Самой старой из трех авраамовых регигий и, несомненно, прародительницей двух остальных является иудаизм, зародившийся как племенной культ одного очень неприятного бога, патологически озабоченного сексуальными запретами, запахом жженой плоти, собственным превосходством над другими богами и исключительностью избранного им кочевого племени. Во время оккупации римлянами Палестины Павел из Тарса основал христианство в качестве менее строго единобожеской и менее замкнутой версии иудаизма, обращенной не только к евреям, но и ко всему остальному миру. Несколько веков спустя Мухаммед и его сторонники, возвратившись к первоначальному безусловному единобожию иудаизма, но отбросив идею исключительности, учредили на основе новой священной книги, Корана, ислам, добавив в него выигрышную идею распространения новой религии путем военных побед. Христианство также распространялось посредством меча; сначала, вслед за возвышением его императором Константином из странного культа до официальной религии — руками римлян, потом — крестоносцами, а позднее — конкистадорами и другими европейскими колонизаторами и захватчиками, сопровождаемыми миссионерами. Для своих целей я буду рассматривать все три Авраамовы религии вместе, без различения. В отсутствие специальных оговорок условимся, что, кдк правило, я имею в виду христианство, но только потому, что я знаком с этой версией больше, чем с другими. Для предмета моего обсуждения сходство между данными религиями важнее, чем различие. Также я не буду касаться таких религий, как буддизм или конфуцианство. Их, пожалуй, легко можно считать даже не религиями, а системами этики или жизненной философией.
 
      Для более полного описания Авраамова творца упрощенное определение гипотезы бога, с которого я начал главу, нужно развить. Авраамов бог не только создал Вселенную; он — обитающий в ней или за ее пределами (что бы это ни означало) персонифицированный бог с набором уже упомянутых выше неприятных человеческих черт характера.
 
      Деистскому богу Вольтера или Томаса Пейна человеческие черты — приятные или неприятные — не свойственны вообще. По сравнению с неумным психопатом из Ветхого Завета деистский бог xviii века, эпохи Просвещения, представляет собой гораздо более возвышенное существо, достойное своего космического детища, не обращающее в своем величии внимания на людские заботы, высокомерно отрешенное от наших мыслей и чаяний и безразличное к постыдным грешкам и запутанным оправданиям. Деистский бог — присный и во веки веков физик, альфа и омега математики, апофеоз творческого гения; Верховный Инженер, установивший и отладивший с филигранной точностью законы и константы Вселенной, устроивший то, что мы называем нынче «Горячим Большим Взрывом», а затем удалившийся на покой и больше никогда о себе не заявлявший.
 
      В более религиозные эпохи деисты подвергались таким же преследованиям, как и атеисты. В книге «Вольнодумцы» Сьюзен Джакоби приводит перечень обрушиваемых на голову бедного Томаса Пейна эпитетов: «Иуда, змея, свинья, бешеный пес, вошь, пропойца, чудовище, тварь, лжец и, конечно, безбожник». Пейн умер в нужде, покинутый всеми бывшими соратниками по политической борьбе (за исключением благородного Джефферсона), которых смущало его антихристианское мировоззрение. Нынче ситуация изменилась настолько, что деистов чаще противопоставляют атеистам и объединяют в один лагерь с верующими. В конце концов, они же верят в создавший Вселенную верховный разум.

      Бытует мнение о том, что американские «отцы-основатели» были деистами. Это, безусловно, так, хотя некоторые полагают, что самые знаменитые из них могли быть атеистами. Их высказывания тех лет о религии убеждают меня в том, что в наше время большинство из них придерживалось бы атеистического мировоззрения. Но, каковы бы ни были их убеждения в то время, все они без исключения являлись антиклерикалами, и именно об этом я хочу поговорить в данном разделе, начав его, возможно неожиданно, словами сенатора Барри Голдуо-тера, произнесенными в 1981 году и ярко демонстрирующими, как упорно этот кандидат на пост президента и яростный поборник американского консерватизма защищал антиклерикальные традиции, заложенные в основу республики:
 
       Ни в чем люди не упорствуют так сильно, как в вопросе религиозных верований. В любом споре не найти единомышленника надежнее, чем Иисус Христос, бог, Аллах или кто угодно еще, кого считают верховным судьей. Но, подобно любому другому мощному оружию, имя бога в своих интересах нужно использовать с оглядкой. Возникающие в нашей стране многочисленные религиозные группировки неразумно расточают духовный запал, пытаясь принудить правительство безоговорочно разделить их позицию. Стоит выразить несогласие с этими религиозными группировками в определенных вопросах морали, они начинают жаловаться, угрожать отказом дать деньги или свои голоса — или то и другое.
 
       Честно скажу, меня тошнит от этих расплодившихся по всей стране политизированных проповедников, твердящих, что, если я хочу быть добропорядочным гражданином, я должен верить в А, Б, В и Г. Кто они такие, чтобы мне указывать? Почему они считают, что имеют право навязывать мне свои моральные убеждения? И еще больше меня как законодателя злят угрозы разных религиозных групп, считающих, что у них есть богоданное право при каждом голосовании в сенате контролировать мой голос. Сегодня я хочу прямо их предостеречь: если под маской консерватизма они станут навязывать свои моральные убеждения всем американцам, я буду беспощадно с ними сражаться.
 
      Религиозные убеждения «отцов-основателей» сильно интересуют современных американских пропагандистов правого толка, пытающихся протолкнуть свою версию истории. Но, вопреки их взглядам, тот факт, что Соединенные Штаты не были основаны как христианская нация, был записан в условия составленного во время президентства Джорджа Вашингтона, в 1796 году, договора с Триполи, подписанного Джоном Адамсом в 1797 году:
 
       Поскольку правительство Соединенных Штатов Америки ни в каком смысле не основано на базе христианской религии, — и поскольку оно не имеет никакой враждебности по отношению к законам, религии или общественному спокойствию мусульман — и поскольку указанные выше (Соединенные) Штаты никогда не участвовали в войне или во враждебных актах против какой-либо магометанской нации, ниже участниками договора заявляется, что никакой повод, проистекающий из (различных) религиозных воззрений, не вызовет когда-либо перерыва в гармонии, существующей между двумя странами.
 
      Начало этой цитаты вызвало бы бурный протест нынешней вашингтонской верхушки. Однако Эд Бакнер убедительно доказал, что в свое время оно не вызвало возмущения20 ни среди членов правительства, ни среди населения.
 
      Давно уже отмечена странность того, что основанные как светское государство Соединенные Штаты в настоящее время являются самой религиозной страной христианского мира, в то время как Великобритания с устоявшейся, возглавляемой конституционным монархом церковью — одна из наименее религиозных. Меня постоянно спрашивают, почему это так, но я не знаю. Возможно, Англия просто устала от религии после нескольких столетий ужасных религиозных распрей, в течение которых протестанты и католики попеременно брали верх и истребляли оппонентов. Другим объяснением может оказаться то, что Америка — это нация иммигрантов. Как полагает мой коллега, европейские переселенцы, покинув стабильность и уют родного очага, тянулись на чужой земле к церкви как к суррогатной семье. Возможно, эту идею стоит исследовать подробнее. Не вызывает сомнения, что для многих американцев принадлежность к местной церкви является важным элементом отождествления, действительно напоминающим родственные связи.
 
      Согласно другой гипотезе, религиозность американцев проистекает, как это ни странно, из антиклерикализма конституции. Именно потому, что в юридическом отношении Америка является светским государством, религия превратилась в своего рода частное предпринимательство. Конкурирующие церкви стараются переманить друг у друга паству — вместе с толстыми кошельками; при этом в ход пускается весь арсенал агрессивных рыночных уловок. Приемы рекламы стирального порошка помогают рекламировать и бога; в результате налицо почти маниакальная религиозность среди слабообразованных классов. В Англии же, наоборот, под сенью прочно укоренившейся церкви религия превратилась в почти полностью утратившее религиозные признаки времяпрепровождение в приятной компании — не более того. Эту английскую традицию замечательно выразил в газетной статье («Гардиан») Джайлс Фрейзер, англиканский священник, попутно — преподаватель философии в Оксфорде. Подзаголовок статьи звучал так: «Англиканская церковь изъяла бога из религии, но в более энергичном подходе к вопросам веры кроется опасность»:
 
       Было время, когда сельский священник составлял непременную, яркую принадлежность английской сцены. Вежливый, чудаковатый любитель чая с мягкими манерами, в начищенных ботинках, он представлял собой религиозный тип, в присутствии которого атеисты не чувствовали себя неловко. Он не впадал в экзальтацию, не прижимал собеседника к стене, допытываясь, уверен ли тот в своем спасении, а уж тем более не обрушивал с кафедры громы на головы иноверцев и не закладывал на дорогах мины во славу всевышнего.
 
      (И опять мелькает тень героя-авиатора из стихотворения Бет-джемена «Наш падре», процитированного в 1 главе.) Далее Фрейзер пишет, что «по сути дела, добрый деревенский священник послужил огромным массам англичан прививкой от христианства». В конце статьи автор с сожалением говорит о недавно возникшей в англиканской церкви тенденции вновь серьезно заниматься религиозными вопросами и в последней фразе предупреждает: «Меня беспокоит, как бы мы не выпустили джинна английского религиозного фанатизма из сосуда установившихся воззрений, в котором он дремал в течение последних столетий».
 
      Буйство джинна религиозного фанатизма в современной Америке ужаснуло бы «отцов-основателей». Верно или нет парадоксальное утверждение, осуждающее светский характер составленной ими конституции, но сами они почти наверняка были антиклерикалами, убежденными в необходимости разделения религии и политики, и этого достаточно, чтобы записать их в сторонники, например, тех, кто протестует против вывешивания Десяти заповедей в правительственных общественных зданиях. Но хочется разобраться как следует: не продвинулись ли хотя бы некоторые из «основателей» далее деизма. Может, они были агностиками или даже настоящими атеистами? Нижеследующее утверждение Джефферсона неотличимо от того, что мы нынче называем агностицизмом:
 
       Разговор о нематериальном существовании — это разговор ни о чем. Говорить, что человеческая душа, ангелы, бог — нематериальны, то же самое, что признавать, что они — ничто, что нет ни бога, ни ангелов, ни души. Я не могу мыслить по-другому… не погрязая в бездне беспочвенных мечтаний и фантазий. Меня достаточно устраивает и занимает реальность, чтобы мучиться и беспокоиться по поводу вещей, которые, может, и существуют, но о существовании которых у меня нет сведений.
 
      Кристофер Хитченс в биографической книге «Томас Джефферсон — творец Америки» высказывает предположение, что Джефферсон, вероятно, был атеистом даже в то время, когда быть атеистом было гораздо труднее:
 
       Что касается того, был ли он атеистом, думаю, лучше не торопиться с выводами хотя бы потому, что в силу своего общественного положения ему приходилось проявлять осмотрительность. Но еще в 1787 году в письме к племяннику Питеру Карру он утверждал, что в поисках истины человеку не должно бояться последствий. «Если Вы придете к выводу, что Бога нет, то побуждением к добродетели будут для Вас сопряженные с добродетельными поступками радость и удовольствие, а также любовь людей, которой они Вам ответят».
 
      И очень трогательно звучит следующий совет Джефферсона из другого письма Питеру Карру:
 
       Стряхните с себя все страхи и угодливые предрассудки, перед которыми по-рабски пресмыкаются слабые умы. Пусть руководит Вами разум, поверяйте ему каждый факт, каждую мысль. Не бойтесь поставить под сомнение само существование Бога, ибо если Он есть, то ему более придется по душе свет разума, нежели слепой страх.
 
      Такие замечания Джефферсона, как «христианство — самая извращенная система из всех, с которыми сталкивалось человечество», могут звучать из уст как деиста, так и атеиста. То же самое можно сказать и о непререкаемом антиклерикализме Джеймса Мэдисона: «Мы имели возможность пристально рассматривать юридические институты христианства в течение пятнадцати веков. И каковы их плоды? Повсюду, почти без исключения, служители церкви высокомерны и праздны, паства — невежественна и раболепна; и те и другие полны предрассудков, ханжества и ненависти к инакомыслящим». Аналогично высказывались Бенджамин Франклин («Маяки полезнее церквей») и Джон Адаме («Как хорошо было бы в мире без религии»). Адаме в особенности прославился замечательными тирадами против христианства: «Насколько я понимаю христианство, оно было и остается откровением. Но почему в результате смешения мириадов басен, мифов и легенд с иудейскими и христианскими откровениями возникла самая кровавая из когда-либо существовавших религий?» И в другом письме, на этот раз Джеффер-сону, автор едва не с содроганием упоминает самый трагичный в истории пример надругания над страданиями — крест. Только представьте, сколько мучений причинил этот инструмент!
 
      Кем бы ни были Джефферсон и его коллеги — теистами, деистами, агностиками или атеистами, — они оставались убежденными антиклерикалами, твердо верящими, что религиозные убеждения президента или отсутствие таковых — это личное дело президента. Вне зависимости от собственных верований все «отцы-основатели» пришли бы в ужас, прочитав ответ Джорджа Буша-старшего, данный в интервью журналисту Роберту Шерману, когда тот спросил, признает ли он равные гражданские права и патриотизм тех из американцев, кто является атеистом: «Нет, я не считаю, что атеистов нужно считать гражданами, также их нельзя считать и патриотами. Наша нация объединена Богом». Полагаясь на верность цитирования Шер-мана (к сожалению, он не записывал это интервью на диктофон, а в других газетах оно не было опубликовано), попытайтесь заменить «атеисты» в заявлении президента на «иудеи», «мусульмане» или «чернокожие». Становится очевидным уровень дискриминации и предубеждений, которым подвергаются в наше время американские атеисты. Напечатанная в газете «Нью-Йорк тайме» статья Натали Энгьер «Исповедь одинокого атеиста» — грустный и трогательный рассказ о чувстве разобщенности, которое испытывают атеисты в современной Америке. Однако это обманчивое одиночество, и его усердно усугубляют предубеждения. В Америке гораздо больше атеистов, чем кажется на первый взгляд. Как я уже говорил в предисловии, количество атеистов далеко превосходит количество религиозных евреев, и тем не менее известно, что еврейское лобби в Вашингтоне исключительно влиятельно. Представьте тогда, чего могли бы добиться при соответствующей организации атеисты!
 
      В своей замечательной книге «Атеистическая Вселенная» Дэвид Миллз приводит историю, которую, не будь она правдивой, можно было бы отнести к числу анекдотов про ханжество полиции. В городок, где жил Миллз, ежегодно приезжал христианский целитель и устраивал «крестовый поход с чудесами». Помимо прочих советов, он призывал диабетиков выбросить инсулин, а раковых больных — отказаться от химиотерапии и вместо этого молиться о чуде. Миллз по понятным причинам захотел предостеречь людей и с этой целью организовать мирную демонстрацию. Его ошибкой было решение сообщить о своем намерении в полицию и попросить защиты на случай возможных нападений со стороны приверженцев целителя. Первый же полицейский, к которому он обратился, осведомился: «Ты, это, за нево протестовать будешь или против нево?» И когда Миллз сказал «против», полицейский заявил, что он сам идет слушать целителя и, проходя мимо демонстрации Миллза, обязательно плюнет тому в лицо.
 
      Миллз решил попытать счастья у другого полицейского. Тот заверил, что в случае нападения сторонников целителя он арестует Миллза за «попытки помешать божьему делу». Вернувшись домой, Миллз начал звонить в полицейский участок, надеясь найти понимание у старших чинов. В конце концов его соединили с сержантом, который сказал: «Иди к черту, парень. Ни один полицейский не будет защищать сраного атеиста. Чтоб те рожу в кровь разбили». У полиции наряду с нехваткой навыков владения литературным языком очевиден явный недостаток обычного человеческого сочувствия и готовности выполнять служебный долг. Миллз сообщает, что разговаривал в тот день с семью или восемью полицейскими; ни один из них не выразил готовности помочь, и большинство грозило ему физической расправой.
 
      Имеются сведения об огромном количестве подобных случаев дискриминации атеистов; член Общества свободомыслия Филадельфии Маргарет Доуни ведет их учет. В ее картотеке — примеры дискриминации в общественной жизни, в школе, на работе, в средствах массовой информации, со стороны семьи и правительства, примеры оскорблений, увольнений, изгнаний из лона семьи и даже убийств. Собранные Доуни свидетельства непонимания атеистов и ненависти к ним могут создать впечатление, что честному атеисту в Америке практически невозможно победить на выборах. В палате представителей — 435 членов, в сенате — 100. Естественно предположить, что большинство из этих 535 лиц хорошо образованы, а значит статистически невозможно, чтобы среди них не было значительного числа атеистов. Очевидно, ради победы на выборах они лгали или скрывали свои истинные убеждения. И зная отдающих им голоса избирателей, трудно их в этом винить. Каждому доподлинно известно, что признание в атеизме для любого кандидата на пост президента равнозначно мгновенному политическому самоубийству.
 
      Эти реалии современной американской политической ситуации и их последствия потрясли бы Джефферсона, Вашингтона, Мэдисона, Адамса и их соратников. Кем бы они ни были — атеистами, агностиками, деистами или христианами, они бы в ужасе отшатнулись от вашингтонских теокра-тов xxi века. Их бы скорее привлекла светская позиция «отцов-основателей» постколониальной Индии, особенно верующего Ганди («Я — индуист, я — мусульманин, я — иудей, я — христианин, я — буддист!») и атеиста Неру:
 
       То, что зовется религией, или по крайней мере организованной религией в Индии и повсеместно, приводит меня в негодование, я осуждаю это явление и желал бы, чтобы от него не осталось и следа. Почти всегда ему сопутствуют слепая вера и реак-ционизм, догматизм и ханжество, предрассудки, эксплуатация и защита личных выгод,
 
      Данное Неру определение светской Индии, о которой мечтал Ганди (если бы только этому определению довелось стать реальностью, в то время как реальностью стал раздел охваченной кровавыми религиозными схватками страны), вполне мог бы начертать дух самого Джефферсона:
 
       Мы говорим о светском устройстве Индии… Некоторые думают, что под этим подразумевается оппозиция религии. Это, конечно, не так. Мы имеем в виду государство, одинаково почитающее и одинаково признающее все религии; в Индии издавна терпимо относятся к разным вероисповеданиям… В такой стране, как Индия, где уживаются разные религии и верования, кроме как на светской основе создать настоящий национализм нельзя.
 
      Деистский бог, безусловно, гораздо предпочтительней библейского чудовища. К сожалению, вероятность того, что он существует или существовал в прошлом, не намного больше. В любом ее виде гипотеза бога не является непременным условием мироздания. Гипотеза бога также почти стопроцентно отрицается на основании положений теории вероятности. Я вернусь к этому в главе 4, после того как мы рассмотрим в главе 3 так называемые доказательства существования бога. А сейчас поговорим об агностицизме и ошибочном мнении, что существование или несуществование бога является неприкосновенной темой, навсегда исключенной из ведения науки.
 
      Как сказал Лаплас, когда Наполеон поинтересовался, каким образом знаменитый математик сумел написать целую книгу, ни разу не упомянув бога: «Сир, эта гипотеза мне не потребовалась».

      Крепкого сложения христианин, проповедовавший с кафедры в моей старой воскресной школе, признавался, что испытывает безотчетное уважение к атеистам. По крайней мере, у них достает мужества, чтобы упорствовать в своем заблуждении. Кого он не терпел, так это малодушных и нерешительных агностиков: ни то — ни се, ни нашим — ни вашим, предпочитающие слабый чаек хилые бесцветные соглашатели. В его словах была доля истины, но вовсе не той истины, которую он отстаивал. По словам Квинтина де ла Бедойера, католический историк Хью Росс Уильямсон по той же причине «уважал твердо верующего и убежденного атеиста. Но презирал не имеющих мнения, болтающихся посередке бесхребетных людей».