Глава 28

Шпион. Фиц не мог поверить в это. Он шпионит на Францию. На балу у Мэнвинсов де Сент-Аманд ухватился за него, как утопающий за соломинку.

– Да, да! Вы будете нашим человеком Мы... – Он посмотрел на огромную толпу аристократов вокруг и понизил голос. – Мы направим вас в министерство иностранных дел и предложим там ваши услуги. Когда устроитесь, то я через кого-нибудь передам, что нужно делать.

Его оживление угнетающе действовало на Фица – или, может, это было сознание своей вины.

– А как насчет вас?

– Сеть не может оставаться без движения. – Де Сент-Аманд с волнением вертел в руках табакерку. – На мое место придут другие.

– Вы уезжаете?

– Пора.

Фицу это не нравилось. Пребывание на Полуострове научило его любить жизнь. Он инстинктивно пытался вызвать француза на откровенность.

– Так это правда?

Вытирая капельки пота со лба, де Сент-Аманд сказал:

– Что?

– Что министерство иностранных дел собирается арестовать одного английского лорда за шпионскую деятельность для Франции?

Де Сент-Аманд вытащил платок и поднес его к лицу.

– Да, боюсь, что это так.

– Не могу в это поверить. – Фиц в немом ужасе прижал руку к груди, пока его мозг лихорадочно искал имя. – Они собираются арестовать... лорда Блэкберна?

Де Сент-Аманд крайне заинтересовался:

– Лорда Блэкберна?

Фиц почти физически ощущал запах пылающего от возбуждения мозга де Сент-Аманда.

– У меня есть свои источники, и я слышал, что в деле об утечке информации следы ведут к нему. – Если знать как, а он знал, то можно врать часами. – Он раньше служил в министерстве иностранных дел и, по-видимому, работал на все виды разведки.

– Правда? – прошептал де Сент-Аманд. Потом вспомнил о необходимой предосторожности и в раздумье оценивающе посмотрел на Фица. – Какие у вас источники?

Теперь Фиц отбросил осторожность.

– Я говорил с мистером Смитом. Я полагаю, он разбирается в том, что здесь происходит.

– Почему ты ушла, Джейн? – Блэкберн так самоуверенно зашел в ее спальню, что Джейн захотелось швырнуть свою палитру для красок прямо в его высокомерное, насмешливое, развратное лицо. – Мы тебя искали, но нам сказали, что ты ушла.

Затем он заметил смятое покрывало, разбитый фаянс, мольберт, холст и блестящие пятна на нем, и Джейн с удовлетворением заметила испуганное удивление на его лице.

– Джейн, что ты делаешь?

– Я рисую. – Она окунула кисть в кобальт и навела на его лицо. – У тебя есть какие-то возражения?

К ее радости, Блэкберн почуял ее ярость и сделал шаг назад.

– Нет.

– Хорошо. Потому что, даже если ты против, меня это не волнует.

Он посмотрел вниз.

– Твоя краска капает на дорогой ковер.

– А какое это теперь имеет значение? – Она бурно жестикулировала, и с кисти капала краска. – Я теперь Квинси. Я могу делать, что мне вздумается, оскорбить, кого захочу, и никто не может сказать мне, что я неправа. Разве не так, милорд Блэкберн?

Он нахмурился.

– Джейн, ты как-то странно себя ведешь.

– Это я странно себя веду? – она ударила себя в грудь. – Я, по крайней мере, не волочусь за моей племянницей!

– А-а. – Он ослабил галстук, словно тот был слишком тесен. – Я боялся, что ты могла это заметить. – Его тон был подчеркнуто аристократичным. – Я бы хотел объяснить, но это, наверное, невозможно.

– Невозможно? – она притворно-весело улыбнулась. – Ты ведешь себя так, будто это вопрос национальной безопасности.

Блэкберн откашлялся.

– Ну, вообще...

– Я говорю, что ты ведешь себя так, будто увивался вокруг Адорны, чтобы увидеть, кому она говорит свою новую французскую фразу.

– Я прошу прощения! – рявкнул он.

– Свою новую французскую фразу, – неумолимо продолжала она. – Это было твоим намерением, да?

Резко шагнув к Джейн, он схватил ее запястье.

– Как ты это узнала?

– Я бы очень хотела ответить, что сама это придумала. Да, очень бы хотела так сказать, – она со злостью смотрела на него. – Но это была бы неправда.

– Джейн, – предостерегающе сказал он.

– А правда заключается в том, что сегодня вечером я встретила кое-кого, кого не встречала раньше. Того, о существовании которого я даже не подозревала. – Вырвав руку, она окунула кисть в кармин, и на холсте засияли кроваво-красные пятна. – Его зовут мистер Томас Смит.

Она испытала острое наслаждение, наблюдая, как у Блэкберна отвисла челюсть.

– Да, – продолжала она, – мистер Томас Смит. Преинтересный человек. И знаешь, что он мне сказал?

Блэкберн, словно от головной боли, дотронулся до переносицы.

– Не представляю.

– Он сказал, ты считаешь, что я французская шпионка. В полном замешательстве, Блэкберн кое-как начал объяснять:

– Ну... да. Я уверен, если ты хорошо подумаешь, то поймешь, откуда у меня эта... эта мысль. Улики указывали на...

– Ты, – она показала на него, – думал, что я, – она показала на себя, – шпионка.

– Вовремя...

– Я потратила уйму времени, пока не убедила мистера Смита, что я не шпионка.

– Я бы очень хотел, чтобы он не брал на себя...

– Он, очевидно, решил, что дело государственной важности нельзя доверить тебе. Он думал, что ты слишком ко мне расположен.

– Что ж, в этом он прав, в том...

– Расположен к своей жене! Вот это идея! Расположен к своей жене. – Она на минуту притихла, но Блэкберну на этот раз хватило ума молчать. Он только с беспокойством смотрел на Джейн, словно боялся, что она может вспыхнуть и загореться от ярости. Снова обретая дар речи, Джейн повторила: – Ты думал, что я шпионка.

– Мы установили это.

– Ты смотрел на меня, ты целовал меня... и все это время думал, что я рисую корабли для французов!

– Но ты же пыталась передать тот рисунок... – напомнил Блэкберн.

– Виконту де Сент-Аманду, который действительно является французским шпионом.

– Как ты это узнала? – в ужасе спросил Блэкберн.

Она яростно взмахнула руками, но этого жеста оказалось недостаточно для выражения ее чувств.

– Такая дура, конечно. Но когда я стала думать над этим, то поняла, почему ты решил, что я шпионка.

– Да?

– Когда мистер Смит убедился, что он ошибался на мой счет, он подтвердил мои подозрения.

Голос Блэкберна звучал очень удивленно, когда он заметил:

– Мистер Смит, как правило, особо не распространяется. Неужели он подумал, что Джейн пытала старика, чтобы добиться признания?

– В таком случае, это устаревшие сведения. В конце концов, сеть французских шпионов распутывается очень быстро, и единственная причина, по которой он взялся за меня, состоит в том, чтобы прекратить любые лазейки, прежде чем крысы разбегутся.

– Понимаю.

Конечно, он понимал, поэтому он благоразумно принял обиженный вид. Джейн заметила, что его обида направлена на себя самого.

– Поэтому позволь мне задрать хвост трубой, утереть усы и посмотреть на тебя своими маленькими глазками-бусинками, когда я скажу: «Да, я нарисовала корабль для де Сент-Аманда. Он попросил меня и был так восхищен моей работой, что я думала, он хочет рисунок лишь потому, что у меня хорошо получилось». – Ее злость уменьшалась, уступая место боли. Но Джейн быстро ее подавила.

Блэкберн, по всей видимости, решил, что пора применить свое наиболее редко употребляемое дарование – такт.

– Де Сент-Аманд действительно был в восторге от твоей работы. Думаю, просто потому, что увидел прекрасную возможность поближе познакомиться с английским кораблестроением и решил ею воспользоваться.

Она ненавидела этот его льстивый увещевательный тон.

– Заткнись, Блэкберн. – Джейн открыла баночку с желтой охрой, окунула в нее кисть и размашисто шлепнула ею по холсту, задумчиво посмотрела на полученную гамму и нахмурилась. Яркий цвет сюда бы подошел, а этот оттенок был слишком спокойным.

– Почему ты так расстроилась? – в его голосе чувствовалась усталость. – Министерство иностранных дел занято расследованием. Мы все еще не знаем, кто предатель.

Джейн всегда думала, что Блэкберн очень умный человек. Более того: Джейн считала его богом. И сейчас такое скудоумие просто не укладывалось у нее в голове. В то время как ее сердце разбито, у Рэнсома не только хватает наглости рассказывать ей о проблемах, с которыми сталкивается министерство, но он еще признается, что не знает, кто главный шпион.

– Это Атоу, конечно.

– Атоу? – Блэкберн осмелился высокомерно рассмеяться. – Этот идиот?

– Атоу, – перекривила она его. – Кому удавалось избежать твоего преследования так много раз?

Он перестал улыбаться.

– А кто, думаешь, является твоим гениальным шпионом? Какой-нибудь гнусный шакал, который залег в тени и выходит, чтобы попировать на костях английских солдат? – Она разбрызгивала желтую краску по холсту. Рисунок начал приобретать очертания. – Разумеется, это Атоу.

– Почему ты так говоришь?

Он еще осмеливается сомневаться!

Самым насмешливым тоном, на который была способна, Джейн сказала:

– Кто-то добывает информацию в министерстве. Он передает ее мсье Шассеру, и один из них – или оба – шифруют ее во фразах, которые учитель французского предлагает своим ученикам.

– Как ты догадалась об этом?

– Дай подумать, – Джейн поднесла палец к щеке, делая вид, что размышляет. – Адорне не понравилась странная фраза, которую по настоянию мсье Шассера ей нужно было выучить. Что-то насчет буханки хлеба, если помнишь.

Блэкберн вздрогнул.

– Ты научил ее говорить другую фразу, которая принципиально не отличалась от первой, – едва ли ты это заметил, – и Адорна повторяла ее множеству людей, включая, я думаю, и де Сент-Аманда.

– Я тоже на это рассчитываю.

– И в течение недели французский военный корабль пытается захватить гарнизон в Бредлоуф Рок, но неудачно – она широко улыбнулась, обнажив зубы. – Я понимаю, это удивляет тебя. Ты не думал, что Адорна может передавать сообщения. Она не так уж умна. Именно поэтому цепочка имела такой успех. Молоденькие английские леди, у которых голова забита лишь тряпками и женихами, служили главным звеном в цепи французского шпионажа.

– И если их в чем-то подозревали, то их убивали. Рука Джейн, державшая кисть, напряглась:

– Убивали?

– Ты помнишь. Ты единственная, кто мне это сказал. Мисс Каннингем не упала с утеса, ее столкнул мсье Шассер. Почему бы он еще с такой уверенностью утверждал, что она убита?

Такая мысль не приходила ей в голову. Джейн вздохнула от потрясения так, словно тиски крепко сжали ее легкие:

– О Боже!..

– Поэтому я сегодня держался рядом с Адорной. Я хотел видеть, с кем она говорит. Но я также хотел защитить ее. Она не подозревает, что передает шпионские послания, и что одно из них передала неверно...

– Она не так глупа, как тебе может показаться, – сказала Джейн, вспомнив непривычную сосредоточенность на лице племянницы, когда та запоминала новый вариант фразы.

– Я понял, что не глупа. Возможно, другие тоже это поймут, и, если с ней что-нибудь случится, ты...

– Убью тебя.

– Я хотел сказать – будешь плакать. – Он оглядел произведенный в комнате разгром. – Но, наверное, ты права.

– Адорна. – Она сердилась на свою любимицу, в то время как девушка находилась в опасности.

Очень спокойным тоном Блэкберн сказал:

– Как видишь, Джейн, нет причин для ревности. Я не люблю Адорну. Ты моя жена. Ты – единственная, кого я люблю.

Интересно, он может быть еще большим идиотом?

– Думаешь, я сержусь, потому что ты ухаживал за Адорной? Нет. – Джейн разбрызгивала краску по холсту. – Мне было больно. Я была унижена. Однако сердиться? Нет. Но когда я поняла, что ты компрометировал меня и все это время думал, что я шпионка...

– Ты чувствуешь, что тебя предали, потому...

– Чувствую, что меня предали? – Джейн смешивала красную и синюю краску. Получился отвратительный фиолетовый цвет. – Меня на самом деле предали. Ты сказал совершенно постороннему человеку, что подозреваешь меня.

– Я хотел сказать, – он говорил сквозь зубы, – ты чувствовала, что тебя предали, потому что я не был полностью честен с тобой.

Не контролируя себя, Джейн яростно ткнула кисточкой в холст и не отвернулась, когда в нее полетели брызги краски.

– Ты такой... странный человек. Полностью честен? Скорее, ты вообще не был честен. Я бы сказала, ты врал мне всеми способами, которыми только может врать мужчина. Твоими словами. Взглядом. Телом. Я думала, что ты доверяешь мне.

– О чем ты говоришь?

– Ты женился на мне. Ты взял меня в свою семью. Я должна была рожать тебе детей. Я должна была быть их матерью. И ты подозревал меня в самой подлой измене, которая только возможна. Ты женился на мне, думая, что я шпионка. Что ты собирался делать дальше? Следить за каждым моим движением? Отослать меня в Турбийон? Посадить за решетку?

По выражению его лица Джейн поняла, что он рассмотрел все три варианта.

– Но ведь... я женился на тебе, – ответил Блекборн, словно сказал что-то новое.

– О-о! Великий Рэнсом Квинси. Маркиз Блэкберн снизошел до брака с женщиной, которая была не только старой девой, не только бедной, не только скомпрометированной, но еще и французской шпионкой. – Она стояла, уперев руки в бедра. Краска капала с кисти на его дорогой ковер. Джейн злобно скривилась. – Это такая честь для меня.

Она видела, как в Блэкберне вспыхнула ярость и как он поборол ее.

– Хорошо, Джейн. Ты сердишься. Но мы женаты, и мы вернемся к этой теме, когда ты будешь более благоразумна.

– Я неблагоразумна.

– Вынужден не согласиться с тобой. – Он тихо подошел и погладил ее по щеке.

Джейн резко отшатнулась, злясь, что он отступает, и одновременно радуясь, что он оставит ее в покое.

Блэкберн повернулся, чтобы уйти, но остановился, увидев картину, которую она все это время рисовала. Он стоял в оцепенении, бессмысленно уставившись на холст.

– Я? – спросил он наконец.

– А кто же еще, – ответила Джейн.

Лаконично и четко, жестоко и злобно-насмешливо на портрете был изображен он. Волосы нарисованы желтой охрой, подбородок – отвратительного оранжевого цвета. Фиолетовые выпученные глаза светились маниакальным блеском, каждый зуб обведен черным, что придавало лицу на портрете хищное выражение.

Хуже всего было то, что ниже была пустота. Волнистые линии случайных цветов то тут то там сияли на холсте. Ее неприязнь кастрировала его.

Она видела момент, когда им овладела обида. Его лицо стало бесцветным, улыбка ничего не выражала.

– Очень мило, Джейн. Спи сегодня одна. Но помни это. Рэнсом шагнул к ней так быстро, что она не успела отпрянуть.

Обхватил ее, понес к кровати. Джейн извивалась в его руках. Он положил ее на матрас и опустился сверху, словно ангел-мститель. Схватив ее за подбородок, он крепко держал ее. Блэкберн смотрел в ее глаза. И Джейн увидела лицо человека, который убивал ради своей родины, который мог отдать свою жизнь за справедливость. Лицо, которому не свойственно было тщеславие, но присущ героизм.

Однако Блэкберн не думал о том, что оскорбил ее самым жестоким образом.

Жалкий подлец.

Запустив пальцы в его волосы, Джейн притянула его губы к себе. Она всегда знала его. Его вкус, запах, черты не изменились за одиннадцать лет.

Но изменился он сам, и Джейн вместе с ним. Она уже не будет покорно принимать любые его выходки. Она – Джейн. Она художница. И она взрослая любящая женщина, заслуживающая мужчину, который доверяет ей.

Они крепко прижались друг к другу. Ее пальцы вцепились в его волосы. Руки Рэнсома сжимали ее так, словно он не мог переносить малейшее расстояние между ними. Своим языком и всем телом она ощущала то непередаваемое наслаждение, которое постепенно наполняло ее.

И своим нежным, обожающим разбитым сердцем.

Будь он проклят. Он не верит ей. Он не любит ее. Брак с нею был всего лишь выполнением постылого долга. Блэкберн считает ее женщиной, достаточно пригодной для вынашивания его потомства, с которой можно не считаться.

Ее тело, должно быть, выразило возникшее опустошение, потому что Блэкберн поднял голову и вопросительно посмотрел на нее:

– Джейн?

Оттолкнуть его сейчас – значит проявить мелочную мстительность, однако она не могла иначе. Джейн убрала руки с его груди. Отвернулась.

– Джейн... – его голос звучал почти умоляюще.

Но когда она повернулась, лицо Блэкберна уже было непроницаемо, как камень.

Он встал и поправил лацканы пиджака, не зная, что пятна краски, которые были на Джейн, теперь украшали и его. Фиолетовое пятно сияло на галстуке. Желтые полосы окрасили лоб. Карминовые перья торчали в его волосах.

Но, кроме краски, отчетливо выделялись его природные цвета. Глаза горели, словно жаркая ночь, щеки пылали неистовым румянцем. Его чертовы сладкие губы изогнулись, когда он произнес:

– Помни это, Джейн.

Он тяжело пошел к двери, словно движения доставляли ему боль, и это дало Джейн время собраться. Время, чтобы расправить плечи. Чтобы потянуться, ощупью что-нибудь найти, – что угодно, чего она не успела еще разбить. Лучшим, что ей попалось, оказался осколок вазы, и она запустила им в Рэнсома.

Осколок не долетел даже до середины огромной спальни.

Откинувшись назад, Джейн закрыла глаза руками. Ни разу в жизни она не позволяла себе подобного бурного проявления своего гнева, но сейчас она не чувствовала никаких угрызений совести.

«Помни это», – сказал Блэкберн.

И она запомнит. Ни одна женщина не могла бы забыть такой поцелуй.

Как и такое предательство.

Глава 29

Спала ли она в эту ночь? Джейн не знала. Она лишь знала, что балдахин над ней – изысканный балдахин в оборках – не был таким, какой она видела, просыпаясь в постели Блэкберна. Послеполуденное солнце было единственным, кто приветствовал ее пробуждение, – рядом не было родных рук Рэнсома, ищущих край ее ночной сорочки под одеялом. Джейн не хватало его жаркого тела и того, как он прижимается к ней даже во сне. Ей не хватало его похрапывания, того, что свидетельствовало: он всего лишь человек, а не Бог.

Она так его ненавидела. Она так его любила.

Руки Джейн сжали простыню. Она никогда больше не позволит ему так с ней обращаться.

Но что теперь делать? Она вышла за него замуж. Сделала это осознанно, ее никто не заставлял. Она могла уехать. Могла игнорировать Блэкберна, пока его желание не сменилось бы униженностью и злостью. Вместо этого она вышла за него. И Рэнсом доказал, что ее злость была не более чем глупый каприз женщины, неуверенной в своей власти над ним.

Какая ирония судьбы – узнать, что его сомнения связаны не с ее женской привлекательностью, но с ее характером, которым Джейн так гордилась.

Откинув покрывало, Джейн поднялась и неуверенно стала на ноги. Пол под ней не уходил из-под ног, и Джейн не понимала, почему. Для нее весь мир теперь перевернулся.

Раздался робкий стук. Джейн прикрыла вырез на ночной сорочке и гневно взглянула на дверь, смежную со спальней Блэкберна. Но она тут же поняла, что стук доносится от двери, которая ведет в коридор.

Дурочка. Если она и хочет его видеть, то лишь затем, чтобы воевать.

– Тетя Джейн. – В дверях показалась головка Адорны. – Могу я поговорить с вами?

Джейн смотрела на племянницу. Ее охватило негодование. Адорна представляла собой воплощение молодости и здоровья. Она была такая цветущая, совершенная. В ней не было ни неисследованных глубин, ни горячих устремлений.

– Тетя Джейн, – глаза Адорны умоляюще смотрели на нее. Ну не могла же Джейн наказывать племянницу за то, что ей дано природой.

– Заходи, милая, только берегись фаянса на полу.

Адорна очень осторожно прошла через комнату, окидывая взглядом разбитые вазы и отвратительные пятна краски на ковре.

– Вы, наверное, на меня сердитесь? Джейн выбрала в шкафу платье.

– Нет, дорогая.

– О-о. – Адорна присела на край постели и вытянула ноги. – Тогда вы сердитесь на дядю Рэнсома?

Джейн просунула руки в рукава.

– Да, милая.

Теребя тесемку на простыне, Адорна сказала:

– Знаете, он на самом деле не обращает на меня внимания.

– На меня он тоже не обращает внимания.

– Нет, это неправда! – воскликнула Адорна. – Он проявляет к вам много внимания. Он всегда наблюдает за вами и...

– Наблюдает за мной, – Джейн горько рассмеялась. – Да, вот именно, наблюдает.

Адорна наморщила лоб от смущения.

– Я не понимаю. Это плохо?

– Он наблюдает за мной по другим, менее лестным для меня причинам, – пояснила Джейн.

– Нет. – Адорна убежденно покачала головой, и ее кудри задрожали. – Я так не думаю. Когда у мужчины такой горячий хищный взгляд, и кажется, что единственное, чего он хочет, это поскорее взять жену за руку и куда-нибудь уйти с ней, – это хорошо, я совершенно уверена.

В первый раз в жизни Джейн пожалела, что не установила в отношениях с Адорной той черты, которая не допускает подобной откровенности. «Рассказывай мне все», – всегда говорила Джейн. – «Говори мне все, что думаешь». Теперь Адорна говорила, а Джейн не хотела слушать ее.