4. Цитадель: Вила Мария Зелиа

Следующий пункт на нашем «орбитальном» маршруте унесет нас еще глубже в историю – мы познакомимся с «предтечей» Зезинью-Магальяниса. Строительство Вилы Мария Зелиа, начатое в 1914 году, предшествовало первым попыткам создания «социального» жилья в Бразилии, а точнее – было одной из этих первых попыток. Они предпринимались не государством, а промышленниками, стремившимися обеспечить жильем своих рабочих. Вила Мария Зелиа во всех отношениях была самым идеалистическим из этих проектов – «образцовым» поселком, на строительство которого денег не жалели. Она находится примерно в 13 километрах к западу от нас: мы срежем путь через северо-восточную окраину города по шоссе Президента Дутры.

Где-то на полдороги мы решаем нанести визит в Вила Нова Пантаналь – фавелу, в свое время необычайно страдавшую от затоплений. Власти истратили 60 миллионов реалов (30 миллионов долларов) на осушение земель и создание альтернативной инфраструктуры и весьма гордятся достигнутым. Мы убеждаемся в этом, остановившись на въезде у двух билбордов, оповещающих, что эти работы выполнены правительством штата Сан-Паулу, и для верности украшенных гербом штата. Думаю, необходимость в этом объявлении возникла потому, что дренажная система – не слишком заметное и не слишком фотогеничное сооружение. Чтобы компенсировать этот недостаток, в фавеле также провели косметический ремонт. Фасады домов выкрасили в зелено-розовые тона, так что теперь они напоминают разноцветные леденцы. Краску – в рамках социальной ответственности бизнеса – бесплатно предоставила фирма, производящая красители. Но даже если абстрагироваться от расцветки, волнообразные узоры на стенах до боли напоминают детскую игровую комнату. Во всем этом есть некий неприятный налет патернализма.

Куда больше внимания привлекла подобная акция в Рио – два голландских художника прилетели туда, чтобы украсить фавелу Санта-Марта настенными панно. Я верю в социальную действенность эстетических жестов, но меня беспокоит, когда объектом «разрисовывания» становятся целые общины. Фавела не холст, и ее проблемы – не эстетического порядка, сколько бы вы ни возражали, что свежая краска на домах вызывает чувство гордости у жителей, хотя это несомненно так, и особенно, что «веселенькие» фасады повышают акции фавелы в глазах «официального» города. Что ж, в Вила Нова Пантаналь покраска по крайней мере сопровождалась осушением болотистой местности. Тем не менее мне не один раз приходилось слышать от бразильцев фразу «pra Ingles ver» – «это показуха для англичан».

Рядом с фавелой государственная строительная компания CDHU возвела «социальные» дома для жителей, переселенных с территории, особенно часто подвергавшейся затоплению. Они построены в конце 1990-х, но имеют поблекший вид, будто простояли здесь полвека. Такие здания – опять позаимствуем формулировку у Леви-Стросса – «вечно молоды, но всегда нездоровы». Они напоминают кадр из фильма Пазолини – эту унылую безлюдность итальянского неореализма. Перед домами двое детей пытаются высвободить красного воздушного змея, запутавшегося в цепной изгороди. Настоящая жанровая сцена, суровая и живописная. Пока мы с Тельмой фотографируем, Роберту сидит в машине, не выключая двигатель. Впервые за сегодняшний день он слегка нервничает: он чувствует, что за нами наблюдают, и хочет поскорее уехать отсюда. Доверившись его интуиции, мы отправляемся в путь.

Кварталы муниципального жилья в районе Вила Нова Пантаналь

Наша следующая остановка – Вила Мария Зелиа – находится на юго-западе, но мы движемся на северо-запад. Мы делаем небольшой крюк, чтобы пообедать в ресторане «Мокото», специализирующемся на кухне северо-восточного региона Баиа. Наполненные впечатлениями за шесть часов путешествия, мы с удовольствием расслабляемся за тарелкой дымящейся фавады – густой похлебки из бобов фава. Я слышал, что от этих бобов происходит и слово «фавела». Его этимология вызывает споры, но, согласно одной из версий, солдатский лагерь в Минас-Жерисе во время восстания Канудус в XIX веке назывался «фавела». Считается, что такое название лагерю было дано из-за того, что рядом находилось поле, засеянное фавой, а не в честь самих бобов, но кто знает…

Место, где мы обедаем, находится на северном рубеже города – довольно странное расположение для такого хорошего ресторана. С другой стороны, отсюда до Праса да Се всего 9 километров. Сан-Паулу не слишком разросся на север – здесь городские кварталы вскоре уступают место густому лесу, а затем горам. Его щупальца тянутся на юг к водохранилищам и на восток – к побережью. С вершины холма, где мы находимся, центр кажется близким и виден четко. Он напоминает Манхэттен, если смотреть с другого берега Гудзона, – только больше по площади и плотнее застроен. Возможно, такая ассоциация навеяна недавним обедом, но эта внушительная стена «высоток» напоминает шоколадки, выложенные рядком в киоске с их какофонией разноцветных упаковок. Только цвета здесь не такие кричащие: преобладают пастельные тона, цвета мороженого – фисташкового и мангового. На производстве этих «фруктовых» красок кто-то очень неплохо наживается!

Вернувшись на шоссе Президента Дутры, мы вскоре обнаруживаем, что снова заблудились. Мы нашли место под названием «Вида Мария», но Вила Мария Зелиа нет как нет. Останавливаемся, чтобы спросить кого-то из старожилов, и нам везет. Один из стариков показывает нам правильное направление своим узловатым пальцем – выясняется, что там жил его двоюродный брат. Мы срезаем угол через парковку Carrefour, французского сетевого гипермаркета, конкурирующего с Walmart в борьбе за кусок латиноамериканского пирога, и через несколько минут, за шинным заводом, находим то, что искали. В воздухе явственно пахнет резиной – как резко это контрастирует с тем, что мы видим! Вила Мария Зелиа – словно буколическая картинка из прошлого Старого Света. Она напоминает декорации к фильму – макет старой деревни в натуральную величину. Церковь с восьмигранным шпилем словно доставлена вертолетом из какой-нибудь баварской деревушки. Вдоль прямых улиц выстроились прекрасные домики, каждый из которых выполнен в собственном стиле. Этот поселок можно было бы считать зримым манифестом «нового урбанизма», если бы он не был таким явным порождением урбанизма «старого».

Недавно бразильский рэпер Криоло снял здесь видеоклип – стильное ретро из жизни маленького бразильского городка 70-х (производство спонсировала Nike). Вила Мария Зелиа стала идеальной декорацией для ностальгического видео: ведь и она сама порождена идеализмом. В 1916 году ее построил промышленник Жоржи Стрит в качестве поселка для рабочих своей текстильной фабрики, изготавливавшей джутовые мешки для кофе – в то время Сан-Паулу, несомненно уступавший пальму первенства Рио, уже был столицей бразильского кофейного бизнеса. Подобные vilas operarias (рабочие поселки), по сути, стали первой разновидностью «социального» жилья в стране. Стрит – позднее он станет министром труда и борцом за права рабочих – не пожалел денег на Вила Мария Зелиа. Дома выстроены в различных стилях – португальском, испанском, итальянском, польском, – соответствующих происхождению рабочих-иммигрантов. При поселке действовали школы, финансируемые промышленником, детский сад, аптека, парикмахерская и даже кафе-мороженое. Это был маленький островок Европы.

Сегодня этот странный «пришелец из прошлого», окруженный со всех сторон реальным Сан-Паулу, похоже, существует сразу в двух эпохах. Многие дома надстроены и свежевыкрашенны, возле них припаркованы недешевые машины, явно принадлежащие представителям среднего класса. В то же время объекты местной инфраструктуры превратились в полуразрушенные строения-призраки. Две школы, стоящие лицом друг к другу по разные стороны улицы – одна предназначалась для мальчиков, другая для девочек, – некогда представляли собой элегантные здания с арочными входами и фронтонами на окнах. Теперь внутри пустых «коробок» растут деревья, протянувшие ветки через оконные проемы. Еще одно большое красивое здание – судя по остаткам оборудования внутри, здесь была какая-то мастерская – превратилось в развалины с провалившейся крышей. Больно смотреть, как тонкая работа и продуманные архитектурные детали превращаются в ничто. В 1990-х годах Вила Мария Зелиа была признана объектом национального исторического наследия, но это «почетное звание», увы, не повлекло за собой мер по ее сохранению.

К нам подошел мужчина. Он говорит, что охраняет разрушенные здания и занимается «устной историей»: если мы не верим на слово, он может показать диплом Университета Сан-Паулу, где указана его специальность – «история индустриализации города». У этого человека широкое лицо с резкими чертами – наследство деда-индейца, поселившегося в Вила Мария Зелиа в 1919 году, и бабушки-португалки. Нашего собеседника зовут Деде; ему уже за шестьдесят, но живет он в том же доме, где родился.

Деде ведет нас в небольшой музей – он работает его смотрителем. Прежде здесь была аптека, но теперь в деревянных стеллажах для лекарств расположились выцветшие черно-белые фотографии. В основном это официальные групповые снимки, сделанные в 1940– 1950-х: мужская футбольная команда, женская баскетбольная, стройные ряды школьников в шортах и школьниц в белых платьях, с бантами в волосах. Девчушка, стоящая на одном колене в первом ряду, держит государственный флаг (несомненно ее специально отобрали для этой почетной миссии, но вид у школьницы не слишком довольный). На знамени – национальный девиз «Ordem e Progresso». «Порядок и прогресс». Конечно, эти снимки – само воплощение порядка, а поселок – символ прогресса. В то время, когда он строился, большинство рабочих жили в доходных домах, в условиях чрезвычайной скученности, и это начало вызывать нервозность у имущих классов. Вила Мария Зелиа стала одной из новых cidadela – цитаделей, призванных стать образцами «идеализированного» жилья для рабочих. Некоторые говорят, что они воплощают собой мечту буржуазии о контроле над рабочим классом, о его зависимости от «патриархов»-работодателей. Но если сегодняшнее путешествие что-то доказывает, то лишь то, что независимость не принесла рабочим улучшения бытовых условий. Социальный прогресс не сопровождался прогрессом материальным.

Допустим, что, раскошеливаясь на архитектурные изыски и инфраструктуру, Жоржи Стрит руководствовался собственными интересами – когда рабочие довольны, производство идет в гору. Но тем не менее трудно поверить, что сто лет назад некоторые рабочие жили лучше, чем большинство их коллег в наши дни. Может быть, «покровительство» частных предпринимателей – более эффективный способ позаботиться об интересах рабочих, чем строительство «социального» жилья руками государства? Возможно, этот аргумент противоречит чьим-то прогрессивным убеждениям, но за исключением комплекса Зезинью-Магальянис – еще одной идеалистической аномалии – Вила Мария Зелия представляется самой комфортной жилой зоной из всех, что мы видели сегодня. Или, по крайней мере, она была бы таковой, если бы ей не позволили прийти в запустение. Пол бывшей аптеки покрыт прекраснейшим плиточным орнаментом, но в нынешнем виде она напоминает инсталляцию Кристиана Блотански – с голыми лампочками, подсвечивающими фото давно умерших людей.

5. Миссия: Алдея де Карапикуиба

Вновь окунувшись в «прорезиненный» воздух, мы возвращаемся к машине. Теперь нам надо проехать 25 километров на запад, к миссии Карапикуиба. Долгое время мы движемся вдоль берега реки Тиете: ее спрямленное русло зажато между двумя широкими проспектами. Эта лента прибрежного шоссе больше всего напоминает городскую кольцевую дорогу; вот только обслуживает оно лишь западную и северную часть города и к тому же проходит на полпути до его границ. Мы сворачиваем с этой дороги и, направляясь на запад по шоссе Президента Кастело Бранко, в конечном итоге оказываемся на единственном действующем участке настоящей кольцевой дороги – Родоанель Мариу Ковас, который ведет нас на юг. А если бы мы продолжили путь на запад по Бранко, то вскоре оказались бы у одного из самых больших в мире охраняемых коттеджных поселков – Альфавиля.

Альфавиль – громадный пригород в американском стиле – мало напоминает одноименный город из мрачного фантастического фильма Годара. Впрочем, подобно тому как городом французского режиссера правил тиран-компьютер «Альфа-60» – помните, его все пытался уничтожить плоскостопный герой Эдди Константина в длинном плаще? – Альфавиль в Сан-Паулу живет под надзором всевидящего ока системы охранного видеонаблюдения. Дело в том, что этот поселок призван устранить то самое, что его породило: страх. Он был спроектирован в середине 1970-х архитектором Иодзиро Такаокой и инженером Ренато де Альбукерком для богачей, «бежавших» из центра города – в 1980-х, во время рецессии, эта тенденция приобрела характер эпидемии. Страх перед насильственной преступностью породил не только добровольную миграцию на периферию, но и, по выражению Терезы Кальдейры, «новую эстетику безопасности». Громадный поселок окружен стальной оградой, увенчанной колючей проволокой. За этой «профилактической стеной» вдоль ухоженных улиц выстроились виллы с бассейнами, чьи ряды прерываются лишь теннисными кортами.

Альфавиль и другие охраняемые поселки опровергают распространенное мнение о том, что Сан-Паулу состоит из богатого центра, окруженного гигантским кольцом нищеты. Слово «гигантский» скорее относится к самому Альфавилю, где плотность населения на порядок ниже, чем на остальной периферии с ее фавелами и доходными домами. В таких районах плотность населения вдвое превышает показатель центра Сан-Паулу. Более того, хотя Альфавиль устроен словно крепость, осажденная толпами мстительных бедняков, сегодня мы убедились, что периферия города развита сильнее, чем принято считать. Да, именно на периферии происходит 70 % насильственных преступлений, но в остальном ситуация улучшается. Теперь здесь есть хорошие дороги, электроснабжение, а зачастую и канализация, частных домов становится все больше. Таким образом, есть основания утверждать, что бедное население окраин участвует в развитии реального города больше, чем богатые жители пригородов, замкнувшиеся в своих эскапистских фантазиях.

Мы, однако, направляемся на юг по новой четырехполосной автостраде Мариу Ковас. Мы проезжаем мимо нескольких фавел, притулившихся на склонах холмов, и вилл (некоторые из них выполнены в неоклассическом стиле). Примерно через 6 километров мы сворачиваем с кольцевой дороги и, петляя, добираемся до обширной прогалины в небольшом лесу. Там вокруг площади с явно церемониальными функциями лепятся друг к другу бунгало. Это Алдея де Карапикуиба – последняя из иезуитских миссий в этих местах. Она была основана в 1560 году, всего на шесть лет позже самого Сан-Паулу. Глинобитные здания с выбеленными стенами, существующие еще с тех времен, напоминают казармы, выстроившиеся вокруг плаца. В центре площади установлен крест, окруженный кольцом пальм. Уберите отсюда два припаркованных автомобиля – и вы получите готовую декорацию к фильму Вернера Херцога. Перед глазами как живой встает безумный миссионер – этот образ создал Клаус Кински, – мечущий громы и молнии в адрес несчастных новообращенных индейцев. Вы буквально ощущаете жестокость, пропитавшую эту землю.

Несомненно, атмосфера в миссии Карапикуиба пронизана трагизмом – хотя бы потому, что она до сих пор существует. Когда ее создали, крупнейший город Южной Америки был всего лишь деревней, затем он рос и развивался, даже не удосужившись почтить свою спутницу статусом музея. Зачем мы здесь? Это всего лишь выброшенный за ненадобностью фрагмент истории города, не интересующегося собственным прошлым. Глинобитные стены выглядят прочными снаружи, но прогнили изнутри. Единственный атрибут современности здесь – ресторан с чилийской кухней, украшенный китчевыми картинами, изображающими скульптуры с острова Пасхи. Впрочем, и он обанкротился и теперь пустует.

В ресторане мы встречаем сторожа в компании молодого человека с виолончелью. Виолончелиста зовут Самуэль. «Я хотел бы сыграть для вас, сеньор Джастин», – говорит он, и тут же начинает исполнять «Весну» из «Времен года» Вивальди. Мы аплодируем, и он, исполнившись энтузиазма, переходит к несколько опереточной мелодии бразильского государственного гимна. Мы тут вспоминали Вернера Херцога? Что ж, игра Самуэля уносит нас еще глубже в атмосферу колониального сюрреализма, окутывающую эту готовую декорацию.

В свое время Сан-Паулу окружали 12 таких миссий – Карапикуиба единственная сохранилась до наших дней, – то есть его первоначальная «орбита» была религиозной. С этого «миссионерского пояса» католическая цивилизация хватала щупальцами «дикарей»-аборигенов и тащила их в свою просвещенную пасть. Но теперь даже религия ушла далеко отсюда: от глинобитного оплота иезуитов – к Всемирной церкви «Царство Божье» с ее социальными сетями, медийными акциями и плясками под церковные гимны. Религия – уже не магнит, а утешительный приз или механизм, позволяющий выносить тяготы современной городской жизни. Именно экономические силы в XX веке притянули миллионы людей в город – особенно на его периферию с тяжелыми бытовыми условиями. Сан-Паулу занимает первое место в Латинской Америке по численности населения трущоб, и, покинув Карапикуибу и двигаясь дальше на юг, мы все острее это осознаем.

6. Водохранилища: фавелы

Фавела неподалеку от водохранилища Биллингс

Вдоль кольцевой дороги расположились десятки фавел, вклинившихся в леса или взобравшихся на склоны холмов. Некоторые из них возникли совсем недавно, с времянками, сооруженными из досок и картона, другие уже укоренились и напоминают скорее итальянские горные деревушки. Всего в Сан-Паулу насчитывается около 1600 фавел. По данным на 2000 год, до трети населения города жило в неподобающих условиях – фавелах или corticos, крохотных комнатушках в переполненных доходных домах. Большая часть этих людей обосновались на периферии.

Здесь, на рубеже Сан-Паулу, фавелы представляют собой промежуточную стадию урбанизации. Побывав в Бразилии в 1982 году, Феликс Гваттари охарактеризовал их как «городские системы, но не города, и сельские системы, но не села». Сам феномен фавел имеет сравнительно недолгую историю. Они впервые возникли в 1940-х годах, когда промышленный бум в городе достиг апогея и Сан-Паулу сменил Рио-де-Жанейро в роли финансовой столицы страны. «Это «воскресные дома», – писала о них Correio Paulistano, – шатающиеся от одного дуновения ветра». Однако из-под контроля процесс вышел в «потерянное десятилетие» – 80-е годы прошлого века. В условиях экономического спада, вызванного кризисом с внешней задолженностью и гиперинфляцией, следствием которого стала высокая безработица, «неформальное жилищное строительство» стало единственным выходом для перебирающихся в город мигрантов. Тем не менее проблема, которую многие считают чисто технической, связанной с неспособностью государства за счет программ «социального» строительства справиться с масштабным дефицитом жилья, на деле является результатом весьма циничной стратегии. Фавелы получили такое распространение потому, что политиков устраивала ситуация, в которой городские бедняки были предоставлены самим себе.

У Сан-Паулу не было генерального плана застройки вплоть до 1971 года, когда военная диктатура решила превратить город в то плотное скопище «высоток», которое стало его отличительной чертой сегодня. Но периферия оказалась за рамками этого плана. Обосновавшимся здесь людям позволялось самостоятельно заботиться о себе в условиях «игнорируемого беззакония». Как отмечают Марианна Фикс и Педру Арантес, фавела «с молчаливого согласия государства стала неофициальной моделью решения жилищной проблемы при минимальных затратах и без предоставления ее жителям гражданских и иных прав, подобающих горожанам».

В 2001 году городской статут предоставил обитателям фавел эти права – по крайней мере право оставаться там, где они поселились. Земля, на которой стоят их дома, им по-прежнему не принадлежит, но теперь она по крайней мере не считается незаконно занятой. Но пользуются ли эти люди тем, что Анри Лефебр называл «правом на город»? Можно ли считать их равноправными горожанами, с таким же, как у остальных, доступом не только к базовым инфраструктурным и социальным услугам, но и к возможностям и преимуществам городской жизни? Очевидно нет. Проблема не только в том, что они бедны, – они в буквальном смысле изолированы, а этот барьер труднее преодолеть, чем бедность. Эта изоляция носит пространственный характер, но устанавливается она не стенами и оградами, как в Альфавиле, а отсутствием инфраструктуры. Все основные городские услуги – будь то общественный транспорт или водопровод, канализация или электроснабжение – прекращают свое действие на границах фавел. Они вне системы, в буквальном и переносном смысле. Кариокас говорит об этом так: там, где начинается morro (холм), кончается asfalto (асфальт).

По мнению архитектора из Рио Жоржи Мариу Жауреги, отношения между городом и фавелами свидетельствуют о том, что в Бразилии до сих пор сохраняется социальная логика фазенды. На этих кофейных плантациях рабы жили в поселках-senzalas, естественно расположенных на удалении от помещичьей усадьбы. Жауреги утверждает: фавелы – это senzalas современного города.

Именно с этой отъединенностью, а не просто с дефицитом жилья, призваны покончить программы благоустройства трущоб, появившиеся в последнее десятилетие.