Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Арсен Люпен - Восемь ударов стенных часов

ModernLib.Net / Детективы / Леблан Морис / Восемь ударов стенных часов - Чтение (стр. 4)
Автор: Леблан Морис
Жанр: Детективы
Серия: Арсен Люпен

 

 


      — Объяснения! — засмеялась Жермена Астэнг. — Она их дать не может. Не в мелочах дело, а в сути. Главное же доказательство — кинжал. И это факт, что он у нее в ридикюле… Да, да. Тереза, именно ты убийца!.. Я часто говорила своему брату, что ты убьешь своего мужа. Фредерик, питавший к тебе слабость, пробовал защищать тебя. Но, в сущности, он предвидел это событие. Ужасное преступление совершилось! Удар кинжала в спину. Подлая, подлая!.. И я ничего не смею сказать, я должна молчать?! Но ни у меня, ни у Фредерика нет ни малейших сомнений. Я тебя непременно выдам. И ты, Тереза, теперь погибла, безвозвратно погибла! Ничто не спасет тебя. Твой кинжал сейчас будет найден следователем и на нем будут найдены следы крови тобой убитого мужа. И у тебя также найдут его бумажник. Да, найдут!
      Она пылала такой злобой, что не могла продолжать, подбородок ее конвульсивно дрожал.
      Ренин тихо потянул к себе ридикюль Терезы д'Имбреваль, но она не хотела его выпустить из рук. Он стал настаивать и сказал ей:
      — Предоставьте мне действовать, сударыня. Ваша приятельница Жермена права. Если следователь найдет у вас кинжал, он вас немедленно арестует. Этого быть не должно. Предоставьте мне свободу действий.
      Его мягкий тон победил сопротивление Терезы. Ее пальцы разжались. Он открыл мешочек-ридикюль, вынул оттуда маленький кинжал с ручкой из черного дерева и бумажник из шагреневой кожи и спрятал обе вещи в боковой карман своего костюма.
      Жермена Астэнг смотрела на него с изумлением.
      — Но я вас выдам, — возразила она с возмущением, — судебная власть будет предупреждена.
      — Нет, нет, вы будете молчать, — заметил он со смехом. — Судебной власти нечего совать сюда свой нос. Ваши взаимные недоразумения должны быть разрешены вами же. Какая глупая идея — обращаться по всякому поводу к судебной власти!
      — Вы сумасшедший! По какому праву?
      — Эти вещи нельзя оставлять на виду. Теперь я спокоен. Следователь не станет искать в моем кармане.
      Госпожа Астэнг была совершенно поражена.
      — Но вы не имеете никакого права так говорить! Кто вы такой? Друг этой женщины?
      — С того момента, как вы на нее напали.
      — Если я на нее нападаю, то потому, что она виновна в убийстве своего мужа…
      — Я этого не отрицаю, — спокойно объявил Ренин, — в этом отношении мы сходимся. Жак д'Имбреваль действительно убит своей женой, но судебная власть этого знать не должна.
      — Она это узнает от меня… Клянусь!.. Эта женщина должна быть наказана… Она ведь убила!
      Ренин подошел к ней и тронул ее за плечо:
      — Вы спрашиваете меня, почему я вмешиваюсь в это дело? А вы, сударыня, по какому праву впутываетесь в эту историю?
      — Я была другом убитого.
      — Только другом?
      Она несколько смутилась, но сейчас же возразила:
      — Вы, однако, будете молчать, как и он.
      — Он-то ведь не знал, кто его убил.
      — Ошибаетесь. Он имел время перед смертью выдать свою жену, но этого не сделал.
      — Почему?
      — Ради детей.
      Госпожа Астэнг не сдавалась, хотя нравственная сила Ренина подчиняла ее. Она поняла, что вмешательство Ренина дало опору госпоже д'Имбреваль.
      — Благодарю вас, — сказала Тереза, — если вы так хорошо разгадали, то вы понимаете, что я только ради детей не отдалась в руки судебной власти. Я, право, так устала!..
      Итак, сцена менялась. Получалось такое впечатление, что виноватая начинала оправляться, а обвинительницу охватило какое-то беспокойство. Она не находила слов, чтобы продолжать настаивать на своем обвинении, тогда как другая чувствовала потребность признанием облегчить свое сердце.
      — Сейчас, — ласково сказал Ренин, — я полагаю, что вы можете и должны нам все объяснить?
      — Да, да… — согласилась она, — я должна ответить этой женщине… всю правду, не так ли?
      Она заплакала, лицо ее постарело от горя, и тихо, короткими фразами, без гнева, она заговорила:
      — Уже четыре года она его любовница… Как я страдала!.. Она сама объявила об их связи… по злобе!.. Она меня еще больше ненавидела, нежели любила Жака… Каждый день она наносила мне новые раны… часто сообщала мне по телефону о назначенных с моим мужем свиданиях. Она думала, что таким путем она доведет меня до самоубийства… Я о нем думала… Но дети меня от него удержали. А Жак слабел, подпадая под ее влияние. Она требовала, чтобы он со мной развелся, и он, видимо, шел на это. На него и она, и ее брат, опаснейший человек, оказывали самое дурное влияние, подчинив его своей власти… Жак делался со мной с каждым днем все жестче… У него не хватало мужества покинуть меня, но я была для него препятствием к осуществлению его планов. Господи, какие муки я переживала!
      — Надо ему было дать свободу, — вскричала Жермена Астэнг, — нельзя убивать человека только за то, что он хочет развестись.
      Тереза покачала головой:
      — Я не потому убила его, что он хотел развестись. Если бы он хотел развестись, как я могла бы удержать его. Но твои намерения, Жермена, переменились. Для тебя уже не достаточно было развода, ты хотела добиться другого… На эту подлость по слабости характера мой муж согласился…
      — Что ты хочешь сказать? — пробормотала Жермена. — Чего я добивалась?..
      — Моей смерти.
      — Ты лжешь, — воскликнула Астэнг.
      Тереза не повысила голоса и спокойно, невозмутимо повторила:
      — Да, ты задумала умертвить меня. Я прочла твои последние письма, которые он забыл спрятать. Их было шесть. Там этого страшного слова нет, но оно чувствуется между строк. Я прочла это с ужасом! Мой Жак дошел до такой мерзости!.. Но все же я ни одной минуты не думала и после этого убить его. Такие женщины, как я, предумышленно не убивают… Я это сделала неожиданно, потеряв голову… по твоей вине, Жермена.
      Она вопросительно посмотрела на Ренина, точно прося у него защиты.
      — Говорите безбоязненно, я беру все на себя.
      Она провела рукой по лбу. Страшная сцена оживала в ее воображении и мучила ее. Жермена Астэнг не двигалась, глаза ее выражали смущение. Гортензия же с нетерпением ожидала разъяснения этой загадочной тайны.
      — Случилось все это позже и по твоей вине, Жермена. Я положила обратно бумажник в ящик стола и ничего о нем не сказала мужу. Я не хотела говорить ему о том, что узнала. Это было так ужасно! Но надо было торопиться. Письма сообщали о твоем приезде сегодня же… Сначала я хотела просто уехать. Машинально я захватила этот кинжал, чтобы защищаться… Но когда Жак и я пришли на берег моря, тогда я готова была умереть… Пусть я умру и весь кошмар этим и кончится. Но ради детей я хотела, чтобы моя смерть имела вид несчастного случая и чтобы Жака не обвинили. Вот почему твой план прогулки по скалам был для меня подходящим… Падение с вершины скалы вполне естественно… Жак меня покинул, чтобы идти к «Трем Матильдам». По дороге около террасы он уронил ключ от этой кабинки. Я спустилась и помогла ему искать ключ.
      …И вот тут-то, по твоей именно вине, Жермена, все это произошло. Из кармана у Жака выпали бумажник и фотография. Эту фотографию я тотчас же узнала: на ней была изображена я с моими двумя девочками. Я взяла фотографию и… увидела. Ты знаешь, Жермена, что я увидела?! Вместо меня на фотографии была ты. Ты меня заменила своей особой. Одной рукой ты обнимала мою старшую дочь, другая же девочка отдыхала на твоих коленях… Это была ты, Жермена, будущая мать моих детей, которая должна была после моей смерти заняться их воспитанием… Ты! Ты!.. Тогда я потеряла голову. У меня был кинжал. Жак наклонился… Я нанесла ему удар…
      Каждое слово ее исповеди дышало правдой. И Ренин, и Гортензия слушали эту исповедь с чувством глубокого интереса.
      Она села, продолжая говорить:
      — Я думала, что вокруг меня начнут кричать и меня арестуют… Ничего! Никто ничего не заметил. А Жак встал и не падал! Нет, он не падал. Я вернулась на террасу и оттуда наблюдала за ним. Он набросил свою куртку на плечи, чтобы, видимо, скрыть рану, и удалился, даже не пошатываясь. Он даже обменялся несколькими словами с приятелями своими, которые играли в карты, затем направился к своей кабинке и исчез. Я тоже вернулась к себе. Мне казалось, что все это сон, что я не убила, а лишь легко ранила, что Жак скоро выйдет… Я в этом была уверена. Я все надеялась… Если б я знала, что ему нужно оказать помощь, я побежала бы к нему. У меня не было ни малейшего предчувствия, что случилось непоправимое несчастье. Я ни о чем не догадывалась… Я была даже спокойна, как после страшного кошмара, воспоминание о котором проходит… Я ничего не знала… до той минуты, когда…
      Она остановилась. Рыдания не давали ей говорить.
      Ренин кончил за нее:
      — Вы ничего не знали до той минуты, когда пришли вас предупредить.
      Тереза прошептала:
      — Да… Только тогда я поняла, что именно сделала… Я почувствовала, что схожу с ума и готова кричать: «Это я! Не ищите! Вот кинжал! Я убийца!» Я готова была кричать о моей вине, как вдруг моего бедного Жака принесли домой… У него было очень спокойное и доброе лицо… Я тогда поняла свой долг, как он выполнил свой… Он меня не выдал, промолчал ради детей. Я тоже решила молчать. В этом убийстве мы оба были виновны, и оба мы были обязаны сделать все, чтобы оно не отразилось на наших детях. Во время своей агонии он ясно понял это… он имел необыкновенное мужество и силу воли после смертельного ранения двигаться, отвечать на вопросы и запереться, чтобы умереть. Этим поступком он искупил всю свою вину передо мной и одновременно простил меня, так как не выдал меня… Это он приказывал мне молчать и защищаться против всех и особенно против тебя, Жермена.
      Последние слова она произнесла с большей твердостью. Она начинала приходить в себя и, думая о поступке мужа, в этом черпала энергию свою для дальнейшей борьбы. В присутствии интриганки, ненависть которой довела их до преступления и смерти, она готова была на борьбу, воля ее укрепилась.
      Но Жермена Астэнг не признавала себя побежденной. Она выслушала свою соперницу с искаженным от злобы лицом. Казалось, что ничто не могло смягчить ее сердца, и угрызения совести ее не мучили. Под конец ее тонкие губы сложились в улыбку, точно она радовалась тому, что события приняли такой оборот. Ее жертва находилась в ее власти.
      Она медленно поправила шляпу, посмотрела в зеркало, подпудрилась и направилась к дверям.
      Тереза бросилась за ней.
      — Куда ты идешь?
      — Это мое дело.
      — К следователю?
      — Возможно.
      — Ты не пойдешь.
      — Хорошо, я его подожду здесь.
      — И ты ему скажешь?
      — Конечно. Все то, что ты сейчас сказала по своей наивности. Все теперь ясно! Ты дала все необходимые разъяснения.
      Тереза схватила ее за плечо.
      — Да, но я ему еще кое-что разъясню. Если я погибну, погибнешь и ты.
      — Ты мне ничего не можешь сделать.
      — Я выдам тебя, покажу твои письма.
      — Какие письма?
      — Те, в которых говорится о намерении убить меня.
      — Ложь! Это были просто дружеские письма.
      — Это были письма любовников и соучастников.
      — Докажи.
      — Они здесь, в бумажнике Жака.
      — Нет.
      — Что ты говоришь?
      — Я говорю, что эти письма принадлежат мне. Я их взяла обратно… Вернее, мой брат.
      — Ты их похитила, негодяйка, — воскликнула Тереза, — и ты мне их отдашь.
      — У меня их уже нет. Они у брата.
      — Он мне их вернет.
      — Он уехал.
      — Его найдут.
      — Его — да, но не письма. Подобные письма уничтожаются.
      Тереза пошатнулась и с отчаянием протянула руки к Ренину.
      Ренин проговорил:
      — Она говорит правду. Я следил за братом. Он вытащил письма из бумажника и ушел с ними.
      Князь сделал паузу и добавил:
      — Он захватил, во всяком случае, пять писем.
      Хотя эта фраза была произнесена небрежно, но все поняли ее серьезное значение. Обе женщины подошли к нему поближе. Что он хотел сказать? Если Фредерик унес всего пять писем, то где же находится шестое?
      — Я думаю, — продолжал Ренин, — что, когда бумажник выпал у него на берегу моря, из него выпало это шестое письмо, а также и фотография. Д'Имбреваль поднял и письмо, и фотографию.
      — Откуда вы это знаете? — изменившимся голосом спросила Жермена Астэнг.
      — Я нашел их в его фланелевой куртке, которую повесили около его кровати. Вот это письмо. Оно подписано Жерменой Астэнг. Из него видно, что она советовала своему любовнику убить жену. Я даже удивляюсь, что такая ловкая женщина написала столь неосторожное письмо.
      Госпожа Астэнг позеленела и так смутилась, что даже не пыталась защищаться. Ренин продолжал, обращаясь исключительно к ней:
      — По моему мнению, вы виноваты во всем том, что произошло. Вы, очевидно, разорены и, пользуясь слабостью господина д'Имбреваля, хотели заставить его на вас жениться, несмотря на все препятствия. Таким путем вы хотели получить его состояние. У меня есть доказательства всех этих ваших низменных расчетов. Несколько минут после меня вы стали рыться в карманах куртки убитого. Я вынул оттуда шестое письмо, но оставил в кармане клочок бумаги, который вы жадно искали; он тоже, видимо, выпал из бумажника. Этот клочок бумаги был чек, подписанный д'Имбревалем, в 100000 франков на имя вашего брата… Свадебный подарок, очевидно… На булавки!.. По вашим инструкциям ваш брат, вероятно, отправился в Гавр, чтобы в банке до четырех часов получить эти деньги. Но предупреждаю вас, я сообщил по телефону в банк, чтобы, ввиду убийства господина д'Имбреваля, этих денег не выдавали. Таким образом, если вы будете упорствовать, то о всех махинациях ваших и вашего брата я поставлю в известность судебную власть. Я еще расскажу о перехваченном мной неделю назад телефонном разговоре между вами и вашим братом по-испански. Но надеюсь, что до такой крайности вы меня не доведете. Мы ведь с вами придем к соглашению? Не так ли?
      Ренин говорил свободно и властно, как бы не допуская никаких возражений; казалось, что все его слова были сама истина, сама логика. Оставалось только подчиниться ему.
      Госпожа Астэнг это поняла. Подобные натуры, неукротимые во время борьбы, пока эта борьба возможна, в случае поражения легко сдаются. Жермена была слишком умна, чтобы не понять, что малейшая попытка сопротивления лишь ухудшит ее положение. Она находилась всецело в его власти. В подобных случаях подчиняются.
      Она не пыталась разыграть комедию или впасть в истерику. Она подчинилась.
      — Я с вами согласна, — проговорила она, — что же вы требуете?
      — Уезжайте.
      — Но если потребуют моего свидетельства?
      — Вашего показания не потребуется.
      — Однако…
      — Вы ответите, что решительно ничего по этому делу не знаете.
      Она направилась к выходу. У порога дверей остановилась и сквозь зубы прошептала:
      — А чек?
      Ренин посмотрел на госпожу д'Имбреваль, которая объявила:
      — Пусть чек останется у нее. Мне этих денег не надо.
      Объяснив Терезе д'Имбреваль подробно, что именно она должна показать следователю, Ренин и Гортензия покинули дачу.
      На берегу и прокурор и следователь продолжали следствие, опрашивали свидетелей и совещались между собой.
      — Когда я подумаю только, — заметила Гортензия, — что у вас находятся кинжал и бумажник д'Имбреваля!..
      — Это вам кажется очень опасным? — ответил он со смехом. — Мне же это кажется бесконечно смешным.
      — Вы не боитесь?
      — Чего?
      — Что вас могут заподозрить?
      — Господи! Никто никогда ни о чем не догадается. Мы сейчас расскажем о том, что видели. Это увеличит смущение, так как мы ведь ничего не видели. Из осторожности мы пробудем здесь дня два, следя за событиями. Но дело кончено! Ни о чем никто не догадается.
      — А вы, однако, все разгадали с первого же мгновения. Каким образом?
      — Потому что, вместо того чтобы прибегать ко всяким хитросплетениям, как это обыкновенно делают, я сразу правильно ставлю вопрос, и ответ приходит сам собой. Господин входит в кабинку и там запирается. Через полчаса его находят мертвым. Никто не входил. Что же произошло? Для меня ответ ясен. Не стоит даже голову ломать. Так как преступление совершено не в кабинке, то, следовательно, оно совершено раньше: господин перед входом в кабинку был смертельно ранен. И вот все для меня ясно! Госпожа д'Имбреваль, которая должна была быть убита сегодня вечером, предупредила это событие. Когда муж ее наклонился, она в припадке аффекта убила его. Оставалось искать лишь мотив этого преступления. Когда я познакомился с этими мотивами, я решил защищать ее. Вот и вся история!
      Наступал вечер. Синева небес делалась темнее, море еще более спокойным.
      — О чем вы думаете? — спросил Ренин.
      — Я думаю о том, — сказала она, — что если бы я вдруг сделалась жертвой какой-нибудь интриги, то я всегда сохранила бы в вас веру, в то, что вы меня всегда спасете, невзирая ни на какие препятствия. Нет границ вашему могуществу.
      Он тихо прошептал:
      — Я безгранично хотел бы вам нравиться.

Фильм-разоблачитель

      — Обратите внимание на того, который играет дворецкого, — сказал Сергей Ренин.
      — В чем же дело? — спросила Гортензия.
      Они сидели в кино на бульварах. Молодая женщина увлекла туда Ренина, чтобы посмотреть одну артистку, которая имела к ней близкое отношение. Роза-Андрэ, значившаяся в афише жирным шрифтом, приходилась ей сводной сестрой, так как их отец был женат два раза. Несколько лет уже они находились в ссоре и даже не переписывались. Очень красивая и гибкая, Роза-Андрэ сначала без успеха пробовала свои силы на драматической сцене, но затем сделалась известной киноактрисой. В этот вечер она оживляла своим талантом и жгучей красотой довольно посредственный фильм «Счастливая принцесса».
      Не отвечая прямо, Ренин продолжал во время антракта:
      — Когда я смотрю плохую картину, тогда я утешаю себя тем, что наблюдаю за второстепенными исполнителями. Как часто эти бедняги, которых заставляют двадцать раз повторять одно и то же, во время окончательной съемки думают совершенно о другом. Любопытно наблюдать их именно в подобные моменты. Например, вот этот дворецкий…
      Экран представлял роскошно сервированный обеденный стол, за которым сидела «Счастливая принцесса», окруженная своими воздыхателями. Полдюжины лакеев прислуживали, руководимые дворецким с толстым вульгарным лицом, у которого обе брови соединились в одну линию.
      — Это голова животного, — сказала Гортензия, — что вы в нем нашли?
      — Посмотрите только, как он поглядывает на вашу сестру…
      — Пока я ничего не замечаю, — возразила Гортензия.
      — Взгляните только, какие взгляды он бросает на вашу сестру, и не слишком ли часто он смотрит на нее?
      — До сих пор, право, я ничего не замечала, — возразила Гортензия.
      — А я заметил, — продолжал князь, — для меня ясно, что в действительной жизни он питает к вашей сестре чувства, не имеющие ничего общего с его ролью дворецкого. На экране, когда он за собой не наблюдает или думает, что за ним не следят, его секрет прорывается наружу. Да вот, смотрите.
      Дворецкий не двигался. Обед кончался. Принцесса пила из кубка шампанское, а он следил за ней жадными глазами, прикрытыми тяжелыми веками.
      Еще раза два они подметили столь заинтересовавшие Ренина взгляды дворецкого. Гортензия с ним не соглашалась.
      — Он всегда так смотрит, этот человек, — сказала она.
      Картина кончилась. В программе значилось, что после первой картины прошел год и «Счастливая принцесса» живет в красивой нормандской хижине, утопающей в цветах, с избранником своего сердца — незадачливым музыкантом, которого она выбрала себе в супруги.
      Она была по-прежнему счастлива и привлекательна. Около нее увивался рой мужчин. Среди всяких дворян, крестьян, горожан и банкиров выделялся волосатый полудикий дровосек, который часто попадался ей во время прогулок. Вооруженный топором, страшный и зловещий, он бродил вокруг хижины и чувствовалось, что ужасная опасность угрожает счастливой принцессе.
      — Смотрите, смотрите, — прошептал Ренин, — знаете, кто этот дровосек?
      — Нет.
      — Наш дворецкий. Взяли одного и того же исполнителя для обеих ролей.
      И действительно, невзирая на грим и все происшедшие перемены, под оболочкой дровосека все же можно было обнаружить прежнего дворецкого, так как сохранились и животное выражение его лица, и соединенные в одну линию брови.
      Принцесса вышла из своей хижины. Дровосек спрятался за кустами и подстерегал ее. Временами экран показывал в увеличенных размерах его кровожадные глаза и огромные руки убийцы.
      — Я боюсь его, — сказала Гортензия, — он ужасен в своей реальности.
      — Это потому, — отозвался Ренин, — что он вполне вошел в свою роль. Ведь прошло три месяца со дня съемки первой картины. За эти три месяца любовь его сильно развилась. Он ожидает не принцессу, а Розу-Андрэ.
      Дровосек присел. Жертва приближалась, ничего не подозревая. Она прошла дальше, услыхала шум, остановилась и сначала с улыбкой, а потом со страхом начала оглядываться. Дровосек вылез из кустов и устремился к ней.
      Таким образом они очутились лицом к лицу.
      Он открыл объятия, чтобы схватить ее. Она пыталась закричать, позвать на помощь, но была не в силах это сделать. Он схватил свою жертву, взвалил ее на плечи и бросился бежать.
      — Ну что, убедились? — проговорил Ренин. — Разве вы думаете, что этот второстепенный исполнитель мог бы все это проделать с такой энергией, если бы дело шло о другой женщине?
      Тем временем дровосек прибежал к берегу большой реки. Он положил безжизненное тело Розы-Андрэ в старую лодку и отчалил от берега.
      Затем он причалил к опушке леса и унес принцессу к пещере, вход которой он принялся освобождать.
      Ряд сцен изображали испуг мужа, поиски и путь, по которому шли преследователи.
      Затем следовала развязка: борьба между человеком-животным и женщиной. В ту минуту, когда сопротивление ее было сломлено, врывается муж и выстрелом убивает насильника… человека-зверя.
      Они вышли из кино в четыре часа. Они пошли пешком, а автомобиль Ренина следовал за ними. После долгого молчания, которое несколько беспокоило Гортензию, Ренин спросил ее:
      — Вы любите свою сестру?
      — Да, очень.
      — Однако вы на нее сердиты?
      — Это прошло. Я ее ревновала к моему мужу. Признаться, без всякого повода. Почему вы меня об этом спрашиваете?
      — Я сам не знаю!.. Этот фильм меня преследует, выражение лица этого человека было такое странное!
      Она взяла его за руку и живо воскликнула:
      — Говорите же! Что вы подозреваете?
      — Что я подозреваю? Все и ничего. Но я думаю, что ваша сестра в опасности.
      — Простое предположение.
      — Да, предположение, основанное на фактах. По-моему, сцена похищения изображает не нападение дровосека на «Счастливую принцессу», а нападение актера на женщину, которую он давно желает сделать своей. Конечно, все прошло по сценарию. Только Роза-Андрэ могла заметить кое-что. И я также ясно видел, с какой страстью сжимались руки этого человека, какие взгляды бросал он на свою жертву, которую он предпочел бы убить, нежели отдать другому. Я убежден, что во время этой сцены субъект этот был готов на все, даже на убийство!
      — Но уже прошло столько времени, — возразила Гортензия, — теперь, следовательно, опасность миновала.
      — Конечно, конечно… и все же я хотел бы получить кое-какие справки.
      — Где?
      — У того общества, которое «вертело» фильм. Вот контора этого учреждения. Сядьте в автомобиль и подождите меня несколько минут.
      Он позвал шофера и ушел.
      Гортензия не была согласна с Рениным. Ей казалось, что актер просто хорошо исполнил свою роль. Она думала, что воображение увлекло Ренина.
      — Ну, — сказала она с оттенком иронии, когда он вернулся, — много узнали? Таинственное приключение?.. Трагедия?
      — Возможно, — ответил он с озабоченным видом.
      Она забеспокоилась:
      — Что вы говорите?
      Он рассказал ей все, что удалось узнать.
      — Этого человека зовут Дальбреком. Это очень своеобразное, угрюмое, замкнутое существо, которое всегда держалось отдельно от своих товарищей. Незаметно, чтобы он ухаживал за вашей сестрой. Однако он так отличился во время съемок второго эпизода, что его пригласили для участия в новом фильме. Съемка производилась в окрестностях Парижа. Им были довольны, как вдруг случилось нечто неожиданное. В пятницу, восемнадцатого сентября, в одно прекрасное утро он взломал гараж автомобильного общества «Мондиаль» и укатил на прекрасной машине, захватив также 25000 франков. Была подана жалоба. Автомобиль нашли в воскресенье в окрестностях Дрэ.
      Гортензия с некоторым испугом заметила:
      — Пока… никакой связи…
      — Связь есть. Я узнал, что Роза-Андрэ, ваша сестра, этим летом путешествовала. Затем она прожила две недели в департаменте Л'Эр в своем имении «Счастливая принцесса». Ее пригласили в Америку. Она вернулась в Париж, сдала свой багаж на вокзале Сен-Лазар и восемнадцатого сентября уехала, чтобы переночевать в Гавре. Пароход отходил в субботу.
      — В пятницу, восемнадцатого, — прошептала Гортензия, — в тот же день, как и этот человек… Он ее похитил…
      — Мы это узнаем, — сказал Ренин. — Отправимся в контору Заатлантического общества.
      В этот раз Гортензия сопровождала Ренина и сама наводила справки.
      Скоро все справки были даны.
      Роза-Андрэ заказала для себя каюту на пароходе «Ла Прованс», но пароход ушел в море без пассажирки, которая своевременно не явилась. На следующий же день в пароходной конторе за подписью Розы-Андрэ была получена телеграмма, в которой сообщалось, что она опоздала и просила сохранить ее багаж. Телеграмма была послана из Дрэ.
      Гортензия вышла на улицу глубоко взволнованная. Казалось, обстоятельства указывали на какое-то покушение. Все складывалось неблагоприятно, как это и почувствовал Ренин.
      Затем они отправились в полицейскую префектуру. Они пересекли весь Париж. Он вышел, она же осталась в автомобиле.
      — Что-нибудь новое? Вас приняли? — озабоченно спросила она, когда он возвратился.
      — Я не стремился быть принятым. Я хотел только встретиться с инспектором Морисо, которого мне однажды прислали, чтобы помочь в деле Дютрейля. Если в полиции что-либо известно, то мы узнаем все через него.
      — Вы нашли его?
      — Сейчас он в том маленьком кафе, которое виднеется там, на площади.
      Они вошли в кафе и сели за столик, за которым главный инспектор читал газету. Он их тотчас узнал. Ренин пожал ему руку и без вступления сказал:
      — Я хочу сообщить вам об интересном дельце, в котором вы можете отличиться. Но, быть может, вы уже в курсе этого дела?..
      — Какое дельце?
      — Дальбрека!
      Казалось, что Морисо удивился. С некоторым колебанием, осторожно заговорил:
      — Да, я знаю… газеты говорили об этом… кража автомобиля… 25000 франков похищено. А завтра газеты заговорят об открытии, которое удалось сделать сыскной полиции. Дальбрек, оказывается, в прошлом году убил ювелира Бургэ.
      — Дело идет о другом, — проговорил Ренин.
      — О чем же?
      — О похищении, совершенном им девятнадцатого сентября.
      — А, вы уже знаете.
      — Да, я знаю.
      — В таком случае, — объявил инспектор, — я вам все объясню. В субботу, девятнадцатого сентября действительно среди бела дня одна дама на улице была похищена тремя бандитами и увезена в автомобиле. Газеты сообщали об этом случае, не давая имен ни жертвы, ни похитителей, так как эти имена не были им известны. Только вчера мне удалось установить личность одного из бандитов в Гавре. Это лицо похитило и 25000 франков, и автомобиль, и молодую женщину. Фамилия его — Дальбрек. Что же касается молодой женщины, то кто она, узнать не удалось.
      Гортензия не прерывала инспектора. Когда он кончил, она вздохнула:
      — Это ужасно… Несчастная погибла… и нет надежды!..
      Обращаясь к Морисо, Ренин объяснил:
      — Жертва является сводной сестрой этой дамы… Похищена знаменитая артистка Роза-Андрэ.
      В нескольких словах он сообщил Морисо о своих подозрениях, когда они смотрели фильм «Счастливая принцесса», и рассказал о своем расследовании.
      Вокруг маленького столика водворилось продолжительное молчание. Главный инспектор, пораженный и в этот раз проницательностью Ренина, ожидал, что он скажет. Гортензия же умоляла его взглядом, точно просила немедленно заняться расследованием.
      Он спросил Морисо:
      — Три человека совершили похищение?
      — Да.
      — И их было трое в Дрэ?
      — Нет. В Дрэ напали на след только двоих людей.
      — Дальбрека?
      — Не думаю. Его личность не установлена.
      Ренин подумал несколько мгновений и затем разложил на столе большую дорожную карту.
      Последовало новое молчание, после которого он обратился к инспектору:
      — Вы оставили своих товарищей в Гавре?
      — Да, двух инспекторов.
      — Можете ли вы им протелефонировать сегодня же вечером?
      — Да.
      — И попросить, чтобы в ваше распоряжение дали еще двух инспекторов?
      — Да.
      — Тогда приходите завтра в двенадцать часов…
      — Куда?
      — Сюда.
      Он отметил пальцем точку на карте, которая была обозначена — «Дуб в кадке». Это место находилось в чаще Бретонского леса в департаменте Л'Эр.
      — Здесь, — повторил он, — именно здесь в вечер похищения Дальбрек искал для себя убежище. До завтра, господин Морисо. Будьте аккуратны. Пять человек не слишком много, чтобы овладеть таким человеком-зверем.
      Инспектор не обнаружил признаков удивления, хотя проницательность и информированность Ренина изрядно поразили его. Он заплатил по счету, приложил по-военному руку к своему головному убору и проговорил:
      — Мы будем на месте.
      На следующий день в восемь часов утра Гортензия и Ренин покинули Париж в удобном вместительном лимузине, которым управлял Клемон, шофер Ренина. Путешествие было молчаливое, Гортензия, невзирая на всю веру во всемогущество Ренина, провела очень плохую ночь и с томительным беспокойством думала об исходе предприятия.
      Они приближались к цели своего путешествия. Она спросила его:
      — Какие у вас данные считать, что он увез ее в этот лес?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10