Ну а теперь придется оправдываться. Не одна я такая идиотка, шастающая по ночам и встречающая бог весть кого. Между прочим, и до меня москвичи и гости столицы эдаким занимались и кое-кого встречали. Но знаете, что поразительно? Встречи эти с потусторонними жителями, а вернее, с москвичами, оставшимися в городе навсегда (ну, не хочется говорить с москвичами, ставшими призраками!), начавшись обычно с отрицательных эмоций (недоумение, страх, а то и внутренняя паника), оборачивались вполне положительной стороной. Творческие люди начинали творить с усиленной энергией, а обычные пересматривали свои жизненные взгляды в лучшую сторону. Вот уж точно, призраки-привидения – посланники мира тьмы, а зачастую приносят благо в мир света.

Ну а сколько великих произведений возникло от легенд и преданий нашей Москвы, от встречи с ее призрачными жителями, и сказать трудно. Но некоторые стоит вспомнить. Тем более что, вспоминая, мы можем и сами пройти небольшим, но весьма емким с эзотерической точки зрения маршрутом – от Красной площади через площадку перед Историческим музеем и станцией метро «Площадь Революции» к Театральной площади, а от нее по Кузнецкому Мосту к улице Мясницкой. Простой маршрут в центре, абсолютно знакомый. Но вот некоторые люди увидели его совершенно особенным.

Почитайте, а потом попробуйте, вдруг и вам удастся попасть в Москву мистическую?..

«Куда ни пойду, все к кремлевским стенам выйду»

Красная площадь

Сборник «Камни»

«Начинается земля, как известно, от Кремля». Думаете, это советская выдумка или современный слоган? Ничуть не бывало. О древнейшей мистике Красной площади и Кремля разговор еще впереди. А вот о невероятной истории, что произошла с великим нашим живописцем Василием Ивановичем Суриковым, вспомнить стоит сейчас. Ему тоже в Москве много чего тайного увиделось…

Известно, что Суриков – сибиряк, потомок свободолюбивых казаков из города Красноярска. Интерес к истории у него с детства. Недаром потом он скажет: «Ничего нет интереснее истории. Только читая про время историческое, понимаешь настоящее». И еще: «В Сибири, скажу я вам, народ другой, чем в России: вольный, смелый. Про нас говорят: красноярцы – сердцем яры». Не это ли ярое сердце, то есть сердце бога Ярилы – солнечное и бесстрашное, – помогло художнику воспринимать чужую давнюю историческую боль как свою – сегодняшнюю?

Переезд в Москву в 1877 году сыграл в творчестве Сурикова решающую роль. Он и раньше бывал в Первопрестольной и, видя древние улочки, думал о том, что вполне сможет изобразить старинную жизнь как современно-живую, динамичную и даже трагическую. Вспоминались рассказы о том, что в числе его предков имелись и стрельцы петровской поры. «Вот стрелец с черной бородой, – вспомнит он, – Степан Федорович Торгошин, брат моей матери. А бабы – это, знаете ли, и у меня в родне такие старушки были, сарафанницы, хоть и казачки. А старик – это ссыльный один лет семидесяти…» Словом, Суриков уже с самого начала своей творческой деятельности грезил об образах старины. Только для него эта старина была живой.

И вот Академия художеств, находящаяся в Петербурге, направляет своего выпускника почему-то не в заграничное турне, как обычно, а посылает в Москву для росписи строящегося храма Христа Спасителя. Ну не рука ли это судьбы? Неизвестно, чем увлекся бы Суриков в Италии или Германии, но в Москве случилось иное – почти нереальное…

По вечерам, после работы в храме, художника так и тянуло на старинные улицы Первопрестольной, на Красную площадь – к кремлевским стенам. Вот как описал все это сам живописец:

«Началось здесь, в Москве, со мною что-то страшное твориться. Куда ни пойду, а все к кремлевским стенам выйду. Эти стены сделались любимым местом моих прогулок именно в сумерки. Темнота начинала скрадывать все очертания, все принимало какой-то незнакомый вид, и со мною стали твориться странные вещи. То вдруг покажется, что это не кусты растут у стены, а стоят какие-то люди в старинном русском одеянии, или почудится, что вот-вот из-за башни выйдут женщины в парчовых душегрейках и с киками на головах. Да так ясно все, что даже остановишься и ждешь: а вдруг и в самом деле выйдут?

И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души. Остановился недалеко от Лобного места, засмотрелся на очертания Василия Блаженного, и вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина…»

Вот так Высшие силы показали художнику его будущую картину, названную потом «Утро стрелецкой казни». Видно, ее написание было предопределено судьбой. Но работа оказалась почти такой же жуткой, как и само событие. Суриков жаловался друзьям: «Как только начал писать стрельцов – ужаснейшие сны видел. Каждую ночь во сне казнь. Кругом – кровь и кровью пахнет. Боялся я ночей…»

Картина произвела на современников огромнейшее впечатление. Художник Бенуа вспоминал, что к нему после просмотра трагического полотна стал являться ночами бесовский стрелец со свечой, отчего даже самым невероятным образом чуть не случился пожар в его реальной квартире. Виктор Васнецов жаловался, что слышит, как воют бабы в голос, прощаясь с отцами и мужьями, уходящими на Лобное место. Конечно, художники – народ, верящий в разную мистику, но есть свидетельство великого князя Сергея Александровича о том, как он, посетив Третьяковку, услышал то ли крики, то ли стоны, исходящие от суриковских картин.

Собиратель русской живописи Павел Михайлович Третьяков увидел огромный трагический холст еще в 1881 году в мастерской молодого Сурикова, красноярца или сибирского медведя, как его величали. Про этого невысокого, плотного, действительно похожего на неуклюжего молодого медведя художника, работавшего по двадцать часов в сутки, по Москве ходили легенды. Говорили, что он ничего не боится, потому что у себя в Красноярске водил дружбу с местным палачом. А ведь всем известно, что палачи – сильнейшие колдуны. На самом деле Суриков, конечно, не дружил, а просто видел однажды палача в детстве. Тот расхаживал по помосту в красной кумачовой рубахе, засучив рукава, и отпускал зловещие шутки толпе, окружавшей лобное место. Конечно, самой казни мальчишка Суриков не видел, родные увели его. Но ощущение ужасного человека, от которого дух захватывает, осталось.

Еще по Москве рассказывали о том, сколь придирчиво относился молодой художник к работе. Однажды продал он купцам две работы за огромную цену, а на другой день рванулся вдогонку за покупателями. Бросил им деньги, выхватил картины да и уничтожил. Не правдивы, вишь ты, вышли холсты! Купцы только ахали: хорошо – картины ножом вспорол, а не нас самих!

Третьяков сразу же почувствовал великий талант молодого живописца. Он начал приглашать сибирского нелюдима к себе домой. И в домашней обстановке сразу стало ясно, что сибиряк хоть и мог быть пугающе страшным с чужими, но со своими оказался невероятно нежен и доверчив.

Увидев же трагическое изображение стрелецкой казни, Третьяков тут же купил его за громадную сумму – восемь тысяч серебром. Тогда же от художника услышал и совершенно мистическую историю создания картины. Когда же полотно повесили на стене Третьяковской галереи, оно с первых же мгновений обросло таинственными историями. Немудрено, что старшая дочь Третьякова Верочка до того напугалась, взглянув на жестокий лик молодого царя Петра, лично руководившего стрелецкой казнью, что даже заболела нервной горячкой. И в лихорадке ей мерещился грозный царь Петр.

Но самое символичное, что трагическое «Утро стрелецкой казни» появилось на передвижной выставке в один из самых кровавых дней российской истории: 1 марта 1881 года в Санкт-Петербурге был убит террористами император Александр II. Зрители шептались меж собой: неужто пришло время расплаты за кровавые убийства прошлого? Мистика, верно?.. Или нет? Может, прав был Павел Третьяков, считавший, что Суриков нашел «тропу между нынешним днем и трагически-великим прошлым»? И еще прав Александр Бенуа, художник и историк живописи, отметивший, что Суриков – русский чародей, гениальный ясновидец, обладающий даром исторического прозрения.

Львы, единороги и кровь на мостовой

Красная площадь, № 1/2, Исторический музей

Мастер и Маргарита

Граф Алексей Сергеевич Уваров, живший в середине XIX века, был красив, богат, знатен, являлся другом двух императоров – Николая I и Александра II и был своим при русском императорском дворе, как и при любом дворе европейских монархов.

А.С. Уваров

Однако к карьере граф не стремился, даже до генерал-адъютанта не дослужился. Кажется, все вокруг переживали – кроме него самого. А сам граф Уваров рвался не к дворцовым почестям, а к «низкому» по тому времени и графскому положению занятию – граф бредил археологией. Все то, что его соотечественники в мусор да в печку выбрасывали, уничтожали и сжигали, как ненужный хлам, составляло предмет его мечтаний. Грязные, немытые черепки или давно вышедшие из употребления полустертые монеты, погнутые ржавые железяки или полуистлевшие деревяшки, найденные где-нибудь на дороге, на заброшенном поле или на месте, расчищенном для постройки новой усадьбы и улицы, – все это граф Уваров считал подлежащим собранию и сохранению. Он собирал древние манускрипты, старые иконы, облупившиеся картины.

В 1846 году Уваров становится одним из создателей Российского археолого-нумизматического общества (позже Русское археологическое общество), ведет за свой счет раскопки под Москвой, на Волге и в Крыму, пишет научные труды, учреждает поощрительные премии русским писателям и организовывает Общество по сохранению древних памятников и построек. Увы, свет не разделяет его любви к «рухляди» и считает археологию недостойным занятием. Впрочем, семья надеется, что Алексей остепенится, ежели женится.

Невесту выбирают чистейших кровей – Прасковья Сергеевна Щербатова из рода настоящих Рюриковичей. Между прочим, это ее изображает Лев Толстой на страницах «Анны Карениной», даже фамилии не меняет, только имя – Китти Щербатова. В 1859 году Прасковья Сергеевна становится графиней Уваровой. И семья вздыхает с облегчением – уж эта строгая девица отучит муженька от дурацкой археологии.

Молодожены, как полагается, отправляются в Европу в свадебное путешествие. И сразу же выясняется, что Прасковья Сергеевна не станет отваживать мужа от археологии, потому что сама увлечена этой наукой. И другие увлечения у пары оказались схожими и, главное, любовь к древней матушке-Москве. Не потому ли, вернувшись из Европы, Уваровы отправились гулять по заснеженному городу. Соскучились!

Порошил легкий снежок. Фонарщики зажигали фонари на центральных улицах. И в их мягком свете снежинки переливались всеми цветами радуги.

Молодожены, взявшись за руки, брели по расчищенным улочкам прямо к Кремлю. Они стояли в начале Красной площади, смотрели на храм Василия Блаженного и вдруг…

Глыба взвивающегося вверх огромного дома заслонила весь вид. Да и не дом это вовсе – то ли замок, то ли дворец с двумя башнями по бокам, а наверху…

– Гляди-ка! – крикнул Алексей молодой жене. – На башнях львы и единороги, а на крыше снег. Словно крыша, поднимаясь, зачерпнула его с земли!

Но Прасковья не видела белого снега. Она смотрела вниз, к подножию невесть откуда взметнувшегося здания – там, на тротуаре, алела кровь. Пятно разливалось, растекалось, увеличивалось…

– Ах! – Прасковья в ужасе упала на руки мужа.

Прошло больше двадцати лет, и в 1883 году состоялось открытие главного детища графа и графини Уваровых – Императорского исторического музея.

П.С. Уварова

Исторический музей – один из главных музеев России. Он и сейчас, уже третий век, украшает главную площадь Москвы. И никто уже не помнит, что это они, Уваровы, предоставили музею первые выставочные экспонаты, добились от императора разрешения на создание музея, а от московских властей возможности строительства именно на том месте, что увидели однажды в зимний вечер. Прямо на Красной площади вознесся прекрасный дворец-замок, созданный по проекту архитектора В.О. Шервуда и инженера А.А. Семенова. На башнях его поселились золоченые львы и фантастические единороги, а на крыше навсегда лег белый российский снег.

Исторический музей

Вот только спустя полтора года после открытия музея граф Уваров умер. Но Прасковья Сергеевна продолжила дело мужа.

«Уничтожить равнодушие к отеческим древностям, научить дорожить родными памятниками, ценить всякий остаток старины, всякое здание, воздвигнутое нашими предками, сохранить и защитить их от всякого разрушения» – это было кредо Уваровых.

Даже когда началась революция, а с ней и голод, Прасковья Сергеевна не продала ни одной старинной вещи, что еще сохранялись в их доме в Леонтьевском переулке. Даже замерзая от холода, она не отправила на растопку ни одной книги. И когда революционный произвол вынудил ее бежать из Москвы в Майкоп, первое, что она сделала, уже старая и небогатая женщина, – было начало новых раскопов курганов и дольменов возле южного города.

И уже потом, уплывая на последнем пароходе из Новороссийска и глядя на тающий вдали родной берег, Прасковья Сергеевна Уварова вспомнила видение той далекой снежной, но счастливой Москвы – взметнувший ввысь фантастический дворец. Вот только граф Уваров увидел тогда диковинных львов и единорогов на башенках с ликующим белым снегом на крыше. А Прасковья Уварова, пережившая мужа, – лужи крови на мостовой. Все так и вышло.

Любитель девственных экземпляров и нашествие кошек

Театральный проезд

Книги

Однако не только известные москвичи встречались со странными явлениями на городских улицах. Обычные люди тоже попадали в такие переплеты. И вот уже много лет я собираю и записываю реальные случаи, произошедшие с моими друзьями. Словом, не одна я такая сподобившаяся.

Однажды мой приятель, назовем его Николаем (сейчас он уже заслуженный артист республики), спешил на спектакль. Девять месяцев в году в Москве темнеет рано, вот и теперь уже горели фонари. Вышел актер со станции метро «Площадь Революции» и неожиданно для себя решил взглянуть, что же продается на книжном развале. Вообще-то библиотека у Николая большая, но коллекционером, гоняющимся за антикварными изданиями, его никак не назовешь. Да и профессия Николая не предусматривает особо тщательного отношения к истории или антиквариату. У актера сегодня одна роль, а завтра другая, так что знания идут по верхам. Да и гонорары обычных актеров не позволяют покупать антиквариат.