Глава 1

Нордаллертон, Йоркшир

Март 1765 года

Он был пьян, но все-таки неплохо видел в тусклом свете фонарей. И разглядел грабителей за работой. И их жертву – женщину.

Кейтсби Бергойн ухмыльнулся, выхватил шпагу и бросился к бандитам. Услышав воинственный клич, они обернулись, разинув рты, потом бросились наутек.

– Эй, куда вы? – загремел им вслед Кейт, размахивая шпагой. – Вернитесь, мерзавцы! Отведайте моего клинка!

Ответом был быстрый топот ног.

– Черт бы вас подрал! – проворчал он. – Мне бы сейчас не помешало немного размяться.

Шумный вздох заставил его обернуться и снова поднять шпагу. Но опасности не было. Женщина, прислонившись к стене, смотрела на него.

Улицу освещали лишь два тусклых фонаря, так что Кейт видел лишь светлые и темные пятна. Бледное лицо обрамляли распущенные светлые волосы. Темное платье скрывало фигуру от шеи до пят. Платье выглядело респектабельным. Прическа – нет. Да и о какой респектабельности можно говорить, если женщина вышла ночью одна?..

Кейтсби вложил шпагу в ножны.

– Должно быть, вы новенькая в этом деле, если оделись так скучно, милая.

Черт побери, куда подевались его манеры? То, что она шлюха, а он не в ладах с миром, не оправдывает бестактности.

– Кейтсби Бергойн, к вашим услугам, мэм, – поклонился он. – Позвольте проводить вас.

Женщина молча покачала головой.

Кейт подошел ближе, чтобы лучше ее разглядеть. Она попыталась отскочить, но сзади была стена.

– Пожалуйста… – прошептала она. Тонкая рука сжимала на груди шаль, словно это были доспехи.

Кейт пытался придумать что-нибудь ободряющее, когда открылась соседняя дверь и голос с йоркширским акцентом произнес:

– Что здесь происходит?

Коренастый мужчина держал свечу, которая больше освещала его растрепанные волосы, чем улицу. Даже при этом женщина отвернулась, пряча лицо.

Ей есть что терять? Она дорожит репутацией?

– На леди напали, сэр, – сказал Кейт, стараясь, чтобы джин не слишком искажал его голос. – Злодеи убежали. И я прослежу, чтобы она благополучно добралась домой.

Мужчина всмотрелся в него, но, как и все здравомыслящие люди, не стал искать себе проблем. Возможно, этому помог аристократичный тон Кейта.

– Тогда доброй ночи, – сказал мужчина и захлопнул дверь.

Кейт снова повернулся к женщине. Она все еще смотрела на него, но вмешательство человека из привычного ей мира, похоже, вернуло ей голос.

– Я благодарна вам, мистер Бергойн, – сказала она, сбивчиво дыша. – Но пожалуйста… у вас нет необходимости задерживаться дольше.

Голос хорошо воспитанной и образованной женщины. На левой руке нет кольца. Как отец или брат позволяют ей разгуливать по ночам?

– Я, возможно, не эталон джентльмена, мэм, однако не могу позволить леди в одиночестве гулять по ночным улицам.

– Я живу совсем рядом…

– Тогда это меня тем более не задержит.

Кейт жестом пригласил ее идти вперед. В сражениях он командовал мужчинами. Так что определенно справится с одной заурядной женщиной. Она нехотя устремилась вперед.

Из осторожности.

Или от гнева?

Это уже становится интересным.

Кейт, как мог, пытался составить впечатление о ней в сумрачном свете. Трудно судить о ее внешности, но похоже, выражение лица говорит о негодовании. Да, так и есть. У нее были причины опасаться его, но почему, черт возьми, она злится? Она намеренно замешкалась, но просто так от него не отделаться.

– Вам куда, мэм?

Она ускорила шаг, словно могла обогнать его, – тонкая, угрюмая, вся из острых углов и неприязни.

Кейт без усилий оказался рядом.

– Неразумно рисковать и выходить одной так поздно, мэм.

– Я просто хотела пройтись.

– У меня нет неотложных дел. Если вы хотите прогуляться, я могу сопровождать вас.

Ее черты стали еще тверже, что немного позабавило Кейта. В такой ужасный день подобное приключение для него настоящее благо.

Они вышли на главную улицу города. Пешеходов не видно, но это Большая северная дорога, вдоль которой стоят гостиницы, открытые в надежде на поздних постояльцев. Мимо проехала карета и свернула под арку «Золотого льва», лучшей гостиницы в городе.

Слева «Голова королевы» – грязный постоялый двор, – где Кейт собирался утопить горе в джине и потерпел неудачу. Он сбежал на улицу, но мартовский воздух в Йоркшире был холодным, а следующая карета на Лондон отправлялась только ранним утром. Нужно где-то поспать, но он мог себе позволить только общую комнату.

Женщина просто стояла на месте.

– Забыли, где живете, мэм? – протянул Кейт.

Она резко повернулась к нему.

– А вы почему разгуливаете по улицам ночью?

– Мужчине это позволено, мэм. Особенно тому, у кого есть шпага и он умеет с ней обращаться.

– Мужчинам все позволено, а мы, бедные женщины, ни на что не имеем права.

Ах вот в чем дело!..

– Кто именно из мужчин вас обидел? Моя шпага к вашим услугам.

У нее вырвался короткий смешок.

– Вы не вызовете моего брата.

– Он не станет сражаться?

– Если только в суде. Он юрист.

– Худшая разновидность негодяев.

Кейт сказал это в общем смысле, не имея в виду никого конкретно, но она согласилась:

– Так и есть.

Что, интересно, этот негодяй братец ей сделал? Что-то такое, за что можно отомстить? Кейт покончил с войной, но сейчас яростная схватка принесла бы удовлетворение.

– Его имя и адрес, – потребовал Кейт.

– Не глупите.

– Возможно, у него есть оправдание, если вы оттачиваете на нем свой язычок.

– Вы бы тоже были резки, если… – Она раздраженно фыркнула. – Полагаю, как мужчина, вы бы настояли на том, чтобы поступать по-своему. Прекрасно!..

Перейдя улицу, она пошла по переулку, по сторонам которого выстроились в ряд маленькие домики, и остановилась у четвертой двери.

– Доброй ночи, сэр, – сердито прошептала она.

Стало быть, она не хочет привлекать внимание соседей к своему непристойному поведению. Сквозь закрытые ставни пробивался слабый свет. Кейт понял, что в ее маленьком доме только две комнаты на каждом этаже. Судя по ее повадкам и речи, его новая знакомая потеряла прежнее положение в обществе.

– Ваш брат дома? – спокойно спросил он.

– Нет, слава Богу!

– Он скоро вернется?

– Жить здесь?! Эрону? – Она рассмеялась, но быстро прикрыла рот рукой.

Что-то здесь не так, и трудно не вмешаться. Вечно он подбирает хромых уток и бросается на помощь. Эта тяга к милосердию всегда портила ему жизнь.

– Если вы пригласите меня войти, мэм, возможно, я смогу дать вам добрый совет.

– Пригласить вас? – Она сердито огляделась, проверяя, не слышит ли кто. – Уходите!

– Я не собираюсь вас насиловать. Вы нуждаетесь в помощи, но мы не можем обсуждать вашу ситуацию здесь.

– Мы ее нигде не можем обсуждать. Уходите, или я закричу.

– В самом деле?

– Пьяный нахал… – зашипела она.

Соседняя дверь приоткрылась.

– Кто здесь? Что вы тут делаете? – спросил старческий голос с таким сильным акцентом, что Кейт едва разобрал слова, а ведь он родился и вырос в Йоркшире. Смысл, однако, был ясен.

Он повернул ручку, втолкнул женщину в дом, шагнул следом, пригнувшись, чтобы не удариться головой, и захлопнул дверь. Оба застыли, прислушиваясь. Кейт заметил, насколько ершистость его новой знакомой контрастирует со сладким запахом. Она потрудилась положить в шкаф с одеждой душистые травы.

Рядом заскулила собака.

Кейт повернулся к новой опасности, но собака оказалась спаниелем. Мирная, незлобная порода. Морду собаки разглядеть было невозможно, но в голосе угрозы не слышалось.

Женщина поспешила к собаке.

– Все в порядке, Тоби. – Она почесала лохматое ухо, и собака завиляла хвостом.

Женщина и собака пошли в кухню, Кейт последовал за ними, инстинктивно пригнувшись, хотя стукнись он о балку, это бы прояснило его сознание. Пол в доме земляной, воздух сырой, в передней комнате только одно продавленное кресло.

Все остальное продано, чтобы выжить?

Что за история тут случилась?

Кейт нырнул в кухню и увидел нацеленный на него нож, который твердо держала худая женская рука. Это было всего лишь короткое кухонное лезвие, впрочем, достаточно острое, чтобы причинить вред.

Пес только заскулил, трус несчастный, зато она, с оружием в руках, с ее яростью, решительным взглядом и белокурыми волосами, на которых играли блики света, была великолепна.

Кейт поднял руки.

– Я не причиню вам вреда, мэм. Слово даю.

– А почему я должна верить вашему слову? Уходите! Сейчас же!

– Почему? – спросил он, оглядывая комнату.

Сальная свеча давала слишком мало света и слишком много запаха, но отлично выдавала бедность. Крошечная кухня, как и весь дом, была холодной. Если в очаге что-то и готовили, то огонь давно погас, осталась только зола. И признаков пищи тоже не видно.

Единственной мебелью был сосновый стол с двумя стульями и грубый буфет с дешевой посудой. Однако там стояло несколько предметов из отличного фарфора и стекла. Память о лучшей жизни, которая сквозит в ее правильной речи и гордых повадках?

Почему эта богиня одна и в столь бедственном положении? Почему ее платье замарано и одета она столь бедно? Ее платье тусклого черного цвета, вязаная шаль уныло-коричневая.

Она оказалась на улице, пытаясь заработать несколько пенни единственным доступным способом?

Ее худоба говорила о голоде, и одновременно она выгравировала неприступность на ее лице, достойном римской императрицы, – высокие брови, прямой нос, совершенные губы, скульптурный подбородок. С таким лицом модный мир не завоюешь, а вот ему, Кейту, грозит опасность завоевания.

– Идите! – снова скомандовала она, но без уверенности. Трусливый спаниель опять заскулил, спрятавшись за ее юбками.

Кейт сообразил, что его рост пугает ее, и сел, положив руки на стол. Глядя ей в глаза, он сказал:

– Я восхищаюсь вашей отвагой, мэм, но вы меня не напугаете и, если дойдет до борьбы, всего лишь меня поцарапаете. Так что проще сесть и рассказать мне свою историю.

Ее губы дрогнули.

Он на верном пути!

Кейт быстро вытащил из кармана кожаную фляжку и положил на стол.

– Выпейте.

– Что это?

– Голландское лекарство.

– Что?

– Можжевеловая настойка. Джин.

– Джин?!

– Никогда не пробовали? Может подсластить горечь.

Она крепче сжала нож. Встревожившись, он приподнялся, чтобы защититься, но она взялась двумя руками за рукоятку и вонзила нож в шаткий стол.

– Ну-ну, – сказал он, присматриваясь к ней. – Пожалуйста, сядьте, выпейте и рассказывайте.

– Вы-то уже слишком много выпили, любезный.

– Не слишком много, коль скоро я в сознании. Как я вижу, у вас есть стаканы. Так что мы можем даже претендовать на изысканность.

Внезапно она рассмеялась. Сердитый смех стал своего рода разрядкой. Откинув с лица волосы, она взяла два винных стакана и со стуком поставила на стол. Потом снова подошла к низкому буфету и вернулась с бутылкой.

– Бренди. – Она поставила бутылку рядом со стаканами. – Лекарственный запас моей матери. Сейчас принесу воду.

– Грешно разбавлять такой напиток. – Кейт откупорил бутылку. – Ваша матушка наверху?

– Моя мать умерла.

– Мои соболезнования.

– Четыре месяца назад.

Кейт проклинал себя за то, что что напился. Ему подкидывали кусочки картины, а он никак не мог сложить их вместе.

Она села напротив него, прямая и заносчивая.

– Тогда и мне налейте.

Нож торчал в столе между ними. Какое-то смутное воспоминание о дамокловом мече промелькнуло в голове Кейта и исчезло.

Он понюхал бренди. Не из лучших, но и не скверный. Он налил на полдюйма в один стакан и подвинул ей. И столько же налил в другой. Обычно Кейт пил больше, но ей и полдюйма хватит, чтобы она оказалась под столом. Он не хотел ее напоить, только развязать язык.

И чтобы она оказалась в его объятиях?

Нет, в его жизни нет места подобным глупостям, но он поможет ей, если сумеет.

Спаниель положил голову ему на колено, требуя внимания.

– Отстань, трусишка.

– Не будьте жестоким, – сказала она. – Тоби, иди сюда.

Собака отошла прочь, и только тогда Кейт заметил, что у нее не хватает задней лапы. Черт побери, хромая собака вдобавок к хромой утке, хотя этой богине больше подошел бы сокол. Он поднял свой стакан и выпил, зная, что следует уйти раньше, чем он впутается в эту историю.

Она отпила и поморщилась. Но потом снова задумчиво отхлебнула. Женщина, стремящаяся получить новый опыт. Еще один крючок в его сердце.

– Вы назовете свое имя, мэм?

– Нет.

– Я вам свое назвал.

– Я его уже забыла.

Кейт заколебался. До Кейнингза, фамильного дома Бергойнов, меньше двадцати миль, но он предпочитал честность.

– Кейтсби Бергойн, к вашим услугам.

Она держала в ладонях стакан, словно чтобы согреть.

– Кейтсби? Странное имя.

– Это фамилия моей матери. Она из потомков Роберта Кейтсби, который возглавил Пороховой заговор с целью взорвать Якова I и парламент вместе с ним.

– А-а, это дело Гая Фокса? Странное наследство передается в вашей семье.

– Я тоже часто так думал, но матушка считает, что это имя свидетельствует, что человек твердо привержен своим принципам.

– Значит, вы католик?

– Нет, как и матушка, ее родители и бабушка с дедушкой.

Ее губы изогнулись. В глазах под тяжелыми веками блеснул юмор. Очередной крючок в сердце. Или даже два. Чувство юмора и искрящиеся глаза. Она улыбается во время страсти, как обещают ее глаза? Это он тоже любил.

– Я не утверждаю, что моя матушка – рациональная женщина. А ваше имя тоже вызывает неприятные ассоциации? Возможно, вы Юдифь, отсекшая голову Олоферна? Боудика, которая вела свое войско против римлян?

Она только улыбнулась.

– Храните молчание? Тогда я буду называть вас Гера.

– Жена Зевса?

– Царица богов.

– Она царица только из-за замужества. Я бы предпочла быть Юдифью, которая действовала по собственной воле.

– И есть человек, которого вы хотите лишить головы?

Она отхлебнула еще бренди, но веселое настроение оставило ее. Она разглядывала нож.

– Возможно, вашего брата? Он юрист и… игрок?

Она удивленно взглянула на него:

– Что заставляет вас так думать?

– Бедность.

– Эрон не беден.

– Тогда он не добр.

Она снова отхлебнула бренди. Она его скоро допьет, но язык у нее так и не развязался. Кейт добавил немного в ее стакан и долил себе доверху.

– У меня есть брат, – сказал он, чтобы подбодрить ее, – но он человек исключительных качеств. Нежный сын, преданный муж, любящий, но строгий отец.

– Тогда вам повезло.

– Не сомневаюсь.

Она склонила голову набок.

– Он не таков, каким кажется?

– Он именно таков.

– Но вас это обижает. Потому что у вас нет его достоинств?

Язычок у нее такой же острый, как нож, черт бы ее побрал, но это только добавляет восхищения.

– Ваш брат, – напомнил Кейт. – Как он может видеть вас в таком положении?

– Он меня не видит. Он не приезжает. Со смерти мамы. Но тогда мы жили в другом месте. – Отпив еще, она наблюдала игру света на стекле. – Я считала его нежным сыном. И хорошим братом.

Алкоголь наконец сделал свое дело. Кейт смутно помнил, когда такая малая доза развязывала язык и ему. Давно это было, очень давно.

– До какой поры? – подсказал он.

– До вчерашнего дня. Вчера я еще цеплялась за надежду. Сегодня я получила от него письмо. – Она взглянула на лежащий на полу лист бумаги. – Он прислал его с оказией. Возможно, чтобы не вводить меня в расходы, но оно пришло поздно. Ночью ситуация всегда кажется хуже.

– И что он пишет?

– Что обязанности его предстоящего брака не позволяют увеличить сумму, которую он мне посылает.

– Это кажется вполне разумным.

– Разве? – Она взглянула на него поверх ножа. – Он посылает три гинеи в месяц.

– Это очень мало, – согласился Кейт.

– И при этом он описывает прекрасный дом, который скоро у него будет, карету и пару лошадей для будущей жены.

– А-а-а…

Она так резко поставила стакан на стол, что расплескала бренди.

– Он обязан обеспечить мне приличную жизнь. И моей матери, если бы она была жива. Все, что он собой представляет и что имеет, – это плоды нашего безграничного труда и жертв в течение долгих десяти лет. Мы жили без всяких изысков, не позволяли себе лишнего, а часто и необходимого.

У Кейта едва дух не захватило от ее воинственного настроя.

– Я живу здесь! – Она повела рукой. – А когда-то у нас был чудесный дом, но… мы постоянно перебирались в более скромные жилища, чтобы поддержать его. Мамочка умерла в бедности. И все для того, чтобы мой братец смог получить образование и достойную профессию. Чтобы он вернул маме приличную жизнь. Чтобы помог мне вступить в достойный брак.

– И теперь?

– Теперь он швыряет деньги на ветер и заставляет меня ждать.

– Вы отправились ночью с визитом к нему?

– Он живет в Дарлингтоне. – Она выпила еще, теперь, похоже, смакуя напиток. – Прочитав письмо, я не могла поверить его словам: ждать, ждать, ждать. Предполагалось, что это временное жилье, что я поживу здесь первые месяцы траура, пока Эрон закончит учебу. Он практикующий юрист. И скоро женится на состоятельной женщине. Какая необходимость ждать? Я была потрясена. Потом разозлилась. Очень разозлилась. Такое же состояние у меня бывает после бренди. – Она уставилась на нож, словно выбирая цель.

Черт возьми! В потрясение Кейт мог поверить. Слез он ожидал, но ее гнев, вогнавший нож в стол, – это нечто иное. Если дело пойдет так и дальше, ее отправят в сумасшедший дом, а то и на виселицу.

– Но зачем вы вышли? Что вы намеревались делать?

– Намеревалась? – заморгала она, глядя на него. – Я просто не могла оставаться в четырех стенах. Я задыхалась здесь, в окружении темноты, сырости и свидетельства нашего падения. Вспоминая заботливые обещания брата маме, его сожаление на ее могиле, что благополучие пришло слишком поздно. Отчасти это мамина вина. Она всегда всем довольствовалась, даже когда…

Кейт подлил ей бренди, желая, чтобы она договорила. Ее трагедия давняя. Где корни?

– Брат всегда был благодарен за лишние деньги, которые мы для него сэкономили, – сказала она. – Однако он никогда не понимал, чего это стоило. Мы всегда встречали его в лучших нарядах, мама подавала ему чай в лучшей чашке. У нас была приличная мебель, но мне пришлось продать ее, чтобы оплатить похороны. Мама взяла с меня слово: Эрон не должен платить, ему для дела необходимо каждое пенни.

– Тогда, возможно, не он один во всем виноват.

– Если бы у него была хоть толика здравого смысла, если бы он думал не только о собственном комфорте… Когда я прочитала письмо, то просто задохнулась. Мне был нужен воздух. И я отправилась бродить по улицам.

– Пока на вас не напали.

– Да.

Пыл ее угас. Обмакнув тонкий палец в лужицу бренди, она водила им по столу. Натруженный палец со сломанным ногтем. Три гинеи в месяц. Этого хватает только на жилье, топливо и еду, на остальное мало что остается.

– И что вы собираетесь делать?

Она выпрямилась.

– Я снова напишу брату. Я виновата, что следовала примеру мамы и не прояснила ситуацию до конца.

– А если он ответит не так, как вы желаете?

– Он должен.

Она не так уверена, как пытается изобразить. В этом противостоянии у нее нет оружия, и она должна знать это. С глаз долой – из сердца вон. И если ее брат предпочтет эгоизм, ей придется навсегда остаться здесь и едва сводить концы с концами.

Что-то в ней так сильно зацепило Кейта, что ему хотелось забрать ее отсюда в лучшую жизнь, но что он мог предложить? У него нет профессии. Ему настоятельно посоветовали продать военный патент, объяснив, что в армии его больше не ждут. Да и в других отношениях его собственная история казалась мрачной.

Его брат мог назначить ему содержание, если бы несколько часов назад они чуть не подрались. Теперь он, возможно, никогда не вернется в Кейнингз.

Единственный для него выход – это найти богатую жену. В своем кругу ему выделиться нечем, но, может быть, второго сына графа оценят среди богатых торговцев.

Нет, ему нечего предложить Гере.

– Не лучше ли вам стать гувернанткой или компаньонкой? – предложил он.

– Стать прислугой?! Никогда. Я добьюсь своих прав. И буду женой и хозяйкой дома.

– Надеюсь. Но вы должны знать: наш мир враждебен к требовательным женщинам, независимо от того, правы они или нет. – Кейт допил бренди и поднялся. – Я сожалею о вашей ситуации, мэм, но ничем не могу вам помочь.

Она тоже поднялась, ей пришлось придерживаться за спинку стула.

– Я этого и не ожидала, мистер Бергойн. Спасибо, что прогнали хулиганов, и всего доброго.

Рука у нее такая тонкая, она так одинока. Есть одна малость, способная помочь. Он вытащил из кармана два шиллинга.

– Моих денег хватит только на то, чтобы добраться до Лондона, и на самые скромные еду и жилье в пути. Но я могу поделиться этим, если вы позволите мне переночевать здесь. Я найду здесь уединение и отсутствие блох. А вы сможете удвоить свой дневной бюджет.

Она смотрела на шиллинги, облизывая губы. Деньги и для него сейчас важны, но у него есть средства в Лондоне, и он способен заработать шиллинги и даже гинеи множеством способов. Она, будучи женщиной, этого не может.

– Что, если кто-нибудь узнает? Тогда я погибла.

Эти влажные губы уже привели бы ее к погибели, будь он человеком другого сорта. Черт побери, не годится ей оставаться одной и без защиты. Может, разыскать ее брата?..

Безумие. Он даже не знает его фамилии и адреса, а уж тем более не намерен заставлять его поступать как полагается. Теперь ему трудности в жизни не нужны.

– Я уйду рано и осторожно, обещаю, – сказал Кейт.

Она прикусила губы, явно борясь с собой, но бренди умеет побеждать принципы.

– Хорошо. – Она взяла свечу. – Я провожу вас в мамину комнату. Извините, но постель не проветрена.

– Я спал и в худших условиях.

Перед уходом Кейт взялся за торчащий из стола нож. Она отступила с полными страха глазами, но он просто вытащил нож из столешницы и положил на стол.

– Вам было бы непросто вытащить нож. Урок для вас, Гера. Прежде чем действовать, убедитесь, что справитесь с любым результатом ваших сердитых поступков.

Она повернулась и устремилась вверх по крутой узкой лестнице, в ее осанке чувствовалось негодование.

Для отважных женщин дорога никогда не бывает легкой.

Они поднялись в крошечный коридор между двумя дверями, оказавшись в опасно маленьком пространстве. Она открыла правую дверь и вошла, тем самым позволив ему снова вдохнуть. Черт, давненько он не чувствовал такого мощного влечения к женщине.

Она зажгла огарок свечи, и глазам открылась еще одна почти пустая комната. Узкая кровать слишком короткая, но и такая сойдет.

– Спасибо. Если я уйду раньше, чем вы подниметесь, то желаю вам всего хорошего, Гера.

– И я вам… Кейтсби.

Колеблющийся свет свечей играл странные игры с ее чертами и его разумом.

– Друзья называют меня Кейт, – сказал он.

– Это вас не смущает? – В ее глазах мелькнули веселые искорки.

– Как вы помните, у меня есть шпага, и я умею ею пользоваться.

Ее веселье угасло снова.

– Счастливчик.

Он хотел повести ее дорогой наслаждений. Назад к удовольствиям. Когда-то она была беспечной и веселой, он знал это. Назад, к тем временам, когда катастрофа не постигла ее семью. Он хотел для нее светлых дней, легкомыслия и смеха.

Сейчас он в этом бессилен.

Она не уходила. У Кейта снова перехватило дыхание, он и надеялся, и страшился ее намерения. Желание овладевало им – а в этом деле он совсем не бессилен, – но она сулила одни проблемы, кроме того, связь с незнакомцем станет для нее погибелью.

Когда она вскинула подбородок и взглянула ему в глаза, он все еще боролся с основным инстинктом.

– Вы меня поцелуете?

«Черт побери! Кейт, не делай этого», – нашептывал внутренний голос.

– Я думал, вы считаете меня врагом.

– Мы с вами собутыльники, – легкомысленно сказала она, глядя в стену, но потом снова посмотрела ему в глаза. – Знаете, меня никто никогда не целовал, а теперь, похоже, и не поцелует, так что я подумала…

Он не мог сопротивляться.

– Мужчины в Нордаллертоне глупы.

Кейт забрал у нее свечу, поставил рядом с другой, потом положил правую руку ей на щеку. Ему хотелось запустить пальцы в ее распущенные волосы, но она была уже напряжена, а он слишком полон желания, поэтому он просто поцеловал ее.

Она схватила его за запястье, но не протестовала. Слишком поздно Кейт сообразил, что она может запаниковать и закричать, что ее насилуют, а у него нет оправдания, в которое хоть кто-нибудь поверит.

Однако она промолчала, а он хотел, чтобы у нее осталось светлое воспоминание.

Кейт понятия не имел, какого поцелуя она хотела, и сомневался, что она это знает, поэтому поцеловал ее снова, дразня ее губы в надежде, что она их приоткроет. Она прижималась губами к его рту, но явно не знала, как поступить дальше.

Он мог чуть нажать на ее нижнюю губу подушечкой большого пальца, приоткрывая путь, а вместо этого просто играл с ее ртом. Она постепенно расслабилась, но не выказывала никаких признаков, что желает большего. Наконец он скользнул губами к ее щеке, намереваясь на этом закончить.

Инстинкт заставил его заключить ее в объятия.

Возможно, ему это требовалось не меньше, чем ей.

Она вдруг припала к его груди, белокурая голова поникла, сопротивление ушло. Кейт гладил ее по спине, чувствуя позвонки и выступающие лопатки. Результат постоянного голода. Это разъярило его.

«Ты ничего не можешь сделать, Кейт».

Он мягко отстранился, убедившись, что она твердо держится на ногах.

Она подняла руку, вероятно, чтобы тронуть губы, но коснулась волос, словно опасаясь, что прическа растрепана.

– Спасибо, – сказала она, не глядя ему в глаза.

– Следовало бы отпраздновать ваш первый поцелуй. Я принесу еду из гостиницы.

Ее взгляд метнулся к нему.

– Вы не можете уходить и приходить, – шепотом настаивала она. – Люди на этой улице все замечают.

– Когда вы ели в последний раз? – спросил он.

– Несколько часов назад.

– Вы ели недостаточно.

– Вы хотите нелестно отозваться о моей внешности, мистер Бергойн?

От ее надменных манер ему хотелось рассмеяться, но в этой истории не было ничего забавного.

– Я хочу помочь вам. Назовите свое имя, и я пришлю вам деньги из Лондона.

Она снова стала чопорной.

– Не надо. Я не нуждаюсь в благотворительности, особенно в вашей. Помогать мне – обязанность моего брата, и я уверена, он это сделает.

– А если нет?

– Я справляюсь сейчас, справлюсь и дальше.

Кейту хотелось встряхнуть ее.

– Тогда доброй ночи, – сказал он.

– Да. Доброй ночи.

Несмотря на решительность, она колебалась, и Кейт задавался вопросом, как бы он поступил, если бы она попросила о большем, даже обо всем.

Но она схватила свечу и поспешно вышла, закрыв за собой дверь.

Черт бы ее побрал с ее гордостью, зато все к лучшему. Ему не нужно лишних проблем в жизни.

Глава 2

Пруденс Юлгрейв, из соображений экономии, загасила свечу, потом долго сидела на краю кровати. Боль и ярость от предательства брата все еще кипели в ней, но их накрывала умиротворяющая сладость поцелуя.

Это ничего не значит. Однако поцелуй успокаивал, как мазь успокаивает ожог. Возможно, это магия первого поцелуя или последствия выпитого бренди. Если так, она может пристраститься.

Но настоящей магией стало объятие. Чувство безопасности и тепла в сильных и нежных руках. Мать растила ее с лаской, но когда Пруденс подросла, все кончилось. К несчастью, это случилось приблизительно в то время, когда они были изгнаны из рая. Оружием против превратностей судьбы мать избрала позитивный настрой. Наверное, объятия и прочие нежности могли ослабить ее решимость, поэтому она их себе не позволяла.

А в последние месяцы жизни матери Пруденс сама стала источником защиты и нежности для умирающей. Уже четыре месяца Пруденс наслаждалась независимостью. Она жила как хотела, никому не подчиняясь, читала и гуляла, коротая время до воссоединения с Эроном в Дарлингтоне.

Теперь ей пришлось взглянуть в лицо правде. Никакой независимости у нее нет. Она очень зависит от трех гиней Эрона. Без них она окажется в работном доме… и то, если повезет. Там не дают приют здоровым, поэтому ей найдут место прислуги, или она окажется на улице и станет выживать единственным способом, который доступен женщине в этой ситуации.

Эрон не допустит такого, но, с другой стороны, она никогда не думала, что он может отказать ей в ответ на прямую просьбу.

Пруденс зажмурилась, сдерживая рыдания.

Это всего лишь пьяные слезы. Утром она скорее всего проснется с больной головой, но Пруденс не жалела о блаженном умиротворении, которое принес алкоголь. И о скандальном поцелуе, который выпросила у этого мужчины.

Пруденс даже не подозревала, как чувствительны ее губы и что их может так покалывать. Когда ее губы немного приоткрылись во время поцелуя, неожиданно что-то, свернутое в ней тугой пружиной, всколыхнулось самым беспокойным образом.

Ей захотелось прижаться сильнее, углубить поцелуй. Хвала небу, Кейтсби Бергойн остановился. А потом схватил ее в объятия. О, как это божественно – ощущать себя в безопасности и под защитой впервые за десять лет! Пожалуй, впервые в жизни.

– Глупая иллюзия, – пробормотала Пруденс, пораженная тем, что сказала это вслух. Обнищавший пьяный Кейтсби Бергойн – отнюдь не источник безопасности.

Эти объятия, однако, напомнили о ее цели.

Она выйдет замуж. Это ее право и негласный долг Эрона. Она станет замужней женщиной с респектабельным положением в приличном обществе, у нее появится дом, которым она станет управлять, и дети, которых она будет нежно любить.

И муж, который будет защищать ее, любить, целовать, обнимать. Здравомыслящий достойный человек, напомнила она себе, раздеваясь и ложась в постель. Не какой-нибудь пьяный авантюрист. А юрист, как Эрон. Доктор или священник. Она не возражает и против торговца, но весьма респектабельного.

Или мелкопоместный дворянин с собственностью в провинции. С поместьем вроде того, в котором она когда-то жила…

Нет, она не станет предаваться глупым мечтам. Те дни прошли. Приличный джентльмен из Дарлингтона прекрасно ей подойдет.

Пруденс проснулась, когда солнечный свет вовсю пробивался сквозь плохо пригнанные ставни. Проснулась, сознавая свое полное безумие. Она впустила в дом мужчину. Позволила ему остаться здесь на ночь! Должно быть, она напилась до умопомрачения, если сделала это.

И не только это.

Пруденс коснулась губ, словно те могли измениться, потом быстро оделась и выглянула в коридор. Дверь в другую комнату оказалась распахнутой, комната – пустой. Сердце кольнула печаль, в глазах закипали жгучие слезы.

Дурочка!

Думать надо о том, что он украл. Или крадет сейчас, ибо внизу слышался шум.

Пруденс бесшумно спустилась по лестнице, вооруженная только деревянным подсвечником, но опасного мистера Бергойна и след простыл, только Тоби вилял хвостом.

Однако вместо того чтобы украсть, ее скандальный гость кое-что добавил к лежащим на столе двум шиллингам. Взяв серебряную галстучную булавку, Пруденс поворачивала ее в солнечном свете. Головка булавки была сделана в виде крошечного кинжала.

Она изучала булавку, словно та могла что-то поведать о хозяине, хотя если и так, то только то, что ему нравилось оружие. Ей бы рассердиться, ведь она отклонила его благотворительный порыв, но Пруденс сжала булавку, словно это был подарок любовника.

Он, наверное, мошенник и игрок, коли оказался на мели, но… от осознания, что она никогда его больше не увидит, в душе у нее поселилось что-то, похожее на боль.

Кейт Бергойн.

Не преуспевающий, но такой высокий, сильный. Такой бесстрашный и быстрый, без размышлений выхвативший шпагу. От воспоминаний о том, как он бросился в атаку, у нее до сих пор захватывало дух. Такой красивый.

И что создает эту красоту? Резко очерченные черты, твердый подбородок, впалые щеки… но и нечто большее. Все в нем, включая уверенность, сквозившую в каждой линии.

Кейт признался, что у него мало денег, но явно не привык к бедности. Его одежда отлично сшита и в хорошем состоянии, в том числе и шейный платок, отделанный дорогим кружевом. Пруденс знала цену кружевам, постепенно продавая все, что у нее имелось. Кейт мог добраться до Лондона со всеми удобствами, продав какие-нибудь мелочи, но просто не знал этого.

Отбросив мысли о госте, Пруденс убрала булавку в дальний угол ящика и сунула в карман шиллинги. Потом разожгла огонь в очаге, чтобы вскипятить чайник. Позавтракав хлебом и чашкой чая из корней одуванчиков, Пруденс взяла лист почтовой бумаги, которой почти не осталось, очинила перо и принялась составлять правильное письмо Эрону.

Она придумала только одно тщательно взвешенное предложение, когда через заднюю дверь вошла Хетти Ларн.

– Ваш хлеб, мисс Юлгрейв.

Пруденс отложила письмо в сторону.

– Спасибо, Хетти.

– Не за что.

Хетти казалась худенькой и непритязательной, но в ней был свет, всегда изумлявший Пруденс. Как можно светиться, когда живешь в бедности «Двора белой розы»? Возможно, Эрон считал, что двор увит розами даже в марте, однако название происходило от заведения на Хай-стрит, которому принадлежала эта земля.

«Белая роза» – это название таверны.

Хетти жила в соседнем домике со своим мужем Уиллом и двумя маленькими детьми, которые сейчас улыбались, прячась за юбки матери. Подбежал Тоби, виляя хвостом. Ребятишки с радостным смехом присели поиграть с ним.

У матери Пруденс было доброе сердце, но где бы они ни жили, она настаивала на том, чтобы держать соседей-простолюдинов на расстоянии. Сама Пруденс была не способна на неучтивость. За домами находился общий участок земли, где одни растили овощи, другие держали цыплят и все вешали сушиться выстиранное белье. В хорошую погоду передние и задние двери оставались открытыми, и соседи заходили друг к другу без лишних церемоний.

На следующий день после того как Пруденс поселилась здесь, к ней постучалась Хетти Ларн. Пруденс уже знала, что это приемлемо для первого визита. Даже здесь есть свой этикет.

Хетти принесла маленькую стопку овсяных блинов, которые бедняки едят чаще, чем хлеб из белой муки. Пруденс была застигнута врасплох, но она понимала, что это сделано от души, и приняла подарок.

С тех пор она соскользнула – ее мать сказала бы «опустилась» – в фамильярность. Однако это стало своего рода деловым соглашением. Хетти пекла для нее овсяные блины, а Пруденс время от времени присматривала за ее детьми.

Оказалось, что дети горазды на всякие проделки, и как-то ей пришла в голову идея учить их грамоте, чтобы удержать от озорства. К ее удивлению, им это очень понравилось. Мальчик, Уилли, оказался очень сообразительным. Хетти была на седьмом небе от счастья.

Пруденс взяла пособия, которые сделала сама, и дети вскарабкались на стулья у стола.

– Вы так добры, что учите их, мисс.

– А ты так добра, что печешь для меня, Хетти. Я бы никогда с этим не справилась.

– Это довольно просто. Я могу вас научить.

Пруденс улыбнулась, прикрыв улыбкой вспышку возмущения. Ей не нужно уметь печь овсяные блины и разбираться в сортах хлеба. Она создана для лучшей жизни.

– Я могу научить тебя читать, Хетти.

– Меня?! Бог мой! Это бессмысленно. Но тут есть родители, которые будут счастливы, если вы станете учить их сорванцов.

– Организовать школу?!

Хетти многозначительно посмотрела на Пруденс, зная о ее бедности. Но устроить школу – это даже хуже, чем стать гувернанткой. Это означает навсегда остаться скупой старой девой. Это полное фиаско.

– Я не предполагаю здесь задерживаться надолго, – сказала Пруденс. – Первая часть траура закончилась, я скоро переду к брату в Дарлингтон.

– Какая досада, мисс!

Проглотив ответ, Пруденс повернулась к столу и развернула алфавит. На каждом квадратике бумаги изображалась буква и маленькая картинка. Были и другие кусочки бумаги, со словами.

Она задала каждому слово.

– А теперь, милые, найдите буквы, которые составляют это слово. – Она поставила перед каждым коричневое глиняное блюдо, присыпанное мукой, и положила рядом палочки. – Когда вы это сделаете, попытайтесь написать это слово.

Уилли тут же взял палочку и тщательно вывел слово «кот».

Хетти смотрела на это с благоговением.

– Такое удовольствие видеть, как они пишут буквы, мисс.

– У вас умненькие дети.

На самом деле маленькая Сара особенной сообразительности не проявляла, но Уилли явно добился бы успеха, родись он в другой среде.

– Ох, я забыла спросить, – сказала Хетти. – Вы в порядке после сегодняшней ночи?

Пруденс похолодела и медленно повернулась к гостье.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мы слышали, как старый мистер Браун прикрикнул на кого-то, чтобы прекратили. Уилл выглянул, но никого не увидел. А сегодня утром старик Браун сказал, что наверняка у наших домов прятались какие-то люди и замышляли недоброе.

– Правда? – Пруденс притворно округлила глаза. – К кому-нибудь в дом забрались?

– Насколько я знаю, нет, мисс, и рада, что вас не потревожили. Я побегу, некоторые дела лучше делать, когда детишек нет рядом. Уилли и Сара, ведите себя хорошо!

Хетти ушла, и Пруденс вздохнула с облегчением. Она и письмо сочиняла так медленно, поскольку часто отвлекалась на мысли о Кейте Бергойне. Это просто безумие, прошедшая ночь могла легко погубить ее репутацию, а это означало конец всем надеждам.

Пруденс села рядом с детьми, решительно настроенная больше о нем не думать. Она закончит письмо и отправит его. Эрон поймет справедливость ее требований и, женившись, пригласит жить к себе в Дарлингтон. И там она сможет найти себе подходящего мужа.

Доброго, достойного человека ее круга, а не высокородного мота вроде Кейта Бергойна.

Пруденс отправила письмо, а спустя две недели ей пришлось признать, что брат его проигнорировал.

Теперь она не понимала, почему решила, что он поступит иначе. Эрон всегда умел отмахиваться от неприятных для него обязанностей. Сколько раз ей приходилось заставлять его делать уроки!

Но Пруденс и представить не могла, что Эрон способен игнорировать ее затруднительное положение.

На похоронах матери он с пренебрежением говорил об их маленьком доме на Романби-корт, словно эти ограничения были их виной. Когда брат сделал подобное замечание о мебели, Пруденс прямо сказала ему, что лучшие предметы были проданы, чтобы оплатить услуги врача.

И что он ответил? Что нужно лучше вести хозяйство.

Пруденс понимала, что ей тогда же следовало потребовать большего, но она так привыкла «вкладывать в его профессию», как называла это мать, что уверилась, будто ее стесненное положение не продлится долго.

Пруденс переехала сюда, в самое дешевое жилье, какое смогла найти, чтобы переждать первые месяцы траура и последний месяц учебы Эрона. До недавнего времени она довольно беспечно распоряжалась деньгами, пока молчание Эрона не начало ее тревожить.

Тоби, всегда чувствовавший проблемы, испуганно смотрел на нее и жалобно поскуливал. Пруденс не знала, был ли песик робким до того несчастного случая, когда потерял лапу, – она взяла его в дом уже хромым, – но теперь, похоже, он всегда опасался худшего. Она такой не будет. Она снова напишет брату. Эрону всегда все нужно было излагать прямо. Пруденс взяла письменные принадлежности, но Тоби, жалобно глядя, снова заскулил.

– Ты прав. Какой смысл повторяться?

Но что ей остается? Влачить существование здесь на три гинеи в месяц или открыть школу, учить местных детишек основам письма и счета, получая за это яйца, хлеб и капусту?

– Все в порядке, мисс? – весело произнесла Хетти универсальное местное приветствие.

Пруденс смахнула слезы.

– Что ты здесь делаешь, Хетти?

Женщина вздрогнула от резкого тона.

– Я просто принесла овощи, отец прислал. – Соседка держала кочан ранней капусты.

Пруденс чуть было не сказала что-то резкое о благотворительности, но воспитание и здравый смысл остановили ее. Поддержка ей сейчас ох как нужна.

– Прости, Хетти. Я просто… расстроена. Спасибо. Ты очень добра.

– Не за что, мисс. Этой весной зелень хорошо растет. – Она склонила голову набок. – Не хочу вмешиваться, мисс, но… Я могу чем-нибудь помочь?

– Где дети? – сменила тему Пруденс.

– Овощи привезла моя мама. И счастлива приглядеть за внуками. У вас плохие новости?

Пруденс хотела сказать «нет», улыбнуться, сберечь свою гордость, но правда вырвалась наружу.

– У меня нет новостей. Мой брат меня игнорирует.

– Ваш брат? Тот, что в Дарлингтоне?

– Он юрист.

Пруденс сказала это, защищаясь, и тут же поняла свою ошибку.

Хетти разинула рот:

– Тогда почему вы живете здесь?

Пруденс хотелось излить свое горе, но гордость, проклятая гордость заставила ее сказать:

– У него сейчас нет места. Он собирается жениться, и тогда у него появится дом, который отдаст ему тесть.

– И все-таки вам следовало бы жить в лучших условиях.

– Устроиться поверенным стоит дорого.

– Думаю, да, мисс. Но вы сказали, что он собирается жениться. Тогда все наладится. Они с женой будут рады вам, особенно когда появятся детки.

– Ты имеешь в виду, что они захотят иметь бесплатную няню?

– Родственницу для помощи и общения, – пояснила Хетти.

Невозможно объяснить, что для Пруденс жизнь в доме брата будет не такой веселой. Она бы с радостью составила компанию его молодой жене, некой Сьюзен Толлбридж, но вовсе не хотела быть бедной родственницей, которая за все благодарна и берется за любое дело, чтобы это доказать.

– Когда свадьба? – спросила Хетти.

Еще один пугающий вопрос. Пруденс об этом понятия не имела.

– Скоро, – сказала она со все нарастающим волнением.

Свадьба! Почему она об этом не подумала? Свадьба все поправит. Эрон должен прислать ей денег на дорогу и на покупку новых нарядов, чтобы сестра его не опозорила. Пруденс будет вращаться в высшем свете Дарлингтона, поскольку нареченная Эрона – дочь весьма преуспевающего торговца.

Воспрянув духом, Пруденс пожалела о своей недавней резкости.

– Называй меня Пруденс, Хетти. Или ты предпочитаешь, чтобы я называла тебя Хестер?

Молодая женщина рассмеялась:

– Ой, не надо, мисс, то есть Пруденс! А то я не пойму, кого вы имеете в виду.

Жена, мать двоих детей, хоть и на четыре года моложе двадцатишестилетней Пруденс, способна заливаться смехом как девочка?

– Простите мне мои слова, Пруденс, но руки у вас грубоваты для леди, – покачала головой Хетти. – Принести вам крем?

– Крем?

– Мне мама делает. Пахнет резковато, зато отлично смягчает загрубевшую кожу.

– Ты уже столько для меня сделала.

– Я ведь просто по дружбе предлагаю. Если вы не считаете, что я слишком много себе позволяю…

– Конечно, нет.

– Тогда я сейчас принесу, – просияла Хетти.

Когда она ушла, Пруденс улыбнулась с новой надеждой.

Свадьба. Дверь в лучшую жизнь. Когда она отправится на свадьбу в Дарлингтон, не будет причин возвращаться сюда. Ее жизнь совершенно переменится за один вечер.

Ей нужно новое платье, и не одно, но Эрон, наверное, действительно еще ограничен в средствах.

Когда Хетти принесла баночку с кремом и снова ушла, Пруденс поднялась наверх проверить свое единственное хорошее платье, которое хранилось в деревянном сундуке, тщательно завернутое в муслин и пересыпанное душистыми травами.

Ее единственное приличное платье, правда, ему уже четыре года.

Пруденс разложила платье на кровати и внимательно осмотрела. Она надевала его только в церковь и в редкие визиты Эрона, так что платье хорошо сохранилось. Подол обтрепался, хотя если его немного подвернуть, это окажется незаметным. Пруденс поднесла платье к маленькому окну. Когда-то яркий голубой цвет поблек, но, возможно, это не будет слишком заметно, да и приглушенные тона больше приличествуют трауру. Полгода еще не прошло со дня маминой смерти.

Пруденс следовало бы оставаться в черном, однако голубое платье скромное, а Эрон явно считает, что срок траура миновал. Может быть, добавить какую-нибудь отделку? Шнуры, тесьма и ленты дорогие, а вот если купить нитки, то можно украсить платье вышивкой. Черной или каким-нибудь оттенком синего.

Однако даже нитки и хорошие иголки стоят денег.

Пруденс вытащила шиллинги, глядя на них как на талисманы. Потом кивнула, накинула шаль и отправилась по магазинам.

Три недели спустя Пруденс пулей вылетела из дома и вбежала в соседнюю дверь. Она впервые оказалась в доме Хетти и, разумеется, не собиралась делать это без приглашения, но ей было просто необходимо с кем-то поговорить.

Хетти, стоя на коленях перед лоханью, что-то энергично стирала. Увидев Пруденс, она заморгала и начала подниматься.

– Нет-нет… – начала было Пруденс, но сообразила, что нехорошо, если Хетти останется на коленях. – Я хотела сказать… как тебе удобнее. Извини. Мне не следовало так к тебе вламываться.

Хетти уже поднялась и вытирала руки о фартук.

– Чепуха. Одеяла все равно должны помокнуть.

– Одеяла?

– Сегодня теплый и ветреный день. Самая подходящая погода для стирки одеял. Что-нибудь случилось, милая?

Для Пруденс по-прежнему было в новинку это обращение. Казалось, оно еще глубже погружает ее в пучину здешней жизни, но она так уверилась в скорых переменах, что это не имело значения.

Пруденс села на табурет у простого стола. Стул был только один, и она знала, что он предназначен для Уилла, главы семьи. Мужчины – хозяева всего.

– Мой брат женился.

Хетти безучастно смотрела на нее, потом ахнула:

– И вас не пригласил?! Почему он так поступил?

– А почему ему так не поступить? – горько ответила Пруденс.

– Но вы так трудились над платьем.

Пруденс уже жалела, что пришла сюда и открыла свою боль.

Хетти поставила на стол кувшин и два глиняных стакана.

– Это ведь не джин? – спросила охваченная воспоминаниями Пруденс. С той ночи она в самые тяжелые моменты с чувством вины пила остатки бренди.

– Джин? – воскликнула Хетти. – Если бы он у меня был! Это мамин кордиал. Он поднимет ваш дух. – Она села напротив и подвинула стакан.

Пруденс принюхалась и уловила запах трав. Она отпила, сначала почувствовала сладость, а потом закашлялась.

– Да это же алкоголь!

– Всего лишь мамино домашнее вино. Травы пойдут вам на пользу.

Пруденс отхлебнула еще.

– Я так в пьяницу превращусь.

– Да будет вам! А теперь расскажите, что случилось. Вы получили письмо?

Пруденс еще немного отпила.

– Да. Ты не поверишь, от жены моего брата. Сожалеет, что я не смогла присутствовать, и жаждет поделиться всеми подробностями.

– Что ж, это мило с ее стороны.

– Мило?! Да это просто насмешка, причем откровенная! Все подробности о приятном обществе, изысканном свадебном обеде, о ее платье и новом костюме Эрона, об их доме. И все эти шпильки нацелены в мое сердце.

– Ох! – Хетти отхлебнула кордиала.

– Это правда. Это она решала, кого приглашать, а кого не приглашать на свадьбу. Это она не захотела видеть меня в Дарлингтоне.

– Ваш брат мог дать ей отпор, если бы хотел.

– Может быть, и нет. Она принесла в их семью кругленькую сумму, а ее отец в городе весьма влиятелен.

– И все-таки ваш брат – глава семьи.

Пруденс вздохнула:

– А я все время нахожу ему оправдания… Я просто дурочка, правда? – Она отпила еще. – Понимаешь, я так надеялась на эту свадьбу. Там я была бы леди, вращалась в достойном кругу. Я могла бы даже…

Хвала небу, она прервала свои откровения раньше, чем призналась, что мечтает встретить джентльмена, который обожал бы ее.

– Крепкая смесь. – Пруденс хмуро посмотрела на свой стакан.

– Отлично лечит простуду и ревматизм.

И разбитое сердце? Ее мечты разлетелись вдребезги, забрав с собой надежды.

Покачивая в руке стакан, Пруденс отпивала по глоточку.

– Я не хочу так жить, Хетти. – Пруденс сообразила, что это могло прозвучать оскорбительно. – Я имела в виду не место и не людей, но… я хочу большего. Я хочу…

– Мужа. Каждая женщина этого хочет, и каждый мужчина хочет иметь жену. Но я знаю, для леди вроде вас это нелегко. Вы не можете выйти за простого человека, а чтобы выйти за джентльмена, вам нужны деньги.

– А ты принесла деньги в семью?

– Я принесла постельное белье и новую одежду для себя. И я здоровая и работящая, как и Уилл. Он знает свое дело, а я умею вести дом и заботиться обо всем.

– Я знаю, как вести дом.

– Со слугами, – сказала Хетти без явного намерения обидеть.

– К примеру, с этим домом я управляюсь, – запротестовала было Пруденс, однако потом вспомнила о хлебе, который не пекла, об одеялах, которые никогда не стирала, о моли, которая прогрызла в них дырки. Да, она убиралась и вытирала пыль, но не делала крем для рук, не поджаривала корни одуванчика для чая, не держала цыплят. – Я действительно знаю, как вести хозяйство со слугами, – согласилась она. – Когда мы жили в Блайдби-Мэноре, я помогала управлять нашей частью. Помогала присматривать за ценными вещами вроде тончайшего полотна, стекла и фарфора.

И все это ушло. За исключением любимой вазы матери и двух стеклянных винных стаканов, из которых она пила бренди с каким-то мошенником и повесой…

Хетти смотрела на нее округлившимися глазами, потом долила стаканы.

– Вы жили в поместье?

– Что? Да, в Блайдби-Мэноре… Но не так, как ты думаешь. Мой отец служил там библиотекарем.

– Как же получилось, что вы оказались здесь? Поместье! Подумать только!

Пруденс об этом думала, и слишком часто. Она размышляла о комнатах, в которых жила их семья, о поместье, в котором гуляла. Помнила ощущение, что она там своя, почти член семьи сэра Джошуа Дженкина, свое знакомство с дочками соседей. Она считала себя членом их общества.

Хотя Пруденс и не родилась в Блайдби, она не знала другого дома. Ее родители переехали туда, когда ей было два года. Когда сэр Джошуа проигрался в пух и прах и застрелился, ее родителям пришлось через несколько дней уехать, и это было равносильно изгнанию из рая.

– Как получилось, что я оказалась здесь? Из-за череды злоключений и неудач.

– И сколько вам было лет, когда все это случилось?

Катастрофа не произошла в одно мгновение, но…

– Пятнадцать, – ответила Пруденс.

Она была достаточно взрослой, чтобы иметь какое-то представление о счастливом будущем, но недостаточно взрослой, чтобы что-то предпринять. Сэр Джошуа обещал устроить для нее вечеринку, когда ей исполнится шестнадцать. Не бал, конечно, но танцы были бы. Он организовал для нее уроки танцев…

Пруденс выпила еще кордиала, глотая слезы.

– Должно быть, тяжело, когда такая жизнь вдруг кончается. Легче там, где родился.

Пруденс сомневалась, что родиться во «Дворе белой розы» – завидная судьба, но в словах Хетти есть смысл. Пруденс не завидовала герцогам и графам, их домам и огромным владениям. Ей там не место, как Хетти не место в Блайдби-Мэноре. Просто хочется и нужно вернуться на свое место в обществе, удобное место среднего уровня, какое занимали ее родители. Будь она мужчиной, она смогла бы добиться этого, правильно выбрав профессию, как Эрон, но для женщины такое возможно только через замужество. Единственная доступная ей работа – это оказаться в рабстве у какой-нибудь дамы в качестве гувернантки или компаньонки без собственного угла и времени.

– Это для вас не жизнь, – заключила Хетти. – Что вы собираетесь делать?

Пруденс вздохнула и встала.

– Наверное, постираю одеяла.

– Я не об этом. Неправильно, что вы здесь живете. Что вы собираетесь с этим делать?

– Я ничего не могу сделать.

– Всегда есть выход. Почему бы не поехать в Дарлингтон и не встретиться с братом лицом к лицу? Многие мужчины пренебрегают своими обязанностями, пока их не поставят перед фактом.

Пруденс припомнила, что ее уже посещали такие мысли.

– Это шестнадцать миль. Я не могу себе позволить поехать в карете.

Хетти скривилась:

– Дядя Уилла – Фрэнк – три раза в неделю ездит туда с повозкой. Он отвезет вас за пару пенсов.

– Я не могу…

Что, если Эрон даст ей от ворот поворот? Пруденс не была уверена, что переживет такую бессердечность, такое крушение надежд.

Но вдруг Пруденс вспомнила, как Бергойн кинулся на хулиганов. Как быстро открыл дверь ее дома и втолкнул внутрь, чтобы их не увидели вместе и не начали судачить.

Бесстрашие.

Внезапность.

Атака.

Внутри у нее все задрожало. Наверное, слова подсказал кордиал, но она заявила:

– Я это сделаю. Я поеду в Дарлингтон. Я добьюсь справедливости.

Хетти улыбнулась и подняла свой стакан, приветствуя ее решение.

– Вот это дело, Пру! Поезжай и покажи им там, что к чему!

Глава 3

Дарлингтон

Шел дождь. Не сильный, но чтобы промочить платье Пруденс и подмочить ее настроение, его хватило. Фрэнк Джобсон дал ей мешки, чтобы прикрыться, но на подоле голубого платья появились мокрые пятна.

Пруденс тщательно продумала, где и как предъявить претензии брату. Не в его доме, где он под надзором жены. И не в его конторе. Она получила бы удовольствие, пристыдив его перед другими, но это не послужит ее целям.

Она подождет на улице, пока он выйдет на обед. Ее невестка поделилась информацией, что «дорогой Эрон» каждый день приходит домой к часу, чтобы пообедать с ней.

Если брат наотрез откажет ей, то так просто от нее не отделается. Она найдет его тестя, мистера Толлбриджа, и попытается поговорить с ним. Если до Толлбриджа добраться не удастся, она оставит письмо о несправедливости своей ситуации, которое тщательно продумала. Пруденс постаралась изложить суть дела без горьких жалоб на брата, но четко указала на возможность неприятных последствий для дочери Толлбриджа, если сестра ее мужа окажется в бедственном положении.

Пруденс была готова побороться и даже для храбрости приколола серебряную булавку Кейтсби Бергойна, однако ей ужасно не хотелось ехать в дарлингтонскую сырость.

Распрощавшись с повозкой, она пошла по городу, радуясь прогулке по улицам. Никто здесь не знал, что она живет во «Дворе белой розы», одежда ее вполне достойная. В глазах других Пруденс была респектабельной женщиной, которая отправилась по своим респектабельным делам.

Пруденс нашла высокое здание, в котором располагалась юридическая контора, где трудился ее брат, потом отыскала его новый дом.

Дом был небольшой, парадная дверь открывалась прямо на тротуар, без всяких ступенек и перил, но он выглядел аккуратным и подходящим для молодой пары, начинающей жизнь.

Пруденс он тоже бы подошел. Сейчас, пока не появились дети, в нем наверняка найдется место. В таком доме и еды, наверное, в изобилии, так что она вновь обретет цветущий вид. Из такого дома она сможет выезжать в дарлингтонский свет и найти себе мужа, особенно если Эрон обеспечит ее приданым.

Ясно, что он совсем не бедствует. К тому же теперь он контролирует деньги жены.

Пруденс, отбросив гнев, сосредоточилась на своем будущем.

Вернувшись на многолюдные улицы, она поглядывала на выложенные в витринах товары и мысленно выбирала покупки для своего будущего дома. Вот этот чудесный, расписанный цветами фарфор. Вот эту полосатую ткань на шторы. А этот чудесный ковер в гостиную.

Она вспомнила времена, когда они с мамой отправлялись в Йорк, и папа давал ей несколько монет, наказывая купить себе какие-нибудь приятные мелочи.

Приятные мелочи…

Какая чудесная мысль!..

Пруденс подалась вперед, к витрине галантерейного магазина, искушаемая видом голубой ленты, которая так подходит к вышитому подолу ее платья. И очень украсит ее простую шляпку. Она отвернулась, но это только на время. Она займет подобающее ей место в жизни, и скоро. Даже тучи рассеялись, унося угрозу дождя. Когда появилось солнце, Пруденс восприняла это как знак, что все сложится так, как сказала Хетти: припертый к стене Эрон поступит как полагается.

Без четверти час она вернулась к конторе брата, стараясь не привлекать к себе внимания.

Вышел дородный джентльмен в компании своего ровесника, они ушли. Появились двое мальчишек и, смеясь, убежали.

Парень в фартуке понес в дом большую корзину, накрытую салфеткой. Кому-то принесли обед? Эрону? Нет, судьба не может быть так жестока.

Когда церковный колокол пробил четверть второго, Пруденс едва сдержала слезы. Она вложила в этот визит всю свою отвагу, а придется возвращаться побежденной.

Нет. Она коснулась серебряной булавки в корсаже. Пруденс приколола ее для храбрости и как напоминание о Кейтсби Бергойне.

Никакой нерешительности. В атаку, с оружием и воинственным кличем.

Никакого оружия у нее нет, но Пруденс так легко не отступится.

Если Эрона нет дома, она встретится с его женой. Решительно шагая по улице, Пруденс думала, что Сьюзен Юлгрейв поймет ее доводы, когда их услышит.

Новый дом Эрона теперь почему-то наводил страх. Пруденс, подбадривая себя, снова коснулась булавки, перешла улицу и взялась за медный дверной молоток. Спустя несколько минут дверь настороженно открыла молодая служанка.

– Да, мэм? – с акцентом сказала она.

– Миссис Юлгрейв дома?

Девушка, явно неопытная, заморгала.

– Да, мэм. О ком доложить?

Ну почему она к этому не подготовилась?

Храбрее!

– Мисс Юлгрейв, сестра мистера Юлгрейва.

Служанка разинула рот, потом присела в глубоком реверансе и поспешила в комнату.

Пруденс вошла в узкий холл и закрыла за собой дверь, испытывая глубокое удовлетворение, по крайней мере в этот момент. Она в доме, и все вокруг подкрепляет ее решимость. Брат с женой явно наслаждаются комфортом и изяществом жизни, и у нее тоже скоро это появится.

Из комнаты появилась молодая женщина, за ней – служанка с округлившимися глазами.

– Пруденс! Что вы здесь делаете?

Жена Эрона оказалась простушкой, безнадежной и неисправимой простушкой с землистого цвета одутловатым лицом, нечистой кожей и чересчур крупными передними зубами. Возможно, поэтому она и ее родители согласились на такой брак.

Пруденс могла бы ее пожалеть, если бы новоиспеченная миссис Юлгрейв, преисполненная собственной важности, не держалась так самоуверенно. Ее платье в кремовую полоску простовато для домашнего наряда респектабельной молодой женщины, но, вероятно, обошлось в несколько раз дороже, чем годовое содержание Пруденс. Невестка не проявила никаких признаков гостеприимства и доброты.

– У меня была причина приехать в Дарлингтон, – заявила Пруденс, снимая перчатки и в душе благодаря Хетти за крем для рук, – и, конечно, я зашла к вам. Вы не предложите мне чаю, сестра?

Судя по упрямому выражению лица Сьюзен, она меньше всего этого хотела, но, разумеется, понимала, что не может выставить Пруденс. Способ Бергойна сработал.

– Я обедаю, – сказала Сьюзен.

– Как мило! С удовольствием присоединюсь к вам.

Сьюзен прищурилась, но расчетливо, а не враждебно. Она не так глупа, как кажется.

– Как приятно, сестра! – сказала она и даже сумела улыбнуться. – Энн, принеси еще один прибор.

Смакуя свою первую победу, Пруденс проследовала в столовую. Комната оказалась небольшой, как и полагалось в таком доме, но хорошо обставленной, за стол могло сесть сразу восемь человек. Вполне подходит для приобретающего влияние юриста, принимающего коллег и других достойных людей города.

– Как чудесно! – сказала Пруденс. – Вы выбирали мебель вместе с Эроном?

– Я выбирала ее вместе с отцом. Эрон для этого слишком занят.

– Моего брата нет дома? – спросила, усаживаясь, Пруденс. – Я надеялась увидеться с ним.

– Сегодня он в отъезде, – ответила Сьюзен Юлгрейв с проблеском удовлетворения. – В Дареме, в связи с каким-то брачным договором.

Час назад Пруденс сочла бы это трагедией, а сейчас рассудила, что отсутствие брата может сработать на нее. Сьюзен наверняка эгоистична и явно мечтает, чтобы золовка отправилась обратно в Нордаллертон, но достаточно умна и сразу схватит суть ситуации. И поймет тонкую угрозу.

Пруденс на это надеялась.

– Какая досада! – сказала Пруденс, когда в комнату торопливо вошла служанка с тарелками и столовыми приборами. – Надеюсь, когда я в следующий раз буду в Дарлингтоне, мне повезет больше.

«Обрати внимание, сестра. Я больше не прячусь в безвестности».

Сьюзен поджала губы, потом сказала:

– Хотите супа? Я уже велела его унести.

Суп, без сомнения, отличный, если судить по блюдам на столе. Пруденс опасалась, что у нее в животе заурчит, но сказала:

– Не стоит. Я попробую основные блюда, сестра.

Губы Сьюзен сложились в улыбку. Взгляд оставался расчетливым.

Стараясь не показать энтузиазма, Пруденс положила себе рыбу. Она узнала угря. Блюдо было таким вкусным, что укрепило ее и без того твердую решимость. Такая отлично приготовленная еда станет частью ее настоящего места в этом мире.

– У вас хороший повар.

– Вы слишком добры, сестра. Она обычная повариха-экономка. Скоро мы заведем более квалифицированную, когда Эрон освоится в профессии. Что привело вас в Дарлингтон?

– Мелкие покупки.

Сьюзен снова прищурилась. Она схватила суть ситуации и скрытую угрозу, но хитро выжидала, когда Пруденс сделает ход.

Пусть ждет!

Сьюзен сняла крышки с еще трех блюд. Отбивные в соусе, шпинат и – чудо из чудес – горошек. Пруденс уже и не помнила, когда ела свежий горошек.

Обе сами накладывали себе еду, потом Сьюзен напрямую спросила:

– Что вы хотите?

Пруденс решилась на правду. Вряд ли они с невесткой подружатся, но, возможно, смогут быть честны друг с другом. Сьюзен хотела, чтобы она убралась из ее жизни, и Пруденс будет этому только рада, когда переберется в собственный дом.

– Я хочу выйти замуж.

– У вас есть поклонник?

– В Нордаллертоне с этим проблемы.

– Странно. Выпейте вина, сестра.

Пруденс заколебалась. Она никогда не пила настоящего вина. В лучшие дни она была слишком юна, а после смерти отца стало не до излишеств. Она пила только сладкое домашнее вино матери Хетти и, конечно, бренди.

С Кейтом, как она в моменты слабости позволяла себе думать о нем. Пруденс почувствовала знакомый укол глупой тоски, но подавила ее и налила себе светлое вино. Кейтсби Бергойн сейчас, может быть, на краю земли. И его участие в этом деле – в ее воодушевлении быть смелой и победить.

Пруденс отхлебнула вино. Менее сладкое, чем творение матушки Хетти, менее волшебное, чем бренди.

– Дело в приданом, – сказала она.

– У вас его нет?

– Вы должны это знать.

Сьюзен сосредоточилась на еде.

– Мой муж не обязан обеспечить вас тем, чем пренебрег отец.

– В самом деле?

– Эрон не может себе этого позволить, – сказала Сьюзен и сунула в рот полную ложку, словно дело закончено.

– Боже мой! Я надеялась, он в лучшем положении. – Пруденс смаковала нежные отбивные и свежий горошек. – Однако если он добивается определенного положения, то еще более важно, чтобы его репутация и репутация его родственников была безупречна.

– А ваша подмочена? – с прищуром взглянула на нее Сьюзен.

– Пока нет. Но люди удивятся, услышав, что я вынуждена открыть школу, чтобы выжить.

– Эрон посылает вам содержание, и вы, похоже, вполне справляетесь.

– Это мое единственное приличное платье, сестра. Трудно оставаться респектабельной на три гинеи в месяц.

– Три гинеи в месяц? – Сьюзен быстро спрятала изумление, она явно не знала суммы. Теперь она задумалась всерьез. Если узнают, что ее золовка живет в бедности, это не улучшит репутацию ее мужа.

Она снова занялась едой, потом спросила:

– И какого мужа вы хотите?

Пруденс ухитрилась сдержать улыбку, и, отхлебнув вина, молча выпила за здоровье Кейта Бергойна.

– Я слишком высоко не замахиваюсь, сестра. Меня устроит преуспевающий джентльмен с хорошим положением в обществе, способный дать мне дом, которым я буду управлять, и детей, которых я буду растить и воспитывать.

– Довольно высоко для леди без приданого, – сухо заметила Сьюзен. – И хотя Эрон делает успехи в профессии, он еще не в том положении, чтобы быть щедрым.

Пруденс ела и ждала.

– Возможно, удастся убедить моего отца выделить скромную сумму, – наконец сказала Сьюзен. – Учитывая, что в определенной степени вы теперь ему тоже родня. Мой отец очень богатый человек.

Пруденс улыбнулась, на это она и надеялась.

– Это будет так великодушно с его стороны.

Пруденс отпила еще вина и решила, что оно ей очень нравится. Вино скоро станет частью ее жизни, вместе с чудесным фарфором, пушистым ковром и всеми лентами, которые ей понравятся.

Они с невесткой хорошо поладят, каждая руководствуясь собственными эгоистическими интересами. Все, что сейчас нужно, – это отвага и решимость завершить поездку.

Пруденс допила вино и мысленно погладила серебряную булавку.

Ей просто необходимо помнить дерзкую отвагу Кейта Бергойна.

И забыть его самого.

Глава 4

Лондон

Июнь

– Ну и ну! Кейт, боюсь, придется прекратить наше знакомство.

– Перри? – удивленно повернулся Кейт. – Что ты здесь делаешь?

– Тебя ищу. – Достопочтенный Перегрин Перрьям оглядел помещение и поднял брови. – Бэгнигг-Уэллс?! Мой бедный друг.

Кейт понимал изумление своего приятеля. Вокруг прогуливались, сплетничали, пили чай или минеральную воду люди среднего сорта и малочисленные потрепанные жизнью аристократы.

Сам Кейт относил себя к последним, если не считать отличной новой одежды. Его синий костюм с бронзовым галуном, возможно, выглядит лучше, чем простой зеленый наряд Перри, но знатоки увидят в каждой линии и детали костюма его друга изысканное благородство.

Черт бы его побрал! Перри пришел сюда развлечься или лезет не в свое дело?

– Я убежден, что воды чрезвычайно полезны для здоровья, – холодно сказал Кейт.

– Страдаешь от разлития желчи?

Этого не скрыть.

– От любви. Вон, посмотри, Джорджиана Рамфорд, в розовом со светлыми кружевами, восемнадцать лет, единственная дочь весьма богатого торговца мистера Сэмюела Рамфорда.

Джорджиана разговаривала с матерью и несколькими женщинами, но поглядывала на Кейта и краснела. Она была довольно хорошенькая, хотя кругленькая и пухлая. Джорджиана выбрала момент, чтобы пошевелить пальчиками в шутливом приветствии Кейту, потом повернулась к своему кружку и захихикала.

– Дружище… – пробормотал Перри.

– У нее большое приданое, и намекнули, что для возможного наследника графского титула оно будет увеличено.

– Твой брат в ближайшие десять лет может произвести на свет сына. Дочери у него уже есть.

– Думаю, Рамфорд рассматривает это как стоящую игру и ставит на возможность увидеть свою дочь графиней. Что до меня, я должен жениться на деньгах. Ты это знаешь.

– Разве я возражаю?

– Тогда зачем ты сюда явился?

– Даже забота о твоем благополучии не привела бы меня сюда. Из Кейнингза прибыл посыльный. Не знаю, что у него за дело, но оно неотложное. Он с трудом отыскал твой адрес, – добавил Перри с мягким укором.

– Я не нашел времени сообщить родственникам, что перебрался к тебе.

С момента своего спонтанного отъезда Кейт не общался с обитателями Кейнингза. Без сомнения, они этим удовлетворены. Тогда к чему посыльный?

Должно быть, какие-нибудь серьезные новости. Наверное, мать. Просто заболела или умерла?

Сердце должно бы ему подсказать, но они с матерью никогда не были близки, несмотря на то что Кейт носил ее фамильное имя. А может быть, именно поэтому. Его оно возмущало, а мать считала, что он живет не по принципам Кейтсби.

– Мог бы направить посыльного сюда, – заметил Кейт.

– Я решил спасти йоркширского парня от участи заблудиться в дебрях Ислингтона и пожертвовал собой. Бэгнигг-Уэллс! – повторил Перри и передернул плечами.

Ужас Перри больше походил на притворный, но Кейт знал, что его друг прежде не бывал в этих местах. Его обитель – Мейфэр.

– Дело срочное, – напомнил Перри.

– Сейчас попрощаюсь.

Подойдя к Джорджиане и ее матушке, Кейт не мог сдержать радости, что появился повод уйти. Если бы Рамфорды увлекались музыкой, живописью, древностями, а не сплетничали с себе подобными…

Вскоре Кейт с Перри в наемной карете отправились к отдаленным дымкам, означавшим Лондон. Господи, как же он скучает по провинции!

Перри разглядывал безупречно отполированные ногти.

– Я не вмешиваюсь, дружище, но ты уверен насчет этой Рамфорд?

– Да.

Перри вздохнул.

– И где ты купишь поместье?

Кейт уже поделился своими планами с другом, поэтому у него не было причин сердиться на расспросы.

– Рамфорд предпочитает поближе к Лондону, но на севере большие владения дешевле.

– На севере? Возможно, в Йоркшире?

– А почему бы и нет?

– Наверное, это от любви к фамильному дому? – деликатно предположил Перри.

– А ты не испытываешь привязанности к Херну?

– И никогда не испытывал. Какой смысл? Я четвертый сын. А теперь у Пранкса и своих двое.

Пранкс, то есть Пранксуорт, самый старший брат Перри, с рождения носил титул виконта Пранксуорта и, в свой черед, собирался стать графом Хернскрофтом.

– В любом случае в провинции я скучаю, а в Лондоне и при дворе – нет.

– Ты можешь себе позволить Лондон и двор.

– В этом прелесть синекуры. Может, твой брат присмотрит парочку для тебя.

– Мы с братом расстались отнюдь не в дружеских отношениях.

– Их будет трудно восстановить? По твоим словам, ссора была горячей.

Кейт об этом не думал.

– Черт побери. Если мать серьезно больна… или даже хуже, мне ведь нужно ехать на север?

Сыновний долг требует этого.

Это оправдывает его возвращение в Кейнингз, где он сможет восстановить дружеские отношения с Роу.

Его брата Себастьяна, лорда Малзарда, в семье звали Роу, по титулу, который он получил при рождении, – виконт Роуклифф. Роу был на шесть лет старше Кейта, и они никогда не были близки, но Кейт сожалел о конфликте и особенно об изгнании из дома, который любил.

Несколько лет он провел в армии, сумев приехать в отпуск только однажды, и всегда знал, что Кейнингз ждет его с распростертыми объятиями…

– Ты так и не сказал, почему вы поссорились, – сказал Перри.

Они уже миновали маленькие поля и ехали между домами.

– Главным образом это произошло из-за моей гордости, – сказал Кейт. – После известных событий мне позволили просто продать военный патент, но история разошлась. Судачили, будто я постоянно нарушал дисциплину, дошел чуть не до бунта, затеял драку, в которой погибли три человека.

– Это не совсем правда.

– Три человека действительно погибли, – сказал Кейт. – И все это трудно оспорить, особенно если об этом не говорят открыто.

– Мне некоторые говорили об этом открыто.

– Так вот почему ты вызвал на дуэль Уиллоби…

– Проклятый трус взял свои слова обратно.

– Это пресекло открытые высказывания. Спасибо.

– Как все это привело к тому, что семья тебя отвергла? Не могли же они поверить…

Кейт рассмеялся:

– Еще как могли! Они продемонстрировали это своим невыносимым участием. Роу заверял меня, что Кейнингз – мой дом, ни секунды так не считая. Мы и в лучшие времена конфликтовали. Он такой правильный и считает, что как глава семьи занимает место отца в наших отношениях.

Кейт заставил себя остановить поток жалоб. Если Роу из-за него в отчаянии, значит, есть причины. Даже теперь, ухаживая за Джорджианой, Кейт знал, что его женитьба причинит неудобства его семье. Родство с Рамфордами не сочтут приятным. Сможет ли его мать заставить себя обнять Джорджиану и назвать своей дочерью?

– Раздосадованная Артемис, моя невестка, заговорила о возможности будущей профессии или дела, словно сомневаясь, будто я смогу его найти, – продолжил он. – А мать открыто сердилась, что я снова ее тревожу.

– Поразительно!

– Мы никогда не были близки. Армия дала мне единственный выбор – полк, который вот-вот отправится в Индию. И мать с трудом поняла, почему я не воспользовался этой возможностью, поскольку сражения, кажется, единственное, в чем я сумею оправдать репутацию ее фамильного имени.

– Она так и сказала?

– Четко и ясно.

– А почему ты не согласился? – спросил Перри. – Тебе ведь нравится война.

– Дружище, – передразнил Кейт протяжный выговор Перри, – для меня Индия, что для тебя Ислингтон, это далеко, очень далеко от всего, что я ценю и люблю.

– И все равно непонимание твоей семьи не удивляет.

Кейт стиснул зубы. Его родственники были убеждены, что он провалит все, чем займется. У них имелись на то причины.

Когда-то он недолго пытался изучать религию. Кейт выбрал этот путь только из-за мечты сделаться священником в ближайшем к Кейнингзу приходе. Но этому положила конец тяга к хорошеньким женщинам, крепким напиткам и решительным действиям.

Затем отец нашел ему место в Ост-Индской компании, которая недавно обрела могущество и разбогатела. Возможность приключений манила, но когда выяснилось, что его отправят на край света, Кейт нашел способ вывернуться. Поводом стал протест против алчности компании, на самом деле Кейт затеял его только ради того, чтобы избежать ссылки.

А позже Кейт узнал, что именно ссылка была намерением его отца.

Тогда ему исполнился двадцать один год, он повстречался в Лондоне с Перри и зажил веселой жизнью. Когда долги грозили потопить его, он взывал к милосердию отца.

Вот тогда отец заговорил напрямую. Он не верил во вторых сыновей, болтающихся по фамильному дому, словно у них есть на это право. Это пагубно и ведет к раздорам. Старший сын и наследник уже женат и имеет одного здорового ребенка, девочку, а следом будет и мальчик. Кейт должен зажить своей жизнью, никак не связанной с Кейнингзом.

И его отправили в армию.

Отец надеялся, что полк Кейта пошлют в Америку – он так и сказал, – но превратности судьбы и армейской политики отправили его в Ганновер и до конца войны продержали в Европе. Тогда это тоже казалось ужасно далеко, но, освоившись в армии, Кейт открыл в себе талант к лидерству и сражениям.

И увы, стойкое нежелание следовать правилам.

Возможно, ему действительно лучше было пересечь Атлантику, там армии приходилось действовать вопреки стандартам, что соответствовало его природе. Больше того, в Америке конец войны не означал конца военных действий. Недовольные колонисты создавали проблемы, да и местные племена возражали против вторжения на их земли. Даже если другой войны не будет, там есть земли, которые можно завоевать и создать новые владения.

Правда, это не Англия, а поместье, какое бы оно ни было большое, – не Кейнингз. Возможно, безумие жениться на деньгах и создать бледное подобие своего рая, однако это лучшее, что он мог сделать.

Карета довезла их до здания рядом с Сент-Джеймс-сквер, в котором снимал комнаты Перри. Расположение весьма подходящее для любителя клубов, парков и всех лондонских удовольствий. А слово «комнаты» не передавало размеров обители Перри. Она была обставлена в высшей степени элегантно, там имелись камердинер, лакей, повар и мальчик для мелких поручений.

Как выразился Перри, это прелесть синекур, три из которых приносили ему круглый доход.

Посланец из Кейнингза сидел в маленькой приемной напряженно, словно аршин проглотил, и сжимал в больших руках треуголку. Завидев господ, он мгновенно поднялся.

– Джеб! – Кейт старался скрыть неподобающую радость, поскольку понятно, что новости плохие.

Между ним и Джебом Литтфэром сложилась того сорта дружба, какая только возможна между сыном хозяина и конюхом. Они были ровесниками, мальчишками вместе играли, ездили верхом, когда подросли. Два месяца назад, во время рокового визита в Кейнингз, Джеб всегда составлял Кейту компанию во время долгих утренних верховых прогулок, они обходились без формальностей и называли друг друга по имени.

– Сэр! – Джеб сглотнул. Да, новости явно плохие. Потом он сказал: – Милорд…

Кейт установился на него, ему хотелось крикнуть, что это глупая ошибка, что это неправда, Джеб лжет, но в глубине души он все понял. Если Джеб назвал его милордом, значит, брат умер.

В возрасте всего тридцати двух лет Роу умер, оставив трех дочерей и ни одного сына.

Это означает, что Кейт теперь граф Малзард, владелец всего, что дает графский титул.

Включая Кейнингз…

– Сядь. – Твердая рука толкнула Кейта в кресло, он услышал, как Перри велел принести бренди.

Кейт сумел выговорить только одно слово:

– Как?

– Точно не знаю, сэр… милорд. Меня сразу же отправили в дорогу и велели ехать как можно быстрее. Но я слышал, будто граф просто упал и умер.

В руке Кейта оказался стакан.

Он выпил, и алкоголь немного ослабил шок.

– Когда? – хрипло спросил Кейт и снова выпил.

Джеб потер голову, словно ему надо было подумать.

– В воскресенье это случилось…

– Четыре дня назад, и я ничего не знал.

– Я ехал быстро, как мог, сэр.

– Не сомневаюсь. Лошади летать не могут. – Кейт осушил стакан, пытаясь думать. – Я отправлюсь немедленно.

– Я займусь каретой. – Перри наполнил стакан Кейта и вышел.

Кейт повернулся к Джебу, пытаясь понять невероятное.

– Он просто упал? Как он мог просто упасть?

– Не знаю, сэр. Его сиятельство говорил, что у него болит голова. Когда он утром пришел в конюшню, то сказал что-то о проклятой головной боли и о том, что верховая прогулка ее вылечит.

Кейт вскочил.

– От головной боли никто не умирает! – Кейт взял себя в руки. – Извини. Я не должен отыгрываться на посыльном. Ты хоть спал?

– Я был вынужден на несколько часов останавливаться каждую ночь, сэр.

– Понятно. Теперь отдохни как следует.

Кейт вытащил несколько монет. Это почти все его наличные. Если не считать того, что он богат. Очень, очень богат. Если только Артемис не беременна… Эта мысль резанула болью утраты.

– Отправляйся в «Звезду». – Он отдал деньги Джебу. – Это прямо за углом и считается приличным местом. Отдохни как следует, а потом возьми билет и на почтовой карете возвращайся домой.

– Я бы лучше с вами поехал, сэр. То есть… простите, сэр, но не стоит ехать одному.

– Думаешь, я неспособный? – сердито спросил Кейт.

– Нет, милорд. Но…

– Не называй меня так. Еще ничего не ясно.

Джеб уставился на него.

– Возможно, жена моего брата беременна.

Вернулся Перри.

– Я провожу его на север. Отдыхай, приятель, ты это заслужил.

Джеб ушел, и Кейт повернулся к Перри:

– Ты поедешь со мной в Йоркшир? Не глупи!

– Ты меня не разубедишь. Даже и не пытайся.

Кейт и хотел бы, но его разум был затуманен.

– Поверить не могу. Мне это не пригрезилось? – Кейт вздрогнул и взглянул на Перри. – Я этого не хотел. Ты же знаешь, правда?

– Конечно, знаю. Это очень досадно, но… Ведь какова бы ни была ситуация, сейчас семья нуждается в тебе.

– Не уверен.

– Не будь дураком.

Этого не стоило говорить даже Перри, но Кейт был уверен, что его родные – мать и особенно невестка – в ужасе от мысли, что титул перешел к нему.

Он всегда слыл беззаботным или легкомысленным, в зависимости от точки зрения других. Импульсивным. Больше подходил для действий, чем для взвешенной реакции. Кейт всегда знал, что Кейнингзу лучше оставаться в твердых и мудрых руках брата.

– По крайней мере лучше, чем кузен Фред.

Он не собирался говорить это вслух.

– Кузен Фред? – переспросил Перри.

– Кузен отца. Следующий претендент.

– Так плох?

– Вовсе нет. Основательный и добросердечный семейный человек. Однако он переедет в Кейнингз со своим выводком, а матери и Артемис придется уехать. Матери это будет особенно тяжело, это ее дом.

– Тогда тем более хорошо, что ты рядом и вступишь во владение. Если понадобится.

Это «если понадобится» ранило. Кейт действительно никогда не желал смерти брату, но теперь страшился, что возненавидит возможного младенца.

Нет, он сделает все, чтобы избежать такого греха.

И даже тогда… Если есть маленький граф Малзард, Кейт, естественно, станет его опекуном.

– А как насчет этой Рамфорд? – спросил Перри.

Кейт едва не спросил: «Кто это?» Он устыдился своего чувства облегчения от того, что Джорджиана и ее семья больше не имеют к нему отношения.

Если он граф Малзард, он должен выбрать себе совершенную графиню. Жениться на девушке равного положения, воспитанной в долге и ответственности высокого ранга, готовой стать хозяйкой светского дома. Она должна иметь чувство собственного достоинства, изящество, благородное происхождение. Или даже лучше – она поможет ему занять свое место в этой паутине социальных хитросплетений и разделит с ним груз его новых обязанностей и ответственности.

И конечно, самое главное, она должна родить сыновей.

Глава 5

– Тебе нужно поесть. – Перри выбрался из кареты.

Они остановились у очередной гостиницы, чтобы в очередной раз сменить лошадей. Дай Бог, чтобы они оказались резвее прежних кляч, а дорога впереди была лучше той, что осталась позади.

– Теперь уже недалеко, – сказал Кейт. – Поторопимся.

– И ты, как только приедешь, набросишься на еду? Сам подумай. Лучше встретиться с родными на сытый желудок.

Даже с четверкой лошадей и легким экипажем они уже пять суток в дороге. Надо было ехать верхом, но Кейт решил, что сможет поспать в карете. Эти надежды не оправдались, и им каждую ночь приходилось останавливаться на несколько часов.

Кейт надел самый скромный костюм из того, что у него было. Кожаные бриджи, коричневый сюртук, простой палевый жилет и сапоги подходили для провинциальной жизни, но вряд ли для траура, даже с черной повязкой на рукаве и черными перчатками. Возможно, стоит попытаться купить одежду здесь. Он взглянул на вывеску гостиницы. «Золотой лев».

Он в Нордаллертоне.

Смутное воспоминание остановило его. Кейт повернулся. Вот он, узкий переулок, в котором живет Гера. Или жила. Если у нее все сложилось хорошо, то она теперь в Дарлингтоне, у своего брата.

Как давно это было? Шесть недель тому назад… Нет, больше…

– Кейт! – окликнул Перри.

– Закажи еду. Мне тут надо уладить одно дело.

Ему нужно знать. Он перешел дорогу, уворачиваясь от проезжавших карет. Теперь у него есть деньги. Кроме графского состояния, у него при себе почти двадцать гиней. Если Гера все еще здесь и по-прежнему в затруднительном положении, возможно, она примет какую-то сумму.

Днем узкий переулок выглядел и лучше, и хуже. Картину оживляли дети, игравшие под присмотром матерей, которые что-то делали или сплетничали у открытых дверей, зато дневной свет подчеркивал убогость жилищ.

Который дом ее? Кейт помнил смутно. К тому же он привлек к себе внимание. Разговоры смолкли, все глаза настороженно смотрели на него.

Ее дом по правой стороне. Кейт нашел нужную дверь и постучал.

– Там никого нет, сэр.

Он повернулся к худенькой молодой женщине, выглянувшей из соседнего дома.

– Она уехала, мэм?

Соседка явно заинтересовалась, но не спешила откровенничать. Кейт понимал причину. Появление здесь джентльмена, наводящего справки, особенно об одиноко живущей женщине, не сулит ничего хорошего. Он жалел, что не знает имени Геры.

– Мы можем поговорить приватно, мэм?

Она округлила глаза, потом улыбнулась:

– Входите. Но я оставлю дверь открытой, и люди услышат, если возникнут недоразумения.

– Ваше предупреждение понятно. Я не собираюсь причинять вам вреда.

Дверь вела прямо в комнату, как и в доме Геры, и кухня была расположена точно так же, но во всем остальном этот дом выглядел лучше.

Комната была обставлена просто, но удобно. Даже пол прикрывал ковер, сделанный из лоскутков, но все лучше, чем ничего. В комнате было прибрано, на подоконнике маленького окна даже стояли цветы в горшках. В кухне что-то готовилось, оттуда доносились вкусные запахи.

Дом Геры наводил уныние, а у живущих здесь людей была надежда. Кейт давно понял, что бедняки могут быть так же умны и сообразительны, как и богатые. Молодая хозяйка этого дома явно неглупа.

– Моя фамилия Бергойн, мэм, я хочу узнать новости о леди, которая живет рядом с вами.

Кейт надеялся, что молодая женщина назовет имя соседки, но та скрестила руки на груди и спросила:

– Почему?

– Когда я в последний раз видел ее, она была в довольно трудной ситуации.

– Вы ее друг, сэр?

– В известной мере.

– Кажется, у нее не было никаких друзей, сэр.

Это могло показаться слабым упреком в небрежении, но он обратил внимание на прошедшее время.

– С ней что-нибудь случилось?

– Всегда что-нибудь случается, разве не так, сэр? Да, она уехала. К своему брату в Дарлингтон.

– А-а, тогда все в порядке.

Кейт почувствовал укол разочарования. Гера отправила письмо, ее брат раскаялся и загладил свою вину, так что ее жизнь наладилась. Теперь он ей не нужен, и у него нет причин тут задерживаться. Перри станет беспокоиться.

Но что-то в лице женщины удержало его на месте.

– Надеюсь, ее брат преуспевает.

– Так вы его друг?

– Вот еще! Честно говоря, я невысокого мнения об Эроне.

Это имя все изменило.

– Простите, сэр, но кто вы? – развела руками молодая женщина. – Пруденс никогда при мне не упоминала о знакомых джентльменах.

Пруденс. Это имя ей совсем не подходит. Неудивительно, что Пруденс-Гера скрыла их случайную встречу, но Кейта удивило ее общение и даже дружба с этой молодой женщиной.

– Я до недавних пор служил в армии.

Похоже, это удовлетворило его собеседницу, но она все же задумалась, прежде чем сказать:

– Она написала мне письмо, сэр. Из Дарлингтона. Викарий мне его прочел.

– Можно мне на него взглянуть?

Снова женщина оценивающе посмотрела на него, потом вынула из хорошенькой деревянной шкатулки явно дорогое для нее письмо и неохотно вручила ему сложенный листок бумаги. Кейт аккуратно развернул его.

Бумага была хорошего качества. Очередной положительный знак. Кейт взглянул на адрес. Хестер Ларн, «Двор белой розы», Нордаллертон. Почерк был аккуратный, без завитушек и передавал решительность характера, которую Кейт помнил. Развернув листок, он подавил довольную улыбку. Наверху, как он и надеялся, был ее адрес.

Проспект-плейс[1]. Многообещающий адрес.

Пруденс Юлгрейв.

Кейт получил все нужные сведения, но они не имели никакого значения. Пруденс далеко отсюда и вполне довольна жизнью, а у него неотложные дела.

Кейт сложил письмо и вернул его.

– Похоже, она хорошо устроилась. Я этому рад.

– Она была в трудном положении, сэр, – заметила Хетти Ларн.

– Я был в армии, – напомнил ей Кейт.

– Мама! Мама! – Вбежали двое детишек, за ними маленький пес.

И дети, и пес остановились, завидев незнакомца. Потом Тоби побежал вперед, виляя хвостом.

– Похоже, он вас знает, – заметила миссис Ларн.

– Мы однажды встречались. Благодарю за помощь, миссис Ларн. – Кейт вытащил два шиллинга. – Позвольте оставить это вам для детей.

Она внимательно посмотрела на него, потом взяла деньги.

– Спасибо, сэр. Вы, случайно, не в Дарлингтон едете?

– Нет, но если увидите мисс Юлгрейв, передайте ей мой поклон. Мое имя Бергойн, – напомнил он.

– Хорошо, сэр. Передам.

Кейт вышел и, отбросив нелогичное разочарование, отправился в «Золотой лев».

Осталось всего десять миль до Кейнингза. До его рая и его ада.

Пруденс разглядывала свои руки – мягкие, гладкие руки леди – и сделала бесстрастное лицо.

– Мистер Дрейдейл, Сьюзен? Он немного староват.

А еще он толстый и коренастый, в этом, конечно, нет ничего плохого, просто он не в ее вкусе. В ее вкусе Кейт Бергойн – худощавый, мускулистый, сильный и нежный.

– Ему всего лишь за сорок, Пруденс, и он более чем подходит к вашим требованиям. По богатству он соперничает с моим отцом, ну и хорошего происхождения. Его брат – баронет.

Но это брат имеет поместье, а не мистер Дрейдейл, торговец из Дарлингтона.

Они пили чай в маленькой комнате, которую Сьюзен называла своим будуаром. Пруденс жила в Дарлингтоне уже шесть недель и должна была признать, что Сьюзен соблюдает их молчаливый уговор. Она занимала в доме положение сестры, а не бедной родственницы. У нее появились новые платья, шляпки, обувь и все необходимое для леди.

Когда дело касалось счетов, их подписывал Эрон, но деньги исходили от Сьюзен. Женившись, он должен был бы получить все, но по брачному договору ему назначалась определенная сумма в год. Остальная часть приданого принадлежала Сьюзен и будущим детям. За деньгами надзирали доверенные лица, однако окончательное слово оставалось за ее отцом.

Пруденс сочувствовала брату, но не винила Сьюзен. В этом несправедливом мире женщина должна хвататься за любую возможность распоряжаться своей судьбой. Как поступала сама Пруденс.

Генри Дрейдейл, однако, не совсем тот, кто ей подходит.

– Он дважды вдовец, – сказала она. – И у него четверо детей.

– Это счастье – сразу иметь большую семью – и свидетельство того, что скоро у вас родятся собственные дети. Еще чаю?

Пруденс сообразила, что совсем забыла про свою чашку, и отхлебнула чай. Он был холодным. Это правда, она хочет детей, но Дрейдейл…

– Боюсь, он будет трудным мужем, Сьюзен.

– Трудным? Вовсе нет, если вы будете хорошей женой.

Хорошей, вероятно, означает покорной. Пруденс знала, что она не из послушных.

– От чего умерли две его жены?

– Боже мой! Сестра, вы вообразили себе Синюю Бороду? Его первая жена умерла при родах, эта опасность грозит всем нам. А вторая – от какой-то хронической болезни. Странное, нервозное создание, насколько я помню, хотя она была из хорошей семьи и с хорошим приданым. Неудивительно, что теперь он предпочитает отказаться от хорошего приданого в пользу крепкого здоровья.

Возможно, следовало воздерживаться от обильной еды, подумала Пруденс.

– И не говорите, что думаете отказаться от такого лестного предложения! – воскликнула Сьюзен. – Правда, сестра, Дрейдейл лучше, чем я надеялась для вас найти. Хорошее происхождение, связи, процветающий бизнес и внушительное состояние. – Когда Пруденс не ответила, она добавила: – Сейчас он живет в городе, но, если хотите, он может купить поместье поблизости.

Пруденс позволила проскользнуть тоскливым воспоминаниям о Блайдби-Мэноре. Вероятно, Сьюзен уже намекнула о согласии потенциальному жениху. Пруденс припомнила, что при последнем разговоре Дрейдейл вскользь упоминал о покупке сельской недвижимости.

Это надо обдумать, серьезно обдумать. Пруденс любила городскую жизнь, однако самые светлые воспоминания были о Блайдби. Возможно, если она с детьми поселится за городом, то редко будет видеть мужа, который занимается бизнесом в городе.

– Я не понимаю вас, Пруденс, – растерялась Сьюзен. – Разве он не удачная партия?

– Удачная.

– Разве он не предлагает дом, которым вы будете управлять?

– Да.

– И поместье?

– Да…

– Тогда почему вы колеблетесь?

Пруденс знала почему. Кейт Бергойн звездочкой мерцал в ее уме, затмевая реальность и здравый смысл.

Какая же она глупая! Даже если они снова встретятся, он ею не заинтересуется. А если и заинтересуется, она за него не выйдет – зачем ей дерзкий нищий пьяница?.. Генри Дрейдейл трезвый, богатый и основательный.

К тому же нужно признать, что других претендентов не видно.

Пруденс бывала на вечерах, танцах, в театре. Встречала подходящих мужчин, и некоторым, похоже, нравилось ее общество, но никто не явился к Эрону с предложением руки и сердца. Пруденс понимала причины. Даже поправившаяся и приодетая, она не красавица, а ее рост обескураживал невысоких мужчин. Дрейдейл был выше ее всего на пару дюймов.

А Кейт Бергойн…

Нет, она не станет думать о нем, хотя действительно хочет другого жениха.

Сумма, выделенная Эроном, вернее, мистером Толлбриджем, очень невелика. Пруденс думала, что связь с Толлбриджем привлечет к ней деловых людей, но этого не случилось. Вероятно, сестра неимущего и зависимого зятя не ценится.

Пруденс выставили на брачную ярмарку Дарлингтона, и нашелся только один претендент. Если она откажет, перспективы будут нерадужными. Она по-прежнему останется жить в доме Сьюзен и Эрона, но они не обязаны быть щедрыми. Она неминуемо перейдет в разряд бедной родственницы, в которую не хотела превращаться.

Мистер Дрейдейл, похоже, питает к ней симпатию, это тоже надо учитывать. Это заметно по его взглядам и по тому, что он говорит. Его внимание и слова порой смущают, но она просто наивна. Она знает, в чем заключается брак, и выполнит свою роль.

Да, как сказала Сьюзен, Генри Дрейдейл, эсквайр, из респектабельной йоркширской семьи, добившийся всего сам, – это именно тот муж, который ей нужен.

– Хорошо, – сказала Пруденс. – Если мистер Дрейдейл сделает мне предложение, я его приму.

«И больше никогда не позволю Кейту Бергойну проникнуть в мои мысли».

Глава 6

– А вот и он!..

При подъезде с юга Кейнингз представал сразу во всей своей красе. С севера же он появлялся медленно, словно деревья отступали шаг за шагом.

– Красивое здание, – похвалил Перри, – хотя и простовато. Современный человек добавил бы колонны и другие детали в стиле Палладио.

Роу когда-то говорил об этом, но Кейту не нравилась эта идея.

Он опустил окно, чтобы лучше видеть озеро и полевые цветы. Птичье пение заставило его улыбнуться, это была музыка Кейнингза.

А потом он вспомнил о смерти брата. Как он смеет улыбаться? Как смеет природа праздновать жизнь перед лицом смерти?

Слезы жгли ему глаза, и не в первый раз. Кейт отогнал их. Они могли сослужить ему хорошую службу, убедив остальных, что он горюет, а не тайно торжествует. Но будь он проклят, если станет ронять слезы, чтобы оправдать чьи-то ожидания. В любом случае его слезы запоздали. Должно быть, на могиле Роу уже осела земля.

Возможно, его спешка являлась ошибкой. Он в любом случае не успевал на похороны, так что можно было задержаться на пару дней в Лондоне и найти подходящую для траура одежду. И спать в дороге можно было больше, тогда бы его мысли так не путались. И есть он мог бы как следует, тогда внутренности так не сводило бы.

И все ради чего?

Чтобы попытаться осмыслить потерю, в которой нет его вины.

– Красивый парк, – сказал Перри. – Хотя я не питаю симпатии к темным деревьям.

Кейт знал, что друг имеет в виду бук с темно-пурпурными листьями, гордость Роу. Кейт тоже считал, что бук диссонирует с естественной окраской других деревьев, но не мог сказать этого сейчас.

– К похоронам подходит. Роу интересуется… интересовался экзотическими деревьями. Мы проедем мимо его самых удачных приобретений. Деревья гинко, из Японии.

– Прелестно, – без энтузиазма сказал Перри.

Он тоже считает листву чужестранных деревьев слишком яркой? Пока люди вроде Роу заказывали издалека и пестовали деревья гинко, старых добрых английских дубов, так необходимых для кораблестроения, становилось все меньше.

Непатриотично. Кейт помнил, как высказал это Роу, когда был здесь в последний раз, теперь эта мысль казалась предательством.

Но он не любил неестественную темноту листвы этого чертова траурного бука.

Кейт посмотрел в другую сторону, на озеро и плакучую иву. Salix babylonica – вавилонская ива. Он помнил это название, потому что Роу часто цитировал Библию: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали…»[2]

Проклятие! Кейт заморгал, отгоняя слезы.

Ива боролась за жизнь в не слишком подходящем ей северном климате.

«Я сохраню ее для тебя, Роу. Как-нибудь».

Теперь это его дело, как владельца или опекуна, заботиться обо всем этом – об озере, о деревьях, местных и привозных, об оленях, о тщательно спланированных садах и парках, о каждой травинке. Теперь все на нем.

И длинное серовато-коричневое каменное здание, как воплощение простоты и достоинства стоявшее среди цветущих садов.

В первый раз Кейт заметил, что солнце сияет в голубом небе. У природы траура не бывает, это ему стало ясно еще на войне, но Кейту хотелось дождя.

Карета подъезжала к крыльцу. Широкие ступени вели к высоким парадным дверям, по обеим сторонам которых висел герб графа Малзарда, задрапированный черным.

Кейт такого прежде не видел. Когда умер отец, он был слишком далеко и слишком вовлечен в военные действия, чтобы вернуться.

Как только карета остановилась, распахнулись двери и вышли четыре лакея в зеленых ливреях, все с черными повязками на рукавах, в черных перчатках и чулках. Слишком много слуг для того, чтобы просто открыть дверцу кареты и забрать небольшой багаж Кейта и Перри.

Его считают графом? Или все в состоянии неопределенности и ждут сообщения Артемис? Пока Кейт поспешно собирался, лакей Перри отнес письмо в палату лордов. Письмо официально извещало о смерти графа Малзарда и содержало просьбу разъяснить закон о наследовании. В ответе сообщалось, что дело вдовы сообщить о своей беременности.

Так что сказала Артемис?

Один лакей открыл дверцу кареты, другой опустил ступеньки. Кейт испытывал постыдное искушение забиться в угол, словно его привезли на виселицу. Однако положение обязывает. Обязывает с неумолимой силой мельничных жерновов, которые вращает река в половодье. Кейт выбрался из кареты.

Тут же вперед выступил какой-то джентльмен в скромной одежде и поклонился:

– Добро пожаловать домой, сэр.

Значит, никакой уверенности еще нет.

Это мажордом, но, черт побери, как его зовут? Это не Тривз, которого Кейт знал с детства, тот ушел на покой и живет теперь в северном крыле. Этот энергичный мужчина лет сорока был тут во время его последнего визита сюда два месяца назад, но Кейт не помнил, как его зовут.

Горе извиняет это упущение.

– Спасибо, – сказал Кейт. – Меня сопровождает мой друг мистер Перрьям.

Он заставил себя подняться по ступенькам не оглядываясь. Не нужно платить форейтору. Об этом позаботится управляющий. Не нужно нести вещи. Тут более чем достаточно услужливых лакеев.

Не нужно беспокоиться о Перри, который всегда мог сам о себе позаботиться.

Он свободен от всех грузов, кроме самого тягостного. Нужно только войти, поговорить и стать… Кем? Графом или опекуном будущего младенца-графа?

Кейт вошел в двери с гербами и проследовал в холл. Это успокоило бы, если бы напомнило о детстве. Он был счастлив здесь. Однако Роу переделал холл в современном стиле. Дубовые панели сняли, заменив серыми стенами, установили колонны из искусственного мрамора и копии греческих статуй в голубых нишах.

Эти и другие перемены два месяца назад просто шокировали Кейта, хотя он надеялся, что сумел скрыть это. Да, все это элегантно и не хуже, чем у других, но он грустил по старому Кейнингзу. В годы, проведенные на чужбине, мысль об уютном старомодном доме, с темными деревянными панелями, с привносящими оживление собаками отца, согревала его в полном хаоса и неопределенности мире.

Мать не вышла приветствовать его, но он этого и не ждал. Никаких неподобающих проявлений чувств перед слугами. Она в гостиной наверху. Кейт повернулся к Перри и мажордому, чье имя по-прежнему не мог вспомнить. Похоже, такое начало не предвещает ничего хорошего.

– Я оставляю тебя в надежных руках, Перри. Будьте любезны, проследите за всем, – неопределенно добавил он, обращаясь к джентльмену в сером, и зашагал вверх по массивной лестнице, в душе радуясь тому, что Роу не успел заменить ее на легкую, изящную, с плавными изгибами, о чем в свое время говорил.

Дверь в гостиную была закрыта, но стоявший рядом лакей распахнул ее. Кейт вошел и услышал, как дверь закрылась за ним.

Комната тоже была переделана в современном стиле, но здесь результат радовал больше. Бледные стены и яркая обивка ловили свет, лившийся из трех окон со шторами цвета слоновой кости. Легкая современная мебель гармонировала с цветовой гаммой.

Мать с книгой в руках сидела на желтом канапе у центрального окна. Артемис, вдова Роу, устроилась справа с рукоделием, кусочек белой ткани резко контрастировал с черным нарядом. Обе в глубоком трауре. Недавняя потеря оставила следы на их лицах.

Его потрясение так же заметно?

В дороге Кейт пытался найти правильные слова для этой невозможной ситуации. Соболезнования означали бы, что он не испытывает столь же сильного горя. Выразив сожаление о своем возможном наследовании графского титула, Кейт поставит их в неловкую ситуацию. Что они могут ответить? Напрямую спросить Артемис, не беременна ли она, невозможно.

Он поклонился:

– Мама, Артемис, какое горе!

Его пухлая мать ответила печальной улыбкой и протянула руку.

– Да, Кейтсби, но мы оба знаем, что ты сделаешь все возможное.

Если бы только она не произнесла это так, словно хорошего ждать нечего.

Он взял ее руку.

– Я ехал быстро, как мог, мама.

«Черт побери, уже извиняюсь?»

– Все произошло внезапно, – тихо сказала Артемис. – Меня тоже могло не оказаться рядом. В прошлом месяце я возила детей в Галгарт-Холл…

Кейт с признательностью повернулся к невестке:

– Действительно ничего не предвещало? – Черт, у нее слезы на глаза навернулись. – Извини, тебе тяжело говорить об этом.

– Нет-нет, все в порядке. – Артемис вытерла нос платком, обшитым черным кружевом. – Но пожалуйста, сядь, Кейтсби. Ты такой высокий. Совсем как…

«Как Малзард» повисло в воздухе. Артемис всегда так называла мужа на людях. Кейт и Роу были почти одного роста, правда, Роу казался поуже. Точнее сказать, он отличался худобой, несмотря на здоровый аппетит.

Подвинув кресло, Кейт сел между дамами, потрясенный глубоким тихим горем Артемис. Каких бы злоключений она ни ожидала в жизни, но только не смерть мужа в столь молодом возрасте.

Роу выбрал прекрасную жену – не красавицу, но с приятной внешностью, добрым сердцем, обладавшую грацией и уравновешенностью, необходимыми в ее положении. Она происходила из могущественного йоркширского семейства Ховардов, хотя на фамильном древе отстояла далеко от графа Карлайла.

Вдобавок Артемис – во всяком случае, раньше – была добродушной и прекрасно дополняла рассудительного Роу. Ее тихое сияние теперь погасло. Хотя она казалась спокойной, легкость исчезла, и, несмотря на всю свою уверенность, она, похоже, не могла говорить о смерти.

– У него что-то случилось с головой, – хрипло сказала мать. – Следовало раньше послать за доктором, но это была всего лишь головная боль.

– Ничего нельзя было сделать. – Артемис посмотрела на Кейта. – Он жаловался на головную боль только в последние дни, хотя, подозреваю, уже некоторое время молча страдал от нее. Боль усилилась так, что даже настойка опия не помогала, вот тогда мы встревожились. А когда приехал доктор Селби… – Сделав вдох, Артемис взяла себя в руки. – Кровеносный сосуд лопнул в мозгу. Ничего нельзя было сделать, – снова повторила она.

– Лучше бы это случилось со мной.

Кейт тут же пожалел о своих словах. Мать и невестка, должно быть, с этим согласятся, но вряд ли выскажут вслух.

– На все Божья воля. – Артемис взялась за иглу. – Господь поможет тебе нести новый груз. Мы немедленно послали к тебе гонца.

Она извиняется?

– Я ехал быстро, как мог, но никто в мире не может сократить расстояние.

Говоря это, Кейт задавался вопросом, означают ли слова невестки, что ребенка не будет. Как же спросить?

Словно прочитав его мысли, она сказала:

– Я не беременна. – Артемис смотрела куда-то мимо него, ей было неловко говорить о таких вещах. – Неделю назад у меня были месячные, и… я не беременна, – твердо повторила она. – Тебе нужно немедленно принять графский титул и связанные с ним обязанности.

Кейт понятия не имел, может ли женщина в таких случаях ошибаться, но понимал, что Артемис против неопределенности. Ей очень не нравилось пристальное внимание к ее интимным делам.

– Хорошо. Будет сделано уведомление для домочадцев и соседей.

– Я об этом позабочусь. – Мать что-то вытащила из правого кармана. – Тебе это понадобится.

Он поднялся взять два кольца – графскую печатку с гербом и черное кольцо с серебряным узором. Траурное кольцо Роу. Все джентльмены, присутствовавшие на похоронах, получили такое.

Кейт не хотел их надевать, но сделал это, чувствуя, как нарастает напряженность Артемис. Как это, должно быть, тяжело для нее. Она даже перестала шить. Мать сжала губы.

Кейт решил, будто это от сомнения в его способностях, но потом сообразил, что судьба дала ему власть над этими двумя женщинами. Теоретически он мог переселить их в давно неиспользуемый вдовий дом. Или вообще выселить из Кейнингза.

– Все будет так, как вы пожелаете, – сказал он.

На мать было больно смотреть. Господи, помоги!

– Я имел в виду, что не нужно ничего менять, пока вы этого не захотите.

– Спасибо, – сказала Артемис. – Я все еще ощущаю Кейнингз своим домом, и это единственный дом, который знают мои дочери.

– Это твой дом. И их дом. Навсегда.

– Ты очень добр, но нужно принимать в расчет чувства твоей жены. – Эти материнские слова прозвучали как объяснение какому-нибудь простофиле, а то и просто дурачку.

– Я не женат.

– Но женишься, – сказала мать.

– Да, но… уверяю тебя, я не женюсь на той, которая огорчит моих родных.

Вести этот разговор хуже, чем маршировать под прицельным огнем.

– И тогда, – Артемис наконец воткнула иголку в ткань, – я захочу жить в другом месте.

Снова выйти замуж. Конечно она это сделает. Ей еще тридцати нет.

– Ты женишься, Кейтсби? – Мать ухитрилась превратить вопрос в приказ.

– Это не…

– Ты не можешь заставить себя сделать даже это?! – вскинулась мать.

– Могу я по крайней мере хоть одну ночь поспать в одиночестве?

– Не груби! – отрезала она. – Всем понятна необходимость спешки при столь откровенной жестокости судьбы.

– Все ожидают соблюдения приличий, черт побери! – Кейт взял себя в руки. – Прости, мама, но в самом деле…

Она посмотрела на него, потом вздохнула:

– Ты имел на это право, дорогой. И ты меня прости. Это просто… – Ее губы сморщились, и она прикрыла их платком.

Она так старалась. И он. И Артемис. Все они отчаянно старались прийти к временному соглашению в этой невозможной ситуации. Лучший выход сейчас – ретироваться.

Кейт поднялся.

– Что-нибудь еще требует моего немедленного внимания?

Мать сумела улыбнуться:

– Нет, мальчик мой, здесь каждый знает о своих обязанностях. Поспи, если хочешь. Ты, должно быть, ужасно устал.

Сейчас он куда более уставший, чем когда приехал.

– Меня сопровождает друг, достопочтенный Перригрим Перрьям. Он не помешает.

– Перрьям? – с искрой интереса спросила мать. – Из вустерширских Перрьямов?

– Да, его отец – лорд Хернскрофт.

Кейту не нравилось, что единственное одобрение он получил за своего спутника. Его так и подмывало сказать: «Мы познакомились в публичном доме», – что являлось правдой.

Сдержавшись, он поклонился и покинул гостиную. Тот же невозмутимый лакей стоял в коридоре у двери. Кейт быстро пошел в свою комнату.

И остановился.

В какую?

Он направился в комнату, где жил в юности, там всегда все готово к его возвращению. Там он найдет надежное убежище. Но если он граф, от него ждут, что он воспользуется графской спальней?

Размышления заняли только секунду.

Да.

Нужно преодолеть это и войти. Он не сомневался, что Артемис уже перебралась из смежных покоев графини в другое помещение.

С тяжелым сердцем двинулся Кейт к комнатам, которые все еще считал отцовскими. Он распахнул дверь в спальню с таким чувством, словно ожидал, что раздастся сигнал тревоги: «Чужак! Злоумышленник!» Но дверь даже не скрипнула. Внутри он обнаружил весьма благопристойного слугу высшего ранга в строгой элегантной одежде.

Камердинер Роу.

Черт побери! Он поступил неверно? Но если он граф, то не потерпит никаких возражений. Нечего превращать эти покои в мавзолей.

Кейт вошел и захлопнул дверь.

– Как вас зовут?

Мужчина поклонился:

– Рэнсом, милорд. Камердинер вашего брата.

Значит, этот слуга уже проинформирован. Вот досада. Кейт предпочел бы борьбу. Схватку по благородному поводу. Как тогда в Нордаллертоне, когда разозлился из-за ссоры с Роу. По крайней мере хоть Гере тогда повезло.

Пруденс Юлгрейв.

Камердинер с непроницаемым лицом ждал распоряжений. Кейт не знал, оставит ли камердинера на прежней должности дальше, но сейчас нужен кто-то, способный придать ему пристойный вид.

– Воду для умывания, пожалуйста.

Камердинер, поклонившись, вышел, и Кейт позволил себе сесть. Он потер руками лицо, чувствуя, что волосы выбились из косички. Ну и вид, должно быть, у него. Он сдернул ленту и подошел к окну. Как зелено вокруг! Лоскутное одеяло теней вдали показывало, что там у земли другое применение и растут другие растения.

Роу точно знал, какие и когда приходит пора жатвы. Он знал, какие поля относились к домашней ферме, а какие сданы арендаторам. Он знал имена арендаторов и другие подробности. Его приучали к этому с детства, он годы провел тенью отца в этой работе.

Кейт видел крышу фермы и шпиль церкви Святого Уилфреда, в которой когда-то так глупо мечтал сделаться священником. Он заметил крыши деревни Хоулмуэлл и разбросанные вдали фермы. Есть люди, которые испытывают радость от обладания всем этим? У него этой радости не было. Даже если бы он ненавидел своего брата, он бы не смог радоваться, а ненависти к Роу у него никогда не было. Он никогда не хотел всего этого.

Лжец!

Он никогда не желал брату смерти. Это, слава Богу, правда.

Повернувшись, Кейт оглядел комнату. Он заходил сюда редко и только при жизни отца. Странно думать, что в этом доме есть помещения, где он почти не бывал. Вроде деловых кабинетов на главном этаже, они ждут его как логово зверя. Неведомая земля.

«Сосредоточься на сиюминутных делах».

Портьеры и драпировки были не те, что во времена отца, теперь это был голубой узорчатый шелк, а не старый, потертый и вышитый золотом. Его отец мало заботился о стиле, его вполне устраивал дом, который он унаследовал в 1731 году. Тяжелая дубовая кровать, похоже, из семнадцатого века, возможно, даже времен, предшествовавших гражданской войне, как и резной сундук в изножье.

Эти старые вещи служили Кейту якорем. Он не заменит их никогда.

Он прошел к двери в смежную комнату с дубовыми панелями и поблекшим великолепием, которую называли личной графской библиотекой. «Графское убежище» было бы более точным названием, поскольку никто не имел права входить сюда без приглашения. Кейт припомнил, как его сюда вызывали – как он всегда считал – на выволочку к отцу.

Он открыл дверь и замер, потрясенный.

– А вот и ты. Пережил встречу с семьей?

Кейт на миг застыл, подавляя злость на вторжение Перри.

– Все прошло так хорошо, как только можно было ожидать. – Кейт повернулся к двери, ведущей в коридор, через которую и вошел Перри. – Я принимаю титул, поскольку моя невестка уверена, что младенца, который может все изменить, не будет.

– Милорд граф. – Перри изобразил изысканный поклон, потом поморщился. – Извини. Тон не соответствует моменту.

– Нет. Я приучаю себя ко всякого рода переменам. Я помню эту комнату меньшей, панели были некрашеные и покрывали даже потолок.

Перри огляделся.

– Наверху прекрасная лепнина, а бледно-зеленый цвет сейчас очень моден для стен. Но самому мне не нравится крашеное дерево.

– Интересно, после таких перемен можно вернуть все назад?

Кейт тут же пожалел о своих словах. Такое впечатление, будто он хочет стереть здесь следы Роу. Точно так же, как хочет снять картины, которые его брат привез из тура по Европе. Они выглядели вполне прилично на бледной зелени стен.

– Похоже, мой брат действительно изучал культуру и искусство в Италии.

– Вместо распутства и шлюх, как я.

– Не знаю, как поступил бы я, но младшим сыновьям в нашей семье гранд-тур по Европе не грозит.

Кейт лениво поднял одну из двух лежащих на столе книг и тут же положил ее обратно. Должно быть, эти книги Роу читал перед смертью, возможно, искал способ отвлечься от боли и даже не подозревал, что боль свидетельствует о его конце.

– О тебе позаботились? – спросил он Перри, направившись назад в спальню.

– Да, все отлично. А ты как?

– Это мой дом, и мне здесь всем командовать.

– И что ты уже накомандовал?

– Не обременяй себя моими делами, – грубо ответил Кейт.

– Это не берлога, чтобы ее обследовать одному.

– Это мой дом.

– Тогда что находится здесь? – Перри открыл еще одну дверь. – А-а… гардеробная вашего сиятельства, и преотличная.

Перри исчез в гардеробной, Кейт последовал за ним. Он не мог припомнить, что когда-нибудь входил в это приватное помещение, но Перри невозможно сдержать, и, честно говоря, Кейт радовался, что ему не предстоит обходить покои одному.

Кейт остановился и огляделся с искренним одобрением.

– Должно быть, это работа Роу. Отец никогда бы не установил такую огромную ванну, не украсил бы стены изображениями богов и богинь. Роу любил комфорт.

– И в этом нет ничего плохого. – Перри обошел вокруг ванны, которая стояла на возвышении в центре комнаты. – И ванна подходит тебе по росту. А это что такое? – Он нагнулся что-то рассмотреть. – А-а, пробка, чтобы сливать воду. Отличная конструкция. Можно мне попользоваться, пока я здесь?

– Если не боишься, что тебя съедят. Там внутри изображены какие-то морские гады.

Кейт осмотрел мебель – комод с ящиками, бритвенная стойка, великолепный платяной шкаф с инкрустацией на дверцах, изображавшей сцену охоты. В шкафу полно одежды Роу. Одному Богу известно, почему человеческий запах не смешивается с духами, но это так и запах Роу остался.

– Вода готова, сэр. – Рэнсом подгонял лакея с большим кувшином, из которого поднимался пар. Оба остановились, увидев Перри.

– Мой друг мистер Перрьям хочет перекусить. Перри, закажи что хочешь и подожди меня в графской библиотеке.

Перри, заслышав такой тон, поднял брови, но подчинился и вышел. Поставив кувшин, лакей последовал за ним. Рэнсом наливал воду в фарфоровый таз.

– Почему одежда моего брата еще здесь? – спросил Кейт.

Камердинер поставил кувшин.

– Вдова подумала, что вы сможете воспользоваться ею, сэр, вы с братом почти одного роста.

– Но не одного телосложения. У меня швы на плечах лопнут.

– Боюсь, ваша матушка не учла этого, сэр.

Что делать с этими вещами, черт возьми?

– Уберите все это отсюда и узнайте пожелания моей невестки. А теперь оставьте меня.

Рэнсом, видимо, привык постоянно прислуживать Роу здесь, но Кейту хотелось побыть одному, он отлично умел сам о себе заботиться, мог даже заштопать себе чулки и пришить пуговицы.

Оставшись один, он сбросил сюртук, жилет, сорочку, вымылся и только тогда задумался, почему так тщательно это проделал. Возможно, это был своеобразный обряд крещения. Есть в церковной службе что-то о вхождении в новую жизнь? Детей обычно окунают в купель.

Без всякой надежды Кейт рылся в своих вещах в поисках чистой рубашки, но нашел только три, которые уже надевал в дороге. К завтрашнему утру их выстирают, выгладят и так мастерски починят, что все дефекты исчезнут.

Скоро у него появятся новые рубашки. И обувь, которая сменит его башмаки на тонкой подошве и видавшие виды сапоги. И новая одежда, скромная по цвету, но сшитая из первоклассной ткани и по последней моде.

Как вся одежда Роу в этом проклятом шкафу.

Кейт повернулся к шкафу. Там наверняка найдутся чистые рубашки свободного покроя. И подходящая обувь.

Нет!

Кейт, как говорится, влез в башмаки своего брата, но не сделает этого буквально. Обувь брата в любом случае ему тесна. Кейт поморщился от неумышленной метафоры и выбрал из своей одежды рубашку и галстук почище.

Кейт одевался перед зеркалом, пытаясь придать себе по возможности респектабельный вид. Намочив уголок полотенца, он потер пятно на сюртуке и другое – на бриджах, но от воды кожа стала выглядеть только хуже.

Надо бы надеть башмаки, но, стянув грязные сапоги, Кейт увидел на чулках грязь и явные дырки. Ну почему он не взял с собой лучшие чулки, припасенные для погони за невестой?

Чулки в шкафу наверняка есть, и они подойдут. Кейт разглядывал охотничью сценку на дверцах шкафа, где собаки гнали оленя, и обдумывал ситуацию.

Он не такой, как его брат, и никогда им не будет.

Но он граф Малзард, владелец всего здесь, включая безупречные чулки брата. Какой смысл отвергать неизбежное?

Открыв инкрустированные дверцы, он обследовал содержимое ящиков и нашел чулки, от просто хороших до исключительных, аккуратно сложенные по парам и безукоризненные. Выбрав повседневные чулки брата, Кейт с трудом натянул их на свои мускулистые икры.

Первый шаг. Ведет ли он к победе или к поражению? Кейт не знал.

Глава 7

Кейт пересек спальню и вошел в библиотеку, но она оказалась пуста. Тактичный Перри ушел. Он велел принести еду, но скорее для друга, чем для себя, ибо на столе стояло то, что любил Кейт – свежий хлеб, ветчина, местный сыр и кувшин эля.

Но аппетита у него не было.

Комната Роу, книги Роу, тщательно выбранные Роу картины – все кричало: «Самозванец!» Кейт не сомневался, что если его брат смотрит с небес, то роняет слезы или скрежещет зубами. А все из-за спора, когда они наговорили друг другу такого, о чем оба потом пожалели, и, может быть, потому, что оба сказали правду.

Роу наставлял брата относительно его будущего и его поведения.

Кейт негодовал и возмущался тем, что брат возомнил своим долгом и даже правом давать ему советы, считая, будто Кейт нуждается в них. Сам он не намеревался спорить, но разговор вырвался из-под контроля.

Мнение Роу о нем переполнило чашу: безответственный, эгоистичный, беззаботный, недисциплинированный. Да, армейские сплетни свое дело сделали.

Кейт парировал тем, что брат бесхребетный, ограниченный, что все поднесено ему на блюдечке по праву первородства, а сам он не способен ничего добиться.

– Считаешь, будто ты действовал бы лучше? – огрызнулся Роу. – Тогда тебе надо радоваться, что у меня нет сыновей. – Кейт запротестовал, но Роу не обратил на это внимания. – Думаю, ты пир закатил, когда мой единственный сын умер.

Кейта это ошеломило, он не получал известий об умершем новорожденном. Он так и сказал, извинившись и выразив соболезнование, но брат ему не поверил.

Его вынужденную безучастность Роу расценил как радость, и эта незаживающая душевная рана сделала его глухим ко всем аргументам Кейта. Если бы он тогда попытался убедить Роу, помогло бы это избежать взрыва?

Как бы то ни было, их высказывания становились все более резкими, и Кейт выскочил из дома в ярости. Взял в конюшне лошадь и поскакал в Нордаллертон всего с несколькими монетами в кармане и больше не видел брата.

Дверь открылась, вошла мать.

Гнев Кейта еще больше распалился. Библиотека – это святая святых графа, сюда никто не смеет входить без приглашения. И если он граф, то пусть к нему относятся соответственно, черт побери!..

Округлившиеся глаза матери остановили его. Она словно увидела опасность. Кейт подавил ярость, но знал, что если заговорит, весь его сарказм вырвется наружу.

Мать облизнула губы, возможно, и ей было трудно говорить.

– Твои невесты. – Она протянула ему несколько листков бумаги.

Кейт молча взял их, нелепость ситуации спасла его. На первом листе было написано шесть имен с комментариями, на втором – двенадцать, на третьем – четыре.

– Это что, гарем?

– Не глупи! – отрезала мать. Наверное, она, как и он, вздохнула с облегчением, вернувшись к привычной семейной конфронтации. – Выбирай, Кейтсби, выбирай. Ты несколько лет не был здесь, и сомневаюсь, что твои недавние приключения привели тебя туда, где ты мог встретить достойных молодых леди.

«Как ты удивилась бы, мама! При условии, что к достойным относятся дочери и вдовы богатых простолюдинов».

– Я подобрала кандидаток. – Несмотря на пухлое телосложение и маленький рост, мать держалась величественно. – На первом листе подходящие тебе девушки из здешних мест. Я знаю каждую, ее достоинства, характер, даже родственников…

– Просто племенной учет.

Мать возмущенно фыркнула.

– К чему темнить? – сказал Кейт. – Речь о преемственности и потомках.

– Вот именно. И я рассчитываю, что ты исполнишь свой долг.

– Уверяю тебя, мама, я, как граф Малзард, намерен исполнить свой долг во всех, – он подчеркнул последнее слово, – отношениях. Однако неподходящая графиня в Кейнингзе огорчит тебя даже больше, чем меня.

– Отсюда и список. В нем нет ни одной, которую я не смогла бы принять.

«Так ты намереваешься жить здесь? – подумал Кейт. – Вдовий дом не для тебя». Он уже пообещал это матери, но такая перспектива наводила на мрачные мысли. Они всегда будут раздражать друг друга.

– На втором листе главные наследницы, – продолжала она. – Наше поместье нужды не испытывает, но лишние деньги никогда не помешают. Однако я мало кого из них знаю. Какая жалость, что Диану Аррадейл уже подцепили, вечно ты опаздываешь!

– Графиня Аррадейл? – Он просматривал список и узнавал фамилии, но не личности. – Вряд ли она заинтересовалась бы вторым сыном графа. И кто ее подцепил, а вместе с ней и значительный кусок Йоркшира?

– Южанин. Маркиз Ротгар. – Мать хмыкнула, выразив так свое мнение по этому поводу. – Я осторожно навела справки о других. На третьем листе девушки из семей с большим политическим влиянием. Надеюсь, ты намерен принимать участие в работе палаты лордов?

– Полагаю, что должен, хотя был бы рад больше никогда не видеть Лондон.

– Ты всегда был для меня загадкой, Кейтсби, – нахмурилась мать.

– А ты для меня, мама. Наверное, ты начала составлять этот список сразу после смерти Роу.

Ее круглое лицо сморщилось.

– Не сразу, но вскоре. Я вижу неотложную необходимость, даже если ты этого не понимаешь.

– Вы с отцом, должно быть, хорошо подходили друг другу.

– Да. И этот брак был устроен нашими родителями, как и брак Артемис и Себастьяна. Если хочешь…

– Нет! Я сам выберу невесту, мама, но благодарю тебя за помощь. Я тщательно просмотрю списки и решу, как лучше поступить.

– Обещай мне, что сделаешь хороший выбор, Кейтсби, – раздраженно поморщилась мать.

– Что именно значит «хороший»?

– Ты выберешь подходящую графиню Малзард.

– Я намерен сделать именно это.

– Хорошо, – все еще с сомнением сказала мать. Вздохнув, она вышла.

Кейт смотрел на аккуратно написанные страницы, сообразив, что не знает, чей это почерк – матери или клерка. У нее даже не нашлось повода хоть когда-нибудь написать ему. Письмо, извещавшее о смерти Роу, написал секретарь брата Маунт.

Он и Маунта унаследовал? Вероятно, да. Этот тихий, средних лет человек постоянно держался в тени, пока его не вызовут.

Если этот аккуратный твердый почерк принадлежит матери, то это просто чудовищно, если учесть, что строки написаны, когда тело ее любимого старшего сына еще толком не остыло.

Кейт заставил себя увидеть оборотную сторону. Потрясенная неожиданной смертью, мать, должно быть, цеплялась за второго сына как за шаткую опору, хваталась за импульсивного, беспечного, дерзкого Кейта, каким его считала, выбирая между ним и изгнанием из дома, который принадлежал ей сорок лет.

Если правильный брак снова внесет спокойствие в мир его матери, то просьба невелика. Но Кейт поймал себя на том, что ему очень не хочется выбирать невесту из этого тщательно составленного списка.

На следующее утро Кейт проснулся в большой и очень удобной графской кровати. Повернувшись на спину, он разглядывал на пологе над кроватью позолоченную металлическую розетку, изображавшую солнечные лучи. Он понять не мог, почему его брат потрудился украсить то, что никто, кроме него, не видит.

Кроме него и, возможно, Артемис. Это навело Кейта на унылые мысли о списке матери. Если бы можно было повернуть время вспять и вернуть прошлое, он без колебаний сделал бы это. Но увы…

Он посетил могилу Роу, прочитал надпись, вырезанную на каменной плите, пытаясь примириться с переменами. Но все еще ждал, что брат вот-вот примчится, разъяренный его самозванством.

Встав, Кейт подошел к окну открыть шторы. Солнце только что поднялось. В Лондоне светская жизнь продолжается далеко за полночь, порой до рассвета, и день начинается лишь после полудня. Однако вчера Кейт лег рано, это было единственной возможностью сбежать. Так же поступил и Перри.

Он, конечно, устал, но больше спать не мог.

Глупо пропускать рассвет.

Солнце едва поднялось над горизонтом, но небо уже стало ярким, с жемчужными переливами. Легкий туман стелился по земле и окутывал деревья вдали, создавая иллюзию волшебной сказки.

К черту волшебство! Хочется проехаться верхом.

Кейт оделся, но, спускаясь по лестнице, нес сапоги в руках, чтобы никого не разбудить.

Слуги, конечно, уже проснулись и спешно готовили дом к пробуждению хозяев. В прошлый визит он часто сталкивался с ними, отправляясь на ранние верховые прогулки. Тогда ему желали доброго утра и даже весело улыбались, теперь все кланялись или приседали в реверансе, отводя глаза, бормотали «ваше сиятельство» и спешили по своим делам.

Он владел здесь всем, но его не допускали в тот Кейнингз, который недавно так радовал его. Впервые Кейт осознал, что принадлежит к высшим слоям общества. Куда бы он ни вошел, везде к нему станут относиться по-другому. Он никогда не войдет в комнату незамеченным. И может не сомневаться, что ему всегда будут улыбаться, в надежде получить его расположение.

Слава Богу, конюшни не переменились и так же приветствовали его запахом лошадей и сена. Гнедой, на котором он в прошлый раз ездил каждый день, радостно заржал, Кейт подошел погладить его. Орешек был неутомимым, с ровным шагом, его держали в основном для гостей. Кейт мог поехать на любой из отличных лошадей брата, но выбрал Орешка.

Выглянул конюх, к несчастью, это был не Джеб, который все еще едет из Лондона. Этот нервно пробормотал очередное «ваше сиятельство». Кейт предпочел бы сам оседлать лошадь, но позволил слуге выполнить свою работу и в одиночестве выехал в туманное очарование нового дня.

Какое-то время Кейт просто ехал, наслаждаясь окружающей красотой. Ездить по городскому парку совсем не то. Поместье он знал прекрасно, в детстве это был его мир, открытый бесконечным исследованиям. Все осталось почти неизменным. Так же плескалось озеро в поросших камышом берегах, и по-прежнему манил таинственный мирок на маленьком острове, если отправиться туда на лодке. Старый дуб на холме растопырил в стороны те же ветки, по которым можно вскарабкаться. А по длинному склону, ведущему к ферме, замечательно скатываться зимой.

Приветственный оклик оторвал его от воспоминаний. Повернувшись, Кейт увидел Перри на лоснящейся черной арабской лошади.

– Как вижу, ты выбрал лучшую лошадь в конюшне, – заметил Кейт, когда друг приблизился.

– Если ты не мог разглядеть ее достоинства… – спокойно ответил Перри, поскольку намерения обидеть в словах Кейта не было.

– Я их прекрасно вижу, но Орешек лучше подходит для моего веса. Мы с ним давние друзья.

– А с моим Отелло вы враги?

– Он слишком высокого мнения о себе.

Словно подтверждая это, лошадь Перри переступала ногами и вскидывала голову.

– Продашь?

– Я… – Кейт едва не сказал, что нужно спросить Артемис, но это нелепо. Она получит вдовью долю наследства, но ее ничего не интересует здесь, кроме личного имущества и имущества дочерей. – Почему бы и нет? Роу ездил на ней в Лондоне, покрасоваться в парке, так что там Отелло больше нравится.

– Я знал, что мы подходим друг другу. – Перри похлопал лошадь по шее. – Отличное поместье.

– Главным образом это заслуга отца. Он оставил общий план, вместе с армией садовников.

– А там ферма? – спросил Перри.

– Да. Зимой мы скатывались по этому склону.

– Жаль, что сейчас июнь.

– Есть дуб, на который можно вскарабкаться…

– Я воздержусь. А твои сыновья с радостью и по дубу полазают, и по склону покатаются, как вы с Роу.

– Роу старше меня на шесть лет. Мы не играли вместе.

– Я этого не знал. Возможно, ты продумаешь это лучше.

– Никто не может планировать пол детей, иначе я не был бы графом. А у тебя с братьями не такая большая разница в возрасте?

– С каждым меньше двух лет, так что в детстве мы составляли настоящую банду.

Кейт представил играющих здесь мальчишек, не слишком отличающихся возрастом и близких по характеру, в отличие от него и Роу, хороших друзей и радость отца.

Его радость.

Он не сознавал раньше, как сильно это влечет его, но чтобы завести детей, нужно иметь графиню.

– Мать приготовила мне список невест.

– Гарем?

– Моя ремарка. Но ее не оценили. Нет, всего лишь кандидатки. На первом листе шесть местных леди. Фактически девочки. Одной всего лишь шестнадцать.

– Слишком молода.

– Да, но я уверен, что, на взгляд матери, у нее больше времени для деторождения.

– Кого-нибудь из них знаешь? – сочувственно поморщился Перри.

– Если не считать последнего визита, я тут не бывал годами. А перед разрывом не было времени на всякие мероприятия. Семьи я немного знаю, но самих претенденток – нет.

– Щекотливая ситуация. В нормальных обстоятельствах твоя матушка устроила бы бал и ты присмотрелся бы к барышням, не проявляя особенного внимания.

– Бал через несколько недель после смерти брата – это просто ужасно.

– Тебе нужно вернуться в Лондон. Здешние важные особы с их созревшими дочурками никуда не денутся. И у тебя есть хороший повод. Тебе необходимо представиться в качестве нового графа, занять место в палате лордов и так далее.

В этом есть смысл. Но он получил Кейнингз, с чего ему желать другого места?

– Я не могу сделать этого немедленно. Мне нужна новая одежда.

– В Лондоне обзаведешься. Ох уж эти провинциальные портные!.. – передернул плечами Перри.

– Обещаю отдать себя в твои руки, но у меня неотложная необходимость иметь приличную одежду сейчас.

– Хорошо. Призови местную пародию на портного, и я дам несколько советов.

Кейт рассмеялся, удивившись самому себе, потом сообразил, что это здоровый смех. Жизнь должна продолжаться.

Разговор о Лондоне, однако, кое о чем ему напомнил.

– Еще проблемы? – спросил Перри.

– Джорджиана. Никаких обещаний дано не было, но новости о моем графском титуле вызовут фурор в стане Рамфордов.

– Пусть.

– Но лучше, чтобы между нами лежала вся Англия.

– Тогда тебе надо выбирать невесту побыстрее. Это расстроит их помыслы.

– Точная мысль, – поддакнул Кейт, и они поехали дальше.

Глава 8

Кейт провел в Кейнингзе уже неделю, вникая в дела.

Он отдал себя в руки Фламборо – наконец он узнал имя мажордома – и ознакомился со всем домом и ведением хозяйства, благодаря небо, что скоро это станет обязанностью графини. Если, конечно, его графиня сможет вырвать контроль из рук матери и Артемис, продолжавших управлять Кейнингзом как отлично слаженная команда.

Он познакомился со своими тремя одетыми в черное племянницами возрастом от восьми до трех лет и получил только серьезные реверансы. Одному Богу известно, играют ли они когда-нибудь, но он ни разу не слышал ни звука.

С помощью служащих высшего звена он начал вникать в то, чем теперь обладал, включая свинцовые и угольные шахты, корабли, городские владения. Временами ему казалось, что у него лопнет голова.

Кейт знал, что все будут счастливы, если он просто подпишет что предложено. Но это было не в его стиле, ему хотелось понимать, что происходит.

Ему действительно недоставало секретаря, сведущего в личной корреспонденции и политических и деловых связях и действиях Роу. Вскоре после приезда выяснилось, что Маунт оставил свой пост сразу после похорон. Фламборо не желал пускаться в подробности, но Кейт надавил.

– Мистер Маунт был предан вашему брату, сэр.

– Рэнсом, похоже, тоже был предан моему брату, но он по-прежнему здесь.

– Мистер Маунт получил предложение работать в другом месте, сэр.

– Вы хотите сказать, что Рэнсом остался только потому, что ему никто не предложил места? Сомневаюсь. Маунт просто не хотел быть моим секретарем.

Фламборо смотрел в пространство.

– Видимо, он решил, что вы сильно отличаетесь от своего брата, сэр.

Другими словами, секретарь его невзлюбил, решил Кейт. Секретаря и хозяина связывают особые отношения, поскольку секретарь часто находится рядом, иногда даже на светских мероприятиях. И порой посвящен в интимные дела хозяина.

Маунт разделял уверенность Роу, что Кейт рад смерти его новорожденного сына?

Больно, что он никогда не сможет прояснить это недоразумение, но нет смысла останавливаться на этом. По крайней мере Артемис, похоже, об этом не подозревает. Кейт подумывал поднять эту тему и выразить невестке соболезнования, но не видел подходящего способа сделать это.

Что до секретаря, то Перри подменит его, наслаждаясь игрой. Он особенно полезен в тех случаях, когда необходимо знание двора и Лондона, он осведомлен и в политике, и в международных делах. Они разбирали переписку, касающуюся колониальных налогов, когда явился лакей, сообщивший, что требуется присутствие Кейта в гостиной.

– Что там еще? – пробормотал Кейт. Мать и невестка обычно не искали его общества, что всех вполне устраивало.

Войдя в гостиную, Кейт замер. В комнате было полно женщин.

Вытерпев только неделю, мать собрала часть потенциальных претенденток на роль графини и, представляя их, гордилась собой, как курица, снесшая целую корзину золотых яиц.

1

Дословно – перспективное место.

2

Псалом 136.