Фрэнк слез с подножки, мгновенно установил уже готовые узлы в агрегат. И вновь демонстративно уселся перед носом разъярённого орангутанга.

– Все. Я все собрал. Понял? – сузив зло глаза, выпалил Фрэнк.

Верзила задохнулся от злобы, но оглядевшись, понял, что Фрэнк прав. Тележка с готовыми узлами была пуста.

– Ну, ты, это самое… – Фрэнк будто услышал, как скрипят шестерёнки в мозгах детины, который никак не мог решить проблему – бить или не бить строптивого работника.

Он постоял пару минут, тяжело дыша. Резко развернулся, куда-то ушёл.

– Ты уже все сделал? – услышал Фрэнк растерянный голос Беннета. – Когда же ты успел?

– Ну, у вас тут и организация производства. Какой-то прямо пещерный век, – проворчал нахально Фрэнк. – Вы б хоть конвейер что ли ввели.

– Конвейер? А это как? – поинтересовался Беннет. В его голосе Фрэнк услышал явные отзвуки уважения.

– Очень просто. Поставить ленту, чтобы она передвигалась, к другому сборщику, как только часть узла собрана. Производительность труда увеличивается раз в пять. Может больше. У Форда на заводах машина собиралась за 93 минуты, а на других – два-три дня.

Фрэнку казалось, что Беннет расхохочется от этого примитивного «рацпредложения», которому уже было сто лет в обед. Но тот лишь с большим уважением взглянул на него.

– А можешь схему нарисовать, как это сделать? Чертёж?

– Могу, конечно, – усмехнулся Фрэнк. – Но зачем?

– Фрэнк, – Беннет впервые назвал его по имени, доверительно и как-то по-дружески вглядываясь в лицо. – Сейчас все надрываются по шестнадцать часов в день. Мучаются. А если ты поможешь, то все смогут работать по двенадцать часов, может быть, даже по десять. Помоги. Пойдём в мой кабинет, я тебе все дам – чертежи, выкладки.

Они вошли в маленькую комнатушку, где за загородкой находился старый письменный стол, бюро. На стене висела старая грифельная доска с полустёртым чертежом, нарисованным мелом.

– Поработай здесь, – мягко предложил Беннет. – Все ж лучше, чем в цехе.

Он вытащил ворох бумаг, вывалил их перед Фрэнком на столе, услужливо отодвинув стул.

Фрэнк просидел до вечера, делая расчёты, наброски, чертежи. Беннет несколько раз навещал его, заглядывал через плечо, ронял с умилением:

– Молодец, Фрэнк. Ты талантливый.

Эта похвала, сказанная человеком, который совершено не знал о том, что Франклин Фолькленд – изобретатель уникального двигателя, почему-то радовала больше, чем все льстивые статьи в прессе, написанные в адрес «гениального инженера-конструктора, самого молодого в мире автомагната, нового Генри Форда».

Беннет вернулся к вечеру, взяв пачку бумаги, которую Фрэнк аккуратно сложил в папку, и пробормотал странным упавшим голосом, совершено без энтузиазма:

– Ну, пойдём теперь, покажем это мистеру Коннели.

– Беннет, сами ему покажите. Там все просто. Я все расчёты сделал. Все элементарно. Только цену рассчитать не могу точно. Я не бухгалтер.

Беннет покачал головой и, нахмурившись, подтолкнул Фрэнка к выходу.

Кабинет Коннели поражал богатством меблировки. Стены, отделанные панелями красного дерева. По всему периметру тянулись высокие шкафы, плотно заставленные фолиантами в кожаных переплётах с золотым тиснением. Хотя Фрэнк догадывался, что Коннели даже не прикасался ни к одной книге, которая стояла у него на полке.

Огромная хрустальная люстра, массивный стол с кожаной столешницей, несколько разнородных мраморных статуй, старинные бронзовые торшеры. На стенах – картины в очень широких, позолоченных рамах. Фрэнк не смог разобрать, что на них изображено. Какая-то безвкусная мазня. На полу – палас с ярким восточным орнаментом. И камин до потолка из красного гранита.

Джон Коннели, плотный мужчина с холёным лицом и мясистым носом, покрытый буграми, один из главных надсмотрщиков, сидел, переживая жвачку, с презрением осматривая вошедших.

– Ну и что ты там начирикал, Фолькленд? – грозно рыкнул он. – Ты вообще, подонок и негодяй. Почему ты не сообщил об этом сразу? И столько времени бездельничал?

– Мне не сразу в голову эта мысль пришла, – нагло ответил Фрэнк. – В холоде мозги хуже работают.

– Вот, Фолькленд, правильно, – не ощутив издёвки, изрёк надменно Коннели. – Потому что, не ты, а я стою на вершине интеллектуальной пирамиды, и вношу наибольший вклад в создание общественного блага. Без меня, ты бы сдох с голода в своей безнадёжной неприспособленности. Ты понял, ублюдок?

Это звучало анекдотично, но Беннет мгновенно сжал руку Фрэнку, который уже готовился открыть рот и сказать что-то ядовитое.

– Вот, мистер Коннели, – Беннет просеменил, вжав голову в плечи к столу, и выложил папку с бумагами. – Это то, что я вам говорил.

Коннели раскрыл папку, быстро пролистал и вновь смерил грозным взором Фрэнка.

– Слушай, меня внимательно, сукин сын. Если ты хоть где-нибудь ошибся и мистер Хаммерсмит из-за тебя потерпит убытки, мы тебя за яйца подвесим. Публично. Ты понял?

– Я проверил его расчёты, мистер Коннели. Там все правильно, – голос Беннета звучал, как мышиный писк.

– Ладно, идите, – приказал Коннели, откинувшись на спинку роскошного кожаного кресла с высокой спинкой, напоминающего трон.

Когда захлопнулась дверь, Фрэнк чуть не расхохотался. Зачем он потратил столько сил и времени? Этот тупой ублюдок Коннели ни черта не поймёт в расчётах.

– Фрэнк, ты это, иди, отдохни, – пробормотал Беннет. – Тебе сегодня двойной паёк выдадут. А то ты похудел очень.

Прошло ещё несколько дней, минула неделя. Фрэнк смирился с тем, что его нововведения никогда не увидят свет. Но в один прекрасный день, их отвели не в прежний зал, а другой, где он радостью увидел ленту конвейера и оценил, что все было сделано по его чертежам. Все как он планировал. Он ощутил такой невероятный прилив восторга, что ему захотелось расцеловать даже охранника. Он задорно взглянул на хмурых товарищей и засучил рукава.

Проходил час за часом и Фрэнк уже осознал, что теперь ему приходится работать в пять раз больше. Никакого отдыха конвейер не давал. Хотя сейчас он двигался медленнее, чем Фрэнк планировал. Не все рабочие ещё освоили достаточно быструю сборку, но зато подвоз узлов стал равномерным. К вечеру, Фрэнк ощутил, как у него ломит спину, и мучительно болят ноги, а колени не сгибаются.

Когда стрелка часов подошла к 5, Фрэнк с облегчением вытер руки замасленной тряпкой и уселся на подножку очередного собранного агрегата, ожидая, когда его отведут вместе со всеми в барак.

– Ты чего, ублюдок, расселся? – услышал он грозный рык Дональда, который совершено недвусмысленно помахивал дубинкой-электрошокером. – Быстро за работу! Или получишь очередную порцию.

– Беннет сказал, что теперь работа будет 10 часов идти, – бросил Фрэнк, вдруг холодея от нехорошего предчувствия.

Дональд перекривился так, что его физиономия стала походить на рожу уродливого тролля.

– Кто тебе сказал, мразь? Как работали, так и будешь работать. До одиннадцати. Как всегда.

Детина взорвался гнусным хохотом. У Фрэнка вытянулось лицо. Он понял, как нагло его обманули. Это была ловушка. Никаких послаблений его предложение не дало. Выиграл только хозяин.

Через неделю, Фрэнк уже еле доползал до своей койки и валился без сил. Каждый день скорость ленты конвейера понемногу увеличивалась. Он специально предусмотрел это в расчётах, чтобы люди могли освоиться, выйти на его средние показатели. Но хозяину, видимо, этого показалось мало. Он понял, что увеличивая скорость, можно добиться ускорения сборки. Если сборщик не успевал, в «награду» получал плетей по полной программе.

Поздно ночью, Фрэнк совершенно без сил вернулся в барак, его встретили налитые кровью глаза Фергюсона.

– Ублюдок, – хрипло процедил он сквозь зубы. – Значит, это из-за тебя мы стали работать в десять раз больше! Ну, все, теперь ты у меня точно получишь!

Фрэнк, бросив угрюмый взгляд на Фергюсона, молча поплёлся к своей койке. Фергюсон остановил его, размахнулся, но Фрэнк, увернувшись от кулака, со всей силы нанёс удар в нижнюю челюсть, свалив противника с ног. Но громила мгновенно вскочил, вытащив из кармана заточку, в его глазах блеснула яростная решимость прикончить врага.

Отскочив в сторону, Фрэнк схватил лезвие, и резко отвёл вверх. Ударил по руке противника, тот выпустил заточку. Но тут же стал атаковать быстрыми, беспорядочными ударами, от которых Фрэнку удавалось отбиваться, не забывая метко контратаковать. Сокамерники окружили дерущихся и стали подбадривать их радостными криками. Фрэнку удалось нанести точный удар локтем Фергюсону в солнечное сплетение, и когда тот согнулся от боли, чуть подпрыгнул, и довершил дело сильным ударом в шею сверху. Фергюсон грохнулся на пол, Фрэнк, тяжело дыша, поднял глаза на зрителей. В их глазах светилось явное одобрение.

– Так, поднимите этот кусок дерьма, – приказал охранник, наблюдавший за стычкой с довольной ухмылкой. – И ты, Фолькленд, сейчас пойдём к Салливану для получения заслуженной награды.

Салливан, начальник охраны, взглянув на сильно помятого Фергюсона, с отвращением поморщился и лениво спросил:

– Кто первым начал драку?

– Он! Он, мистер Салливан! – закричал Фергюсон, показывая на Фрэнка, который только презрительно улыбался.

Салливан, бросив оценивающий взгляд на худосочного Фрэнка, ростом и весом уступавшего громиле Фергюсону, изрёк:

– Фолькленду – сорок плетей, Фергюсону – десять и потом обоим карцер.

Фрэнк даже усмехнулся, увидев знакомую комнату. Настолько тесную, что казалось, стены и потолок постепенно сдвинутся, раздавив находившихся здесь. Стоял не выветриваемый ничем гнилостный запах от разлагающейся крови, мочи, блевотины и дерьма.

От стены отделился Саммерс, подошёл ближе, и, наклонившись, прошипел в самое ухо:

– Соглашайся, Фолькленд. Иначе тебе не выжить. Пару раз нагнёшься, зато от наказаний тебя избавят.

– Да пошёл ты, – бросил хмуро Фрэнк, с ужасом понимая, что Саммерс не оставит своих гнусных притязаний.

Саммерс начал преследовать Фрэнка с самого первого дня, как только привёз на завод Хаммерсмита, недвусмысленно намекая на послабления, которые полагались работникам, которых извращенец использовал для своего «гарема».

– А я ведь и сам могу взять, – нагло сказал мерзавец.

Как пушинку схватив Фрэнка, он швырнул его о стену, мгновенно оказавшись рядом, перевернув к себе спиной, резким движением стащил с него брюки.

– Хватит, Саммерс, делом займись, – ленивый голос второго охранника, гориллы Дональда, показался Фрэнку слаще музыки.

Саммерс ослабил хватку. Фрэнк тут же вырвался и отскочил в сторону, встав в стойку.

На втором десятке ударов Фрэнк потерял сознание, а когда его привели в чувство, услышал горячий шёпот Саммерса, который до этого охаживал его плетьми:

– Соглашайся, Фолькленд, добром. Все равно я возьму своё.

– Пошёл ты…

Фергюсон свои десять ударов переносил с такими воплями и стонами, что казалось, его разрывают на части. А когда его увели, кроме звука рассекаемой воздух плети не было слышно ничего. Фрэнк молчал, впиваясь зубами в губы, что ещё сильнее разъярило Саммерса. После сорока ударов, он с глубоким сожалением бросил плеть, и презрительным взглядом проводил шатающегося от боли Фрэнка, злорадно заметив, как с его ног на пол скатываются крупные капли крови.

Фрэнка втолкнули в промозглую, сырую камеру, которая напоминала коробку из-под обуви. Он свернулся клубком в углу, где валялись остатки сгнившего сена, поскольку в вытянутом положении ноги в камере не поместились, и ощутил невыносимую, немыслимую безнадёжность своего положения. На глаза навернулись слезы, острая боль пронизала лёгкие. Он закашлялся, почувствовав во рту металлический привкус крови. «Да, дело совсем хреново».

Отсидев в карцере, Фрэнк заметил, что ряды его сокамерников обновились, в подобном месте никто долго не выдерживал. Он почему-то вспомнил воспоминания узников фашистских концлагерей, что самое трудное выжить в первый месяц, потом можно приспособиться и выжить.

Ночью он услышал шёпот Дейтона Аффлека, тщедушного, немолодого человека, которому хуже всего приходилось в цехе, он не мог быстро и точно работать, и его здоровья еле-еле хватало выдерживать наказание.

– Фолькленд, проснись, послушай меня, – шептал Аффлек. – Мы хотим сбежать из этого чёртового места. Ты с нами?

Фрэнк глубоко задумался, Аффлек мог быть «подсадным». Провал подобной операции грозил как минимум виселицей.

– Ты можешь не идти с нами, только помоги вскрыть замок. Говорят, ты умеешь так здорово руками делать.

Перед мысленным взором всплыла нагло ухмыляющаяся физиономия Саммерса, и Фрэнк подумал, что судьба даёт ему шанс вырваться из этого ада.

На следующую ночь Фрэнк быстро вскрыл примитивные замки на решётке, которая огораживала камеру и вместе Аффлеком, и ещё тремя парнями вышел в коридор. Они дождались, когда часовые пройдут мимо них, и Фрэнк стал вскрывать общий замок на двери, которая вела из помещения, он на удивление легко поддался, и они перебежали дальше. Фрэнк увидел в конце дверь, выходящую с завода. Затаив дыхание, крадучись прошёл, взялся за замок. Ослепил невыносимо яркий свет. Фрэнк замер, закрывшись рукой.

– Ну что, Фолькленд, – услышал он ликующий голос Саммерса. – Понимаешь ты теперь, что тебе деться некуда?

Фрэнк молча, тяжело дышал. Глупейшая, примитивнейшая ловушка. Саммерс подошёл ближе, резким движением прижал к стене:

– Ты думаешь, ублюдок, что тебе опять плетей всыпят, да отпустят? Нет, теперь будет похуже. А когда ты увидишь, что это. Может ты и передумаешь.

Он нацепил на него наручники и, подталкивая в спину, повёл в конец коридора. Втолкнул в комнатушку.

– А? Что Фолькленд, знаешь, что это такое? – торжествующе изрёк Саммерс.

– Познакомься, моё собственное изобретение. У меня ведь тоже голова варит. Ну ты выбираешь? Мой или этот? – спросил он с гадливой улыбкой, проведя любовно по острому металлическому штырю, торчавшему из высокого табурета, над которым висели цепи. – Здесь ведь больнее будет. И не просто больнее. А очень больно! До смерти!

Фрэнк похолодел, у него подкосились ноги. Он не мог представить, что здесь используются подобные средневековые пытки. Зажмурил плотно глаза, пытаясь собрать остатки мужества.

– Никогда, Саммерс. Скорее ад замёрзнет. Лучше это, – он кивнул на «стул».

– Идиот, – скривился упырь. – Настоящий идиот. Ладно, начинайте, – кивнул он охранникам.

Он отошёл в сторону и, сложив руки на груди, стал с ухмылкой наблюдать. Фрэнка раздели, подвесили на цепи и медленно начали опускать под злорадным взглядом Саммерса. Штырь вонзился в тело, начал раздирать внутренности. От дикой, ни с чем несравнимой боли перехватило дыхание. Он безвольно повис. Сознание начало постепенно угасать, но чувство боли не отключалось. Штырь вытащили из растерзанного тела, вызвав ещё одну волну конвульсий.

Фрэнк лежал на земле, корчась в предсмертных муках, и последним, что услышал, было:

– Ну чего, Саммерс. Ввести ему сейчас? Он сейчас окочурится.

– Нет! Ни в коем случае! Сдохни, мразь! Сдохни!