1

Я уже вышел из машины и спешил к дверям, когда увидел ее. Она выглядывала из-за штор – вспышка молнии на миг озарила темное стекло, и получился ни дать ни взять портрет в рамке. И этот портрет никак нельзя было назвать красивым; она так же мало походила на сногсшибательную красотку, как я – на красавца. Но что-то меня зацепило. Тут я запнулся о трещину в асфальте и едва не растянулся. Когда я поднял взгляд, она уже исчезла и даже шторы не колыхались.

Я прихрамывая поднялся по ступенькам, поставил чемодан с образцами и позвонил в дверь. Потом отступил и стал ждать, заготовив широкую улыбку и обводя взглядом двор.

Этот большой старый дом располагался где-то в полумиле от университетского кампуса и был единственным зданием в квартале. Судя по виду и местоположению дома, наверное, когда-то он был фермой.

Я снова нажал на кнопку звонка. И, не отпуская пальца, прислушался к затухающему в доме трезвону. Тогда я отвел защитную сетку и принялся колотить в дверь. А что поделать, если работаешь на «Рай низких цен». Привыкаешь, что при твоем появлении люди прячутся.

Дверь распахнулась, когда я еще продолжал по ней колотить. Едва взглянув на даму, возникшую на пороге, я быстро отпрянул. Это оказалась не та молодая крошка, что с загнанным видом выглядывала сквозь шторы. Нет, это была старая баба, с клювом как у ястреба и близко посаженными злобными глазками. Ей было лет семьдесят – не думаю, что можно стать такой уродиной раньше чем в семьдесят, – но выглядела она весьма здоровой и крепкой. Она держала в руках тяжелую палку и вроде как была готова кого-нибудь ею шандарахнуть. Да что кого-нибудь – меня.

– Извините за беспокойство, – быстро сказал я. – Позвольте представиться – Диллон, из фирмы «Рай низких цен». Я хотел бы спросить…

– Уходите, – огрызнулась она. – Убирайтесь отсюда! Мы не покупаем у уличных торговцев.

– Вы не поняли, – сказал я. – Конечно, мы были бы рады открыть для вас счет, но, вообще-то, мне просто нужны некоторые сведения, вот я к вам и заглянул. Если не ошибаюсь, у вас работал некий Пит Хендриксон. Помогал по хозяйству и все такое. Я хотел бы спросить, не подскажете ли вы, где мне его найти.

Старуха ответила не сразу.

– Небось он вам денег должен, а? – спросила она, хитро на меня покосившись. – Хотите найти его и заставить раскошелиться?

– Вовсе нет, – солгал я. – На самом деле все наоборот. Мы случайно взяли с него больше, чем нужно, и хотели бы…

– Так я вам и поверила! – перебила она с безобразным гоготом. – Так я и поверила, что вы взяли больше, чем нужно, с этого никчемного лодыря и пьяницы! Дерзости да отговорки – вот и все, чем он богат.

Я усмехнулся и пожал плечами. Обычно как только не приходилось юлить, ведь, черт возьми, даже злейшие враги почти никогда не сдавали человека кредитору. Но иногда попадались люди исключительно подлые, те, кому прямо-таки нравилось смотреть, как другому дают по шее. И со старой ведьмой был именно такой случай.

– Ленивая скотина, – продолжала она. – Ничего не делал, а слупить норовил вдвое. Нашел, понимаете ли, другую работу, когда должен был вкалывать на меня. Я говорила ему, что он еще пожалеет…

Старуха дала мне адрес Пита, а также имя его работодателя. Это была оранжерея на Лейк-драйв, всего-то в нескольких кварталах. Работал он там уже дней десять. Денег еще не получал, но вот-вот должен был получить.

– Он заявился вчера вечером, хныкал и умолял, – сообщила старуха. – Пытался занять у меня пару долларов до зарплаты. Нетрудно догадаться, что я ему ответила!

– Представляю себе, – сказал я. – А теперь, раз уж я здесь, позвольте показать вам несколько совершенно эксклюзивных вещиц, которые…

– Ха! Еще чего!

Тут она стала закрывать дверь.

– Ну давайте хоть покажу, – уговаривал я, нагибаясь и открывая чемодан с образцами. Я разложил вещи на его крышке и заговорил очень быстро, заглядывая старухе в лицо в надежде, что на нем промелькнет заинтересованность. – Как насчет этого покрывала? Я много не запрошу. А этот туалетный набор? Леди, мы почти даром его отдаем. А может, чулки? Или шаль? Перчатки? Домашние тапочки? Если здесь не найдется вашего размера, я бы мог…

– Ха! Нет. – Старуха решительно мотнула головой. – Нет у меня денег на такую чепуху, мистер.

– А деньги здесь и не нужны, – возразил я. – Почти не нужны. Всего лишь маленький взнос за любой из товаров, а условия кредита выбираете сами. Можете растянуть выплату на такой срок, какой вас устроит.

– Так я вам и поверила! – с гоготом ответила она. – Как с Питом Хендриксоном, да? Шли бы вы своей дорогой, мистер.

– А как насчет другой дамы? – поинтересовался я. – Той, молодой? Уверен – кое-что из этих вещей ей бы приглянулось.

– Ха! – проворчала старуха. – А чем, по-вашему, она могла бы расплатиться?

– По-моему, она могла бы расплатиться деньгами, – сказал я. – А может, у нее есть кое-что получше?

Я просто решил нагрубить старухе, понимаете? Она меня бесила, и все, что можно, я от нее уже получил. Так чего ради мне с ней церемониться?

Я принялся укладывать вещи, распихивая их как попало, потому что этому хламу все равно ничего не сделается. Тут старуха снова заговорила, и, услышав коварную, вкрадчивую нотку в ее голосе, я помедлил.

– Вам понравилась моя племянница, мистер? Как по-вашему, она хорошенькая?

– Пожалуй, да, – ответил я. – Мне показалось, что она очень привлекательная барышня.

– И очень послушная, мистер. Если я скажу ей что-нибудь сделать, она это обязательно сделает. Что угодно.

Я ответил старухе – отлично, мол, или прекрасно, или что-то в этом роде. А что еще может сказать парень в такой ситуации? Она ткнула в чемодан с образцами:

– Вот этот набор столового серебра, мистер. Сколько вы за него возьмете?

Я открыл коробку и показал ей набор. Объяснил, что, вообще-то, не собирался его продавать, – мол, его предлагают с такой скидкой, что я хотел взять его сам.

– Набор на восемь персон, леди, и каждый предмет из серебра высшей пробы. Семьдесят пять долларов по прейскуранту, но осталось всего несколько наборов, так что отдаем по тридцать два девяносто пять.

Она кивнула с хитрой ухмылкой:

– Думаете, моя племянница… Думаете, моя племянница могла бы заплатить за это, мистер? Вы могли бы так устроить, чтобы с вами расплатилась она?

– Чего же не устроить, – сказал я. – Конечно, мне бы надо с ней сперва поговорить, но…

– Дайте-ка я с ней сперва поговорю, – перебила старуха. – Подождите здесь.

Она ушла, оставив дверь открытой. Я закурил и ждал. И – нет, могу поклясться на стопке Библий, я понятия не имел о том, что затевала старая баба. Я уже понял, что она подлюка еще та, но не подлых людей мне, считай, и не встречалось. Да, вела она себя как чокнутая, но большинство клиентов «Рая низких цен» и были чокнутыми. В здравом уме люди не связывались с конторами вроде нашей.

Я ждал, вздрагивая от внезапных вспышек молний, и думал, когда же кончатся эти проклятые дожди. Вот уже три недели кряду хлестало как из ведра, а для моей работы это всё – туши свет. Продажи катились в преисподнюю, сборы вообще были ни к черту. В дождь невозможно ходить по домам: люди попросту не открывают дверь. А поскольку клиенты у меня сплошь поденщики и прочая братия, то, даже если они открывают дверь, толку мало: их собственный заработок накрылся из-за скверной погоды. И можно сколько угодно бранить их и угрожать им, но как взять то, чего у них нет?

Я получал пятьдесят долларов в неделю – этого как раз хватало на содержание машины. Доход должны были приносить комиссионные, но заработать-то мне в последнее время ничего и не удавалось. То есть я, конечно, кое-что получал, но о прибыли не могло быть и речи. Так что приходилось мухлевать со счетами: я оставлял себе часть клиентских денег и подправлял цифры на карточках.

К нынешнему дню я перебрал долларов триста с лишним, и если это выплывет прежде, чем я сумею закрыть недостачу…

Выругавшись под нос, я щелчком отбросил окурок во двор. А повернувшись к двери, увидел ее – девушку.

Думаю, ей было чуть за двадцать, хоть я и не большой мастак определять женский возраст на глаз. Копна волнистых светлых волос, скорее обрезанных, чем подстриженных, а глаза темные; возможно, это и не самые большие глаза из всех, что я видел у девушек, но на ее тонком белом лице они казались огромными.

На ней был белый халатик – из тех, что носят официантки и парикмахерши. В глубоком V-образном вырезе было на что посмотреть. Но чуть ниже – м-да… В сельскохозяйственном колледже (у меня была там пара клиентов) о ней сказали бы, что молока с нее будет побольше, чем мяса.

Она распахнула дверь. Я подхватил чемодан с образцами и вошел.

Девушка так и не произнесла ни слова – ни раньше, ни сейчас. Не успел я войти в дом, как она уже отвернулась и зашагала по коридору. Плечи ее были опущены, словно при ходьбе она склонялась вперед. Я последовал за ней, думая о том, что, хотя корма у нее не ахти какая крупная, форма этой кормы меня вполне устраивает.

Мы прошли через гостиную, столовую, кухню. Она впереди, а я за ней, причем довольно быстро, чтобы не отстать. Старухи и след простыл. Слышались только звуки наших шагов да раскаты грома.

У меня неприятно, болезненно заныло под ложечкой. Если бы не острая нужда продать наконец хоть что-нибудь – плюнул бы и ушел.

В кухне был боковой выход. Девушка скользнула туда, а я следом, стараясь держаться поближе и не сводя с нее глаз. Я хотел ей что-то сказать, но, черт подери, не знал, что именно.

Спальня оказалась маленькая – скорее, просто комната, где стояли кровать и умывальный столик со старомодным тазиком и кувшином. Шторы задернуты, но свет все равно просачивался по краям.

Девушка закрыла дверь и, повернувшись ко мне спиной, начала возиться с поясом халатика. Тут я, конечно, сообразил, в чем дело, но, проклятье, было уже поздно. Слишком поздно ее останавливать.

Халатик упал на пол. Под ним ничего не было. Она повернулась ко мне.

Я не хотел смотреть. Мне стало тошно, и больно, и стыдно – а меня не так-то просто заставить устыдиться. Но я ничего не мог с собой поделать. Я должен был посмотреть на нее, даже если это будет последнее, что я увижу в жизни.

На теле у нее был поперечный след, как от горячего утюга. Или от удара палкой. Или розгой… И капля крови…

Девушка стояла, опустив голову, и ждала. Зубы она стиснула, но я все равно заметил, что у нее дрожит подбородок.

– Боже мой, – сказал я. – Боже мой, милая…

Тут я наклонился и поднял халатик. Потому что я хотел ее, – пожалуй, я хотел ее с той самой секунды, когда увидел ее у двери, точно портрет, озаренный молнией. Но я бы не стал брать ее силой, даже если бы мне за это заплатили.

И тогда я попытался снова закутать ее в халатик, но, судя по тому, как все обернулось, не очень-то преуспел в этом деле. По крайней мере, на тот момент. Я возился с проклятой тряпкой и просил девушку не плакать, приговаривая, что она малышка и сладкая деточка и что я ни за что на свете не причиню ей вреда. Наконец она подняла на меня глаза, и, похоже, мое лицо ей понравилось так же, как мне – ее.

Она склонилась ко мне, тесно прижалась и спрятала голову у меня на груди. Она обвила меня руками, а я обвил ее. Мы стояли вместе, отчаянно ухватившись друг за друга; я поглаживал ее по голове и твердил, что плакать, черт возьми, совершенно не о чем. Я повторял, что она малышка и милая деточка и что старина Долли Диллон о ней позаботится.

Теперь, когда я все это вспоминаю, мне становится смешно до чертиков. Точнее, странно. Парень вроде меня облапил в спальне голую женщину, но даже не думал о том, что она голая. То есть я просто думал о ней, забыв о ее наготе.

И все же это было так. Да, именно так и было. Могу поклясться на целой стопке Библий.

2

В конце концов мне удалось ее успокоить. Я помог ей одеться, мы сели на край постели и стали перешептываться.

Ее звали Мона, а фамилия у нее была такая же, как у тетки, – Фаррел. По крайней мере, так она считала. Она знала только то, что ей рассказала старая стерва. Мона не помнила, чтобы когда-то жила с кем-то еще. Она не знала, есть ли у нее другие родственники.

– Что бы тебе не смыться отсюда? – спросил я. – Старуха не сможет тебя остановить. А если даже и попробует, ей мало не покажется.

– Я… – Она неопределенно мотнула головой. – Я не знаю, что делать, Долли. Куда идти. Я… я просто не знаю.

– Проклятье, да делай хоть что-нибудь, – настаивал я. – Ты можешь заняться чем угодно. Устроиться официанткой в забегаловку. Билетершей в кинотеатр. Продавщицей. Убирать дома, если ничего другого не сможешь найти.

– Я знаю, но… но…

– Но что? Ничего сложного, детка. Не хочешь говорить ей, что уходишь, так и не говори. Просто свали отсюда и не возвращайся. Ты же выходишь на улицу время от времени, правда? Она ведь не держит тебя взаперти круглые сутки?

Сперва она мотнула головой – нет, мол, – а потом кивнула, соглашаясь. Она частенько выходила из дому – выбиралась в окрестные магазины и даже в город за покупками для старухи.

– Ну вот видишь, – сказал я.

– У меня н-не получится, Долли…

Я вздохнул. Ведь я догадывался, что она не сможет. Она была слишком подавлена и напрочь лишена уверенности в себе. Вот если бы кто-то забрал ее отсюда и помог встать на ноги…

Мона смотрела на меня с виноватым видом. Кротко. Глаза ее умоляли. Я уставился в пол.

Чего, черт возьми, она от меня ждет? Я и так уже сделал для нее куда больше, чем следовало.

– Что ж, – сказал я, – на время твои проблемы решены. Я оставлю здесь это столовое серебро. Старуха не узнает, что… что… в общем, она пока оставит тебя в покое.

– Д-Долли…

– Называй меня лучше Фрэнком, – попросил я, стараясь увести разговор от важной темы. – Долли, – сказал я, смеясь над самим собой. – Чертовски подходящее имя для такого здоровенного урода, как я, верно?[1]

– Ты не урод, – возразила она. – Ты краса… Поэтому тебя так прозвали? Потому что ты такой… такой?..

– Да, – согласился я. – Чертовский красавец, чего уж там. Чертовский дуболом – такой уродился, таким и помру.

– Ты добрый, – сказала она. – Я ни разу в жизни не встречала доброго человека.

Я заверил ее, что мир полон добрых людей. Конечно, мне пришлось бы туго, попроси она доказательств, но я все равно так сказал.

– У тебя все будет хорошо, как только выберешься отсюда. Всего один шажок, милая. Помочь тебе его сделать? Давай я скажу копам, что…

– Нет! – Она так крепко сжала мне руку, что я чуть не подпрыгнул. – Нет, Долли! Обещай!

– Но, детка, – возразил я, – все это ерунда, что там старуха тебе вкручивала. Они ничего тебе не сделают. Это она будет…

– Нет! Они мне не поверят! Она скажет, что я лгала, и заставит меня в этом признаться, а п-потом… потом, когда мы останемся одни…

Она осеклась, испуганно замолчала. Я снова обнял ее.

– Ладно, милая, – сказал я, – придумаю что-нибудь еще. Ты просто сиди тихо и… – Я прервался на полуслове, вспомнив, как быстро старуха предложила мне свою племянницу. – Тебе когда-нибудь приходилось делать что-то в этом роде, Мона? Она заставляла тебя?

Мона ничего не ответила, только кивнула. К нежной белой коже ее лица прилила кровь.

– Просто с людьми, которые заворачивали к вам, как я?

Она снова с усилием кивнула:

– В-в основном…

Это меня обрадовало – понимаете, о чем я? Тетка могла нарваться не на того парня – то есть как раз на того – и мигом очутилась бы за решеткой.

– Что ж, больше не заставит, – сказал я. – Нет, я тебя, конечно, не выдам. Пусть старуха думает, что все идет как намечено. В этом вся штука, понимаешь? Мол, я вернусь, и не раз, с кучей других красивых вещей и не хочу, чтобы тебе надоедали.

Мона снова подняла голову и стала вглядываться мне в лицо:

– Правда, Долли? Ты правда в-вернешься?

– Я же сказал, – подтвердил я. – Вернусь и сразу же заберу тебя отсюда. Мне только нужно кое-что спланировать, понимаешь, о чем я? У меня все непросто. Видишь ли… в общем, я женатый человек.

Мона кивнула. Я был женат. И что такого? Для нее это ровным счетом ничего не значило. И меня ее реакция даже не удивила – после всего, что Мона пережила…

– Да, – продолжал я. – Женат уже много лет. Вот и приходится надрываться на этой работе.

Это тоже не произвело на девушку впечатления. Она понимала только, что по сравнению с ней я чертовски богат.

Меня слегка бесило, как она себя ведет, а в то же время мне это даже нравилось. Она была так чертовски доверчива, так уверена, что я решу все проблемы, любой сложности. Не много было людей, которые так мне доверяли. Не много? Черт, да вообще никого.

Мона улыбнулась мне – пусть робко, но это была ее первая улыбка, с тех пор как мы встретились. Она взяла мою руку и приложила к своей груди:

– Ты… хочешь, Долли? С тобой я была бы непрочь.

– Может, в следующий раз, – сказал я. – Сейчас, пожалуй, мне пора сматываться.

Ее улыбка померкла. Мона стала спрашивать, не смущает ли меня, что у нее были другие.

– Ради бога, почему это меня должно смущать? – спросил я и поцеловал ее так, что у нее перехватило дыхание.

Я ведь хотел ее – и не собирался возвращаться. А когда девушка предлагает тебе это – все, что у нее есть, – надо быть чертовски осторожным, когда отвергаешь ее предложение.

Вытащив столовое серебро из чемодана, я положил его на комод. Поцеловал ее еще раз, велел ни о чем не беспокоиться и вышел.

Старая ведьма, ее тетка, стояла в прихожей, ухмыляясь и потирая руки. Так хотелось вмазать ей прямо по ее поганой пасти, но я, конечно же, удержался.

– Да уж, леди, товар у вас – первый сорт, – сказал я ей. – Берегите ее, потому что я снова приеду.

Старуха хихикнула и ухмыльнулась:

– Привезите мне хорошее пальто, а, мистер? У вас есть хорошие зимние пальто?

– Да у меня их столько, что и в амбаре не поместятся, – ответил я. – Поношенным не торгую, имейте в виду, но и мне поношенного не нужно. Если я приду и наткнусь на кого-то еще, сделка отменяется.

– Положитесь на меня, мистер, – с готовностью заверила старуха. – Когда вы вернетесь?

– Завтра. А может, послезавтра. Зайти я могу в любой день, так что не пытайтесь меня обмануть, если пальто вам и вправду нужно.

Она пообещала, что ни в коем случае не обманет.

Я открыл дверь и бегом рванул к машине.

По-прежнему хлестал дождь. Можно было подумать, что он никогда не перестанет. А я теперь задолжал компании еще тридцать три доллара. Тридцать два доллара и девяносто пять центов, если быть точным.

– Долли, ты молоток, – сказал я себе. – Да, Диллон, все у тебя в ажуре… Думаешь, этот Стейплз – дурак? Думаешь, он поэтому получил такую работу, где должен присматривать за типами вроде тебя? Думаешь, во всей сети «Рай низких цен» найдется более подлый и жестокий сукин сын, чем он?

Чтоб я провалился, подумал я. Чтоб я дважды провалился, да ко всем чертям.

Потом я завел машину и поехал. Была еще только половина пятого. Оставалась куча времени, чтобы добраться до оранжереи и поймать Пита Хендриксона прежде, чем он уйдет с работы.

И если Пит не будет хорошим мальчиком…

Внезапно я усмехнулся своим мыслям. Усмехнулся и тут же нахмурился… Пит тоже имел дело с бедняжкой Моной – я готов был поставить на это свои кровные. Если бы старуха попыталась расплатиться с ним таким способом, Пит не отказался бы. Пусть он в долгах как в шелках, пусть я вынужден бегать за ним по всему городу, – но он сделал бы это. А если даже и не сделал, все равно он последняя дрянь.

И мне нужен каждый цент из того, что он нам задолжал.

Я припарковался перед оранжереей, то есть перед конторой. Сунул руку в бардачок машины, достал оттуда кипу бумаг и быстро их пролистал.

Я нашел договор Хендриксона о покупке, в котором также закреплялась передача прав на его заработок. Этот пункт нужно было еще поискать, ведь напечатали его мелким шрифтом, но я нашел. Все было законно и безупречно.

Я отнес договор в контору и показал его хозяину Пита. Он тут же выдал мне деньги, точно игровой автомат. Тридцать восемь долларов – и никаких возражений. Он пересчитал их передо мной, потом я стал их пересчитывать, а он прямо в моем присутствии приказал своему конторщику сходить за Питом.

Я быстро пересчитал наличные и хлопнул пачкой о стол.

Хозяева очень не любят, когда кто-то приходит и требует, чтобы ему отдали деньги задолжавших подчиненных. Хозяевам неприятно, что их беспокоят, и они, конечно же, недолюбливают подчиненных, которые причиняют им беспокойство. Питу наверняка укажут на дверь. Я подумал, что мне лучше быть в другом месте, когда это произойдет.

Я проехал несколько кварталов и остановился возле пивной. Заказал там кувшин пива, отнес его в дальний закуток и залпом ополовинил. Потом разложил на столе пустой бланк и оформил договор продажи наличными на имя Моны Фаррел, на сумму тридцать два девяносто пять.

Одной проблемой стало меньше. Я вернул деньги за столовое серебро, и у меня осталось лишних пять долларов. Теперь если бы только чертов дождь перестал и мне выпало несколько удачных недель подряд…

Уф, малость полегчало. Тоска и безнадега уже не так сильно донимали меня. Я заказал еще пива и на этот раз пил медленно. Я думал, какая же прелесть эта Мона, и жалел, что женился не на ней, а на проклятущей Джойс.

Ох уж эта Джойс… Я припас для нее немало прозвищ. Крошка-Неряха, Принцесса Ленивая Задница и Королева Торговок Папиросами, позволявшая ущипнуть себя за попку в нагрузку к каждой пачке. Я-то думал, она горячая бабенка, но, братцы, в последнее время она меня не радовала. Может, я и сглупил по первости, но быстро понял, что к чему. В лице Джойс я заполучил в жены ленивую, эгоистичную, грязную нескладеху.

Почему на ее месте не оказалась Мона?

Почему каждый раз, когда я надеялся, что мне полегчает, все становилось еще хуже?

Я бросил взгляд на часы. Десять минут шестого. Я подошел к телефону и набрал номер магазина.

Голос Стейплза звучал как обычно – спокойно, вкрадчиво, мягко. Я сообщил ему, что забрался в трущобы, разыскивая неплательщика, и что решил подождать до утра.

– Хорошо, Фрэнк, – сказал Стейплз. – И как там дела? Удалось выйти на след Хендриксона?

– Пока что нет, – соврал я, – но в целом день прошел неплохо. Я продал то столовое серебро за наличные.

– Молодец, – отозвался он. – Вот если бы ты теперь сумел что-то выяснить о Хендриксоне…

Он помедлил, произнося это имя. Выделил его голосом. Он был более чем в пяти милях отсюда, но мне показалось, что он рядом. Потешается надо мной, следит за мной, ждет, когда я попадусь в ловушку.

– Так как насчет этого, Фрэнк? – спросил он. – Как насчет тридцати восьми долларов, которые Хендриксон нам должен?

3

– Черт возьми, а чем я тут, по-твоему, занимаюсь? – воскликнул я. – Я же не сижу целый день на заднице в славном сухом офисе. Ради бога, дай мне еще немного времени.

Наступило минутное молчание. Потом Стейплз тихо засмеялся.

– Только не слишком много, Фрэнк, – сказал он. – Почему бы слегка не поднапрячься, а? Раз уж ты все равно работаешь сверхурочно. Давай напряги свой хитроумный мозг. Ты и представить себе не можешь, как я буду доволен, если к утру ты привезешь Хендриксоновы денежки.

– Что ж, я тоже буду очень рад, – заверил я. – Буду стараться изо всех сил.

Пожелав ему спокойной ночи, я повесил трубку. Потом без особого удовольствия допил оставшееся пиво.

Может, он на что-то намекал, хотел меня о чем-то предупредить? Почему он так докапывался насчет этого должника? Хендриксон был нищеброд, как и почти все наши клиенты. Долги из них можно было только выбить. Они имели дело с нами, потому что больше никто не отпустил бы им товары в кредит. Почему же, хотя у нас числилась по меньшей мере сотня других неплательщиков, Стейплз пытал меня именно насчет Хендриксона?

Мне это не понравилось. Возможно, это было начало конца, первый шаг в сторону тюряги. Ведь если бы Стейплз поймал меня на том, что я мухлюю с этим счетом, он смекнул бы, что я мухлевал и с другими. Он проверил бы все остальные счета.

Конечно, он и раньше вел себя так. Примерно так. Бывало, я из кожи вон лез и день проходил удачно, но вместо похвалы я получал то же, что и сегодня. Ну, вы понимаете. Может, вы и сами работали на таких парней. Как бы вы ни отличились, они тут же начинают докапываться до чего-то еще. Черт подери, до первой попавшейся вещи, которая придет им в голову. Мол, и вот это нужно сделать, так какого черта ты возишься?

Да, наверно, дело в этом, решил я. Хотелось бы надеяться, что в этом. Угодить Стейплзу было невозможно. Чем больше ты делал, тем больше он от тебя требовал.

Я подошел к стойке и расплатился по чеку. Потом шагнул к двери и выглянул, как там дождь. Поднял воротник пальто. Приготовился пробежаться до машины.

Сумерки начинали сгущаться рано, но еще не совсем стемнело. Видимость была хорошая, и я заметил его у самого конца дома. Здоровенный коренастый парень в рабочей одежде стоял под навесом крыши.

Я не мог добраться до машины, не проходя мимо него.

Эх, надо было отъехать от оранжереи подальше.

Я вернулся в бар и заказал кварту пива навынос. Взяв бутыль за горлышко, я неторопливо, вразвалку вышел.

Может, сразу он меня не увидел. А может, просто себя накручивал. В общем, я уже почти поравнялся с ним, когда он вышел из-под навеса и встал прямо передо мной.

Я остановился и отступил на шаг или два.

– А, Пит, – сказал я. – Как дела, парень?

– Сукин ты сын, Тиллон, – ответил он. – Ты взял мои теньги, та? Ты взял мои теньги, а я теперь возьмусь за тепя!

– Ну-ну, Пит, ты сам виноват, приятель. Мы верим тебе, стараемся обращаться с тобой хорошо, а ты…

– Ты врешь! Парахло мне продал. Костюм ушасный – рвется как пумага! Сидеть тепе в тюрьме, торговец парахлом, фор, распойник! Я получил карошую рапоту, и потому што я не платил за парахло, ты… ты… Я тепе покашу, Тиллон!

Хендриксон опустил голову и сжал кулачищи. Я отступил еще на шаг и крепче ухватился за бутылку. Я держал ее за спиной на уровне бедра. Он этого еще не видел.

– В тюрьме, да? – переспросил я. – Да у тебя самого было несколько ходок, верно, Пит? Будешь меня доставать – опять туда отправишься.

Это было всего лишь предположение, но оно его на секунду остановило. Трудно ошибиться, предположив, что клиент магазина «Рай низких цен» побывал за решеткой.

– Ну и што? – фыркнул он. – Я пыл в тюрьме и свое отсидел. Это сюда совсем ни при шем. Ты…

– А как насчет срока за изнасилование? – спросил я. – А ну, признавайся, черт тебя дери! Скажи только, что ты этого не делал! Скажи, что не трогал эту бедную больную замухрышку!

Я попер как танк, не давая ему и слова вставить. Я чертовски хорошо знал, что он ее трогал, и мысль об этом сводила меня с ума.

– Ну, давай же, здоровенный ты урод, – подначивал я его. – Иди сюда – ты у меня получишь!

И он ринулся на меня.

Я отшагнул в сторону, размахнувшись бутылкой, словно битой, и едва не поскользнулся в грязи. Я вмазал Хендриксону поперек переносицы, его ноги разъехались, он повалился на землю, но успел зацепить меня правой рукой. Его кулак врезался мне в грудь под самым сердцем. И если бы я не уперся спиной в стену, то рухнул бы тоже.

На секунду я скрючился, хватая ртом воздух. Потом собрался с силами и поковылял туда, где лежал Хендриксон.

Он был в сознании, но бороться уже не мог. Незачем было пинать его в голову или снова колотить бутылкой. Я сгреб его за шиворот, подтащил к стене здания и усадил так, чтобы он был укрыт от дождя и чтобы на него случайно не наехала машина. Потом откупорил на ближайшем камне бутылку пива и сунул ему в руку.

Похоже, такого обращения он не ожидал. Или не привык к такому. Он поднял на меня взгляд побитой собаки. Охваченный внезапным порывом – а может, это было предчувствие, – я достал из кармана пять долларовых банкнот и бросил их ему на колени.

– Извини, что так вышло с работой, – сказал я. – Может, я помогу тебе найти другую… Хочешь? Сказать тебе, если узнаю о чем-то стоящем?

Хендриксон медленно кивнул, вытирая кровь под носом:

– Я хошу, та. Н-но… но пошему, Тиллон? Мисстер Тиллон. Пошему ты сначала сделал так, а потом ты…

– Не было выбора, – ответил я, пожав плечами. – Если фирма говорит, чтобы я вернул деньги, я должен вернуть. Ты сказал, что хочешь драться, и я стал драться. А когда я сам решаю… ну, ты же сам видишь – я с тобой как с братом, которого потерял и вновь обрел. Даю тебе наличные из собственного кармана, пытаюсь найти для тебя новую работу.

Пит сделал глоток, потом другой. Затем рыгнул и покачал головой.

– Эт-то плохо, – пробормотал он. – Пошему ты это сделал… мис-стер Тиллон? Такой кароший шеловек, зашем рапотал на плохих шеловек?

Я сказал ему, что он затронул важную тему: похоже, я такой хороший парень, что другие этим злоупотребляют. Посоветовал ему не принимать все это близко к сердцу и поспешил домой.

Ребра мои чертовски болели, к тому же Стейплз никак не шел у меня из головы. Но, несмотря на боль и беспокойство, я прямо-таки помирал со смеху… Ну и тип! Если люди будут и дальше говорить мне, что я хороший парень, я, того и гляди, начну им верить. И все-таки… да что же такого чертовски смешного? Над чем, черт подери, я смеялся?

Я никому не делал зла, если этого можно было избежать. Я давал многим людям поблажку, даже если в этом не было необходимости. Как сегодня, например; да, возьмем хоть сегодняшний день. Неплохо, а? Да, черт подери, лучше некуда! Сколько еще парней пожалели бы Мону и протянули бы руку парню, который пытался их убить?

Пит попал в самую точку. Дело было не во мне, а в работе. Если бы я знал, как от нее избавиться… Какое там – я даже не знал, как меня угораздило в нее ввязаться… Я…

Вот вы когда-нибудь думали о работе? То есть о том, как люди впрягаются в ту или иную лямку? Бывает, видишь, как кто-то стрижет собак, а кто-то ходит вдоль обочины с лопатой, сгребая лошадиный навоз. Тут хочешь не хочешь, а задумаешься: почему бедолага этим занимается? С виду он вроде бы расторопный парень – не тупее прочих. Какого же черта он зарабатывает на жизнь таким образом?