Глава 17

Моя дорогая Эйми, у меня, естественно, нет ни малейшей уверенности в том, что это письмо когда-нибудь дойдет до вас, но я все же пишу его, моля Бога, чтобы это чудо произошло. Здесь, в госпитале, слишком много работы, чтобы иметь возможность завязать по-настоящему дружеские отношения, поэтому я от души надеюсь, что ты вытерпишь мои навязчивые излияния, которые я поверяю бумаге. Надежда на то, что ты прочтешь и поймешь мое письмо, согревает мне душу.

День ото дня обстановка здесь становится все более и более угрожающей. Жизнь в осаде опустошает, и это еще мягко сказано. Упаси меня Господь, Эйми, в моих словах нет и тени упрека! Никто из нас не мог знать, что будет, когда я по твоему совету уезжала из Флориды в госпиталь брата Гарри, хирурга. Как ни странно, но я очень довольна своим положением. Правда, меня приводит в ужас вид израненных солдат, но я очень рада, что могу приносить пользу. Я могу приносить настоящую пользу, Эйми! Я не могу выразить словами, насколько это важно для меня. Я занята от рассвета до заката, и это помогает мне не думать о Бренте, а значит, я не распускаюсь, не ною и не плачу и…

Кендалл содрогнулась от внезапно раздавшегося рядом разрыва артиллерийского снаряда. От неожиданности она судорожным движением прикрыла губы, чтобы удержать крик. В масляном светильнике на сколоченном из неоструганных досок столе затрепетал язычок пламени. Стены угрожающе заскрипели.

Наступила тишина, продолжения обстрела не последовало. Кендалл с облегчением вздохнула. Виксберг находился в осаде уже более двух месяцев, и Кендалл изо всех сил старалась привыкнуть к звукам взрывов снарядов, которыми янки каждый день буквально засыпали город. Госпиталь располагался довольно далеко за рекой и поэтому находился в относительной безопасности, правда, как-то раз, несколько снарядов разметали две палатки, где лежали раненые. Тогда все погибли.

Кендалл прислушалась, но свиста снарядов не было. Янки называли такой выстрел пожеланием спокойной ночи. Кендалл посмотрела на лежавшее перед ней письмо, схватила его со стола и порвала на мелкие клочки.

Она, видно, совсем сошла с ума. Зачем писать Эйми о Бренте? От него нет никаких известий уже девять месяцев. Целых девять месяцев прошло с тех пор, как он ушел от нее, не попрощавшись.

Известия о нем, конечно, были. Капитан Брент Макклейн по-прежнему был героем Конфедерации. Южные газеты трубили о том, что именно он на одну пятую часть обеспечил провиантом армию конфедератов и потопил пятьдесят кораблей янки.

Где он теперь? Кендалл рассеянно постукивала пером по столу. Интересно, возвращался ли он в залив? Интересовался ли ее делами? Последняя весточка от Эйми пришла в феврале, вскоре после того, как Кендалл уехала в Виксберг.

Было просто невозможно оставаться у Армстронгов после того, как Брент покинул ее в последний раз. Он увел «Гордость повстанца», и Кендалл стало ясно, что Брент никогда не вернется. Во всяком случае, к ней.

Вернуться в Чарлстон она не осмелилась — никогда, пока она способна дышать, не станет Кендалл доверять своему отчиму. Хотя она немного нервничала, зная, что Джон Мур служит под командованием адмирала Фэррагата на Миссисипи, все же у Кендалл, как, впрочем, и у многих других, была уверенность в том, что на западном фронте конфедераты не уступят своих позиций. Виксберг, окруженный с трех сторон горами, стоящий на реке, считался неприступной крепостью. В феврале, когда Кендалл поехала в госпиталь вместе с Дэвидом Армстронгом, никто не мог даже предположить, что именно Виксберг окажется в столь жестокой осаде.

Никто, естественно, на Юге. С самого начала войны конфедераты сражались с необыкновенным мужеством и доблестью. Но этого оказалось слишком мало, чтобы отразить натиск превосходящих сил янки, вооруженных современной тяжелой артиллерией.

Кендалл встала и потянулась, массируя занывшую от дневных трудов спину. Как она устала! Но как бы ни заставляла она себя работать, полного забвения не наступало — она все равно продолжала вспоминать Брента. Как ни странно, но эти воспоминания были вполне сносными — тяжелыми, но сносными, пока она могла ждать и верить, что настанет день, когда он вернется. Но это было только в те часы, когда она осмеливалась думать о нем и в мыслях строить планы совместной жизни с ним.

Однако эти мечты были мертвы, как былая красота Виксберга. Память не потускнела, но продолжала каждый день мучительно донимать Кендалл. Даже по прошествии столь долгого времени в часы тяжкого, не приносившего отдыха ночного сна, она явственно представляла себе лицо Брента. Можно только посмеяться над тем, что она видела в своих коротких снах. Улыбка кавалера скрашивала жесткие черты его лица, серые глаза загорались таким страстным огнем, что жгли, как лучи яркого южного солнца.

Кендалл вздрогнула и прикусила губу. Уж вспоминать, так вспоминать. Была бы она умнее, так припомнила бы, что характер у Брента был кусачим, что он мог быть высокомерным, надменным, холодным и оскорбительно поучающим. Это он оказался глупцом, готовым без всякого смысла рисковать собственной жизнью.

Ну почему нельзя, с горечью подумала Кендалл, убежать от любви? Помнится, Рыжая Лисица сказал ей, что это невозможно… И время доказало его правоту. Вождь потратил много слов и сил, чтобы убедить Кендалл не уезжать в Виксберг. Она действует, как ребенок, говорил Рыжая Лисица нетерпеливо. Так же в свое время говорил Брент. Макклейн вернется: он надеется найти Кендалл у Армстронгов.

Но она не могла поверить, что Брент захочет ее искать.

Скучала Кендалл и по Рыжей Лисице, который незаметно стал ее самым близким другом. Ей недоставало его рассудительных слов, самого его присутствия, спокойствия и стоической красоты духа.

Скучала она по нему и потому, что он был живой нитью, связывавшей ее с Брентом…

Но о Бренте надо забыть, похоронить себя в делах, довести до полного изнурения, чтобы ненужные воспоминания не лезли в голову.

И Кендалл трудилась от рассвета до заката. Осада заполнила госпиталь ранеными настолько, что иногда было трудно протиснуться между койками.

Генерал Конфедерации Джон Пембертон проявил чудеса отваги в отчаянных попытках сохранить город, но его противник — генерал Грант оказался весьма настойчив. Жители старого южного города, под стать командующему, были готовы стойко переносить все лишения и трудности.

Но тяжкие недели сменяли одна другую, и вместе с запасами продовольствия таяли мужество и отвага, уступая место тупому ожиданию. Люди начали есть лошадей, собак и кошек. В последнее время на ужин стали употреблять жареных крыс.

В дверь комнатки Кендалл постучались.

— Кто там? — отозвалась Кендалл, радуясь возможности отвлечься от мрачных размышлений.

— Вы мне нужны, Кендалл. Последний снаряд накрыл несколько человек, их только что доставили к нам.

— Иду, доктор Армстронг! — торопливо откликнулась Кендалл. Она поправила юбку и, прежде чем выйти из комнаты, машинально посмотрела на себя в осколок зеркала над простеньким рукомойником. Что-то в отражении привлекло ее внимание, она пристально взглянула на свое лицо и вздрогнула, увидев глубоко запавшие щеки.

Как ужасно она выглядит! Страшно исхудала, одни кости. Под глазами появились темно-синие крути. Только глаза остались прежними. Отведя взгляд, она быстрым движением заправила в пучок выбившуюся прядь и решительно вышла из комнаты. Умирающим солдатам нет никакого дела до ее красоты; ее долг ухаживать за ними, подавать пить, хоть как-то облегчать их нечеловеческие страдания.

Дэвид Армстронг был очень похож на своего брата — такой же сильный, благородный человек и неутомимый работник. Кендалл привязалась к нему так же, как к Эйми и Гарри. Дэвида она увидела в коридоре. Хирург, засучив рукава рубашки, мыл руки.

— Идите в операционную, Кендалл, у нас три ампутации.

Она заметно побледнела, но согласно кивнула головой, всей душой ненавидя эту часть своих обязанностей. Раненые кричали и сопротивлялись, плакали и молили о пощаде.

Но гангрена не оставляла людям шансов: там, где бессильной оказалась пуля, зараза грозила сиять свою жатву.

— У нас есть какое-нибудь обезболивающее? — В ответ доктор Армстронг посмотрел на Кендалл тяжелым взглядом:

— Нет.

Кендалл, снова кивнула, едва справившись с подкатившим к горлу чувством тошноты.

— Идемте, — кратко произнес Дэвид.

Кендалл пошла вслед за доктором.

Она была не в состоянии спасти ногу молодому солдату, но знала, что очень нужна доктору Армстронгу. Здоровые мужчины находились на передовой, обороняя город от неприятеля. Армия не могла позволить себе роскошь использовать их для работы в госпиталях. Кендалл хорошо изучила привычки доктора Армстронга, поняла суть его работы и содержала хирургические инструменты в идеальном порядке. Научилась Кендалл накладывать повязки на культи, говорить раненым слова утешения и ласково — прикасаться к их покрытым испариной лицам. Однако каждый раз, стоя в операционной, она боялась упасть в обморок от вида мучений, которым подвергает хирург и без того израненных людей.

Доктор Армстронг работал быстро, сноровисто и умело. Наконец последнего, третьего, раненого унесли в палату; его крики постепенно стихли под сводами коридора. Санитар унес то, что осталось от искалеченных ног, и Кендалл тупо уставилась ему вслед.

Хирург подошел к ней и обнял за плечи.

— Вы знаете, — проговорил он тихо, — что для меня самое тяжелое на войне? Слушать пение птиц. Продолжается эта кровавая вакханалия, а птицы видят только, что на смену весне пришло лето. И цветы… Они продолжают расти невзирая ни на что. Да что там… жизнь всегда будет продолжаться, Кендалл. Время сеять, и время собирать урожай.

Кендалл с удивлением воззрилась на него, пораженная неожиданными фантазиями доктора Армстронга. Он всегда казался ей настоящим сухарем — вечно занятым, добрым, но по-солдатски прямым.

Он улыбнулся:

— Кендалл, вам следовало бы одеваться в щелка и бархат и блистать на балах, флиртуя со всеми молодыми людьми. Дитя мое, я даже представляю вас только так — прекрасной, милой, беззаботной, без лихорадочного волнения в глазах. Боюсь, что госпиталь не самое подходящее место для изящных молодых леди.

Она натянуто улыбнулась:

— Доктор Армстронг, я уже не уверена, была ли я когда-нибудь изящной молодой леди.

Он покачал мудрой седой головой:

— Девочка моя, вы всегда будете прекраснейшей из всех леди. К тому же вы сильны и переживете весь этот кошмар, который, к несчастью, не переживут столь многие.

У Кендалл заныло сердце.

— Вы… вы верите, что мы… потеряем Виксберг?

— Кендалл, это отнюдь не вопрос веры. Посмотрите, что творится вокруг. Мы страшно голодаем и умираем от истощения. От Виксберга остались только воспоминания. Граждане скрываются в погребах и подвалах своих домов, точнее, того, что от них осталось. Генерал Пембертон делает все, чтобы отстоять город, но долго ли сможет босая, потрепанная, голодная армия сопротивляться сытому, хорошо вооруженному и вдвое превосходящему по численности противнику? Если не произойдет чуда, то Виксберг падет… как, впрочем, и весь Юг…

Он замолчал, видя, какое впечатление произвели его слова на молодую женщину.

— Не обращайте на меня внимания, Кендалл. Я старая, до времени изношенная рабочая лошадь!

Однако лицо Кендалл оставалось напряженным и беспомощным. И снова доктор Армстронг попытался сгладить боль, которую невольно причинил своей помощнице.

— Завтра мы должны получить немного морфия, — бодро произнес он. — На тот берег послан человек, который должен пройти сквозь боевые порядки янки и встретиться с нашими. Мы пойдем получать его вместе с вами.

Кендалл едва заметно улыбнулась.

— Морфий, — тихо пробормотала она. — Это прекрасно. Когда завтра они будут кромсать очередную жертву, та будет кричать не так громко. Час от часу не легче!

— Идите отдыхать, Кендалл. Вам надо немного поспать.

Она послушно легла в постель и даже сумела уснуть. Но это был неспокойный сон: ее преследовал один и тот же кошмар. На операционном столе дико кричит от боли человек в сером мундире. Кендалл смотрит на него и видит Брента.

Кендалл проснулась и, придя в себя, попыталась снова уснуть, но стоило ей закрыть глаза, как видение снова представало перед ее взором с ужасающей ясностью. Но теперь на столе лежал другой человек. У него была темно-бронзовая кожа, из многочисленных ран текла кровь. Он обернулся и прошептал: «Отомсти!»

Это был Рыжая Лисица.

Кендалл кинулась от стола, но, обернувшись, увидела, что вождь преследует ее по пятам, а впереди поджидает Брент, залитый кровью, — босой, в рваном сером мундире, который он носил когда-то с такой щеголеватой выправкой. Его глаза обвиняли.

Она оказалась в ловушке. Закрыв глаза руками, Кендалл с криком упала на колени. Ведь это были люди, которые когда-то любили ее, заботились о ней, а она обрекла их на невероятные страдания… Даже во сне она испытывала дикий страх. Она снова проснулась, ее крик потонул в адском грохоте: наступило утро, и янки возобновили артиллерийский обстрел города. С трудом, поднявшись, Кендалл ополоснула лицо, потом подняла глаза и посмотрела на себя в зеркало. Круги под глазами стали еще темнее.

Чтобы не разрыдаться, пришлось еще раз напомнить себе, что раненым и умирающим нет дела до ее красоты, от нее требовалось совсем другое.

Казалось, день тянулся вечно. Генерал Грант обстреливал город с суши, а адмирал Портер — с реки. Вместе с солдатами в госпиталь начали поступать гражданские люди — старики, женщины, дети, — попавшие под конические снаряды, несшие смерть. Вид раненых детей разрывал сердце Кендалл. Худые, маленькие, одетые в невероятные лохмотья, эти создания не понимали, что происходит, они знали только, что им невыносимо больно.

Обстрел, наконец, прекратился. Врачи, передохнувшие днем, приступали к ночной работе. Кендалл ушла в свою крохотную каморку и постаралась отмыть себя от страшного запаха тления и смерти.

— Кендалл!

Она услышала стук в дверь и голос доктора Армстронга.

— Что случилось?

— Вы идете со мной?

О! Как она могла забыть? Они же собирались идти за морфием.

— Да-да, сейчас иду!

Она быстро надела простенькое хлопковое платье, рывком распахнула дверь. Доктор Армстронг галантно предложил ей руку.

— Пойдемте, голубушка, — сказал он, подмигнув Кендалл. — Я буду сопровождать вас.

В этой прогулке не было ничего приятного. Улицы казались вымершими, на месте некогда великолепных домов стояли лишь обгорелые остовы. Однако доктор вето дорогу пытался развлечь Кендалл забавными рассказами из жизни людей, которые раньше жили в этих сгоревших домах.

Воздух был напоен ароматами лета. С реки дул свежий ветерок, очищавший Кендалл от вони и грязи госпиталя.

Они свернули налево, оставив позади себя город и повстанческую батарею. Раздался тихий свист, и доктор Армстронг остановился, крепко сжав руку Кендалл. Из кустов навстречу им выскочил какой-то мальчишка.

— Док Армстронг, что-то неладное с лодкой. Я ее вижу, а она не пристает к берегу. Вот посмотрите сами. Видите, как она плывет? Сейчас выглянет луна, тогда увидите… Вот смотрите! Почему он не пристает? Билли не мог не пройти.

Доктор Армстронг молча смотрел на гладь воды.

— Не знаю, — тихо произнес он, наконец. — Течение скоро унесет лодку. Интересно, он привез морфий?

Кендалл посмотрела на мальчишку, которому не было еще и тринадцати лет, потом на старого доктора. Словно прочитав ее мысли, мальчик произнес внезапно охрипшим голосом:

— Я бы постарался доплыть до нее, но я не умею плавать. Мама всегда говорила, что хорошенько высечет меня, если увидит в реке или ручье.

— Я смогу пригнать лодку, — вызвалась Кендалл. Доктор Армстронг посмотрел на нее как на сумасшедшую:

— Нет, Кендалл, я не могу послать женщину…

— Можете, — раздраженно сказала Кендалл. — Этот мальчик не умеет плавать, а вы, простите, доктор Армстронг, слишком стары. Кроме того, раненые в госпитале вряд ли обойдутся без вас.

Говоря эти слова, Кендалл начала торопливо раздеваться. Надо избавиться от этой кучи тряпья, иначе утонешь. Она не осмелилась сказать доктору, что сильно испугалась. Ведь, в сущности, она не такая уж и хорошая пловчиха. Но если не поддаваться панике, то все будет хорошо. Лодка была пока недалеко от берега, однако течение с каждой минутой уносило ее все дальше и дальше.

— Кендалл, мы найдем кого-нибудь другого.

— У нас нет на это времени. Морфий уплывет к янки, а они вряд ли преподнесут его нам на блюдечке?

Она сбросила туфли и увидела, что мальчик смотрит на нее широко раскрытыми глазами. Она рассмеялась, чтобы разрядить неловкость.

— Я понимаю, что одета не по последней моде, но будем считать, что это самый лучший женский купальный костюм. — Кендалл посмотрела на свои панталоны и короткую тесную рубашку.

— Кендалл… — снова попытался остановить женщину доктор Армстронг.

Но она уже не слышала его. Сквозь заросли она подбежала к реке и сразу окунулась в воду. Вода оказалась не по-летнему холодной, и у Кендалл захватило дух. Кроме того, она боялась, что в реке может водиться какая-нибудь нечисть. Она вытянула руки вперед и поплыла, стараясь побыстрее оторваться от противного, илистого дна. В несколько взмахов выбралась на глубокое место и огляделась. До маленькой гребной лодки оказалось не так близко, как это виделось с берега, — не менее нескольких сотен футов. Надо поворачивать назад…

Но воспоминание о кричащих на операционном столе раненых погнало Кендалл вперед вопреки доводам разума. Она набрала в легкие побольше воздуха и поплыла, делая медленные, размашистые гребки. Остановилась и снова посмотрела на лодку. Господи, как же она далеко! Снова вздохнула и поплыла вперед, уговаривая себя, что если перестанет двигаться, то просто замерзнет.

Она плыла вперед, стараясь быть методичной, как доктор

Армстронг. Вот она подплыла ближе… еще ближе.

Наконец она добралась до цели. Ухватившись за борт, решила отдохнуть, прежде чем попытаться перевалиться через него. Она отдыхала, прижавшись щекой к мокрому дереву борта, и ее распирало от гордости и счастья. Она сделала это! И только благодаря ей солдаты будут меньше мучиться на операционном столе… .

Внезапно сильные мужские руки схватили ее за плечи и грубо потащили из воды. У Кендалл вырвался дикий крик.

— Добро пожаловать на борт, шпион, — поприветствовал Кендалл чей-то веселый голос.

— Нет! — отчаянно сопротивляясь, не своим голосом взвизгнула Кендалл. Но ее быстро вытащили и посадили на среднюю банку.

— Будь я проклят, сержант, это женщина!

— Не буду с тобой спорить, Уокер, — добродушно согласился сержант. — Это определенно женщина.

Она испуганно перевела взгляд с одной фигуры, одетой в синий мундир, на другую, одетую так же. Один из них сидел на веслах и сноровисто греб к противоположному берегу.

— Подождите!.. — умоляюще воскликнула Кендалл, решив, что сержант, судя по голосу, порядочный человек и с ним можно будет договориться. — Подождите, прошу вас! Нам так нужен морфий!

— Какой еще морфий? — поинтересовался сержант. Его сухощавое лицо было покрыто сетью морщинок. — Здесь не было никакого морфия, леди. Только легкое стрелковое оружие. Мы отняли его у человека, который пытался провезти свой груз в Виксберг.