Чувства и мысли мои запутались окончательно. Выбор простой — принять мир в его переменчивом безумии или подохнуть. И с каждым новым словом наставника Линя все более укреплялся я в догадке, что второе наступит гораздо раньше, чем я успею понять смысл или бессмыслицу происходящих событий. Дело даже не в чинце и его невесть откуда взявшейся дочке — они-то как раз готовы были отдать свои жизни за меня или забрать множество других — по той же причине. Когда рушатся устои, хватит и одного маленького обломка, чтобы раздавить случайную жертву. Но кто я — жертва или неосторожный путник, заблудившийся в сумеречных лесах? После встречи с наставником и Чопарой я уже не знал, на какие вопросы у меня нет ответов.
      Хорошо, что никто не заметил, как они били мне поклоны в темном коридоре близ трапезной. Господин Верт очень удивился бы, а его удивление непредсказуемо. Люди здесь, как недавно заметил один такой же, как я, лжегоплит, простые, суровые и быстрые на расправу.
      Я увел Линя и Чопару к себе в комнату. Усадил их на кровать, хотя чинец все норовил бухнуться на пол, и попросил объяснить, что означают их странные действия.
      В ответ наставник повел высокопарные речи о том, кто знает последнюю волю Великого Господина, о том, кто исполнен предназначением, о том, кто во имя этой самой воли и предназначения поведет их по истинному пути…
      В последние дни от чехарды событий и обилия пива голова моя плохо соображала. Но тут я сразу понял, что это все обо мне. А когда он назвал имя Сепуха, события многомесячной давности снова заставили сердце биться сильнее. Вспомнились дни, проведенные в лагере под Гизой, страх, который я испытал, когда меня похитили люди Безумного, и тот непостижимый звук, подобный далекому пению или звону тысяч струн, что до сих пор иногда раздается во мне.
      — Мне казалось, что все вы… э-э-э… умерли во имя своего господина! проговорил я, когда Линь замолчал. — Однако вы, достойный, живы и даже очень. На моих глазах из наставника Черной фаланги обратились в пособника Верта, а теперь, оказывается, вы еще и последователь Без… то есть вашего Господина. Ждут ли меня еще какие-либо чудесные превращения, достойный Линь?
      — Никаких более превращений, посвященный Тар! — ответил наставник, низко кланяясь. — Что нам фаланга, что нам Верт!
      — Одно твое слово, и мы вырежем всех без остатка! — вскричала его приемная дочь.
      Меня чуть не скрутило от боли в животе. Эта вырежет!
      Девица крепкая, решительная, в глазах черное пламя. Небольшая родинка над левой бровью не портила лица. Грива ее вьющихся густых черных волос мне напомнила кого-то, такого же горячего.
      — Ответь мне, Чопара, нет ли у тебя брата? Не он ли рассказал тебе о моей… встрече с Сепухом и вашим Господином?
      Густые брови девушки сдвинулись на переносице, она нахмурилась, размышляя над моими словами, а потом лицо ее посветлело и она с улыбкой сказала:
      — Моя вина, что я сразу не узнала тебя, посвященный! Но здесь такие темные помещения, поэтому следует меня простить!
      — Нет-нет, ты ни в чем не виновата, — поспешил я успокоить девушку. Только ответь, разве мы с тобой когда-либо встречались?
      Глаза ее широко раскрылись, а улыбка стала еще ослепительнее.
      — Неужели ты забыл меня, почтенный, или сердишься за то, что я расцарапала твою руку? В ту ночь, когда Великий Господин одарил тебя последним дыханием, я была рядом с тобой, а потом сопровождала посвященного Сепуха в Сарафанд, где он и обрел покой.
      — Но тогда… Тогда ты была в мужском обличье! — еле сумел выговорить я. Клянусь, я бы ни за что не угадал в тебе девушки!
      — Не понимаю твоих слов, — искренне огорчилась Чопара. — Ни мой родитель Сепух, ни второй отец, уважаемый Линь, не разрешили бы мне сменить одежду и притвориться мужчиной. Наверно, твое волнение при встрече с Господином ввело тебя в заблуждение.
      В комнате было прохладно, но меня словно обдало жаром. Спина покрылась липким потом, а во рту пересохло. Теперь я точно вспомнил хриплый голос молодого Чопура, а ростом он был повыше меня, да и родинка над левой бровью… Нет, превращениям конца еще не видно!
      Упав на скамью, я обхватил голову руками. Меня затрясло. С тех пор как исчезла моя семья, много странного довелось увидеть и услышать. Но исчезновение юноши и появление на его месте девушки ввергло меня в ужас. Раньше я мог утешаться тем, что меня преследует невезение, какая-то путаница с похожими людьми, но теперь все, что окружало бедного Таркоса, начало запутываться само в себе. Опустив руки, я задрал рукав и еще раз посмотрел на три белых рубца. Кто полоснул строгой рукавицей? Он или… она? Мир становится для меня тесен — одно неосторожное движение, и его не узнать!
      — Если ты устал, мы не смеем более тебе докучать, — поднялся с места Линь.
      Я слабо махнул рукой, и он поспешно уселся обратно.
      — Зачем ты здесь? — спросил я. — Во время походов ты мог уйти или остаться в любом месте. Неужели Верт и его народ — последователи твоего Господина?
      Щелочки глаз наставника почти сомкнулись.
      — Многие из нас, идущие по пути, исчезли, сгинули за годы скитаний и гонений. Но уцелевшие найдут покой и благостное единообразие на новой земле. Есть немало владетельных лиц, недовольных мощью и управленцем Высокого Дома Троады. Порой честолюбие мелких правителей благоприятствует устремлениям посвященных. Случай привел меня в эти края много лет назад, зерна же, брошенные в скудную почву, взошли лишь недавно. И вот господин Верт алчет свободы и хочет быть единоличным правителем, брат госпожи в свою очередь тоже соблазнился властью. Не удивлюсь, если среди многих тысяч поселян найдется еще один или двое, которые задумаются над тем, не стоит ли им тоже попытать счастья, раз уж их правители…
      — Все это очень тонко, — перебил я рассуждения Линя. — Но тебе-то что с их хлопот?
      Он соединил ладони и учтиво склонил голову.
      — Там, где хлопочут о власти, там раздоры и притеснения. Народы не обустроены, сильный довлеет над слабым. Тогда люди сами додумаются о жизни простой и приятной, без хитрого устройства каст и родов, чинов и званий, запретов и допущений. Возжелав простого, они придут со временем и к истинам Великого Господина. Грядет наше время, и среди безбрежного моря зла воссияет островок света. Если будет тебе угодно, я могу разъяснить истины…
      — Не надо! — поспешно сказал я. — Потом когда-нибудь… Скажи, знает ли Верт, кто ты на самом деле?
      Сам при этом подумал: «А кто же теперь я на самом деле?»
      — Никто не знает, — ответил он. — Если прикажешь, то откроюсь, ибо твоими устами говорит сам Великий Господин.
      Я не стал ему возражать насчет уст, только заметил, что лишние разговоры нам ни к чему. Потом отпустил их, попросив не выказывать рвения при посторонних. На каждое мое слово Чопара истово кивала, а наставник прижал руки к груди и спросил, не будет ли еще каких повелений.
      И вот я лежал на кровати в одежде и смотрел в потолок. Мне казалось, что события последних месяцев напоминают злоключения мышонка, которого шаловливые дети поймали за хвост и опустили в короб с игрушками. Только мышонок освоится среди опасных и громоздких фигур, как его — раз! — за хвост и в другой короб, где вроде такие же игрушки, да не совсем такие. Одни исчезли, другие появились, кукла-мальчик превратилась в куклу-девочку. Мечется мышонок, уже не понимая, он ли это, или его тоже подменили во время игры? А в новом коробе у мышонка объявились сильные защитники, готовые отозваться на любой его писк.
      Если госпожа Гретте на меня осерчает, подумал я, сам велю скормить ее медведям! Эта мысль неожиданно развеселила меня, и я заснул, кажется, улыбаясь.
      Еще восемь дней пролетели как в тяжелом сне. Звездная машина только успевала мотаться туда и обратно, перемещая людей, оружие и припасы. Порой, когда выгрузка затягивалась, я выбирался наружу размять ноги или поваляться на траве, хоть и сухой, но все же более мягкой, чем холодный металл машинного помещения. На Диомеда страшно было смотреть: он похудел, под глазами появились темные мешки, руки тряслись, а голос сорвал в первые же дни. Уставал он больше всех. От помощников, сильных, но тупых ребят проку было мало, а присмотру требовалось много. Пользуясь каждым удобным случаем, я время от времени сам сбрасывал тяги и устанавливал рычаги, не дожидаясь команды. Диомед настолько выдыхался, что не замечал этого. Однажды, правда, схватился за второй рычаг левых камор, но тут же обнаружил, что он уже стоит в нужном положении и на стопоре. Механик потер лоб, задумался было, но тут сверху крикнули о готовности углов, и он метнулся к конусу, забыв обо всем.
      Частые перемещения в одни и. те же места таят в себе известную опасность. Опытные механики знают, что после дюжины-другой ходок почти все углы и сочетания запоминаются. Возникает соблазн быстро установить их, не дожидаясь, подсказок сверху, и вот тут-то иногда ошибаются даже самые матерые, забыв о каком-нибудь паршивом рычажке!
      Господин Верт прибыл во временный лагерь в первую же ходку. Я видел, что он работает вместе с людьми, укрепляющими внешние щиты, замечал также, как он помогал устанавливать на телеги метатели, снятые с дальнеходов, а однажды, когда я выбрался подышать терпким воздухом Ванхасса, обнаружил, что Верт гоняет по жухлой траве молодых ребят из поселян, которых велено было доставить сюда в первую очередь. Я не смог сдержать улыбки: воинов из этих юнцов делать придется долго — они держали пики и кривые сабли как грабли и косы, норовя выколоть друг другу глаз или подрезать сухожилие. Дай таким ручные метатели — потом только успевай головешки закапывать… Впрочем, и сам-то я до недавних пор в ратном деле был знаток неважный!
      Лагерь поставили там, где располагался репер. Место удачное: с трех сторон холмы, а с четвертой изрезанная оврагами пустошь, которая, по рассказам тех, кто уже здесь не первый день, уходит далеко вниз, к заливу.
      Пока я разглядывал лесистые вершины холмов, за которые цеплялись, словно обрывки серой ткани, клочья тумана, новобранцы, подбадриваемые руганью Верта, принялись карабкаться на гору из пустых ящиков и коробов, воинственно размахивая оружием. Началась потеха: двое упали сразу, о них споткнулись еще трое: парочка самых ловких взобрались почти до середины, но тут нога высокого киммерийца в желтом кафтане сорвалась и он полетел на головы тех, кто лез следом, умудрившись при этом задеть кого-то саблей. Вопли и стоны, однако, тут же смолкли, как только господин Верт пообещал отдать их под начало своей супруги. При этих словах увальни вскочили, словно им в задницу дятел клюнул, и полезли на гору не хуже бывалых гоплитов.
      На мой смех господин Верт недовольно обернулся, потом изволил улыбнуться и подозвал меня.
      — Что, Тар, вспоминаешь, как обучали под Гизой? — спросил он. — Нам бы сейчас десяток новобранцев оттуда! Видишь, с какими землеедами пойдем на дело?
      Тут он нахмурился и мрачно добавил:
      — А все же придется из них делать гоплитов! Ратники, что остались здесь, теперь либо изменники, либо покойники.
      — Дозволено ли мне будет спросить, почему господин не использует соратников или бойцов? Два-три бойца мигом навели бы порядок!
      Взгляд господина Верта сделался рассеянным. Поглядывая на новобранцев, прыгающих с ящика на ящик, он проговорил:
      — Почему нет соратников, спрашиваешь… А откуда им быть?! Тех, что водились в моих киммерийскйх владениях, мы помалу извели. Глаза и руки Троады нам ни к чему. Говорят, менторы могут вроде бы управлять ими на любом расстоянии. Ну а здесь своих мы еще не вырастили. Считай, что повезло, а то сейчас изменники разорвали бы нас в кровавые ошметки! Вот наведем порядок будут и соратники, будут и бойцы!
      Я представил себе, как эти нескладные парни лезут под огонь метателей и под стрелы опытных вояк, переметнувшихся к Плау, и мне стало не по себе. То ли дело, когда ты окружен надежной хитиновой броней, ноги твои быстры, клешни разят врага, а страх тебе неведом! Да-a, на Кхаанабоне тогда поработали славно. А здесь сразу и не поймешь, кто свой, кто чужой… Верт и его люди тоже ведь изменники, как ни посмотри! Рано или поздно узнают в Высоком Доме, вот тогда придется ему ответ держать. Мне-то все равно. Что так, что этак — дело мое пропащее!
      Гора ящиков угрожающе накренилась, крики стали громче, потом все это сооружение с грохотом рассыпалось. Господин Верт покачал толовой и направился к своим воякам, пинком поднимая тех, кто не успел вскочить. Я же вернулся к машине и уселся на тюк. Разгрузка продолжалась, стало быть, Диомед еще не готовит машину к отбытию и надо пользоваться драгоценными мгновениями отдыха. Через ходку или две, когда мы доставим сюда медные бочки с огненным припасом, господин Верт поведет своих бравых воинов на мятежные поселения. Вот увидит таких карателей изменник Плау и тут же помрет со смеху…
      Из распахнутых створок звездной машины тем временем выносили связки железных прутьев, а потом, сопя и кряхтя от натуги, по частям перенесли под навес небольшой паровой движок. Его начищенный котел тускло поблескивал в неярких лучах светила. Поднявшись с места, я подошел к навесу глянуть на колесный барабан. Если он не поврежден и здесь поблизости есть ручей или хоти бы большая лужа, то движок можно быстро собрать и запустить. Тогда не надо горбатиться с тяжелым грузом, достаточно подвесить тали на стояк из бревен. Я провел ладонью по стройным рядам заклепок и вздохнул. Может, открыться господину Верту? Если уж полузнайка Диомед в таком почете, то какие блага сулит мне верная служба!
      — Пар и металл, вот истоки подлинного благоденствия, — раздался голос наставника за моей спиной. — И тогда у человека не возникнет нужда в насекомых. Я вздрогнул — его появление было бесшумным. Линь с интересом оглядел разобранный движок, уважительно потрогал блестящие лопатки барабана и даже попытался заглянуть в сопло, откуда во время работы бьет мощная струя пара.
      — Одно другому не мешает, — ответил я. — Соратники неприхотливы, а с движками одна морока: чуть недоглядишь, взорвется и разнесет все в клочья.
      — Великий Господин учил о раздельном сосуществовании людей и тех, кто был создан попечением его соплеменников, — значительно сказал наставник, понизив голос. — Он видел, как из века в век мы используем дарованное искусство не во благо, а во зло. Завет о сохранении дыхания превратился в пустой звук, а блюстители жизни стали искателями чинов.
      — Ну, не так все, наверно, и плохо…
      Но Линь перебил мое бормотание.
      — Все гораздо хуже! — вскричал он. — Обрати на мир свой взор, посвященный, все вокруг пропитано лицемерием. Ты видишь, эти вчерашние мирные поселяне сейчас обучаются тому, как ловчее убивать своих соседей, а то и родственников! Да и мы с тобой тоже повинны во многих смертях, вспомни, достойный, о резне на Кхаанабоне.
      — Там были звери!
      — То нам неведомо. Возможно, создания, что прыгали по веткам, были когда-то людьми Я ахнул.
      — Кто же произвел с ними такую метаморфозу?
      Наставник Линь огляделся по сторонам и, не увидев никого поблизости, зашептал:
      — Тайная история гласит, что заселение иных миров началось не пять веков назад, а гораздо раньше. Прошло более полутора тысяч лет, как начался исход людей с Земли. Многие поселения исчезли, погибли, не сумев выжить или приспособиться, а другие приспособились так хорошо, что и на людей перестали быть похожими. Реперные пирамиды таких миров были изъяты, а таблицы углов совмещения уничтожены.
      — Почему?
      — Высокий Дом Троады не может управлять теми, кто не понимает его приказов. Вот еще образец лицемерия!
      — Постой, а как же мы попали на Кхаанабон, если его репер уничтожили, а про них давно забыли? Мы и найти-то этот мир не смогли бы!
      — А мы его и не находили, — после короткого молчания ответил наставник Линь. — Это он нас нашел.
      Мое недоумение стало безмерным. Я не понимал, что он имеет в виду. А потом вспомнил, что пещера, которую мы уничтожили черной жижей, была похожа на пирамиду звездной машины.
      — Не знаю всех подробностей, — продолжал между тем чинец, — но говорили, будто растительность на Кхаанабоне оказалась стойкой к жизнетворной силе самых мелких, невидимых глазу сотрудников и якобы она сумела перехватить управление ими. И во времена незапамятные он поглотил людей и преобразовал в нечто иное.
      — Кто — он? — вытаращил я глаза.
      Наставник развел руками.
      — Мне удалось лишь краем уха слышать странный разговор. Будто бы на Кхаанабоне все растения образуют некое существо, которое рвалось овладеть тайной перемещений. И почти достигло своей цели, да только мы ему помешали.
      Вот оно что! Значит, все эти травинки да веточки составляли чудовище, которое норовило убить нас. Вот была бы потеха, если бы оно успело создать свою звездную машину! Я представил себе, как в мирах, заселенных людьми, возникают пирамиды, сплетенные из ветвей, прутьев, корневищ, как мгновенно их отростки вонзаются в возделанную почву, неудержимой волной распространяясь во все стороны, а люди превращаются в прыгучих лемуров или во что-то иное…
      Я рассказал наставнику о картине, что возникла передо мной. Он тонко улыбнулся и сказал:
      — Страх просвещенного мужа достойнее отваги неуча. Но ведь и люди-то не лучше!
      — Что ты имеешь в виду?
      — Жизнь человека коротка. Но все же лет сто двадцать или сто пятьдесят нам отпущено, болезни встречаются редко, чадородие приветствуется, поэтому купели никогда не бывают пустыми. Где же все эти люди? Я не силен в подсчетах, но однажды Сепух объяснил мне, что если бы не переселения — каждый день, каждый час, — то на Земле все стояли бы, тесно прижавшись друг к другу. Человеческая волна захлестывает миры один из другим, и все это во имя того, чтобы жить нам было удобно и привольно…
      — Я не знал об этом!
      — А как бы ты узнал? От кого? Аэды и рапсоды поют лишь дозволенное либо же разносят сплетни в пределах города или нескольких поселений. Искусство быстрого изготовления списков под запретом. Ну а тем, кто переселяется, уже нет дела до тех, кто остается.
      — Скажи мне, почему Сепух и те, кто был с ним, попросту не вошли в группу переселенцев? Не было бы тогда нужды… ну, ты понимаешь!
      — Мы свободны в своих решениях, — грустно ответил Линь. — Сепух выбрал одно, я другое, есть еще третьи, которых истины Великого Господина толкают на дела загадочные, непонятные. Однако мне пора!
      Он кивнул и ушел. Его слова кое-что прояснили, но многое запутали окончательно. В те счастливые времена, когда я жил в Микенах, мужчины и женщины из незнатных родов или низших каст могли записаться на переселение, что многие, впрочем, и делали — это давало им немалые преимущества. Куда их отвозили, действительно мало кого интересовало. Снимались с места люди, не достигшие богатства или чинов, и, как правило, отбывали они всем семейством.
      Мои раздумья прервали взволнованные голоса охраны. Я поймал за рукав пробегавшего мимо навеса Болка и спросил, что случилось.
      — Разведчики вернулись, — крикнул он. — Взяли соглядатая!
      И умчался к шатру Верта.
      Я посмотрел ему вслед, потом заметил, что наставник Линь тоже идет к шатру. Подойти и мне, что ли? Не надо суетиться, стоит мне только спросить, и наставник Линь расскажет все, о чем там говорили. Приятно, однако, иметь власть, пусть даже тайную!
      Но расспрашивать кого-либо не понадобилось. Вскоре запели тревожно рожки десятников, забегали воины, опытные и безусые, выстраиваясь перед шатром. Из шатра появился господин Верт в полном снаряжении гоплита. Его стальные поножи и наплечники ощетинились острыми лезвиями, широкий матерчатый пояс усеивают круглые бляшки, нашитые плотно одна к другой, а в руках он держит метатель. И тогда я понял, что опять настало время сражений.
      Переход через холмы занял почти целый день. Мне показалось, что дни здесь не намного длиннее обычных. Это хорошо. Бывало, на одних мирах дни и ночи тянулись месяцами, а где-то они прыгали друг за другом, как зайцы во время случки. И то и другое вызывает отвращение.
      К городищу мы вышли к сумеркам. Карательный отряд затаился на опушке, ожидая, когда подойдут телеги с корабельными метателями. Я уже знал, что огненного припаса хватает на два-три хороших выстрела, но приходилось спешить.
      Разведчики, из-за которых началась суматоха, наткнулись в зарослях близ временного лагеря на трех затаившихся людей. Одного убили, второго схватили, а третий убежал, и это было скверно.
      Соглядатая привели в шатер, и он сразу же все выложил господину Верту. Оказалось, вот уже два дня, как мятежники знают о нашем прибытии и сейчас быстро окапывают поселение рвом. Они уже послали гонцов к Плау и ждут его к завтрашнему утру, чтобы окружить лагерь и уничтожить звездную машину. На вопрос, как он посмел предать своего господина, наглый пленник заявил, что он-то как раз верен своему господину.
      Вот тогда Верт и повелел трубить сбор. Тянуть было нельзя, он хотел взять с ходу городище и укрепиться в нем, пока не подошел Плау, а потом выковыривать поодиночке мятежников из своих гнезд. Ратников, которых можно было отправить в поход, было немногим более полусотни. Остальных пришлось оставить у машины на случай, если в лесах затаились люди Плау, ждущие удобного случая напасть на беззащитный лагерь.
      Ввязываться в семейные дела господина Верта мне нужды не было, поэтому я собрался пересидеть поход в машинном помещении вместе с Диомедом, а еще лучше в замке за кружкой пива и в обнимку с молодыми служанками. Но когда последние воины уже втягивались в проход меж щитами ограждения, ко мне подошел Болк и велел идти за ним. Господин Верт оседлал бронзовый ствол метателя на одной из телег и покрикивал на впрягшихся воинов. Увидев меня, ловко соскочил вниз. Лезвия его наколенников промелькнули в опасной близости от моего лица.
      — Тар, я видел тебя в деле! — гаркнул Верт. — На тебя могу положиться. Ты да этот несносный болтун! — С этими словами он дернул Болка за ухо. — Вы двое, больше никого! Я поведу одно звено, остальные за вами. Механик без тебя справится? — И не дожидаясь ответа: — Славно! Значит, вперед!
      Я растерялся, но Болк оттащил меня в сторону, иначе быть мне под колесами телеги. Он свистнул, и тут же возникли два десятника, которым Болк что-то коротко приказал. Один из них, могучий северянин, поглядел на меня сверху, но ничего не сказал, а второй оказался владельцем лидийского корабля, на котором везли нас с Диомедом. Не могу сказать, что он обрадовался при виде меня, но по крайней мере он мог говорить со мной на коинаке.
      Пока я шел к своему звену, в голове у меня вертелись горделивые мысли о везунчиках, которым удалось перескочить из гоплитов в наставники. Но когда я увидел два десятка вояк, среди которых треть составляли лидийские матросы, а остальные почти все из юнцов, которых гонял Верт, я вдруг сообразил, что давно не опорожнял кишечник. С этими храбрецами без головы останешься в два счета.
      Не помню, что я орал, помню, как я орал. Я брызгал слюной во все стороны широким веером, топал ногами по земле и размахивал руками перед их носами. Дух наставника Чомбала витал надо мной, когда я вопил на них: «Вы будете у меня драться зубами и ногтями, но пощады не запросите и пощады не дадите! Шаг назад — смерть! Шаг вперед — слава!»
      И еще много всяких глупых слов…
      Вскоре я узнал, что мои слова поняли только десятник-лидиец и пара матросов с его корабля, но я так застращал всех остальных своим видом, что они незаметно для себя подтянули животы и замерли неподвижно. На мои крики сбежались десятники других звеньев, а во время привала Болк, криво улыбаясь, сказал, что сам господин Верт заслушался, как я изрыгаю на воинов брань и лесть попеременно.
      Мне понравилось отдавать приказания, но когда я задумывался о неминуемых сражениях, холодный пот выступал на лбу — одно удачное дело на Кхаанабоне не превращало меня в полководца. Я хотел поговорить с наставником Линем, но Верт не отпускал его от себя, а Чопару я не видел с того времени, как мы покинули лагерь.