— Ради Христа, успокойся. Сейчас плакать нельзя. Нам нужно возвращаться к гостям и веселиться. — Кейн легко поставил девушку на ноги и поправил сбившееся на ней платье.

Леа послушно вытерла слезы, но ей было совсем не до веселья. Они молча спустились по лестнице. Она вообще теперь не очень-то понимала, что творится вокруг. Кто-то с ней здоровался, говорил комплименты, но все это происходило словно во сне. Некоторые приняли ее за малолетнюю дурочку; Другие подумали, что она удручена таким неудачным браком. Но, как бы то ни было, ее молодость и нежность были столь притягательны, что все гости, а мужчины и старушки в особенности, отнеслись к ней по-доброму.

Формальности закончились, и гости вновь разбились на группы.

Леа тоже вскоре успокоилась и даже начала с любопытством разглядывать приглашенных. Вот графиня Шрусбери — ослепительно красивая и великолепно одетая женщина: платье — нежно-розовое, в жемчугах; в белокурые волосы тоже вплетена жемчужная нитка и точеную шею украшает жемчужное ожерелье. У Леа закружилась голова, когда она представила, сколько стоил весь этот великолепный наряд.

Она потупила глаза и от смущения покраснела, когда графиня Шрусбери подошла и заговорила с ней.

— Лорду Реднору очень повезло — такое милое личико да с роскошным приданым. Ты уже вступила во владение своими землями? — спросила графиня, не сводя глаз с девушки.

Леа еще гуще покраснела в ответ на комплимент, но ей показалось, что столь откровенно интересоваться приданым в такой день было не совсем тактично.

— Мне это неизвестно, миледи. Я не знаю, о чем договорились лорд Реднор и мой отец.

—Господи! Да ты невинна как младенец! Тебе следовало бы немедленно все выяснить, — Джоанна Шрусбери ласково поглядывала на девочку, которая стояла перед нею. — Ты что, даже не знаешь, какой выкуп заплатили за тебя?!

— Нет, — Леа скромно опустила глаза. — Я лишь знаю, что он заплатил очень большую сумму, но даже и не подумал торговаться.

— И после этого ты приняла его в свои объятия? Это уже было откровенно жестким выпадом, даже отдававшим сдержанной ненавистью, и Леа мысленно содрогнулась. А что, если бы Реднор услышал, как она хвалится выкупом? Ведь на самом деле Леа и не подозревала, сколько денег выложил за нее Кейн.

— Миледи, я этого не говорила, —ответила она просто и сдержанно.

— Ты так молода и хороша собой. — Взгляд Джоанны пробежал по гостиной, пока не наткнулся «а могучую фигуру Кейна. — А вот лорд Реднор уже не тот красавец, каким был, — голос ее дрогнул, и Леа показалось, что на самом деле графиня хотела сказать что-то другое, — Может, тебе и удастся его удержать, но вряд ли надолго. Я хорошо знала его, — глаза леди Шрусбери красноречиво говорили о том, что творилось у нее в душе, и даже такое невинное существо, как Леа, не могло ошибиться на этот счет, — и до и после того, как его разукрасили. Ты, наверное, не поверишь мне, но в былые времена он был удивительно красивым и стоящим внимания.

Леа вспыхнула. Она быстро сунула руки в складки платья — только бы графиня не заметила дрожащих пальцев. Ей очень хотелось высказать этой роскошной шлюхе все, что она о ней думает. Природная сдержанность, однако, взяла верх, и Леа промолчала.

— Ради всевышнего, Джоанна, скажите, — раздался поблизости приветливый голос герцогини Лестер, — что это вы наговорили бедному ребенку? Отчего она так побледнела?

Глаза вновь выдали графиню Шрусбери — она страшно злилась.

— Я лишь сказала несколько слов о лорде Редноре, подумав, что Леа это пойдет на пользу. У меня и в мыслях не было смущать ее. Я только объяснила, что ей нужно как можно быстрее уяснить свои права. Пока лорд Реднор еще добр к ней.

— Леа, а ведь Джоанна совершенно права. Лучше всего разобраться со всем сразу. Ты будешь знать, сколько денег находится у тебя в распоряжении, и тогда лорд Реднор не сможет упрекнуть тебя в расточительности. И еще, дорогая, тебя не должно тревожить то, что было у лорда Реднора в прошлой жизни, до женитьбы.

— Ну, конечно, — пробормотала Леа. — Мне нет никакого дела до этого, только если милорд сам не захочет рассказать.

— Ты услышишь много разной болтовни, — сухо продолжила герцогиня Лестер. — Возможно, в ней будет даже доля правды. Как бы то ни было, самый мудрый шаг — не прислушиваться и не вникать в такие разговоры и поскорее забывать о них. Ты будешь жить в Пейнкастле?

— Видимо, да, миледи. Я буду жить там, где прикажет муж.

— Это ты очень хорошо сказала, — бросила реплику Джоанна Шрусбери, — но я бы на твоем месте все-таки выяснила, где же замок, отданный в качестве твоего приданого, познакомилась бы с кастеляном и привела бы все в порядок. Может оказаться, что ты не уживешься с таким переменчивым человеком, как лорд Реднор.

— Ну, Джоанна! Стоит ли говорить такие вещи ребенку? Тем более она всего-то четыре часа, как замужем. К тому же я не припомню, чтобы лорд Реднор был груб или зол, когда его не трогал отец.

Леа прислушивалась к словам герцогини Лестер. Ей приходилось наблюдать, как старик Гонт цеплялся к Кейну. Может случиться, что ей придется жить в замке меж двух огней. Но Реднор, как она уже заметила, может злиться и без помощи отца. Она уже видела и его ярость, и его грубость. Однако Леа поймала себя на мысли, что страшно гордится своим избранником. Реднор был для нее почти полубогом, и она не задумывалась, хорошо это или плохо.

— Возможно, я знаю его светлость лучше тебя, — заговорила леди Шрусбери. — А вот, кстати, и леди Уильям. Она-то, уж точно, может нам многое рассказать. Ведь лорд Реднор — как сын Роберту Глостеру. Уильямы и Гонты дружат с давних времен.

А Реднор стоял в окружении гостей-мужчин. Он резко выделялся из толпы. Конечно, никто из друзей не обсуждал его жену, но сам он и его вид служили хорошей мишенью для дружеских шуточек.

Страх утраты своей мужской силы у Реднора прошел — он понял, что боялся совершенно напрасно. Теперь на душе у него было легко, и он дружелюбно отбивался от нападок приятелей. Он специально собрал вокруг себя молодежь — думать о чем-то серьезном ему совершенно не хотелось. Кейн немало удивился, когда заметил намеренно вклинившегося в этот круг старого Мортимера.

Все политические дела Мортимеров интересовали еще меньше, чем Гонтов. Они тихо сидели на своих землях и убивали любого, кто пытался туда проникнуть, не особенно размышляя, хороший это человек или плохой.

Мортимер мог оказаться и ценным союзником, и опасным врагом. Кейн знал: Мортимеры надеялись, что Реднор заодно с ними, а потому улыбнулся старику как можно приветливее.

— Что, Честер снова затевает эту проклятую войну? — спросил Мортимер.

—Надеюсь, что нет.

— Это не ответ. Мои люди сообщают, что из Франции к нам едет молоденький претендент на трон.

Кейн умоляюще взмахнул рукой.

— Можете быть уверены: я и мой отец в этом не участвуем.

— Речь не о тебе, хотя, признаться, отрадно слышать, что эта дурацкая идея тебя не увлекла. Ты скажи мне другое: в чьих руках теперь земли Фиц-Ричарда?

— А что, он их уже потерял? — задал встречный вопрос Кейн.

Мортимер изучающе уставился на Реднора.

— А ты врун, однако, — после некоторой паузы обронил старик. — Нет, нет! Не в словах — в мыслях. И не пытайся оправдываться, мне нет никакого дела до всех этих вещей. Я хочу знать лишь одно: надо ли мне строить новые укрепления и вооружать людей?

— Нет ничего дурного в том, чтобы запастись на будущее оружием и построить парочку хороших крепостей.

— Ладно, хоть на этот вопрос ты ответил. А теперь о делах поважнее. Пообещай мне своего первенца для моей дочери, или дочь для моего сына. Я хочу, чтобы наши дети поженились.

Кейн очень внимательно прислушивался к каждому слову Мортимера. Если не во всей стране, то уж в Уэльсе наверняка Мортимеры принадлежали к самым могущественным кланам. Они были сильны почти так же, как и Гонты. Реднор не возражал бы связать свой род кровными узами с Мортимерами такими же норманно-валлийцами, как и он сам; но кто знает, а вдруг будут предложения получше? Он затеребил шрам у рта: отказ в такой ситуации становился крайне проблематичен.

— Ваше предложение большая честь для меня, но я пока не готов решать эти вопросы.

— У тебя есть что-то получше, Реднор? Разве у меня некрасивые дочери? Или мои сыновья хилые на вид?

По правде говоря, дочки у Мортимера красотой не славились. Однако это было не столь важно. Реднор расхохотался, сказав, что у него на примете больше никого нет. Просто все дело в том, объяснил он, что ребенок может появиться не так скоро, зачем же давать пустые обещания?

— Мое дело предложить, — сухо ответил Мортимер. — Тебе-то чего тревожиться? Можешь не сомневаться, я достаточно взрослый, чтобы сам о себе позаботиться. Я отдам тебе старшего сына, а дочь, — какую пожелаешь, ту и выберешь. Если ты не хочешь породниться, так и скажи.

Краем глаза Кейн заметил, что уже накрыты столы к ужину. Слава Богу, сейчас позовут есть. Реднор от души рассмеялся.

— В день моей свадьбы вы хотите, чтобы я женил своего первенца? Вы думаете, что я спал со своей женой до свадьбы? Нет, Мортимер, я вам не дам связать себя клятвой. Уверяю вас, вам не придется ждать долго. Я буду очень рад породниться с вами, но сейчас у нас нет времени поговорить об этом серьезно — нас зовут к столу.

Пировали везде — в гостиной, во дворе замка и на кухне. Целиком зажаренный олень, кабанчики с начинкой из кролика, гуси, цыплята, фазаны. Соусы, желе, пироги, горы хлеба исчезали вмиг, впрочем, как и вино из бочонков. Меж столами приплясывали шуты и акробаты. Позже пришли музыканты, и столы отодвинули к стенам, чтобы освободить место для танцев. Все шутили и смеялись, то тут, то там вспыхивали жаркие споры, которые едва удавалось унимать — вино развязало языки.

— Леди, — отозвав в сторону, обратился к Эдвине Реднор. — Если мы сейчас не займем чем-нибудь мужчин, не вытащим их из-за стола, может пролиться кровь. А нам пора отправляться в спальню.

Эдвина не возражала. Она взглянула на дочь. Та сидела над тарелкой, полной еды, но ни к чему не прикасалась. Ей стало грустно от этого зрелища, но Эдвина понимала: дело сделано, и ничего теперь не поправить. Она собрала всех знатных дам. В их окружении Леа покинула гостиную. Когда они выходили, споры среди мужчин мгновенно стихли. Взглядами и легкими шутками они проводили женщин.

Леа отвели в спальню Реднора. Там уже поставили роскошную кровать — свадебный подарок родителей невесты. Дамы, которые пришли вместе с Леа, сняли с нее платье, туфли и чулки, распустили волосы и уложили в постель. Реднор, и не пытавшийся скрыть желания, появился в комнате так стремительно, что они не успели даже убрать наряд новобрачной. Они попытались раздеть Кейна, но он лишь нетерпеливо замахал руками, скомкав церемонию раздевания с полагающимися по ходу дела шутками.

Леа казалось, что эта веселящаяся толпа никогда не уйдет из комнаты. Страх от произошедшего днем все еще был жив в ней. Но теперь оценивающие взгляды и нескрываемая тревога в глазах матери угнетали ее во сто крат сильнее. Реднор одним махом скинул верхнюю одежду, но продолжать раздевание наотрез отказался. Все прошло бы гладко — каждый знал о хромоте Реднора и о его нежелании лишний раз демонстрировать свое увечье, не вмешайся старый граф Гонт. В то время как Херефорд размышлял вслух о том, какие могут быть у Кейна интимные причины для столь скромного поведения, Гонт громко сказал, перекрывая веселый гам толпы:

— Оставим их. Ему и правда есть что скрывать.

Реднор побелел как полотно, Херефорд запнулся на полуслове. В наступившей неприятной тишине несколько гостей обменялись тревожными взглядами. Филипп Глостер, который прислонился, было к стене, чтобы отдышаться после трудного подъема, двинулся вперед. Толпа расступилась перед ним, он подошел к Кейну и ласково поцеловал его. За ним последовал Херефорд; Честер подошел и дружески потрепал крестника по плечу. Остальные гости недоуменно озирались, с подозрением поглядывая на Кейна. Несколько мгновений спустя спальня опустела.

Боясь встретиться с Леа глазами, Кейн уселся на край постели, спиной к девушке. Он мешкал, долго расстегивая камзол и бесцельно оглядывая комнату, Вдруг его взгляд упал на одежду Леа, и он замер. И туника, и белье были заляпаны кровью.

— Что это такое? Леа, как ты умудрилась перепачкать всю одежду кровью? — удивленно спросил Кейн. Ответа не последовало. Он лишь почувствовал, как под девушкой затряслась мелкой дрожью кровать, и оглянулся. — Почему ты боишься меня? — гневно проговорил Кейн. Ему вдруг пришло в голову, что все это из-за отца; это ведь он говорил направо и налево, что сын его — дьявол. Пятна крови на одежде девочки буквально заворожили его. Он попытался откинуть одеяло, но Леа робко отодвинулась от него, вытянув перед собой худенькие руки, словно защищаясь.

— Вы сделали мне больно, — выдавила она из себя и тут же испугалась: в ее голосе слышались упрек и обида, а разве можно так говорить с мужем? Он разозлится и накажет ее за дерзость!

Но Кейн даже не услышал ее ответа. На него нахлынуло огромное облегчение — он вдруг понял, чем вызван ее страх.

— У меня и в мыслях не было сделать тебе больно, — ласково проговорил Реднор. — Я мужчина, а ты моя женщина, — добавил он не очень уверенно. Ему еще не приходилось иметь дело с девственницей, и он просто не знал, как с ними обращаться. Кейн, задумчиво хмурясь, посмотрел на жену. Ему вновь вспомнилась робкая пичужка, которую он боялся спугнуть на лесной поляне.

Его хмурый вид заставил Леа замереть от ужаса. Они женаты всего несколько часов, а она уже умудрилась так рассердить его.

— Милорд, прошу вас, ложитесь в постель. Я потушу свечи, — с дрожью в голосе проговорила она.

Он устроился рядом. Страх в ее глазах напомнил ему их сумбурное свидание днем; до него вновь донеслось ее тоненькое всхлипывание. Неужели он так ошибся в ней, обманулся, нафантазировав себе о ее привязанности к нему. Да, он получил удовлетворение, но на душе у него скребли кошки — девушка лежала рядом неподвижно, затаившись, как испуганный зверек.

— Милорд, — едва слышно прошептала она.

— Да, — повернулся на голос Кейн.

— Прошу вас, не сердитесь на меня. Делайте со мной то, что вам хочется.

— Я не сержусь.

Его мягкий, спокойный голос приободрил Леа. Ей отчего-то вспомнилось, как Кейн доверчиво заснул, положив голову ей на колени, в тот теплый апрельский день.

— Вы — мой добрый господин и повелитель. Я знаю, вы будете терпеливы со мной. — Она нежно прикоснулась к руке Кейна и повернулась к нему лицом. — Нет! Не надо отворачиваться! — закричала она, едва он сделал попытку шевельнуться. В ее ушах отдавались эхом слова Джоанны Шрусбери. А если та оказалась права и он уже разлюбил ее?

Кейн понял, что напугал ее пуще прежнего. Тогда он ласково обнял и прижал к себе девушку.

«Вот и хорошо, — подумала Леа, — он совсем не сердится, если так нежно обнимает меня». Она вздохнула и прижалась к Реднору.

— Вы такой теплый, а я совсем как ледышка. Милорд? — Голос ее прозвучал срывающимся, дрожащим шепотом.

— Да.

— Вы не рассердились, когда я осмелилась написать вам в ответ?

— Нет, даже наоборот — я очень обрадовался, — успокоил девушку Кейн.

Леа доверчиво положила ему голову на плечо и тихо рассмеялась.

— Что тебя рассмешило? — спросил Кейн.

— У вас такие колючие щеки. Словно тысячи иголок! — Леа погладила его по щеке. Ей очень хотелось попросить его поцеловать ее, но она не осмеливалась. Он простил ей письмо, но это отнюдь не означало, что он не рассердится на ее новую дерзость.

— Не делай этого! — буквально взмолился он, когда ее нежная рука скользнула по его щеке.

Ее рука замерла, Кейн почувствовал, как все ее тело напряглось и сжалось.

— Нет, нет! — успокоил он ее. — Я вовсе не хотел напугать тебя. Ты меня не так поняла… Твои волосы, словно тонкий шелк. Они снились мне прошлой ночью.

Рука Леа, все еще касавшаяся его щеки, слегка задрожала.

— Милорд, — снова она обратилась к нему.

— Ну что на этот раз? — буркнул Кейн.

— Это грех для женщины, если она хочет поцеловать своего мужа? — Леа почувствовала, что краснеет.

— Что? — Кейн едва поверил своим ушам. Услышать такой вопрос после того, как он причинил ей боль и был с нею груб, он не ожидал!

Леа молчала. Мама оказалась совершенно права, и теперь Реднор вправе думать, что она начисто лишена стыда. Кейн, тем временем, пребывал в совершенном недоумении. Разумеется, скромность девушкам к лицу, хотя сейчас ему пришло в голову, что избыток невинности — вещь тоже очень вредная. Кое-что родители все-таки должны были ей объяснить. Теперь он начал понимать, какой ужас невольно вселил в собственную жену! Леа убрала ладошку с его щеки.

— Леа, нет никакого греха в том, чтобы любить своего мужа, — спокойно ответил на застывший в ее глазах страх.

— Да, но…— еще больше смутилась Леа.

— Тебе мать рассказывала хоть что-то о замужестве?

Кейн даже не представлял, как ему повезло, что у Эдвины не было разговора с дочерью на эту тему. Иначе бы Леа возненавидела постель и телесную любовь так же, как и ее мать.

— Она говорила, что я должна слушаться мужа, и он вправе делать со мной все, что ему угодно. Милорд, я плохо себя вела, мне нельзя было говорить с вами в таком тоне. Обращаться со мною как вы сочтете нужным — ваше право! А я не должна вешаться вам на шею. Еще она говорила…

— Довольно. Но она ни слова не сказала тебе о… том, что я сделал с тобой? — Кейну было нелегко выговаривать слова.

— Ну что вы! Конечно же, нет! — воскликнула Леа.

— Так люди делают, чтобы у них появились дети. — Кейну и в голову не могло бы прийти, что ему придется объяснять собственной жене в их первую брачную ночь такие простые вещи.

— Это я знала. Еще раз простите меня! — поспешно сказала Леа.

— Тут не за что извиняться. Я был слишком груб с тобой, — голос его дрогнул, и Реднор нежно прижал к себе худенькое дрожащее существо, к которому его тянуло все сильнее и сильнее. — Ну и что мне теперь делать? — ласково спросил он. — Подождать? Но, пойми… это очень тяжело для меня.

Она с легкостью могла избежать повторения утренней сцены. Все, что ей требовалось сделать, — это чуть-чуть приврать: Она повернулась к Реднору. Его глаза горели огнем даже при том бедном свете, что проникал в спальню из узеньких окон. Она уже собралась, было отказаться, но слова застряли у нее в горле.

— Будьте поласковее со мной, — только прошептала она.

И он взял ее, и это было слаще меда, ведь его жена оказалась искренне любящей и вместе с тем покорной его желаниям. Ее волосы хранили запах луговых трав, совсем таких, как в том поле, куда в детстве любил убегать Кейн от гнева отца; ее тело дышало свежестью, словно напоенное солнцем и росой яблоко; простыни издавали еле уловимый запах лаванды. Он попытался, было приласкать ее, хотел показать ей, как слушать свое тело и получать удовольствие от близости, но прикосновение к нежной коже настолько воспламенило его плоть, что разум отказался внимать доводам рассудка. Кейн сгреб это податливое тело в охапку и резко овладел женой. Ему сейчас больше ничего не хотелось, как только слиться плотью.

Леа не стонала, не сопротивлялась, не вырывалась, но из-под ее опущенных ресниц лились слезы, а дыхание прерывалось мучительными всхлипываниями. Ей было еще немного больно, но плакала она из-за другого: в какое-то мгновение она почувствовала, что скоро она не сможет обходиться без этих грубоватых, но таких неистово-страстных ласк. Ей вдруг стало невыносимо страшно. Ведь если она надоест своему мужу, то он отдаст свою любовь и этот пылкий жар какой-то другой женщине, той, которая опытнее и искуснее, которая сумеет приветить Кейна и отнять его у Леа. Отголосок этого страха заставил Леа податься вперед и теснее прижаться к огненному телу мужа. Леа не могла обнять его — ее руки были плотно прижаты к телу могучим объятием Кейна, он словно тисками одной рукой зажал ее тело. Но тут же обрывок другой мысли сдавил ее горло удавкой: еще страшнее, если муж узнает о ее похоти, и тогда уже точно оставит ее! Однако по-настоящему испугаться этой мысли она уже не успела — ее тело залила горячая волна истомы. Леа выгнулась дугой, и из ее горла вырвался томительный стон. Тело Реднора еще несколько раз конвульсивно дернулось и на миг замерло, обрушившись на нее всей тяжестью. Леа ничего не чувствовала, кроме какого-то дикого упоения.

Потом, когда он в изнеможении рухнул рядом, она притянула к себе его голову и осыпала поцелуями его лицо.

— Прости меня, — ласково пробормотал Кейн, — я старался быть нежным, но все равно сделал тебе больно.

Леа действительно было больно, и даже очень, но теперь это ее совершенно не волновало. Она взяла в ладони его лицо и поцеловала в закрытые глаза. Он почти засыпал, и она прижала его голову к своей груди. Она простила ему все за столь сладостное ощущение гармонии, близости и власти над ним.

Боль не давала ей заснуть, и она лежала, глядя на мужа, едва дыша. Чутье подсказывало ей — со временем она привыкнет, и ей будет уже не так больно. Она вспомнила перешептывания служанок и их рассказы. Если им верить, то плотская любовь способна даже приносить радость. Леа вдруг нахмурилась. Кейн делал то же самое с другими женщинами. Его жизнь до женитьбы — не ее дело, но как ей теперь удержать его рядом? Мать говорила, что у него наверняка будут другие женщины. Как же перенести такие страдания? И сможет ли заставить вернуться к себе? Мысли путались… Она вдруг поняла, что в один прекрасный день ее жизнь может превратиться в сплошной кошмар. Реднор глубоко вздохнул, и Леа теснее прижалась к нему. Она удержит его, так или иначе. Покорность, нежность и доброта могут сделать многое.