– Вы молоды, – сказал он внезапно, обращаясь к Морн. – Вы не были нигде, кроме Академии, и не были далеко от Земли долгое время. Вы когда-нибудь слышали хоть один слушок о иммунитете против мутации РНК? Кто-нибудь когда-нибудь дал вам возможность поверить, что нет нужды проводить остаток жизни в страхе перед запрещенным космосом? А может быть полиция – или ОДК – предали огласке нашу информацию?

Ошарашенная, она отрицательно покачала головой.

– Нам нужно сырье для обороны, мы прошли все ступени лестницы. А они забрали информацию, присвоили ее. – Глаза Вектора казались такими голубыми, словно горящими. – Они не хотят чтобы мы знали, что то, как мы живем сейчас, вовсе не обязательно – точно так же, как и ненужно. Запрещенный космос – источник их могущества, их оправдание. Если бы у нас были лекарства, вырабатывающие иммунитет, нам бы не понадобилась эта блядская полиция Объединенных Добывающих Компаний.

Он сделал попытку сдержаться, но у него ничего не получилось.

– Подумайте об этом на досуге, – закончил он. – По меньшей мере миллиард человеческих существ обречен на постоянный страх перед возможным генетическим вторжением, и ради чего? Ради мелочи. Ради того, чтобы консолидировать и увеличить силы полиции. И ОДК. И в конце концов весь космос, занимаемый человечеством, превратится в обширный гулаг, командовать и управлять которым будет ОДК, к своей вящей выгоде, с полицией в качестве мускулов.

Я один из счастливчиков. – Гнев Вектора начал понемногу стихать; но его улыбка не возвращалась. – Я бросил это грязное дело. Интертех закрыл наш отдел и перевел всех в другое место, но я продолжал поддерживать контакт с Орном. В основном потому, что его совершенно не мучило раскаяние, он стремился сблизиться с людьми, у которых вообще никогда не было совести. Я ушел из Интертеха и пошел обучаться инженерному делу на одной из орбитальных плавильных печей. Затем Орн нашел мне работу на небольшом независимом грузовозе, вместе с несколькими другими, – при этих словах он позволил себе слабую саркастическую ухмылку, – неудовлетворенными душами. Мы захватили корабль и принялись заниматься делами на свой страх и риск. Потом мы встретили Ника. Орн разбирается в нелегалах, а я разбираюсь в отличных мозгах, и потому мы присоединились к нему. И с тех пор мы здесь.

Тут он остановился. Может быть, он наконец увидел, насколько он потряс ее. А может быть, просто его силы иссякли, после того как он недавно перенес такие перегрузки. Он встал, словно преодолевая сопротивление каждого сустава, явно собираясь оставить ее наедине с ее мыслями.

Но не сделал этого. На выходе из камбуза он остановился и спросил:

– Знаете, почему я двигаюсь таким образом?

Морн тупо покачала головой.

– Артрит, – сказал он. – Однажды я совершил ошибку и вмешался в одно из грязных развлечений Орна. Он избил меня. Сильно избил. Несколько моих костей были сломаны или повреждены. Но с этого начался артрит. Он становится словно мозоль на старых ранах и шрамах. И расползается дальше. Сильное m – агония.

– m-агония, агония m, – сказал он, словно кого-то цитируя. – Вот все, что нужно знать на земле.

И выходя добавил:

– Я предпочитаю жить так, как сейчас. Насколько я убежден пираты – отличные ребята.

Она долгое время оставалась на камбузе одна. Она только что пережила приступ прыжковой болезни; впервые с того времени, как «Повелитель звезд» увидел «Смертельную красотку», она должна была чувствовать надежду. И тем не менее она ничего не чувствовала; она чувствовала себя заброшенной и загнанной в угол. Она стала полицейским, потому что хотела посвятить себя душой и телом служению и идеалам ПОДК; вероятно, еще и потому, что хотела отомстить за мать. Но если Вектор был прав, если он говорил правду…

В таком случае ПОДК совершила подлость настолько колоссальную, что воображение Морн отказывалось это представить; настолько невероятную, что она ставила с ног на голову все, что Морн ценила и во что верила; настолько подлую, что это меняло моральные законы космоса, принадлежащего человечеству, от цивилизации и этики к жестокостям убийства и насилию, от капитана Дэвиса Хайланда к Ангусу Фермопилу.

Во что ей сейчас верить? В то, что Вектор лгал? Если и так, она все равно никогда не сможет этого доказать. И никогда не сможет уничтожить в своем мозгу то, что сейчас услышала; это всегда будет здесь, отравляя ее мысли, мучая ее так же, как запрещенный космос. Неважно, насколько честным был ее отец – или она сама; и она и он были всего лишь игрушками в чужих злых руках.

Одна на камбузе «Каприза капитана», с чашкой остывшего кофе, когда ей было никуда идти, Морн Хайланд провела еще несколько часов, печалясь о своем отце – и обо всем, что он представлял в ее жизни. Она убила всего лишь его тело, и лишь потому, что была больна и не ведала, что творит. Вектор Шахид убил его образ, память о нем.

Эта печаль была необходима. До тех пор как это не закончилось она не могла возбудить в себе достаточно гнева, чтобы вернуться в каюту, где лежал пульт управления шизо-имплантатом.

Глава 5

Когда Морн попыталась вернуться в каюту, то обнаружила, что у нее возникла новая проблема, о которой она и не подозревала. Черная коробочка продолжала передавать приказ «спать» в центры ее мозга. Едва попав в зону действия прибора, она почувствовала, что едва передвигает ноги.

Замок в ее дверях имел пятисекундную задержку. Для шизо-имплантата вполне хватит времени, чтобы усыпить ее.

Дура! – обругала она себя. Дура. Недальновидность должна была уничтожить ее. Если она заснет и не сможет отключить пульт, то потеряет сознание и будет оставаться в этом состоянии до тех пор, пока кто-нибудь не спасет ее. Ник и его люди наверняка начнут что-то подозревать. А она не сможет избегать своей каюты. Ник будет настаивать, чтобы она вернулась туда и они снова занялись сексом.

В любом случае ей необходимо завладеть пультом управления.

Слишком разозленная и отчаявшаяся, чтобы колебаться, она повернула и бросилась назад по коридору туда, где управление шизо-имплантатом переставало действовать. Затем развернулась и бегом помчалась назад к двери.

Ангус приучил ее к таким вещам.

Открыть замок.

Жди, пять бесконечных секунд. Ее беспокойство начало растворяться, ее самообладание медленно растворялось в бессильном расслаблении. Когда дверь открылась, она едва держалась на ногах, едва могла держать голову, держать глаза открытыми.

Бросившись вперед, она схватилась за край койки, сунула руки под матрас.

Панели управления не было.

Нет, она была здесь. Морн просто не нащупала ее. Шевельнув пальцами, она задела пульт и жадно вцепилась в него.

И лишь падая на пол, случайно нажала пальцем на кнопку, отключающую передачу волн.

Несколько минут Морн лежала неподвижно, тяжело дыша и дрейфуя между паникой и сном. Затем продолжила свою бутву за выживание.

Когда желание снова привело Ника в ее каюту, она была занята шизо-имплантатом, тренируя пальцы, чтобы попадать на нужные кнопки; пробуя эффект различных функций прибора.

Дверь едва успела предупредить ее. Морн пыталась регулировать шизо-имплантат медленно и аккуратно, чтобы ускорить мышление, улучшить способность думать, не делая себя гиперактивной. Тем не менее, часть ее мозга услышала предупреждающий писк замка. Она вовремя отключила управление и сунула пульт в карман.

С нервами, трепещущими от такой резкой смены множества эмоций, она повернулась к двери.

Ник вошел улыбаясь, веселый и расслабленный. Ни в его глазах, ни в виде шрамов ничто не говорило о гневе. Вероятно, желание мести он уже удовлетворил и решил забыть обо всем происшедшем.

Это избавило ее от одного из многих страхов.

– Скан до сих пор чистый, – заметил он, закрывая дверь. – Я совершенно уверен, что нас не преследовали. Если кто-то хочет поймать нас, они не были бы настолько небрежны. Мы можем позволить себе немного выждать, прежде чем снова начать жечь топливо.

Морн постарался улыбнуться ему. Это оказалось достаточно сложно без помощи управления шизо-имплантатом. Во всяком случае, тошнота, которую она чувствовала, когда думала о его желании, стала сильнее. Очернение Вектором ПОДК все только ухудшило. И прыжки по различным функциям мозга измучили ее, иссушили, как бесконечная галлюцинация.

К счастью, ее рука до сих пор находилась в кармане. Осторожно шевельнув пальцами, она нашла нужные кнопки.

– Может быть, я слишком устал, чтобы анализировать, что произошло в прошлый раз, – сказал он, улыбаясь словно сатир, – а может, на моей совести висит слишком многое и я не доверяю собственной памяти. Но я мог бы поклясться, что ты лучшая женщина из тех, кого я знал. – Его шрамы настолько потемнели, что, казалось, выступали на лице – три черные полосы, скрещивающиеся под правым глазом, и две – под левым. – Я хочу проверить, сможешь ли ты повторить это сегодня.

Морн сглотнула, рот ее наполнился горечью, и она сказала хриплым шепотом:

– Проверяй.

Она включила шизо-имплантат, вынула руку из кармана. Затем расстегнула скафандр и позволила ему упасть на пол.

Увидев ее обнаженной, Ник лишь тихо мягко выдохнул:

– Морн. – Сжав в своих объятиях, он понес ее к койке.

Это было его последней репликой. Он был обманутым участником действия, восхищенным ее безоговорочной и одурачивающей самозабвенностью; она была фальшивым инструментом, изображающим, что именно он свел ее с ума от страсти. То, что они делали вместе, не слишком отличалось от их предыдущей встречи до тех пор, пока он не удовлетворил свой голод в экстазе настолько яростном, что у него на глазах проступили слезы.

На этот раз он не погрузился в сон. Вместо этого долго лежал рядом с ней и крепко держал за руку, пока дыхание его восстанавливалось, а слезы высыхали на шрамах. Наконец он прошептал ей в ухо:

– Я был прав. – Его тон был почти ласковым. – Нет никого, кто мог бы сравниться с тобой. Не было женщины, хотевшей меня так, чтобы отдать себя подобным образом.

– Ник, – ответила она, – Ник, – потираясь своей грудью о него и лаская его пенис, потому что управление было включено и он довел ее почти до апофеоза нервов, который мог бы сделать бесчувственным ее мозг и уничтожить раз навсегда ее подлинную ярость и желание.

Его тон был почти ласковым; улыбка – почти гордой.

– Если бы я знал тебя лучше, – сказал он, – ты могла бы заставить меня поверить, что действительно существует любовь.

Она начала приходить в неистовство. До тех пор, пока он не позволит ей одеться, она не сможет отключить управление шизо-имплантатом. Оно продолжало лежать в кармане ее скафандра. И она рискнула продолжить; несмотря на то, что он был удовлетворен, она скользнула языком вниз по животу и начала лизать его между ног.

Ее уловка сработала. Снова улыбнувшись, он сказал:

– Позднее, – и отвернулся.

Она боялась, что он не уйдет. Если нет – если он задержится по какой-то причине – то она выдаст сама себя. Она не сможет подавить страсть, навязываемую ей шизо-имплантатом.

Но, к счастью, он не задержался. Вероятно, он недостаточно доверял ей, чтобы хотеть от нее чего-либо кроме секса. Скользнув назад в скафандр он сказал:

– Мы будем жечь топливо еще два часа. Тогда мы наберем нужную скорость и у нас останется нужное количество ускорения для маневра. И тогда мы покончим с сильным m. У нас будет время для отдыха. – У двери он добавил: – Не хворай. Нам еще предстоит многое проделать вместе.

В тот момент, когда он вышел, Морн соскользнула с койки, нашла пульт управления и отключила его.

Изменение было не столь болезненным, как в прошлый раз. Она совсем недавно установила, как постепенно уменьшать интенсивность действия шизо-имплантата. Сейчас она включила слабый отдых, чтобы смягчить нервную травму.

Через короткое время вахта на мостике сообщила об увеличении ускорения. Когда «Каприз капитана» отключил внутреннее m, Морн завернулась в простыню и поставила таймер на пульте управления на два часа десять минут. Едва услышав, что ускорители на корме загудели, она погрузилась в сон.

Она пережила и этот кризис.

Она могла бы справиться с ним и без шизо-имплантата. Она не знала точно, какое количество m включает ее прыжковую болезнь. А ускорители работали по принципу закона взаимоуничтожающихся величин; чем быстрее двигался «Каприз капитана» тем меньше становилась разница между скоростью и давлением ускорителей; таким образом работа ускорителя производила все меньше ускорения до тех пор, пока скорость и давление не уравновешивались. Таким образом, по последствиям вторичное сжигание топлива было менее опасно, чем первое.

Если бы Морн не спала, то могла бы выяснить, где предел ее выдержки.

Когда таймер на пульте отключился и она медленно вернулась в сознание, она порадовалась тому, что не стала рисковать. Ее тело ныло, словно у нее был приступ артрита, от которого страдал Вектор Шахид, а голова была тяжелой и болела, словно во время похмелья. Она не могла поверить, что смогла бы сохранить разум без помощи шизо-имплантата.

Остальная часть команды на «Капризе капитана» испытывала облегчение совсем по другому поводу.

Им удалось ускользнуть со Станции без дополнительных повреждений. Они могли в ближайшем будущем больше не пользоваться сильным m. И они почти наверняка не встретят здесь других судов, путешествующих на нормальной скорости так далеко от Станции – дистанции слишком маленькой для прыжкового двигателя, но становящейся очень значительной для обычного передвижения на ускорителях.

Суда по всему, они были в безопасности.

Естественно, существовала опасность, что корабль преследователей может попытаться опередить их. Люди Ника сами частенько пользовались подобным маневром; они знали, что это возможно. Но преследователь, входящий в тах на такое короткое расстояние, был делом невиданным. «Каприз капитана» далеко отклонился от траектории, которую можно было бы вычислить со Станции, и постоянно отклонялся все дальше. Направляющие ускорители вгрызались в вакуум, постепенно приближая корабль к пункту назначения.

Ник Саккорсо оставил на мостике только самых необходимых; рулевого, скан, информационный отдел. Для всей остальной команды он устроил праздник.

Отпраздновать спасение очаровательной и изумительной Морн Хайланд, как он сказал. От жадных щупальцев капитана Ангуса, овцеёбаря Фермопила, пояснил он. И отметить начало первых каникул этого корабля и его команды. В трюмах «Каприза капитана» хранился солидный запас соответствующих напитков и наркотиков. И вскоре все на борту были или пьяны, или под кайфом.

Это на какое-то время позволило Морн не мучиться своими проблемами.

Выпивка и наркотики были лишь временной мерой; возможностью для мужчин и женщин без шизо-имплантата совершить изменения в мозге. Когда празднование завершилось и последствия приема такого количества горячительного были преодолены, люди Ника столкнулись с проблемой нового рода.

Им нужно было придумать что-то, чтобы убить время.

Они не были подготовлены к долгим путешествиям. «Каприз капитана» был судном с прыжковым двигателем, а не внутрисистемной баржей. Вероятно, он, с тех пор как Ник стал командовать им, не проводил вне порта больше месяца. Команде приходилось что-то придумывать, чтобы занять себя.

У большинства членов команды были изменчивые темпераменты. Они были нелегалами – более привыкшими сражаться за свои жизни, чем бороться со скукой. Для них «каникулы» без дорогого секса, баров, интриг и других удовольствий, получаемых на Станциях, теряли всякую привлекательность. Недели ничегонеделания, сна и общего покоя было вполне достаточно. После этой недели начали множиться – как снежный ком – неприятности и проблемы.

Как-то раз Морн услышала в коридорах звуки, похожие на выстрелы. Грязные ругательства наполнили корабль, будоража «Каприз капитана» маниакальной радостью или гневом. Люди, которых она встречала, когда Ник водил ее в камбуз или кают-компанию, казалось, с каждым новым днем становились все более неряшливыми, жестокими и жалкими.

В конце второй недели Вектор Шахид, воспользовавшись случаем, заметил Нику:

– Думаю, мы почти готовы.

Ник заговорщицки улыбнулся и покачал головой.

– Поскорее бы.

Вектор пожал плечами и ушел.

Несколько дней спустя Микка Васацк рискнула войти в каюту Морн, когда Ник был у нее. У нее под глазом драматически темнела ссадина; косточки ее кулаков были ссажены. Прежде чем Ник успел что-то сказать, она буркнула:

– Это зашло слишком далеко. Эта дурища, которую ты взял в качестве третьего помощника по информации, ударила меня дубинкой. Она утверждает, что я не подпускаю к ней мужчин. Я. Если бы половина этих баб не были брошенными тобою любовницами, у нас не возникало бы подобных проблем.

Она, нахмурившись, посмотрела на Ника.

Он сверкнул улыбкой, глядя на Морн, затем сказал Микке:

– Все в порядке. Я думаю, они созрели для показательного наказания. Собери-ка их. Используй оружие, если понадобится. Меня не волнует, спят ли они или смертельно пьяны. Я побеседую с ними через час. Мы заставим их потрудиться.

Второй пилот не отдал салют в ответ. Покачивая бедрами, она развернулась и вышла.

Когда команда была собрана, Ник принялся говорить им об их поведении таким тоном, словно сама тема казалась ему веселой. Затем приказал устроить полный ремонт каждой части фрегата, которую можно было починить вне доков.

– Это займет вас по меньшей мере пару месяцев, – закончил он, – так что лучше начать сейчас.

Это на какое-то время разрешило проблемы на корабле. Не все восторженно восприняли этот приказ, но даже самые гневные и недовольные члены команды не решались спорить с Ником Саккорсо.

К сожалению, проблемы Морн только осложнились.

С одной стороны, у Ника появилось больше свободного времени, которое он проводил с ней. Работа была оставлена на присмотр Микки; лично ему не оставалось ничего другого, как исследовать безграничность любовных ласк Морн. Иногда он по несколько дней не покидал ее каюту.

Сначала он оставался с ней только для секса и сна; само по себе это было достаточно плохо. Но постепенно, по мере того как он привык к ее самозабвенности – когда он начал доверять ей – на поверхность начали подниматься более глубокие желания. Он начал беседовать с ней; и по мере того, как дни сливались в недели, он говорил с ней все больше и больше. Ей приходилось прятать черную коробочку под матрасом и надеяться, что он не найдет ее; он оставлял ей так мало возможностей включать и выключать ее, что ей приходилось экспериментировать только когда он спал.

Временами Морн чувствовала в нем страсть настолько глубокую, что та казалась бездонной – она боялась, что его сила или половые инстинкты могут быть только временно приглушены, а никогда не удовлетворены. Это проявлялось не только в том, как Ник занимался сексом, но и в том как он говорил. Больше всего его, похоже, развлекали повторяющиеся истории, которые другие (так он утверждал) рассказывали о нем – истории о побегах и спасениях, победах и пиратстве; истории о захвате чужих судов, драматические и смелые. Он никогда не подтверждал, были ли эти слухи правдой. Но его довольство ими оставалось постоянным. Он нуждался в них, и эта нужда влекла его к ней. Честно говоря, чем больше Морн удовлетворяла его голод, тем более отвратительным это становилось; чем больше она слушала его и отдавалась ему, тем больше он желал ее.

Она ненавидела это; она ненавидела его и все, что он делал. Иногда ее отвращение становилось таким невыносимым, что, когда она бодрствовала, а он спал, она скрипела зубами, представляя, как хорошо было бы вспороть ему брюхо и выковырять его половые органы.

И хотя она страдала от его присутствия, при его прикосновении она горела страстью; она заставляла его быть разговорчивым. Она видела, что все это означает.

Она становилось ценной для него.

Несмотря на все растущую тошноту, она защищала себя, давая ему все, что он хотел.