Джеймс чатни очень любит и скучает по нему за границей). Да, так вот про сыр: есть его на завтрак не принято, на обед – в порядке вещей. А вот подать несколько его разновидностей на специальной сырной доске после десерта на ужин считается хорошим тоном. Джеймс при этом твердо убежден, что поедание сыра вечером вызывает у него ночные кошмары. А когда я как-то упомянула, что в России мы тоже едим (и делаем) чеддер, он чуть со стула не свалился от удивления: всю свою жизнь он был твердо уверен, что его производят исключительно в Англии, в графстве Сомерсет.

Да, вот сидим мы, завтракаем, и тут Джеймс говорит, что мы забыли принести из кухни мармелад. Я иду и притаскиваю клубничный. Он поднимает бровь: “Да нет же! Мармела-а-ад!” – “А это что, по-твоему?” – возмущаюсь я. Джеймс тогда раздельно и терпеливо говорит: “Это – клубничный джем!” Я ничего не понимаю и начинаю злиться: “А что же тогда, по-твоему, мармелад?!” Тут он не выдерживает и взрывается: “Послушай, не прикидывайся, что ты не знаешь, что такое мармелад!!!” Я смотрю на него довольно холодно, выдерживаю паузу и враждебно заявляю: “Давай объясняй! Вдруг не знаю!” Он тогда, закатив глаза к потолку, начинает талдычить: “Мармелад – это варенье из апельсинов, или лимонов, или того и другого вместе. А клубничный или какой-то там еще джем к нему никакого отношения не имеет. И на завтрак я, как и все нормальные англичане, ем только мармелад. Клубничный же джем все нормальные люди едят с булочками со сливками на пятичасовой чай”. Я продолжаю вредничать: “Так, понятно! А что еще англичане не едят на завтрак?” Он язвительно отвечает: “Мы не едим соленую рыбу с хлебом и маслом, не едим творог, не едим – повторяю! – сыр”. Я тогда, тоже язвительно, вопрошаю: “А что едят?” Тут Джеймс оживляется и принимает мой вопрос близко к сердцу: “Ну, вообще-то все зависит от личных вкусов. Я вот люблю легкий завтрак: овсянку или мюсли и тосты с мармеладом. Могу иногда выпить апельсинового сока. А дочки мои любят завтракать по полной программе: жареное яйцо с беконом и сосисками, жареный помидор, фасоль в томатном соусе и тосты. И чай мы все пьем, кстати, до – а не после! – завтрака”. – “Знаю-знаю”, – говорю я, кладу сыр на бутерброд и запиваю все это чаем.

Утро стоит замечательное, и мы идем гулять (а я – приглядываться, как тут народ обитает). От дома Джеймса буквально два шага до моря, и городок, где он живет, курортный и очень провинциальный. Первое упоминание о нем в летописях – в IX веке, хотя появился он задолго до того: здесь из белых известняковых скал добывали камни для строительства еще римляне.

Слово “город” на английский можно перевести по-разному: city и town, и Джеймс говорит мне, что первое обозначает поселение, где есть собор, а второе – где его нет. При этом наличие обычной церкви (а не собора) здесь роли не играет: если даже в самом крошечном городишке будет построен собор, то называть его станут city. А вот Свонедж, где живет мой будущий муж, – это town.

Выясняется, что совсем недалеко от нас есть отличные песчаные пляжи. Мы прогуливаемся по одному из них и видим ряд странных маленьких разноцветных избушек. Размером они метра два на два, к ним подведены вода и электричество, а внутри сооружено что-то вроде кухоньки – с холодильником и раковиной. Джеймс охотно поясняет, что это пляжные домики и там хранится вся нужная для отдыха на море утварь и посуда. Когда их счастливые обладатели приходят на пляж, то отпирают такой домик и сидят на раскладных стульчиках рядом, а иногда даже устраивают что-то типа шашлыка на гриле или просто пьют чай.

Мне идея тоже очень понравилась: можно снять такой домик на лето и не возить доски для серфинга или кайт туда-сюда. И переодеваться и термокостюмы натягивать в нем очень удобно…

Я замечаю, что на пляже англичане не просто стелют полотенца и таким образом столбят свою территорию. Они вбивают колышки и огораживаются специальной полотняной стенкой, а иногда даже устанавливают настоящую палатку – якобы прятаться от ветра, на самом же деле – от других.

Вдруг вижу в море аквалангистов. “Смотри, Джеймс! – удивленно хватаю я его за рукав. – Что здесь может быть для них интересного? Вода-то холодная, и тут ведь нет ни коралловых рифов, ни красивых рыб!” Джеймс обижается: “Ну как же! Здесь много затонувших кораблей, вот народ к ним и ныряет”. – “Ну-ну, странный такой дайвинг”, – задумчиво говорю я, а сама думаю: он еще и опасный наверняка – не случайно же корабли здесь тонули…

Подходим к ресторану на берегу моря и видим на пляже запретительный знак для яхт и лодок, а на нем строгая надпись “Не бросать якорь!” и стрелочки с указателями: 30 м налево и 30 м направо. Прямо как для парковки на дороге…

С пляжа мы с Джеймсом свернули к жилым кварталам; идем не спеша, и у меня вдруг почему-то возникает полное ощущение весны, хотя на дворе всего лишь середина марта. “Я люблю весну!” – довольно говорю я. “Я тоже! – подхватывает Джеймс. – Совсем немного до нее осталось!” – “Как это? – не совсем понимаю я. – Она же уже две недели как началась: сегодня вон пятнадцатое марта на дворе!” – “Ну правильно, пятнадцатое, – ошарашенно смотрит на меня Джеймс, – всего шесть дней до ее начала”. – “Погоди, ты о чем?! – удивляюсь я. – У вас что, весна начинается не первого марта?” – “Нет, конечно! – смеется он. – Как тебе такое в голову пришло? У нас, как и везде, весна начинается двадцать первого числа!” – “Погоди-погоди, – не могу поверить я. – А как же тогда с летом, осенью и зимой?” – “Как-как, будто сама не знаешь!

Они начинаются двадцать первого июня, двадцать первого сентября и двадцать первого декабря, конечно же!” – “Вот это да! – поражаюсь я, а потом победоносно заявляю: “А у нас в России все на целый двадцать один день раньше!” – “Да ладно, не может быть! – не верит мне Джеймс. – Это как-то нелогично: ведь самый длинный день двадцать первого июня, а самый короткий – двадцать первого декабря…” – “Ну и что! – обижаюсь я. – При чем здесь это?”

Тут я потихоньку начинаю понимать, почему у меня возникло это ощущение весны: просто вокруг много зеленых деревьев, которые не сбрасывали на зиму листву. А еще во двориках полно распустившихся нарциссов, гиацинтов и тюльпанов, и главное, красивыми большими розовыми цветами усыпаны магнолии – раньше, чем на них появляются листья. “Какая красотища! – говорю я Джеймсу. – А давай у тебя рядом с домом тоже посадим магнолию!” Он печально вздыхает: “Нет уж, лучше не надо!” Я не понимаю, в чем проблема, и обиженно спрашиваю: “Это почему же не надо?” – “Ну, магнолии ведь ценные деревья, – говорит он, – и просто так срубить или пересадить ее без разрешения властей нельзя”. – “Как это? – удивляюсь я. – Даже на своем собственном участке земли – тоже нельзя?” – “Ну да, – улыбается Джеймс, – поэтому уж лучше с ними не связываться!”

Приближается время обеда, и мы направляемся в паб, где у входа случайно встречаем соседа. Он радостно приветствует нас и заявляет: “Это мой местный!” – а я не совсем понимаю, о чем он. Оказывается, для англичанина в такой ситуации “местный” означает “паб, где я обычно тусуюсь и знаю всех, и все знают меня”, – и пояснять тут ничего не надо.

Вообще слово “паб” – сокращение от “па-блик хаус”, общественный дом. Еще когда мы с Джеймсом ехали из Лондона в Свонедж и проезжали какую-нибудь очередную деревушку, он, вместо того чтобы заметить “Какая милая церковь!”, непременно восклицал: “Какой замечательный старинный паб!” Теперь-то я понимаю, что паб для англичанина – это святое. Это место общения, знакомств, веселья-шуток-выпивки, ну и еды иногда. Обычно пабы действительно самые старинные здания в деревнях. Нравятся мне их названия: “Слон и замок”, “Корона и подушка”, “Козел и трехколесный велосипед”, “Слизняк и салат”, “Петух и бутылка” – перечислять можно бесконечно. У каждого названия, конечно, есть своя история, и ее всегда можно понять, глядя на изображение на гербе, или узнать у владельца паба. Вот парочка из тех, которые мне запомнились: “Молчащая женщина” – на гербе женщина стоит, держа свою оторванную голову под мышкой; “Летающий монах” – местный монах, прицепив на спину сооружение типа крыльев, прыгнул с колокольни и попытался полететь. Это ему удалось, но, пролетев некоторое расстояние, он все же свалился и сломал ногу.

Да, так вот Джеймс отлучился куда-то, а я уселась за стол паба и принялась ждать обслуживания. Он вернулся и удивился, что я еще ничего не ем и не пью, а на мое обиженное заявление, что никто из персонала не хочет обращать на меня ни малейшего внимания, засмеялся и объяснил, что и еду, и напитки надо заказывать у стойки паба самим и, как правило, тут же платить за все. Напитки выдадут сразу, а еду придется ожидать. Когда она будет готова, ее или принесут к столу, или же выкрикнут номер заказа или название блюда, и забрать ее со стойки нужно будет тоже самому. Еще он сказал, что чаевые в пабах давать не принято, но можно сказать бармену: “И один напиток для вас?” (обязательно с вопросительной интонацией) – это если он в течение какого-то времени составлял тебе компанию и поддерживал беседу, пока ты сидел один у стойки. Он может выпить этот напиток позже, при этом поймает твой взгляд и даст понять, что вот, мол, пью! – и включит его в счет. И еще выяснилось, что большинство барменов – это сами владельцы паба или их родственники, а никакой не обслуживающий персонал; так что выпивают они с вами не подобострастно, а на равных.

Забегая вперед, скажу, что, живя в Англии, я потихоньку становлюсь специалисткой по пабам и могу болтать про них довольно долго. Теперь мне известно, что в некоторых из них купить можно только напитки, а еду там вообще не подают. И что пьют здесь в основном пиво. Заказывать его положено так: “Пинту, пожалуйста!” – это примерно пол-литра. Или: “Половину, пожалуйста!” – уточнять, что половину именно пинты, не надо – бармену и так понятно.

Местное пиво сильно отличается от континентального, англичане им очень гордятся и скучают по нему за границей. На вкус оно мягче (немного мыльное, что ли), практически без пены, и пить его положено температуры погреба, а не очень сильно охлажденным. Наименований пива сотни, потому что местные маленькие пивоварни варят его и называют каждая на свой вкус. И никто не станет возить какой-нибудь сорт пива, скажем, с севера Англии на юг.

Еще довольно обычная здесь вещь – имбирное пиво: острое, со вкусом имбиря, но слабоалкогольное.

А в последние годы все больше народа в пабах пьет вино, и многие из них могут похвастаться отличной винной картой и огромными бокалами, куда вмещается чуть ли не полбутылки. Правда, меня удивляет, что некоторые англичане (в основном женщины) предпочитают пить вино или пиво, разбавленные лимонадом или газированной водой. И еще почти во всех пабах продается сидр – слабоалкогольный напиток из яблок.

Что же касается совсем безалкогольных напитков, то многие пьют сквош, престранную, с моей точки зрения, жидкость. В ней порядка десяти процентов сока (из концентрата), все остальное – всяческие добавки типа лимонной кислоты, консервантов и тому подобной гадости. Пьется он так: в стакан сначала наливают немного этого сквоша (как сироп), а потом разбавляют водой из-под крана. Англичане пьют его литрами дома и часто, если не хотят или не могут пить пиво, заказывают его себе в пабе или ресторане. В принципе, выходит гораздо дешевле, чем обычный нормальный сок, и, как они утверждают, выпить его можно гораздо больше. А самый популярный здесь сквош – черносмородиновый и апельсиновый.

Да, так про пабы: если вы пришли сюда с компанией, принято заказывать напитки для всех и платить по очереди. И компания, чаще всего, не садится за столики, а толкается у стойки: считается, что так веселее.

Интересно, что здесь, в отличие от других мест, англичане не выстраиваются в очередь за напитками, а подходят к стойке со всех сторон. Кричать, махать руками и щелкать пальцами, чтобы привлечь внимание бармена, не принято. Нужно держать в руке деньги или пустой стакан и стараться поймать барменский взгляд. Каким-то образом персонал всегда, как правило, знает, кто за кем подошел, и обслужит вас по очереди.

Стойка паба, кстати, чуть ли не единственное место, где считается приличным заговаривать с незнакомыми людьми, и мне кажется, именно поэтому у нее всегда тусуется много народу, даже когда за столиками полно свободных мест.

Если вы с кем-то заговорили у стойки, а потом проболтали чуть ли не час и уже готовы расходиться, тогда, как бы невзначай, можно и представиться. И есть шанс, что вам в ответ назовут свое имя. А может, и не назовут. Вообще, при первой встрече (а пожалуй, и при второй и третьей тоже) не принято напрямую спрашивать, кто где работает, живет, имеет ли семью или нет. Это должна быть такая игра: надо задавать наводящие вопросы, а собеседник будет отвечать околичностями. Тогда это будет очень по-английски.

Еще многие пабы устраивают так называемые вечера “вопросов и ответов” (quiz nights). Все посетители делятся на несколько команд и отвечают на разные вопросы ведущего. Выигрывает команда, набравшая самое большое количество правильных ответов, и за это ведущий выдает ей какой-нибудь приз. И трогательно, что на такие вечера собирается гораздо больше народу, чем в обычные дни.

Раньше все пабы были обязаны закрывается к 22:30, но не так давно приняли закон о том, что можно закрываться и позже, в зависимости от желания хозяев. Объяснили это так: до этого ровно в 22:30 из всех пабов одновременно вываливались пьяные толпы, и тут же начинались драки, разборки и всякое безобразие. А теперь подвыпивший народ выходит в разное время, и с такой легкостью найти с кем подраться не удается.

По субботам пабы обычно закрываются с обеда часов примерно до семи вечера, так что, если вы не успели там поесть до этого времени, нужно искать кафе или ресторан.

Да, так вот я отвлеклась. После обеда в пабе мы с Джеймсом решили заглянуть в местную библиотеку. Нужной мне книжки там не оказалось, но библиотекарша по компьютеру посмотрела, в какой из библиотек поблизости она есть, заказала ее для меня и объяснила, что позже сообщит эсэмэской, что книга пришла. А чтобы ее забрать, мне надо будет уплатить библиотеке небольшой взнос. Мне эта система очень понравилась – покупать новые книжки в магазине тут одно разорение, и что потом с ними делать, если они вдруг не понравятся?

По дороге домой на одной из лужаек мы увидели барахолку. Называются они здесь “багажные распродажи”. О них обычно оповещают заранее всю округу, и дети и взрослые просто грузят старые игрушки, ненужные книги, посуду, одежду, мебель – вообще все, что мешает в доме, но жаль выбросить, – в багажник своего автомобиля, приезжают в специально отведенное место, раскладывают все на столиках или на земле и целый день стоят рядом. На вещах они ставят цену, а покупатели подходят и торгуются или просто сами предлагают собственную цену за то, что им приглянулось. Джеймс встретил на этой барахолке знакомых, и мы немного с ними поболтали. Оказалось, что хорошо продается здесь абсолютнейшая дребедень, на которую, казалось бы, никто не сможет позариться, а вот хорошие вещи уходят с большим трудом.

Забегаем в местный магазинчик кое-чего купить. На пакетике с шампиньонами читаю: “Перед употреблением рекомендуется хорошо протереть бумажным полотенцем” (и ничего про то, что не мешало бы все это дело отмыть от явных следов и даже кусочков земли). На пакете с яблоками стоит определение сорта как “кукинг”, что значит примерно “несъедобные в сыром виде”. Я пихаю Джеймса в бок: “А что будет, если съесть яблоко “кукинг”?” Он искренне удивляется: “А зачем его есть? Оно же для готовки, оно же невкусное совсем, если сырое!” Понятно. Половину яблок, которые мы в России с удовольствием едим, англичане отсортировали бы как “кукинг”. Зато те, которые здесь едят в свежем виде, уж точно ни у кого не вызовут сомнений – они действительно очень вкусные, и в одном и том же магазине их может продаваться несколько разных сортов.

Под стойкой кассира в магазине висело объявление: сегодня в таком-то кафе будет фольклорный вечер, ужин включен в стоимость входного билета. Делать нам было нечего, и мы из чистого любопытства отправились в это кафе. Выяснилось, что под ужином там подразумевалась кошмарная вегетарианская лазанья, а за вино и другие напитки нужно было платить отдельно. Единственное, что можно было получить бесплатно, – это обычная вода из-под крана. Оказывается, здесь в ресторанах и кафе по вашей просьбе ее приносят в больших кувшинах со льдом (и денег за это, естественно, не берут).

Фольклорный же вечер заключался в том, что группа любителей попеть и выпить выступала с народными песнями, которые когда-то появились в здешних краях. Немолодые мужчины и несколько женщин больше кричали, чем пели, периодически прикладываясь каждый к своей бутылке пива. Я с недоверием посматривала в зал – неужели все эти люди пришли и заплатили деньги, чтобы за всем этим наблюдать? Потом стало понятно – в зале друзья, знакомые и родственники выступавших. Поначалу все это меня не очень-то вдохновляло, но постепенно стала вырисовываться интересная картина того, какой здесь была жизнь много лет назад. Все песни крутились вокруг моряков и моря. Вот песня про то, как несколько человек выжили после ужасного кораблекрушения и, достигнув последней степени отчаяния от голода, бросают жребий – кому быть жертвой, а кому палачом, – чтобы все остальные могли съесть жертву и остаться в живых. Вот песня про молодого морячка, боящегося высоты, и про его ужас, когда капитан гонит его на самый верх мачты (и он, бедолага, в конце концов с этой мачты падает). А вот про то, как местные жители призывают шторм в надежде, что какой-нибудь корабль, груженный провиантом или еще чем-нибудь полезным, разобьется о местные скалы, – и тогда они хорошенько всем этим поживятся!

Мне до этого вечера как-то никогда и в голову не приходило, что предки всех этих чинных нынешних англичан чуть ли не все поголовно были пиратами, контрабандистами и мародерами и что жизнь их всех была так тесно связана с морем…