пришли на память слова Эггаса:

«Лучше пригласить его в гости, чем столкнуться ночью на лондонской улице с парочкой его головорезов». Тогда она этому не поверила. Теперь, наблюдая за ним, с пистолетами в обеих руках восхваляющего французскую революцию, она поняла, что это была чистая правда. Этот человек не знал жалости.

– У меня есть виды на этот дневник, и я не остановлюсь перед убийством. – Он указал пистолетом в сторону Мэри. – Он у тебя. Ты любишь Себастьяна. Отдай мне дневник.

– Бриндли, подумай! Ты на крыше. Тебе отсюда не уйти незамеченным.

Мистер Бриндли ухмыльнулся. Губа у него была рассечена, и во рту пенилась кровь.

– Я просто запру вас обоих здесь. Можете стучать, сколько хотите. Можете даже звать на помощь, дело ваше. Слуги до вечера здесь не появятся. Снизу вас никто не услышит. Меня здесь не будет задолго до того, как вас освободят.

Упала первая капля дождя. Мэри увидела ее след на крыше. Она не верила ни единому слову мистера Бриндли. Революцию не начать в один день; ему нужно время, чтобы опубликовать дневник и разжечь беспорядки. Если он оставит их живыми, ему не уйти от ответственности. Он просто должен их убить.

Она взглянула на Себастьяна. Он тоже это понимал. Он готовился к прыжку. Готовился умереть от пули Бриндли.

Повинуясь какому-то неведомому инстинкту, Мэри высоко подняла руку с книжечкой.

– Смотри! – привлекла она внимание убийцы. Бриндли чуть было тут же не кинулся на нее. А Себастьян уже готов был броситься на Бриндли. Снова направив на него пистолет, Бриндли протянул руку.

– Дай его мне!

– Мэри, нет! – решительно воскликнул Себастьян.

– Ты ей не приказывай, – сказал Бриндли. – Она девочка смышленая. Она сумеет сделать правильный выбор.

– Конечно. – Мэри опустила руку с книжечкой за парапет. – Если ты выстрелишь в него, я брошу ее вниз.

Бриндли подскочил к ней ближе.

– Ни с места!

Себастьян бросился ему наперерез.

– Стой!

– Заметьте, начинается дождь, – Мэри старалась держаться подальше от Бриндли, и это ей пока удавалось. – Если я его сейчас брошу, он насквозь промокнет, пока ты до него доберешься. Чернила расплывутся, и толку тебе от него не будет никакого.

Лицо Бриндли окаменело.

– Ну, будь хорошей девочкой и отдай мне его.

– Я не позволю тебе убить Себастьяна.

– Ну что же. Как знаешь! – Он направил на нее дуло пистолета, и Мэри увидела в его лице фанатическую решимость. – Тогда я убью тебя.

Глава 24.

Вильда стояла в центре сада у фонтана, как было указано в записке. Тонкая вуаль покрывала ее голову. Она почти скрывала ее черты, но золото фэрчайлдовских волос просвечивало и сквозь нее. Из кустов, где прятался Йен, Вильда казалась ему козленком, приносимым в жертву ради приманивания хищника. Уж поскорее бы явился этот мерзавец – шантажист, а то она не выдержит и сбежит. И угадал.

– Йен, – позвала она его дрогнувшим голосом. – Сколько мне еще здесь стоять?

– Уж недолго. – Так, во всяком случае, он надеялся. – Он немного запаздывает.

Из-за ивовых ветвей, нависающих над фонтаном, раздался голос Хэддена:

– Потерпи, Вильда. Скоро дело будет сделано.

– Но начинается дождь! – Вильда произнесла эти слова таким трагическим тоном, словно ей угрожала по меньшей мере смерть от чахотки.

– Ты не растаешь, – сказал Йен. – А теперь помолчи, пожалуйста, ведь должно казаться, что ты здесь одна.

– Если ты еще потерпишь, я куплю тебе пару перчаток, – пообещал Хэдден.

Вильда помолчала немного, явно раздумывая.

– Я хочу пару шелковых чулок – это кроме перчаток, – заявила она.

Ну знаешь, Вильда… – начал было Йен.

– Ты их получишь, – быстро сказал Хэдден таким голосом, каким он успокаивал встревоженную лошадь.

Вильда сделала смешную гримасу в сторону Йена, и он в темноте ответил ей тем же.

До них донесся тонкий немелодичный свист. Вильда застыла на месте.

– Старайся держаться спокойно, – прошептал Йен последние наставления. – Не забывай пониже наклонять голову и не показывай ему лицо, пока он не окажется под деревом.

Вильда послушно кивнула.

Когда этот человек подходил к фонтану, Йену показалось, что он узнает его. Слуга кого-то из гостей – судя по его одежде и повадкам – камердинер. Он шел с беззаботным видом, только иногда поглядывая по сторонам. Но по мере того, как он приближался к Вильде, он все пристальнее присматривался к ней. Она стояла к нему вполоборота, но заметно дрожала. Йен надеялся, что это неважно. Ведь негодяй так и ожидал, что его жертва будет до смерти напугана.

– Леди Уитфилд. Я знал, что вы придете.

Этот человек явно злорадствовал. Йен видел вокруг него темный зловещий ореол.

– Вы принесли деньги?

Протянув руку, он заставил ее повернуться к себе, и в этот же момент она сбросила вуаль. Он отпрянул в ужасе.

– Будь ты проклята!

Он бросился было бежать, но спрыгнувший с дерева Хэдден швырнул его на землю. Он пытался сопротивляться, но Хэдден успокоил его ударом в челюсть.

Йен вышел из кустов с веревкой в руках. Вильда, взвизгивая, подпрыгивала на месте. Пока Хэдден связывал ему руки и ноги, этот человек пытался бороться с ним, сначала слабо, но затем с все возраставшей силой.

– Отпусти меня, – бормотал он. Потом он заговорил громче:

– Что ты делаешь? Пусти меня сейчас же!

– Пришло время расплатиться за все твои грехи, – сказал Хэдден, закрепляя узлы. – Мы вершим правосудие, ни больше, ни меньше.

– Я не знаю, о чем ты говоришь. Я в жизни не сделал ничего плохого.

Это получилось у него так искренне, что Вильда перестала визжать и прислушалась.

– Может быть, ты его отпустишь? – спросила она робко.

Хэдден поднял глаза, и Йена поразило, как преобразилось вполне симпатичное лицо его кузена. Всякий след доброты начисто исчез, и остались только ярость и отвращение. Да, видимо, у него были очень веские причины.

– Уверяю тебя, Вильда, он очень дурной человек.

– Я не знаю, о чем ты говоришь! – повторил камердинер с явной надеждой на спасение. Хэдден в упор посмотрел на него.

– Нет, знаешь. Ты же видишь, я тебя узнал.

Камердинер застыл, не сводя с него глаз.

– Ну, ты меня не узнаешь? – Улыбка Хэддена была настолько страшной, что Йен даже вздрогнул. – Когда ты меня видел в последний раз, мне было всего девять лет, и ты привел своего хозяина ко мне в спальню. Вспомнил?!

Лицо лакея побелело.

– Ага, я вижу, ты помнишь! – удовлетворенно кивнул головой Хэдден. – Я рад. Мне бы не хотелось думать, что я был единственным в цепи твоих преступлений.

Хэдден резко поднял его на ноги за те веревки, которыми были скручены кисти его рук.

– Теперь ты узнаешь, почем фунт лиха. Мой новый зять – владелец большого торгового флота. Тебе найдется славное место в команде одного из судов.

– Нет! – Лакей попытался упасть на колени, но Хэдден, вздернув веревки, заставил его выпрямиться. – Я умоляю тебя!

– Это будет для тебя началом новой жизни.

Хэдден сделал знак Йену, и тот подхватил лакея за ноги. Хэдден поднял его за плечи, и они вместе понесли его к ожидавшему экипажу.

– Кто знает? Быть может, лет этак через тридцать моряцкая жизнь придется тебе вполне по вкусу.


Раздался выстрел. Мэри отскочила, но недостаточно проворно. Она ощутила резкую боль в боку. Падая, она услышала еще один раскат, но на этот раз человеческого голоса. Себастьян навалился на Бриндли. Так волк мог бы задавить жалкую крысу. Теперь Мэри знала, что у Бриндли не было никакой надежды на спасение. Она заметила выражение лица Себастьяна, когда Бриндли выстрелил. Бриндли его тоже, наверное, заметил. Это был конец всех его планов и надежд.

Морщась, она коснулась своего бока. Он горел огнем, и когда она отняла руку, она увидела у себя на пальцах кровь. Как и тогда! Как в тот день, когда она убила Бессборо!

Черные точки поплыли у нее перед глазами.

Когда она пришла в себя, она увидела, что Себастьян стоит над поверженным мистером Бриндли, сжимая в руке пистолет.

Он убьет его! Но Мэри не могла этого допустить.

– Нет! – попыталась крикнуть она, но издала только чуть слышный стон.

Себастьян мгновенно повернулся к ней.

– Мэри? Ты?

– Со мной все хорошо. – Это было безусловно преувеличением, но в данной ситуации простительным.

Бриндли слабо шевельнулся.

– Видишь? Она жива. Я не целился ей в сердце.

Мэри знала, что это ложь. Она сама спасла себя тем, что вовремя отшатнулась.

– Бриндли, ты стрелял в мою жену. – Холодный голос Себастьяна не оставлял никаких сомнений относительно его намерений. – И я убью тебя.

– Нет. – На этот раз у нее получилось погромче. – Ради Бога, Себастьян, не убивай его.

Себастьян не обращал на нее внимания. Если бы она не заметила, как он стиснул зубы, она бы могла подумать, что он ее вовсе не слышал.

Мэри хотелось плакать от беспомощности. Медленно, пересиливая боль, она поднялась, держась за парапет.

– Не бери этого на свою совесть, Себастьян. Ради меня, умоляю тебя!

– Послушай ее. – Бриндли неуклюже пытался отползти подальше. – Она права. Не бери на душу грех.

– К черту мою душу! – сказал Себастьян.

– Он этого не стоит. – Мэри бессильно прислонилась к стене. – Ему в любом случае придется покинуть Англию, иначе он попадет в тюрьму. Разве это не наказание?

– Я думал, он убил тебя. – Голос Себастьяна дрогнул.

– Со мной все хорошо. – Мэри вправду казалось, что так оно и было. Ей было только больно дышать; пуля, наверное, задела ребра. Кожу ей жгло, и ей было страшно подумать, что рану кому-то придется чистить. Ей не хотелось, чтобы кто-то возился с ее ребрами и накладывал повязки. Но она выживет. А пока надо использовать все средства убеждения.

– Прошу тебя, Себастьян, доверься мне. Убивая человека, даже заслуживающего смерти… – она сокрушенно покачала головой, и глаза ее наполнились слезами.

– Если я его отпущу, Мэри…

– Отпусти, послушайся ее! – хрипло бормотал Бриндли.

– Тебе придется сделать кое-что для меня.

– Чума меня возьми! – воскликнул Бриндли.

– Я надеюсь, так оно и будет! – ответил ему Себастьян.

У Мэри слегка кружилась голова. Стоять было все-таки трудновато.

– Что я должна сделать для тебя?

– Прости меня.

Быть может, он просто хотел помучить Бриндли. Но голос его звучал так искренне! Мэри на мгновение закрыла глаза. Неужели она снова позволит себе мечтать. Когда она открыла их, все оставалось по-прежнему. Себастьян стоял над съежившимся у его ног Бриндли. Он все так же держал в руке пистолет. Он несомненно имел вид человека, твердо решившего отомстить.

– Простить тебя? За что?

Его губы скривились в неуверенную улыбку.

– За все. За то, что я привез тебя сюда; за то, что я воспользовался твоим родством с Фэрчайлдами; за то, что я усомнился в тебе; за то, что вынудил тебя стать моей женой; за то, что я обещал тебе позволить делать все, что захочешь, с твоим состоянием, и не сдержал обещания.

Он краем глаза взглянул на нее.

– За то, что я заставил тебя выбирать между мной и твоей семьей, а когда ты, совершенно справедливо, отказалась, я использовал твое прошлое, чтобы причинить тебе боль.

Во всех этих извинениях чего-то все-таки не хватало.

– Ты убьешь его, если я не прощу тебя?

– С величайшим удовольствием.

– Мисс Фэрчайлд, я ведь был с вами любезен. Я учил вас танцевать… – Бриндли нес какую-то чепуху.

Мэри не обращала на него никакого внимания.

– Но если я не хочу, чтобы ты убивал его, значит у меня нет выбора.

– Да поторопись же ты, – с понятным нетерпением вмешался Бриндли, – пока этот дьявол не передумал.

– Заткнись! – посоветовал ему Себастьян. – Леди может думать столько, сколько ей угодно.

Мэри хотелось засмеяться, но у нее слишком болел бок. С момента их первой встречи Себастьян всегда был требователен, груб, пренебрегал всеми приличиями. Он хотел всегда добиваться своего, любым путем! Если вдруг выходило несправедливо – что ж, по его мнению, цель оправдывала средства. Супружество с ним может быть трудным, иногда выводящим из терпения, но для леди, ставшей экономкой, в этих трудностях таился соблазнявший ее вызов. Она повторила вслух одно из своих правил:

– Экономка никогда не допустит перестрелки. После нее уборки не оберешься.

– Ты не экономка, – твердо заявил Себастьян. – Ты моя жена.

– Жены тоже не любят беспорядка.

– Значит ли это, что ты меня прощаешь? – настаивал он.

– Да, я тебя прощаю.

Себастьян небрежно махнул пистолетом в сторону Бриндли.

– Чего ты ждешь? Убирайся отсюда, да побыстрее!

Бриндли медленно отполз на несколько ярдов, не сводя глаз с Себастьяна, словно опасаясь, что тот выстрелит ему в спину. Когда Себастьян положил пистолет в карман, Бриндли вскочил и бегом кинулся к двери.

– Ты думаешь, он ее запрет? – спросила Мэри.

– Не имеет значения. – Себастьян опустился перед ней на колени. – Ты сумеешь открыть любой замок. Скажи мне правду – ты серьезно ранена? – Не дожидаясь ответа, он приподнял ее руку и осторожно ощупал рану.

Когда он вытирал платком окровавленные пальцы, она отвернулась.

Кровь запеклась и у нее на пальцах. Они стали липкими.

– Кровь трудно отмыть, когда она засохнет.

Он предпочел не понять ее.

– К черту платок, – сказал он, вытирая ей пальцы. – Рана поверхностная. Кровь уже застыла. Я сейчас отнесу тебя вниз.

Она, схватила его за руку, прежде чем он успел двинуться.

– Нет, подожди. Я хотела сказать… я хотела спросить тебя…

Он взял ее руку в свои ладони и ответил на вопрос, который ей было так унизительно задавать:

– Я узнал тебя сразу, как только увидел у леди Валери.

Она застонала. Краска, вспыхнувшая у нее в лице, жгла почти так же больно, как рана.

– Я никогда не хотел повредить тебе этим. – Он сел рядом с ней у стены, ближе к ее здоровому боку. С величайшей осторожностью он ее обнял.

– Успокойся, мне известно, кто такой Бессборо. Когда я услышал о его убийстве, я узнал, что у сбежавшей гувернантки был маленький брат. Я понял, почему ты убила его.

– Я думала, что он приходил в детскую увидеться со мной. – Мэри едва могла говорить, воспоминания о пережитом кошмаре лишали ее голоса. – Я была так несчастна, воспитывая этих отвратительных детей. Как будто в их жизни я могла хоть что-то изменить. Мне хотелось избавиться от этого любой ценой. Папа всегда говорил мне, что ко мне должен явиться прекрасный принц. Бессборо показался мне таким принцем. Я кокетничала с ним, и он мне подыгрывал.

– Тебе не нужно мне ничего рассказывать, – он теснее прижал ее к себе. – Я и так все понимаю.

Она его не слушала.

– Однажды ночью, уложив детей, я вернулась в нашу комнату и застала его… он пытался заставить Хэддена… я рассвирепела. Я была вне себя. Я думала… не знаю даже, что я подумала. Я схватила кочергу и, ударив, раскроила ему череп. – Она снова видела все это перед собой. Ужасная сцена ожила в ее памяти во всех подробностях: вопли Хэддена, запах смерти. – Брызнула кровь. Он был еще жив, и я ударила еще раз.

– Ну и довольно, и хватит. – Себастьян продел одну руку ей под ноги, другой обхватил ее спину и посадил Мэри себе на колени.

Боль резко пронзила ее. Но от раны или от нахлынувших воспоминаний эта боль – она не могла понять. Он прижимал ее к груди, нагнувшись над ней так, словно желал защитить ее своим телом.

Неумолимые воспоминания все наступали.

– Мне пришлось дотронуться до него, стащить его с моего брата, как-то успокоить Хэддена. Одной мне было ни за что не справиться, он был слишком тяжел. Мне пришлось привлечь Хэддена на помощь. У меня не было выбора. Клянусь тебе, у меня не было выбора!

– Я верю тебе, – сказал он ласково.

– Мы завернули тело в плед, стащили его вниз и вынесли из дома, чтобы закопать. Это заняло несколько часов. Мы все время оглядывались по сторонам. А потом мы решили пробраться в дом по одному. Вот тогда ты и увидел меня. – Она все время вздрагивала. – Я всегда знала, что заслуживала казни.

– Ты пришла вовремя, – сказал он обычным спокойным тоном, – ты спасла Хэддена.

Это прозвучало искренне. Она пристально посмотрела на него. На лице его не было заметно отвращения. Задыхаясь, она проговорила:

– Кто-то шантажирует меня.

Он нежно откинул ей волосы со лба.

– Я займусь этим. Я позабочусь о тебе, Мэри.

Чувство облегчения и освобождения нахлынуло на нее. Она уткнулась лицом ему в грудь и, вцепившись пальцами ему в жилет, тихо заплакала. Он не сказал ни слова. Он только держал ее, гладил, слегка покачивая.

Наконец, когда поток слез уменьшился, он сказал:

– Когда я услышал, что власти разыскивают гувернантку, считая ее виновной в преступлении, я сказал им, что видел кое-кого на конюшенном дворе.

Мэри замерла в его руках.

– Я сказал, что видел молодого крепкого мужчину со шрамом на лице, тащившего тяжелый мешок. Я сказал, что заговорил с ним. Он был вызывающе груб и говорил с акцентом. Я сказал, что понял только потом – пятна на его одежде были не грязь, а кровь. Я рассмеялся, когда услышал, что они разыскивают тебя. И пристыдил их за глупейшие подозрения, что такая маленькая хрупкая женщина могла убить такого здоровенного мужчину, как Бессборо, да еще и спрятать тело. Так что, как видишь, даже тогда я не считал, что ты заслуживаешь казни.

– Я… правда? Ты так думал? – Она смотрела на него, широко раскрыв глаза, и ей казалось, что на нее взирает сама любовь. Этот суровый человек, веривший в справедливость мести, не осуждал ее. Они говорили о совершенном ею убийстве, и он гораздо больше беспокоился о ее благополучии, чем о ее вине.

– Я была глупа. Неосмотрительна.

– Ты была Джиневра Фэрчайлд.

– Да. – Он понял! – Там где Джиневра, там всегда хаос.

– Иногда хаос бывает полезен. Он ведет к переменам. Джиневра изменила меня. Где твой платок?

– Мой?

– Твой носовой платок.

Она осторожно достала его из кармана. Запрокинув ей голову, он нежно вытер ее лицо. Кожа у нее покрылась пятнами от слез, глаза покраснели, намокшие от дождя волосы липли к лицу. Ему казалось, что он в жизни не видел никого прекраснее.

– Тогда утром у тебя в спальне Джиневра взяла в тебе верх, и мне это очень понравилось.

Она взяла у него платок и высморкалась.

– Тебе так понравилось, что ты был вынужден жениться на мне?

– Я бы мог и сам до этого додуматься, но мне потребовалось бы больше времени, чтобы признать, как я… насколько я… – он запнулся, но, переведя дух, выговорил, наконец, давно забытые слова:

– Я люблю тебя, Джиневра Мэри Фэрчайлд Дюран.

Он уже видел недавно точно такое же выражение у кого-то на лице. Он старался вспомнить, кто бы это мог быть, и тут его осенило. Когда угрожая Бриндли пистолетом, он предложил пощадить его жизнь, если только Мэри простит его, у Бриндли было такое лицо. Озадаченное, испуганное, оскорбленное… полное надежды.

Да, на ее лице был отблеск надежды. Она надеялась, она хотела верить, что его признание правдиво. У него немного отлегло от сердца. Быть может, леди Валери была права.

Но когда она заговорила, в ней говорил страх:

– Ты не любишь Джиневру. Никто не может ее любить. Она дика, необузданна, невероятно глупа.

– О чем ты говоришь? Ты просто была слишком юной. В юности все такие. Некому было научить тебя, подсказать тебе. – Она его просто раздражает этим! Неужели она не понимает?.. – Ты и есть Джиневра Мэри Фэрчайлд. Не говори «она». В этом вся ты. Твое прошлое создало тебя такой. Такую я тебя люблю – и уважаю.

Она недоверчиво фыркнула.

– Ну подумай, Джиневра Мэри, разве ты покушалась когда-нибудь на убийство с той самой давней ночи?

Она, казалось, задумалась, вглядываясь в каминные трубы и струившийся из них дым. Наконец, она взглянула на него.

– Только тебя.

Он засмеялся. Нет, это великолепно! Боже, до чего он любил ее! Она отвечала ему бесстрашно и дерзко. Она ловко ставила его на место. Она воскресила его к жизни после многих лет прозябания. Он был перед ней в неоплатном долгу.

– Сегодня ты спасла мне жизнь. Бриндли убил бы меня, не помаши ты у него перед носом этим проклятым дневником.

Она содрогнулась.

– Я знаю, – слабость вновь одолела ее. Он прикрыл ее полами своего сюртука.

– Однажды ты лишила человека жизни, сегодня ты спасла жизнь.

Она подумала немного, потом вскинула голову.

– Это правда.

– Поэтому ты простишь себя! – Он не просил, он приказывал ей. – Жизнь любимого человека – достойная плата за жизнь чудовища.

– Да. – Она погладила его щеку. – А разве ты мой любимый?

– Так считает леди Валери.

– А что она еще сказала?

Он поморщился, вспомнив полученный выговор.

– Ничего особенного. Только то, что ты любишь меня, а я люблю тебя. Сама понимаешь, мы не осмелимся ей возражать.

– Нет. – Она приподнялась и нежно поцеловала его, упиваясь медовой сладостью его губ. – Она права. Ты лучше всякого принца, о котором я только могла мечтать.

Его плоть отозвалась на ее упоительное прикосновение, его сердце затрепетало от ее нежного признания. Он хотел как можно скорее отнести ее в спальню и… и позвать к ней врача, чтобы осмотреть ее рану. Он поднялся и понес ее к двери.

– Больше никогда, ни при каких обстоятельствах ты не подвергнешь свою жизнь опасности ради меня.

– Он хотел убить тебя. – Ей казалось, что этого объяснения было достаточно. Он стиснул ее еще сильнее.

– Я подумал, что он убил тебя и все из-за этого проклятого дурацкого дневника.

Остановившись, он огляделся.

– А, кстати, что случилось с дневником?

– О… ты имеешь в виду книгу. Я думаю, она упала вниз.

– Он его непременно подберет, – с отвращением сказал Себастьян. – Я уложу тебя в постель и сейчас же догоню его.

Она тихонько засмеялась.

– Оставь, нет никакой надобности. Я уже давно отдала дневник леди Валери.

Не будь она ранена, он бы встряхнул ее как следует. Вместо этого он осторожно развернулся, чтобы пронести ее в дверь и потребовал:

– Объясни!

– Когда ты меня здесь оставил, я пошла к леди Валери и рассказала ей все.

– Ну, конечно. – Сам он до этого не додумался. – Вот откуда ей все стало известно. Да ведь она, кажется, и говорила об этом.

– Она оставила у себя дневник и дала мне взамен книгу, которую ей привез любовник из Индии.

– Какую еще книгу? – У него сразу же возникли подозрения.

– Ну… – Он не видел ее лица, но почувствовал, что щеки ее запылали. – С картинками. Леди Валери сказала, чтобы я посмотрела их. А когда придет время и мы помиримся, мы сможем воспользоваться этой книгой для… уточнений.

Он вынес ее в главный коридор дворца.

– Камасутра?!

– Да, мне кажется, она так называется.

– Эта женщина неисправима, – пробормотал Себастьян.

– Но это не имеет значения, – Мэри беззвучно засмеялась. – Ведь она теперь у мистера Бриндли.

Услышав их голоса, леди Валери широко распахнула дверь спальни и вышла в коридор. Как она и ожидала, Себастьян держал Мэри на руках, словно она была хрупкой фарфоровой куколкой или шоколадкой, которая в любую минуту могла растаять у него во рту. Мэри обнимала его за шею, словно он был ангелом, который мог расправить крылья и в любую минуту взмыть в небеса.

Явления, казалось бы, совершенно несовместимые. Но такова любовь. У нее было слишком много опыта по этой части, чтобы ошибиться. Значит, она вновь преуспела. Право же, она совсем неплохо провела время.

Леди Валери проворно завязала ленты своей шляпы.

– Помирились вы, наконец? Потому что мне пора ехать. – Она говорила тоном, каким обращаются к нашалившим детям.

Мэри смотрела на нее с ошеломленным выражением на лице. До нее медленно дошло нетерпение леди Валери, и по многолетней привычке она вновь позволила интересам леди Валери возобладать над своими собственными.

– Что случилось, миледи? Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– Ничего подобного. – Себастьян грозно нахмурился. – Мэри ранена. Она никуда не поедет.

– Это еще что? – Леди Валери со всех ног кинулась к Мэри, разом потеряв обычную невозмутимость. – Что случилось, дитя мое?

– Ничего такого, о чем бы вам стоило беспокоиться, миледи, – попыталась успокоить ее Мэри.

Себастьяна переживания леди Валери волновали мало.

– Один из покупателей дневника пытался убить нас.

Леди Валери ловко ощупала бок Мэри. Ей приходилось иметь дело с пулевыми ранениями, и это было не из серьезных. Леди Валери взглянула на Себастьяна. Она заметила у него новые ушибы и ссадины, но выглядел он достаточно здоровым. Она облегченно вздохнула. Ничего страшного.

– Крови немного, и тебе, по-видимому, не больно.

– Мне лучше. Если вам нужно ехать, мы можем отправляться.

– Я тебе сам скажу, когда тебе будет лучше. – Себастьян еще теснее обхватил ее. – Тогда мы и отправимся. – Он бросил грозный взгляд на леди Валери. – И ни минутой раньше!

– Но Себастьян… – тщетно попыталась Мэри возразить ему.

Себастьян решительно направился в сторону их спальни.

– Но Мэри… – насмешливо передразнил ее он. – Тебе не удастся все делать по-своему!

Они удалялись, и голос ее доносился все слабее. Леди Валери фыркнула, услышав смех Себастьяна.

Мэри потерпела поражение. Это несомненно. Она еще этого не сознает. И судя по тому, как смотрел на нее Себастьян, не догадается лет еще, по меньшей мере, пятьдесят.

– Жоржетта! – Заждавшийся, возбужденный, сгорающий от нетерпения Берджес поманил ее из дверей ее спальни. – Иди же скорее, Жоржетта. Ты не пожалеешь!

Она окинула его оценивающим взглядом. Он моложе остальных. Его легче обучить. У него неплохие данные. А раз уж ей суждено застрять здесь… – Ну, ладно. – Она развязала ленты шляпы и скинула ее жестом, в котором было заметно некоторое раздражение и в то же время готовность примириться с обстоятельствами.

– Смотри только, не разочаруй меня.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18