Глава 1

Лондон

Ноябрь 1820 года

Капитан Майлз Тревельян с облегчением опустился в потертое кресло, предложенное хозяином. Еще никогда Трев не был так рад видеть своего товарища. Этого человека он знает большую часть своей взрослой жизни. Они офицеры одного кавалерийского полка. Но в течение долгого путешествия из Индии они превратились в друзей, а как раз сейчас он очень нуждается в друге. Ему опять начали сниться эти сны, и нет никого в радиусе двух тысяч миль, кто бы их понял.

– Ну, что стряслось, Трев? – Майор отложил газету.

Нет смысла ходить вокруг да около.

– Я пробыл в отпуске всего неделю, а уже хочу назад, домой.

– Это и есть дом.

– Знаю. В том-то и трудность.

Старший товарищ задумчиво глядел из-под кустистых бровей.

– Сколько лет ты пробыл в Индии? Десять?

Трев кивнул:

– Я вступил в армию в пятнадцать, сразу после смерти отца.

– Твой отец был прекрасным человеком. Мне повезло служить под его началом. Но это все объясняет. Первый отпуск всегда самый тяжелый. К Англии нужно привыкнуть. Местные обычаи… они порой несколько своеобразные даже для человека, который бывал при дворе низама. Но ты привыкнешь. Как только войдешь во вкус, нет места лучше Лондона. Ты богат, мой мальчик, и твоя родословная безупречна. Скоро ты будешь купаться в шампанском, наслаждаться обществом белокурых красавиц Мейфэра, рассказывать им о своих приключениях, а их мамаши будут пытаться решить, которую из своих дочерей за тебя выдать.

Но такая перспектива вовсе не прельщала Трева. Именно назойливые попытки матери сосватать его и привели капитана Трева этим вечером к дверям товарища. Но, обратив внимание на потрепанный край ковра меблированных комнат, он вспомнил, что майор Стэнли в отличие от него не может рассчитывать на семейное состояние и, возможно, жаждет принять участие в ритуалах высшего света, которые у Трева вызывают такое неприятие.

Надеясь, что друг не счел его испорченным мальчишкой, Трев объяснил:

– Я позволил матери затащить меня на один такой раут. Но это же просто невыносимо! Легче было штурмовать дворец пешвы, чем выслушивать сюсюканье жеманных девиц: «Ах, расскажите мне все о сражении, в котором вы участвовали. Это так увлекательно!» Как будто я только что вернулся с прогулки по Сент-Джеймсскому парку. Клянусь, когда-нибудь я расскажу им все. В том числе про убийства и мародерство – и буду до конца жизни изгнан из высшего света.

Его друг кивнул:

– Ну что они могут поделать, бедняжки, такова уж их природа. Не стоит даже пытаться просветить их.

– А как они одеваются! Декольте такие неприлично глубокие, что аж соски выглядывают, но Боже тебя сохрани отреагировать как нормальный мужчина. Одного этого уже достаточно, чтобы свести с ума.

– Да уж, все-таки в восточной традиции прятать женщину под чадрой или вуалью есть свой резон, – согласился друг. – По крайней мере люди низама, когда показывают тебе свой товар, ожидают, что ты его попробуешь. Но ты правильно сделал, что пришел к дядюшке Стэнли за помощью.

С этими словами майор взял графин с красным вином.

– Видишь ли, твоя беда в том, что ты недостаточно навеселе. И этому есть научное объяснение. Холод замедляет активность атомов тела, а эта чертова английская холодрыга тормозит молекулы твоего мозга, и они уже не способны как следует функционировать. К счастью, я знаю средство.

Он позвал своего слугу и велел ему принести лучшего кларета, добавив:

– Увы, мой «лучший» – просто лучшее из того, что может себе позволить офицер на половинном жалованье. Отвратительное пойло, но свое дело делает.

Трев отпил из наполненного до краев бокала, который принес ему денщик майора. Стэнли не соврал – вино действительно было так себе. Но, осушив бокал одним махом, Трев почувствовал, как тепло растекается по телу. Ему никогда не привыкнуть к промозглой английской погоде. Его организм, приученный к индийской жаре, не в состоянии приспособиться к холоду. После первого бокала настроение сразу улучшилось. Возможно, в теории приятеля что-то есть.

– Вино так приятно согревает молекулы мозга, – довольно заявил майор. – Но боюсь, молекулы твоего тела все еще холодны. Чтобы согреться полностью, мы должны, как ни парадоксально, снова выйти на холод.

– Зачем?

– Дабы совершить небольшое путешествие к тем прелестным созданиям, которые специализируются на согревании сердец и других органов промерзших английских мужчин. – Майор многозначительно приподнял бровь.

Трев сомневался в разумности этой идеи. Как бы ни были сильны его страсти, он избегал потворствовать им. Но майора так обрадовала перспектива совершить вылазку в компании Трева, что у того не хватило духу разочаровать приятеля.

– Что ж, я не прочь, – сказал Трев. – Но надеюсь, ты собрал сведения о территории, на которую нам предстоит вторгнуться.

– Не бойся, я все как следует разведал и определил лучшее место для нападения. Девчонки у мамаши Бриствик так разогреют атомы твоего тела, что тебе станет жарко, как в Калькутте в день перед началом сезона дождей. Ты почувствуешь себя новым человеком, клянусь честью. Ну, пропустим еще по стаканчику, перед тем как идти? В заведении мамаши Бриствик вино разбавляют водой, а мужчина должен все предусмотреть заранее.

Майор вел Трева по улицам, освещенным газовыми фонарями. Это была внешняя граница фешенебельной части Лондона. Хотя лампы, закрепленные на столбах, светили довольно ярко, они почти не рассеивали густой туман, пропитанный запахом речной сырости и горящего угля. На перекрестках из тумана внезапно возникали экипажи, и офицерам то и дело приходилось отскакивать в сторону, чтобы увернуться от брызг.

Когда друзья приблизились к бедному району, который, собственно, и был их целью, Трев взял майора под руку. Ну и зрелище они, должно быть, представляли. Два высоких офицера в киверах с плюмажем, венчающих головы, ослепительные в своей форме, отделанной золотыми галунами, и начищенных до блеска гусарских сапогах. Но был в них не только показной блеск. В ножнах, висящих на боку, лежали остро заточенные сабли. Невозможно было не испытывать гордость от того, что они представляли собой английскую армию.

Улицы, по которым они проходили, были наводнены торговцами и коробейниками. Лавочники и разносчики зазывали прохожих, предлагая им все, что угодно, – носовые платки и мясо для кошек, поношенную одежду и пироги. Другие размахивали своими товарами, разложенными на ручных тележках и столах, стоящих рядами вдоль тротуаров. Ни один базар не мог бы предложить больше. И повсюду нищие, не меньше чем в Калькутте. Некоторые безучастно лежали, скрючившись у дверей, другие же, совсем отчаявшиеся, протягивали свои изувеченные конечности, прося о подаянии.

– Один малый говорил мне, что у них есть свой клуб, – сказал майор.

– У кого?

– У нищих. Весьма привилегированный. Где-то в Севен-Дайалс. Собираются они там по ночам, снимают с себя маскировку, отстегивают фальшивые деревянные ноги и все такое и похваляются своим уловом. Неплохие деньжата зарабатывают попрошайничеством, говорил он мне.

Трев слышал об этом от богачей в Калькутте. Так легче не обращать внимания на страдания бедноты, толпящейся вокруг. Но это неправда. Худенький, сморщенный младенец, вцепившийся в грудь оборванной женщины, скрючившейся в сторонке, не бутафория. Когда его костлявая ручка конвульсивно сжалась на плоской груди матери, Трев подал ей несколько шиллингов. Она взяла их, но в ее пустых глазах не было признательности.

Та призрачная радость, которую Трев испытывал, когда они пустились в путь, испарилась. Ему всегда казалось, что Англия гораздо прекраснее Индии, где он провел столько лет. Люди здесь представлялись ему намного благороднее. Он думал, что они достойны жертв тех, кто отдает свои жизни, защищая их.

Он шарахнулся от крысы, пробежавшей по тротуару.

– Заведение мамаши Би вон там, за углом, – сказал майор Стэнли, прерывая цепь его мрачных мыслей. – Хотя район беспокойнее, чем я помню. В таком месте мужчине не помешает иметь при себе острый клинок. И этот проклятый холод! В подобном климате поневоле будешь пить как сапожник, чтобы не окоченеть. – Он полез в глубокий карман, спрятанный за подкладкой форменной куртки, и вытащил оттуда серебряную фляжку. – Будешь?

Трев сделал глоток. Бренди. Его благодатное тепло моментально растеклось по жилам. Но во всем мире не хватит бренди, чтобы согреть его на этом промозглом острове. Холод снова пробирал до костей. Пока они приближались к любимому борделю майора, Трев начал думать, что, пожалуй, лучше было бы скоротать вечер в кресле перед ярко пылающим камином в доме матери на Кеппел-стрит. Девчонки мамаши Бриствик едва ли согреют его лучше, чем бренди.

Он не получал большого удовольствия, совокупляясь с рабынями. А таких случаев было у него предостаточно, когда сэр Чарлз посылал его с миссиями ко двору низама. И хотя у здешних девиц ладони не выкрашены хной, а тела не задрапированы в прозрачный муслин, надушенный пачули, окружающая бедность гарантирует, что каждая девушка из заведения мамаши Бриствик будет такой же покорной рабыней, как любая гурия низама.

Трев еще раз глотнул из фляжки майора.

Впереди, на углу улицы они увидели мальчишку-подметальщика, который мало-помалу материализовался из тумана. Он стоял, сгорбившись над своей видавшей виды метлой. Он выглядел лет на восемь-девять, но был таким щупленьким и чахлым, что едва ли дотянет до двенадцати. Когда Трев и майор приблизились к нему, мальчишка выпрямился и сделал вид, что старательно подметает тротуар, вымощенный булыжниками, чтобы расчистить для них дорогу. Трев снова полез в карман за шиллингом, но остановился, когда из темноты появилась высокая женщина, одетая во все черное. На голове у нее была большая соломенная шляпа того же цвета, украшенная алым пером. Поля шляпы нависали так низко, что он не мог разглядеть ее лица, чтобы определить возраст. Хотя грациозность движений позволяла предположить, что незнакомка молода. Она что-то прошептала мальчишке-подметальщику и протянула ему маленький узелок. Радостная улыбка осветила его худое личико. Она положила руки на его узкие плечики и нежно обняла. Затем мальчик направился к подвальной двери, аккуратно прислонил свою метлу к стене, сел на ступеньку, развязал узелок и начал есть.

Проглотив первый кусок, он сказал:

– Вот спасибочки тебе, Темми, что принесла мне похавать. Я так хочу жрать, что аж кишки к спине прилипли.

– Ты же помог мне, теперь я помогаю тебе. Для этого и нужны друзья.

Увидев такую трогательную заботу, Трев почувствовал, как в животе у него разливается приятное тепло – впервые за вечер не благодаря алкоголю.

– Будешь? – Мальчишка протянул своей подруге что-то похожее на булку.

– Не откажусь. – Но она отломила лишь крошечный кусочек, возможно, чтобы не задеть его гордость и чтобы он не чувствовал себя попрошайкой.

– Ну ладно, – сказала она, – я пойду.

– А ты уже подготовила новую нору для себя и своей компашки? Я слыхал, хате на днях того, кранты.

– Нет еще.

– Тогда, поди, будешь забашлять фраера, а, Тем?

Что это может означать? Вероятно, что-то незаконное, иначе мальчишке не пришлось бы переходить на воровской жаргон.

Девушка пожала плечами:

– Если придется. Но ты всегда приносишь мне удачу, Дэнни, ты же знаешь.

– Ага, точно, и я этому рад радешенек. Если кто и заслуживает удачи, так это ты.

Она пониже надвинула свою черную шляпу, но Трев все же успел заметить брови в форме черной изломанной дуги, придающие ее миндалевидным глазам настороженное выражение. Незнакомка заспешила прочь быстрым, решительным шагом.

Какие дела у нее могут быть здесь, на темной улице? Неужели это одна из тех уличных шлюх, которые открыто занимаются своим ремеслом? Но ее платье и шаль кажутся слишком скромными для подобного занятия и выглядят похожими на траур. Правда, у некоторых мужчин странные вкусы. Возможно, есть и такие, которые находят ее траурное одеяние возбуждающим. Трев ускорил шаг, чтобы не отстать.

– Увидел что-то, что пришлось тебе по вкусу? – полюбопытствовал майор, ткнув Трева локтем в бок.

– Может быть.

– Лакомый кусочек, но на улице лучше поостеречься, мой мальчик. Лишняя осторожность не помешает. Помни, что говорят: «Одна ночь с Венерой, шесть дней с Меркурием».

– Я пробыл на службе десять лет, майор. Нет нужды читать мне лекцию по медицине. Кроме того, моя мать говорит, что мной управляет планета Марс, а не твоя Венера или Меркурий, ибо я родился под знаком Скорпиона. Я бы не выжил в том последнем сражении, если бы бог войны не сделал меня своим любимчиком, и я верю, что он защитит меня и на сей раз. Дай мне еще минутку, и потом мы отправимся к твоей драгоценной мамаше Бриствик.

– Что ж, будь по-твоему, – отозвался майор, ускоряя шаг, чтобы поспеть за Тревом. – Ее заведение чуть дальше по улице. Может, твоя чаровница направляется туда же, куда и мы.

Пульс Трева участился. Если бы только это было так. Он достаточно повидал на своем веку, чтобы понять, что женщина в черном не является ничьей собственностью, чем бы она ни зарабатывала на жизнь на этих забытых Богом улицах. Если она работает у мамаши Бриствик, он ее получит. Впервые с тех пор как они отправились на эту вылазку, он почувствовал возбуждение.

Через пару минут майор Стэнли указал на двери борделя. Но незнакомка прошла мимо и двинулась дальше, пока не поравнялась с небольшой кучкой людей. Трев подавил разочарование и ускорил шаг, чтобы не потерять ее из виду. Майор усмехнулся этой его поспешности, но благоразумно промолчал.

Пара бродяжек сомнительного вида подбрасывали в костер планки от поломанной бочки. Огонь осветил высокие скулы, дерзко вздернутый нос и удивительно ровные белые зубы незнакомки. Трев убедился: женщина в черном – красавица. Она остановилась, чтобы переброситься парой слов с маленькой девчушкой, которая грела руки у костра, а потом двинулась дальше, в толпу.

Когда она скрылась из виду, Трев огляделся по сторонам. Среди толпы на ящике стоял старый солдат. Лицо его было грубым и обветренным, волосы длинными и засаленными, а во рту не хватало половины зубов. Впрочем, зевак привлекала вовсе не его внешность, а резкий, пронзительный голос.

Это был исполнитель баллад, один из тех, кто зарабатывает пением на городских улицах. Однако правильнее было бы назвать этого человека крикуном баллад. Как и остальные уличные певцы, он выкрикивал примитивные зарифмованные фразы, сообщающие о последних новостях людям вроде этих – слишком бедным, чтобы позволить себе газеты, или просто неграмотным, чтобы прочесть их.

Треву стало интересно, о чем поет солдат, привлекший так много слушателей. Но он отложил свой визит в заведение мамаши Бриствик не для того, чтобы узнать, что бедные считают новостями. Хотя женщина, чей добрый поступок поднял ему настроение, растворилась в толпе, он все еще видел красное перо на ее шляпе, покачивающееся над головами. Поэтому Трев стал прокладывать себе путь среди столпившихся работяг в надежде догнать ее и оказался достаточно близко от исполнителя баллад, чтобы разобрать слова.

К счастью, песня была не о последнем скандале, бывшем у всех на устах. Имеется в виду неудачная попытка короля убедить парламент в измене его жены и не допустить ее коронования. Если б это было так, Треву бы ничего не оставалось, кроме как уйти. Он служит в Королевском ирландском драгунском полку, который славится своей преданностью короне. Баллада была о сражении – славном сражении.

Избитые фразы, которые выкрикивал уличный трубадур, восхваляли храбрых англичан и проклинали их трусливых врагов, словно оживляя звон мечей и грохот пушечной канонады. Так сражение всегда преподносится соотечественникам дома. Но трудно было сказать, какое именно сражение воспевал солдат. Это могло быть все, что угодно, – от Креси до Ватерлоо. Англичане – храбрецы, враги – трусы. Вот только ни в одной балладе не рассказывается о стонах умирающих и отвратительном запахе трупов, гниющих на солнце.

– Похоже, это тебя чествуют, – заметил майор Стэнли.

– Меня?

– Разве ты не слышал? Он воспевает ваше сражение, Трев. Выше голову, старина. Ты сегодня герой дня.

Трев прислушался. И в самом деле, уличный певец предлагал публике в качестве развлечения рассказ о том сражении в Пендарисе. Правда, в переложении исполнителя баллад храбрые воины маратха были превращены в бандитов, которые ничем не отличались от разбойников с большой дороги, наводнивших приграничье.

Певец с удовольствием задержался на числе погибших с обеих сторон. Толпа ободрительно заревела, услышав, как восемь сотен европейцев и их союзники из местных одолели восемнадцатитысячную вражескую армию, имея всего лишь восемьдесят шесть убитых и раненых с английской стороны.

Да, славная победа. Но когда баллада подходила к концу, Трев внутренне напрягся. В отличие от толпы он знал, что будет дальше. Смерти тех, кто добавился к этой пустяковой цифре – восемьдесят шесть. Смерти жен местных союзников сипаев, невинных жертв, которые были изнасилованы и жестоко убиты отрядом вражеских налетчиков как раз тогда, когда армии сошлись в финальном сражении.

Он усилием воли отогнал воспоминание об окровавленных сари индийских женщин и об убитых младенцах. Это была необходимая жертва. Прикажи они перенести женский лагерь в какое-нибудь более безопасное место, это выдало бы их план сражения. Но все равно внутри у него все сжалось, а во рту стало кисло – наверняка от дешевого вина.

Почувствовав мысли товарища, майор схватил его за руку и попытался вытащить из толпы. Он знал, как все было на самом деле. Трев поведал ему подробности того сражения однажды ночью на борту корабля, когда, не в состоянии уснуть, сидел на палубе, наблюдая, как Южный Крест передвигается по небу.

Но Трев не собирался поддаваться слабости. Случилось то, что случилось, и теперь уже ничего нельзя изменить. Плохим бы он был командиром, если бы позволил себе раскисать от воспоминаний. Война бывает славной только в стихах писак с Флит-стрит, чьи слова исполняет этот уличный певец. Каждый солдат знает, что реальность другая и что самый смелый поступок для солдата – продолжать жить после того, как сражение окончено, зная истинную цену победы.

Должен и он.

Трев стиснул зубы и на мгновение прикрыл глаза. Он пытался сосредоточиться на работягах, которые напирали на него, заставляя вдыхать дурной запах. Он надеялся, что вонь лука и немытых тел вернет его назад, в настоящее. Когда он наконец открыл глаза, то вздрогнул от неожиданности.

Женщина в черном смотрела прямо на него.

Ее глаза, искрившиеся добротой, когда она принесла мальчишке поесть, сейчас были холодными и полными презрения. От нежности в них не осталось и следа. Точно такой же упрек он видел во взглядах сипайских женщин, когда они приходили к нему в снах и укоряли за то, что он не сумел их защитить.

Ее взгляд просверливал насквозь, неумолимый и непрощающий. Она застигла его в минуту неприкрытого страдания, осудила и приговорила.

Когда же он отвел взгляд, она исчезла. И Трев тут же почувствовал себя покинутым.

Да что же с ним такое? Она никто. Незнакомка, которую он больше никогда не увидит. Это была всего лишь глупая прихоть, каприз, заставивший отправиться за ней вслед. Но все равно он стал оглядывать толпу, отыскивая ее кокетливое перо.

Трев схватил майора за руку:

– Пойдем отсюда.

Достаточно они потратили времени впустую, гоняясь за какой-то недостижимой целью – незнакомкой, одетой в черное, мельком увиденной в туманный вечер. Пусть даже на какой-то миг она показалась маяком во мраке. Он позволил своему воображению завести его слишком далеко. Что бы она ни сделала для мальчишки-подметальщика, для Трева она ничего не значит. Если ему и доведется еще увидеть ее, то, вероятно, она будет обслуживать на улице какого-нибудь проходимца за пару пенсов. К тому же, возможно, вблизи она пахнет так же, как эти мужчины. Она может оказаться угловатой и щербатой, тупой и недалекой, говорящей на грубом уличном жаргоне.

Пора идти в заведение мамаши Бриствик. Может, тамошние девицы и станут смотреть на него невыразительными глазами, но будут делать то, за что им заплачено и в чем он явно нуждается. Желание творит забавные вещи с мужским разумом. Когда он утолит свою похоть, возможно, мир предстанет не в таком мрачном свете.

Но как только Трев повернулся, чтобы выбраться из толпы, к нему подошла та самая маленькая девчушка, гревшаяся у костра. В одной руке она держала листы бумаги, в другой у нее был плакат с изображением конницы и словами той самой баллады, которую только что исполнял певец.

– Сколько? – спросил он.

– Всего два пенса.

Он полез в карман. Плакат понравится его матери, ведь ее представление о воинской доблести очень похоже на то, о чем пелось в балладе. Девочка протянула ему плакат и снова растворилась в толпе.

Пока он провожал ее глазами, кто-то врезался в него сбоку. Много лет посещая восточные базары, он прекрасно знал, что это означает. Старый как мир трюк – врезаться и схватить – используют шайки карманников от Лендс-Энда до Калькутты. Один отвлекает внимание жертвы, заставляя показать, где лежат деньги, а другой пользуется моментом и грабит зазевавшегося простофилю.

Резко повернувшись, чтобы расстроить преступный замысел, Трев оцепенел, когда понял, кто задумал его ограбить: это была женщина в черном.

До нее дошло, что он ее видел, и она замерла на месте. Одна рука девушки скрывалась в складках длинной черной юбки. Потом она закрыла лицо шалью, развернулась и кинулась в толпу.

– Держите воровку! – завопил мужчина, стоявший рядом с Тревом, и ринулся вслед за ней. Другие подхватили его крик.

Трев сунул руку в карман. Монеты исчезли, все до единой. Это было как удар под дых. Ну почему это оказалась именно она?

И почему ему не все равно? Он принял ее за уличную шлюху. Почему же его удивляет, что она карманная воровка? В суровой уличной иерархии ее ремесло, возможно, ступенька вверх.

С напускной небрежностью он проверил остальные карманы, стараясь не выдать другим преступникам, возможно, находящимся в толпе, где он держит ценности. К счастью, ловкие пальчики карманницы больше ничего не нашли. Но хотя потери были пустяковыми, ему стало не по себе оттого, что ей удалось обчистить его. Человек его профессии не должен терять бдительность. Без этого он долго бы не протянул.

Женщина в черном думала спрятаться в толпе, но мужчины, образующие внешний круг, встали плечом к плечу и соединили свои жилистые руки, преграждая путь. Мимо них ей никак не проскочить.

Трев привстал на цыпочки, чтобы посмотреть, что там происходит, но ее найти не удалось. Потом послышался крик с другой стороны. Толпа расступилась, и взорам предстал дородный детина в кожаном фартуке сапожника. Он крепко держал девушку за запястья и тащил к Треву.

– Воруешь у честных людей, а, мисси? Черта лысого, у меня не забалуешь. В Ньюгейте тебе самое место, туда ты и отправишься, вот только сначала я получу свою награду.

Длинное перо закачалось, когда девушка стала вырываться из лап сапожника, потом его мясистый кулак сбил с нее шляпу. Та упала на грязную мостовую, и Трев увидел, что у незнакомки были волосы цвета старой бронзы. Даже в полумраке захватило дух от ее красоты.

– Я ничего не сделала, – запротестовала она.

– Ничего, ага, только обворовываешь честных людей, которые зарабатывают свои денежки тяжким трудом.

– Не докажете!

– Еще как докажу! – Мужчина запустил руку в глубокий карман ее черной юбки и вытащил горсть чего-то блестящего. Но когда он поднес кулак к лицу и разжал его, выражение торжества сменилось недовольством. В руке у него было всего несколько шиллингов.

– Это мое, и вы не докажете, что это не так, – заявила она.

– Ишь, хитрая маленькая сучка, – выкрикнул кто-то рядом с сапожником. – Черта с два найдешь у нее денежки. Поди, шибко ушлая, чтоб стибрить часы аль еще чего, за что ее можно было бы повязать.

– Это только один карман, – сказал сапожник. – У этой потаскухи их в платье, поди, с дюжину. Я найду у нее часы, не извольте сомневаться. А как найду, отведу ее к мировому судье и потребую награду.

Девчонка извивалась, дергалась и царапалась, силясь вырваться. Такая свирепость говорила отнюдь не в пользу ее невиновности. Но когда ее глаза снова встретились с глазами Трева, он застыл на месте. Взгляд, подобный этому, он видел только однажды, в бою. Но это был мужчина, с которым они обменивались удар за ударом в схватке, способной закончиться лишь смертью.

Она не сдастся, хотя понимает, что не может одержать победу. Она бесподобна, эта воительница, храбрая, как Боадицея. Еще никогда не видел он женщины настолько смелой и сильной духом. И даже не представлял, что такие существуют.

Но одной лишь храбрости было недостаточно – сапожник легко усмирил ее и связал ей запястья.

Майор Стэнли потянул Трева за рукав:

– Пойдем. Дело пахнет жареным. Нам лучше убраться отсюда.

– Я не могу бросить девушку на растерзание толпе. Они же разорвут ее на части.

– Она карманница, Трев. Получит по заслугам, только и всего.

– Возможно, но я не могу оставить ее на съедение волкам. – Едва эти слова сорвались у него с языка, он сам себе удивился. Ведь он же солдат, поклявшийся защищать государство и поддерживать закон. Ему следовало бы отдать мошенницу в руки правосудия. Но он не мог. Ее добрый поступок по отношению к мальчишке-подметальщику так резко выделялся на фоне окружающего равнодушия, а глаза на один мучительный миг вернули к жизни призраки сипайских женщин. Они тоже были храбрыми, но никто не пришел им на выручку.

И все равно дурак он будет, если вмешается. Она, в конце концов, преступница. Но когда сапожник резко дернул за веревку, которой связал руки девушки и сильно ударил ее по лицу, Трев схватился за эфес сабли и ринулся через толпу.

– Отдай ее мне, – приказал он тоном, который доводил до слез не одного подчиненного на плацу. – Она украла у меня деньги, и я сам накажу ее.

Приглушенное проклятие, прозвучавшее рядом, подсказало ему, что несмотря ни на что майор пошел следом и сейчас стоял подле него. Поддержка друга вселила в Трева уверенность.

Сапожник напрягся. Это был крупный мужчина, явно привыкший добиваться своего. Но Трев выше и тренированнее, да и майор не слабак. Когда Стэнли взялся за свою саблю, бахвальства у сапожника несколько поубавилось. Трев видел, как тот прикинул свои шансы в драке и решил, что они невелики. Но все равно нельзя было рассчитывать на разумное поведение башмачника. Некоторые задиры просто любят драться, и если сапожник привлечет на свою сторону толпу, беды не миновать. Чтобы разрядить обстановку, лучше использовать дипломатию, а не силу.

Нарочито неторопливо и демонстративно Трев убрал свою длинную изогнутую саблю в ножны и спросил у сапожника:

– Какое вознаграждение ты хочешь получить за нее?

Тот прорычал:

– Фунтов десять, поди. А если она уже сидела в кутузке, то и больше.

– Ты заслуживаешь хорошей награды за то, что поймал ее. – Трев сунул руку в портупею и вытащил несколько бумажек. – Вот тебе двадцать. Отдай ее мне и возьми это за труды. Я сам позабочусь о ее наказании.

Сапожник недоверчиво посмотрел на Трева:

– Но откуда мне знать, что правосудие свершится?

– Ты ставишь под сомнение честь офицера королевских драгун?

Угроза, прозвучавшая в его тоне, вынудила сапожника отступить, а когда майор Стэнли шагнул к нему, держа руку на сабле, мужчина, стоящий рядом с башмачником, вмешался:

– Пойдем, Том. Кое-что лучше, чем ничего. Девчонка может оказаться чистой, и ты не получишь от мирового судьи ни гроша. Говорю тебе, бери деньги и черт с ней.

Сапожник ненадолго задумался. Потом взял протянутые деньги, спрятал их в карман, схватив девушку за веревку, которой связал ей руки, и подтащил ее к Треву.

– Она ваша, капитан. Сплавил эту потаскушку, и слава Богу. Боюсь, вы обнаружите, что слишком много за нее отвалили.

Какой-то дородный детина в форме привратника выкрикнул:

– А как насчет того шиллинга, что она выудила у меня, а?

– Ничего я у тебя не выуживала, – огрызнулась девушка. – Если бы я и воровала, то не у таких, как ты, а у богатеев. Они крадут у бедных куда больше. Но ты когда-нибудь видал, чтобы их за это вздергивали на виселице?

– Что верно, то верно, – проворчал привратник. – Богачи сосут из нас кровушку будь здоров. А кто платит за их роскошества, как не рабочий люд?

Настроение толпы снова изменилось, и несколько человек прокричали лозунг радикалов: «Свободу всем!»

– Нужно уходить отсюда, – отрывисто бросил Трев девушке, – пока они не накинулись на нас обоих.

Он схватил ее за связанные руки и потащил прочь из толпы. Девушка сначала заупрямилась, уперлась каблуками в землю, однако, когда гул вокруг стал громче, образумилась и уступила. Но пока он вел ее, шла, задрав голову и расправив плечи.

Когда они выбрались из толпы, она посмотрела на мостовую, и Трев проследил за ее взглядом. Увидев, что привлекло ее внимание, он сделал знак майору Стэнли подержать девушку, а сам нырнул назад в толпу зевак, чтобы подобрать с тротуара поношенную шляпу из черной соломки, которая валялась под ногами.

– Твоя? – спросил он, отдавая ей шляпу.

Она настороженно кивнула, словно не желая показывать чувства, которые можно было бы расценить как признательность. Но все равно он видел, что этот поступок удивил ее. Прежде чем вернуть шляпу, Трев внимательно оглядел ее и вытер рукавом, смахнув пыль. Потом попытался распрямить помятое перо, осторожно водрузил шляпу на голову девушки, отступил назад и полюбовался делом рук своих.

Она поджала губы, словно собиралась отплатить за его заботу плевком в лицо, но в последний момент передумала. Трев взял ее за связанные руки и повел из толпы, увлекая в сторону главной улицы. Когда они дошли до пустого тротуара, майор спросил:

– Что ты будешь с ней делать?

– Разрази меня гром, если я знаю. Но ты лучше иди к мамаше Бриствик без меня.

Он взглянул на девушку. Лицо ее было непроницаемым. Много бы он отдал, чтобы узнать, о чем она думала в эту минуту.

– Что ж, ты нашел, чем согреть свои телесные молекулы, – усмехнулся майор. – Ей-богу, она красотка, Трев. Не могу сказать, что не завидую тебе. Хотя теперь, когда она знает, где ты держишь деньги, тебе лучше присматривать за своим бумажником.

Глава 2

Ублюдок. Проклятый вонючий ублюдок, этот драгун. Безумием было пытаться ограбить его. Но она не смогла остановиться, когда увидела, как он стоит там, весь такой гордый, с ухмылкой разглядывая ее и толпу, даже не пытаясь скрыть презрения. Отвращение, которое она увидела у него на лице, когда он слушал балладу старого Барроу, стало для нее последней каплей. Как он смеет выражать такое пренебрежение к ней и этим людям!

Ей захотелось не только украсть его монеты. Захотелось стереть эту презрительную мину с его физиономии, разорвать эту синюю форму и измазать коротко стриженные волосы грязью, чтобы он стал таким же ободранным и чумазым, как те люди, которых он так презирает.

Кто он такой, чтобы так заноситься? Он же драгун – орудие алчных богатеев, безжалостный убийца, как те, что разгоняли протестующих в Питерлоо, топтали и давили женщин и детей, без сомнения, с такими же оскорбительными ухмылками.

Драгун. Как тот, который убил Рэндалла.

Знакомая боль пронзила ей сердце. Так бывало всегда, когда она вспоминала свою погибшую любовь. Но не стоило давать волю гневу. Рэндалл предупреждал, что в сердце карманника, когда он занимается своим ремеслом, не должно быть места страсти. Он был прав, Рэндалл, научивший ее всему, что она знает о воровстве.

Но она пренебрегла его советом и поддалась минутному порыву. Ей еще повезло, иначе она была бы уже на пути к плавучей тюрьме. Этот проклятый офицер, может, и спас ее от страшной участи и не дал сгнить в одном из тюремных трюмов, но благодарности он от нее не дождется. Точно такой же драгун убил Рэндалла – убил и сбросил его тело в Темзу.

Но этот не причинит ей вреда, если она поведет себя с умом. Пускай все в нем буквально излучает надменность, даже накидка, развевающаяся на ветру, она не позволит себе раздражаться из-за этого. Пусть он думает, что нашел себе развлечение на вечер. Скоро она преподаст ему урок, этому надменному ублюдку. Если он думает, что получил на нее все права, то очень скоро поймет свою ошибку.

Ей не впервой оказаться в зависимости от мужчины, который думает, что если он сильнее, это дает ему преимущество над ней. Да только они не догадываются о силе ее ума и сообразительности. И из этой передряги она тоже выберется. Ей нужно просто забыть о Рэндалле, приглушить свой гнев и прояснить мысли. Она должна изучить этого мужчину, который железной хваткой держит ее запястья, обворожить его и найти его слабости. У всех мужчин они есть – обычно либо алчность, либо похоть. А этот, при всей его заносчивости, ничем не отличается от остальных. Когда она поймет, что ему нужно, то тут же воспользуется этим, чтобы отвоевать себе свободу.

Она опустила плечи и ссутулилась. Пусть думает, что она сдалась, так он быстрее ослабит бдительность, станет упиваться своей властью и, если повезет, размякнет. Но ей следует быть очень осторожной. Ей не понравилось, что он пообещал сапожнику сам наказать ее.

Пока капитан широко шагая вел ее к темной аллее, он время от времени бросал не нее внимательный, изучающий взгляд. У него были глубоко посаженные глаза, умные и чересчур наблюдательные, и прямые брови, словно рассекающие лоб. Да, он не дурак, хоть и офицер, а жаль. С глупыми мужчинами куда легче справиться. И пока она семенила, стараясь поспевать за его широким шагом, ей стало ясно, что этот мужчина не щеголь, нацепивший мундир, только чтобы порисоваться.

Под плотно облегающими кожаными бриджами были хорошо видны крепкие мышцы. Очевидно, он занимается не только тем, что резвится в бальных залах. А этот шрам над верхней губой, который немного портит его красивое лицо. Где он его получил?

Возможно, на дуэли в парке из-за какого-нибудь пустякового оскорбления. Лондонские драгуны – кучка бездельников, которые только и знают, что резаться в карты да драться друг с другом. Только вряд ли это тот случай. Такой шрам вполне мог быть получен в сражении. Было что-то в этом человеке, что отличало его от тех, которых она видела раньше.

Когда он наконец остановился, она спросила:

– Где ты воевал, солдат? – Мужчины любят поговорить о себе и похвастаться своей доблестью. Пора начинать обрабатывать его, если она хочет благополучно выбраться из этой передряги.

Он вскинул брови, словно удивился, узнав, что она умеет говорить.

– В Пуне, – ответил он.

– Эта та самая Пуна, в Индии, где произошло сражение, о котором пел старик Барроу?

Он кивнул.

– Давно ты вернулся?

– Неделю назад.

Она почувствовала невероятное облегчение. По крайней мере он не был в Питерлоо. И не служил в отряде, который охотился за Рэндаллом после провала заговора на Кейто-стрит.

– Много повидал сражений?

– Более чем достаточно. – Он сказал это тоном, который пресекал дальнейший разговор. Ей не удастся заставить этого мужчину расслабиться, восхваляя его, поэтому она сменила тему.

– Индия! Удивительная страна, говорят. Как бы мне хотелось увидеть ее. Пещеры, полные сокровищ, острые ароматные специи и прекрасные женщины, запертые в гаремах… прямо как в «Тысяче и одной ночи».

– Ты читала «Тысячу и одну ночь»? – В его голосе послышалось удивление. Он что же, думал, что все бедные – тупые невежды?

– Я читала эту книгу, как и многие другие. – Пусть-ка переварит услышанное.

– Ты не кокни, не так ли? – спросил он. – У тебя мидлендский[1] акцент. Давно ты в Лондоне?

– Давненько. – Прошло три года с тех пор, как она сбежала из дому с Рэндаллом, сразу после своего пятнадцатилетия. Но это не его дело.

– Идем сюда, – сказал он, жестом указав на узкий переулок. – Не исключено, что в толпе есть еще те, кто захочет навредить тебе. Здесь будет безопаснее.

Она ни на минуту не поверила, что он привел ее сюда, чтобы защитить, но поскольку руки у нее были связаны, ей ничего не оставалось делать, как идти за ним. Когда они углубились в темноту переулка, он остановился и повернулся к ней.

– Зачем ты украла у меня деньги? – спросил он. – Я знаю, что украла, поэтому не ври. Просто скажи правду. – Решительная линия его подбородка с глубокой ямочкой подсказывала, что лгать бесполезно.

Она лихорадочно пыталась подыскать нужные слова, потом наконец сказала:

– От меня зависят люди. Я не могу их подвести.

– Им надо, чтобы ты раздобыла для них денег?

– Да. Два фунта к завтрашнему утру. Ту ночлежку, в которой мы спали, сносят, чтобы выстроить какой-то новый особняк для богачей.

– А если ты не найдешь эти два фунта? Что тогда?

– Клэри придется зарабатывать проституцией. А ей всего четырнадцать.

– И тебе тоже? – В его голосе прозвучал неподдельный интерес.

– Мне восемнадцать.

– Я спросил не об этом.

– Я никогда не продаюсь.

Он ничего не ответил, оценивая правдивость ее слов. Взгляд его глубоко посаженных глаз остановился на ее груди, а потом скользнул ниже. В паху под бриджами у него все напряглось. Вот и ключ к обращению с этим мужчиной. Похоть. Не алчность и не слава.

– Никогда не продаешься? – переспросил он.

Она сделала глубокий вдох.

– Никогда. – Она помолчала. Потом, поставив все на карту, добавила: – До сих пор не продавалась.

Он улыбнулся. От этого шрам в уголке губы стал более глубоким, но, странно, это не сделало его ни отталкивающим, ни уродливым. Совсем наоборот. Ей помимо своей воли понравилось вызывать у этого мужчины улыбку.

– Значит, ты будешь моей Шехерезадой?

– Шехерезада рассказывает сказки. Ты этого хочешь? – Своим тоном она дала понять, что сомневается в искренности его слов.

– Сказки она рассказывает в английском переводе. Но я читал книгу в оригинале, на арабском. Там все гораздо пикантнее, словно приправлено специями.

– Восток славится своими специями, – парировала она, – но я ничего о них не знаю. Я всего лишь простая английская девушка.

– Английская, да, но только не простая. Ты гордая как королева. Уверен, ты не разочаруешь меня. – В его глазах чувствовалось предвкушение. Да, похоть – ключ к тому, чтобы удрать от него.

– Наверняка в Индии у вас были настоящие гурии, у такого красивого мужчины, как вы. – Немножко лести никогда не повредит.

– Было дело. Но я уже сыт по горло карри и истосковался по полезной английской пище.

– А что такое карри?

– Блюдо, такое же горячее, как эта ноябрьская ночь холодная. Оно воспламеняет страсть и наполняет сердце храбростью.

– Вы, может, и истосковались по английской пище, – сказала она, придав лицу игривое выражение, – но вот мне что-то очень захотелось попробовать этого карри. – Она захлопала ресницами, не оставляя у него сомнений в том, что это приглашение.

Его глаза вспыхнули, резкие линии скул смягчились.

– С удовольствием познакомлю тебя с ним, – сказал он. – Ты достаточно крепкая, чтобы это выдержать. Может быть, тебе даже понравится. Некоторым англичанкам нравится, хотя не многим. Большинство жалуются, что для них оно невыносимо.

На его лице промелькнуло какое-то выражение, которое она не вполне сумела распознать. Словно он обдумывал что-то опасное и взвешивал последствия. Она поежилась, надеясь, что это просто из-за холодного ветра, гнавшего мусор по безлюдному переулку.

Потом он потянулся к своей сабле и вытащил ее из ножен. Острый клинок поблескивал даже в темноте.

– Вытяни руки, – приказал он. – И стой спокойно.

У нее внутри все сжалось. Они здесь одни, никто их не видит. Ей стало не по себе от его последних слов про выдержку и мучения. Он же драгун, тот, кому доставляет удовольствие убивать. Быть может, причинять боль для него тоже удовольствие?

Но ей ничего не оставалось, как только подчиниться. Руки у нее туго связаны, освободиться она не может. Придется ей пока покориться и дожидаться своего шанса. Она осторожно протянула руки и затаила дыхание, надеясь, что не совершила ужасной ошибки.

Он одним быстрым движением поднес саблю к ее запястьям и распилил стягивающую их веревку, а потом улыбнулся такой улыбкой, которую, не будь он драгун, она сочла бы доброй.

– Руки занемели? Потри их одна о другую. Скоро станет лучше. – Судя по всему, он знал, о чем говорит. Минуту спустя спросил: – Ну что, покалывание прошло?

Она кивнула с застенчивой улыбкой, и вновь его глаза осветились, как будто ему было не все равно. Однако хоть он и освободил ее от пут, но продолжал держать за руку.

– Как тебя зовут? Не могу же я продолжать называть тебя Шехерезадой. Слишком труднопроизносимое имя.

– Темперанс Смит.

– Час от часу не легче.

– Все зовут меня Тем.

– Капитан Майлз Тревельян к твоим услугам. Друзья зовут меня Тревом.

– А я буду вашим другом? – Она опустила ресницы, взглянула из-под них в той игривой манере, которую мужчины всегда находят неотразимой, и облизнула губы.

– Это тебе решать, – ответил он. Уголок его рта, где был шрам, изогнулся в улыбке. А потом, действуя так быстро, что она не успела понять, что происходит, прижался губами к ее губам.

Он ничего не мог с собой поделать. Это было неправильно, и он это понимал. Но она с ним явно заигрывала, а это было все равно что размахивать куском сырого мяса перед носом голодного волка. Не одно лишь вожделение побудило его прийти ей на выручку. И когда он это сделал, то вовсе не собирался заставлять ее расплачиваться за свое спасение телом. Но он ведь нормальный мужчина с нормальными мужскими инстинктами. Он не смог устоять против соблазна этих трепещущих ресниц и безошибочного приглашения, которое расслышал в ее голосе. А теперь жалеть уже слишком поздно.

Он полностью отдался удовольствию, когда прижался к ее губам. Они были такими живыми, такими отзывчивыми. Он почти поверил в то, что она желает его. Он говорил себе, что не возьмет ее, если она сама этого не захочет, но не смог удержаться.

Он дразнил ее губы кончиком языка неторопливо, не спеша, будто сопротивляясь соблазну слишком быстро завладеть ее ртом. Он ласкал ее шею одной рукой и поглаживал чувствительную кожу за ухом. Он знал, что это должно доставить ей удовольствие.

Она была словно одеревенелой и неуступчивой, когда он поцеловал ее, но мало-помалу стала откликаться на его ласки и расслабилась. Приоткрыла губы. Дыхание ее было свежим, вкус пьянящим. Отвечая на это новое приглашение, его язык исследовал пульсирующее тепло ее рта, и когда она внезапно лизнула языком его язык, все его тело ожило.

По телу прошла судорога, наполняя его теплом и пробуждая каждый нерв. Сердце неистово заколотилось от радости, готовое выскочить из груди. Кровь забурлила. И все же, посреди этой бури ощущений, на него снизошел странный покой, как будто он наконец вернулся домой. Он прижал ее к себе, успокоенный, но потрясенный, не в силах постичь, что происходит с ним, зная лишь, что умрет, если отпустит ее.

Должно быть, он пьянее, чем думал.

Но он не был пьян. Все казалось ярче и яснее, чем обычно, а не притупленно, как бывает под воздействием алкоголя. Он глубоко вдохнул слабый аромат апельсинов, исходящий от ее волос, и сжал ее еще крепче.

Когда же спустя целую вечность отпустил ее, она, покачнувшись, отступила назад. Убежит ли она теперь, когда он дал ей такую возможность? Замешательство в ее глазах было сродни его собственному. Она дышала часто и выглядела ошеломленной. Почувствовала ли она то же, что и он, или что-то еще? Понять было невозможно, но ему мучительно было думать, что она могла испытывать что-то кроме блаженства, которое сейчас переполняло его.

Однако, отдышавшись, она не вырвалась из его объятий, а придвинулась ближе и прильнула всем телом к нему, словно не хотела уходить от него точно так же, как он не хотел ее отпускать. Он с радостью вновь ее мягко обнял, стараясь держать как можно нежнее, чтобы не напугать. Она прильнула к нему, уютно устроившись в кольце его рук, словно составляла с ним одно целое, лаская ладонью его мускулистую руку, пока он гладил ее по волосам.

Он дивился их мягкости. Ему никогда не доводилось дотрагиваться до женских волос, которые не были бы прямыми и черными. Ее волосы были цвета меда, густые и волнистые. Никогда еще не обнимал он создание настолько неукротимое, но при этом такое нежное. Он провел пальцем по ее мягкой щеке, едва касаясь. И почувствовал то же изумление, как в тот день, когда его первый сокол вернулся к своим путам.

Кожа на ее щеке была мягкая, как бархат. И поразительно гладкая. Лишь на стыке плеча и шеи его пальцы нащупали маленькую родинку. Он привлек ее ближе. Никогда еще женское тело так не возбуждало его.

На ее губах играла смущенная улыбка. Глаза светились мягким светом. В них не было ни малейшего следа презрения, которое он видел раньше. Возможно, ему в конце концов удастся снискать хоть немного ее расположения, увидеть ту же доброту в ее глазах, как тогда, когда она смотрела на мальчишку-подметальщика. Быть может, он не ошибся, отправившись вслед за ней.

Он гадал, кто она такая, почему так действует на него и как бы не испортить все дело.

Сердце Темперанс билось учащенно, словно готово было выскочить из груди. Что с ней происходит? Какие неведомые желания этот мужчина разбудил в ее теле? Она всего лишь намеревалась разжечь его похоть, чтобы ослабить бдительность. Это прием, который она много раз использовала на улице. Она не настолько проворна, чтобы убежать от такого, как он, но существуют и другие способы временно вывести мужчину из строя, как только окажешься достаточно близко. Быстрый удар коленом в пах – один из них.

Но сейчас они были так близки, а она оказалась бессильна осуществить задуманное. Когда его губы коснулись ее губ, они зажгли в ней страстные желания, а его теплый язык раздул их в обжигающее пламя. Он пробовал ее на вкус, гладил, ласкал и пробуждал пульсацию в каждой клеточке ее существа.

Но не животные чувства вызвал его поцелуй, а нечто большее – волну острого желания, которая затопила ее тело и заставила прижаться к нему так тесно, что золотой позумент на мундире вонзился ей в кожу, а пуговицы на лацканах вдавились в грудь.

К этому времени ей уже следовало бы сбежать. Но она не могла. Она хотела большего. Еще немного ощущать под своими ладонями твердые мускулы обнимающих ее рук. Движения его теплого языка эхом разносились по всему телу, посылали стрелы острого желания куда-то в самую ее сердцевину. Она отдалась этим ощущениям, не в состоянии сделать что-либо еще, в смятении от своей слабости, неспособности противостоять этому растущему желанию. Она не сумела удержаться и прижалась к нему, пока ее женское естество не откликнулось на его безмолвный призыв.

– Ты научился этому в Индии? – выдохнула она.

– Я научился этому у тебя. – Его темные глаза мерцали. – Научишь меня еще?

Она не ответила, ужаснувшись тому, как сильно ей хотелось сказать «да».

Этому солдату, этому убийце.

Она готова была изменить Рэндаллу с мужчиной, который носит ту же форму, что и его убийца. Она, которая с презрением отвергала предложения мамаши Бриствик и ее угрозы, даже когда после смерти Рэндалла осталась без гроша, стоит тут сейчас, ничем не лучше любой уличной шлюшки, отдаваясь незнакомцу за просто так. А ведь она должна его ненавидеть.

Она что, рехнулась? И пусть его дыхание у ее уха вызывает приятную дрожь, она не должна поддаваться этому запретному удовольствию. Она должна призвать всю свою злость и, словно беса, изгнать из себя то желание, которое воспламеняют его поцелуи. Она должна бороться со своей слабостью. Она не может позволить себе потерять голову, какие бы чувства он в ней ни пробуждал.

Если бы только она могла заставить себя двинуть его коленом в пах, как намеревалась. Но Темперанс не в силах была так поступить. Ее предательское тело было слишком благодарно, чтобы сделать ему больно. Впрочем, есть другой способ освободиться. Его глаза были полузакрыты, дыхание прерывистое. Он все еще находился во власти желания и думал, что и она тоже. Темперанс начала расстегивать пуговицы на его кожаных бриджах.

Он стоял, закрыв глаза, всецело отдавшись удовольствию. Она небрежно скользнула рукой вверх, к поясу, и вытащила последнюю пуговицу из петли. Бриджи теперь были полностью расстегнуты. Она потянула их вниз, по крепким бедрам, не обращая внимания на пульсацию в самых укромных уголках своего тела. Если ей удастся стащить их чуть ниже, они стреножат его как путы коня. И тогда она сможет убежать.

…Когда она отскочила, он схватил ее за ворот платья. Темперанс дернулась в сторону, пытаясь вырваться и не обращая внимания на боль. Ткань врезалась в тело, но вот платье наконец выскользнуло из его руки, и она освободилась. Не теряя времени, она понеслась прочь. Сердце безумно колотилось в груди. Темперанс была похожа на перепуганную лань, убегающую от стаи волков. Нельзя позволить ему догнать ее, иначе он опять заключит ее в роковое объятие. А если он сделает это, она уже не сможет устоять.

Темперанс прислушивалась, не раздастся ли за спиной топот, но по безлюдной улице проезжал какой-то экипаж и грохотом своих колес заглушал остальные звуки. Напрягая слух, чтобы понять, не преследует ли он ее, она проклинала свои неуправляемые порывы. Она все еще находилась в их власти. Она почувствовала смесь ужаса оттого, что он поймает ее… и сожаления, что он этого не сделает.

Темперанс все бежала и бежала, направляясь в тайное убежище. Ей оставалось только еще один раз свернуть, нырнуть в проулок, и она будет в безопасности. Наконец она нажала на потайной рычаг, открывающий дверную задвижку, и скользнула в узкое пространство за дверью.

Вот она и спасена. Но ее тело все еще пылало страстью, разбуженной его поцелуем, и заставляло усомниться, удастся ли ей теперь спастись от самой себя.

Глава 3

Никогда еще Трев не трезвел так быстро, ошеломленно наблюдая, как женщина, которой он распахнул свое сердце, сворачивает за угол и исчезает. Он чувствовал себя форменным дураком. Оставалось только порадоваться, что его унижения никто не видел. Но вдруг в переулок свернул экипаж, и в окне промелькнули расширенные от ужаса глаза какой-то дамы.

Он повернулся лицом к стене, как какой-нибудь пьяный, который собирается облегчиться. Щеки его горели от стыда.

Теперь он просто не мог взять в толк, какое безумие овладело им. Как он позволил себе поддаться этой слабости? В объятиях карманницы ему показалось, будто он вернулся домой. Это ощущение и сейчас еще слабо брезжило в его мозгу, как последнее мимолетное воспоминание об одном из тех снов, которые кажутся реальными даже после пробуждения. Но это всего лишь сон.

Он использовал власть, которую получил над ней, чтобы пленить ее. А она поступила в точности так, как поступил бы он сам, если бы попал в такой переплет. Как он мог вообразить хотя бы на минуту, что она почувствует что-то кроме отвращения к грубому совокуплению, которое он ей предлагал?

И все же настолько сильными были чувства, которые он испытал, когда держал ее в своих объятиях! Он мог бы поклясться, она разделяла с ним телом и душой то ошеломляющее ощущение чего-то чудесного, что должно было вот-вот произойти.

Он сошел с ума. Непрошеный голос другой женщины прозвучал у него в голове: «Если бы будешь хорошим мальчиком и не станешь сейчас плакать, завтра я вернусь и принесу тебе пирожное». Что ж, стоило быть умнее и не гнаться за тем, чего ему никогда не найти – и уж точно не здесь.

Ничего, переживет. Это будет не так уж трудно. Он мысленно сравнил себя с мартовским котом, чьи амурные вопли были заглушены ведром помоев. Он не знал, смеяться или плакать. Единственное, что он мог, извлечь из этого урок. Все совершают промахи, но мужчины, которых он уважает, никогда не повторяют своих ошибок.

Застегнув штаны, он заметил тонкую цепочку, свисавшую с его руки. Должно быть, порвалась, когда он схватил ее за ворот в тщетной попытке удержать. Взглянув себе под ноги, он увидел круглый медальон, который лежал, поблескивая, на камнях. Он поднял его и открыл. Пальцы нащупали локон волос, спрятанный в углублении с одной стороны. С другой был портрет, но в темноте его невозможно было разглядеть.

Должно быть, она это украла. Такая, как она, не может позволить себе нарисованный портрет. Но только очень глупый вор станет носить украшение с портретом, которое можно опознать. А эта девушка не показалась ему глупой. Должно быть, это портрет кого-то, кто ей дорог. Быть может, брата или скорее любовника.

Трев поневоле усмехнулся. Если это любовник, то он был весьма близок к тому, чтобы наставить парню рога – и не без помощи со стороны девушки.

Он хотел было выбросить медальон. Зачем хранить то, что будет напоминать ему об унижении этой ночи? Но не смог заставить себя сделать это. Он все еще чувствовал запах апельсинов, исходивший от ее волос. А губы все еще жаждали ее губ.

Он сохранит это как сладостно-горькое напоминание о цене, которую заплатил за то, что потерял бдительность. Трев сунул медальон в карман и медленно пошел к дому матери на Кеппел-стрит.

В тайном убежище было холодно и сыро, воняло мочой и мышиным пометом, но зато безопасно. Рэндалл показал ей это место, когда наконец начал ей доверять. Настолько, что разрешил присоединиться к шайке, которая воровала деньги, идущие на его борьбу против угнетателей.

Но при мысли о Рэндалле сердце Темперанс упало. Как близка она была к тому, чтобы предать его. Нет, нужно быть честной: она предала его. Она была в точности той самой распутницей, какой назвал ее отец, когда вынудил убежать из дома.

Что ж, может, она и распутница, но никогда прежде она не чувствовала ничего похожего на то, что испытала сегодня в объятиях капитана. Даже когда делила постель с Рэндаллом, которого так любила. Возможно, именно поэтому Рэндалл никак не мог перестать смотреть на других женщин. Может, он втайне хотел такую женщину, которая вот так же чувствовала бы себя с ним.

Она безжалостно отогнала эту мысль. Рэндалл был верен ей. Это она предала их любовь, не он. Надо посмотреть правде в лицо и идти дальше. Просто еще одно доказательство того, как она слаба, вдобавок ко всему тому, что произошло за последние три года.

Она урывками поспала на грязном тюфяке в углу убежища, но не могла оставаться там вечно. С наступлением утра она вернулась к воровскому притону на Мерсер-стрит, где нашла Бекки. Та стояла рядом с кучей мусора.

Как и обещал землевладелец, пришли рабочие, занимающиеся сносом домов. Теперь они ломали заброшенное здание, служившее девушкам домом. Рабочие сорвали промасленную бумагу, которой Темперанс и Бекки старательно закрыли разбитое створчатое окно, и уже рылись в той жалкой куче, что осталась от мебели, небрежно выброшенной на улицу. Что ж, ничего ценного они не найдут. Девушки уже заложили все, что можно было обратить в звонкую монету.

Прихрамывая, подошла Бекки. Еще никогда Тем не была так рада видеть подругу, лицо Бекки по форме напоминало сердечко, светлые брови были лишь бледными мазками над проницательными глазами.

– С тобой все в порядке, Тем? – спросила Бекки. – Клэри видела, как ты уходила с офицером. Ты не вернулась, и мы забеспокоились. Он тебе ничего не сделал?

– Ничего. Я с ним справилась.

Тревога на лице Бекки немного улеглась.

– Тебе не удалось получить с него один-два соверена? Я знаю, у тебя отобрали то, что ты своровала, когда тебя поймали. Но Клэри подумала, может, тот душка-офицер расщедрится еще разок. Он заплатил уйму денег, чтобы освободить тебя – больше, чем отдал бы за неделю в заведении мамаши Бриствик. Мы решили, когда ты не вернулась, что, может, ну, ты понимаешь… может, вы договорились.

– Ты же знаешь, что я не буду делать это за деньги.

Бекки ссутулилась.

– Ну да, ты же не можешь предать своего драгоценного Рэндалла.

Темперанс отвернулась, чтобы скрыть стыд, который, должно быть, явственно отразился у нее на лице. Она подошла слишком близко к той черте, за которой начинается предательство. И у нее даже нет оправдания, что она сделала это ради денег, в которых так нуждаются ее друзья.

– Что ж, мы больше не можем позволить себе твоих высоких принципов, – продолжала Бекки. – Приходил человек Ткача, Снейк. Сказал, что они слишком долго ждали денег, которые мы должны за последний месяц. Ткач больше не будет нас покрывать. Вот почему ни один из тех скотов вчера не пошевелил и пальцем, чтобы защитить тебя.

– Но как же мы заплатим ему, если не сможем воровать?

– Заведение мамаши Бриствик, – процедила Бекки сквозь стиснутые зубы. – Я же сказала, лучше бы ты позволила капитану взять тебя под свою защиту.

– Что ж, я этого не сделала. И теперь уже невозможно это изменить.

– Уже невозможно изменить много чего, – с горечью проговорила Бекки. – Если б только Рэндалл не забрал все до последнего пенса, что мы наворовали для него за эти последние три года.

– Ты же знаешь, ему нужны были деньги для заговорщиков. Почему ты говоришь так, словно он сделал что-то дурное? Он погиб, сражаясь за свободу.

– Ах да. Свобода, – презрительно бросила Бекки. – Она дорого обходится, верно? Сколько бы мы ему ни приносили, он забирал все и требовал еще. Он отправил бы нас всех в заведение мамаши Бриствик, если бы это приносило больше, чем воровское ремесло.

Он бы этого не сделал. Принципы Рэндалла были еще выше, чем у нее. Именно это в первую очередь и привлекало ее в нем.

Но злой тон подруги лишил ее последних сил. Она этого не ожидала. Из всех девчонок в их шайке Бекки была единственной, кто стал ей настоящим другом. Остальные так и не приняли ее, особенно после того, как Рэндалл ясно дал понять, что она его фаворитка. Но когда кто-то из них посмеялся над горбатой спиной Бекки, Темперанс встала на ее защиту. В благодарность Бекки научила ее воровскому жаргону, которым пользовалась шайка, и помогла изменить речь, чтобы каждое произнесенное ею слово не напоминало, что она благородного происхождения.

Еще Бекки повесила на дверь старое пальто с колокольчиком и показала, как вытащить носовой платок так, чтобы колокольчик не звенел. Бекки взяла над ней шефство, заставляя практиковаться до тех пор, пока Темперанс не научилась вытаскивать носовой платок или монету так же ловко, как любой из них, даже те, кто занимался воровством с самого детства.

Разумеется, она отплатила за добро добром. Когда Рэндалл погиб, Темперанс могла уйти – были и другие шайки, которые с радостью приняли бы ее ради ловких рук. Но она осталась с Бекки и малышкой Клэри, которую Бекки как-то нашла избитой до полусмерти, понимая, что другие шайки вряд ли захотят принять их. Так почему же Бекки так язвительно отзывается о человеке, который свел их? Побег из дому с Рэндаллом – лучшее, что Темперанс сделала в своей жизни. Она машинально поднесла руку к медальону с миниатюрой.

Его не было, он исчез.

Должно быть, офицер порвал цепочку. Поделом ей. Как будто сам Рэндалл встал из могилы и вынес приговор – она больше не достойна носить медальон с его портретом.

Темперанс споткнулась о кучу обломков и машинально начала копаться среди остатков их вещей. Эта куча была видимым свидетельством поражения, которое она так отчаянно старалась не замечать. Она пыталась подбадривать девочек своей мечтой. Говорила им, что они уедут в Америку и начнут новую жизнь. Но без понуканий Рэндалла они не могли наворовать даже на то, чтобы продержаться в притоне.

Рэндалл, быть может, был суров с ними – порой даже слишком суров, как ей думалось. Но благодаря его строгости они приносили столько денег, сколько им было нужно. А она была чересчур доброй, поэтому теперь они остались ни с чем, и она представления не имеет, что делать дальше.

– Только вообрази, – откладывая газету, заявила мать Трева на следующее утро, когда он сел на один из изящных стульев в комнате для завтраков. – Леди Пембертон нашла свои изумруды – те, которые, как все считали, украла служанка. Оказывается, ее муж проиграл их в карты и утаил это от нее. А нашла их астролог – странная маленькая женщина, на которой лорд Хартвуд женился в прошлом году. Как бы мне хотелось, чтобы она предсказала по звездам мою судьбу. Может, она скажет мне, когда ты женишься.

– Зачем же на этом останавливаться? Почему бы не попросить ее подыскать мне жену, да и дело с концом?

– Я об этом не подумала, но это прекрасная мысль. Скорпионам так трудно найти себе пару, ведь они такие требовательные. Возможно, она могла бы подсказать, какая женщина сделает тебя счастливым.

Трев с остервенением вонзил зубы в поджаренный хлеб. Прошедшая ночь наглядно показала, какая именно женщина могла бы сделать его счастливым – примерно на пять минут. После этого был чистейший ад.

– Какая жалость, что я родила тебя так рано, – продолжала мать. – Еще каких-нибудь три недели, и ты был бы Стрельцом, и у меня уже были бы внуки.

Забавно, как она может верить в эти предрассудки. Прямо как мунши, которого он нанял, чтобы тот научил его санскриту. Малый тратил тысячи рупий на дорогие камни. Он считал, что они противодействуют неблагоприятному влиянию звезд. Трева всегда удивляло, как такой умный, образованный человек может верить в такую чепуху.

– Кстати, – сказала мать, – в пятницу у нас обедают Стейплтоны – леди Гертруда и ее дочь Амелия. – Она сделала глоток чая. – Женитьба на Амелии была бы для тебя весьма выгодной. Брат леди Гертруды – генерал Суинфорд, а ее дядя имеет влияние в Уайтхолле.

– Значит, женившись на ней, я обеспечу себе продвижение по службе? – У него болела голова после вчерашних возлияний. Бледные лучи ноябрьского солнца, просвечивавшие сквозь тюлевые шторы, прожигали мозг, словно полуденное палящее солнце Пуны.

– Разумеется. – Она самодовольно улыбнулась. – Хотя влияние – все, что может предложить этот союз. У девушки почти нет приданого. Однако она милая, приятная юная леди, и, думаю, мы с ней неплохо поладили бы после твоего возвращения в Индию.

Он вздохнул:

– Твои доводы в ее пользу неоспоримы. Пожалуй, мне следует предоставить это дело тебе. Сообщи мне, когда решишь, на ком мне следует жениться, и я безотлагательно примусь ухаживать за леди.

– Не груби, Майлз.

– Извини. – Он свирепо зыркнул на чашку чая.

Мать сменила тактику:

– Я была очень терпелива, дорогой. Но ты же знаешь, что должен на ком-нибудь жениться до своего возвращения в полк. Когда ты пропал перед сражением в Пуне и я целых полгода не получала от тебя никаких известий, я чуть с ума не сошла.

Он почувствовал себя пристыженным.

– Я совершенно не хотел мучить тебя, но ты же знаешь, мое местонахождение должно было оставаться тайной.

– Теперь-то я знаю. Но тогда я просто места себе не находила, да и как иначе? Из-за этой проклятой неотчуждаемости имущества твоего отца я останусь ни с чем, если ты умрешь, не имея наследника.

В комнате, где уже и без того было довольно прохладно, повеяло стужей. Ее страшила потеря дохода, а вовсе не его смерть. Во рту сделалось кисло. Вчерашнее вино плохо поладило с утренним тостом.

Но он постарался взять себя в руки. Чувства матери вполне естественны, она ведь его едва знает. Долг вынудил ее поехать к мужу в Индию, где стоял его полк, и она не могла взять с собой маленького мальчика в такой климат. Наследника нужно было беречь. А потом, когда он вырос и мог поступить в отцовский полк, она вернулась домой.

Трев заставил себя вежливо улыбнуться:

– Я ведь уже обещал тебе, что женюсь до окончания моего отпуска. И я сдержу слово. Но времени еще предостаточно. Я уеду только после королевской коронации в июле. Прошу только, дай мне еще несколько недель насладиться отпуском до того, как я приступлю к исполнению этой тяжелой обязанности.

– Большинство мужчин сочли бы женитьбу удовольствием.

– Большинство – да.

Но большинству мужчин не придется оставить свою жену сразу после того, как они сделают ей ребенка. А он вынужден будет поступить именно так, если только не продаст свой офицерский чин. Родительский опыт научил его, что глупо пытаться растить английских детей в Индии. Он будет благоразумен, но не откажется от своей службы, чтобы остаться в Англии с женой. Армия – его настоящая семья. Он не представляет жизни без нее.

Трев встал.

– В любом случае я не могу присутствовать на вашей женской вечеринке в пятницу. В полдень я должен быть на Лиденхолл-стрит. – Полезная отговорка, но правдивая. Один из людей сэра Чарлза в департаменте вызвал его в штаб-квартиру Ост-Индской компании. Несомненно, дабы получить кое-какие сведения, которыми он владеет и которые нельзя доверить бумаге. Если повезет, у департамента найдется для него работенка.

Он надеялся на это. Дьявол всегда придумает, чем занять праздные руки – и другие части тела. А после ночного приключения он понимал, что чем скорее займется чем-нибудь, тем лучше.

Бекки и Клэри все-таки удалось спасти кое-что из вещей, прежде чем работники прогнали их из здания. По крайней мере у них есть хотя бы это. Темперанс как раз собиралась открыть мешок, в который девочки сложили одежду и другие пожитки, когда какая-то карета, с грохотом проезжавшая по улице, остановилась рядом.

– Темперанс Смит! – громко окликнули ее. Она не сразу узнала парня, одетого в ливрею кучера. Он обращался к ней. Это был один из воров, работавших на Ткача, которые вламывались в дома и уносили серебро.

– Джемми! Давненько я тебя не видела. Что все это значит? – Она указала на ливрею.

– Теперь я Джеймс, а не Джемми. Я пошел в гору. Работаю кучером у леди Хартвуд.

– Добропорядочным заделался, да? – Она пренебрежительно сморщила нос. – Кланяешься и расшаркиваешься перед ними. Как ты мог?

– Ее сиятельство очень добры ко мне, да и работа хорошая, честная. И платят регулярно. Староват я стал, чтобы вкалывать на Ткача.

– Тогда чего же ты заявился сюда? Чтобы покрасоваться перед нами? Прикид у тебя что надо, да недосуг мне любоваться на тебя, дел невпроворот. – Она указала на кучу поломанной мебели.

– Потому-то я и здесь. Ее сиятельство прослышала о том, что конуру вашу сносят и вам теперь негде жить. У нее к вам предложение.

Предложение. Так, значит, вот кто его хозяйка – владелица публичного дома. Ничего удивительного. Трудно себе представить, чтобы истинная леди нанимала таких, как Джем. И еще труднее поверить, что она рискнула бы сунуться в эти трущобы, пользующиеся дурной славой.

– А откуда твоя мадам услышала про нас?

Надо отдать ему должное, он сконфузился.

– От меня. Она отправила меня на поиски девушек для своего нового приюта.

Приют, гм. Стало быть, теперь так называют бордели? Интересно.

– Джеймс, это одна из девушек? – раздался голос из богато убранной кареты. Приглядевшись повнимательнее, Темперанс усомнилась в своих первоначальных предположениях в отношении ее пассажирки, миниатюрной женщины с ярко-рыжими волосами. Ни одна мадам не осмелилась бы нарисовать благородный крест, вроде этого, на своей дверце. И тем паче не совершила бы подобной глупости, прикатив в такой бандитский район в столь элегантном экипаже.

Может, она и вправду настоящая леди. Этакая добренькая дамочка, которой нравится изображать из себя саму щедрость и протягивать тяжелую руку благотворительности в обмен на льстивые проявления благодарности.

Джемми вернулся к своей хозяйке, которая опустила окно кареты, чтобы пошептаться с ним. Затем он поманил Темперанс. Если только ей удастся подойти достаточно близко, чтобы стащить у этой любопытной дамочки часы, то денег, вырученных за них, может хватить на то, чтобы найти для девочек новый дом.

Ее мысли прервал голос Клэри:

– Кто это?

– Наша добрая фея – по крайней мере так говорит Джемми. – Удивительно хорошенькая, хоть лицо и в веснушках.

– Значит, ни у кого из вас нет места для ночлега? – спросила леди Хартвуд через открытое окно.

– Отчего же, есть заведение мамаши Бриствик, – отозвалась Бекки. – Хотя ночью там не шибко-то поспишь. Вкалывать будешь одним местом до самых петухов. Правда, слыхала я, девушек у нее уже как сельдей в бочке. Так всегда бывает, когда наступают холода.

Темперанс вздохнула. Даже если бы она готова была пасть так низко, мамаша Бриствик едва ли возьмет Бекки, с ее горбатой спиной. Подруга вынуждена будет снова просить милостыню, что она и делала до того, как Рэндалл взял ее к себе.

– Это то, чем вы собираетесь заниматься? – спросила ее светлость у Темперанс.

– Никогда! Только дурак пойдет на это, когда есть много других способов добыть деньги.

– Каких, например?

Темперанс пожала плечами. Леди Щедрость становилась назойливой. Как бы подобраться к ней поближе, стащить у нее что-нибудь ценное и дать деру. Если б ей удалось найти, где обосноваться, они бы начали все заново и нашли бы деньги, чтоб уехать в Америку. Она ощупала глазами ее светлость, ища, что можно схватить.

– Воров ловят и сажают в тюрьму, – проговорила леди Хартвуд сурово.

– Шлюх тоже. – Темперанс вздернула подбородок. – Этот мир жесток, не так ли?

– Он может быть жестоким, – спокойно согласилась леди Хартвуд, – но необязательно. Позови сюда свою подругу, ту малышку, что стережет ваши вещи. У меня есть предложение к вам троим.

Ну вот оно, начинается, подумала Темперанс. По крайней мере теперь она знает, о чем пойдет речь.

Когда Клэри подошла и тоже встала рядом с каретой, леди Хартвуд соединила их руки и сказала:

– Мне известно кое-что о том, с чем приходится сталкиваться молодым девушкам на улице, одиноким и беззащитным. Вы ведь без защиты, я правильно понимаю?

– Я же сказала вам, что мы не продаемся, – огрызнулась Темперанс. – И сутенеров у нас нет.

– Мы защищаем друг друга, – объяснила Бекки. – И собираемся уехать в Америку, когда насобираем деньжат. Если сможем найти их… – Она смолкла.

– Так вот вам мое предложение, – заявила ее светлость. – Я давно мечтала о том, чтобы основать приют для таких, как вы, и наконец у меня появилась возможность. Я бы хотела, чтобы вы трое стали моими первыми гостями. Могу предложить вам кров и стол и некоторую помощь в улучшении вашей жизни.

– Нам все время придется молиться? – спросила Клэри, которая на своем коротком веку уже повидала оборотную сторону разных благотворительных предприятий.

– Если только вы сами этого захотите. Мой приют отличается от других. Он управляется в строгом соответствии с принципами астрологии.

– Астрология – это ваша религия? – поинтересовалась Темперанс.

– Вовсе нет. Это просто средство, и весьма полезное. Надеюсь использовать его, чтобы помочь вам.

– В чем?

– Решить, чего вы хотите от жизни, и добиться этого.

– Я хочу выйти замуж за герцога, – заявила Клэри, – и носить драгоценности каждый день, даже за завтраком.

Бекки сказала:

– А я хочу жить в деревне и иметь конюшню.

– Вы думаете, что хотите этого, – строго проговорила леди Хартвуд. – Но как только я посмотрю ваш гороскоп, я смогу сказать, что на самом деле сделает вас счастливыми.

Темперанс вмешалась:

– А вдруг наши гороскопы скажут вам, что мы порочны и что можем обрести счастье только во грехе?

Леди Хартвуд вскинула брови:

– Никогда не видела такого гороскопа.

Темперанс пожала плечами:

– Все когда-то бывает в первый раз.

Но довольно с нее пустой болтовни. Не нужен ей приют леди Хартвуд, каковы бы ни были его принципы.

– Мы не нуждаемся в исправлении. Пошли, девочки. Некогда нам тут трепаться.

– Куда пошли? – запротестовала Клэри. – Ее светлость предлагает нам кров. Это лучше, чем заведение мамаши Бриствик.

– Да, уж точно не хуже, – подхватила Бекки. – Правда, Тем, ну что ж тут плохого? Еда и тепло, и ее светлость предскажет нам нашу судьбу. Мы согласны.

Вот и все их мечты о свободе! Противно было видеть, как легко оказалось купить ее товарок.

Леди Щедрость улыбнулась и распахнула дверцу кареты.

– Забирайтесь. Здесь хватит места для всех.

Бекки и Клэри сели в карету, и Темперанс ничего не оставалось, как последовать за ними. Ей, хочешь не хочешь, нужно присматривать за этими глупышками, чтобы уберечь от замыслов ее светлости. Темперанс села в карету вслед за Клэри, в кои-то веки пожалев, что старается содержать свою одежду в чистоте. С каким удовольствием она бы измазала грязью эту безупречно чистую обивку.

Как только все уселись, благодетельница крикнула Джемми, чтобы он забрал мешки с их жалкими пожитками. Ее светлость опять улыбнулась этой раздражающей улыбкой и проговорила тихо, словно себе самой:

– Я знала, что сегодня будет прекрасное утро для прогулки в карете. Так бывает всегда, когда луна находится напротив Меркурия.

Глава 4

Когда в голове наконец перестало стучать, Трев отправился навестить майора Стэнли. Подойдя к дверям меблированных комнат майора на Нью-стрит, он приготовился к подшучиваниям своего старшего товарища. Да, майор от души повеселится, когда узнает об исходе его встречи с прекрасной карманницей. Но Стэнли его друг, и ради сохранения их дружбы он готов смириться с любыми шуточками.

Однако, когда Трев поведал майору о случившемся, тот был с ним мягок.

– Такова природа охоты, мой мальчик. Это честная драка, и добыча может ускользнуть. Должен признаться, я тебе завидую.

– Но ты же нашел утешение с подопечными мамаши Бриствик.

Его друг довольно улыбнулся.

– Ну да, ну да. Но не бесплатно, мой мальчик, не бесплатно. Если только мне не улыбнется удача за игорным столом, до платежного дня меня ждет жалкое существование одинокого холостяка. Разумеется, – друг повысил голос, – есть еще маскарад.

– Надеюсь, ты не питаешь слабости к маскарадным костюмам.

– Меня привлекают вовсе не костюмы, а перспектива их снять. Женщины, которые бывают там. – Стэнли нарисовал руками в воздухе песочные часы. – Проститутки бок о бок с аристократками, ищущими приключений, женами богатых старичков. И все эти куколки не прочь поразвлечься. Если даже там ты не сможешь найти себе подходящую женщину, то ты безнадежен. Большего выбора прелестных соблазнительниц тебе нигде не сыскать.

– Как же ты можешь судить, прелестны они или нет, если их лица закрыты масками?

– Ты же идешь туда не ради их лиц, – хохотнул майор. – А их тела выставлены напоказ весьма недвусмысленно. И что самое главное. Если правильно разыграешь свою карту, тебе даже не придется платить за удовольствие. Я рассказывал тебе о той итальяночке, которую встретил на маскараде в Калькутте? – Он принялся излагать длинную историю с непристойными подробностями, которую Трев и в самом деле уже слышал, причем несколько раз. Но он позволил другу поведать ее снова, раз уж это доставляло ему удовольствие. К тому же слова майора натолкнули его на одну головокружительную мысль.

На обед в приюте леди Хартвуд было мясо, нежные бараньи отбивные, прямо от мясника, и на завтрак тоже мясо. Жир стекал у девушек по подбородкам, когда они набивали животы так, что чуть не лопнули, запихивая в себя еду с молниеносной скоростью, чтобы у них ее не выхватили. Темперанс предпочла бы не предоставлять ее светлости доказательство того, как желанна была ее помощь, но не могла совладать с собой. Удовольствие наесться до отвала оказалось непреодолимым.

Кроме того, было вполне разумно воспользоваться этой неожиданной удачей. Она вернется на улицу, как только выяснит, чем же занимается ее светлость, а после этого неизвестно когда ей еще раз посчастливится так сытно поесть. При этой мысли она почувствовала мимолетное сожаление, которое быстро сменилось стыдом.

Бедняки всю жизнь живут на черством хлебе и прогорклой колбасе. Только богатеи едят жирный ароматный бекон. Простая скудная пища – цена, которую она готова была заплатить за свою свободу, и она вновь ее заплатит. Ну а пока ей ничего не остается, как предаваться чревоугодию. Она с жадностью проглотила свою порцию, и когда служанка, не говоря ни слова, вновь наполнила ее тарелку, умяла и это тоже.

Затем слуги унесли грязную посуду, и девушки перешли под опеку экономки – женщины среднего возраста с добрым, но отнюдь не глупым лицом, которая прибыла с целой свитой лакеев, несущих ведра с горячей водой. Экономка заставила их скрести себя до тех пор, пока кожа не стала розовой и пылающей. Намыливаясь дорогим куском душистого мыла, Темперанс запретила себе испытывать слишком большое удовольствие. Беднякам не будет от нее никакого проку, если она вновь вернется к бессмысленному сибаритству, от которого ее спас Рэндалл.

Потом экономка выдала девушкам аж по два простых, но удобных платья. Клэри и Бекки просто не могли совладать с собой, демонстрируя друг другу свои новые наряды, и взвизгивали как поросята. Но этот подарок оставил Темперанс равнодушной. Она не была счастлива, одеваясь как кукла в роскошные платья, которые покупал ей отец, потому что он не в состоянии был разглядеть под этими дорогими тряпками, какая она на самом деле.

Но она все равно взяла платья, понимая, что сможет потом продать их, чтобы заплатить за покровительство Ткача, как только удастся вытащить отсюда девочек. Если удастся. Их преданность делу свободы никогда не была такой же стойкой, как ее. И когда экономка оставила девушек одних в красивой гостиной, уставленной последними романами и альбомами с репродукциями картин, она подумала, что вернуть их на путь, который она избрала для них, может оказаться гораздо труднее, чем кажется.

Позднее, в тот же день леди Хартвуд пришла посмотреть, каковы их успехи. Не успела она сесть, как Темперанс прервала любезности хозяйки и спросила как можно более грубым тоном:

– Ну и каковы ваши правила?

Правила есть всегда. И какие бы они ни были, она их нарушит.

– Правила? – переспросила леди Хартвуд, наклонив голову набок, как птичка, и положив подбородок на руки с таким видом, словно до сих пор не задумывалась над этим. – Ну это же очевидно. Пока вы под моей защитой, вы должны жить по закону. Есть такие, кто хотел бы увидеть провал моей затеи с приютом. Если вы будете вести себя как преступники, то дадите им предлог закрыть его.

Темперанс было приятно узнать, что у начинающего приюта есть свои враги.

– Никакого воровства и никакого пьянства, – продолжала ее светлость. – Я также должна просить вас не приводить мужчин в приют. Такое поведение может быть неправильно истолковано. Хотя вне его стен ваша личная жизнь – ваше дело.

Это легко. Но должно быть что-то еще. По крайней мере Темперанс теперь знает, что делать, чтобы ее вышвырнули.

После этого леди Хартвуд расспросила каждую из девушек о дате и месте рождения, записала сведения в маленький блокнот и удалилась.

Через несколько часов леди Хартвуд позвала Бекки в свой кабинет для беседы. Темперанс гадала, не выуживает ли она у подруги сведения об остальных обитательницах приюта. Но что бы она там ни наговорила, Бекки потом как-то странно отводила глаза, и встревоженное выражение не раз мелькало на ее худом лице. Придется как следует присматривать за Бекки, чтобы вмешательство леди Хартвуд не сделало положение еще хуже, чем есть.

На следующий день долгой беседы с ее светлостью была удостоена Клэри. Она тоже вышла из комнаты леди Хартвуд в мрачном настроении. Быть может, она и вправду надеялась, что станет женой герцога. Умом она не блещет. Единственное, что Темперанс удалось выудить из Клэри, это что ее светлость обещала обучить ее игре на фортепиано. Довольно странный способ подготовить девушку к ее будущему.

На третий день их жизни в приюте леди Хартвуд наконец позвала к себе в кабинет Темперанс. К этому времени у их благодетельницы уже было предостаточно возможностей узнать все, что нужно, о характере Темперанс. Поэтому, входя в ее кабинет, Темперанс готовилась как следует поразвлечься. Дата рождения, которую она назвала, была не ее. Она с нетерпением ждала, когда леди Хартвуд разоблачит обман.

Леди Хартвуд сидела за небольшим столом, заваленным бумагами, книгами и брошюрами, которые при более близком рассмотрении оказались альманахами вроде тех, какими пользуются фермеры, чтобы выбрать лучшее время для посадки овощей. На некоторых листках были изображены большие круги, разделенные на секции, заполненные цифрами и какими-то символами. Должно быть, это гороскопы. Выглядят они вполне убедительно, но наверняка это все чушь собачья. Как можно что-то узнать о характере другого человека всего лишь по времени его рождения?

Темперанс приготовилась как следует позабавиться. Ее светлость скоро поймет, что встретила достойного противника.

Но не успела она сесть, как леди Хартвуд сказала:

– У тебя интересная натальная карта, но она меня озадачила. Если верить ей, человек, которому она принадлежит, умер трех лет от роду, а ты определенно жива. – Она устремила на Темперанс твердый взгляд.

Темперанс ахнула. Неужели она и вправду узнала это по дате рождения?

– Не стоит принимать меня за дурочку, Темперанс. – Обычно мягкий взгляд леди Хартвуд сделался суровым. – Чью дату рождения ты мне дала?

– Своей старшей сестры.

– Она умерла?

Темперанс кивнула. Сестра умерла в возрасте трех лет. Безгрешный ангел. Отец всегда сравнивал Темперанс с ней. И отнюдь не в пользу Темперанс.

Леди Хартвуд отложила гороскоп:

– Ты меня проверяла, не так ли?

Темперанс закусила губу, но ничего не сказала.

– Судя по твоему поведению, ты должна была родиться, когда солнце находилось в Скорпионе, потому что рожденные под влиянием Скорпиона, самые скрытные из всех знаков. Они рассматривают отношения людей с точки зрения проявления силы и стараются не выдать ничего, что могло бы дать другому человеку над ними власть. Такова их природа. Но это крайне затрудняет помощь им. – Она положила карту. – Ты родилась в конце октября или в ноябре?

Темперанс почувствовала холодок, когда леди Хартвуд устремила на нее неожиданно пристальный взгляд.

Она действительно Скорпион и правда не желает, чтобы люди знали о ней больше, чем необходимо. Но если ее светлость и в самом деле может узнать характер человека по его гороскопу, то при одном лишь взгляде на настоящий гороскоп Темперанс она поймет, что ложь – наименьший из грехов, на который она способна. Она решила было снова дать неверные сведения о себе, но зачем трудиться? Кроме того, когда это возможно, она все же предпочитает говорить правду.

– Я родилась двадцать шестого октября тысяча восемьсот второго года, – сказала она. – В два часа пополудни. Теперь можете использовать эти сведения, чтобы обрести надо мной власть, и удачи вам.

– Я не собираюсь этого делать. По гороскопу я Стрелец и получаю удовольствие, давая советы людям, а не управляя ими.

– Что ж, вы как следует посоветовали моим подругам, потому что теперь они почти не смотрят на меня.

– Понятно, – отозвалась леди Хартвуд. – То, что ты воспринимаешь как их предательство, должно беспокоить тебя, ибо преданность – то, что Скорпионы ценят превыше всего. Но твои подруги могут быть преданы тебе, не отказываясь от права самим решать, каким будет их будущее.

– Они были бы вполне счастливы в Америке, если бы мне только удалось найти деньги, чтобы добраться туда.

– Возможно. Но было бы лучше, даже в Америке, если бы они научились содержать себя, не нарушая закон. Ты можешь им это предложить?

Темперанс не соизволила ответить.

– И тебе не помешает сделать то же самое. – Ее светлость отложила перо. – Ты должна принять решение, Темперанс. Нет смысла оставаться здесь, в приюте, если ты не воспользуешься помощью, которую мы предлагаем. Есть много других девушек, которые могли бы извлечь для себя пользу, если бы были на твоем месте. Я разрешаю тебе остаться здесь еще на несколько дней. Но после этого, если ты не дашь мне шанс помочь тебе, как бы ни было прискорбно, я вынуждена буду попросить тебя уйти.

Теперь это был вопрос лишь нескольких дней. Прежде чем леди Хартвуд выгонит ее, Темперанс пришлось отправиться назад, в трущобы, чтобы найти какой-то способ зарабатывать на жизнь, когда останется одна, и снова будет рассчитывать только на себя. Она уже и забыла, как быстро меняются запахи, когда оставляешь позади белые особняки богачей. Неужели в сточных канавах всегда было так много дохлых кошек? Неужели вонь от гнилой капусты всегда была такой сильной? Она боролась с тошнотой, подступающей от всей этой грязи и вони, и злилась на себя.

Она отсутствовала всего три дня, и вот уже превращается в изнеженную мисс. Если не поостеречься, она станет такой же чувствительной и мягкотелой, какой была, когда только приехала в Лондон. Как Рэндалл смеялся над ее благовоспитанными манерами и почти непреодолимым ужасом перед грязью. Что ж, улица очень быстро закалила и ожесточила ее. И скоро она вновь вернется сюда.

Она направилась прямиком к Дэнни, подметальщику, и нашла его на прежнем месте – в уголке, который он облюбовал для себя. Она припасла для него большой кусок мяса и несколько булочек из той обильной еды, которую давали в приюте. Даже в окружении роскоши и изобилия она не забыла, кто ее настоящие друзья. Вручив ему еду, она поинтересовалась, какие слухи ходят о ней. Не ищет ли ее стража? Не подал ли сапожник жалобу?

– Про то не слыхал, – ответил мальчишка, опираясь на метлу. – Зато слыхал, мамаша Би страсть как взъярилась, когда узнала, что вы нашли другую покровительницу. Она-то была уверена, что, когда хату вашу снесут, вам деваться будет некуда, и вы потащитесь к ней. Но я-то завсегда знал, что с тобой ей не ничего не обломится.

– В самую точку.

– Тебя ищет какой-то джентльмен, Тем.

Она застыла.

– Как он выглядит? – Высокий мужчина в синей кавалерийской форме, со шрамом над губой, который снится ей каждую ночь?

– Коротышка с рыжими волосами. Не сказывал, как его звать. Может, слуга какого благородия, пес его знает.

Не он. Темперанс отругала себя за эти глупые мечты, которые вдруг накатили на нее.

– Тот коротышка сказал, у ейного хозяина есть кой-что для тебя.

Медальон? И снова сердце екнуло в груди. Но ведь есть и другие мужчины, которые, возможно, хотят вновь увидеть ее. Мужчинам всегда от нее что-нибудь нужно. А что касается капитана, скорее всего он просто предложит ей закончить то, что они начали в тот день в безлюдном переулке.

– Ты его не знаешь?

– Никогда раньше не видел. Но он дал мне шиллинг. Потому-то я его и запомнил, ага. Сказал, даст еще один, если я передам тебе кой-что еще.

– Что же?

– Тот джент, что ищет тебя, будет на маскараде в Опере в четверг в полночь. Если придешь, он отдаст тебе то, что ты потеряла.

Сердце забилось учащенно. Значит, это все же тот самый офицер, и он нашел медальон. Как бы было хорошо вернуть его, чтобы еще раз увидеть лицо Рэндалла. Но, разумеется, хитрец использует медальон как приманку. Хочет еще разок попытать с ней счастья. И все бы ничего, да вот только она не уверена, что не захочет того же самого.

Не опасно ли встречаться с ним на маскараде? Она бывала там много раз. Неплохая пожива для ловких тренированных рук. Запах похоти в воздухе настолько силен, что делает людей беспечными. Но он и ее тоже может сделать беспечной. Ей так и не удалось избавиться от желания, разбуженного в ней капитаном, узнать, что еще он мог бы сделать с ее телом. А в пьянящей атмосфере маскарада будет слишком легко вновь предать Рэндалла.

– Есть еще кое-что, – добавил Дэнни. – Тебя ищет Снейк.

У Темперанс от ужаса волосы зашевелились на голове. Она не хотела иметь никаких дел с приспешником Ткача.

– Трепался, что у него есть для тебя работенка. Но он теперь тебе без надобности, раз ты пошла жить к толстосумам.

– Ты слышал об этом?

– Все слышали. Щербатый видал, как вы с девками отчаливали в большой карете. Исправляешься, Тем?

– Вот уж вряд ли.

– Так я и думал. Но было бы неплохо перезимовать в тепле, – тоскливо добавил он. – Ее сиятельство не хочет исправить кого-нибудь еще?

Темперанс кольнуло чувство вины. Пальтишко Дэнни такое потрепанное, что даже старьевщик не смог его продать. Даже сейчас она все еще живет лучше, чем люди, которые ей так дороги.

– Она берет только девушек, друг, – наигранно бодро ответила она. – Да и я сама вернусь сюда через пару деньков. – Она поблагодарила Дэнни за информацию и пошла назад, в приют. Ей было над чем поразмыслить.

Треву была назначена аудиенция у помощника министра в штаб-квартире Ост-Индской компании на Лиденхолл-стрит. К этому времени он начал жалеть о том, что уступил соблазну и предпринял шаги для того, чтобы встретиться с карманницей. Но его слуга уже передал послание через мальчишку-подметальщика, так что отступать было поздно.

Впрочем, он надеялся, что департамент предложит ему какую-нибудь работу и он будет занят делом вместо того, чтобы пускаться во всякие сумасбродные авантюры. Рисковать собой на службе стране – это одно. И совсем другое – делать это просто от безделья или порочности. Как тогда, с карманницей.

Когда они остались одни, мистер Фэншо сказал:

– Как приятно наконец познакомиться с вами, капитан. Сэр Чарлз в своих депешах очень хвалил вас.

Помощник министра оказался мужчиной лет пятидесяти, в очках, с мясистым лицом и редеющими волосами. В голосе его была та елейность, которая, похоже, присуща всем, кто работает в роскошных кабинетах.

Он продолжал:

– Плохи были бы дела нашей компании, если бы не работа, которую сэр Чарлз выполняет для нас в тайном госдепартаменте. Надеюсь, с моей стороны не было большой бесцеремонностью вызвать вас в самом начале вашего отпуска. Но нам необходимо обсудить дело, ради которого я вас позвал. Сэр Чарлз дал понять, что вы были бы не против выполнить для нас одно-два поручения, пока вы здесь. Это так?

– Безусловно, – заверил его Трев. – Я человек действия, и в отпуске мне трудно придумать, чем себя занять.

– Что ж, очень хорошо. Дело в том, что у меня есть для вас задание – навестить сэра Хамфри Диггета в его имении в Суррее в следующем месяце.

– Это тот, которого называют Чокнутым Набобом?

– Тот самый. Он купил один малоизвестный ведийский манускрипт и просит, чтобы мы послали ему кого-нибудь, кто сможет его истолковать. Я слышал, что вы блестяще владеете санскритом, поэтому выбор пал на вас. Это вас интересует?

– Весьма. – Кто же устоит против возможности побывать в имении Шринагар-Махал, прославившемся своей экстравагантностью. Сэр Хамфри выстроил его в Суррее на миллионы, награбленные в Индии. Даже во время вооруженной заварухи до Трева доходили слухи о том, что набоб за баснословную цену вывез несколько тигров и обезьян и, поговаривали, даже профессиональных танцовщиц.

А санскритом Трев и в самом деле владеет блестяще. Мунши обучил его не только современным языкам, индусскому и языку маратха, но и санскриту, на котором написаны древние священные книги. И все же Трев испытал легкое разочарование. Когда он получил письмо, намекающее, что у департамента есть для него работа, то ждал чего-то более серьезного, чем перевод древнего манускрипта.

Он уже приготовился уходить, когда Фэншо поднял руку и жестом предложил сесть.

– И еще одно, капитан Тревельян. Во время вашего визита сэр Хамфри передаст вам один драгоценный камень.

– Камень?

– Да. Сокровище Вадхи. Сэр Чарлз заверил меня, что я могу всецело рассчитывать на вас.

Это совсем другое дело. Именно к таким поручениям Трев привык, работая на сэра Чарлза.

Фэншо продолжал:

– Несколько веков назад камень был украден у индийского раджи, набоба Бундилора. Не так давно он попал в руки сэра Хамфри, который, к несчастью, похвастался своим приобретением. Это привлекло внимание нынешнего набоба, и теперь тот настаивает, чтобы мы вернули камень ему. Мы предлагали набобу другие камни, гораздо более ценные, но он хочет сокровище Вадхи, и только его. Вероятно, оно обладает каким-то мистическим свойством.

Помощник министра снял очки и в первый раз посмотрел Треву в глаза.

– Ради этого камня набоб готов начать войну. Она дорого обойдется не только нашим войскам, но и нашим местным союзникам, которым и без того пришлось пойти на огромные жертвы. Вы, как никто другой, понимаете, почему мы не можем этого допустить.

Он понимал. Но ему сделалось не по себе. Фэншо намекает, что осведомлен о том, что произошло с женами сипаев, и как та катастрофа подействовала на Трева. И он без колебаний использовал эти сведения, чтобы заручиться его содействием. Насколько же отвратительным окажется это «поручение»?

Тщательно подбирая слова, Трев спросил:

– Я должен буду забрать камень без ведома его владельца?

Фэншо изобразил на лице потрясение.

– Разумеется, нет. Сэр Хамфри верен своему долгу. Ваша задача просто хранить сокровище Вадхи как зеницу ока после того, как оно окажется у вас.

– Звучит довольно просто.

– Так и есть. Хотя должен предупредить, есть еще одна сторона, которая хочет прибрать его к рукам. Она так отчаянно желает заполучить камень, что готова использовать для этого самые низкие методы. Ваше дело – позаботиться, чтобы этого не случилось.

– Сделаю все от меня зависящее.

– Хорошо. – Фэншо встал, давая понять, что беседа окончена. – Ждите известий от меня к концу следующей недели, когда все будет готово к вашему визиту. Если вам нужно решить какие-то важные дела, советую сделать это, не откладывая в долгий ящик.

Мистер Фэншо вновь водрузил очки на нос, протянул руку и обменялся с Тревом твердым рукопожатием.

– Сэр Чарлз прекрасно отзывался о вас, и я рад, что у нас будет возможность убедиться в этом.

– Приятно снова оказаться в деле. – Трев вежливо поклонился и направился к двери.

– Ну не чудно ли, что леди Хартвуд так много видит в этих своих картах? – сказала Бекки. Темперанс только что вернулась со встречи с Дэнни и проходила через гостиную, где девушки проводили дневное время. Леди Хартвуд уже нашла учителя музыки, и Клэри в соседней комнате разучивала свою первую гамму. – Горничная сказала мне, что они называют ее леди Молния, – продолжала Бекки, подняв свои светлые брови. – Ей подходит, правда же? Она рассказала тебе что-нибудь, когда предсказывала твою судьбу?

– Пусть называют ее как хотят. И она не сказала мне ничего такого, чего я бы не знала.

– Нет? – Бекки была разочарована. – А я-то надеялась. Она сказала тебе что-нибудь о Рэндалле?

– Нет, а с чего бы?

Бекки пожала плечами:

– Просто интересно. Но я кое-что вспомнила. Когда я перебирала наши вещи перед приходом рабочих, то нашла бумажку, на которую, мне кажется, ты захочешь взглянуть.

– Бумажку? Где? – Сердце ее остановилось. Неужели это то самое письмо, которое Рэндалл должен был оставить ей перед тем, как отправиться на свое последнее, роковое задание?

– В том ящике, что ты спрятала в углу.

– Это был ящик Рэндалла. Ты же знала, что никто не должен его трогать.

– Ну, я не могла вынести его сама, он был такой тяжеленный, а мусорщики уже пришли и дали нам всего несколько минут, чтобы собрать пожитки. Я подумала, может, там осталось что ценное, что принадлежало Рэндаллу. В конце концов, мы же отдавали ему весь свой «улов» до последнего гроша и больше его в глаза не видели, так ведь? Если он спрятал там что-нибудь из нашей выручки, ты же не хотела бы, чтобы я оставила это мусорщикам?

– Нет, не хотела бы, – согласилась Темперанс, немного смягчив тон. – Я благодарна тебе, что ты спасла все, что смогла. Но я уже рылась в том ящике, и если бы нашла что-то стоящее, то давно уже выменяла бы на деньги. Ты же помнишь, чему учил нас Рэндалл: все мало-мальски ценное, что есть у каждого из нас, должно быть отдано для пользы всех.

– Да. Так он учил, – отозвалась Бекки с мрачной иронией. – Но следовал ли он сам своему учению… – Ее слова повисли в воздухе. – Ну давай я покажу тебе, что нашла. – Прихрамывая, она медленно поднялась по лестнице и вернулась через пару минут, держа в руках листок бумаги.

Темперанс выхватила у нее письмо. Бумага была помята так, будто ее складывали в несколько раз. Видимо, поэтому она и не заметила ее, когда просматривала содержимое ящика. Но хотя записка действительно написана почерком Рэндалла, это не было долгожданное прощальное письмо. Всего лишь список имен: Мисс Сьюзен Этуотер. Леди Люси. Морская нимфа. Напротив каждого имени стояла дата в пределах нескольких недель перед гибелью Рэндалла.

– Что, по-твоему, это значит? – тихо спросила Бекки.

Темперанс даже предположить не могла. Может, это закодированные имена других заговорщиков? Прозвища скупщиков краденого, которые принимали вещи, украденные девушками, и платили деньги Рэндаллу? Вероятно. Но какой-то злой демон нашептывал ей, что это прозвища других женщин. Тех, которых у него не было, как он заверял ее в ту ночь, когда отправился на смерть. Она сунула бумажку в карман, пытаясь не обращать внимания на знакомый укол ревности.

– Ничего важного. Но все равно спасибо, что показала мне.

Она непроизвольно поднесла руку к медальону, залогу любви, подаренному ей Рэндаллом, как делала всегда, когда ее начинали одолевать сомнения. Но вспомнила, что медальона нет. Проклятие. Если б только она могла еще раз полюбоваться лицом Рэндалла. Это прогнало бы сомнения и напомнило ей, как сильно он ее любил. Без медальона трудно сохранять веру. В конце концов, ей, пожалуй, придется рискнуть и пойти на маскарад, чтобы вернуть его.

Глава 5

После разговора с мистером Фэншо Трев вновь подумал о том, что нужно отказаться от посещения маскарада. Теперь, когда он принял на себя исполнение столь важной миссии в интересах его величества и страны, было бы неразумно увлекаться женщиной из преступной среды. Его страсть к карманнице питала скука, но теперь, когда департамент поручил ему работу, скуки можно больше не бояться.

Но не успел он принять твердое решение отказаться от попыток вновь отыскать ее, как его поразила другая мысль. Помощник министра сказал ему, чтобы он привел в порядок свои дела. Не означает ли это, что его возвращение в Индию может произойти скорее, чем ожидается? А если так, то очень скоро ему придется приступить к поискам благовоспитанной невесты, как он обещал матери. Но пока он все еще свободен, почему бы не сходить на маскарад? Если карманница не появится, он найдет там других прелестниц, которые утолят разбуженную ею страсть.

Вот почему в полночь четверга он оказался в большой бальной зале Оперы, ища глазами тонкую фигурку среди гуляк, одетых в маскарадные костюмы.

Он не мог больше обманывать себя, будто ему все равно, появится она или нет. Ему было далеко не все равно. Но даже если она откликнулась на его приглашение, как он найдет ее среди сотен людей?

Майор Стэнли был прав: нигде в Англии представители различных сословий не смешиваются с такой беспечностью, как здесь, на маскараде. Когда лица скрыты под тонкими шелковыми масками, представители высшего света могут свободно общаться с обитателями лондонского «дна». Если Темперанс здесь, ее лицо тоже спрятано под маской, а фигура – под широким плащом. Как же ему отыскать ее среди сотен женщин, наводняющих бальную залу?

Он сделал все что мог, чтобы она узнала его, облачившись в костюм султана. Этот наряд легко было составить из его вещей, и к тому же он намекал на тот короткий разговор, который состоялся у них до того, как слова стали не нужны. Но сейчас, смешавшись с толпой, он чувствовал себя немножко нелепо.

Интересно, какой костюм выбрала она? Глядя на танцующих, он исключил пастушек и молочниц. Такой прозаический наряд Темперанс бы не надела. Она не стала бы демонстрировать свои прелести открыто, как эти вакханки, завернутые в прозрачный муслин, чьи ярко накрашенные губы наводили на мысль об их ремесле.

Быть может, она стоит где-нибудь в сторонке и ищет его среди танцующих. Если так, он должен облегчить ей задачу. Трев направился к двум дамам, одетым монашками. Их позы сказали ему, что они совсем не против приглашения на танец, а может быть, и не только.

По дороге он слегка задел молодого человека в костюме разбойника, который был занят серьезным разговором с «тигрицей». Когда Трев толкнул его, юноша ощетинился, и Трев машинально потянулся к рукоятке сабли, но вспомнил, что сабли при нем нет.

Попятившись, Трев пробормотал извинение и пригласил одну из монашек на танец. Она вложила кончики пальцев в митенках ему в руку, и он вывел ее в танцевальный круг. Трев стал лихо отплясывать, желая обратить на себя внимание Шехерезады, если она наблюдает за ним. Его партнерша танцевала с не меньшим пылом, и когда фигура кадрили свела их вместе, он обменялся с ней несколькими вежливыми фразами. По ее речи можно было судить, что она не простолюдинка. Когда же их руки встретились, ее прикосновение тонко намекало на приглашение. Оно могло бы заинтриговать его, но он пришел сюда, чтобы найти другую.

С каждым тактом музыки его желание найти ее росло – вместе с убеждением, что он попусту тратит время. Ни у одной женщины в толпе нет ее царственной осанки, и ни у одной не видно крошечной родинки над ключицей, запомнившейся ему тогда, в переулке. Быть может, родинка спрятана за вуалью. Но вероятнее всего, девушка просто не пришла.

Он испытал знакомое разочарование. Ему ничего не оставалось, как посмеяться над собой. Как это похоже на него – оказаться в окружении на все согласных женщин и желать ту единственную, которую он не может получить.

Когда танец закончился, он отвел «монашку» на место и раскланялся, ясно давая понять, что не имеет к ней дальнейшего интереса. Затем почувствовал потребность чего-нибудь выпить и направился в дальний конец бальной залы, где для танцующих был установлен столик с напитками.

Юнец, одетый разбойником, двинулся туда же, протискиваясь сквозь мужчин, которые спешили наполнить свои стаканы дешевым вином, включенным в стоимость входного билета. Он двигался с гибкой грацией пантеры, и это встревожило Трева. Точно такое же чувство возникало у него в разведке, буквально за несколько мгновений до того, как он начинал сознавать реальную угрозу.

Он пытался понять, что же в этом юноше насторожило его, и тут же получил ответ. Поскольку Трев был начеку, он заметил, как рука разбойника нырнула в задний карман брюк грузного мужчины, одетого в мантию судьи. Воришка вытащил кружевной носовой платок, и мгновение спустя он уже исчез в кармане юноши.

Трев стал подбираться к нему, стараясь держаться сзади и небрежно лавируя в толпе, чтобы со стороны казалось, будто он движется без всякой цели. Он начинал получать удовольствие от этой игры. Ему не хватало этого с тех пор, как он покинул Индию. Пока он наблюдал, как юноша применяет свое отточенное мастерство, возбуждение Трева росло. Его мастерство выше.

Рука разбойника слегка чиркнула по сюртуку мужчины с громоздким ланцетом, который изображал доктора-шарлатана. Карманник попытался выдать это за случайность, но Трев со скоростью молнии схватил юношу за запястье. Противник резко повернулся, тщетно стараясь спрятать какой-то блестящий предмет. Его глаза за маской сделались огромными.

– Положи назад, – велел Трев.

Губы юноши упрямо сжались.

– Знать не знаю, о чем ты толкуешь, папаша, – проскрипел он, неубедительно подражая говору кокни.

– Один раз я спас тебя. Больше не буду.

Ярко-розовая краска залила лебединую шею. Чутье не подвело Трева. Вот она, родинка, ясно виднеется в распахнутом вороте рубашки.

– Я должен поблагодарить тебя за то, что ты облегчила мне задачу. Я просто не представлял, как найти тебя в этой толчее. Но теперь, когда мы встретились, можешь положить обратно часы джентльмена. И носовой платок.

Ее глаза были цвета грозового неба. Они испытующе впились в него, рассылая по телу стрелы желания. После затянувшейся паузы ее рука обмякла. Она поняла, что он не шутит.

Трев тихо прошептал:

– Когда ты вернешь то, что стащила, встретимся вон у того алькова.

– А если я не приду?

– Тогда не получишь свой медальон.

Она закусила губу, и это еще сильнее подстегнуло его желание. Он почти видел, как мысли прокручиваются у нее в голове, пока она просчитывает свои возможности.

Наконец она сказала:

– Тогда отпусти меня. Я не могу ничего сделать, пока ты меня держишь.

Он отпустил ее и отступил назад, хотя следил за ней на случай, если она снова решит убежать. Вернуть украденные вещи будет труднее, чем вытащить их, но судя по тому, что он видел, мастерства ей не занимать.

Чтобы облегчить ей задачу, Трев устроил целое представление: достал из кармана длинную курительную трубку и помахал ею в восточной манере. Это отвлечет внимание любопытных. Ему не доставляло удовольствия отправлять ее на такое опасное дело, но выбора не было. Он должен показать, кто командует на этот раз, и ясно дать понять и ей, и себе, что не намерен позволять и дальше преступать закон.

Выждав немного, он направился к алькову. И через несколько минут она последовала за ним. Трев был недоволен собой. Его пугало, что он рад вновь ее видеть. Конечно, он встретился с ней, чтобы отдать медальон. Но он не мог приказать своему сердцу не биться так учащенно. Она будет принадлежать только ему, пусть даже на время одного танца.

– Ты теряешь сноровку.

Темперанс вздрогнула, услышав явные нотки торжества в голосе офицера. На нем было роскошное одеяние султана. Дорогой шелк цвета ляпис-лазури плотно облегал его мускулистый торс и придавал еще более глубокий оттенок синевы насмешливым глазам. Кроваво-красный рубин на тюрбане – неужели настоящий? – мерцал внутренним огнем, когда в нем отражался блеск свечей. Хотя его глаза горели ярче. Они сверкали словно сапфиры за шелковой маской.

– Дешево же ты ценишь свою жизнь, – сказал он.

– Это не так.

– Тогда зачем продолжаешь заниматься этим рискованным ремеслом?

Вопрос мог бы разозлить ее, но он спрашивал из любопытства, а не с упреком. Она пожала плечами:

– А зачем ты участвуешь в сражениях? И потом – я все вернула.

– Почему?

– А ты как думаешь? Мне нужен мой медальон.

Взгляд его остался непроницаемым.

– Это хорошо.

Глаза его были цвета неба в лунную ночь, и они пристально глядели на нее. Она мучительно размышляла, что он заставит ее сделать, прежде чем отдаст медальон. Она не ждала, что будет легко, и прекрасно понимала это, когда приняла решение пойти на маскарад.

Но она забыла, как он волнует ее, как нарушает ее душевное равновесие. Она думала, что встретиться с ним в людном месте будет безопасно. Он не посмеет с ней ничего сделать. Устроители маскарада терпимо относятся к похоти, но не к откровенному насилию. Но сейчас она боялась не этого, а соблазнения. И ведь никто не пошевелит и пальцем, чтобы не допустить этого – в соблазнении и заключается основная цель маскарада.

Теперь, когда она вновь осталась наедине с ним, энергия, исходящая от него, казалось, наполняла пространство между ними сильнее, чем головокружительный запах восточных пряностей, пропитавший его одежду. Он пробуждал в ней трепет чувственного желания, и она сама напоминала себе бабочку, которая летит на свет, зная, что непременно сгорит.

– Сними эту дурацкую маску, – приказал он, срывая свою.

Она и забыла, какие резкие у него скулы и какие соблазнительные, манящие губы, несмотря на белый шрам, рассекающий улыбку. Если в обмен на медальон он хочет того же, что и тогда, в переулке, для нее это не будет наказанием.

Его мягкая шелковая рубашка распахнулась на шее, обнажив густую растительность на груди. Он такой холеный и самоуверенный. Какая-то неведомая сила побуждала ее плыть ему навстречу, но она пыталась бороться с ней.

Она для него никто. Женщина, которую можно использовать и забыть. Она здесь только для того, чтобы забрать медальон. Вспомнив о своей цели, она воспользовалась приемом, который, как ей хорошо известно, мужчины находят очень возбуждающим – медленно провела языком по верхней губе.

Убедившись, что завладела его вниманием, она поднесла руку к маске и не торопясь сняла ее. Очень медленно, чтобы заставить его думать о других предметах одежды, которые можно снять, о других частях женского тела. Затем бросила маску ему. Он поймал ее, не сводя глаз с ее лица.

– Я опять у тебя в долгу, – со смехом сказала она. – Ты снова извлекаешь выгоду из моего преступления.

– Ты уже была моей должницей, – насмешливо напомнил он. – Но теперь я знаю, как ты оплатишь свои долги.

Она опустила глаза, словно признавая свою вину, а потом взглянула на него из-под опущенных ресниц.

– Ты напугал меня.

– Силой своей страсти? – В его вопросе не было ни капли иронии. Он ждал ее ответа, напряженный и настороженный.

– А она часто пугает женщин?

– Другие женщины не в счет. Я хочу услышать твой ответ.

Он стоял неподвижно, застыв, словно пойнтер, учуявший добычу.

Она сдалась.

– Нет. Меня напугала не твоя страсть.

– Что же тогда?

– Моя. Мое сердце отдано другому.

Его это потрясло, но он ничем не выдал своего смятения.

– Мужчине, чей портрет в медальоне?

– Да.

– Он побьет тебя, если увидит со мной?

– Нет.

– Пристрелит меня?

Она покачала головой.

– Тогда он дурак. Будь ты моей, я бы вызвал на дуэль любого, кто целовал тебя так, как я в ту ночь.

– Он умер. Ему уже все равно, как я распоряжаюсь своим телом. Ревновать теперь может только его душа.

Трев вздрогнул. Когда он вновь заговорил, в его голосе больше не было язвительности.

– Понимаю.

У нее возникло внезапное чувство, что он действительно понимает. Слишком многое. Она еще никогда ни перед кем так не обнажала душу, а он будто проник в глубину ее чувств, даже самых сокровенных.

– Я пробыла с ним больше двух лет, – сказала она, отвечая на незаданный вопрос. – И никогда не отдам свое сердце никому другому. Никогда.

– Это хорошо, – отозвался он.

– Хорошо?

– Мне не нужно твое сердце.

Что-то оборвалось у нее внутри.

– Что же тебе нужно? – прошептала она.

Глаза цвета индиго встретились с ее глазами, откровенные и ничего не скрывающие, хотя у нее не хватило смелости заглянуть в них поглубже. Она отвела взгляд.

– Женщина, чья страсть достаточно сильна, чтобы удовлетворить мою страсть, – ответил он. – Женщина, которая не нуждается во мне, но которая желает меня. Ненадолго. На очень короткий срок.

– На одну ночь? – О чем она говорит?

– Возможно, а может, на неделю. Самое большое, на месяц. Этим летом я должен жениться, и я не опозорю свою жену, нарушая брачные обеты.

Она презрительно усмехнулась:

– Как это благородно – предлагать мне свое тело, когда сердце ты уже отдал невесте.

– У меня еще нет невесты, – сказал он. – Как нет и желания жениться. Я делаю это, чтобы выполнить свой долг перед семьей, и стремлюсь отдать свое сердце невесте не больше, чем тебе. Но кем бы она ни оказалась, пусть тебя утешит мысль, что она едва ли доставит мне такое удовольствие, какое можешь доставить ты.

Она никогда не слышала, чтобы мужчина так говорил. Все они обещали ей больше, гораздо больше, хотя всегда врали.

Этот мужчина не врет. Какими бы странными ни были его слова, он говорит правду. Голос его стал тише, он поднес указательный палец к губам и погладил край шрама. Показался кончик языка и быстро исчез, повторяя ее соблазнительный жест.

– Но это необязательно должна быть ты, – небрежно вымолвил он. – В самом деле, может быть, даже лучше, если бы это была не ты. Ты совсем не умеешь владеть собой, а это не сулит ничего хорошего.

Это она-то не умеет владеть собой? Да она всегда гордилась своим самообладанием. Темперанс открыла рот, чтоб возразить, но сдержалась. Не стоит давать ему понять, что это задело ее за живое. Он и так уже получил слишком большую власть над ней.

– Носовой платок, – напомнил он. – И часы.

– Я украла их, потому что на то была причина. Могла бы и не красть, если бы захотела.

– Неужели правда смогла бы? Тогда это совсем другое дело.

При чем здесь это? Чего хочет от нее этот человек? И почему он заставляет ее чувствовать себя так, словно она плывет в штормящем море и пытается держать голову над водой?

– Не твоя забота, чем я занимаюсь, – огрызнулась она. – Я пришла сюда только для того, чтобы забрать медальон. Это единственная вещь, которая напоминает мне о любимом.

– И что бы ты дала мне за то, чтобы я вернул его тебе?

Удовлетворится ли он малым?

– Поцелуй.

– Сейчас? – Он привлек ее ближе, окутав пряным ароматом, исходящим от его костюма, и едва различимым мускусным запахом тела. Потом он перевел взгляд на ее бриджи.

– Ты одета как парень, – сказал он.

– Это тебя волнует?

– А должно? – Он вскинул брови. – Тебе бы хотелось, чтобы волновало?

Вопрос застиг ее врасплох. Она оделась так в целях безопасности, чтобы остаться неузнанной, если стража все еще охотится за ней. И чтобы ему труднее было узнать ее. Ей хотелось владеть ситуацией, когда она обнаружит себя. Но только ли в этом дело?

Неужели она выбрала мужской костюм, чтобы возбудить его этим тонким намеком? Ее рука помимо воли сжалась в кулак. Она прекрасно знала, чего он хочет от нее, а выбор маскарадного костюма сделает это еще более волнующим.

К счастью, он ответил сам:

– Попрание морали может придать остроты мужской страсти – у определенного типа мужчин. Но мне это не нужно. И я прекрасно знаю, что ты женщина.

– Зато другие не знают. – Она указала на толпу. – Для мужчины обнимать парня – преступление.

1

Центральные графства Англии.