Он точно в темный склеп попал. Температура сразу понизилась. Под ногами теперь была не земля, а голые камни. В кольце из валунов, в центре его, тлел небольшой костерок. Струйки дыма выбивались из щелей между горящими поленьями. Кэмрон подошел ближе. За спиной у него сгрудились остальные.

Посреди обуглившихся поленьев Кэмрон заметил какой-то смутно знакомый предмет. У него екнуло сердце. Нагибаясь, Кэмрон уже не сомневался, что находка не обрадует его.

Он увидел человеческую руку, обгоревшую дочерна у локтевого сустава, которым ее ткнули в огонь. Кэмрон вообще не догадался бы, что это такое, если бы не кисть — пламя почти не коснулось ее. Раскрытая ладонь высовывалась из-за обуглившихся бревен — точно посылая им привет из преисподней. Все ногти слезли, а согнутый крючком указательный палец как будто лукаво подманивал их.

Кэмрон судорожно сглотнул и попытался отвести глаза от страшного зрелища. Но что-то, какая-то крошечная деталь зацепила его внимание. Да, на безымянном пальце золотой перстень, украшенный аметистом! Камушек сверкал на почерневшей руке, как глазок ящерицы. Владелец этого кольца был первым, кто научил Кэмрона держать меч. Первый помощник его отца в битве при горе Крид. Моллас Лысый.

У Кэмрона все перевернулось внутри. Он до крови закусил губы. Что гонцы сделали с Молласом? Зачем они расчленили и бросили на сожженье его тело? Кэмрон упал на колени и выхватил из огня руку Молласа. Это было выше его сил — смотреть, как она дотлевает там, среди головешек и пепла.

И в этот момент он почувствовал отвратительный запах возбужденного зверя. Кэмрону он был знаком — так пахло в замке в ночь смерти отца. Тошнотворная вонь крови, пота, мочи и сырой шерсти.

Кэмрону показалось, что он проваливается в черную бездонную яму. Он снова был в кабинете Берика Торнского. Люди, непохожие на людей, кружились по комнате, словно собравшиеся на шабаш ведьмы. И как бы он ни спешил, как бы быстро ни бежал, как бы ни кричал, стальной клинок все равно вонзался в грудь отца.

— Да поможет нам всем Господь! — донесся до Кэмрона чей-то вопль.

Он помотал головой, заставляя себя вернуться к действительности. Дыхание спирало, руки тряслись, и что-то ныло в груди, как старая рана.

— Мы нашли Рифа! — крикнул другой голос.

По тону этого второго рыцаря Кэмрон догадался, что нашли они не совсем Рифа. Скорее его труп. Кэмрон поднялся, опираясь на меч. Теперь он чувствовал только запах горящего дерева и дыма. Воображение, видно, сыграло с ним злую шутку.

Он пошел на крики, стараясь успокоиться и унять сердцебиение. Он должен появиться перед своими людьми совершенно спокойным.

Воинов Кэмрон увидел сразу за камнями. Они собрались вокруг тела Рифа. Лица рыцарей были мрачны. Руки сжаты в кулаки. Губы шептали молитвы — или проклятия. Завидев командира, они расступились — и Кэмрон увидел Рифа Хэнистера.

Он думал, что приготовился к худшему, что после виденного в кабинете отца и страшной находки в костре утратил способность удивляться и ужасаться.

Но он ошибался.

Риф был жив. Во всяком случае, не совсем мертв. С его груди содрали кожу, обнажив внутренности. Потом их раздвинули — так, чтобы сердце оказалось на виду. И это сердце еще билось. Глаза Рифа были широко открыты, дыхание со свистом вырывалось из искромсанной груди. Мускулы на правой руке конвульсивно сжимались; из ранки на ноги текла кровь, а брюки пропитались мочой.

Кэмрон закрыл глаза. В горле у него саднило. Воздух в легких стал тяжел, как вода. Он пытался отогнать от себя видение — племянник Хьюрина лежит на нижней ступеньке лестницы в замке Бэсс...

Сейчас он должен забыть о себе, забыть о собственных переживаниях и подумать об этом юноше, который так рвался в бой, что опередил своих товарищей.

Кэмрон опустился на колени около Рифа. Ему послышалось, что рядом кто-то читает Молитву Единому Истинному Богу. Глаза Рифа потемнели от боли. Он изо всех сил старался не выказать страха. Кэмрон взял его правую руку и крепко сжал, чтобы остановить спазмы. Ему было о чем расспросить юношу — откуда появились враги, как они были вооружены, сколько их... Но Кэмрон не стал задавать вопросы. Вместо этого он обнял Рифа, прижал к себе и прошептал:

— Пусть Господь пребудет с тобой, пусть покажет тебе дорогу домой. Ступай с миром и знай, что мы никогда не забудем тебя, что те, кого ты любил, любили тебя еще больше.

Кэмрон вынул из ножен кинжал и перерезал артерию, ведущую к сердцу юноши. А потом он лег рядом с Рифом, прижал его к себе и держал так, пока последний вздох не сорвался с губ страдальца.

Воины молча окружили их, мечи были опущены остриями в землю, глаза закрыты.

Кэмрон опустил тело Рифа на землю, нагнулся и запечатлел поцелуй на его щеке. Удивительно, но теперь он был совершенно спокоен. Эти слова, что он сказал Рифу, камнем лежали на сердце с той ночи, когда умер отец. И вот они наконец сказаны. И то, что услышал их не отец, а другой человек, почему-то не имело значения. Слова сказаны, храбрый юноша услышал их, и, как ни странно, этого достаточно.

Кэмрон поднялся.

Порыв восточного ветра снова принес тот запах. Вонь звериных испражнений ударила Кэмрону в нос. Он подумал, что чувства опять обманывают его, и оглянулся на стоявших рядом воинов.

— Чем-то воняет, — сказал один из рыцарей.

Не успел он договорить, как все вокруг переменилось.

Воздух наполнился пронзительными животными криками. Сотни факелов огненным кольцом окружили ущелье. Забряцали мечи. Заржали лошади. Зацокали по камням копыта.

Тени от камней вдруг ожили, темные фигуры выскользнули из еще более темных убежищ; лезвия их ножей засверкали в лучах утреннего солнца. Они вылезали отовсюду — из-за скал, которые только что преодолел отряд Кэмрона, из-за кустов, мимо которых проходили его воины, из-за деревьев, к которым они прислонялись, чтобы передохнуть или зашнуровать обувь.

Новые и новые зловещие фигуры спускались со склонов, выбирались из каждой ямы, из-за каждого валуна в Долине Разбитых Камней. Прошло всего несколько секунд, а они уже были везде, словно брызги черной масляной краски. На них была темно-серая одежда — такого же цвета, как почва, поэтому казалось, что они вылезают прямо из земли. Мечи они держали высоко поднятыми, на уровне плеч, и не шли, а скорее подползали, крались. Очертания тел были какими-то расплывчатыми, текучими. Плащи развевались за их спинами, глаза горели, из разинутых ртов стекала белая пена. Между оскаленными зубами пузырилась густая, как слизь, слюна.

Зловоние гниющего в логове мяса было невыносимо. Кэмрона затошнило.

Гонцы принесли с собой собственный свет и тени. Рассвета с его нежными красками не было больше. Было только сверкание факелов и черные тени, падавшие от каждой фигуры и каждого камня.

Запах. Тени. Свет. Узкие клинки, оскаленные зубы, розовые десна. Желчь подкатывала к горлу. Кэмрон судорожно сжимал рукоятку меча.

Однажды он уже пережил этот кошмар — в ночь смерти отца.

В ту проклятую ночь.

Кэмрон взглянул на своих людей и увидел, что они готовы к бою. Взглянул на Рифа Хэнистера и увидел, что юноша почил в мире. Тело его было истерзано, но лицо — спокойное и ясное. Оно выражало веру, безусловную, искреннюю, не задающую вопросов.

Кэмрону казалось, что сердце его не выдержит и разорвется на части. Каждый из этих людей его отец, брат, сын. Спасти этих солдат не в его силах. Что ж, он разделит их участь, и тогда ужасная ошибка, которую он совершил в ночь смерти отца, будет исправлена и бремя вины спадет с его плеч.

Он должен был умереть, защищая отца.

Гонцы перекликались гортанными получеловеческими-полузвериными голосами. Голова кружилась от удушающей вони и пропитанных керосином факелов. Кэмрон приказал своим людям занять позиции.

Полчища врагов неумолимо приближались. Без слов понимая друг друга, двенадцать рыцарей окружили тело Рифа Хэнистера.

Приготовления были закончены. Покрытый серой краской лист пергамента, жесткий от просушивания над огнем, лежал перед ней. От одного взгляда на него у Тессы начались спазмы в животе. Ее разбирало нетерпение.

— Вот это вам для начала, мисс, — сказал Эмит, протягивая ей соболиную кисть. — На всякий случай я сейчас промаслю еще одну, потоньше.

Тесса кивнула. Говорить она не могла. Всего несколько секунд назад она кончила разграфлять лист. Но за эти секунды вокруг словно вырос высокий неприступный забор. Тессе казалось, что у нее за спиной и по бокам стоят какие-то тени — как безмолвные стражи. Она погрузила кисть в блестящую густую черную краску, приготовленную из смолы и ламповой сажи. Мир сжался до одного-единственного квадратика света. И в нем Тесса видела пергамент, свои руки, держащие кисть и горшочки с краской. Больше ничего не имело значения. Даже воздух под ее пальцами стал тяжелым и плотным.

Эмит продолжал говорить. Наверное, хотел приободрить ее и дать последние советы. Но Тесса больше не понимала его. Все слова стали просто попавшими в чернила пылинками.

Тесса сжала кисть так, что побелели суставы пальцев на правой руке, и с силой опустила ее на лист пергамента и провела жирную, абсолютно черную линию по серому фону. Тессе даже почудилось, что она слышит, как краска с шипением впитывается в покрытую мелом поверхность.

Еще один, на этот раз легкий и быстрый, удар кистью — и от первой линии, к отметке в верхнем левом углу страницы отошла еще одна. Тесса ощущала, как кисть набирает скорость, видела, как вьется вслед за ней длинный черный шлейф. Она заставила себя остановить стремительное движение и воспользовалась передышкой, чтобы покрыть начатый узор блестками серебристых чернил. Потом снова окунула кисть в краску, и черная спираль снова устремилась вниз, к линии-основе.

Послушная ее воле кисть нарисовала серию одинаковых петель, но с каждым новым завитком краска ложилась все гуще, линии становились все толще... У Тессы голова пошла кругом. В животе снова начались спазмы. Кожу на голове покалывало, словно тысячи крошечных насекомых ползали в волосах и кусали ее. Кисть выскользнула из вспотевшей руки.

Тессе показалось, что пахнет горящим деревом — и чем-то еще. Она не успела понять, чем именно: запах почти сразу же пропал.

Черные нити словно манили и опутывали ее. Жирные и блестящие, они обещали разгадку всех тайн. Тесса чувствовала, что исчезает, перестает существовать, растворяется в них. Паника охватила девушку, но желание продолжать было слишком велико, и Тесса сделала вид, что все в порядке, а может, просто заставила себя прогнать страх. Проворные пальцы снова обхватили кисть, краска капля за каплей падала на пергамент, спирали неумолимо раскручивались, как вытянутая из мотка шелковая нитка. Пунктирные служебные линии на листе были уже не просто разметкой для рисования узора, а дорогой, ведущей в иной мир. Картой, которая помогала ориентироваться в нем.

Тессе послышалось негромкое жужжанье, но она не обратила внимания. Это всего лишь тень ее застарелого недуга — звона в ушах. Дэверик с его тонкой кисточкой и острым пером больше не властен над ней. Он ее не остановит. Ни в этот раз, ни в какой другой. Больше никогда.

Отныне она будет делать что захочет.

Возбуждение ее достигло предела. Тесса азартно водила кистью по странице. И тут ушей ее коснулся новый звук: точно лязганье металла по камню. Она постаралась сосредоточиться, понять, что это такое, но звук растаял, как дым.

Она двигалась дальше, все глубже, почти ощущая, как смола и сажа проникают в кожу, как на чистой странице рождается новый узор. Мысли Тессы кружились и извивались по листу пергамента вместе с линиями и спиралями рисунка. Бросив оценивающий взгляд на свое создание, она начала копировать узор на правой стороне страницы. Теперь пути назад нет.

Кисть ее выводила все новые фигуры. И погруженное во тьму пространство там, за узором, постепенно прояснялось. В центре поблескивал глубокий омут, пропасть, а может быть, озеро. Почти не сознавая, что делает, Тесса взяла из рук Эмита вторую кисть, окунула ее в чернильницу и принялась за рисование тонких перекрещивающихся линий. Цепочка крестов, как дорожка, протянулась к таинственному озеру. Тесса подбиралась к нему ближе и ближе, сквозь сочетания густых и светлых теней. Она уже не рисовала, а словно снимала — один за другим — тончайшие покровы, прозрачной дымкой окутывающие узор.

Внезапно Тесса почувствовала себя нехорошо и прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Совсем как Райвис, подумала она, почувствовав во рту вкус крови. Или это были чернила? У тех и у других привкус меди и соли.

Граница между ней самой и ее рисунком постепенно исчезала. Ее колотил озноб. Порыв холодного ветра налетел на нее. И снова появился тот запах. На сей раз Тесса сразу же узнала его: так воняло в страшную ночь на мосту.

Запах тухлого мяса. Запах гонцов Изгарда.

У Тессы пересохло во рту. Она почувствовала странную пустоту в животе, а ноги стали точно ватные. В памяти возникли темные фигуры гонцов, их занесенные ножи, ощерившиеся рты, влажные десны, с которых стекала слюна. Тесса мгновенно спроецировала эти образы на лежавший перед ней узор. Вот они — эти темные тени...

А кисть все бегала по пергаменту, засасывая Тессу глубже и глубже, в мир по ту сторону узора. Она опять услышала негромкий звон, напоминавший о прежней ее болезни. Но по черным развевающимся плащам гонцов, как по мосткам, продолжала приближаться к омуту. Тесса вновь запаниковала и на этот раз не смогла совладать с собой. Кожа на голове натянулась туго, точно тетива лука. Она не хотела идти дальше, не хотела видеть, но пальцы не могли остановиться и сами собой выводили новые завитки.

Вспомни Дэверика, сказала она сама себе. Вспомни, что он сделал.

Стиснув зубы, Тесса вызвала в памяти проклятые серые спиральки, которые столько лет мешали ей жить. Двадцать один год над ней издевались, ею манипулировали. А теперь у нее есть шанс узнать, что за этим стояло.

Она может сделать этот последний шаг, и она его сделает.

— Осторожно, мисс. Умоляю вас, не зайдите слишком далеко, — донесся до нее робкий голос Эмита. Но конец фразы Тесса уже не слышала — она снова с головой ушла в свой узор.

Через краски, пергамент, мел она погружалась во что-то безмерно темное, страшное и далекое.

Губы считали кресты и петли, глаза следили за симметричностью рисунка, пальцы сжимали кисть... Тессы Мак-Кэмфри не было больше, она слилась со своим узором. Она словно рассекала волны, продираясь сквозь паутину линий к озеру в центре пейзажа. Дыхание стало прерывистым, как у уставшего от долгого бега человека. Вокруг кричали люди, ржали лошади, бряцало оружие. И над адом битвы господствовал запах гонцов Изгарда Гэризонского.

Тессу охватило странное чувство. Ей показалось, что это место ей знакомо. Она бывала здесь раньше. Она точно попала в свой собственный организм. Она видела темноту своего желудка и осязала мягкость своей кожи. Еще капля краски, еще один крест — и Тесса достигла заветного озера. Она перевела дух и, наклонившись, вгляделась в зеркальную гладь.

Она ничего не увидела — только свое лицо.

Ей следовало бы удивиться. Но Тесса не удивилась. По-видимому, в глубине души она всегда знала правду. Она очутилась не в волшебном мире, созданном искусным магом или ловкими руками фокусника. Она шагнула внутрь себя самой.

Тессу била дрожь. С помощью звона в ушах Дэверик не только вертел ей, как хотел. Он скрывал от нее истинную сущность Тессы Мак-Кэмфри. Он не позволял ей ни на чем сосредоточиваться, слишком глубоко задумываться. Не пускал дальше определенной границы. Целый участок ее мозга был заблокирован намертво.

— Нет! — пробормотала она, не сознавая, что думает вслух. — Нет.

Рука ее бессильно упала на страницу. На непросохших чернилах остались отпечатки пальцев. Что дало Дэверику право вмешиваться в ее жизнь? Что?

— Мисс, мисс! С вами все в порядке? Пожалуйста, поговорите со мной! — Голос Эмита раздавался откуда-то издалека, но все же по его тону Тесса поняла, что наставник ее обеспокоен не на шутку.

Это благотворно подействовало на нее. Тесса немного пришла в себя. Эмит и его мать заботились о ней. Она заботилась о них. Дэверик отобрал у нее что-то очень важное. Но помощник его дал взамен что-то не менее ценное.

— Со мной все хорошо, Эмит. — Голос казался чужим, язык с трудом ворочался во рту.

Эмит положил руку ей на плечо:

— По-моему, на сегодня лучше закончить, мисс. Садитесь-ка к огоньку, передохните.

Тесса покачала головой и снова взялась за кисть. Она должна вернуться в это только что обретенное место. Туда, где сверкали ножи гонцов. Должна понять, зачем ее перенесли в этот мир.

— Подайте мне кроваво-красную краску, Эмит, — попросила она, — узор еще не закончен.