Но сколько они уже говорят, и о чём? Появиться сейчас и дать им повод думать, что сказанное раньше она слышала, и тем поставить их в неудобное положение? Или сидеть и слушать то, что ей знать совершенно ни к чему, хотя и интересно? Не вслушиваясь, она сидела и решала, как лучше поступить, когда резкий голос Паджеро заставил её, наконец, прислушаться к разговору:
      - Я, Ваше Величество, настаиваю: не едьте никуда. В самом деле - Ваша безопасность - это моя работа, и я не желаю добровольно везти Вас к гибели. Я не могу обеспечить Вашу безопасность, и никто не сможет, разве что возьмём с собой всю раттанарскую армию. Хотя и это не выход - я не доверяю нашим солдатам, и погибнуть внутри кольца из солдат для Вас так же реально, как и без них.
      - Паджеро, мальчик мой, - Фирсофф впервые за долгие годы обратился к своему воспитаннику, как раньше, в их прошлой жизни, когда не были они ещё разделены Короной, и не стояли между ними власть и ответственность, - Мальчик мой, - повторил король, - ты многого не понимаешь, и то, что видишь - только часть настоящего. Я тоже боюсь: Корона не спасает от обычных человеческих чувств, и мне, старику, жить хочется не меньше любого молодого, и те возможности, которые есть у меня, требуют - жить, жить, жить. Если бы я, как король, делал всё, что хочу, то стал бы тираном и самодуром. Если же буду делать только то, что необходимо власти - потеряю уважение к себе, перестану быть человеком. Весь свой срок правления я нахожусь между желаниями и долгом, и есть только очень узкая линия, словно лезвие ножа, на которой можно хотя бы частично удовлетворить обе стороны противоречивой королевской жизни. Чаще приходится жертвовать личным - долг перед государством, перед огромной массой людей, каждый из которых хочет своего - и ничего меньше, и совместная жизнь которых возможна только при взаимных уступках, добровольных или принудительных, в том или ином - этот долг не позволяет мне быть самим собой до конца. Впрочем, я не верно выразился: я не могу быть самим собой - каменщиком Фирсоффом, но я - король Фирсофф! Ведь это тоже я! Как король… Нет, не так. Как человек, носящий Корону и знающий гораздо больше любого из вас об устройстве нашего государства и всего Соргона, а это далеко не весь мир, я должен совершать иногда поступки, совершенно непонятные вам, моим подданным, результат, польза от которых становится видна не сразу, а через время, когда уже не прослеживается связь между моими поступками и результатом. Такова истина, такова моя королевская правда.
      - Я уверен, что Совет Королей - ловушка, и я против твоей поездки туда, отец, - Паджеро тоже переступил через необходимость годами скрывать их родство, пусть и не кровное, но не всякое кровное родство делает людей такими близкими, как были они, - Ты не имеешь права рисковать ни собой, - и, как последний аргумент, - ни Короной!
      - Знаешь ли ты - кто такой король любого из Двенадцати королевств? Как выбирает Корона короля и почему? Почему в королевских семьях не бывает детей, - увидев, что Паджеро собрался что-то возразить, добавил, - Родных, я имею в виду. Когда Алан упорядочивал мир Соргона, он видел свою главную задачу в прекращении междоусобицы среди соргонских баронов. Алан решал сложную задачу в сложных условиях - резня в Соргоне была страшная. Сначала он пытался взывать к разуму человеческому, пытался показать выборным от земель, пришедшим к нему за советом и помощью, что все беды людские от человеческой ненасытности, от желания владеть единолично как можно большим количеством всё равно чего: земли, денег, слуг. Здесь, в библиотеке, есть интересный документ - письмо одного из выборных о встрече с магом Аланом. В нём приводятся слова Алана:
      "…Глупцы, поделившие землю, по какому праву вы считаете землю своей? Разве собака принадлежит блохам, живущим в ее густой шерсти? Разве комар, сосущий вашу кровь, хозяин вам? Земля была до вашего рождения, и будет после вашей смерти, и вы, умерев, сами станете землёй! Как же можете вы делить землю?"
      Так говорил Алан выборным, но они не поняли его, не захотели понять. И только после этого Алан провёл границы, создав Двенадцать королевств. И дал людям двенадцать Хрустальных Корон, и все остальное: Сундуки и Знамёна. Он постарался поставить заслон от властолюбивых баронов: Корона лишала баронов возможности получить высшую власть в любом из королевств. Она препятствовала созданию новой правящей элиты, выбирая в короли бездетного простолюдина, что спасало Соргон от связанных с престолонаследием усобиц и смут.
      - Да, но мятежи не прекратились: у баронов всегда находится предлог для возмущений!
      - Кто знает способ управлять, удовлетворяя всех? Возможно ли это? Не думаю, что существует возможность когда-нибудь насытить ненасытное человечество. Всё, что можно сделать - это поддерживать в обществе состояние равновесия. Это и есть главная обязанность короля. Хрустальная Корона выбирает в короли человека, который способен сохранить мир в своём королевстве, мир, дающий людям уверенность в будущем и спокойное настоящее.
      - Мне кажется, что нет ничего проще - нужно всего лишь избавить страну от баронов.
      - Это не так, Паджеро. Не все бароны жадны и тщеславны. Хрустальная Корона даёт королю и память правивших до него, его предшественников. Уверяю тебя, что власть толпы не менее страшна для людей, чем своеволие разнузданного барона. Так было несколько раз, и я это помню. Барон знает, чего хочет, и все, имеющие с ним дело, тоже знают это. Желания же толпы никогда нельзя точно определить - это стихия, но ещё более бессмысленная, чем ураган или землетрясение: потому, что разрушает всё, к чему ни прикоснётся. Толпа сметает цивилизацию и доводит любое общество до дикого, звериного состояния. Две крайности: кровожадные властолюбцы и не менее кровожадная в своей неуправляемости толпа - вот с чем борется каждый из королей Соргона, заняв трон. Борется на протяжении всей своей жизни. Опасность, которая угрожает Соргону сейчас, мне не ясна, я не могу отнести её ни к одной из названных мной крайностей. Видимо, я уже слишком стар, чтобы понять и верно оценить эту опасность. Похоже, что моё время уже прошло, и Раттанару нужен новый король. А чтобы поменялась власть - мне необходимо умереть. И где это произойдёт - не имеет никакого значения. У меня только одно на уме - подготовить для моего преемника всё, что в моих силах. Не забывай и о том, что мы можем спасти жизни остальных королей, вовремя явившись на Совет. Мы обязаны, как и предостеречь их, так и выяснить всё, что им известно. У меня нет выбора, Паджеро. Ни как у короля, ни как у человека.
      - Давай хоть увеличим отряд охраны. Мы же можем взять с собой триста солдат за счёт того, что не берём придворных.
      - И всем покажем, что боимся, а значит и знаем, что происходит. Нет, ограничимся обычными ста пятьюдесятью. Да и не к чему тащить с собой лишних людей в поездку, исход которой может оказаться и нашим концом. Я не хочу напрасных жертв - потом будет стыдно в том мире, куда доставит меня Поводырь.
      - Я буду с тобой до конца, отец, - Паджеро немного помедлил, - Какие будут ещё указания, Ваше Величество?
      - Мы, кажется, предусмотрели всё. Спасибо, капитан, вы свободны.
      Между книжными стеллажами, в своём закутке, сидела Магда, закусив правую руку, чтобы не закричать, не вмешаться, не выдать своего присутствия, и по лицу её текли слёзы, а по руке, пачкая белый халат, стекала в рукав кровь: у Магды не было возможности ни остановить самых близких ей людей, ни помочь им, ни защитить… Она могла только одно - не мешать, потому что была настоящей женой, матерью и королевой.
      Она не издала ни звука, не шевельнулась, пока библиотека не опустела, и только тогда побрела в свои покои, оставив на мозаичных плитах коридоров и лестниц дорожку из красных капель.

5.

      Огаста вбежала в покои королевы. Она была счастлива и губы её слегка припухли после поцелуев Тахата.
      Магда стояла посреди комнаты безжизненной статуей, уставив глаза куда-то в пространство, и правый рукав белого халата был красным от крови, и кровь тоненькой струйкой текла из рукава на блестящие плашки паркета, образовав уже приличную лужу. Прокушенной руки видно не было - её скрывал длинный обшлаг рукава халата.
      Судя по луже крови, королева так стояла уже давно, и простояла бы ещё долго, не прибеги Огаста.
      Фрейлина повела покорную, безвольную королеву к глубокому креслу и усадила, подставив под раненую руку умывальный таз.
      Губы королевы шевельнулись, и Огаста скорее угадала, чем расслышала:
      - …они…едут…умирать…
      Сказанные безо всякого выражения, слова эти не вызвали у фрейлины никакой реакции - она была занята более важным делом: помочь королеве и не привлечь к этому ничьего внимания.
      Усадив Магду, она понеслась в казарму, за магом-лекарем Баямо. Потом, схватив первую попавшуюся тряпку, даже не разглядев, что это - платье, рубашка или халат, кинулась вытирать кровавые следы по коридорам и лестницам, ведущим в библиотеку.
      Следы трагедии (только - какой?) она затерла очень быстро, но к моменту своего возвращения к королеве, застала её уже в постели, спящей. Рядом с кроватью сидел усталый Баямо, нервно потирая руки после проведенного им излечения. Руки Магды были сложены на одеяла, и на них не видно было ни ранки, ни шрама: Баямо был хорошим лекарем и хорошим магом.
      - Не волнуйся, малышка, об этом никто не узнает, кроме капитана - ему я обязан доложить, - сказал он на вопросительный взгляд Огасты, - К отъезду Его Величества королева будет свежей и хорошо отдохнувшей. В остальном же я не властен.

6.

      Приближалось время отъезда.
      По дворцу суетливо носились лакеи, укладывая вещи Фирсоффа в дорожные сундуки, впервые за много лет без руководства королевы. Им помогали Огаста и только что вернувшаяся дама Сальва.
      На каретном дворе готовили королевский санный возок и сани для пожитков солдат.
      Паджеро проверял вооружение уходящих с ним стражей - всё ли исправно, остры ли мечи, крепки ли ременные замки доспехов, прочна ли, не стоптана ли обувь. Потом долго и придирчиво осматривал коней, проверял подковы.
      Илорин крутился возле него, выслушивая последние наставления - его капитан оставлял вместо себя и передавал ему связь с Джаллоном:
      - Вы молоды, лейтенант, поэтому постарайтесь руководить, не задевая самолюбия Джаллона - он старый солдат и разного насмотрелся. Вы для него - ещё необученный щенок, извините за выражение, и он не станет церемониться с вами.
      - Вас же он слушался, господин капитан?
      - Я всегда был его командиром, Илорин, и других он не знает. Пойдём-ка, глянем, как укладывают сани.
      - Лейтенант Илорин! - позвал Фирсофф, войдя на каретный двор, - У меня к вам просьба: вот это письмо передайте Её Величеству, когда будете уверены в моей гибели. Если же всё обойдётся, и мы вернёмся из Аквиннара, отдадите его мне. И ещё, лейтенант, сделайте всё, что в ваших силах, чтобы королева не пострадала ни при каких обстоятельствах. Я надеюсь на вас, Илорин.

7.

      - Господа министры и советники! Я не в праве требовать от вас поездки в Аквиннар, и, если кто-то желает, может остаться без ущерба для своей чести. Когда мы принимали решение на заседании Кабинета, мы исходили из недостаточной информации. Мы и сейчас не знаем всего, но уверенно можно сказать, что шансов вернуться почти нет.
      - Считаете ли Вы, Ваше Величество, что в сложившейся обстановке Совет Королей необходим?
      - Да, барон Инувик.
      - Считаете ли Вы необходимым Ваше присутствие на Совете?
      - Да, барон. Другие могут не знать то, что известно мне. И мне необходимо знать, что известно другим королям.
      - Я понимаю, что заседание этого Совета будет носить узкоспециальный характер, и такая наша делегация там не нужна. Как Вы думаете, Ваше Величество, следят ли за нами?
      - Вне всякого сомнения, советник Лонтир.
      - Мы здесь представляем обычный состав для поездок на Советы Королей. Изменения покажут нашим противникам, что мы обо всём догадались и приняли соответственные меры, - Лонтир с ужасом слышал свой собственный голос: " Что же я делаю?" и, между тем, продолжал, - Сейчас поздно уже менять состав делегации - мы можем сорвать предпринятые Его Величеством шаги по предотвращению мятежа. Ведь шаги предприняты, Ваше Величество?
      - Да, советник Лонтир.
      - Тогда я еду, - "зачем, зачем я это говорю?"
      - Советник Лонтир прав, Ваше Величество. Вашу руку, господин советник, - Демад был снова удивлён поступком Лонтира. Впрочем, как и все остальные.
      - Чему быть - того не миновать, Ваше Величество, - Тараз подвёл итог этого небольшого совещания, - Не будем нарушать планов врага, чтобы не нарушить своих.

8.

      Магда встретила Паджеро в коридоре дворца:
      - У вас уже всё готово, господин капитан?
      - Да, Ваше Величество.
      - Что ж, желаю удачи, - она не удержалась, и потрепала покрытого шрамами солдата по голове, как делала это не раз давным-давно маленькому Паджеро, ероша его выгоревшие на солнце волосы.
      Капитан заглянул ей в глаза и увидел там нежность, любовь и - боль, и понял, что королева знает: она слышала их ночной с Фирсоффом разговор, сидя в своём закутке и кусая руку - Баямо доложил ему о ночном вызове - и теперь провожала обоих без надежды на их возвращение.
      - Спасибо, Ваше Величество, - капитан опустился на колено и поцеловал пострадавшую ночью руку - руку приёмной матери и королевы.
      Чем можно измерить мужество женщины, провожающей близких на смерть, и что можно сказать, столкнувшись с проявлением его?

9.

      - Фирсофф, я буду молиться за вас всем богам Соргона.
      - И мы, и боги Соргона оценим это по достоинству. Я так и не спросил тебя, каковы итоги благотворительного сбора. Извини, закрутился.
      - Собрали почти две тысячи золотых. Этого хватит и на приют, и на школу при нём, и на многое другое: я ещё не определила.
      - Тогда готовься - приеду, обсудим.
      - Конечно, дорогой. Только возвращайся скорее.
      - Я только туда, поговорим пару дней - и обратно. Дней за двадцать обернусь.
      - Да-да, я знаю - подсчитала…
      Разговор получался фальшивым: всё сходит более-менее благополучно, когда притворяется один из собеседников, но если двое пытаются скрыть одно и то же - своё предполагаемое знание будущего, то даже самые искренние слова приобретают лживый оттенок. Магда не выдержала первой:
      - Ты знаешь, Фирсофф, мне кажется, что мы больше не увидимся, - она прижалась к мужу и горячая слеза сорвалась с блеклых от старости ресниц и побежала по щеке Фирсоффа вниз, за воротник.
      - Ну что ты, что ты, - у короля не хватило сил продолжать игру в недолгое расставание, - Все, может быть, обойдётся, Магда.
      Он поцеловал её как-то неловко, наскоро, и вышел на крыльцо.
      Все отъезжающие уже были на местах, и нетерпеливый жеребец под Паджеро пританцовывал, перебирая ногами - торопился в дорогу.
      Король оглянулся, садясь в возок с коронами на круглых боках, и помахал вышедшей на крыльцо королеве, потом сел и захлопнул дверцу.
      Длинная гусеница из всадников, санных возков и саней с припасами поползла из дворцовых ворот через замусоренную вчерашним балом площадь.
      На высоком крыльце в тридцать ступеней, прижавшись к резным дубовым дверям, вслед отъезжающим глядела печальная королева Магда.
      У одного из окон, выходящих на дворцовую площадь, стоял седой человек и смотрел на них же, и глаза его, хотя и покраснели от бессонной ночи, но оставались, по-прежнему, неприятно-водянистыми…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ МОСТ