Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Хроники Роузлинда (№4) - Каштановый омут

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Джеллис Роберта / Каштановый омут - Чтение (стр. 24)
Автор: Джеллис Роберта
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Хроники Роузлинда

 

 


– Ты ведь не утопишь меня? – засмеялась она, когда за блузой последовали нижнее платье и сорочка.

– Только из любви, – ответил Адам, влезая в воду. Это удивило Джиллиан. Она думала влезть первой, но ей даже понравилось предоставить руководство такой новой для нее затеей Адаму, и она сбросила с себя туфли и чулки без дальнейших возражений. Она доверчиво вложила свою руку в протянутую ей ладонь Адама. Глаза его блестели. Он сидел прямо, наклонившись чуть-чуть вперед, и велел ей просунуть ноги ему под руки и упереться ими в дно ванны. Это было бы невозможно, поскольку никто не способен стоять в таком положении, но Адам крепко держал ее за руки. Джиллиан повисла, поддерживаемая сильными руками Адама. Внезапно он подался вперед и зарыл свой рот в массе курчавых волос, покрывавших ее холм Венеры. Джиллиан задохнулась от неожиданности и удовольствия, когда его язык проник в нее, но тут же удар наслаждения оживил ее. Колени ее подогнулись, и она со страшным всплеском упала на Адама. Она не ударилась, приземлившись на его бедра выше колен, после чего медленно сползла вниз. Они оба беспомощно посмеивались, но смех не гасил страсти. Он скорее лишь стимулировал, так что, когда их губы встретились, их объял такой огонь, какой не погасил бы и целый океан.

24

Хитрость, которую применили Адам и Джиллиан, оказалась совершенно безуспешной, отчасти потому, что никто никогда так долго посреди зимы ванну не принимал, отчасти потому, что одежда Джиллиан, которую она бросила рядом с ванной, промокла, и Адам не позволил ей надеть ее снова, боясь, что она простудится. Оправдаться, почему платье мокрое, можно было бы довольно легко – вода была повсюду, и Адам известен как любитель побаловаться при купании. От Кэтрин, которая принесла хозяйке сухую одежду и единственная из всех знала, что Джиллиан была голая, никто бы ничего не узнал, поскольку она была преданна и молчалива. Однако ничем, кроме истинной причины, нельзя было объяснить выражение их лиц, когда они вышли, наконец, из комнаты Адама.

Впрочем, никого это не взволновало. Никто не сказал ни слова, даже в шутку. Когда Арундель приподнял брови, Элинор снисходительно усмехнулась.

– Они же так молоды, – прошептала она. – В конце концов, она уже не девственница, и терять ей нечего. Кроме того, она так переживала, как бы с Адамом ничего не случилось, пока он у нее на службе.

Ничто не могло бы лучше устроить Элинор. Она умышленно отослала Джиллиан с Адамом, чтобы разъяснить их взаимоотношения, поскольку, сказав Арунделю, что Джиллиан помолвлена, она поняла, что должна рассказать всю правду про ее насильственный брак с де Серей и признаться в том, что Джиллиан до сих пор еще не стала свободной. Слишком много людей знали эту правду, и Элинор боялась, что Арундель сможет услышать ее от кого-нибудь другого. Она не хотела, чтобы даже малейшая тень легла на репутацию мужчин и женщин Роузлинда, известных своей правдивостью. Когда вся история была рассказана Арундель понял, что Джиллиан не имела возможности быть помолвленной с Адамом, и мог возыметь надежду на то, что ее богатое поместье достанется одному из членов его семьи. Но когда стало ясно, что Джиллиан – любовница Адама, Арундель уже не мог больше рассчитывать на это.

Так или иначе, все эти мелочи скоро оказались забыты. Когда прибыл граф Пемброкский, все внимание собравшихся переключилось на дела государственные. Арундель был полон неприятных предчувствий. Его разлад с Пемброком в прошлом году был довольно шумным. Арундель кричал, что клятвы человеку, который сам никогда не держал слова, не могут считаться обязательными, а Пемброк орал в ответ, что честь у каждого человека своя, и то, что делают другие, не может служить оправданием собственного бесчестного поведения. Однако сейчас никаких проблем не возникло. Элинор уже написала Изабель, жене Пемброка и своей давней подруге, что в Роузлинде ждут приезда Арунделя, и, если ее муж обойдется с ним, как подобает, Арундель мог бы вернуться на сторону короля.

Кроме того, собственный старший сын Пемброка, Вильям, тоже был мятежником, присоединившимся к Людовику, и только недавно вернулся под знамена короля Генриха и своего отца.

Молодой Вильям тоже боялся встречи с отцом, но принят был с радостью. И более мудрые головы, чем он, сухо сказал ему Пемброк, были сбиты с толку безобразным поведением короля Джона. Единственная тень в отношениях отца и сына скоро растаяла, и в итоге взаимопонимание между ними лишь упрочилось. Это случилось, когда Пемброк вызвал сына из замка, отданного ему в управление, и попросил его отправиться вместе с ним в Роузлинд. Постоянно подтачиваемая чувством вины гордость молодого человека оказалась задета, и он сердито спросил, не потерял ли отец к нему остатки доверия.

– Не будь ослом, – раздраженно пробурчал Пемброк. – Если бы я не доверял тебе, то именно на эту встречу тебя бы не взял. Мы ведь будем обсуждать, как побыстрее отвоевать побережье. Неужели ты думаешь, что туда можно приглашать человека, которому не доверяешь? Каждый совершает ошибки, Вильям, – сказал он уже ласковее. – Забудь о своих, но урок учти. Хорошо, что так легко отделались.

– Тогда зачем я тебе нужен? – спросил молодой человек, уже не так агрессивно, но все еще с подозрением. – Я не моряк, как ты сам знаешь, и не знаток тех краев.

– Если ты послушаешь пять минут, не вырывая у меня из горла слова, которых там нет, ты все узнаешь. Я хочу убедить Арунделя, который, как мы надеемся, тоже должен прибыть в Роузлинд, что король не будет держать на него зла, если он решит порвать с Людовиком, и что ему не следует отзываться плохо о короле Джоне перед юным Генрихом. Он может говорить все, что считает нужным, мне или Гуало, но не Генриху.

– Ага,– лицо Вильяма прояснилось. Он понял, что действительно может оказаться полезным в том, чтобы успокоить страхи таких же отступников, которые хотели бы вернуться под руку короля, но опасались, что к ним отнесутся с пренебрежением или злобой. – Я поеду, конечно, но, отец, мне кажется, Арундель не станет отзываться плохо о Джоне перед королем. Джон – отец Генриха и…

– На что способен такой болван, как Арундель, загадывать нельзя. Он будет просто пытаться оправдать свои действия, но… видишь ли, я вообще ничего не могу сказать ему, кроме ласковых слов, потому что… ну, ты же только что сам вскипел, когда я еще ничего не успел сказать. Ты тоже взвешивай слова, прежде чем говорить с ним. Его душа так же изранена, как и твоя, и ты должен утешить ее такими же словами, какие хотел бы услышать сам.

Пемброк не забыл собственного совета. Он приветствовал Арунделя так, словно минувший год просто выпал из времени, словно и не было между ними никакого спора по вопросу верности плохому королю, словно они никогда не противостояли в боях. Поначалу ни о какой политике речь не велась. Было абсолютно нормально и порядочно встретить боевого противника, как друга, во время перемирия. Именно молодой Вильям повел разговор в нужном направлении, заявив Арунделю, что оставил службу у Людовика. Принц нарушил свою клятву оставаться в Англии, с жаром произнес Вильям, и тем самым освободил своих сторонников от клятвы ему самому. Арундель мог быть болваном, но он разбирался в военных обычаях. Он знал, что действия Людовика вовсе не были нарушением какой-либо клятвы – ведь он еще вернется. Однако Арундель не упомянул об этом очевидном аргументе, и вскоре все увидели, как увлеченно он беседует с Вильямом.

– Мне кажется, он уже наш, – тихо сказал Иэн, и Пемброк удовлетворенно кивнул.

– И больше он шататься не станет, – задумчиво заметил Джеффри. – Я уверен, он будет очень активно содействовать выдворению Людовика, а не просто пытается уберечься от возможных неприятностей.

– Дело выглядит весьма обнадеживающе, – согласился Пемброк. – Я слышал из достоверных источников, что у Людовика возникли некоторые проблемы по пути из Лондона в порт, откуда он мог бы переправиться через пролив.

Адам ухмыльнулся.

– Самая прямая дорога – в Кемп, но он даже не пытался пробиться туда. Я также только что перекрыл для него устье Аруна, и тут Арундель улыбнулся мне. Я встретил его случайно по дороге и сказал ему, что Вик пал. Скоро я примусь за Бексхилл.

– Только после Пасхи, – предупредил Пемброк.

– Да, – согласился Адам, – но перемирие здесь ни при чем. Бексхилл – феод моего вассала, и она обратилась ко мне за помощью, так как ее вассал отказывается ей подчиниться. Однако до марта я все равно ничего не могу предпринять. Люди Джиллиан уже отслужили мне положенные сорок дней в этом году, и я не стану заставлять их служить еще, если могу обойтись без этого. Так что я собираюсь двинуться на Бексхилл после первого весеннего сева, но был бы счастлив учесть при этом интересы короля и готов отправиться, когда вы меня попросите, если это не слишком затянется.

– Благодарю вас от имени короля, – ответил Пемброк, с нежностью глядя на достойного сына своего самого дорогого друга. – Держитесь пока своих намеченных планов. Я дам вам знать, если Добни понадобятся какие-нибудь изменения.

– Кто такой Добни? – спросил Иэн. – Я едва припоминаю этого человека. Вы же вроде писали, что он приедет с вами.

– Так и предполагалось, пока я не узнал, что Арундель приедет тоже. Я знаю, что даже если он не вернется к нам, то не станет нарочно шпионить, но… Пемброк мог не договаривать. Все понимающе закивали. Арундель, конечно, не стал бы намеренно предавать их, но он мог обмолвиться, не понимая значения сказанного. Даже если Арундель вернется к королю, он не самый надежный человек, которому можно доверять секретные планы. У него дома или в его окружении могли быть люди, которым Людовик платил за информацию. Арундель никогда не следил за шпионами. Сам он никогда подобными делами не занимался, и ему не приходило в голову, что ими может заниматься кто-нибудь другой.

– А что касается Добни, – продолжал Пемброк, – он был губернатором островов в проливе, пока Юстас не изгнал его. Я уговорил его подождать еще несколько дней. Он приплывет в гавань Роузлинда, как только я сообщу ему, что мы готовы. Он вполне достоин вашего доверия. Мало зная короля Джона, он сохранил любовь к нему. Услышав о смерти короля, он сразу же прибыл ко мне, чтобы принести клятву верности Генриху. Мы скоро достаточно окрепнем, чтобы решить проблемы в Англии… если Людовик не сможет больше получать подкрепления из Франции. Церковь делает свою часть дела. Папа посылает строгие письма Филиппу, и Гуало слышал, что французский король уступил угрозам Святого отца. Кроме того, Филиппа Англия больше не интересует. Он ненавидел старого короля Генриха и все его потомство, но не думаю, что он испытывает неприязнь к детям, особенно к сыну Джона. Теперь, когда предприятие Людовика начинает приносить больше расходов, чем ожидаемой выгоды, Филипп потерял интерес к этому.

– Да, – согласился Иэн, – У Филиппа всегда был хороший нюх на то, что чего стоит, и, как меня уверял Саймон, он ненавидел прежде всего Ричарда.

– Он всегда презрительно относился к Джону, – добавил Джеффри, – и битва при Бувине, кажется, окончательно излечила его от остатков ненависти, потому что у него теперь есть, на кого изливать злобу.

В голосе Джеффри слышалась горечь. В окончившейся катастрофой битве при Бувине он был очень тяжело ранен, почти смертельно, и с тех пор ходил, прихрамывая. Иэн с беспокойством посмотрел на зятя, но никакой личной обиды на лице его не заметил. Он просто сожалел о проигранном сражении, о товарищах, которые погибли или все еще томились в плену в тяжелейших условиях. Его собственное ранение уже мало что значило для него.

– Каковы бы ни были причины, Филипп в дальнейшем не будет уже столь охотно поддерживать эту авантюру, – продолжал Пемброк. – Если же мы еще так закроем пролив, чтобы Франция потеряла свои суда, то вскоре его безразличие наверняка сменится прямым запретом оказывать любую помощь Людовику.

– Тут придется поработать, – саркастически заметил Иэн. – С тех пор, как Юстас Монах поссорился с Джоном и получил свои сребреники от Людовика, нас практически заперли в наших портах. Торговля с Нидерландами сошла на нет, и у Элинор были чуть ли не припадки из-за потери доходов с Роузлинда и Мерси, – сухо добавил он. – Хорошо еще, что наши рыбаки преданы нам и предупреждают в случае чего, иначе разбойники захватили бы все побережье.

– Да, конечно, именно об этом и следовало бы поговорить с Добни. У нас сейчас есть немного денег, чтобы снарядить флот. Если он согласится – а я думаю, он согласится с радостью – взять на себя это дело, возможно, мы решим свои проблемы.

– Я не верю, что Добни справится с Юстасом, – сказал Джеффри. – Успехи Монаха и те вольности, которыми он наделяет своих последователей, привлекают на его сторону очень многих капитанов. Они мало чем отличаются от пиратов, но слушаются его, потому что в противном случае он натравливает на непослушных остальных своих сторонников. Доходы их высоки, поскольку они грабят все морские торговые корабли и богатые прибрежные города.

– Может, и так, – пожав плечами, ответил Пемброк. – Я и не ожидаю всего сразу. Нам хватит пока и того, если Добни сумеет захватить или потопить столько французских кораблей, чтобы Филипп запретил отправлять помощь здешним французским силам, и сможет в достаточной мере защитить наши и нидерландские суда, чтобы хоть частично восстановить торговлю.

– Весьма разумно, – согласился Иэн, но без большого энтузиазма. Он не разделял страсти Элинор к прибылям, и, хотя был храбрым человеком, от мысли о морских сражениях ему становилось не по себе.

– Это действительно очень интересно, – заявил Джеффри с гораздо большим пылом: ему нравилась морская служба. – Но какова же наша роль в этом деле? Добни хочет набрать людей леди Элинор?

– Конечно, – подтвердил Пемброк, – но гораздо важнее для него иметь гарантию безопасности гаваней, если ему придется отступать перед превосходящими силами или искать убежище в случае шторма.

– Ах, я не подумал об этом, – признался Иэн. – За гарантиями он обратился по правильному адресу. У нас здесь достаточно портов. Ну, и Уэльс тоже безопасен.

– Но он слишком далек от обычных маршрутов Людовика и слишком беден, чтобы заинтересовать разбойников Юстаса, – прокомментировал Джеффри.

Пемброк кивнул.

– То же относится и к Корнуоллу, который также достаточно безопасен. Прежде чем Добни достигнет тех мест, его успеют потопить или много раз захватить. Портсмут – последняя гавань на востоке, находящаяся во власти короля, кроме Дувра. Но Дувр так часто осаждают, что его нельзя считать надежным убежищем. Четыре из остальных пяти портов еще хуже. Их мэры и население склоняются на нашу сторону, но крепости удерживаются людьми, присягнувшими Людовику, хоть сейчас они и колеблются. Они почти готовы перейти к нам, но хотят каких-то гарантий, что французы не пошлют против них большой флот.

– Вы все ходите и ходите по кругу, – с некоторой горечью рассмеялся Иэн. – Добни нужны надежные гавани, которые могли бы предложить ему пять портов, если Добни сначала представит гарантии, что защитит их от нападения Юстаса. Но он не может пообещать им этого, пока они не пообещают пристанище и услуги по ремонту.

– Более того, даже Портсмут не может быть надежным убежищем, пока Роузлинд стоит на своем месте, – заметил Пемброк.

– Что? – воскликнул Иэн. – Вильям, вы сошли с ума? Когда это моя вера колебалась, чтобы вы начали рассматривать Роузлинд как угрозу?

– Не я. Я клялся до посинения, что вы крепки, как сталь, но у Добни есть свои глаза и уши среди моряков, и он узнал о каком-то французском корабле в гавани Роузлинда, который стоял там, а потом отплыл с вооруженными людьми.

– Французский корабль? – Иэн вытаращил глаза. Неужели крохоборство Элинор или ее желание закрепиться в обоих лагерях заставили ее вступить в сговор с Юстасом?

– Это не французский корабль, – поспешно вставил Адам. Трое мужчин повернулись к нему, и он, увидев изумление на их лицах, расхохотался. – Вернее, это французский корабль, но теперь он наш, – пояснил он. – Я имею в виду, что этот корабль принадлежит леди Джиллиан, – и он рассказал, как было захвачено судно и потом использовано.

Пемброк улыбнулся.

– Леди Джиллиан существенно переменилась в своих политических пристрастиях. Она начала с того, что закрепила власть Людовика над владениями Невилля, а теперь стала преданной Генриху. Интересно, с чего бы это?

Этот шутливый вопрос означал лишь комплимент мужской привлекательности Адама, но задел того за больное место.

– Потому что именно на таких условиях я сохранил за ней ее земли, – довольно резко ответил Адам.

– Вы хотите сказать, что в душе она не переменилась? – несколько удивленно спросил Пемброк. – Почему же? Ведь вы только что сказали, что она приказала захватить французский корабль.

– Я не знаю, – несчастным голосом ответил Адам, жалея о том, что выдал Джиллиан. – Она всегда действует в полном соответствии с данной мне клятвой. Я не знаю, что вынуждает меня сомневаться, кроме того, что она женщина, а клятвы для женщин стоят немногого.

– Увы, мы все знаем об этом, – улыбнувшись, сказал Джеффри, – но я не думаю, что тебе следует сомневаться в леди Джиллиан. Моя жена говорит, что у нее вообще нет никаких политических пристрастий, что также вполне обычно для женщин, а Джоанна очень проницательна.

Джеффри не сказал, что Джиллиан готова верить во все то, во что верит Адам, но Пемброк кивнул, увидев слабую улыбку на его губах и подмигивание. Сомнения Адама были просто беспокойством юного любовника. Адам бросил признательный взгляд на Джеффри, гадая, действительно ли Джоанна так сказала или Джеффри придумал это, чтобы защитить Джиллиан как члена своей семьи, и напряжение исчезло с его лица.

– В любом случае, – сказал Адам, – вы можете рассчитывать на гавани Вика и Тарринга. Правда, они невелики, но нескольким кораблям мы могли бы оказать помощь в ремонте и снабжении, если сам Добни и его люди будут вести себя прилично. Я не хотел бы сменить одну банду разбойников на другую.

– Это еще одна причина, почему Добни должен приехать сюда. Будет лучше обсудить все с полной откровенностью – на какую помощь он может рассчитывать и какие должен принять на себя обязательства, – глаза его скользнули по залу, уперевшись в сына, который продолжал беседовать с Арунделем. – Поскорей бы он принял, наконец, какое-нибудь решение и уехал, – тихо сказал Пемброк. – Если Добни придется ждать слишком долго, он начнет сомневаться.

Желание его исполнилось с поразительной быстротой. Не успели слова слететь с губ Пемброка, Вильям-младший отошел от Арунделя и жестом подозвал отца сменить его. Завтра Арундель возвращается домой, чтобы обсудить вопрос со своими вассалами. Он не сомневался, что они с радостью согласятся вернуться к королю. У них тоже накопилось недовольство французским принцем и его сторонниками. Арундель был настолько уверен в реакции своих людей, что уже назвал точную дату своего возвращения к юному королю и принесения клятвы. Пемброк вздохнул с облегчением и выбросил все это дело из головы. Арундель не нарушит слова.


Встреча с Филиппом Добни состоялась примерно спустя неделю, и итог ее оказался столь же удовлетворительным. К концу февраля Юстас уже не чувствовал себя по-прежнему вольготно. Добни не мог, правда, снарядить столько же кораблей, сколько Монах, и его суда были поменьше, но моряки на них были в большинстве своем жертвами нападений Юстаса и сражались храбро и изобретательно. Все большее число торговцев обретали уверенность в своей безопасности, зная, что их не атакуют в пути, и направляли свои суда в безопасные английские порты. Только корабли Юстаса все чаще не возвращались в родные гавани. Пролив уже больше не был их вотчиной.

Срок перемирия с Людовиком истек, но сам он все еще оставался во Франции, а его люди били баклуши в Лондоне. Пемброк не преминул воспользоваться этой возможностью. Он захватил почти все замки, удерживавшиеся сторонниками Людовика в Суррее, Сассексе и Гемпшире, включая крепость самого Саэра де Квинси в Винчестере. Пемброк не обманывал себя надеждой, что ему удастся сохранить все эти замки за собой, но из них полностью вывезли золото, продовольствие и все, что было ценного, и на вырученные средства было нанято еще больше солдат для юного короля.

– Кроме того, – сказал Пемброк Адаму и Джеффри, когда они приехали к нему, желая хоть «что-нибудь делать», – я предпочел бы, чтобы война велась на землях вассалов Людовика, а не Генриха.

Джиллиан опять пребывала в страхе, но письма от Адама приходили часто, и ужас, который преследовал ее всю жизнь, возвращался только периодическими вспышками. В начале апреля Адам и Джеффри вернулись, невредимые и довольные весело проведенным временем и добычей, распиравшей мешки и корзины, привязанные к спинам вьючных животных. Пришло известие о том, что Людовик уже находился на французском берегу, готовясь к отплытию в Англию. Были предупреждены все временные управляющие замками, захваченными Пемброком. Они содрали с людей Людовика семь шкур и покинули замки. Ограбленные дочиста, при том, что новый урожай едва пустил ростки, а зимние припасы были полностью истощены, эти замки стали для новых владельцев скорее обузой, чем добычей. Людей короля, вроде Джеффри и Адама, распустили по домам, пока Пемброк ждал, что предпримет Людовик, прежде чем намечать планы дальнейших действий.


Осберт, обретавшийся в Лондоне, не знал, радоваться ему или нет возвращению Людовика. Его денежные средства опасно истощились, и он все чаще встречал растущее нежелание местных вельмож принимать его в качестве гостя. Таким образом, он остро нуждался в покровительстве принца. Людовик не принял его перед своим отъездом из Англии, занятый более неотложными делами. Осберт не без оснований полагал, что его информация о том, что именно Адам был тем человеком, который очернил имя Фиц-Уолтера, хотя теперь это было уже запоздалой новостью, принесет ему какое-никакое вознаграждение. Недостаток средств также убеждал Осберта, что ему необходимо вернуть себе Тарринг. Это был единственный доступный ему источник дохода. Он понимал, что уже не может вернуться во Францию. Его отец умер, а брат скорее убьет его, чем поможет в чем-нибудь. Он должен заполучить Тарринг, даже если ему придется сражаться за него.

При этой мысли Осберта передернуло, и в его голове пронеслись картины ужасов. О, понаблюдать за этим со стороны он был не прочь. Так приятно видеть, как другие визжат и корчатся. Но когда Осберт представил, что подобная опасность угрожает ему самому, все удовольствие пропало. Должен же быть какой-то другой способ забрать то, что по праву принадлежит ему. Но он знал, что такого способа нет. Если бы Адам оставил в замке прежних наемников, может, и был бы шанс подкупить их, например, позволив разграбить портовый город. Однако то, что он узнал от проституток, не оставляло надежд на это. Люди Олберика гордились своим хозяином, своей дисциплиной, даже уважением, которое испытывали к ним горожане. Конечно, несколько гнилых яблок нашлось бы и среди защитников Тарринга, но…

Мысли Осберта завертелись вокруг гнилых яблок. Наверняка есть какой-то способ взять Тарринг обманом. Но чем могут помочь один-два человека? Большая часть отряда искренне верила, что солнце всходит и заходит только ради их господина. К тому же, если предатель и сумеет провести внутрь несколько человек тайным ходом, остальные окажут яростное сопротивление, а участвовать в бою Осберт не хотел. Кроме того, он не до конца доверял информации проституток или тем из Тарринга, кто утверждал, что не любит Адама. Возможно, они примут вознаграждение, а потом побегут докладывать своим командирам. Потом будет расставлена западня, и если люди Людовика попадутся в эту западню… Осберта снова передернуло.

И все-таки идея взять Тарринг с помощью хитрости не покидала Осберта. Охлаждало его пыл только приходящее всякий раз вместе с этой мыслью понимание того, что нельзя будет избежать сражения, а поскольку это его замок, от него будут ждать, что он возглавит бой. Чтобы измена могла послужить целям Осберта, должны быть выполнены два условия. Во-первых, он сам должен избежать участия в бою, а во-вторых, людей Адама нужно будет как-то обезвредить, чтобы солдаты Людовика могли войти в замок и захватить его. Конечно, самым лучшим выходом было придумать какое-нибудь средство, чтобы вынудить защитников Тарринга сдаться вообще без боя.

Вот оно! Первое решение, которое само напрашивалось, состояло в том, что Адама нужно захватить в плен и использовать в своих целях, то есть его людям тогда можно было бы заявить, что его замучают или убьют, если они не сдадутся. Осберт с любовью лелеял некоторое время эту мысль, особенно наслаждаясь тем, что он сделает с Адамом после того, как его люди сдадутся и покинут замок. Он не убьет его… нет. Но Гилберта де Невилля вполне можно считать здоровым и невредимым по сравнению с тем, что останется от Адама. К сожалению, в эти сладостные мечты вторгалась реальность. Захватить Адама в плен без посторонней помощи было почти так же невозможно, как захватить Тарринг. Кроме того, сама мысль, что Адам будет где-то рядом с ним, пусть даже в цепях, настолько ужасала Осберта, что у него схватывало живот, и он бросался искать сточную канаву.

Страх перед Адамом возбуждал воспоминания. Юридически Адам удерживал Тарринг только как сюзерен Джиллиан. Осберт был глуп, но не настолько, чтобы верить, что Адам отдаст замок, если Джиллиан умрет; однако даже Адам наверняка предпочел бы иметь ее живой. Церковь была могущественной силой, и Осберт верил, что она поддержит его притязания, поскольку у него был брачный договор. Следовательно, если он захватит Джиллиан, людям Адама придется сдаться, чтобы спасти ее.

Осберт понимал, что его план полон дыр, как залежалый сыр, но в нем было семя надежды, во всяком случае, на этот раз его не парализовало от страха. Он ворочал эту мысль в голове так и эдак, и она становилась все более обнадеживающей. Он понял, что ему не понадобится подкупать никого из воинов, чтобы пробраться в замок. Несколько верных людей он мог провести туда без особых проблем. Нападения в Тарринге не ждали, и хотя стража у ворот сохраняла бдительность, они не слишком пристрастно осматривали входивших туда торговцев или крепостных из дальних ферм, доставлявших провизию.

Войти было легко, но где они спрячутся, каким образом захватят Джиллиан и что они скажут людям в замке, представить было трудно. Даже Жан не справился бы с тем, что нужно было сделать. К тому же Осберт больше не доверял Жану. С тех пор, как Джиллиан сбежала, и Пьер каким-то образом оказался убит, Жан стал другим – мрачным и подозрительным. Затем его осенило. Он сам мог пойти в Тарринг. Страх на мгновение проник в его сознание, но он быстро погасил его. Все это нужно проделать, разумеется, пока Адам в отъезде. Того, что его раскроют люди Адама, опасаться не следовало, поскольку никто из них никогда не видел его. Он знал, где можно спрятаться. Он вообще хорошо знал замок. Он знал, как управиться с Джиллиан. Разве она не была тихой и покорной все время, когда он находился рядом с ней? Этот идиот Пьер как-то потерял бдительность и свою власть над ней. Осберт не знал точно, как это произошло, но был уверен, что вследствие ошибки Пьера. Джиллиан сама по себе была пустым местом.

И еще одна блестящая идея озарила Осберта. Все будут рассматривать то, что он вошел в замок в сопровождении горстки людей, настоящим подвигом. Безобразные сплетни вокруг него, презрительные взгляды и высокомерные слова сразу же прекратятся. Он ухмыльнулся. Для этих дубов с парализованными мозгами, которые способны только рубить друг друга на части, это было бы опасным предприятием. Они не знали бы, как пробраться не замеченным в женские покои или как запугать женщину, чтобы она согласилась отозвать стражу с задних ворот. Тогда двое из его людей притворятся стражниками и впустят войска Людовика. И раз ему предстоит незаметно пробираться на женскую половину, он, разумеется, надевать доспехи не будет, и никто не станет ожидать от него участия в сражении.

Радостную улыбку на его лице сменила озабоченность. Все-таки опасность оставалась. Он был уверен, что сумеет войти и заставить Джиллиан подчиниться, но что, если люди Адама равнодушно отнесутся к его угрозе убить ее и откажутся сдаться? Он же не сможет провести через задние ворота целую армию. Потом он снова с облегчением улыбнулся. Если Адама не будет, а в окрестностях никаких боев не предвидится, в замке наверняка останется немногочисленный гарнизон. Более того, поскольку никакой тревоги нет, вооружены будут только стражники. Люди Людовика набросятся на остальных, прежде чем те успеют защититься. Для этого не понадобится слишком большой отряд.

Осберт думал и думал, оттачивая свой план, пока не полюбил его всем сердцем, пока не уверовал, что справится с этим делом, до такой степени, что эта его уверенность передалась Людовику, когда Осберт, наконец, добился аудиенции у принца. Людовик начинал искренне сожалеть о своем небрежении к английским баронам. Это стоило ему потери Вильяма Маршала-младшего, Арунделя, Варенна, их вассалов и множества рыцарей помельче. Хотя он все еще не был готов передать часть власти англичанам, он резко сдерживал языки и манеры своих французских сторонников и был рад сделать что-нибудь для удовольствия Фиц-Уолтера, де Квинси и других, кто до сих пор оставался верным данной ему присяге.

Поэтому он выслушал Осберта внимательнее, чем слушал бы в других обстоятельствах эту омерзительную личность, и даже в некоторой степени заинтересовался предложенной им идеей. Он вызвал Фиц-Уолтера и заявил, что в нанесенном ему оскорблении виновен Адам Лемань. Он уверил также Фиц-Уолтера, что сделает все возможное, чтобы отомстить за него, и предложил выслушать предложение Осберта. Осберт еще раз детально изложил, что он мог бы сделать, причем доверие принца прибавило ему самоуверенности. Затем Людовик предложил, чтобы, если Осберт справится с задачей, он признал Фиц-Уолтера сюзереном Тарринга, если Фиц-Уолтер, в свою очередь, согласен принять Осберта в качестве своего вассала.

Это устроило всех. Осберт будет владеть Таррингом – так он, во всяком случае, думал. Фиц-Уолтер знал, что за несколько часов в любое время, когда ему захочется, сумеет отстранить Осберта и посадить в Тарринге своего человека.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28