Глава 58

Кэндис злилась.

Спина ее ныла, голова раскалывалась от боли. На улице было холодно, слишком холодно, чтобы стирать. Она снова взялась за стирку. Хотя Джек оставил ей цыплят, корову и солидный запас копченой дичи, следовало подумать о ребенке. О ребенке и об их будущем.

Тем более что в данный момент Кэндис серьезно сомневалась, будет ли Джек Сэвидж частью этого будущего.

Сорок долларов таяли быстрее, чем она предполагала.

Не о таком будущем для своего ребенка мечтала Кэндис. Как только малыш подрастет, они уедут. Вернуться к родным она не может. Поэтому нужно накопить достаточную сумму, чтобы снять жилье, пока она будет искать работу. Если понадобится, она согласится скрести полы, но у ее ребенка будет все необходимое.

Кэндис с ожесточением помешала белье. Дыхание вырывалось изо рта паром, окоченевшие руки покраснели. Она шмыгнула носом, размышляя о неотложных делах: принести дрова, если Луис Сантана так и не объявится до вечера, накормить животных и достать олений бок из коптильни, которую соорудил Джек. И еще ей хотелось испечь хлеб.

Сердитым жестом Кэндис убрала под платок выбившиеся пряди волос. Его объяснение в любви чуточку запоздало! Где это видано, чтобы муж бросил беременную жену одну-одинешеньку? Пропади он пропадом! Она подавила слезы, часто подступавшие к горлу в последнее время. Если бы Джек действительно любил ее, то не отправился бы воевать. Да еще на стороне индейцев. Может, как раз сейчас, в эту самую минуту, он снимает скальпы с белых и наслаждается их муками? Господи, да за кого она вышла замуж? Как Джек мог говорить о чести и верности, об обязательствах перед апачами? А как насчет нее? Выходит, перед ребенком у него нет обязательств?

— Как поживаешь, Кэндис?

Выпрямившись, девушка нетерпеливо повернулась к капралу Льюису.

— Генри, есть какие-нибудь новости с перевала Апачи? Он скользнул по молодой женщине взглядом. Прошло всего две недели, но все в городе знали, что муж Кэндис исчез, хотя она ни с кем не делилась своими проблемами. Страсти накалились, и не хватало только, чтобы ее линчевала ненавидящая апачей толпа. Генри жалел Кэндис, потому что она много работала, жила в бедности и осталась без мужа. И восхищался ею, не оставляя надежды, что она пустит его в свою постель. Об этом же мечтали и остальные солдаты. По этой причине Кэндис не расставалась с револьвером, который дал ей Джек, даже когда запирала на ночь дверь, ложась спать.

Слава Богу, хоть ее беременность пока не заметна, а докХаррис — приличный человек и не сплетник.

— Новостей полно. У тебя утомленный вид, Кэндис. Может, пригласишь на чашечку кофе?

Кэндис устало улыбнулась:

— Конечно. Вижу, ты принес белье.

— А как же!

Кэндис не опасалась Генри Льюиса в отличие от других солдат, приносивших ей белье в стирку. Он происходил из семьи, принадлежавшей к высшему нью-йоркскому обществу. Генри был молод, хорошо образован, но явно изголодался по белым женщинам. Он ненавидел армию и собирался уехать, как только кончится срок службы. Кэндис не винила его в этом.

Пока она наливала кофе, Генри развернул салфетку. При виде свежих, еще теплых пирожных у Кэндис потекли слюнки. В последние дни она постоянно ощущала голод, а времени на то, чтобы испечь сладкое, никогда не хватало. Выражение ее лица рассмешило Льюиса.

— О Генри, — сказала Кэндис и отвернулась, чтобы достать тарелки, так как ей снова захотелось заплакать.

— Ты слишком много работаешь, — заметил он, когда Кэндис села, и взял в руки ее загрубевшую ладонь.

Кэндис мягко отняла руку и слегка улыбнулась, оставив его слова без ответа.

— Расскажи лучше, что происходит на перевале Алачи.

— Хорошие новости, — сообщил Генри, просветлев. — Стойбище Кочиса сожжено дотла.

Кэндис побледнела, ей стало дурно. Джек!

— Кэндис? Что с тобой?

Кэндис закрыла глаза и вцепилась в стол. «Господи, пожалуйста, нет! Я так люблю его, пусть с ним все будет хорошо». Она открыла глаза и сморгнула слезы.

— Как это произошло?

— Войскам из форта Брекенридж в составе двух соединений кавалеристов под командованием лейтенанта Мориса удалось пробиться туда. К счастью, обошлось без сражения. Оказалось, что индейцы покинули стойбище.

Кэндис больше не слушала. Покинули? Слава Богу!

— Покинули? Они ушли? Апачи ушли?

— Все до единого. Мы нашли только три изуродованных трупа. Бедняги. — Лицо Льюиса потемнело.

Кэндис была слишком рада, что апачи оставили стойбище, чтобы думать о гибели пленников.

— Аури опознал в одном из трупов служащего станции, Уоллеса, по золотым коронкам. Всех пленных индейцев, включая трех, захваченных по пути к перевалу Апачи, повесили прямо над могилами убитых американцев. Остались только женщина и мальчик. Их доставили в форт Бьюкенен. — Генри помолчал, сделав глоток кофе. — Говорят, трое из повешенных были родственниками Кочиса. Женщина и ребенок — тоже.

Кэндис не могла ни есть, ни пить. Значение слов Льюиса постепенно доходило до ее сознания. Она подняла на него взгляд.

— Они ведь теперь не отступят, да?

— Вряд ли, — вздохнул он. — Похоже, мы увязли по самые уши в войне с апачами.

Позже, стоя в дверях, Генри взял руку молодой женщины и сжал, настойчиво глядя ей в глаза.

— Кэндис, — хрипло сказал он.

— Спасибо за новости, — вежливо отозвалась Кэндис, однако Генри не выпустил ее руки.

— Кэндис, он не вернется. — Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

Она на секунду замерла, затем выдернула руку.

— Я устала, Генри. У меня был тяжелый день, и еще нужно переделать кучу дел, пока не стемнело.

Он не сразу отвел от нее взгляд, полный откровенной тоски.

— Ты заслуживаешь большего. Во всяком случае, не такого мужа, который бросил тебя здесь одну. Мужа, который…

— Это не касается никого, кроме меня, — оборвала его Кэндис. — До свидания, Генри. Твое белье будет готово через три дня, если не испортится погода.

Он открыл было рот, но ничего не сказал и вышел.

Кэндис захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, ожидая, пока Генри отъедет. Все ее мысли были о Джеке. Она думала о нем с той минуты, как Льюис рассказал ей о последних событиях, и его визит казался ей бесконечным. Где Джек? Может, прячется в затерянном в горах каньоне, готовясь к очередной схватке с белыми? Или преследует злосчастный караван фургонов с мирными поселенцами? Теперь он не вернется, даже если захочет. Один Бог знает, где Джек и как далеко. Закрыв глаза, Кэндис вознесла молитву о его благополучии. А потом вышла во двор, чтобы закончить стирку.

Глава 59

Апачи оставили разведчиков, прежде чем сняться с лагеря в каньоне Гудвина и отойти в горы Чирикауа, где располагался укрепленный лагерь Кочиса. Один из них вернулся и принес мрачное, но вполне предсказуемое известие о казни пленных индейцев. Джек, Кочис и еще несколько воинов спустились с гор, чтобы похоронить тела. Опасность была невелика, поскольку войска, прихватив с собой кареты с пассажирами, ушли с перевала Апачи.

Зимний ветер раскачивал шесть трупов, висевших на могучем дубе над свежими могилами трех американцев. Подъехав ближе, апачи увидели, что тела индейцев не тронуты. Взгляд Джека угрюмо скользнул по мертвым воинам, затем метнулся назад, к третьему из них.

Шоцки!

Застыв на месте, он смотрел и не верил своим глазам.

Это был Шоцки. Тело его брата покачивалось на ветру, голова склонилась набок, подбородок прижимался к плечу. Открытые глаза невидяще смотрели в пустоту. Ветер трепал длинные волосы, темные пряди касались лица, цеплялись за губы.

Джек застонал, исторгнув из недр души звук, полный невыносимой муки. Боль была так велика, так непомерна, что на секунду ему показалось, будто он сейчас умрет и последует за братом. Джек не мог пошевелиться. Он даже не заметил, что его спутники спешились. «Брат мой! — кричала его душа. — Брат мой!»

Джек тоже спешился. Он тяжело дышал, слезы застилали глаза. Это был один из самых тяжелых моментов в его жизни. Подойдя к Шоцки, он перерезал веревку и, подхватив брата на руки, опустился с ним на колени. Сдавленные рыдания вырвались из его груди. Джек долго сидел, прижимая к себе бездыханное тело. Он был не в силах постигнуть случившегося.

Джек не знал, сколько прошло времени, прежде чем его слезы иссякли. Он глубоко вздохнул, снял петлю с шеи Шоцки и разгладил красные рубцы на шее, словно мог стереть жуткие отметины. Шоцки! Безмерная боль вновь нахлынула на него. Джек обнял брата и закрыл глаза, прижавшись щекой к его волосам. Он знал, что должен действовать, должен похоронить Шоцки, но не мог пошевелиться.

Когда он поднял голову и огляделся — вокруг никого не было. Только тихое белое утро, отмеченное безмолвием смерти. Поднявшись на нетвердые ноги, Джек осторожно, как бесценную ношу, поднял тело брата и отнес к своему коню.

Возле родников уже шли приготовления к похоронам. Когда Джек подъехал, никто не посмотрел на него, никто не окликнул. Воины держались в стороне, уважая его скорбь. Оцепенев от горя, Джек обмыл брата, прощаясь с ним перед долгой разлукой. Он не мог поверить, что Шоцки мертв. Повешен. Немыслимая смерть для воина. Шоцки, с которым он вырос, с которым боролся и бегал наперегонки. Его лучший друг, который был ему ближе, чем родной брат. Шоцки, за которого он охотно отдал бы собственную жизнь. Которого любил больше всех на свете, кроме жены и матери. Но то была другая любовь. Шоцки был неотъемлемой частью его кровоточащей души.

Джек снова одел брата и снабдил его всем, что необходимо воину в путешествии в иной мир. Вооружил собственным ножом и «кольтом», отдал свою куртку и одеяло. Он похоронил его в расщелине на скалистом склоне, поросшем можжевельником, и убил лошадь, которую привели с этой целью. Слезы то и дело наворачивались на его глаза. Джек ушел, отчаянно желая забвения.

Вымывшись и окурив себя благовонными дымами, апачи тронулись в обратный путь. Джек ехал с воинами, ощущая нарастающий гнев, слепой и безрассудный. Лишь одна внятная мысль пробилась через пелену горя, застилавшую его мозг: месть.

Месть.

Она питала его ум, согревала тело и душу, помогала сохранять рассудок в течение следующей недели, проведенной в скорбном уединении. Погруженный в свое горе, Джек ничего не замечал, ни с кем не общался, не мог есть. Лагерь притих, временами оглашаясь плачем и причитаниями женщин, потерявших близких. Все ждали, пока кончится срок траура Кочиса, гадая, сколько он протянется. Вождь ни с кем не встречался, и никто не видел его.

Ровно через неделю после похорон брата Джек начал приходить в себя. Как ни велико было его горе, он понимал, что жизнь продолжается и его миссия не окончена. Впервые за несколько дней Джек поел, потом нашел Нахилзи и сообщил ему, что отвезет печальную весть родным Шоцки. На рассвете Джек выехал из лагеря.

Остановившись на ночь на привал, он к утру добрался до реки Сан-Педро и с трудом устоял перед искушением двинуться на восток, к Эль-Пасо, от которого его отделяли два дня пути. Джеку мучительно хотелось увидеть Кэндис. Только она могла дать ему забвение, притупить его горе, хотя бы ненадолго. Но он повернул на север, к вздымавшимся за долиной горным отрогам, а в полдень, воспользовавшись дымовыми сигналами, нашел племя Шоцки. Оно разбило лагерь на берегу небольшой речушки, протекавшей по каньону к западу от долины.

Джек понимал, что Луси, хотя и надеется на лучшее, готова к худшему. Остатки попавшего в засаду отряда должны были вернуться еще неделю назад. Видели ли они, как солдаты захватили Шоцки и двух воинов? Джек не знал ответа на этот вопрос и не представлял себе, как смягчить удар, который нанесет известие об их гибели. Солнце уже позолотило вершины гор, озаряя землю последними благодатными лучами, когда Джек въехал в лагерь.

Весть о его прибытии быстро разнеслась по стойбищу. Джек спешился, глядя поверх голов окруживших его мужчин, которым не терпелось услышать новости о войне. Апачи связывались между собой с помощью сигнальных дымов, разводя цыпочку костров. К этому времени все племена, обитавшие на обширном пространстве от Мексики на юге до Колорадо на севере, знали, что Кочис вышел на тропу войны против белых. Джек едва отвечал на хор дружеских приветствий, не сводя глаз со спешившей к нему Луси, за которой следовала Дати. Взгляды Джека и Луси встретились. Собравшись с духом, он двинулся ей навстречу, расталкивая толпу. Побледнев, Луси остановилась. Она что-то произнесла, и хотя Джек не слышал ее слов, но понял, что это отрицание. Он подошел к ней и схватил за плечи.

— Нет! Я не хочу этого слышать… нет! — Ее била дрожь, из глаз хлынули слезы.

— Мне очень жаль, — хрипло сказал Джек, с новой силой ощутив всю непомерность свалившегося на них горя. — Он умер… Я похоронил его, Луси.

Она закричала и, вывернувшись из его рук, побежала. Поймав встревоженный взгляд Дати, Джек бросился за ней. Он нашел Луси за вигвамом Шоцки. Она билась о землю, царапала лицо, рвала на себе волосы. Джек не препятствовал ей. Таков был обычай апачей выражать скорбь. Он опустился рядом и положил руку на спину Луси. Расцарапав себе в кровь лицо и обессилев, она рухнула на землю и разразилась душераздирающими рыданиями. Джек стоял рядом на коленях. Он разделял ее горе.

Луси проплакала несколько часов, после чего впала в забытье. Джек отнес ее в вигвам и положил на постель из шкур, которую она делила с мужем. Его братом. Он проглотил застрявший в горле ком и поднял глаза на Дати, проскользнувшую в вигвам следом за ними. Она принесла кувшин с водой. Присев рядом с Луси, Дати начала мыть ее испачканные в крови и грязи лицо и руки. Джек вышел.

Он сел у костра. Над стойбищем разносились стенания женщин, оплакивающих гибель вождя и близких. Слишком часто в последнее время Джек слышал эти заунывные звуки и успел возненавидеть их.

Он не сомневался, что Луси будет скорбеть целый год. По обычаю забота о семье погибшего воина ложилась на его родственников. По окончании траура Джек должен жениться на вдове брата, если, конечно, она не предпочтет другого. Год, конечно, немалый срок, и многое может измениться. Но что, если он все еще будет с Кочисом, а Луси выберет его? Вряд ли Кэндис поймет это, как не поняла и того, что он должен сражаться на стороне Кочиса. Впрочем, что толку гадать? Он подумает об этом, когда придет время.

Как бы там ни было, с этого момента и впредь Джек обязан обеспечивать Луси. Хорошо еще, что она происходит из племени Кочиса. Он может взять ее с собой в лагерь. Родители Луси умерли, но у нее есть женатый брат и другие родственники. Семья позаботится о Луси, а если нет, это с радостью сделает Джек.

Из вигвама вышла Дати и села у костра напротив него. Джек бросил на нее рассеянный взгляд, затем посмотрел снова, на сей раз пристально.

Фигура Дати изменилась. Грудь пополнела, талия раздалась. Джек поймал себя на том, что смотрит на ее округлившийся живот. Он взглянул на ее лицо с гладкой кожей и здоровым румянцем и встретил взгляд ее темных глаз.

— Мне очень жаль, — тихо сказала она.

— Дати, ты беременна. — Это прозвучало как обвинение.

— Да. — Она слабо улыбнулась.

Джеку стало не по себе. Ребенок, конечно, не его, но… Его жена зачала примерно в середине октября — через две-три недели после того, как он, пьяный, переспал с Дати.

Она выжидающе смотрела на него.

— Что же ты не спросишь?

— Кто отец? — Ты.

У него перехватило дыхание.

— Это невозможно, Дати, — упавшим голосом отозвался Джек.

— Как видишь, возможно.

— Но ведь это случилось всего лишь раз.

— После смерти мужа у меня никого не было. Всем в племени это известно, — безмятежно заявила она.

Сердце Джека учащенно забилось. Он отказывался ей верить — и так и сказал.

— Спроси у кого хочешь, — ответила Дати. — Многие мужчины пытались — и не раз — затащить меня в свою постель. Но я отказывалась — даже от предложений выйти замуж. Чего только они не говорили: что я глупа, что слишком много о себе воображаю. А когда выяснилось, что я жду ребенка, всех как ветром сдуло. Так всегда бывает. — Она помолчала. — Здесь нет мужчины, который мог бы назвать его своим. Кроме тебя.

— Сколько ему месяцев? — отрывисто спросил Джек. Дати улыбнулась:

— Четыре с половиной.

Джек отсчитал месяцы назад. Точно. Четыре с половиной месяца назад он переспал с Дати, пьяный, ничего не соображающий, хотя уже тогда знал, что пожалеет об этом, ибо она предъявит ему счет и вмешается в его жизнь.

— Я женат, — сердито бросил Джек. — Моя жена ждет ребенка.

Дати пожала плечами.

Джек нахмурился, охваченный смутными подозрениями.

— Кто добывает для тебя мясо?

Она посмотрела в сторону вигвама, где спала Луси, не желая упоминать имя умершего. Джек понял: ее обеспечивал Шоцки.

— А теперь кто охотится для тебя?

— Я не собираюсь никого просить. — Она гордо вздернула подбородок.

Родители Дати умерли. У нее не было ни братьев, ни сестер. Джек ощутил груз ответственности по отношению к ней, как к матери его ребенка. Он не желал этой ответственности, поэтому разозлился.

— Тебе следовало давно выйти замуж, — сказал он.

— Ты можешь иметь несколько жен, — заметила она.

Джек встал и молча двинулся прочь, погруженный в невеселые раздумья. Дати нужна забота, во всяком случае, до тех пор, пока не родится ребенок. Как это могло случиться? Неужели она все спланировала заранее и, выбрав благоприятный момент, устроила ему ловушку?

Впрочем, какая теперь разница?

Он инстинктивно чувствовал, что, если Кэндис узнает об этом, их браку придет конец. Ей нет дела, что мужчина может иметь несколько жен. Да и срок зачатия у них слишком близок, поэтому едва ли она поверит, что он не спал с Дати после нее. И как бы дело ни повернулось, петля затянется только туже. У него опять нет выбора.

Джек нашел Дати у костра и присел рядом на корточки.

— Я вернусь через семь дней, — сказал он, — и заберу вас с Луси к Кочису. Соберите вещи.

Поморщившись при виде ее удовлетворенной улыбки, Джек повернулся и зашагал прочь. Ему нужно выспаться. Завтра он отправится в Эль-Пасо.

К жене.

Глава 60

Наступил март, и беременность Кэндис стала заметной.

Со дня отъезда Джека прошел ровно месяц. Кэндис была уже на пятом месяце, однако старательно прятала свой округлившийся живот, и никто ни о чем не догадывался. Она расставила два платья и постоянно куталась в темно-зеленую шаль, успешно скрывая пополневшую грудь и раздавшуюся талию. Никогда в жизни она так не уставала — и никогда не испытывала такого одиночества и страха.

Ее пугала неизвестность. Уже десять дней до нее не доходило никаких новостей. Кэндис не верила в поговорку, что отсутствие новостей — хорошая новость. Она хотела знать, что происходит, но не представляла себе, как это сделать.

Стоял жгучий мороз, небо хмурилось, грозя новым снегопадом. «Везет, как всегда», — горько подумала Кэндис. У нее полно стирки, но из-за погоды придется сидеть в доме и надеяться, что завтра будет тепло и солнечно. Хотя, по правде сказать, она чувствовала себя усталой и без тяжких трудов, да и док Харрис недавно предостерег ее, чтобы не слишком усердствовала. Он был так добр, что принес ей половину индейки, начиненной черникой. Интересно, правду ли говорят, что док Харрис живет с молодой и очень красивой мексиканкой? Если да, то она замечательно готовит.

В комнату влетел Луис, высокий угловатый парнишка с выбитыми передними зубами. Он принес яйца из курятника.

— Buenos dfas, seiiora[7]. Смотрите, сколько снесли. Здорово, да?

— О да, — радостно ответила Кэндис, пересчитывая драгоценные яйца. — Спасибо, Луис. Принеси, пожалуйста, воды.

Он исчез так же стремительно, как появился. Вздохнув, Кэндис аккуратно переложила яйца в корзинку. Ветер усилился, предвещая бурю, ставни дробно постукивали о стены. Док Харрис наколол дров, хотя это и не составляло для Кэндис особой проблемы. Стоило улыбнуться, и всегда находился солдат, готовый оказать ей услугу.

Раздался резкий стук в дверь.

Месившая тесто Кэндис (даже это занятие утомляло ее) встала, машинально нащупав револьвер в кармане фартука, прежде чем запахнуть шаль на груди. Выглянув из окна, она улыбнулась. На пороге, с бельем под мышкой, стоял Генри Льюис с покрасневшим носом. Он заходил на прошлой неделе, и Кэндис подозревала, что им движет не только пристрастие к чистому белью.

— Здравствуй, Генри, заходи. Сегодня слишком холодно.

— Да уж, — отозвался он, входя в дом. Несмотря на теплую шинель, он дрожал. — Кто бы мог подумать, что здесь такие зимы? Я считал, что в пустыне всегда светит солнце.

Кэндис рассмеялась:

— Мы тоже так думали, когда приехали сюда.

Он бросил на нее заинтересованный взгляд, снимая кожаные перчатки.

— Ты с мужем?

— Нет, моя семья. Они живут в Тусоне, — сказала она и тут же пожалела о своей откровенности. Кэндис тщательно скрывала, кто она и откуда.

— Правда? А я и не знал.

— Давай-ка сюда шинель. — Кэндис взяла у Генри шинель и потянулась к вешалке. Она даже не заметила, что ее шаль распахнулась. — Как насчет… — начала она, повернувшись к нему, и замерла, заметив его изумление.

Генри не сводил глаз с ее округлившегося живота. Покраснев, Кэндис поспешно стянула на груди концы шали.

— Господи! — выдохнул он.

— Наверняка я не первая беременная женщина, которую ты увидел. — Беспечно рассмеявшись, Кэндис взялась за кофейник. — Подожди, пока я приготовлю свежий кофе.

Генри подошел к Кэндис сзади и сжал ее плечи, впервые позволив себе подобную вольность. Она напряглась, когда он резко повернул ее лицом к себе.

— Мало того, что он бросил тебя, ты еще и беременна? Кэндис ощутила привычное негодование и обиду на Джека, однако испытала потребность защитить его.

— Ты не понимаешь.

— Тебе нельзя заниматься стиркой! — запальчиво воскликнул Генри. — Господи, тебе нужен мужчина, который позаботится о тебе!

— У меня все в порядке, — возразила Кэндис, отлично понимая, что он прав. Да, ей нужен мужчина, потому что она слишком устала нести свое бремя в одиночку.

Генри обхватил ладонями ее лицо.

— Я помогу тебе, Кэндис. Наколю дров, ну и что там еще нужно, прежде чем уеду.

— Генри…

Хотя его доброта трогала ее до глубины души, Кэндис встревожилась. Вряд ли мужчина, который не испытывает к ней ничего, кроме вожделения, стал бы так стараться. Она не хотела, чтобы Генри влюблялся в нее. Но, видит Бог, ей необходима помощь…

— Не говори ничего. Давай выпьем кофе, а потом я пойду во двор, подою корову, наколю дров, соберу яйца и принесу тебе воды. Хорошо?

Он все еще сжимал ее лицо. Слезы сверкнули в глазах Кэндис. «Черт бы тебя побрал, Джек!» — в отчаянии подумала она. Если бы не он, Кэндис не оказалась бы в подобном положении. И тут она вдруг поняла, что Генри собирается ее поцеловать.

Прикосновение его губ было легким и нежным. Поцелуй ничего не значил для Кэндис, но она истосковалась по ласке. Он обнял ее и прижал к себе. Она вздохнула и закрыла глаза. Как бы ей хотелось оказаться в объятиях Джека!

Выпив чашку кофе, Генри поднялся и вышел. Вскоре во дворе раздался стук топора. Ритмичные удары благотворно действовали на угнетенный дух и расшалившиеся нервы Кэндис. Внезапно все стихло. Она подождала и, встревожившись, что стук не возобновился, подошла к двери и распахнула ее.

И чуть не потеряла сознание.

Посреди двора на жеребце сидел Джек в кожаной одежде и полном боевом облачении: с двумя «кольтами» и ножом за поясом, ружьем за плечом и патронташем крест-накрест на груди. Он смотрел на Генри, который, онемев, стоял перед ним в армейской черно-голубой форме с топором в руке.