– Сарацина?
– В Иерусалиме у них тоже святыни, – неохотно сказал Роджер. – Они считают, что их пророк Моххамед здесь вознесся на небо, и устроили свою мечеть над камнем, где остался отпечаток его ноги. Но большинство сарацинских паломников идут через наши земли в Мекку и Медину, уплачивая пошлину как при пути туда, так и на обратном. С сарацин, конечно, брали больше, чем христиан. Платили караваны, следующие через наши земли, торговцы вносили пошлину, въезжая в город, давали серебро за право торговать на нашем рынке… Это было богатое королевство, чужестранец! Рыцари с Запада приезжали сюда с пустым карманом, а возвращались с мешками полными золота. Младшие сыновья владельцев майоратов, которые у себя дома спали на соломе, через два-три года службы в Леванте возвращались и покупали себе поместья, создавая новый майорат. Король выдавал рыцарям по шестьсот безантов в год каждому, и это тем, кто у себя дома золота в руках не держал! Накопив денег на поместья в Европе, они уезжали, бросая Святую Землю. Никакие увещевания не могли остановить этих жеребят. Здесь они были обычными рыцарями, а дома становились сеньорами. Дома у них серебра не хватало, а здесь они оббивали безантами щиты по краям – дабы издалека было видно их богатства. Святую Землю некому было защищать…
– А ты здесь давно?
– Тридцать лет. Когда приплыл, был таким, как Ги…
Роджер хотел еще что-то сказать, но Иоаким схватил его за руку. Рыцарь поднял взор. Дорога, по которой они сейчас ехали, круто поднималась в гору, и над верхней ее частью колыхались, четко видимые на фоне вечернего неба наконечники копий.
– Что я говорил! – пожал плечами Роджер. – Они нас еще не видят, а мы уже заметили.
– Разобрать копья? – деловито спросил Иоаким.
– Не надо. Это Сеиф, больше некому, – ответил рыцарь. – Наверное, устал нас ждать.
Ватага остановилась, настороженно поглядывая вперед. Копья над перевалом вздымались все выше и выше, словно росли из земли. Вот уже показались верхушки шлемов, украшенные метелками из конских хвостов, затем лица. Встречная кавалькада тоже заметила путников, и до них долетел звучный приказ. Сарацинский отряд, беря копья наперевес, рысью припустил навстречу.
– Это не Сеиф… – процедил сквозь зубы Роджер и повернулся к спутникам: – Повозку с дороги убрать, самим стать рядом! Не задираться! Их семеро…
Козма едва успел выполнить приказ, как встречный отряд сходу взял ватагу в полукольцо, грозно ощетинившись остро отточенными наконечниками копий. Роджер приложил руки к груди и поклонился.
– Салям алейкум!
– Ва алейкум ассалям!
Из середины полукольца выехал один из всадников. Он был молод, но по его надменному лицу и властной манере держаться сразу стало понятно: начальник.
– Я Селим, сотник эмира Эль-Кудса. Вы кто?
– Паломники. Путешествуем с соизволения Несравненного. Едем из Иерусалима, – смиренно ответил Роджер по-арабски и протянул сарацину бережно извлеченный из сумки фирман. Тот взял, прочел и внимательно рассмотрел печать. Приложил ее ко лбу.
– За что Несравненный оказал такую милость многобожнику? – спросил Селим, не выпуская пергамент из рук.
– Я сдал ему крепость без единого выстрела. Из воинов Саладина никого даже не ранили.
– Ты поступил мудро, – усмехнулся сарацин. – Никто в Сахеле не устоит перед мощью султана! Те, кто пытается сопротивляться, только приближают свою смерть.
Селим повернулся к отряду и отдал короткое повеление. Воины заулыбались и подняли копья. Некоторые тут же стали привязывать их кожаными ремешками к седлу – дабы не держать в руках.
– Зачем вы оделись по-нашему? – спросил начальник отряда, все еще удерживая в руке фирман.
– Идет война, а здесь не любят франков, – ответил Роджер.
– Это правда, – кивнул Селим. – Но время войны паломники сидят дома.
– Я возвращаюсь на родину, в землю франков. Баронства у меня больше нет, ничто не удерживает меня. На прощание решил поклониться святым местам. Разумеется, если б не фирман султана… Он хранит меня лучше самой крепкой брони.
– Еще бы!.. – вновь ухмыльнулся сарацин.
Он хотел еще что-то сказать, но его прервал женский крик.
– Спасите!.. Христиане!..
Маленькая фигурка в драной рубашке выбежала из строя всадников и упала на колени перед конем Роджера, протягивая кверху связанные руки. Рыцарь нагнулся. Это была девушка, скорее даже девчушка лет пятнадцати. Спутанные черные волосы, на смуглых грязных щеках слезы проторили дорожки. Видимо, она сидела на лошади за кем-то из всадников Селима, поэтому путешественники ее не увидели сразу.
– Спаси меня, господин! – вновь выкрикнула девчушка на лингва-франка.
– Кто это? – удивился Роджер.
– Мы заехали в одно селение, неподалеку отсюда, – ощерил зубы предводитель сарацин. – Отдохнуть, поесть. Христианское селение. Мои мамлюки давно не были дома, они соскучились по женской ласке. У твоих воинов разве так не бывало, франк?
– Бывало, – хмуро ответил Роджер.
– Воин должен быть сыт во всем, иначе он плохо сражается. Но когда мы пошли по домам, эти многобожники решили, что могут встать против воинов Аллаха. Со мной шестеро, видишь? А было девять… За каждого убитого мамлюка они заплатили вдесятеро…
– Они зарубили моих родителей и двух братьев! – снова вскричала пленница. – Спаси, господин!
Роджер увидел, что Ги выбрался из повозки и подошел ближе. Его и пленницу разделял только шаг. Оруженосец смотрел на пленницу, не отрываясь.
– Продай ее мне! – повернулся рыцарь к Селиму. – Ты ведь все равно сделаешь это в Иерусалиме. Я дам десять безантов – вдвое больше, чем ты выручишь на невольничьем рынке.
– Ты меня не понял, франк! – нахмурился Селим. Неизвестно почему, но он перешел на лингва-франка, – может, чтобы паломнику стало понятнее. – Убили трех моих мамлюков. И одного из них – эта язычница. Кухонным ножом… Амад всего лишь хотел ее приласкать… Мы похоронили своих воинов возле селения многобожников, шариат велит сделать это до захода солнца, и поспешили домой. Мои воины хотели убить ее еще там, но я запретил…
– Ты милосерден, господин, – поклонился Рождер.
– Аллах велел нам быть милосердными, – подтвердил Селим, – поэтому я подарил христианской сучке несколько часов жизни. Солнце клонится к закату, мы не успеем в Иерусалим до ночи. Впереди есть роща сикимор с родником, заночуем там. Сначала велим ей вымыться, чтоб не воняла, как все франки. Затем все мои воины получат от нее то, что не досталось бедному Амаду – пусть утешат его гурии в раю! Когда все насытятся, я велю прибить ее к дереву, как ромеи когда-то прибили вашего пророка Иссу. И мы посмотрим, воскреснет ли она на третий день…
Сарацины засмеялись. Белые зубы на смуглых, припорошенных пылью лицах сверкали, как клыки хищников.
– Ты справедлив, господин, – склонился рыцарь.
Ответные слова начальника сарацин, прервал окрик. Роджер поднял голову. Ги все же подошел… Пленница уткнулась ему лицом в живот, а оруженосец гладил ее по пышным волосам.
Выехавший из строя сарацин взмахнул плеткой и наотмашь перетянул Ги вдоль спины.
– Собака!
Ги отскочил и схватился за меч. Сарацин выхватил саблю из ножен. И тут же выронил ее, схватившись за горло. Между пальцами торчало короткое оперение арбалетной стрелы. Щелчок тетивы донесся позже.
Селим недоуменно обернулся к Роджеру, как в следующий миг короткая стрела-болт пригвоздила пергамент к его груди.
– Бей их! – страшным голосом вскричал Роджер, выхватывая меч из ножен. – Коли, руби!
Дав шпоры коню, рыцарь подскочил к ближайшему всаднику. Тот успел закрыться щитом. Роджер ударил прямо, изо всех сил. Клинок высек сноп искр о металл, но пробил щит, и рыцарь увидел, как противник выронил саблю, лицо его побледнело. Тень слева закрыла солнце, Роджер мгновенно обернулся, пытаясь вытащить застрявший меч, но не успел. Сверкающий клинок взмыл над его головой – Роджер успел только отшатнуться. Но разрубить голову рыцаря сарацин не успел. Послышал звучный удар, нападавший выронил саблю и свалился на землю. Над крупом его коня возникло злое лицо Иоакима; он крутил над головой гирьки кистеня.
Уцелевшие в схватке сарацины, развернули коней и помчались туда, откуда пришли. Отскакали шагов на пятьдесят и стали разворачиваться.
– У тебя храбрые мамлюки, Селим, – прошептал Роджер и возгласил трубно: – Ги!
Оруженосец уже пришел в себя, и рыцарь ощутил в правой руке гладкое древко копья. Оббежав коня, Ги подал ему круглый сарацинский щит. Роджер скосил взгляд: так же проворно оруженосец подал копье и щит Иоакиму.
Трое сарацин тем временем изготовились и, выставив перед собой копья, с воем понеслись на врагов. Остро отточенные листья наконечников копий целились прямо в лица франков.
– Надеюсь, ты успел натянуть тетиву, Козма! – прошептал Роджер, когда до врагов осталось с десяток шагов. – Убери одного…
Словно отвечая его мольбе, послышался звонкий щелчок, и короткая стрела по пятку вошла в грудь коня, скакавшего посередине. Конь закричал, встал на дыбы и опрокинулся на спину, придавив хозяина. Двое других доскакали…
Копья ударили в щиты, как молот по наковальне, и сломались. Заржали кони, поднятые на дыбы силой удара, зазвенела сталь о сталь. Поднятая копытами пыль быстро рассеялась… Противник Иоакима висел вниз головой, зацепившись сапогом за стремя, кровь из разбитой головы пятнала красным дорогу, сам Иоаким держал его коня за узду, сердито поблескивая белками глаз. Роджеру удалось лишь выбить врага из седла; ошеломленный сарацин поднялся на ноги и стоял, покачиваясь, даже не достав саблю из ножен. Роджер подъехал ближе, сжимая рукоять меча.
– Пощади! – попросил сарацин, подняв бледное лицо.
– А вы щадили тех, в поселении?! – ответил рыцарь, делая выпад.
Вытерев окровавленный клинок о гриву коня, он глянул вперед. Ги стоял над сарацином, придавленным убитым конем и яростно колол его мечом. Роджер тронул бока коня шпорами. Подъехав, спешился. Ги опустил меч.
Роджер ударил его наотмашь, рукой в кольчужной перчатке. Голова оруженосца дернулась, но он устоял.
– Они вели ее в рабство и хотели убить! – вскрикнул Ги.
– После падения Иерусалима в рабство попало пятнадцать тысяч! Чем она лучше тех женщин и детей? Что с ними сделали, знаешь?! Из-за тебя могли убить всех!
Роджер замахнулся снова, но руку его перехватили. Он обернулся, бешено сверкая глазами, но Козму это не смутило.
– Не бей мальчишку!
– Его вина в этом! – сердито сказал Роджер, указывая свободной рукой на дорогу.
– Скорее моя! – ответил Козма, не отпуская руку рыцаря. – Я выстрелил.
– Спасая его?
– У меня дома дочь, такая же, как эта девчушка. Я знаю лингва-франка, и понял, что они собирались с ней сделать. Я бы выстрелил сам…
– Мы давали обет защищать христиан в Святой Земле! – всхлипнул Ги. На щеке его багровела огромная ссадина.
"Прежде всего ты давал обет послушания", – хотел сказать Роджер, но не успел. Звучный звук рожка раздался впереди. Все, не сговариваясь, обернулись. С вершины холма спускалась ватага всадников.
– К бою! – Роджер коршуном взлетел на коня.
– Повеселимся! – сверкая глазами, крикнул подъехавший Иоаким. – А то и размяться не успел.
Однако новые противники враждебных намерений к ватаге не высказали – копья их так и остались торчать наконечниками кверху. Ехавший впереди всадник пришпорил коня, и подскакал к Роджеру.
– Сеиф!
– Ты припозднился, господин! – ответил Сеиф, поблескивая белыми зубами.
– Ты тоже, – сказал Роджер, указывая на дорогу.
– Вы справились без нас! – хохотнул Сеиф. – Мы видели этих шакалов с вершины того холма, как и вас; я понял, что вам не разминуться. Они не знали, что встретят самого Зародьяра…
Роджер не ответил, хмуро наблюдая, как подъехавшие воины Сеифа принялись живо обдирать трупы убитых сарацин.
– Надо их похоронить! – сказал Сеиф. – Правоверные, как и мы.
– Только быстро! – велел Роджер. – Вели своим нукерам выпрячь лошадей из повозки, оседлать. Свободных коней возьмете на повод – пригодятся. Дальше поедем верхом.
– Господин!
Роджер глянул в сторону. Воин Сеифа протягивал ему залитый кровью пергамент.
– Заткни его в рот этой собаке! – прошипел рыцарь. – Кому нужен дырявый фирман?
– А это? – воин показал ему саблю предводителя сарацин в богато украшенных ножнах. – Настоящая дамасская сталь!
– Отдай ему! – указал Роджер на Козму. – Он его убил…
Сойдя с коня, рыцарь вытащил из седельной сумки секиру и подошел к повозке. Несколько раз ударил наотмашь по боковой доске, ослабляя крепление. Затем подцепил доску лезвием секиры, оторвал. Засунул руку в образовавшую дыру, вытащил тяжелую кожаную суму, перебросил ее через плечо…
Рядом кто-то всхлипнул. Рыцарь посмотрел: девчушка в драной рубашке, присев на корточки, жалась к колесу повозки. В суматохе все о ней забыли.
– Ги! – окликнул рыцарь. – Достань платье из повозки, – приказал он подбежавшему оруженосцу, – и дай ей. Оно хорошее – сам знаешь, – усмехнулся Роджер, видя, как мальчик заливается краской. – Затем усади ее на коня и оберегай, раз дал обет…
3.
Ярукташ, войдя к эмиру, не поклонился как обычно, а распростерся ничком на ковре – головой к носкам туфель Имада.
– Кто? – задохнулся Имад. – Мариам? Юсуф?
– Они здоровы, господин, хвала Аллаху! – ответил евнух, не поднимая головы. – И жена твоя, и сын.
– Кто?!.
Ярукташ сунул руку за пазуху и, все так же лежа, протянул эмиру измятый шелковый пояс. Имад развернул. Богато вышитый орнамент пятнали рыже-черные пятна.
– Селим…
Имад на мгновение закрыл глаза, а когда открыл снова, они горели. Рывком подняв с ковра тяжелое тело евнуха, он впился яростным взором в жирное лицо.
– Пол дня пути на север от Иерусалима, – быстро ответил евнух на немой вопрос. – Они не вернулись вчера, но все подумали: заночевали неподалеку. Они не появились и на следующий день… Я выслал полусотню. Только что прибыл гонец. Их убили на дороге, там, где она поднимается в горы. Закопали в землю, но мы нашли.
– Всех?
– С твоим братом семеро.
– У Селима было девять воинов!
– Остальных или увели, или Селим потерял их раньше.
– Кто убил?! – прошипел Имад, впиваясь руками в одежду евнуха. У самого горла. Тот захрипел:
– Если ты задушишь меня сейчас, господин, я не смогу ответить. Взываю к твоему разуму.
Имад, сделав над собой усилие, разжал руки.
– Я горюю вместе с тобой, – сипло сказал евнух, потирая пухлой ладошкой горло. – Я любил Селима, как любили его все. Он был красив, умен, отважен и недоверчив к врагам. Как и ты, господин. Он мог стать эмиром или даже атабеком. Но Аллах судил иначе… Никто не хотел идти к тебе с черной вестью, господин, все боялись смерти от твоей руки, лишь я вызвался. Я, как и ты, хочу найти и покарать убийц. Мне кажется, я знаю, кто это сделал и где его искать. Ты можешь забрать у меня земли, которые даровал, но дай молвить.
Имад понял, что евнух прав. Острый приступ гнева прошел, оставив горечь и жажду мести. Имад оглянулся, увидел у своих ног подушку сел, скрестив ноги. Указал евнуху перед собой. Тот осторожно примостился на краешке ковра.
– Полусотней командует Юсуф, – продолжил евнух по знаку эмира. – Он старый и опытный. Именно он нашел захоронение. Воины Юсуфа осмотрели тела: у всех раны нанесены спереди, двое, в том числе твой брат, застрелены из арбалета. Была засада.
– Там негде спрятать засаду! – хрипло возразил Имад. – Я знаю это место. Ровное поле и чистая дорога.
– Засады бывают разные, – не согласился Ярукташ. – Можно спрятаться в зарослях или за камнями, а можно притвориться мирными путешественниками, от которых никто не ждет нападения. А когда подошедшие воины успокоятся и опустят оружие, вдруг напасть!
– На такое способен только очень смелый человек, – покачал головой эмир. – Путников должно быть меньше, чем аскеров, они не должны вызвать настороженность. Селим был недоверчив.
– Его обманули.
– Кто? – напрягся Имад. – Разбойники ушли вслед войску Несравненного, франки далеко и сидят в крепостях. Сирийцы? Персы?
– Юсуф так думал вначале. Мамлюков Селима и его самого похоронили по обычаю правоверных. У кого была чалма, развязали, расправили и завернули тело в саван. Тех, у кого чалмы не было, прикрыли халатами. Ты знаешь, господин, франки не хоронят своих врагов. Разбойники бросают тела на съедение птицам и зверям. Поэтому Юсуф думал, что это сделали правоверные.
– Однако ты уверен, что это не так? – спросил Имад. – Почему?
Ярукташ пошарил под халатом и протянул эмиру смятый пергамент. Имад развернул. Пергамент был пробит посередине и весь в бурых пятнах, как и пояс.
– Его нашли на теле Селима, – пояснил евнух. Он хотел уточнить, где именно, но, глянув на эмира, промолчал.
– Фирман Салах-ад Дина! Барону д' Оберону?.. Селима убил барон?
– Нет, господин. Мы оба помним барона. (Ярукташ неожиданно сказал это "мы", но Имад не заметил.) Молодой слизняк, который сдал крепость, стоило войску Несравненного подойти на полет стрелы. Он никогда не поднял бы руку на твоего брата, не посмел. Это сделал другой человек.
Эмир смотрел на евнуха в упор.
– Идет война, путников мало, а все дороги в окрестности ведут Эль-Кудс. Я велел расспросить городскую стражу, и один десятник поведал, что два дня назад пропустил за ворота человека с фирманом Салах-ад-Дина. Стражник описал его. Это немолодой франк, высокий, сильный и жилистый. У него выдубленное солнцем лицо, седые виски и маленький шрам под левым глазом в виде следа птичьей лапки. Такой шрам оставляет трехгранный наконечник стрелы…
– Зародьяр?..
– Ты проницателен, господин.
– В Эль-Кудсе был Волк Пустыни, а мы не знали?
– Его никто здесь не ждал.
– Где была твоя стража?
– Охраняла ворота. Эль-Кудс сдали Несравненному менее двух лун тому. Сорок дней мы охраняли за городом франков, которых обязали заплатить выкуп. Тех, кто заплатил, по приказу султана сопроводили в их земли. Затем охраняли тех, кто не заплатил, ожидая приказа, что с ними делать… Войско ушло с Несравненным, нас осталось мало. И не только воинов. При франках в городе жило немного правоверных, но они убежали перед осадой. До сего дня воротились не все… Полгорода пустует, а новые жители не знают Зародьяра, даже не слыхали о нем. Донести было некому.
– Как попал к Зародьяру фирман д' Оберона?
– Барон не отдал бы его по доброй воле…
– Зародьяр уехал один?
– Стражник сказал: было четверо. Зародьяра сопровождал рыцарь, повозку вел возница, внутри сидела женщина.
– Женщина?
– Переодетый юноша, если верить словам, которыми его описал десятник.
– Мужчины франков переодеваются женщинами?
– Правоверному этого не понять, но многобожники могут. Их священники запрещают такое, но на войне любая хитрость дозволена.
– Тебе лучше знать, армянин! Но как четверо могли убить семерых? У Селима было шесть мамлюков. Опытных, быстрых, отважных…
– У меня два ответа, господин.
– Говори!
– Либо этот Зародьяр – дьявол!
– Либо?
– Я уже говорил, что убитых похоронили по правоверному обычаю.
– Зародьяру кто-то помог?
– Ты сам сказал, господин.
– Нечестивые турки, служащие франкам за деньги?
– Зародьяру они служили всегда.
– Селима и его аскеров убили турки?
– Да, господин! Думаю, они поджидали Зародьяра за городом, и там соединились. Франки переоделись правоверными, вот почему Селим подпустил их близко. Вокруг Эль-Кудса правоверных опасаться не надо. Но твой брат распознал франка и потребовал объяснений. Зародьяр дал ему фирман. Но Селим не поверил франку. Тогда турки набросились на правоверных. Аскеры Селима храбро сражались, об этом говорят их раны, но врагов было больше, и напали они врасплох. На поле нет могил турков и франков. Либо они увезли своих убитых, чему я не верю, либо они не понесли потерь. Все случилось слишком быстро…
Ярукташ замолчал. Имад некоторое время тихо сидел, уставясь в прихотливый орнамент ковра. Евнух не решался первым нарушить, установившуюся тишину, эмир сделал это сам.
– Что привело Зародьяра в Иерусалим? Почему он решился на это, понимая, что здесь могут узнать? И тогда…
– Кажется, я знаю.
– Говори!
– Когда султан осадил Эль-Кудс, в городе оказалось сто тысяч жителей. Несравненный наступал так стремительно, что почти никто не успел убежать. Войско короля франков пало на берегах Тивериадского озера, защищать город было некому, и старый барон д'Ибелин, возглавивший оборону, чуть ли не каждый день бегал к Салах-ад-Дину договариваться. В конце концов султан внял его мольбам и даровал милость неверным, разрешив им заплатить выкуп. Но пятнадцать тысяч самых бедных жителей так и не нашли денег…
– Я знаю это! – прервал Имад.
– Позволь мне закончить, господин! Франки, попавшие в рабство, проклинали монахов-тамплиеров и монахов-госпитальеров, пожалевших золота для выкупа. Все знали, что два ордена владеют огромными богатствами: как своими, так и теми, что им оставляли на хранение рыцари королевства. Эти волки-монахи так и говорили: свое золото на выкуп мы отдали, а чужое не можем. Но у Тивериадского озера остались лежать почти все рыцари франков! Востребовать у монахов это золото некому…
– В Иерусалиме хранилась орденская казна?! – вскричал Имад. – Ты говоришь правду?
– Зачем же тогда приезжал Зародьяр?
– Почему казну не нашли мы?
– Потому что не искали. Кому могло придти в голову, что золото здесь?
– Ты уверен, что его прятали?
– Я велел осмотреть госпиталь крестоносцев – там видели Зородьяра. Во дворе мои аскеры нашли битые камни, которые были стенными блоками, в подвале, в углу мы обнаружили грубо заделанную нишу. Кто-то вытащил там камни, но неумело, разбив их. Времени аккуратно исправить кладку у него не было, поэтому вместо блоков он вставил какой-то обломок, вроде тех камней, которыми евреи закрывают своих мертвых в пещерах. Наверное, с кладбища и привез. Обломок грубо замазан раствором, даже самой плохой каменщик сделал бы лучше. Но Зородьяр – рыцарь, стены класть он не умеет.
– Вы достали камень?
– Да. В нише ничего не было. Зородьяр приезжал сюда не затем, чтобы прятать…
– Мне трудно поверить, – медленно сказал Имад. – Оставить казну в сдавшемся городе…
– Франки знали, что мы обыщем сумки пленных. Просто раздать людям деньги, чтобы каждый вынес на себе понемногу, означало признать: они предали христиан в рабство из-за золота. Зародьяр прибыл в Иерусалим с повозкой. Зачем? Рыцари путешествуют верхом… В повозке сидел мальчик, переодетый женщиной. Для чего? Чтобы охрана не стала осматривать! Золото было внутри! После боя с отрядом Селима франки бросили повозку. Это легко объяснить. Повозка едет медленно, а у них появились свободные кони, на которые легко перегрузить казну…
– Ты умен, армянин! – процедил Имад. – За это я возвысил тебя. Но сейчас я не могу думать о золоте. Увез его Зародьяр или нет, мне нужны головы убийц брата!
– Юсуф идет по следу франков.
– Отставая на два дня!
– Настигнет. Зородьяру деваться некуда. Все крепости в округе в наших руках, города на побережье осаждены войском султана. В Сирию или к персам он не двинется, если не хочет смерти. У госпитальеров осталась одна крепость, где они могут защищаться – Крак. До него десять дней пути по торной дороге, но Зародьяр ею не пойдет – легко перенять. Станет пробираться горными тропами. Это долго…
– В горах легко устроить засаду.
– Юсуф будет осторожен, он знает, за кем гонится. Франков втрое или вчетверо меньше, Юсуф определил это по следам. Он догонит. Но я предусмотрел все. Готова сотня, которая пойдет кратким путем наперерез. Зородьяру не миновать Тивериадского озера, где мы его и встретим. Там лежат кости его братьев по вере, лягут и его.
– Я поведу эту сотню!
– Султану не понравится, господин! Нельзя эмиру оставлять город в такое время.
– Кто поведет?
– Я!
Эмир впился взором в лицо евнуха. Тот не отвел взгляда.
"Ты не слишком горюешь о смерти Селима, – думал Ярукташ, глядя на господина с устоявшейся на лице маской преданностью. – Вас было двое братьев, молодых, жаждавших богатства и власти, и готовых при случае затоптать друг друга. Если ты любил своего брата, то почему держал в отдалении? Почему послал его в христианские селения собирать подать в военное время с десятком всадников? Селима убил Зародьяр, но это мог сделать другой. Тебе не нужен рядом сильный соперник, даже если это брат… Тебе, конечно, требуется голова Зародьяра, Саладин за нее одарит милостями. Но не надо мне говорить, что не думаешь о золоте. Султан смертен, а золото вечно…"
– Почему ты хочешь ехать сам? – спросил Имад.
– По моей вине Зародьяр покинул Эль-Кудс беспрепятственно, – склонил голову евнух. – Я виноват в том, что он повстречал на своем пути твоего брата и убил его. Я мог это предотвратить, но не сумел. Дай мне возможность искупить вину! Я принесу тебе голову Зародьяра и его казну!
– А если не принесешь? – ощерился Имад.
– Тогда ты сам выберешь мне наказание. Я приму его со смирением.
– Ты говоришь, как христианин.
– Разве правоверный не должен смиряться перед лицом господина?
Имад не ответил. Встал, подошел к богато украшенному инкрустацией столику, взял тяжелый пергаментный свиток.
– Поклянись на Коране!
– Клянусь! – Ярукташ поцеловал свиток и приложился к нему лбом. – Да упадет на меня кара Аллаха, если я обману своего господина! Да не будет для меня ни света, ни дня; не будет воды, когда возжажду, не станет пищи, когда взалкаю, пусть вытекут мои глаза, сгниют и отвалятся члены, пусть побьют меня камнями или повесят на дереве. Омман.
– Ты поклялся, армянин! – сказал Имад, забирая свиток. – Теперь не медли…
* * *
Стража выскочила из-за скалы на повороте, и, нахлестывая коней, понеслась навстречу отряду. Юсуф натянул поводья. Старший из стражников подлетел к нему во весь опор и лихо становил жеребца.
– Они ночевали в селении, близко отсюда, – торопливо выпалил стражник. – Ушли на рассвете. Совсем недавно. Можно быстро догнать!
Юсуф никак не отозвался на мольбу, прозвучавшую в голосе мамлюка.
– Сколько их? – спросил неторопливо.
– Одиннадцать мужчин и одна женщина.
– Женщина? – удивился сотник.
– Молодая, лет пятнадцати. Старуха, у которой она ночевала, сказала, что девственница.
– Как старуха определила? – усмехнулся Юсуф.
– Женщина попросилась помыться, старуха сама натирала ее тряпкой в лохани. Разглядела… Еще старуха сказала, что девственница из обычных поселянок: говорит просто, руки у нее привычны к работе. Но платье дорогое.
– Кто купил ей это платье? С кем девственница возлегла ночью?
– Ни с кем – спала со старухой. Возле нее крутился какой-то молодой франк, но старуха его прогнала.
– Пусть так. Что разузнал о мужчинах?
– Четверо из одиннадцати – франки. Остальные – туркополы. Старшего из правоверных зовут Сеиф…
– Сеиф здесь! – ощерился Юсуф. – Давно не виделись… Продолжай!
– Командует всеми пожилой франк, высокий и крепкий. Под левым глазом – шрам лапкой от стрелы…
– Зародьяр… Как вооружены?
– Как на битву. У каждого кольчуга и панцирь, меч, копье. У туркополов – луки, у франков видели арбалет.
– Кто видел?
– Мальчишка возле них крутился, я поговорил с ним…
– Надеюсь, мальчик после этого выжил! – усмехнулся Юсуф. – Как и старуха… Франки отбирали еду у поселян или платили?
– Платили.
– Чем?
Стражник помялся, но нехотя достал из-за пояса монету.
– Целый безант! – причмокнул Юсуф, разглядывая желтый кружок. – Он щедр. Или золота у него много.
"Не безанты ли он прятал в повозке?", – подумал сотник. Под жалобным взглядом мамлюка он спрятал монету в кошель. Спросил строго:
– Какую еду они взяли в селении?
– Что здесь можно взять? – пожал плечами стражник. – Бедное село в горах, даже хлеба нет. Одна вяленая козлятина.
– Покажи!
Мамлюк неохотно запустил руку в седельную сумку и протянул сотнику черный ломоть сухого мяса. Юсуф взял, откусил и, пожевав, выплюнул.
– Соленая, – сказал удовлетворенно. – Откуда столько соли у бедных поселян? В горах что ли нашли?
Он вернул ломоть стражнику и тронул бока коня каблуками. Когда отряд выбрался на развилку, стражник указал вправо:
– Они свернули сюда, господин!
– Ну и пусть! – усмехнулся Юсуф и закрутил плеть над головой, сзывая десятников.
– Зародьяр пошел кружной дорогой, – сказал Юсуф, когда все собрались. – Так дольше, но зато дорога не просматривается из долины. Сторожится, старый волк, но не торопится: не знает, что идем по следу. Мы повернем влево и окажемся в долине раньше. Путь здесь тяжелый, камни мокрые, кони будут скользить. Поэтому тесно не ехать, растянуться, копья подвязать. Если кто нечаянно другого подколет, потом не жалуйтесь! Приготовьте арканы! Пригодятся. Ты поедешь со мной! – указал сотник на молодого гонца, прискакавшего в полусотню к утру. – Держись рядом!
Десятники, получив наказ, ускакали к своим мамлюкам, гортанно выкрикивая команды. Юсуф тронул бока коня каблуками и осторожно двинулся по каменистой тропе. Гонец рысил чуть позади.
Скоро все в отряде убедились в правоте старого сотника. Тропа пошла вверх, клочья низких облаков наплывали на нее, оставляя влагу на застывших камнях. Даже подкованные копыта коней ступали по ним нетвердо, неподкованные и вовсе скользили, как по льду. Сзади время от времени слышался приглушенный возглас и смачный звучный шлепок – падал чей-то конь. Юсуф не оборачивался, знал: подымут, помогут сесть в седло. Если сломал ногу или руку, перетянут. Пока сотник едет впереди, ни один мамлюк не позволит ни себе, ни другому остановиться.
