Джузеппе Джоакино Белли, беспощаден к тем, чье социальное положение – не только залог материального благополучия, но и оправдание собственной безнравственности, корыстолюбия, ханжества, лжи.

«Сценическая площадка», выбранная поэтом для его героев, умещается в четырнадцати строках. Ощущения, что наделенный голосом персонаж не высказался до конца, при этом не возникает: большего времени тема разговора не требует. Афористичная речь римлянина строится с расчетом на то, чтобы его при всех обстоятельствах дослушали до конца и чтобы даже заика успел сказать со своим заиканием, что он думает о болтуне, пока тот не повернулся и не ушел. Сонет – идеальная форма для Белли, виртуозно ею владеющего, – недаром, говоря о Белли, Габриеле Д’Аннунцио назвал его «самым искусным мастером сонета» в итальянской литературе.

2 июля 1837 года умирает Мариучча. О плачевном состоянии семейного бюджета муж узнает по вынырнувшим как из-под земли кредиторам.

В Риме свирепствует холера. Число жертв эпидемии растет с каждым днем. Жизненные неурядицы усиливают смятенное состояние Белли, и 19 августа он пишет завещание, в котором назначает единственным своим наследником сына.

Экзистенциальный кризис, усугубляемый боязнью умереть от холеры, перерастает в кризис духовный: в завещании, в разделе «Распоряжения», состоящем из 31 пункта, Белли выносит римским сонетам смертный приговор: «15. У г-на Доменико Бьяджини имеется шкатулка, полная моих рукописных стихов. Их надлежит сжечь». Определенную странность этого приговора, позволяющую усомниться в его окончательности, можно увидеть в том, что он затерялся среди такого рода предписаний: «13. Некоему Карлино Пьери, башмачнику, который одно время держал лавку на виа делла Кроче, супротив палаццо Понятовский, нужно будет отдать один скудо, цену пары башмаков, каковую, мне помнится, я ему не заплатил» (удивляет, что речь о долге башмачнику идет в завещании раньше, чем о судьбе рукописей).

Вынужденный оставить престижную квартиру, поэт поселяется на долгие двенадцать лет у родственников (Чиро в это время учится в Перудже, в коллеже, куда отец определил его в 1832 году, считая, что вдали от дома у сына будет меньше возможностей вырасти избалованным). Белли тяжело наедине со своей болью, и он ищет поддержки у друзей. «Она была для меня всем: женой, другом, матерью, любимой утешительницей, – пишет он о Мариучче человеку, когда-то познакомившему его с ней. – Потеряв ее, я потерял все. У вас есть сердце, доброе сердце, и вам нетрудно себе представить, сколь при моем мрачном, замкнутом, меланхоличном, возбудимом характере может быть невыносимо для меня одиночество. Четыре месяца я только и знаю, что вздыхать и плакать и чахнуть».

6 сентября Белли начинает письмо Ченче такими словами: «Я жив, пока еще жив…» По инерции он еще пишет диалектальные сонеты, но той одержимости, с какой он писал их прежде, уже нет: их перекрывают числом стихи на итальянском – в основном, назидательного и религиозного содержания. Однако поверить в искренность распоряжения предать римские сонеты огню после его смерти, якобы вызванному к тому же раскаянием человека, ужаснувшегося при мысли о тех из них, в которых он беспощадно клеймил клерикальное засилье, мешают заключительные строки сонета 1838 года «Надежный источник»:

В июле 1838 года Амалия Беттини спрашивает Белли в письме: «И когда же Вы решитесь порадовать своими стихами всю Италию? Почему Вы не соберете их в книгу?» И продолжает: «Только не говорите мне, будто многие сонеты запретят печатать: их и после этого останется достаточно для того, чтобы доставить удовольствие всей Италии». О том, чтобы «порадовать своими стихами всю Италию» Белли в это время, как явствует из его завещания, уже не думает. Не может он, разумеется, думать и о том, что когда-нибудь вернется к этому документу, дабы подтвердить требование предать огню его римские сонеты.

Время, поддержка друзей и забота о будущем сына помогают Белли выйти из тяжелой депрессии. В марте 1838 года он возвращается в Тибрскую академию, а в следующем месяце из Рима в Россию уходит письмо с восторженным отзывом о поэте, никому до того неизвестном даже в ближайших к Италии странах, – письмо Гоголя Балабиной. То, что Гоголь оценил не только сами сонеты Белли, но и чтение их автором, снимает раз и навсегда вопрос о том, насколько хорошо русский писатель знал итальянский язык и понимал ли он романеско. Кстати, безошибочность впечатления Гоголя от авторского чтения сонетов подтверждается свидетельством итальянца Доменико Ньоли, первого биографа поэта: Белли, по воспоминанию Ньоли, редко случалось «уйти из гостей, не прочитав что-нибудь из своих римских сонетов, и он <…> выбирал обычно наиболее невинные среди тех, какие помнил наизусть. Надобно сказать, что его сонеты, которые он читал негромко, с чистейшим транстеверинским выговором, с самыми разнообразными оттенками и тончайшими модуляциями голоса, выразительно поднимая и опуская брови, приобретали яркость, неповторимую при чтении глазами или постороннем чтении вслух».

Когда, через два года после смерти Мариуччи, друзья Белли, якобы не посвятив в это автора, находят издателя для его первой поэтической книги, «Стихи Д.Д. Белли, римлянина», слово «римлянин» в ее заглавии способно обмануть лишь тех, кто не знает, что она полностью состоит из итальянских стихов и в ней нет ни одного римского сонета.

Летом 1841 года Белли удается получить место заведующего отделом писем в солидном кредитном учреждении, но через четыре года он увольняется: работать мешают постоянные головные боли. Приработок к пенсии дают частные уроки. В 1844 году выходит вторая поэтическая книга, «Новые стихи Джузеппе Джоакино Белли, римлянина», и опять без римских сонетов. Однако даже если допустить, что ее тираж превышал полтысячи экземпляров, что мало вероятно, ему было далеко до числа списков, в которых именно они, римские сонеты, ходили по городу. Да и не только по городу: когда знаменитому итальянскому революционеру Джузеппе Мадзини в Лондоне, где он жил в эмиграции, попадет на глаза сонет «Собачья жизнь», он поспешит переписать его и отправить одному из своих единомышленников[5]. Какого бы папу – Пия IX или его предшественника Григория XVI (мнения исследователей на этот счет расходятся) – ни поминал «добрым» словом простолюдин, от лица которого написан сонет, революционер не сможет не оценить такое «доброе» слово:

Педантичность Белли, ставившего дату под каждым сонетом, позволяет увидеть, как слабел, прежде чем остановиться, некогда бурный поток римских сонетов. Последний из них, 2279, был написан 21 февраля 1849 года, и от предпоследнего его отделили два года. Если учесть, что задолго до них и после них Белли писал стихи на литературном итальянском, станет понятно, почему общий объем итальянских стихов (более 45000 строк) на четверть выше объема римских сонетов.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.