Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Годы исканий в Азии

ModernLib.Net / Исторические приключения / Эдуард Мурзаев / Годы исканий в Азии - Чтение (стр. 1)
Автор: Эдуард Мурзаев
Жанр: Исторические приключения

 

 


Годы исканий в Азии

      Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критики.
М. Лермонтов

 
       Э.М. Мурзаев

К читателю

      Как-то под вечер я сидел в глубоком ущелье на берегу быстрого потока. Вблизи сквозь густую зелень пирамидальных тополей виднелись стены домов маленького кишлака. В воздухе неумолчно стоял шум сильной горной реки. И когда солнце опустилось за высокий гребень хребта, на мгновение в его прощальных лучах вспыхнули пятна сверкающего снега. Ветер стих, прекратился шелест листвы, отчётливо стало слышно, как река несёт по дну большие камни, перетирая их друг о друга.
      Я писал дневник и думал о том, что, чем больше путешествуешь по родной стране, чем больше видишь, тем больше удивляешься её бесконечному разнообразию, просторам, неиссякаемой, неповторяющейся красоте природы, тем больше любишь Родину. И этому чувству нет границ.
      Радостно сознавать, что жизнь, проведённая в полевой работе, в путешествиях, экспедициях, не вызвала равнодушия и пресыщения, не погасила желания видеть ещё, понять, быть может, уже виденное и познанное другими. Ведь каждый смотрит своими глазами. В этом как будто никто не сомневается. Но справедливо и другое — не все и всегда можно увидеть, важно и почувствовать. «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь». Эти слова принадлежат замечательному французу, большому гуманисту А. Сент-Экзюпери. С ними перекликаются мысли великого русского учёного В. И. Вернадского: «Говорят: одним разумом можно все постигнуть. Не верьте!»
      Больше всего я боюсь равнодушия. Оно разъедает добрые помыслы и хорошие начинания. Равнодушные люди — плохое общество. В далёких маршрутах редко можно встретить равнодушного человека.
      На животноводческой ферме в Алайской долине, у каракумского колодца, в юрте гобийского арата, в цветущем памирском кишлаке, лежащем у бурных вод Пянджа, или на высокогорном джайляу Тянь-Шаня я узнал простых, живых, приветливых людей. Они любили свою землю, свою страну.
      Труд географа в экспедициях — большая школа, в которой не перестаёшь учиться у жизни, у природы. Но приобретать знания — не всё, надо отдавать их другим. Пусть будет правильно понято моё желание рассказать о путешествиях,
      О моём труде, о природе и людях, встреченных на многолетнем пути. Знаю, что хорошо и ярко нарисовать картину природы или передать впечатления о встречах может художник. Я же не писатель и работал над книгой как географ, экспедиционный работник. И, право, не знаю, что для меня было труднее — путешествие по горам и пустыням Азии или работа над такой книгой.
      Справедливо утверждают: хороший вкус — это чувство меры. Но как или чем её измерить или взвесить? Ведь не метрами и не граммами. Здесь не может быть и других единиц измерения. Но ясно: нужно во многом ограничивать себя при желании обо всём рассказать. Иначе ведь можно быстро наскучить.
      Наш известный китаист академик В. М. Алексеев подметил ещё одну опасность, подстерегающую автора, рассказывающего о своих странствиях по разным местам. «Важно победить в себе обожание своего предмета, — писал он в 1907 году, когда изучал в Восточном Китае язык и культуру китайского народа. — Путешествие таит в себе угрозу непомерного увлечения чужой страной, „открытия Америки“ на каждом шагу. Жизнь будней представляется жизнью каких-то необычайных событий и интересов.
      Путешествие — это книга. Умеет её читать только тот, кто умеет читать между строк наблюдаемую жизнь. Тот неё, кто ищет оригинального, экзотики, настроен «поэтически», неминуемо впадает в ошибку, ибо в нормальных условиях жизни он ищет ненормального».
      Многие авторы, посещавшие страны Востока, искали экзотику. Действительно, там много удивительного для нас, людей, привыкших к иным жизненным стандартам. Но и наша психология может показаться странной, а иногда и вовсе непонятной жителю, скажем, тихоокеанских островов.
      В наше время научные экспедиции уже мало чем напоминают путешествия пионеров-исследователей прошлого, на годы уходивших в неизвестность. Черский, Ливингстон, Обручев, Амундсен и другие отважные первооткрыватели, подвергая себя опасностям, лишениям, вели многотрудную странническую жизнь во имя благородной цели познания мира. Человечество с тревогой и симпатией следило за их работой, восхищаясь их героизмом, целеустремлённой преданностью науке.
      Ежегодно в экспедиции выезжают тысячи советских людей, они уходят в тайгу, во льды полярных стран, в океанские просторы, в пустыни и горы. Пытливых разведчиков тайн природы не останавливают ни трудности непроторённых путей, ни неизбежные лишения, ни разлука с близкими…
      Может показаться, что грандиозные масштабы экспедиционной деятельности привели или скоро приведут к высокой степени изученности земного шара и полевые исследования отомрут. Этого не может случиться. С каждым годом теория и практика предъявляют все новые требования. То, что не видели и не могли видеть наши предшественники, скажем, в пустынях Азии, то увидели современники, так как изменился уровень науки. То, что не можем обнаружить и объяснить мы, выяснят наши последователи, которые будут обладать большими знаниями и лучше смогут использовать достижения техники в методике экспедиционных работ.
      Уже современные комплексные экспедиции технически хорошо оснащены. Двусторонняя радиосвязь сделала их работу зримой для всего мира. В былые времена Христофор Колумб, отправившись искать новый путь в Индию, нежданно-негаданно открыл огромнейший никому дотоле не известный материк. Теперь таких неожиданностей не бывает. В наш век новые географические открытия исподволь подготавливаются научными учреждениями. Хороший пример этому — международное сотрудничество учёных на шестом материке земли — Антарктиде. Сотни людей работают здесь по определённой, заранее выработанной программе. В их распоряжении — суда и самолёты, вертолёты и тракторы, радио и электростанции, множество инструментов, витаминизированная пища. А было время, когда люди погибали от цинги в полярных странах и морских путешествиях. И различные открытия в Антарктике по существу предусмотрены программой научных исследований, подготовлены суммой организационных и научных достижений, оказались возможными благодаря труду большого коллектива.
      В Сибири и азиатских пустынях стали широко пользоваться авиацией, давшей такой великолепный материал для научных работ, как аэрофотоснимки. То, на что часто уходили годы лишений и труда, осуществляется ныне в поразительно короткие сроки.
      На смену глазомерной съёмке, измерениям абсолютных высот при помощи барометра — методам несовершенным, не очень точным и малопроизводительным — пришли высокоточные геофизические методы. Они заняли прочное место при геологических изысканиях и географических исследованиях.
      Используя технику, человек стёр почти все «белые пятна» на Земле, и в этом — продуманный расчёт, последовавший за идеей. Это главное. Заранее намеченный эксперимент, выяснение предполагаемого явления — вот что лежит в основе современных исследований. Их определяет и предопределяет идея. Поясню эту мысль на примере двух недавних путешествий на плоту и в резиновой лодке через Тихий и Атлантический океаны.
      Не для спортивного интереса и сенсации спустил на воду свой плот «Кон-Тики» норвежский учёный Тур Хейердал. Он хотел доказать и доказал возможность древних связей между культурами Южной Америки и Океании. Высокими гуманистическими идеями руководствовался французский врач Ален Бомбар, решившись один в резиновой лодке переплыть Атлантический океан. Преодолев все стихии, он показал, что при надлежащей подготовке потерпевшие кораблекрушение без пищи и пресной воды смогут выйти победителями из тяжёлой борьбы с океаном.
      Природа нашей планеты скрытна. И сколько сил, времени, терпения нужно, чтобы ответить на её загадки! Совершено открытие. Казалось бы, всё ясно, однако время радости коротко. Вновь возникает много вопросов, и все они ждут разрешения. Вот пример из практики географических исследований.
      Территория, как мы говорим, закартирована, то есть нанесена на карту крупного масштаба, «белое пятно» закрашено опытной рукой картографа-рисовальщика. Появились извилистые линии рек и ручьёв, изображающие рельеф горизонтали, кружочки колодцев, запятые тростниковых плавней и многое другое. Но не изучены ещё почвы, формы рельефа, неизвестны растительность, запасы вод, режим рек, глубина озёр. А знать всё это нужно, чтобы умнее использовать естественные ресурсы, чтобы лучше учесть природные условия при освоении новых земель. Вот и получается: формально «белого пятна» уже нет, а по существу работы ещё уйма, и такой работы, которая может быть выполнена лишь квалифицированными специалистами — почвоведами, ботаниками, гидрогеологами, геологами…
      Всего не перескажешь. Скупые мои записки оказались неполными. Глаза географа ничего не хотят пропустить. А интересно написать обо всём непросто. Нелегко удивить читателя новыми рассказами о походной жизни разведчиков тайн природы.
      Времена великих географических открытий, когда всё было в новость, уже ушли в безвозвратное прошлое. Но не будем грустить об этом. Романтика поисков новых земель сменилась здравой деловитостью и более трудными и сложными поисками причинности явлений. Часто и мучительно приходится искать ответа на простой, знакомый с детства вопрос «почему?» Без его решения научному работнику нельзя разумно вмешаться в природные процессы и изменить их. Но мир полон загадок, и сколько нужно труда, мысли, споров, чтобы найти правильный ответ. Как известно, путь к истине тернист. Говорят, природа не математика, но если их сравнить, то можно сказать, что натуралист всегда решает уравнение со многими неизвестными.
      Может быть, вообще время географии и географических исследований уже позади? Очень хочется думать, что все рассказанное в этой книге будет отрицательным ответом на этот вопрос.
      Великий географ прошлого столетия, основоположник сравнительного метода в географии Александр Гумбольдт в своём «Космосе» писал: «Чем глубже проникаем мы во взаимосвязи явлений, тем скорее освобождаемся от заблуждения, что не все отрасли естествознания одинаково важны для культуры и благосостояния народов».
      А вот страстные слова английского писателя, хорошо известного и у нас, — Джозефа Конрада в защиту географии: «География, единственная из всех наук, возникла из действия и, более того — отважного действия… Подобно другим наукам, география пробивала себе путь к истине сквозь целый ряд ошибок и заблуждений… Разве современная химия — наша ключевая наука — не прошла через свою постыдную фазу алхимии (чудовищно развившегося мошенничества), а наши познания о звёздном мире разве не родились из суеверного идеализма астрологии, искавшей судьбу человека в глубинах бесконечности? С этой точки зрения географию можно назвать самой безупречной из наук. Даже питаясь выдумками, она никогда не стремилась морочить простых смертных (а их подавляющее большинство), выманивать у них деньги, лишить их покоя».
      Путешественники в нашу эпоху, как правило, специалисты, а специалист, по утверждению Козьмы Пруткова, флюсу подобен, то есть односторонен. Поэтому современные комплексные экспедиции включают специалистов разных направлений. И всё же как часто в поисках причинности взаимосвязанных процессов, протекающих в природе, нам приходилось трудно находить нужную и единственную нить в запутанном клубке противоречий. «Подлинная наука, — писал известный натуралист прошлого века Клод Бернар, — учит нас сомневаться и при недостатке знаний — воздерживаться». Может быть, поэтому некоторым читателям мои очерки могут показаться неполными. Такое ощущение может возникнуть ещё и потому, что в своих записках я не коснулся некоторых вопросов нашей работы. Мне они показались менее занимательными. Думаю, что многие молодые мечтатели не так представляют путешествие в далёкие страны, как показано в этой книжке. Здесь нет приключений, эпизодов, связанных с опасностями, всепобеждающего героизма. Такой романтики в моих записках действительно нет, и кажется, что это хорошо. Чем её меньше в экспедициях, том легче её участникам, тем результативнее их работа.
      А разве нет радости в бесконечном познании, в поисках нелёгких ответов на многочисленные «почему»? Разве нет радости в открытии причинности взаимосвязанных природных процессов? Разве не счастье своим трудом помочь человеку покорить реки, правильнее использовать запасы влаги горных снегов и льдов, улучшить почвы, остановить наступление песков на пашни? Разве не интересно выяснить закономерности, по которым живёт и развивается неповторимый мир пустынь Центральной Азии? В поисках, находках и есть романтика, самая хорошая, пусть повседневная, но настоящая романтика. Большое вырастает из обыденного.
      Экспедиция — это школа, в которой бесконечен процесс познания природы, народного опыта, мудрости людей. Путешествия расширяют пёстрый веер человеческих знаний.
      В XX веке путешествовать легко и просто. Мир в общих чертах изведан. Прошли времена Пржевальского, Миклухо-Маклая, Седова, и автору путевых очерков скептик ещё скажет словами восточной пословицы: «Не открывай старых истин: все знают, что солнце заходит на западе». Читая путевые заметки, могут вспомнить и Вольтера, заметившего, что «путешественник обыкновенно крайне недостаточно знает страну, в которой находится. Он видит лишь фасад здания. Почти всё, что внутри, ему неизвестно». И это нередко оказывается правдой. Турист смотрит на то, что ему показывают: нарядные улицы, театры, музеи, центральные магазины. В его восприятиях таится опасность односторонности. Некоторые туристы, наблюдающие лишь фасад страны, поверхностно пишут о виденном. А жизнь-то бурлит за фасадом.
      В экспедиции существует неписаное правило: каждый участник ведёт дневник. Не должен быть пропущен ни один день, даже если он прошёл в незначительных делах и мелких заботах. Зрительные восприятия, как бы ярки они ни были, с течением времени сглаживаются, стираются. Исчезают детали, на первый взгляд несущественные, но иногда очень важные для науки. И вот, когда их нужно восстановить, на помощь приходят документы: дневники и фотографии. Они дополняют друг друга. Они не обманут, им можно верить до конца.
      Географы часто работают в одном отряде с геологами, ботаниками, зоологами. Такое содружество помогает всем; мы советуемся, обсуждаем научные проблемы и часто совместно пишем отчёты.
      Жизнь в путешествиях идёт своим чередом: вырабатывается определённый распорядок дня, все знают свои обязанности, эти обязанности занимают весь день — с восхода солнца до темноты.
      «Отдых принадлежит труду, как веки глазам», — говорят на Востоке. Но бывает, что в экспедиции по той или иной причине у вас оказывается свободное время. Нужно ли дать отдых лошадям, ремонтировать ли машину, организовать ли караван верблюдов, договориться ли с рабочими — в таких случаях появляется свободный час или день. Тогда можно записать в дневники наблюдения и факты, которые не имеют прямого отношения к заданию экспедиции, к теме исследования. Такие наблюдения, факты не попадут в отчёт экспедиции, в научную статью, книгу. Не попадёт туда и описание трудностей пути, обычных в малоизвестных и ненаселенных местностях.
      В своих записках хочется рассказать о жизни и быте в экспедициях, о труде и трудностях, об интересных встречах, о любопытных событиях, имевших место во время наших странствий. Ведь приходилось бывать в таких глухих и далёких местах, в которые мало кто проникал.
      Я мок под дождём в Хэнтэйских горах, страдал от жажды в знойных и сухих Каракумах, утопал в снегах Монгольского Алтая, бродил, увязая в гобийских песках, мёрз на заоблачных вершинах Тянь-Шаня, купался в тёплой и солёной воде Кара-Богаз-Гола, плавал на больших озёрах Монголии, плутал в тайге. На Устюрте узнал силу каспийских ураганов, а на Памире — силу горного солнца. В высоких долинах Куньлуня глубоко вдыхал ночной воздух (его явно не хватало), летал над самой большой азиатской пустыней Такла-Макан, на грузовике пересекал Джунгарскую впадину.
      Мои рабочие маршруты проходили большей частью по малонаселённым областям Средней и Центральной Азии, таким, как Каракумы или пустынные районы Гоби. Знакомство с населением, его бытом и хозяйством при этом было далеко не полным, часто отрывочным. К тому же основная задача физико-географа заключается прежде всего в изучении природы. Это, конечно, сказалось на содержании записок. Они писались при свете костра у реки, при ярком солнце в пустыне, под тусклыми лучами крошечной электрической лампочки в палатке в горах, при мигающем свете керосиновой «летучей мыши» в лесном лагере.
      Давным-давно я задумал рассказать о своих путешествиях так, как это не делается в служебных отчётах или научных сочинениях. Такая мысль у меня появилась со времён первых среднеазиатских экспедиций. Ещё в 30-х годах мои очерки стали появляться в журналах «На суше и на море», «Вокруг света», «Юный пролетарий», «Наша страна» и др. По мере расширения района исследований и участия в новых экспедициях пополнялись и мои записки, которые позже были опубликованы в двух книгах: «Непроторёнными путями» (М., 1948, 1950, 1954) и «Путешествия без приключений и фантастики» (М., 1962).
      Две упомянутые книги и послужили основой настоящего издания. Для него были вновь пересмотрены и обновлены все очерки. Некоторые из них исключены как несоответствующие замыслу серии «XX век: Путешествия. Открытия. Исследования». Изменилась и последовательность изложения. Она отвечает двум принципам — региональному и хронологическому. Записки сгруппированы в четыре основных раздела, посвящённых четырём крупным районам, где проводились исследования: Туранская равнина, горы Средней Азии, Монголия, Западный Китай. Внутри разделов сохранён строгий хронологический порядок.
      Пусть эти записки помогут понять книгу пустынной Азии, страницы которой запечатлены в извилинах речных русел, в изгибах земной коры, в смене почв и растительности, в белом налёте солей на поверхности земли, в горных ледниках, в лёссовом покрове, в рельефе нескончаемых пустынь и созданных трудом человека оазисах. И ещё. Знакомство с книгой позволит читателю судить, как за прошедшие 40 лет изменился характер экспедиционных работ, их техническая оснащённость и транспорт. Автор начинал свои путешествия пешком или используя верховых лошадей и верблюдов, а окончил их на автомашинах, самолётах и даже вертолётах. Конечно, я мечтал о лучшей книге, чем та, которая получилась. Кто из пишущих не думал мучительно над строкой в желании сделать её прозрачнее, проще и избежать штампа! Видимо, не всегда и не везде это удалось.
      Географические названия, встречающиеся в тексте, даны в написании, принятом в наше время.
      В книге наряду с фотографиями автора помещены фотографии О. Агаханянца, А. Банникова, Б. Ванчидоржа, 3. Виноградова, А. Гурского, Ю. Желубовского, А. Кесь, С. Кондратьева, Н. Кузнецова, В. Рацека, Л. Родина. Всем им — сердечная благодарность.

В пустынях Турана

      Я счастлив, если смог внести свою скромную лепту в дело исследования этой чудесной незабываемой страны — Туркестана, который считаю своей второй родиной. Даже лёссовая пыль Туркестана мне сладка и приятна.
Академик Л. С. Берг

Из старого дневника
1931

      Сгустились тучи, ветер веет,
      Трава пустынная шумит.
А. В. Кольцов

       25 ноября.Сегодня утром оставили лагерь на плато у источника Кердербулак и налегке вдвоём на верховых лошадях спустились к самому берегу залива Кара-Богаз-Гол. Здесь по заданию научного руководителя экспедиции Б. А. Фёдоровича мне нужно было описать разрез меловых отложений, высокой стеной падающий к самому урезу воды.
      Тропа извивалась по сухим ущельям Кулансай, образующим сложную разветвлённую сеть запутанных оврагов. По ним во время редких в этих местах ливней выносится много земли, щебня, песка, которые откладываются у берега, образуя длинный и плоский мыс — косу Кулангурлан. Географические названия Кулансай, Кулангурлан говорят о куланах, которые некогда паслись на Устюрте и близ Кара-Богаз-Гола. Теперь о них ничто не напоминает, кроме названий, сохранивших свидетельства о наличии этих диких лошадей в неотдаленном прошлом.
      Нашли хорошее обнажение меловых пород в 20 километрах от лагеря. Оно оказалось трудным — большим и отвесным. Много часов ушло на его описание, зарисовку и отбор образцов с остатками ракушечной фауны. Её последующее определение позволит точно установить геологический возраст отдельных горизонтов разреза.
      Зимний день короток. Солнце уже садилось за плоский небосвод над заливом, когда мы отправились в обратный путь. Полная темнота окружала нас, когда мы вошли в лабиринт оврагов Кулансай. Медленно поднимались по ним. Влево и вправо уходили боковые отвершки. По одному из них нужно было подниматься к лагерю.
      Вот как будто знакомый развилок. Натягиваю поводья, поворачиваю коня. Но он упрямо не желает входить в боковой овраг. Словом и действием предлагаю идти, однако он кружится на одном месте, волнуется. Что за оказия? Спешился, повёл коня за собой. Натягиваю поводья, он неохотно следует за мной. Вторая лошадь уже спокойно идёт за первой.
      Скоро должен быть и лагерь. Смотрю вперёд в надежде увидеть фонарь «летучая мышь», поднятый на высокий шест. Но впереди темнота, нет желанного огонька. Чёрные мрачные овраги с белесоватыми полосками светлых горных пород, размытых дождевыми водами, окружают нас. Тёмная ночь, хаос холодных ущелий, гнетущая тишина.
      Наконец выбираемся на плоскую поверхность плато. И здесь ничто не напоминает о лагере, нигде не мерцает свет фонаря, не слышно человеческого голоса. Громко кричу. В ответ слышу гулкое эхо пустыни. И всё. Куда идти? Где лагерь нашей экспедиции? Может быть, дождаться утра? Холод заставляет нас принять другое решение: спуститься обратно по тому же оврагу, который мною был ошибочно выбран для дороги к лагерю.
      Подтягиваем седельные подпруги на голодных конях, садимся в сёдла, опускаем поводья. Пусть лошади сами выбирают нужное направление. Мы просим у них прощения за насилие, за наше глупое упорство, за самоуверенность. Через час мой копь решительно повернул в другой овраг, и через два часа мы увидели жёлтый свет фонаря. Время близилось к полуночи. Товарищи уже начали беспокоиться за нашу судьбу. Лошади получили лишнюю порцию ячменя из оставшихся скудных запасов. Чем мы могли ещё отблагодарить наших друзей?
       30 ноября.Ноябрь провожает нас морозом, резким ветром. Слезы непрерывно текут из глаз, замерзая на бороде, ветер режет лицо, сосульки стягивают рот.
      Решаем идти в Кызылкуп, промысел треста «Карабогаз-сульфат», и идти как можно скорее. Мы кончили работу и усталые торопимся домой.
      Уже более двух месяцев экспедиция работает на Устюрте, южном Мангышлаке и прилегающих пустынных равнинах.
      Наши маршруты опоясывают залив Кара-Богаз-Гол, мы то вплотную приближаемся к его горьким безжизненным берегам, то уходим в сторону от них, производим съёмку местности, изучаем геологию и геоморфологию западной части Туркмении.
      Тяжёлой оказалась наша экспедиция. Холод, ветры, сильные, нескончаемые ветры измучили нас и караванных животных. Да и экспедиционное меню оставляло желать лучшего. Лошадей мы ещё подкармливали ячменём, но его оставалось мало, а вот верблюды вынуждены были питаться скудным кормом, главным образом полынью, прибитой морозом, который смягчил её горечь, да в редких случаях ветвями саксаула, что попадался па песчаных участках среди глинистой пустыни.
      Завтра мы обязательно независимо от мороза и ветра должны обследовать месторождение целестинов в горах Коктау. О нём уже было известно и раньше. Но где точно оно расположено, мы не знали. Наша задача — найти и осмотреть месторождение, произвести небольшую съёмку местности, описать район, сделать геологические разрезы, взять образцы для анализа.
      Целестин, или иначе стронциевая соль серной кислоты, — тяжёлый минерал, употребляемый в сахарной промышленности и других отраслях народного хозяйства. Известных месторождений целестина в СССР немного. Нашей экспедицией уже открыто и описано несколько месторождений по берегам Карабогазского залива. Прекрасный по качествам чистый целестин всё же пока нерентабелен для разработок, так как минерал этот залегает в глинах прожилками небольшой мощности. При разработке пришлось бы разворачивать колоссальное количество пустой породы. Транспортировка отсюда также очень трудна.
      Сумерки спустились на залив, на берег. Некоторое время меловые горы ещё белели в надвигающейся мгле. Скоро и они растаяли. Темно. Ветер воет в ущелье.
      Обедаем и одновременно ужинаем. Горячий суп обильно сдабриваем мелко нарезанным репчатым луком. Это единственный витамин в нашем рационе. Помимо лука у нас есть и чеснок. Но странное дело, в начале экспедиции мы его поедали в большом количестве, а затем к нему охладели. И научные сотрудники, и караванные рабочие явно избегали его, наши потребности в нём были полностью удовлетворены на какое-то время. Чеснок в мешке, который даже не раскрывали, ещё сколько-то дней грузили на верблюжий вьюк, но затем, когда начались серьёзные морозы, на очередной стоянке пришлось его выбросить. А лук оставался необходимым. Интересно, что примерно такое же отношение мы испытывали и к консервам — шпротам в масле. Мы получили их на складе по наряду и были безмерно счастливы обладать таким деликатесом. И действительно, в начале работ мы с удовольствием иногда разрешали себе полакомиться вкусными рыбками. Но затем шпроты надоели. О них просто не вспоминали. Но выбросить консервы мы не решались, это казалось расточительством, и они, заколоченные в ящик, мерно колыхались на спине верблюда.
      Сегодня моя очередь дежурить первую половину ночи — шесть часов. Как долго тянутся эти часы! При свете «летучей мыши» привожу в порядок полевые записи, пишу дневник и письмо в Ленинград товарищам. Как его отправлю, с кем? Привезу его сам.
      Читаю отчёт лейтенанта Жеребцова. Ему наука обязана первой точной съёмкой Карабогазского залива. Его карта оказалась не похожей ни на одно из изображений, сделанных его предшественниками. Жеребцов плавал в 1847 году.
      «Пребывание, даже кратковременное, в водах сего залива, — писал он, — порождает чувство великого одиночества и тоску по местам цветущим и населённым. На всех берегах залива на протяжении сотен вёрст мною не было встречено ни одного человека, и, кроме горчайшей полыни и сухого бурьяна, я не сорвал ни одной травинки… Токмо соль, пески и всё убивающая жара властвуют над сими негостеприимными берегами и водами» .
      Жеребцов не мог знать, что эти негостеприимные берега и воды окажутся богатыми полезными ископаемыми и через 80—100 лет на пустынных местах восточного Каспия вырастет индустриальный центр.
      Как медленно вращается Земля! Ночь не уходит. Иду с винтовкой на плече, проверяю лагерь. Лошади стоят понуро и вздрагивают от холода.
      Верблюды разбрелись в поисках корма. Ветер как будто стихает. Надолго ли? Перед выходом в путь нас предупреждали: смотрите в оба, будьте бдительны, возможны набеги басмачей, которые рыскают по пустыне. Вот и дежурим по ночам, охраняем лагерь, стараемся объяснить каждый шорох. Оглядываем близкий чёрный горизонт. Но много ли увидишь тёмной декабрьской ночью? Звёздное небо холодно к неуютно.
       2 декабря.Полдня работаем, разбившись на две партии. Ветра почти нет. Руки не так мёрзнут. Можно писать, наносить рельеф на карту.
      Результатами довольны. Когда двинулись в путь, казахи-рабочие затянули песню. Эта песня перекинулась к нам, и скоро весь караван пел бодро и радостно.
      По дороге я измеряю и описываю колодец. Вода зелёная, горько-солёная.
      За последние семь дней пути сегодня первый раз увидели людей, юрту казахов. Вышли мы к ним из пустыни. Нас приняли как с неба свалившихся. Казахи кололи лёд, подогревали его и получали пресную воду. Наши бочки с водой промёрзли, в них образовался лёд; он разорвал обручи, днища бочек вылетели. Сегодня поили верблюдов из проруби. На коленях, вытянув шеи, точно молясь, они жадно тянули живительную влагу.
       3 декабря. С плато к заливу спускались по узкому и глубокому извилистому каньону. Караван ушёл по верхней дороге. Идём, ведя лошадей на поводу.
      Слева и справа — стены. Впереди — узкая щель. Оглянувшись назад, удивляемся, как можно было с лошадьми пройти по этому оврагу. Стены — сплошные мергели и известняки мощностью в сотни метров. В другом месте, а не в этой пустыне они давно были бы использованы и дали бы полезной продукции на миллионы рублей.
      Спустившись к заливу, мы сразу увидели рабочих треста «Карабогазсульфат». Мы попали в обжитую полосу. Первый аул — промысел Тараба, 36 юрт; по берегу — сплошь горы мирабилита, конусами упирающиеся в туманное небо. По береговым тропам караваны верблюдов несли мешки, наполненные сульфатом натрия. Из воды Карабогазского залива началась садка мирабилита — этого ценного сырья, из которого после сушки получается сульфат натрия. Морозы способствуют выделению мирабилита из воды. Его вязкий, засасывающий слой на целый метр отложился на побережье залива. Это была первая садка в году.
      Следующие промыслы — Архарлы. Маленькая пристань. Рабочие собирают деревянными лопатами мирабилит. Это казахи и туркмены. У них весёлый вид, несмотря на мороз и ветер. На всех новенькие сапоги, которые спасают ноги от разъедающей соли.
      К 13 часам, с трудом преодолевая каменные осыпи и обвалы на берегу, мы поднялись на террасу, на которой скромно стоит Кызылкуп — сердце южных промыслов треста. Контора, общежитие, кооператив, склады, конюшня и гараж.
      У берега пристань, в отдалении на воде покачивались лихтер и моторный баркас. Кругом раскинулись посёлки туркмен и казахов. В 1929 году в Казылкупе было всего три дома, а в 1931году мы увидели целый городок.
      Местные жители часто называют Кара-Богаз Аджидарьей, то есть горьким морем. Это громадный залив, площадью превышающий самое крупное пресное озеро Европы — Ладожское.
      Кара-Богаз — мёртвое море. Живое существо, попав в его мутные и горькие воды, немедленно гибнет. Мы нередко видели на берегах залива выброшенную волнами мёртвую рыбу. Недаром и пролив, соединяющий Каспий с заливом, туркмены называют Кара-Богазом — чёрной пастью.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28