Глава 14

Дебора оглядела комнату, желая удостовериться, что ничего не забыла, потом закрыла чемодан и стащила его с кровати, решив больше не возвращаться в Корнуолл. За ночь погода резко изменилась, и вчерашнее кобальтовое небо утром стало цвета шифера. Ветер громко стучал ставнями, а из одного окна, которое Дебора оставила полуоткрытым, пахло сыростью. Кроме стука ставень и скрипа веток на буке, других звуков слышно не было, ибо почуявшие приближение бури чайки и бакланы исчезли в поисках убежища.

– Мисс!

В дверях стояла одна из горничных, молодая женщина с копной темных волос над треугольным личиком. Звали ее Кэролайн, тотчас вспомнила Дебора, и, подобно другой приходящей прислуге, она не носила форму, а была одета в синюю юбку, белую блузку и туфли на низком каблуке. Выглядела она свежей и аккуратной. В руках у нее был поднос.

– Его светлость сказал, что вы захотите что-нибудь съесть перед поездом, – проговорила Кэролайн, ставя поднос на маленький трехногий стол около камина. – Он предупредил, что у вас тридцать минут.

– А леди Хелен знает? Она встала?

– Встала и одевается. Ей уже принесли завтрак.

Словно в подтверждение этого, леди Хелен вошла в комнату, одновременно занимаясь тремя делами: она натягивала чулки, жевала тост и держала в руках две пары туфель.

– Не могу решить, – сказала она, критически оглядывая туфли, – какие надеть. Замшевые удобнее, а зеленые – красивее, правда? Я уже десять раз надевала то те, то эти.

– Лучше замшевые, – сказала Кэролайн.

– Хм-м-м. – Леди Хелен бросила замшевую туфлю на пол, надела ее, бросила зеленую туфлю и надела ее. – Смотри, Кэролайн. Ты уверена?

– Уверена, – ответила Кэролайн. – Замшевые. Если вы дадите мне другую пару, я уберу ее в чемодан.

Леди Хелен жестом попросила ее подождать. Она изучала свою ногу в зеркале, повешенном внутри шкафа.

– Понятно. Но все же посмотри на зеленые. Видишь зеленую нитку на юбке? Если даже ее нет, они создают контраст. Короче говоря, у меня есть прелестная сумочка под эти туфли, и я умираю как хочу надеть их. Жаль признаваться, что напрасно купила то и другое. А ты что думаешь, Дебора?

– Замшевые, – ответила Дебора, поставила чемодан возле двери и вернулась к туалетному столику.

Леди Хелен вздохнула:

– Ваша взяла. – Она смотрела на выходившую из комнаты Кэролайн. – Интересно, можно ее украсть у Томми? Только взглянула на туфли, и все уже решено. Черт возьми, Дебора, она бы экономила мне каждый день по многу часов. Не надо было бы стоять перед шкафом и решать, что надеть. Она бы сделала меня свободной женщиной.

Промычав что-то в ответ, Дебора с недоумением уставилась на свободное место рядом с туалетным столиком. Она подошла к шкафу, заглянула внутрь, поначалу не ощутив ни страха, ни ужаса, разве что смущение. Леди Хелен продолжала болтать.

– Я сама виновата. Стоит мне услышать «распродажа» в «Гарольде», и я уже сама не своя. Туфли, шляпки, пуловеры, платья. Однажды купила высокие сапоги. Просто они были моего размера. Прекрасно, подумала я, подойдут для работы в саду моей матушки. – Она посмотрела на поднос с завтраком. – Будешь грейпфрут?

– Нет. Я не голодная.

Дебора вышла в ванную, вернулась. Опустилась на колени, чтобы заглянуть под кровать. И все время старалась вспомнить, где оставила металлический ящик. Он был в комнате. Стоял на виду вчера и позавчера или нет? Задав себе этот вопрос, Дебора поняла, что не может с уверенностью ответить на него. Вряд ли она переставляла ящик. Тем более невозможно, чтобы он потерялся. Потому что если он потерялся и она не переставляла его, значит…

– Что ты делаешь? – спросила леди Хелен, с наслаждением вгрызаясь в Деборин грейпфрут.

С ужасом осознав, что под кроватью ничего нет, ничего не засунуто туда в спешке, чтобы не стояло на пути, Дебора встала. У нее как будто заледенело лицо.

Хелен перестала улыбаться:

– Что такое? Что случилось?

Делая последнюю и совершенно бесполезную попытку, Дебора вернулась к шкафу и выбросила лишние подушки и одеяла на пол.

– Мои фотоаппараты, – сказала она. – Хелен, нет моих фотоаппаратов.

– Фотоаппаратов? – не понимая, переспросила леди Хелен. – Нет? Как это нет?

– Нет. Ты понимаешь? Их нет. Они были тут. Ты же видела. Я привезла их на уик-энд. А теперь их нет.

– Не может быть. Ты просто их переложила. Наверняка кто-то подумал…

– Их нет, – повторила Дебора. – Они были в металлическом ящике. Фотоаппараты, фильтры, объективы. Все.

Леди Хелен оставила грейпфрут и огляделась:

– Ты уверена?

– Ну конечно уверена! Не будь… – Дебора взяла себя в руки. – Все было в ящике, который стоял возле туалетного столика. Смотри. Его нет.

– Надо спросить Кэролайн, – сказала леди Хелен. – Или Ходжа. Может быть, они отнесли его в машину? Или Томми пришел пораньше и забрал его? Наверняка! Не думаю, чтобы кто-нибудь…

Ее язык наотрез отказывался произнести слово «украл». Тем не менее именно это слово было у нее на уме и на языке.

– Со вчерашнего вечера я не выходила отсюда. Разве что в ванную. Если Томми взял ящик, почему он не сказал мне?

– Я спрошу.

И леди Хелен вышла из спальни.

Уставившись в пол, Дебора опустилась на стул возле туалетного столика. Узор из цветов и листьев на ковре расплывался у нее перед глазами. Три фотоаппарата, шесть объективов, несколько дюжин фильтров – все это первоклассное оборудование, после трехлетнего обучения подтверждающее ее статус профессионального фотографа, ей удалось купить благодаря первой удачной выставке в Америке. Она могла работать, не связывая себя никакими обязательствами.

Любое решение, принятое Деборой в Америке, так или иначе было связано с новыми фотоаппаратами. Ей было легко вспоминать о своей тамошней работе, о принятых и непринятых решениях, потому что как профессионал она добилась успеха. Не имело значения то, что она втайне оплакивала свою юность. Профессиональные победы позволяли не думать о своей потере, а теперь ей грозила переоценка ценностей. Если она считала, что в ее жизни все правильно и оправданно, то только благодаря достигнутому успеху, все знаки и символы которого были налицо.

Вернулась леди Хелен.

– Я поговорила и с Кэролайн, и с Ходжем, – неуверенно проговорила она. Продолжать не было нужды. – Послушай, Дебора, Томми купит…

– Не хочу, чтобы Томми возмещал мне фотоаппараты! – крикнула Дебора.

– Да нет, послушай, Томми должен знать. Я схожу за ним.

Леди Хелен не было всего пару минут, и вернулась она вместе с Линли и Сент-Джеймсом. Томми подошел к Деборе. Сент-Джеймс остался стоять возле двери.

– Черт побери! – пробурчал Линли. – Чего нам еще ждать?

Он обнял Дебору за плечи и прижал к себе, потом опустился на колени и заглянул ей в глаза.

На лице Томаса Линли легко читалась усталость. Похоже, он не спал всю ночь. Деборе было ясно, что он беспокоился за Джона Пенеллина, и она почувствовала укол совести оттого, что тоже доставляет ему беспокойство.

– Деб, дорогая, извини меня.

Значит, он уже знал, что фотоаппараты украдены, но в отличие от леди Хелен даже не попытался предложить ей то или иное возмещение.

– Дебора, когда ты видела их в последний раз? – спросил Сент-Джеймс.

Линли коснулся ее волос, убрал прядь с лица, и Дебора почувствовала чистый свежий запах его кожи. Он еще не выкурил ни одной сигареты, и Деборе всегда нравилось, как он пахнет утром. Если ей удастся сконцетрироваться на Томми, все остальное станет неважным.

– Ты видела их вчера вечером, прежде чем лечь? – настойчиво расспрашивал Сент-Джеймс.

– Они были тут вчера утром. Я помню, потому что переложила фотоаппарат, которым пользовалась на спектакле. Все было тут, рядом со столом.

– А потом? Ты не помнишь? Ты больше не брала их?

– Нет. Меня далее не было в комнате. Я пришла, чтобы переодеться к обеду. Я бы заметила их. Должна была. Я же была тут. Сидела за туалетным столиком. Но я не видела их. А ты, Саймон?

Линли встал. В его взгляде было любопытство, когда он переводил его с Деборы на Сент-Джеймса, может быть, замешательство. Но ничего больше.

– Уверен, они были тут, – сказал Сент-Джеймс. – В твоем старом металлическом ящике, да? – Дебора кивнула. – Я видел его возле туалетного столика.

– Возле туалетного столика, – повторил Линли скорее для себя.

Он посмотрел на пол, посмотрел на Сент-Джеймса. Посмотрел на кровать.

– Сент-Джеймс, когда это было? – Он хотел произнести это как ни в чем не бывало, но не смог, и вопрос прозвучал куда значительнее, чем предполагалось.

– Томми, мы опоздаем на поезд, – вмешалась леди Хелен.

– Сент-Джеймс, когда ты видел ящик? Вчера? Вечером? Ночью? Когда? Ты был один? Или Дебора?..

– Томми, – позвала леди Хелен.

– Нет. Пусть ответит.

Сент-Джеймс молчал, и Дебора тронула Томми за руку, многозначительно поглядев на леди Хелен.

– Томми, – леди Хелен предприняла третью попытку, – это не…

– Я же сказал, пусть он сам ответит.

Прошло несколько секунд – целая вечность, – прежде чем Сент-Джеймс бесстрастно проговорил:

– Нам с Хелен удалось вчера раздобыть фотографию Мика Кэмбри. Томми, мы были у его отца. И я принес фотографию Деборе перед обедом. Тогда-то я и видел ящик.

Линли смотрел на него во все глаза. Потом тяжело вздохнул.

– Проклятье, – сказал он. – Я прошу прощения. Чертовски глупо получилось. Не понимаю, что на меня нашло.

Сент-Джеймс мог бы улыбнуться. Он мог бы отмахнуться от извинений Линли и рассмеяться, отвергая обидную, но понятную ошибку. Он не сделал ни того, ни другого. Он только посмотрел на Дебору и быстро отвел взгляд.

– Дебора, они очень дорогие? – желая разрядить обстановку, спросила леди Хелен.

– Несколько сотен фунтов.

Дебора отошла к окну и встала к нему спиной, чтобы ее лицо было в тени. Она чувствовала, как кровь стучит у нее в висках, на шее, на щеках, и ей хотелось лишь одного – поплакать.

– Значит, кто-то хочет продать их. Но не в Корнуолле. Во всяком случае, не здесь. Не исключено, что в Бодмине, или Эксетере, или даже в Лондоне. Но сомневаюсь, что ящик, украденный во время обеда, предназначен для продажи. После ареста Джона Пенеллина все очень осложнилось, вы не находите? Все выходили и приходили…

– А не сидели в гостиной, – сказала Дебора.

Она вспомнила о Питере Линли и его злом тосте. Кому, как не Питеру, могло прийти в голову досадить ей? А досадив ей, он досадил и Томми.

Сент-Джеймс посмотрел на часы.

– Отвези Хелен и Дебору на вокзал, – сказал он Линли. – Им все равно нет смысла оставаться тут. Мы попробуем разобраться сами.

– Прекрасно, – отозвалась леди Хелен. – Мне вдруг захотелось вдохнуть лондонский смог.

Она направилась к двери и по дороге коснулась руки Сент-Джеймса, который последовал за ней.

– Саймон, я прошу прощения, – сказал Линли. – Мне нет оправдания.

– Если не считать твоего брата и Пенеллина, усталости и отчаяния. Все в порядке, Томми.

– Ладно. Я чувствую себя дурак дураком.

Сент-Джеймс покачал головой, но лицо у него было несчастное.

– Ничего. Пожалуйста, забудь.

И он вышел из комнаты.

***

Сент-Джеймс сначала увидел, а потом услышал, как его сестра зевает в дверях.

– Ну и вечерок, – проговорила она, входя в столовую и усаживаясь за стол. Подперев рукой голову, она потянулась за кофе, налила его в чашку, добавила сахар. Словно не удосужившись поглядеть в окно, Сидни надела ярко-синие шорты, украшенные серебряными звездами, и коротенькую кофточку. – Ужасные тосты, визит полицейских, арест. Нас вызовут на допрос?

Сидни посмотрела на блюда под крышками, расставленные на буфете, но не пожелала встать и стащила с тарелки брата кусок бекона, который положила на его тост.

– Сид…

– Хм-м-м? – Она придвинула к себе несколько газетных страниц. – Что ты читаешь?

Сент-Джеймс не ответил. Он проглядывал нанруннелский «Споуксмен» и не хотел, чтобы его дергали.

Газета была местная, и по большей части в ней были местные новости. Как бы Мик Кэмбри ни был предан своему изданию, Сент-Джеймс не мог связать его убийство с тем, что он читал: о состоявшейся в Ламорна-Коув свадьбе, об осуждении воришки из Пензанса, о нововведениях на молочной ферме неподалеку от Сэйнт-Бериана. Было здесь и сообщение о постановке «Много шума из ничего». Спортивные новости представляли собой заметку о местном теннисном матче, а что касается преступлений, то речь шла лишь о дорожно-транспортной разборке между водителем грузовика и коровой. В редакторской колонке были кое-какие намеки, но они касались будущего газеты, а не убийства Мика Кэмбри.

Страница вместила в себя две статьи и семь писем. Первая статья была подписана Кэмбри, и в ней говорилось об оружии, которое провозится в Северную Ирландию. В другой статье Джулиана Вендейл писала о национальной программе защиты детей. В письмах, присланных из Пензанса и Нанруннела, были отклики на статьи в предыдущих номерах о расширении городских границ и о школьных проблемах. Все это отражало желание Мика Кэмбри сделать газету более значимой, однако никак не могло стать причиной убийства.

Сент-Джеймс не забыл, что отец Мика рассказывал, будто его сын работал над какой-то важной темой, которая якобы должны была дать новую жизнь их газете. Очевидно, ничего больше Гарри Кэмбри не знал. И так же очевидно, что Мик собирался с помощью своего журналистского расследования заполучить куда большую аудиторию, чем это реально в корнуоллском захолустье. Оставался вопрос: не обнаружил ли Гарри Кэмбри, что его сын расходовал время и деньги, принадлежавшие «Споуксмену», на что-то такое, что не имело к нанруннелской газете никакого отношения? А если он обнаружил это, то как отреагировал? Мог бы он ударить сына, как один раз уже сделал это в присутствии сотрудников?

На вопросы, возникавшие в связи с убийством Мика, нельзя было ответить, не получив ответ на главный вопрос – было это предумышленное убийство или убийство в порыве страсти? То, что свидетели слышали крики, предполагает страсть, не говоря уж о надругательстве над трупом. Однако все остальное – беспорядок в гостиной, пропажа денег – указывает на злой умысел. Даже вскрытие вряд ли это прояснит.

– А где все? – спросила Сидни, вскочив с места, и, не выпуская из рук чашку с кофе, подошла к окну, где уютно устроилась на обитой бархатом скамейке. – Отвратительная погода. Собирается дождь.

– Томми повез Дебору и Хелен на вокзал. Больше я никого не видел.

– Нам с Джастином, наверно, тоже надо ехать в Лондон. Ему завтра на работу. Ты видел его?

– Сегодня – нет.

Сент-Джеймс не расстраивался по этому поводу. Он заметил, что чем реже он видит Джастина Брука, тем лучше для него, и мечтал только о том, чтобы его сестра очнулась и изгнала этого человека из своей жизни.

– Пойду-ка вытащу его из спальни, – сказала Сидни, но не двинулась с места.

Она все еще пила кофе и смотрела в окно, когда пришла леди Ашертон, которая не собиралась завтракать, судя по ее одежде: завернутые до колен синие джинсы, мужская рубашка, бейсболка. В руках у нее была пара плотных перчаток для работы в саду, которыми она в волнении била о свою ладонь.

– Ты здесь, Саймон? Отлично. Можно тебя на минутку? Это касается фотоаппаратов Деборы.

– Вы нашли их?

– Нашли? – не поняла Сидни. – Не хватало еще, чтобы Дебора потеряла свои фотоаппараты.

Она мрачно тряхнула головой, вернулась к столу и взялась за газету, которую читал ее брат.

– Нашла, – сказала леди Ашертон и повела Сент-Джеймса в сад, куда соленый ветер гнал с моря серые тучи.

Недалеко от южного крыла дома их ждал садовник, стоявший напротив бука в сдвинутой на глаза кепке. Заметив Сент-Джеймса и леди Ашертон, он кивнул им и показал на плющ на стене.

– Жалко, – сказал он, – очень уж повредили плющ.

– Комната Деборы как раз над дырой в плюще, – пояснила леди Ашертон.

Сент-Джеймс посмотрел наверх, на плющ, поломанный, вырванный с корнем, явно поврежденный чем-то упавшим сверху, и упавшим совсем недавно, что подтверждалось не только видом плюща, но и резким запахом.

Отступив на шаг, Сент-Джеймс посмотрел на окна. Комната Деборы действительно находилась немного выше поврежденного плюща, сразу над бильярдной и довольно далеко от столовой и гостиной, где накануне принимали гостей. Насколько Сент-Джеймс знал, никто не играл в бильярд, так что никто не мог слышать шум, когда разбивались брошенные сверху фотоаппараты.

Садовник вернулся к своей работе и вновь стал собирать ветки в пластиковый мешок. Леди Ашертон заговорила тихо и с очевидным облегчением:

– Хотя бы это, Саймон. По крайней мере, ясно, что никто из наших не замешан в воровстве.

– Вы о чем?

– Не вижу смысла в том, чтобы кто-то из нас взял их и уронил. Проще ведь спрятать их в комнате, а потом ускользнуть вместе с ними. Ты не согласен?

– Проще. Да. Но не разумнее. Особенно если кто-то хотел изобразить все так, будто в дом проник чужой человек. Но и это не очень разумно. Ведь вчера в доме были посторонние? Мистер и миссис Суини, доктор Тренэр-роу, ваша невестка, член парламента от Плимута.

– Джон Пенеллин, – добавила леди Ашертон. – Приходящая прислуга из деревни.

– Их-то вряд ли заподозришь.

По выражению лица леди Ашертон Сент-Джеймс понял, что она уже сделала свои выводы относительно того, кто мог взять фотоаппараты Деборы и где они теперь. Но признаваться в этом ей не хотелось.

– Не понимаю, почему украли именно фотоаппараты.

– Они дорого стоят. И их можно легко продать, если очень нужны деньги, – отозвался Сент-Джеймс.

На мгновение ее лицо изменилось, но она тотчас взяла себя в руки, и Сент-Джеймс пожалел ее.

– Весь вечер дом был открыт. Любой мог войти, пока мы сидели за столом. Тем более никакого труда не составило бы подняться в комнату Деборы и украсть фотоаппарат.

– Но, Саймон, зачем брать фотоаппараты, если нужны деньги? Почему не что-нибудь другое? Что-нибудь более ценное?

– Что? Все остальное легко соотнести с Ховенстоу. Столовое серебро, например. Ваш фамильный знак стоит на всем без исключения. Естественно, никто не будет снимать со стены портрет, рассчитывая, что этого не заметят до утра.

Леди Ашертон отвернулась и посмотрела в сад, видимо желая скрыть от Сент-Джеймса выражение своего лица.

– Дело не в деньгах, – сказала она, сжимая в руках перчатки. – Не может быть, Саймон. Вы же знаете.

– Думаете, миссис Суини утащила фотоаппарат? – попробовал пошутить Сент-Джеймс, и леди Ашертон ответила ему едва заметной улыбкой.